Глава 1.

16 мая, четверг, 105 г. Реформации

       Человек по имени Аллен Августин пришел домой в очень скверном расположении духа. Для этого у него, вопреки обыкновению, имелись веские причины. Во-первых, он только что провалил зачет по предмету со странным названием "психологическая антропология" и думал о рухнувших надеждах на стипендию, а стало быть, и на красно-золотую книгу, которую он давно хотел купить при первой же возможности. Во-вторых, он ужасно хотел есть, а десять марок в кармане (деньги на оставшийся месяц, ха-ха) к разносолам не располагали. И, наконец, в-третьих - и это было хуже всего - Аллен думал, что несмотря на юный возраст и прекрасную майскую погоду он, кажется, сходит с ума.
       На четвертый этаж Аллен всполз, как старик, останавливаясь на каждой лестничной площадке, и всадил ключ в дверь, как убийца всаживает в тело жертвы нож. Бросил рюкзак с книжками, показал недружелюбному отражению в коридорном зеркале кулак. Брата дома еще не было.
       Зеркало отразило хрупкую невысокую фигурку в линялых джинсах, светлые, торчащие в разные стороны волосы. Аллену было восемнадцать лет, и был он поэт и раздолбай.
       Он даже не был коренным столичным жителем - приехал два года назад в Магнаборг учиться в Университете, приехал из Дольска - редкая дыра, пятьсот километров от столицы, тридцать тысяч жителей, считая "дезертира" Аллена и его маму, одинокую докторшу Елену Августину. Несколько лет назад, когда был жив Алленский отец, жителей, надо думать, было тридцать тысяч и один. Сейчас Аллен жил у "столичного" старшего брата, в его однокомнатной квартирке, на его посредственную зарплату санитара в больнице и свою - весьма нерегулярную - стипендию. Потому что, как сказано выше, был он поэт и раздолбай, а у таких людей ничего регулярного быть не может.
       Босиком Аллен прошлепал в кухню и открыл старый желтоватый холодильник. В дни безденежья братья частенько обсуждали, не сдать ли им этот агрегат в магазин антиквариата - останавливало их только то, что он все еще работал. В холодных глубинах мученик науки обнаружил плавленый сырок "Новость" в серебряной обертке, ждавший своего часа не первую неделю, и пакет проросшей картошки. С тяжким вздохом - голод не тетка, не дядька и не какой другой родственник - Аллен высыпал картошку в кастрюлю, залил водой и прямо так, не моя, грохнул на плиту. Сам он пошел в залитую майским солнцем очень чистую - Робертова работа, тот был большой ревнитель чистоты - комнату, где на стене висели шлемы и мечи, - упал на ковер с раскрытой тетрадкой в руке и решил с горя написать какое-нибудь великое стихотворение.
       После получасовых бесплодных мучений, во время которых Аллен в раздумье рисовал в тетради чаши с восходящим из них солнцем и непропорциональных человечков с мечами, похожими на символы плодородия, в замке хрустнул ключ. Это пришел с утренней смены Роберт, напевающий, нагруженный сумкой с хлебом и как всегда несущий с собою ощущение радостного покоя и порядка.
       - Привет, братик. Я хлеба купил. Ты пишешь? А еда у нас есть? Я здорово голодный.
       Конец фразы долетел уже с кухни, где Роберт, насвистывая, чем-то звенел - похоже, крышкой от картофельной кастрюли.
       - Нет у нас в доме еды! - мрачно оповестил его Аллен, густо зачеркивая очередного уродца в тетради. - Я пригласил десять детективов с ищейками, но и они ее не обнаружили... И вообще, день сегодня просто отвратительный.
       - Да ладно, хороший день. А почему ж ты картошку не почистил? И еще вот сырок в холодильнике, отличную запеканку можно сделать... А ты - "нет еды", понимаешь ли...
       - Ну да, сырок, - горестно отозвался младший брат. - Нужно его переименовать, он "Новостью" мог называться недели две назад, если не год... Он даже старше меня, наверное... И старше этого города... Он найден археологами при раскопках, его Хальен-Завоеватель, наверно, привез.. И есть его, заметь, он не захотел. Предлагаю название "Древность". Мы им оба отравимся и умрем в один день, глупо и бесславно..
       Роберт уже чем-то вовсю звенел на кухне, не обращая на брюзжание брата никакого внимания. Похоже, он чистил сварившуюся картошку, под шум воды напевая какую-то белиберду:

- Иоанн-Креститель взошел на гору,
А толпа за ним, приоткрывши рты...
Он сказал: "О, я бы пошел в ваш город,
Но он слишком маленький с высоты...
Хэй-хо, о, я бы пошел в ваш город,
Но только я с детства боюсь тесноты... или темноты? - ладно, неважно -
Хэй-хо, я с детства боюсь тесноты...

