Глава 4.

       ...Аллен облизал пересохшие губы.
       Пить хотелось неимоверно.

       Трое суток граалеискатели пробирались на восток через вековечный лес. Из даров, которыми их хотел щедро осыпать король Пробужденной Земли, они взяли только припасы в дорогу - да мечи. Два коротких меча в простых кожаных ножнах - для Аллена и Гая. У Йосефа уже был меч, и даже перевязь он не стал менять, и от ножен отказался. Аллен же был очень рад, чувствуя у бедра приятную тяжесть оружия: не то что бы он собирался сражаться с кем-нибудь (по его не небезосновательному подозрению, все их возможные враги наверняка оказались бы латниками) - просто меч внушал ему уверенность в себе. В своем, так сказать, рыцарстве - в которое его, к слову, никто никогда не посвящал.
       Король хотел подарить им коней, и Аллен было обрадовался - в седле он научился держаться еще в раннем детстве, а вот пеших переходов не любил. Беда заключалась в том, что ни Гай, ни Йосеф с лошадьми отродясь дела не имели - Гай их, кроме того, еще и боялся; а учиться верховой езде не было времени. В итоге трое друзей оставили белый замок пешими, как и пришли, только за плечами у них теперь болтались дорожные мешки с едой, да через руки были перекинуты теплые плащи. Первые две ночи они провели в лесу, на мягкой опавшей листве, и еды у них доставало. Но теперь, к концу третьего дня пути, последние капли воды были выпиты, а по дороге, как назло, не встречалось ни единого ручейка, ни даже лужицы.
       Аллен молчал и не жаловался, только все время обводил языком губы, отчего они слегка обметались. Гай, шедший впереди, чутко прислушивался в надежде различить говор лесного ключа или речушки. Йосеф шагал невозмутимо, подол его белой одежды слегка позеленел от травы. Пить священнику, конечно же, хотелось не меньше, чем другим, и Аллен испытывал к нему даже некое смутное раздражение за то, что он этого никак не показывал.
       Приближалась ночь, ветви становились черными, пора было искать место для ночлега. Однако никто не хотел ложиться спать, не найдя хоть какой-нибудь воды, и Гай по-прежнему шел вперед, то и дело спотыкаясь в темноте о корни и что-то бормоча сквозь зубы. Кажется, его высказывания касались треклятого и очень несвоевременного новолуния (ну ничего себе, это сколько же мы проплавали на той барке, изумился про себя Аллен, которого, однако же, эта проблема не очень занимала. Странно здесь было с луной, ну так что ж поделаешь.)
       Вот это да! Гай, вылетев из темных зарослей орешника на неожиданную поляну, охнул от изумления.
       - О! Лопни мои глаза, если это не... Не может быть!..
       Но это и в самом деле был колодец. Деревянный, квадратный, с тяжелым ручным воротом. Самый настоящий колодец, смотревшийся донельзя дико посреди дикого леса.
       Еще с долгой ночи, проведенной на волшебной барке, Аллен дал себе зарок ничему не удивляться - и этот зарок в очередной раз был нарушен. "Спасибо, спасибо", - быстро подумал Аллен, не особенно отслеживая, кого именно он благодарит, а руки его тем временем уже ощупывали большой глиняный кувшин, от которого тянулась колодезная цепь.
       - Опускай, - попросил Гай, берясь за ворот. Еще не совсем стемнело, и Аллен увидел, как его друг по-собачьи облизнулся в предвкушении. Вскоре они услышали где-то в гулкой колодезной глубине прекраснейший звук на свете - тяжкий удар о гладь и плеск далекой воды. Кувшин медленно пополз обратно, с него летели и падали вниз тяжелые капли; Гай остановил ворот, подхватил мокрый крутящийся сосуд и припал к нему губами.
       Пил он долго и жадно, словно не в силах оторваться; Аллен переступил с ноги на ногу и сглотнул. Гай протянул ему кувшин, и сухие губы наконец коснулись влаги, свежей и холодной, как сама жизнь. От наслаждения Аллен даже закрыл глаза. Самые прекрасные вещи на земле - самые простые. Нет ничего вкуснее воды и красивее света...

