|
|
|
|
|
|
|
|
ВСЕЛУКОМОРСКИЕ НОВОСТИ
С Днем Рождения, Александр Сергеевич!
Стараниями нашего штатного радиста-телепата, в канун Дня рождения великого
иномирского Поэта
Александра Сергеевича Пушкина,
в редакционном тереме Лукоморско-чудесатой газеты (ЛЧГ)
"Лукоморский вестникЪ" впервые была установлена устойчивая дальновидная связь с редакционной дворницкой иномирской ГКГ
"АксельбантЪ". По нашей настоятельной просьбе, Дух К.П. Плунжер, широко известной в узких кругах иномирской общественности как
тётя Клава, организовала своеобразный "Круглый стол", пригласив на эту виртуальную (честно признаемся, непостижимую и нашему
уму-разуму) встречу и Дух самого именинника, и несколько Духов его современников, коим мы с большим удовольствием представим
слово по ходу изложения состоявшейся беседы.
Блажен, кто рано поутру
Имеет стул без принужденья,
Тому все яства по нутру
И все доступны наслажденья.
А.С. Пушкин
|
|
|
|
Эпиграфом к нашей репортажной статье совсем не случайно мы поставили этот весёлый поэтический экспромт Поэта, поскольку
принципиально не желали участвовать в хоре поднаторевших на дифирамбных славословиях пушкинофилов, тем паче сидя за празднично
накрытыми столиками. Иномирские дубли наших знатных бояр Акакия Фалалеича Пруткова и М.А.Глебова, дворник Акакий и его кузен,
истопник-универсал Мишка-брось, щедро накрывшие в дворницкой отнюдь не круглый стол, да и мы с писарем Полканом Гусаровичем,
по случаю такой встречи и выпили правильно, и закусили знатно. Ну, а Духи с удовольствием обоняли и жжёнку с перцовкой, и
яствами занюхивали...
О Пушкине как о едоке мнений разных сушествовало предостаточно. Близкий друг
Поэта князь Вяземский отмечал, что "он вовсе не был лакомка", другие, глядя на экзерсисы Пушкина в столичных ресторанах,
считали его эстетом от кулинарии. Сам же Поэт писал: "Не стоит откладывать до ужина то, что можно спокойно съесть за обедом!"
Даём слово самому Александру Сергеевичу:
"Бабушка моя, Мария Алексеевна Пушкина, хозяйкой была прекрасной. Ее
кладовые в сельце Захарове ломились от домашних запасов. А вот маменьку мою, Надежду Осиповну, бабушка, Марья Алексеевна,
вырастила не то что белоручкой (дворянские руки никто свеклой да тестом пачкать не собирался), но уж очень бесхозяйственной,
прости Господи. Наденьку, даже уже вышедшую замуж, всё больше в свет тянуло. Оно и понятно, куда приятнее и занимательнее о
нарядах да веерах поговорить, чем банки с вареньем считать и приходно-расходные книги в порядок приводить. Вот были у маменьки
дома и в Петербурге, и в Москве "всегда наизнанку: в одной комнате богатая старинная мебель, в другой пустые стены или
соломенный стул; многочисленная, но оборванная и пьяная дворня с баснословной неопрятностью; ветхие рыдваны с тощими клячами
и вечный недостаток во всём, начиная от денег до последнего стакана".
Монолог именинника многократно прерывался очередными тостами, спорами о былых
событиях и воспоминаниями гостей Поэта, из рассказов коих мы узнали, что и папенька Саши Пушкина, Сергей Львович, себя
хозяйскими заботами также не обременял, предоставив жене единолично распоряжаться домом, и проводил всё время за чтением,
раздражаясь, едва только его отвлекали от интеллектуальных трудов хозяйственными вопросами, и часто устраивая скандалы из-за
слишком больших, по его мнению, трат на хозяйство. Но, хоть Надежда Осиповна и была сурова безмерно, с мужем и детьми не
церемонилась и губы поджимать по всякой мелочи любила, кормили здесь кое-как, пересушенным, пересоленным и часто несвежим.
Потом, когда уже по прошествии многих лет в доме их всё останется по-прежднему, Антон Дельвиг, барон, поэт и одноклассник
Пушкина по Царскосельскому лицею, не преминет проехаться по этому поводу:
"Друг Пушкин, хочешь ли отведать
Дурного масла, яйц гнилых?