       Вот он Роберт, точнее, Роберт Рой. В прямом смысле слова они с Алленом братьями не были - скорее, тем, что называется "кузены": их матери приходились друг другу сводными сестрами. Роберта жизнь немало побила: его родители - оба сразу - погибли пять лет назад в какой-то катастрофе, Аллен точно не знал, в какой: об этом у них как-то не принято было спрашивать. Потому Роберту и пришлось бросать тот самый Университет, теперь ставший alma mater для Аллена, и приниматься за работу - и мест работы за эти годы он сменил немало. Прошлым летом Роберту исполнилось двадцать пять, и был он рыцарь - причем не только по призванию сердца, но и по документам - два года назад сдал нормы на рыцарское звание (по специализациям "конный бой" и "владение мечом"), и входил теперь в качестве младшего мастера в орден "Белое копье", а в личном листе его после имени стояло звание "сэр". Правда, на оружие и на взносы за зал и конюшню уходила большая часть денег, но приятно все-таки, чума побери, иметь брата - рыцаря! В древние века такое сомнительное родство вряд ли помогло бы Аллену что-нибудь за братом унаследовать, но сейчас наследовать, кроме меча да антикварного холодильника, было особо нечего, а более близких родственников - тем более братьев - ни у одного из них не было. Зато была любовь, которая очень легко и просто укладывалась именно в слово "брат". И была еще история про то, как под большим деревом, в день рождения... Но об этом потом, если сложится.
       Просто Роберт был лучше всех - по стойкому убеждению Аллена. Честный, благородный, отважный, сильный (хотя и принадлежал к тому типу людей, чья сила в глаза не бросается - ничего общего с горой мускулов с рекламной картинки). С ним было хорошо и спокойно, он всегда знал, что делать, чтобы было все правильно - в походе, на работе, дома, на тренировке ордена. Хотя на первый взгляд Роберт был настолько обыкновенный, что им можно было бы проиллюстрировать словарную статью "человек". Не высокий, не низкий, с русыми волосами, скорее светлыми, чем темными, не длинными и не короткими - по мочки ушей. Еще у Роберта были жесткие усы и светло-светло-серые глаза, и чуть-чуть квадратные на концах пальцы с мозолями от меча. Пел он очень хорошо - не профессионально, а просто очень приятно, а вот в стихах не смыслил вообще ни-че-го. И это был его отвратительный недостаток, здорово мешающий его любить. Вот, например, эта песня... Зачем бы петь такую чушь? Затем, что у нее хорошая мелодия, господи боже мой...
       - Роберт! Дорогой! Не пой, пожалуйста, этот ужас! Это... просто издевательство!..
       - Да? А мне понравилось, особенно мелодия в припеве... Ну, хорошо. Сейчас запеканка будет.

Скажи мне, что вынуждает тебя заниматься жизнью?
Скажи мне, что побуждает тебя заниматься жизнью?
Если это просто привычка, оттого, что так получилось -
То это ведь не причина для смелого человека...
Но может быть, у тебя есть какая-нибудь другая,
Но может быть, у тебя есть какая-нибудь надежда...

       - Роберт! А это что?
       - Это группа "Паранойя". Нравится?
       - Конечно же, нет. Пошлость какая... Правильно эта группа называется.
       Как Роберт обладал патологической глухотой к стихам, так Аллену в детстве целое семейство медведей наступило на часть уха, ответственную за музыкальный слух. Увы, никто не совершенен...
       - Раньше она называлась "Крестоносцы", братик, огорчись. Хватит брюзжать, иди запеканку есть. Кстати, как твой зачет?
       Ну вот, я так и знал, началось, обреченно подумал Аллен и поплелся на кухню, заправляя короткие светлые прядки за уши. Он все никак не мог привыкнуть, что сделать "хвостик" на затылке с новой длиной волос невозможно. Раньше волосы достигали середины спины, и Аллен ими очень гордился, но однажды случилась неприятность...
       За столом младший брат потянулся и снял с плеча старшего длинный белый волос.
       - С Ларой встречался? - показывая улику, спросил он.