       Сумасшедший кувшин ударил его по зубам так внезапно, что Аллен едва не захлебнулся. Тяжелый сосуд, выбитый злой и сильной рукой, вырвался из рук и разлетелся вдребезги, обдав его фонтаном брызг, и в этот же миг многие руки вцепились в его одежду. Откашливаясь и еще ничего не поняв, Аллен, однако (спасибо тебе, Роберт, за уроки) - сумел выдрать из ножен меч. Отличный, добрый и легкий меч, которым так здорово получалось выписывать восьмерки в королевской оружейной. Руки, схватившие Аллена, были явно латными, но раздумывать не оставалось времени - он нанес удар вслепую, с разворота, и куда-то попал.
       О попадании он узнал по металлическому треску, после чего его руке стало неожиданно легко. Руку, нанесшую удар, кто-то перехватил и вывернул, и Аллен вскрикнул от боли, выпуская рукоять - и обломок светлого клинка, торчавший из нее. Добрый меч сломался, сломался от первого удара.

       Их было человек десять, а то и больше. В безумной темноте Аллен увидел, как повалили и крутят Гая, как Йосеф выхватывает меч и бьет куда-то в темноту - он зажмурился, но не услышал звука обломанного клинка - только чей-то сдавленный крик. О, Йосеф попал, о, Йосеф... Из последних сил Аллен свободной рукой откинул забрало держащего его, чтобы впиться ногтями ему в лицо.
       Но это не было лицо человека.
       Под забралом было стальное забрало шлема.
       Тут железные пальцы дикой болью ввинтились ему в глаза, что-то мерзкое потекло из них по щекам, и в голове вспыхнули и разорвались огненные шары. Мама, мамочка, меня ослепили, глаза, о, мои глаза, успел подумать Аллен, и старый детский страх слепоты ухмыльнулся ему в лицо и растаял в потоках острой боли. Кажется, он завопил, сам себя не слыша, и покатился куда-то в темноту.

       - ПОДВЕДИТЕ ИХ БЛИЖЕ.
       Аллен ударился коленями о каменный пол - и разлепил веки. Глаза его страшно слезились, было больно пошевелить глазными яблоками. Но все же он поднял взгляд, мутный от неожиданно яркого света - и увидел его.

       Он и в самом деле был довольно хорош собой. Лицо его было бледным, даже болезненно-бледным, черты могли бы принадлежать утонченному актеру или интеллигенту. Черная котта на груди переливалась странным белым гербом, который не давал себя разглядеть. Но Аллен и без того знал, что там за рисунок. Это была большая белесая муха.
       Первый раз Аллен взглянул ему прямо в лицо - и сердце его чуть не разорвалось.