Так приходи со мной обедать
Сегодня у твоих родных!"
Короче говоря, с уже взрослым Александром на обедах у его родителей встретиться
можно было не часто.
За домашним столом уже оторвавшийся от родительской семьи Пушкин оставался
непривередливым, предпочитая выбирать что попроще и поздоровее, без изысков. Очень он любил блины Арины Родионовноы, которые
та готова была стряпать для своего "ангела Александра Сергеевича" в любое время суток. Их она пекла из пары фунтов пшеничной
муки, восьми яичных желтков, куска хорошего деревенского масла и кислого молока. Взболтав смесь, нянюшка для пущей пышности
добавляла в неё взбитые яичные белки. Таких блинов "ангел" мог съесть до трёх десятков. Разнообразила она меню и блинами
гречневыми, с припёками из яиц, творога, лука или с добавлением свеклы, отчего выпечка становилась розовой, как щёки дворовой
девушки. Блины с припёком пекли с одной стороны, на вторую накладывали начинку и, перевернув блин, прижаривали её. К блинам
подавались распущенное коровье масло и сметана. Варила Арина Родионовна и "двойные шти", к которым её питомец был очень
распоожен. Для того, чтобы щи получились отменными, сначала варили обычные, из говядины, свежей капусты, моркови, репы, лука.
На ночь ставили кастрюлю на ледник, а потом протирали варево сквозь сито. И на этом "бульоне" опять варили новые щи, С мясом,
овощами и кореньями. В русских щах, сваренным по всем правилам, ложка должна была стоять торчком. Про ватрушки, пирожки и
пироги даже упоминать не стоит - "голубка дряхлая" была на них великой мастерицей. И ещё на капусту квашеную с клюквой и
варенье крыжовенное. Александр Сергеевич мог есть такое варенье большими вазочками.
Дух Анны Петровны Керн азартно уверяла всех собравшихся за столом, что больше
всего Пушкин любил печёный картофель, до которого был "большой охотник". Для этого в печь, в золу, клали чисто вымытые клубни,
обсыпанные солью. Картошку часто переворачивали, чтобы не пригорела, и пекли не менее часа. А Дух Веры Александровны Нащокиной,
с семьёй которой дружил Поэт и в доме их часто останавливался в своей, лично ему предназначенной "пушкинской" комнате, поведала,
что, пока ее муж, друг Пушкина, весёлый, азартный и расточительный Павел Воинович, проводил вечера в Английском клубе, они с
Александром Сергеевичем коротали время за беседой. "Для нас с мужем приезд Поэта был величайшим праздником и торжеством.
В нашей семье он положительно был родной".
...Павел Воинович, уходя поиграть в карты, обычно спрашивал Пушкина, что
прислать из клуба и, услышав, как обычно, "варенец и мочёных яблок", тут же отдавал распоряжение клубному лакею. Варенец в то
время ставили на серебряной закваске, опуская в бутылку молока либо серебряную монетку, либо чайную ложку. 4 дня ложка мокла
в молоке, поставленном в тёплом месте, а потом полстакана этой закваски добавляли в 3 бутылки жидких сливок, томили, помешивая,
в тёплой печи целых 4 часа. Потом массу перекладывали в другую посуду, ставили на лёд и, остудив, подавали с толчёными сухарями
и мелким сахаром. С мочёными яблоками, которым от Поэта, по уверениям В.А. Нащокиной, тоже "доставалось нередко", А.С. Пушкин
расправлялся так же быстро.
Для "вымачивания" яблок делали ржаное сусло, размешивая 2 ведра ржаного солода с 2-мя вёдрами холодной воды, давали хорошенько
настояться, а потом добавляли соли, кипятили пару часов, процеживали, клали сахару и заливали этой смесью яблоки.
По дружному заверению собравшихся в дворницкой Духов друзей Поэта, к спиртному
Александр Сергеевич относился весьма положительно, особо воздавая должное жжёнке, пуншу, который сопровождал все его пирушки
начиная с лицейских времён. Монотонный сельский день нарушался приездом гостей в семейные и церковные праздники. Часто гости
приезжали без всякого повода, "гостили и кормились по нескольку дней". Когда в селе Михайловском, родовом имении Пушкиных,
собирались гости, то без жжёнки не обходилось ни одно застолье. Её готовили в серебряной или медной посуде, вливая пару бутылок
шампанского, бутылку крепкого рому, бутылку сотерну (десертного янтарного вина) и добавляя 2 фунта сахара и ломтики ананаса.