       Лара была дама его брата, на следы присутствия которой вроде шпильки на ковре или вот этого волоса он периодически натыкался, но саму ее так до сих пор и не видел - при том что с Робертом она общалась уже года полтора, но что-то у них там не ладилось, никак они не могли расстаться или пожениться, и брат иногда возвращался вечером какой-то пришибленный и тихий и ничего не хотел рассказывать, и Аллен остервенело махал тренировочным мечом в прихожей в виде вечерней зарядки и думал, что если эта женщина что-нибудь плохое Роберту сделает, как-нибудь его обманет - он тогда ее, он тогда... Эту подлую изменницу... Но бывало и иначе - Роберт радостно брился в ванной, крича оттуда, что скоро всех ждет большой, очень хороший сюрприз, что у них в доме явно не хватает хозяйки, ты так не думаешь, а, братик? И Аллен покладисто соглашался, довольно искренне радуясь за брата, и только маленький темный человечек у него в голове грыз губы от обиды, что кто-то претендует на его, Аллена, собственность, какая-то незнакомая девица, которой нельзя доверять... Еще иногда Аллен с Ларой говорил по телефону - "Да, Роберт дома" или "Позвоните попозже, вечером". Кажется, все дело было в том, что она Роберта любила, но считала необязательным, несостоявшимся и необеспеченным, и не- еще каким-нибудь; наверно, у нее были к тому причины, но в итоге, чтобы разозлить Роберта, достаточно было у него просто спросить, скоро ли он женится, и изо всех близких только Алленская провинциальная матушка все еще осведомлялась по телефону, не женился ли Роберт - не зная, что этот вопрос имеет значение полуметафорическое, вроде "не близится ли конец света".

       - Ты с Ларой виделся, да? Как у нее дела?
       - Нормально... Лучше скажи, ты когда будешь пересдавать свой зачет?
       - Ох, завтра. Запеканка очень хорошая, кто бы мог подумать, что это прогнившая "Новость"...
       - Завтра? Тогда не ходи сегодня на тренировку, готовься.
       - Как! - горестно возопил Аллен, вскакивая и убегая от возмущения обратно в комнату. - Это же просто арест! Я не согласен, я весь день думал - вот вечером помашу мечом! Я же не сдал не потому, что не знал... А просто профессор был завистник!
       - Чему же это он завидовал? - спокойно осведомился Роберт, складывая в раковину грязные тарелки. - Твоему таланту болтать без умолку или манере опаздывать на его занятия?
       - Моим другим талантам! Или моему острому уму! Не знаю уж, чему именно! Ну, Роберт, я сегодня весь день в депрессии, если я не потренируюсь, я просто с ума сойду, - и это было уже чистой правдой. Только тяжесть меча в руке, ощущение себя стоящим в кругу рыцарей, только пот... только друзья могли разогнать эти черные облака, которые собирались и клубились в Алленской голове.
       - Нет, братик, - Роберт уже помыл посуду и теперь стоял в дверях комнаты с полотенцем в руках. - Ты сам знаешь, что так будет лучше. Выпей кофе, позанимайся - а потом я вернусь и тебя потренирую один на один.
       Аллен схватил свой тренировочный меч, стоявший в углу, и сделал несколько кругов по комнате, как тигр по тесной клетке.
       - Это ты завистник! Взирая на мои успехи, хочешь устранить восходящую звезду фехтования со своей дороги! Я как несчастный сэр Гарет, которого мать чуть ли не к кровати привязывала, только бы он не стал рыцарем! Не будь как Моргауза, это... непрекрасно и даже низко!