       - ОТПУСТИТЕ ИХ. ОНИ НЕ ВСТАНУТ С КОЛЕН И БЕЗ ТОГО.
       Это была правда. Все силы мира не помогли бы Аллену подняться. Музыка, музыка, сделайте музыку тише, сейчас у меня оторвется голова. И голос - Аллен узнал его - этот самый голос говорил с ним однажды в ночном лесу, и звучал наяву, но не искаженный плотской гортанью человека. "Но ныне мое время и власть тьмы", сказал он тогда, и это была правда.
       - ВЫ ПРИШЛИ.
       Да, это так. Мы пришли, и теперь у нас больше ничего не осталось.
       - ЗНАЕТЕ ЛИ, КТО Я?
       "Никто не сможет причинить нам зла". Кто это сказал в моей голове? Аллен вдохнул отравленный воздух, пытаясь вспомнить, и к удивлению своему услышал собственный голос, донесшийся как будто издалека:
       - Мы знаем. Ты - лорд нижнего мира (- никто не сможет причинить нам зла -), пришедший убивать и мучить моих братьев и сестер, тот, кому только День Гнева положит конец.
       - ТЫ ОШИБСЯ. - (когда-то в детстве Аллену снился такой голос, которого он боялся больше всего на свете - за то, что этот голос был слишком большой.) - Я ЛОРД СРЕДНЕГО МИРА, ВАШЕГО. И Я - ВАШ ЛОРД.
       Нет, подумал Аллен, нет, нет, нет, я буду держаться. Держаться за самые простые и надежные вещи, за то, как болят и слезятся глаза, за то, как я люблю своего брата, за то, что у меня есть друзья. И тогда самое плохое, что он сможет со мной сделать - это убить. Но он не сможет причинить нам зла.
       Он повернул голову - шейные позвонки его будто заржавели - и увидел Гая. Он стоял на коленях, руки его безжизненно свисали, как сломанные (о, неужели ему сломали обе руки...), меча на поясе не было, волосы закрывали опущенное лицо. Взглянув в другую сторону...
       Коленопреклоненный Йосеф - это было так страшно, что горло Аллена сдавила изнутри жесткая судорога. Он не смог смотреть, и голова его упала.
       - Я НЕ СОБИРАЮСЬ УБИВАТЬ ВАС, НЕ БОЙТЕСЬ, - голос Дарителя, или Повелителя Мух, или как там было его настоящее имя - приблизился, похоже, он сошел со ступеней своего трона и теперь стоял совсем рядом с ними. Кажется, даже черные воины, замершие у дверей, не могли выносить его близости.
       - ВЫ СЛИШКОМ ХОРОШО СЛУЖИЛИ МНЕ, ЧТОБЫ Я МОГ ХОТЕТЬ ВАШЕЙ СМЕРТИ.
       - Я не служил тебе никогда.
       Это был голос Гая, чуть слышный и искаженный. Гай, я прошу тебя. Ты можешь отвечать ему, так отвечай. Не дай ему сделать это с собой.
       - ГАЙ КСАВЕРИЙ, ГДЕ ТВОЯ ВОЗЛЮБЛЕННАЯ, ГДЕ ЭЙЛИН?

       ...Девушка, тоненькая, черные волосы до пояса. Цепочка на шее, маленькие обнаженные груди. Частое дыхание, трава, трава до небес. Я люблю тебя, будь со мной. "Гай, я боюсь - вдруг у нас будут дети?.." Не бойся ничего, иди сюда. Ведь я люблю тебя, и нам будет хорошо. Крик ночной птицы. Трава...
       В незапамятном лесу, в незапамятную ночь они подарили друг другу свое целомудрие. Но разве мог он оставаться с ней, - с Эйлин в этих дурацких красных туфлях, с ее мелкой завистью и глупостью, с ее душой, похожей на подсобку галантерейного магазина?.. С тем, как она, надув губки, кидала конфетным фантиком в нищую старуху, как она читала любовный роман в мятой обложке, как вертела дешевое колечко на пальце и говорила: "Тоже мне парень. Опять в свой дурацкий лес?.. С тобой даже на танцах не покажешься..." Как я мог бы оставаться с тобой, Эйлин, и при этом оставаться собой - хотя и знал о том, любя тебя в высокой тимофеевке, теплой ночью, из желания стать мужчиной и из того неуемного жадного любопытства, которое есть оборотная сторона любви к жизни?..

       - СМОТРИ, ГАЙ, СВЕТЛЫЙ РЫЦАРЬ ГРААЛЯ, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С НЕЙ, И ОСТАВАЙСЯ СОБОЙ, ЕСЛИ МОЖЕШЬ.

