Глава последняя.

       ..."Там люди идут".
       Персиваль оторвался от письма и удивленно поднял брови. Лев сидел у двери, кокетливо обернув хвост вокруг лап.
       "Какие такие люди?"
       "Хорошие. Ты встреть их, как подобает. Они Насьена хотят навестить - принесли ему еду, свечки и все такое... Он же обычно по осени сам в деревню спускался. Они волнуются".
       В дверь постучали - и, не дожидаясь приглашения, на порог ступила невысокая рыжая девушка в ватной куртке, явно сшитой на более громоздкую фигуру. За ее плечом маячила бородатая физиономия.
       "Отец и дочь, - пояснил лев, отходя к печке. - Филипп и Герта, хорошие люди."
       - Э-э... - изумленно протянула девушка, шаря по избушке глазами. Глаза у нее стали в самом деле в пол-лица. Наверно, и правда странно было увидеть здесь вместо привычного бородатого старика худого светловолосого юношу за столом, заваленном бумагой.
       - Э... здрасьте. А где... господин отшельник Насьен?..
       "Он умер, добрые люди. Его могила - под большим крестом".
       - Да он, никак, немой, - жалостливо заметил отец девушки, протискиваясь вслед за дочкой в узкую дверь. - Или обет какой дал... Эй, паренек, ты что, молчальник?..
       Персиваль мысленно обругал себя раззявой. За время общения со львом он так отвык общаться словами, что не сразу сообразил, чего от него ждут обычные люди.
       - Нет, добрые люди, я могу говорить. Ваш друг отшельник умер этим летом.
       Девушка горестно покачала головой. Ее отец поставил наконец на пол тяжелый мешок, оттянувший ему все руки.
       - А ты-то кто же будешь?.. Ученик его, что ли, или родственник какой?..
       - Скорее ученик. Я, понимаете ли, тоже отшельник, и теперь буду жить здесь.
       - Такой молоденький, - жалостливо изумилась девушка. - Бедный, бедный господин Насьен... А мы ему тут крупы принесли, свечек, и еще всякого, за чем он в деревню ходил... Может, ты возьмешь?..
       - Спасибо, добрые люди. Мне ничего не нужно.
       - Нет, ну как это - не нужно, - возмутился почтенный господин Филипп, утверждая свой мешок посреди комнаты, - зима же впереди! Зимой небось в деревню не набегаешься... Ты тут помрешь зимой-то, парень, если откажешься.
       "Возьми, - посоветовал лев, невидимый для гостей, вытягиваясь во всю длину на кровати. - Они же несли, старались. А крупа тебе пригодится".
       - Благодарю вас... Но мне нечем заплатить.
       - Какая уж тут плата, - махнула девушка рукой, - бери так... Все мы люди, в конце концов! К тому же господин Насьен вот умер, так в память о нем возьми... Он мудрый был человек, совсем святой.
       - Я тоже его любил. Спасибо вам за подарки, добрые люди.
       - Не за что, - Филипп явно стеснялся и в отличие от своей непосредственной дочки очень хотел уйти. - Ну что, Герта, дело сделали, не пойти ли нам, а?.. Мы к тебе, значит, по весне наведаемся. Проверим, как зимовал. Пойдем мы, пожалуй...
       - До свиданья, добрые люди. Могила отшельника - там, за дверью, если вам это важно.
       "Я их, пожалуй, провожу, - заметил лев, спрыгивая с кровати. - Посмотрю, чтобы со склона не сверзились. А то дожди там дорожку здорово размыли, скользко..."
       - Худющий-то какой, - донесся из-за двери встревоженный девичий голосок. - Папа, он что, это... постится, да?.. А он не помрет от такой жизни?.. Ведь красивый такой, волосы светлые...
       - Если продолжит в том же духе - до весны не доживет, - сочувственно отозвался отец. - Ох, не нравятся мне эти... отшельники. Может, он и святой, да только смотреть на него - слез не напасешься. Сирота, наверно. Какие родители бы своего отпустили...
       Персиваль вернулся к прерванному занятию.