       Пожалуй, Роберт все же не был подобен ревнивой Моргаузе. Собственно говоря, это он и привел своего брата прошлой весной с собою в Орден, попросил за него мастера. Аллен остался в ордене как один из младших, из тех, кто не носил еще рыцарского звания: особыми успехами он вовсе не блистал, зато его любили за восторженность и за стихи, которыми он усердно потчевал товарищей по оружию. Он нравился даже мастеру ордена - грозному чернобородому Эйхарту Юлию сорока с лишним лет; вообще Аллен принадлежал к счастливому типу людей, которых другие любят, хотя и считают раздолбаями (обычно не без оснований...) Правда, Аллен Эйхарта все равно боялся (Эйхарта почти все боялись, хоть и любили); впрочем, это не мешало ему придумывать изумительные истории про Круглый стол и братьев-рыцарей (в этих историях сам он, конечно же, носил рыцарское звание) или испытывать сравнимое только со стихами упоение перед началом тренировки, когда все салютовали друг другу тяжелыми учебными мечами. Роберт, самый молодой из трех младших мастеров, привел своего брата в орден сразу после очень неприятной истории, приключившейся весенним вечером.

       Привыкший к тихому Дольску Аллен возвращался от друга, и недалеко от дома к нему пристали две подвыпившие личности в спортивных куртках. Наверно, они бы им ни за что не заинтересовались при свете дня; но в сумерках они приняли маленького и худого Аллена за девушку и захотели познакомиться, на что их подвигли его замечательные длинные волосы, блестящие под фонарем. Все могло бы кончиться вполне невинно, если бы Аллен не любил так сильно книги про рыцарей. Слово "негодяй" и пощечина были ровно тем, что нельзя делать в подобной ситуации; после этого Аллена стали бить. Били его вполне умело, и он испытал на себе затягивание в некий черный круг кошмарного сна, из чьей наплывами катящейся неимоверной реальности почему-то никак нельзя вырваться. Вечерние пешеходы столицы, привычные ко всему, деловито шли по домам, отворачиваясь от темного дворика, из которого доносились то придушенные, то булькающие крики; потом (через сто лет, через новые вязкие три круга ада, Господи, Господи, меня же убивают, помогите, Господи, они же меня убьют сейчас) раздался свисток полицейского - и Аллена, который почему-то в своем черном закруглившемся мире сейчас звался Анфортас, и был он Увечным Королем - поволокли добивать подальше от полиции в ближайший подъезд. Там он вдруг обрел на миг объективную реальность и понял, что это ЕГО подъезд, и с редкой находчивостью изо всех сил заорал. С четвертого этажа на вопль прибежал Роберт с тренировочным мечом, и все кончилось хорошо - за исключением того, что Аллен думал, что ему переломали все кости, и Роберт ночью спускался вниз с ведром и тряпкой, чтобы вымыть с лестницы кровь. Все зубы и кости, включая распухшие отдавленные пальцы, у Аллена оказались, как ни странно, целы, самыми большими травмами были вывихнутая челюсть да с корнем вырванный клок волос. Ну, и лицо, конечно же, лицо - пару недель после этого бедняга походил на некое фильмовое чудовище. Потом Аллен по совету брата и начал новую жизнь - отрезал волосы покороче (вырванная в драке прядка до сих пор не отросла до пристойной длины и слегка топорщилась надо лбом короткой метелкой) и отправился с ним постигать боевое искусство в тренировочный зал ордена "Белое копье". С первой же стипендии купили кожаный шлем и наручи, и тренировочный меч у Робертова друга - тяжелый, как кусок рельса, весь в рубленых отметинах прежних боев по краю...