       "Это безумно жаль. Поганый старикашка врач, ненавижу тебя. Нет, мне не надо никаких детей, мать убьет, если узнает. Какой срам, срам на всю деревню, мне всего шестнадцать лет, и я никому не нужна. Кому я нужна с этим уродливым брюхом, скоро оно начнет выпирать из-под платья. Я ненавижу Гая, почему он уехал именно сейчас, когда я могла бы прийти и плюнуть ему в глаза. Проклятый кобель, я тебя ненавижу! Интересно, сколько их нужно, этих беленьких таблеток? Какое дурацкое название - радедорм. Восемь, девять, десять. Наверно, хватит. Какая противная кипяченая вода, но скоро все это кончится, ты еще узнаешь, сволочь, зачем ты меня бросил, зачем, ведь ты говорил тогда, что... А, все мужчины - сволочи. Я дойду до кровати и лягу спать, и буду спать долго-долго. Пусть они все страдают потом. Какая тьма... какая... тьма..."

       Послышался шум падающего тела - это Гай ничком упал на плиты пола, нагой перед всеми, запятнанный грязью, и цветки белого каштана корчились и чернели, падая в огонь. Огонь...

       - АЛЛЕН ПЕРСИВАЛЬ.

       Аллен съежился. Он был безумно мал, ему хотелось... не ослепнуть, не оглохнуть - перестать быть. Потому что он знал, чье лицо сейчас увидит.
       Роберт.
       Отец.
       И Святой Грааль, от которого он отказался - и теперь был готов взять в руки свой отказ.
       Все, кого он предал.
       Но то, что он увидел, было настолько просто и неожиданно, что он едва не задохнулся от боли. Так вот что бывает с узнавшим свое истинное лицо.

       ...Мама, мамочка, матушка. Она слегка щурится - к сорока годам начало падать зрение - приближая к глазам газетный листок. В окно падает мягкий свет, ноги мамы укрыты пледом, у ног дрыхнет, раскидав длинные лапы, лохматый Хальк.
       "...принадлежащий вольному городу Прайдери пассажирский теплоход. Из девяноста восьми пассажиров и команды теплохода в составе пятнадцати человек не удалось спасти никого. По спискам пассажиров Прайдерийского восточного порта обнаружено, что в числе погибших оказалось также пятеро граждан Халльгерской Республики - священник из Магнаборга о. Йосеф Леонид, жители столицы Марк Филипп, Клара Инноцента и Аллен П. Августин..."
       Елена невнимательно дочитывает статью до конца, качая головой; потом, вздрогнув, возвращается глазами на несколько строк вперед. Вот она встает с газетой в руке, глаза у нее огромные, как блюдца, и совершенно прозрачные. Крестясь на ходу, она идет к телефону, по дороге споткнувшись о Халька; пальцы ее дрожат. Вот она, с трудом попадая в отверстия на телефонном диске, набирает несколько первых цифр Робертовского номера, но внезапно глаза ее стекленеют. Елена подается назад, телефон с грохотом летит на пол, пес вскакивает... Женщина медленно кренится вбок, держась рукой за сердце и перехватывая ртом воздух. Она силится что-то сказать, кого-то позвать, но не может; хрип вырывается из ее легких, и она тяжело падает со стула на пол, сминая пальцами газетный лист. Тело ее дергается несколько раз и замирает, и пес, который, поскуливая, вертится вокруг нее, вдруг задирает голову и начинает страшно, тоскливо выть...

       Аллен хотел закричать - и не смог. Это ложь, вот что хотел он сказать, но это была правда, и щит его разлетелся вдребезги. Ворота рухнули под ударом тарана, и за ними была ночь, и в ночи он увидел лицо Марка - горестное, искаженное мукой. "Ко мне, ступай ко мне" - сказал Марк, и глаза его стали седыми и мертвыми, - "Я поверил тебе, иди же ко мне". Аллен упал ниц.