Ананасы иожно было уже тогда купить в лавке, а многие помещики выращивали их сами в оранжереях, покупая саженцы в семенных
конторах. Жжёнку кипятили и, положив крест-накркст две шпаги, водружали на пересечении их большой кусок сахара, поливали его
ромом, зажигали и, чтобы процесс не остановился, то и дело подливали ром. Сахар горел, таял, а все продолжали зачерпывать
жжёнку суповыми ложками и поливать сахар, не забывая разливать напиток в бокалы всем желающим выкушать сию прелесть. Такой
напиток А.С. Пушкин называл "Бенкендорфом", в честь шефа жандармов, и полагал, что он (напиток) чрезвычайно успокоительно
действует на любой желудок. И именно о нём писал жене, Наталии Николаевне, в самом начале сентября 1833 года:
"Вечер у Нащокина, да какой вечер! Шампанское, лафит, зажжёный пунш с ананасами
- и всё за твоё здоровье, красота моя!.."
Из безалкогольных напитков Александр Пушкин обычно просил подать "кофию чёрного",
лимонад, который камердинер Никифор Фёдоров готовил ему, если Пушкин усаживался за работу ночью, брусничную воду и клюквенный
морс. А на его письменном столе в жару всегда должны были стоять графин с водой, лёд и банка с крыжовенным вареньем.
Известно, что все изыски, описанные, например, в "Евгении Онегине" вроде живого
лимбургского сыра, "трюфлей", "ростбифа окровавленного" или страсбургского пирога, Пушкин обычно заказывал в ресторациях, в
которые захаживал частенько. Эти блюда подавали у Талона, на Невском проспекте.
Острый лимбургский сыр Александру Сергеевичу так полюбился, что он просил
прислать его в и Михайловское. Ростбиф из говяжьего филея, воспетый поэтом, обмазывали сливочным маслом, запекали, не переворачивая,
в печи и подавали в таком состоянии, чтобы внутри мясо оставалось сырым, страсбургский пирог начиняли нежной гусиной печенью, а
трюфели добавляли в салат. В те годы трюфели уже начали находить по своим, подмосковным, дубовым лесам, а не только выписывать из-за
границы. Кроме того, в ресторациях Александр Сергеевич часто заказывал устрицы с лимоном, бифштекс, "а-ля Шатобриан", для которого
мясо перчили, смазывали маслом и посыпали зеленью, свиные отбивные и бланманже. Бланманже - замороженный на льду десерт из
миндального молока, рисовой муки и с добавкой из орехов или рома - Пушкин мог съесть в неограниченном количестве, расплачиваясь
порой за такое неистовое пристрастие жесточайшей ангиной. Вино предпочитал лёгкое, французское, пару-тройку бокалов бордо, сотерна
или шампанского, "Вдовы Клико" или "Моэта", благословенного вина.
День аристократа в крупном городе был заполнен под завязку. Выпив утром кофе,
"как мусульман в своём раю с восточной гущей кофе пью", часов одиннадцать отправлялись с визитами, так, ненадолго, о здоровьице
справиться или за ужин, что накануне был, отблагодарить. Приличия требовали, чтобы такой "благодарственный" визит был нанесён не
ранее трёх дней и не позже недели после ужина или обеда. После обеда и звуки полонеза и котильона, и ужины с такими изысканными
блюдами, что все только диву давались. Стерляжья уха, гатчинская форель, с провансальским соусом, фаршированные дупеля, рябчики,
индейки, филейчики из куропаток с трюфелями и артишоки а-ля Лионез...
А десерт! Мороженное в вазах изо льда, дворцы из плиточного мороженного -
фисташкового, лимонного и прочих сортов, "Везувий на Монблане" - пирожное с ванильным мороженым, пылающим синим пламенем и
незатейливые "конфеты" из клюквы. После ужина танцы продолжались, и разъеъезжались гости лишь под утро.
"Пушкина нигде не встретишь, как только на балах", говаривал Н.В. Гоголь. И то верно, женитьба на Натали Гончаровой, триумфально
входящей в высший свет, требовала исполнения прихотей молодой жены и соответственно денег. А с ними трудностей хватало.