       - Иди ты к темным со своей подготовкой! Я, в конце концов, совершеннолетний и могу сам разобраться, что мне нужно делать! - Аллен махнул мечом, задев какую-то книжку на краю стола, книжка шлепнулась с жирным звуком, раскрывшись по дороге; из нее выпала фотография Лары - совсем белые распущенные волосы, белый плащ, ослепительная журнальная улыбка. Аллен и рад бы остановиться, да уже не мог: его несла на гребне волны некая неуправляемая стихия. - Будь добр, разберись лучше со своей дурацкой жизнью, там, кажется, тоже не все в порядке, а, сэр Роберт Самый Правильный? Разберись, наконец, со своей дурацкой Ларой, сколько тебя будет водить за нос твоя бесстыжая сверхкрасавица, сэр Роберт Никак-не-Женатый?!
       Роберт в один прыжок преодолел расстояние от двери до бушующего брата, крепко обхватил его руками и повалил на ковер.
       - Хватит. Замолчи немедленно, трепло - или я тебя... убью сейчас, пророк несчастный! Представляешь, ты будешь убит своим братом, прямо как Балин и Балан, вот ужас-то...
       Аллен, прижатый к ковру, внезапно стал очень бледным. Он так уставился на брата, будто увидел привидение, и Роберту показалось, что он, как ни дико, сейчас расплачется. Рыцарь рывком поднял его и прижал к груди:
       - Да ты что, Аллен? Что у тебя с нервами? Ты ушибся об пол, что ли? Я же старался мягко...
       И тогда Аллен, мотая головой и не поднимая на брата глаз, к стыду своему и впрямь разревелся впервые со дня той драки и, шмыгая носом, поведал своему брату, что вовсе не ушибся, но сходит с ума из-за снов, которые ему вот уже неделю снятся каждую ночь, а сегодня был совсем особенный сон - даже не сон совсем, а, наверно, видение. Потому он и не сдал свой дурацкий зачет, и наорал на Роберта тоже поэтому, извини, пожалуйста, я дурак и негодяй - но зато теперь я тебе это расскажу, и ты мне скажешь, что с этим делать, потому что я сам, наверно, не понимаю ничего...