       - ЭЙ, СВЯЩЕННИК.
       - Я слушаю тебя, демон.
       - ТЕБЕ МНЕ НЕЧЕГО СКАЗАТЬ. ТЫ И СЕЙЧАС УВЕРЕН, ЧТО НЕ ПРИНАДЛЕЖИШЬ МНЕ. НО ТЫ МОЙ ПО ПРАВУ КРОВИ.
       - Любой человек - твой по праву крови. Но нам дан путь, которым можно уйти от тебя.
       - ТЫ ЛЮБИШЬ ОТЦА СВОЕГО И МАТЬ, СВЯЩЕННИК? МОЖЕШЬ ЛИ ТЫ ЛЮБИТЬ ТЕХ, КОГО НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ?
       - Я благодарен им за все. И я люблю их.
       - ХОЧЕШЬ ПОДАРОК? Я, ПОЖАЛУЙ, ПОДАРЮ ТЕБЕ ИХ, ПРИНЦ ГАЛААД.

       ...Где тот маленький мальчик, который лежал в постели и придумывал истории про своих родителей?.. Тетушка сопела за стеной, а к мальчику приходили его самые близкие люди - матушка, принцесса Файт Христиана, Вера Христианская. И отец, лучший из рыцарей.
       Матушку, золотоволосую принцессу, увез на край земли ее отец-король, а маленького внука отдал на воспитание доброй женщине. Придет время, и матушка его обязательно найдет. Отец же, отважный и благородный, сгинул без следа в Святой Земле, и, может быть, даже погиб - конечно же, с честью... Сына он назвал Галаад в честь легендарного героя, и это имя вовсе незачем по-детски сокращать в Галли - оно же было последним даром отца...
       При рукоположении он взял себе другое имя - в честь святого Иосифа, чтобы убить, уничтожить эту историю про юного принца, потому что тогда он уже знал, что лгал себе... Кроме того, священство было обновлением и искуплением, первой вехой на Пути, и нужно было иное имя, не запятнанное никакой ложью... Галли, малыш, имя-то зачем менять, спросила тетушка, качая головой. Одно тебе скажу, Галли - молись за свою мать, раз уж приспичило тебе быть священником... Молись за Файт, Галаад. Молись, Йосеф...

       - Эй, Файт, красотуля, да у тебя никак брюхо.
       - Тебе-то какое дело? - проститутка сплюнула ему под ноги. Ее сутенер был порядочная гадина; если он с ней не церемонится, то и она лизать ему сапоги не намерена.
       - И от кого же, если не секрет?.. Или ты не знаешь... наверняка?..
       - Представь, что знаю. От солдата одного.
       - Хороший мужик?
       - Такая же сволочь, как и ты.
       Мужчина чиркнул зажигалкой у нее перед носом так, что чуть не подпалил ей грязную крашеную челку. Она шарахнулась в сторону.
       - Не хами мне, родная. Таких, как ты, на полмарки десяток купить можно. Лучше думай, куда денешь свое брюхо. Мне ваши щенки не нужны, ясли открывать я повременю.
       - Да куда ж я его дену? - Файт начала всхлипывать. Она была не слишком трезва, а в таком состоянии слезы у нее были где-то очень близко. - Знаешь, сколько стоит от него избавляться?.. Вам-то, мужикам, что - сделаете ребенка и гуляете, а откуда, чума побери, у меня полтыщи возьмутся?.. Разве что ты одолжишь...
       - Бабок, что ли, мало? Они тебе за пучок моркови все сделают...
       - Да поздно уже к бабке! - Файт с отвращением ударила кулаком по своему едва заметному животу и зашипела от боли. - Ох, х-холера... Я его рожу и сплавлю куда-нибудь. Вон сестрицу порадую. У меня же сестрица есть... Слушай, Лай, - неожиданно заныла она, цепляясь за руку, держащую сигарету. - Я ж до последнего могу работать... Ты меня не гони. Я ведь, как только, так сразу... Многим ведь беременные даже нравятся...
       Лай брезгливо освободил руку, продолжая курить.
       - Посмотрим, сказал слепой - и свалился в канаву. Одно я тебе гарантирую: явишься ко мне со щенком на руках - раздавлю обоих... Мамаша нашлась, тоже мне. На родины погремушечку подарить?.. - он засмеялся собственной шутке. И женщина, маленькая измученная женщина, дочь Божья, которую родители назвали именем Вера - засмеялась вслед за ним... Господи, Отче. Зачем Ты позволяешь все это?.. Почему бы не отпустить их всех, Господи, ведь говорят, Ты благ. Ведь Ты видишь, у нее больше нет сил оставаться человеком.