В общем, было то густо, то пусто:
"Кружусь в свете, - писал он как-то Нащокину, жена моя в большой моде, всё это
требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения..." Наталия Николаевна, как многие девушки, которые,
едва выйдя замуж, вдобавок к обручальному кольцу получали ворох забот о доме, муже, детях и гостях, была ещё неумела и не
оборотиста. Один из знакомых Александра Сергеевича, побывав в московском доме Поэта почти сразу после его женитьбы, заметил:
"Пушкина - беленькая, чистенькая девочка с правильными чертами лица и лукавыми глазами, как у любой гризетки. Видно, что она не
ловка ещё и не развязна; а всё-таки московщина отражается на ней довольно заметно. Что у неё нет вкуса, это было видно по
безобразному её наряду; что у неё нет ни опрятности, ни порядка, о том свидетельствовали запачканные салфетки и скатерть, и
расстройство мебели и посуды".
Но вместе с тем есть свидетельства современников, что кормили у Пушкиных очень
даже неплохо. Дух очаровательной Александры Осиповны Смирновой-Россет, приятельницы Поэта, чьей мирской дружбой Александр Сергеевич
весьма дорожил, элегантно нюхнув бокал с армянским коньяком, рассказывает:
"Обед, который я впервые посетила, был премилым, и составляли его "щи или зеленый
суп с крутыми яйцами, рубленые большие котлеты со шпинатом или щавелем, а на десерт варенье с белым крыжовником". Кроме рубленых
котлет у Пушкиных подавали котлеты пожарские, которые пользовались большой любовью Александра Сергеевича: да уж, одной из лучших
мемуаристок XIX века, Александре Осиповне, в наблюдательности не откажешь. Давайте внимательно дослушаем её оригинальный рассказ и
постараемся его запомнить.
"А чтобы получить 9 крупных котлет, брали одну 5-ти фунтовую нежирную курицу,
снимали с неё кожу, мелко рубили мякоть, добавляли вымоченную в молоке булку, сливочное масло, протирали сквозь редкое сито,
добавляли соли, перца, мускатного ореха и сливок, и всё хорошо вымешивали. Котлеты обваливали в сухарях и жарили на малом огне.
Из оставшихся частей курицы варили бульон и подавали к котлетам. Также отличными сопроводителями для них были жареные сморчки,
раки, зеленый горошек и зеленая фасоль".
В доме Пушкиных гостей потчевали холодными осетриной и телятиной, щами с белыми
грибами, гусятиной с капустой, чаем с ромом, а иногда звали отведать новомодное блюдо "макароны". На "четвёртую перемену", десерт,
часто выставляли на стол и любимые хозяином дома ягоды: клюкву, бруснику и морошку. Будучи в ссылке в Михайловском, Поэт привык по
вечерам опрокидывать пару стопок наливки, а утром есть мочёные ягоды. Морошку перебирали, мыли, укладывали в бочонок, который до
этого ополаскивали ромом и заливали водой. Её кипятили с сахаром, патокой или мёдом, парой ложек соли и специями: корицей, гвоздикой
и перцем горошком. Бочонок следовало прикрыть деревянным кружком, засмолить и хранить в погребе. В Петербурге Пушкин покупал любимую
ягоду на Круглом рынке, на Мойке, недалеко от своего дома, по два рубля за два с половиной фунта. И говорили, что уже умирающий Поэт
в последний свой день просил принести ему мочёной морошки...
Так ли это было, спросить у Духа Александра Сергеевича мы не смогли по техническим
причинам. Наш редакционной радист-телепат, заморский маркиз Маркони де Туркот, обеспечивающий двустороннюю междумирную видеосвязь,
приняв на грудь очередной гвардейский тычок, "выпал из реальности" и, сверзившись со стула на напольную шкуру берендеевского
гигантского выхухоля, уснул безмятежным сном праведника.
г. Жихарьград, редакция "Лукоморский вестникЪ"
От имени всех лукоморцев, имевших честь, в международный День поэзии, быть
зрителями первого междумирового поэтического турнира, и от имени героев поэмы-саги "Муму"
Поздравляем Гусарский клуб с 17-ти летием!
Материал для иномирской ГКГ
"АксельбантЪ" подготовили:
Боярыня-борзописица
княжеского газетного приказа Владлена Гегеляновна Алевтинова,
Писарь газетного приказа
Полкан Гусарович Китоврасов
|
|
|
|