       - Мне снится Артуровский рыцарь. Еще он себя называл рыцарем Грааля. Он очень славный, не в том смысле, что прославленный - а в том, что хороший... Он совсем молодой, с длинными светлыми волосами, а одежды у него белые или красные, или просто кожаная накидка - не латы какие-нибудь... Зовут его как меня.
       - Аллен? Халлен? Это, наверно, тебя сам Хальен-Завоеватель навестил, - ободряюще улыбнулся Роберт.
       - Да нет же, не перебивай меня, пожалуйста! Никаких завоевателей, он вообще не вайкинг, а рыцарь, рыцарь короля Артура! Кроме того, его зовут точно как меня, на "А"... Сэр Аллен, вот как его зовут. Он рассказывал мне про себя... всякие вещи. Один раз мы были в его замке, он серый такой, за ним - луг и старица речки, от нее отведен канал в ров, а на другом берегу - лес и холмы... Там все в холмах и в вереске, очень красиво. Видишь, я тебе рассказываю, как будто я там был совсем недавно - это примерно так и есть, вовсе не как во сне... Мы лазали по его замку, по подвалу, во внутреннем дворике, а потом поднялись на высокую башню, там было окно без стекла и ставень, и за ним в небе носились птицы... Я еще спросил, не ласточки ли это, и он сказал, что да, ласточки - у них тут под крышей столько гнезд... впрочем, это неважно, это я тебе потом расскажу. Дело в том, что он мне очень понравился, этот сэр Аллен. Он, уходя, всякий раз прощался - говорил: "до встречи, завтра, когда настанет время сна, я приду вновь"... И приходил. С прошлого четверга, Роберт. Каждую ночь. Но сегодня... был совсем странный сон. Я понимал, что я сплю, но как будто не мог двинуться; я не знаю, как это объяснить. С одной стороны, я лежал на кровати у себя дома, с закрытыми глазами, и на диване спал ты, и если б я захотел - я бы открыл глаза и тебя разбудил бы, но при этом я будто бы и не мог двинуться; я не знаю, как это объяснить. С одной стороны, я лежал на кровати у себя дома, с закрытыми глазами, и на диване спал ты, и если б я захотел - я бы открыл глаза и тебя разбудил бы, но при этом я будто бы и не мог двинуться, и видел зрением сна... - Роберт, ты хоть примерно понимаешь, о чем я? - какую-то другую реальность, не менее настоящую, только тонкую. Наверно, так люди видят привидения. Или видения. Вот помнишь, как про Ланселота сказано, что он спит и при этом видит и рыцаря, и чашу, но не может ничего поделать, так как спит ненастоящим сном... И ко мне пришел сэр Аллен, и был он не на земле или траве - а так, в какой-то серебристой пустоте. И одежда на нем была странная, без пояса и не сшитая по бокам, такие длинные алые полотнища до колен, а на груди - его герб. Я тебе говорил про его герб? Это такие три серебряные полосы наискось в алом поле, в геральдике называются "перевязь декстер". И он сказал мне...
       "Сегодня, друг, я пришел как вестник. Слушай весть, запомни и неси далее - тем, кто ее услышит".
       "Что это за весть?"
       "Весть Грааля. Ибо ныне приходит срок, и Святой Грааль вновь возвращается на землю. Те рыцари новых дней, что, подобно прежним, достигнут Чаши, принесут великое благо и великую надежду миру, как то было в Дни Древние".
       "Кто же это будет?"
       "Рыцари Грааля".
       "Что же нужно делать?"
       "Выйти в путь, очистив свое сердце и подготовив душу к испытаниям".
       "Неужели это правда?" - спросил я, потому что сердце мое разрывалось... от страха, даже нет, не страха, а... благоговения, и... от радости и счастья, и от тревоги, что мне... как будто бы дают нести некий стяг, а я не знаю, по силам ли мне это... И он отвел в сторону свою красную одежду левой рукой, и там...
       "Говоря о самом священном и самом истинном, нельзя лгать. Говоря о Сердце Мира, можно клясться только кровью своего сердца".
       На нем была белая нижняя рубашка, и там в груди была огромная красная рана, и порванное полотно заливала возле сердца свежая кровь. И сквозь рану, сквозь рваную плоть белело переломленное ребро, а за ним, Роберт, я увидел его сердце. Оно билось там, в кровавой ране, и я словно почувствовал его боль, а рыцарь вложил пальцы в рану, прямо на сердце, и сказал: "Клянусь, что весть моя истинна". Но я уже не мог ни о чем думать, кроме его сердца, обнаженного сердца, и о том, как он еще живет с такой болью - и я вскрикнул, а может, и шепотом вскрикнул, спрашивая, как это случилось с ним. И он вновь прикрыл свою рану одеждой, и лицо у него было такое спокойное-спокойное и безбольное, только чуть затуманилось от какой-то мысли или воспоминания - он ответил: "Это сделал мой брат, но не думай о том - он сделал благо, и с ним все кончилось благом. Да, с нами обоими. Думай теперь не о ранах прошлого или будущего, но о святыне, рыцарем коей станешь вместе с другими".
       "Где же... мы будем искать ее?" спросил я тогда, и сэр Аллен поднял брови, как будто я спросил что-то ужасно глупое, что и так понятно, и сказал:
       "В Доме Иосифа, где только она и может быть". А потом он как-то странно вгляделся в меня и вдруг крикнул "Довольно с тебя, проснись!" - и я вздрогнул, и открыл глаза, а в следующий миг завопил будильник, вот так все и было, И теперь, когда ты сказал, что убьешь меня - я так ясно вспомнил, будто вновь услышал: "Это сделал мой брат... Меня убил мой брат"... Ох, Роберт, скажи только - что ты думаешь об этом?