       ...Йосеф стоял на коленях. Лицо его искажала мука - такая мука, что если бы Аллен увидел ее, он бы и впрямь ослеп. Отлученный от таинств священник качнулся вперед, но не упал. Вместо этого он с трудом, опираясь рукой об пол, поднялся с одного колена - и встал на ноги. На поясе его висел меч - меч на перевязи из волос погибшей девушки. Меч, который убил одного из слуг Повелителя Мух, и к которому сам Повелитель не смог прикоснуться.
       Йосеф стоял, шатаясь, как под давлением огромной тяжести, и смотрел в лицо своего врага. Враг же смотрел на него, и на лице его проступало менее всего ожидаемое чувство - это было удивление.
       - ТЫ ВИДЕЛ ПРАВДУ, ГАЛААД. ТО, ЧТО ТЫ ВИДЕЛ - ПРАВДА.
       - Я знаю. И принимаю то, что ты показал.

       Аллен оторвал лицо от пола. Вдруг он вспомнил то, что забыл, и взглянул перед собой - да, это был Йосеф. В грязной и мятой белой альбе с алым крестом на груди. Почему они оставили ему меч?.. Он же опасен. Он опаснее и страшнее всего этого сборища демонов, и он больше их, потому что он - человек. Они все - здесь, и сила их велика: меньшего из них хватило бы, чтобы разнести весь Магнаборг по кирпичику. Но у Йосефа есть место, тайное место, куда он может уйти, и там они не смогут до него добраться. А все остальное - неважно.
       Какова же была эта истина, которая пробудила его и открыла ему глаза? А, вот. Никто не сможет причинить нам зла, потому что у нас есть это тайное место. И дверь туда открыта.

       - Я люблю своих родителей, демон. И мне жаль тебя, потому что ты не можешь этого понять.
       Судорога злобы исказила лицо Повелителя Мух. На миг лицо его стало очень старыми, таким, как если бы он был болен или смертельно устал. Взгляд его белым пламенем метнулся от медленно встающего на ноги Аллена до уже поднявшегося Гая.
       - УБРАТЬ, - приказал он тихо и бешено. - ВЫ ХОТЕЛИ УЙТИ ОТ МЕНЯ В СМЕРТЬ; ВЫ ДУМАЛИ, ЭТО БОГ; ТАК ВОТ ОНА - ВАША СМЕРТЬ!
       Железные руки схватили Аллена за плечи, и он не смог сопротивляться. Я считаю до пяти, не могу до десяти, подумал он, когда его потащили прочь из ярко освещенной залы, заламывая за спину руки. Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват. Я иду искать. Искать...

       ...- Гай.
       - А?..
       - Как твои руки?..
       - Кажется, мне их все же не сломали. Наверно, вывих.
       - Ты где? Давай я к тебе подойду.
       - Я здесь. Иди на голос.
       Аллен пополз вперед и вскоре наткнулся на Гая. Тот сидел в абсолютной тьме, прислонившись к стене затылком. Стены были, кажется, каменные.
       - Я слепой или здесь правда так темно?..
       - Правда темно.
       - Вот сволочи. Правда, сволочи?..
       - Демоны.
       - Ага. Хоть бы капельку света, Господи. А больше ничего и не надо.
       И тут зазвучал голос. Аллен сначала даже не узнал его - он никогда не слышал, чтобы Йосеф пел. В пении голос у него оказался мягким и более низким, чем в разговоре. Хорошо ли он пел - Аллен не знал.