       Лев вернулся под вечер. Было уже темно, и Персиваль писал при свете свечи.
       "Что-то я не помню, ты сегодня ел?" - мягкими лапами лев достал из угла котелок и направился к мешку с продуктами. Персиваль досадливо поморщился.
       "Слушай, может, не обязательно?.. я вчера точно ел..."
       Лев вздохнул. Он хорошо знал, что бывает с людьми, отведавшими пищи Грааля - вся остальная еда теряет для них вкус и делается не слаще сухого дерева или песка. Но что же делать, свое тело нужно кормить, ведь книга еще не закончена...
       "Обязательно, Перси. Сейчас сварю тебе каши."
       Юноша вздохнул и покорился.

       ...За окном мело. Буран залепил окошко плотным снегом. Лев, склонясь над грудой листов, внимательно читал.
       "Перси... Вот это было немножко не так. Она ему другое сказала."
       "Да? Ну, давай я перепишу этот кусок. А стиль-то как, не хромает?.. Я ведь говорил, что прозу писать не умею..."
       "Все ты умеешь. Нормальный стиль. Тот, мой прошлый подопечный... Ну, который Марк, я же тебе рассказывал... Тоже все время беспокоился: как это, говорит, я - и о Господе нашем писать... И стиля у меня нет, и говорить я не умею, и не знаю ничего... А ведь все сумел, разве не так?.. Некоторые места совсем великолепны, вот суд у Пилата, например."
       "Ну, я же не евангелист Марк..."
       "Ну да. Ты - это ты, и этим ценен. Главное в жизни - это писать правду, - тон льва стал менторским, а на широкую переносицу так и запросились профессорские очки. - О самом священном и истинном нельзя лгать, а остальное приложится. Иди-ка, перепиши этот кусок."
       "Не могу я сегодня, - глаза Персиваля слипались, он вытянулся на кровати. - Давай с утра, хорошо? Лучше кончай меня поучать и иди сюда, а то мне холодно..."
       Через пять минут он уже спал в обнимку со львом, положив голову на его широкую лапу и пряча лицо в молочно-белой гриве. Лев скосил на него взгляд с заботливой любовью, широко зевнул, обнажая острые мраморные клыки, и закрыл глаза. Из пасти у него пахло цветами.

       ... "Знаешь, это хорошо".
       "Ну, во всяком случае, лучше я написать не мог".
       Лев хлопнул тяжелой лапой по увесистой стопке листов. Он был доволен. Сегодня выдался хороший день, чтобы ставить последнюю точку: по-настоящему весенний, с теплым ветром и необъяснимым весенним запахом, разлитым в воздухе.
       "Теперь надо позаботиться, чтобы твой труд дошел до людей. Но это дело других, не наше с тобой. А ты, пожалуй что, свободен."
       Персиваль встал из-за стола, обхватив себя руками за плечи. Глаза его сияли тихим торжеством.
       "Когда мы отправляемся?"
       "Сейчас", - голос льва внезапно стал очень громким. Ликующим. "Мы выходим сейчас!"

       Они вышли из дома. Весенний ветер продувал их насквозь. На деревьях проклюнулись большие почки, Персиваль слышал, как внутри жестких коробочек шевелятся крохотные, млечно-зеленые листки. Он слышал, как тает снег, как растит под снегом трава, как бьется сердце птицы, оправляющей свои перья. Он любил их всех, но более не мог оставаться.
       Какая-то мысль остановила его; он с сомнением оглянулся на маленький серый дом, на плотно притворенную дверь.
       "А... мое тело?.. Надо же что-то сделать, похоронить... Ты не мог бы..."
       "Ну нет, - Лев широким движением распахнул свои крылья, и они заблестели в солнечных лучах. - Это все - дела людей. Тем более что люди придут завтра утром. Они заберут и твою книгу - видишь, наши позаботились обо всем. А вот что с ней дальше будет - это уже не моя забота. Да и не твоя. Пора лететь."
       Персиваль сел на его широкую спину, покрепче ухватился за гриву. Радость, сильная, как огонь, охватила его, мир засиял чистыми красками, как тысяча радуг. Мир был осиян светом и бесконечно благ, но самое лучшее, что есть на земле - это все-таки небо.
       "Готов? - лев присел перед прыжком, оттолкнулся сильными лапами от зеленой земли. - Лети-им!.."

       Широкие крылья зазвенели, набирая в себя ветер, и лев полетел над просыпающимися деревьями, над поющими горами, над всей бесконечно прекрасной землей, набирая высоту, унося - унося его в Свет.