       Роберт помолчал, задумчиво потер жесткую щеточку своих усов.
       - А сам ты теперь... по пробуждении - что думаешь?
       - Я ничего не знаю. У меня в голове все время прокручивается разговор - во сне мне казалось, что сэр... рыцарь говорит очень ясно и прямо, в буквальном смысле, а не какими-нибудь аллегориями. Значит, в мир вернулся Святой Грааль, так получается?.. Может такое быть?
       - Ну, что я могу сказать... - Роберт пересел с ковра на диван и стряхнул пыль со штанов. - Во-первых, братик, ты - поэт, то есть натура впечатлительная. Во-вторых, последнее время ты много думал о Граале... и всех сопутствующих вещах. (Аллен на полу отчаянно помотал головой). Не спорь, я же знаю - у тебя из последних стихов половина о Камелоте, о Граале и так далее. Естественно, твои мысли и постоянное внимание выливается и во снах ("Это был не сон!" - протестующе вставил Аллен, продолжая мотать головой), или, если хочешь, в видениях. Ты зря расстраиваешься - это же вроде мистического опыта, можно написать что-нибудь про этого рыцаря, или о Сердце Мира, я думаю, у истинных поэтов иногда бывают такие... прорывы в иную реальность.
       - Какую еще реальность! - вскричал его брат, - к Темным такие твои выражения! Ты что, хочешь сказать, что Аллен... что этот рыцарь мне лгал? Он же мне поклялся!
       - Братик, - снова сползая с дивана на пол и обнимая его за плечи, мягко сказал Роберт, - этот рыцарь, может, и существует, но никак не вне тебя, твоего сознания. Это ни его, ни тебя не унижает - нет, конечно! Может быть, он есть в некотором роде твое отражение, ты сам из мира своего сознания, откуда берутся все твои рыцарские истории - поэтому у вас и одно имя... Просто некоторые вещи нельзя понимать буквально. Это как заповедь - "не пожелай раба ближнего твоего, ни осла его, ни вола", ни чего там еще? Речь не об ослах ведь идет, просто тебе аллегорически, на языке того времени говорят - "не завидуй", согласен? Вот и Грааль - своего рода символ... духовного совершенства. Искать Грааль значит возвышать и очищать свою душу, именно к этому призывали средневековые авторы! Вовсе незачем собирать рюкзак и идти куда-нибудь в поход; я вот всю свою жизнь и ищу Грааль - вот здесь, - Роберт коснулся раскрытой ладонью своей груди там, где билось сердце.
       От этого жеста Аллен дернулся, как от удара. Ему почему-то было очень больно - и от каждого спокойного и доброго слова брата делалось еще больнее. "Да ты, приятель, сходишь с ума", - хихикнул у него в голове какой-то маленький голосок, потом ясно представилось лицо сэра рыцаря Грааля - спокойное, совсем молодое, темные, как у Аллена, опущенные глаза... "Ты сам из другого мира, из твоего сознания". Эта идея почему-то оскорбляла - куда сильней, чем предположение об аллегоричности Святой Чаши, бывшей для Аллена после ночного видения и всех прочитанных книг столь же реальной, сколь, например, холодильник или диван - но не в пример более священной. Ну уж нет. С таким же успехом Аллен перепутал бы себя с Робертом, или с мастером Эйхартом, или с любым другим человеком на земле. Внезапно памяти его коснулась еще одна фраза, сказанная тихим голосом - и он невпопад, кажется, перебивая Роберта, брякнул:
       - Я еще спросил его, видел ли он сам Святой Грааль, если называет себя его рыцарем. А он ответил: "Нет, я пал на пути к нему - но рыцарем Грааля зовется не только достигший святыни, но любой верно служивший Господу на пути к ней, чем бы его поход не увенчался"... Как-то так он сказал. И еще - что-то о том, что его брат зато достиг Грааля, а значит, немножко и он... Я не понял про это...
       - Здесь что-то не увязывается, смотри, твой тезка сам себе противоречит. То брат его убил, то - достиг Грааля, а запятнанный кровью этого сделать не может, тебе ли не знать...
       Аллен не нашел, что ответить. Ему внезапно стало все равно. Роберт еще что-то говорил, но его будто бы отделила от брата стеклянная стена. Аллену было муторно и слегка стыдно, как будто он сделал какой-то непристойный жест человеку в спину, а его за этим застали. Теперь ему хотелось быть одному, только голос того, другого Аллена настойчивой нотой звучал в сознании - и тут он понял с отвратительной ясностью, что только что провалил некий очень важный экзамен, куда важнее "психологической антропологии".
       - Прости, - тихо сказал он, не зная точно, к кому обращается. Должно быть, к Святому Граалю, служение которому почему-то теперь было его служением.
       - Да ты о чем? За что? Все в порядке, - отозвался Роберт с такой добротой и пониманием, что Аллен опять чуть не разревелся от стыда за себя - и за брата. - Лучше собирайся, пора уже на тренировку. Я вижу, что тебе правда нужно позаниматься. - Роберт встал. - Сдашь ты как-нибудь свою ерунду, я в тебя верю - а против мозгового застоя лучше разминки с мечом человечество еще ничего не придумало. Давайте, давайте, сэр Гарет, вставайте с пола - вас ждут великие подвиги! Сын кобылы вас, конечно, подло предал - а вот меч, гм, вашего отца подвести не должен!
       Аллен поднял с ковра "меч своего отца", купленный Робертом за сорок марок, и понял, что руки у него дрожат.