Благослови, душа моя, Господа,
И вся внутренность моя - святое имя Его.
Благослови, душа моя, Господа,
И не забывай всех благодеяний Его.
Он прощает все беззакония твои, исцеляет все недуги твои.
Избавляет от могилы жизнь твою,
Венчает тебя милостью и щедротами.
Насыщает благами желание твое,
Обновляется, подобно орлу, юность твоя...

       - Йосеф.
       - Да?..
       - Почему ты замолчал?..
       - Собираюсь с силами. Все, собрался.

Славьте Господа, ибо Он благ, ибо вовек милость его!
Ибо он насыщал душу жаждущую, и душу алчущую наполнил благами.
Они сидели во тьме, и тени смертной, окованные скорбью и железом.
Но воззвали к Господу в скорби своей, и Он спас их от бедствий их;
Вывел их из тьмы и тени смертной и расторгнул узы их.
Да славят Господа за милость Его и за чудные дела Его для сынов человеческих!
...Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем.
Блаженны хранящие откровения Его, всем сердцем ищущие Его..."-

       Голос Йосефа внезапно прервался, сойдя на какое-то шипение. Он сухо закашлялся, и Аллен, уже начавший вновь облизывать пересохшие губы, вдруг вспомнил, как они пили у колодца. Гай. Потом Аллен. А Йосеф так и не успел...
       - Не пой, не надо! Совсем голос потеряешь...
       Йосеф не успел ответить, потому что у него, как и у двух остальных, перехватило дыхание. Они увидели свет.
       Он был голубоватым и ровным, как от медленно разгорающейся вечерней звезды. Только во много раз ярче. В свете проступили из ниоткуда каменные стены темницы. Огромная железная дверь. Свод, теряющийся во мраке. Изумленные белые лица троих друзей.
       Свет исходил, как сначала показалось Аллену, от Йосефа. Но как-то немножко сбоку. То светилась, разгораясь все ярче, крестовина его меча.
       Йосеф снял меч с пояса и воткнул лезвием посредине, в земляной пол. Он стоял и светился, как неимоверное распятие. Йосеф преклонил правое колено и поцеловал его, и на сияющем металле некоторое время оставался темный свет от касания смертных губ.
       Гай обернулся и посмотрел на Аллена огромными, темными в темноте глазами.
       - Как ты говорил? Капельку света, а больше ничего и не надо?..
       - Да.

       - ...Вы знаете о горе Галаад?.. Это в честь нее меня назвали. Говорят, эта гора подобна главе на теле Церкви; мы же все - волосы на ее голове. Ни один волос не упадет с наших голов без воли Господа, так и мы все от века сочтены. Хотя и много волос на голове Церкви Христовой, каждый из них сияет золотом, и волноваться нам, в общем, не о чем...
       - Ты к чему это, Йосеф?..
       - Просто рассказываю.
       - Нет, это ты меня дразнишь... Знаешь ведь, как мне хочется голову помыть...
       Гай тихо засмеялся.

       ...Они не знали, сколько прошло времени с тех пор, как двери темницы захлопнулись за ними. С тех пор их никто не навещал.
       Они почти не говорили - было больно, слишком пересохло горло. Да и не о чем было говорить, все и так понятно. Они знали, что скоро умрут.
       Аллен более всех ослаб без еды и воды, и уже почти не двигался. Он лежал на спине, чувствуя каждую проступившую косточку позвоночника, и смотрел на крест. Иногда он закрывал глаза, и тогда светящееся распятие проступало перед его закрытыми глазами. Аллен думал.
       Сначала он вспоминал все то, что видел в своей жизни за девятнадцать лет, все хорошее и плохое. Потом воспоминания кончились, и родные лица куда-то отступили. Теперь, закрывая глаза, он видел то же, что и с открытыми - светящийся крест. Он казался себе пустым и очень легким, и один раз он увидел темницу словно бы сверху, откуда-то из-под потолка. Снов ему не снилось.
       Только один раз Аллену приснился сон - и сон этот был удивительно прост. Он увидел герб, тот, который все еще носил на груди. Алое поле, три белые полосы. И Аллен понял, что означает этот герб - или что он означает теперь. Три рыцаря, дошедших до конца, три их белых пути через алую кровь. Это была кровь Роберта, Клары, Марка, Алленской матери, Марии, Эйхарта, всех тех невинных людей с теплохода "Инюсвитрин". И - их самих.
       Он хотел рассказать сон друзьям, решив, что это, наверно, важно, и лежал с закрытыми глазами, собираясь с силами, чтобы начать разговор. Они так отвыкли говорить, что для этого требовалось собираться с силами.
       Но молчание нарушил, как ни странно, Гай.
       - Аллен. Ты не спишь?
       - Нет.
       - Чего бы ты больше всего на свете хотел?..
       Воды, хотел сказать Аллен, воды. Один глоток. Нет ничего на свете вкуснее воды. И еще - увидеть небо. И чтобы все, кого он предал и бросил, были счастливы там, где они сейчас. Но Аллен не сказал так, потому что это была бы неправда.
       Ожидание смерти изменило его - но не так, как, должно быть, полагал Повелитель Мух. Не будучи человеком, демон, наверное, не учел какой-то важной особенности человеческой души. Аллен по-прежнему боялся смерти - но так, как боятся войти в холодную воду, как боятся мига соединения с возлюбленной на брачной постели, как боятся разрубить корабельный канат. Чем большая тьма окружала его, тем больше он жаждал света.
       - Больше всего на свете?.. Видеть Святой Грааль.
       Да, ибо в Нем - и вода, и свет неба, и лица всех, кого он в жизни любил. И еще нечто - то, что было общего у воды, неба и любимых людей, у алой розы и церковных статуй, бывшее в том, как перед самым концом улыбнулся Роберт и как улыбался Алленский первый в жизни рыжий пес. Сердце путей, хотел сказать Аллен, все пути встречаются в сердце мира, и мы тоже встретимся там. Но того, что он уже сказал, было достаточно, и слова были не нужны.

       И тут дверь в узилище распахнулась.
       Она распахнулась.
       Дневной яркий свет пал на их лица, и они зажмурились, как слепые кроты. А тот, кто ждал их у дверей, был еще ярче этого света, и он был очень стар - но моложе любого из них, если молодость - это сила жизни и сила радости, бьющаяся в человеческих телах.
       Он ступил на землю темничного пола, этот высокий старик с очень еврейскими чертами лица - длинноносый, с глубоко посаженными темными глазами. Волосы у него были совершенно белые, и белизной сверкала его борода.
       Никто из троих не смог встать, чтобы приветствовать его, и он протянул руку Гаю, помогая ему подняться:
       - Встань, друг мой. Ночь прошла, и день на пороге.
       Следующий, кому он подал руку, был Аллен; и когда он коснулся сухой и горячей старческой ладони, словно электрический разряд пробежал по его коже, и Аллен понял, что и впрямь может встать.
       - Поднимайся, сын мой, сынок. Приходит время радоваться, смерть отступила.
       Последним он поднял с земли Йосефа, и, подняв, прижал к своей груди, как утерянного и вновь обретенного родича.
       - Идем, брат мой. Смотри, какой день.
       - Кто ты, отче? - спросил Йосеф чуть слышно, хотя и знал ответ.
       - Я - Иосиф. Не удивляйся, что я среди вас - ведь и я когда-то жил на земле. Я пришел, чтобы отвести вас в свой дом.