Уважаемые читатели. Сим заявляю, что данное произведение способно подействовать на нервы. Если так называемый "перевод З.Бобырь 'Повесть о кольце'" вам в руки не еще попадался, то вам предстоит узнать много нового и захватывающего. (Пожалуйста, не разбивайте мониторы - они не виноваты.) Если же попадался, то и в этом случае вы узнаете тако-о-е, что и в страшном сне не приснится. Вы спросите меня, зачем я ЭТО публикую? Наверное, как предостережение тем, кто в каждом, называющем себя "толкинистом" хочет найти отражение своим мыслям.

Комментарии и ответы на эту статью НЕ принимаются ввиду очевидной бесполезности этого занятия. Если же молчать не можете, а излить душу некому совсем - пишите лично мне, поговорим по душам. - М.

Многие любители творчества Толкина считают, что первый перевод "Властелина Колец" на русский язык - перевод А. Кистяковского и В. Муравьева. Однако это первый опубликованный перевод. Мы не знаем, сколько людей, прочитав эпопею о Войне Кольца в подлиннике, загорелись страстным желанием перевести ее. Мы не знаем даже, что именно побуждало их браться за перо, - наверное, это так и останется загадкой: ведь во "Властелине Колец" более тысячи страниц сложнейшего текста, полного всевозможных языковых и литературных аллюзий (причем почерпнутых в основном не из современных, а из древних европейских языков и литератур, понимание которых доступно, как правило, только хорошо подготовленному лингвисту).

Тем не менее нам доподлинно известно, что некоторые переводчики осуществили задуманное - так что "Властелин Колец" был явлен советским читателем в самиздате, получив таким образом почетный статус запретной, опасной и вредной (или полезной - это смотря с какой стороны поглядеть) книги и оказавшись в одном ряду с "Мастером и Маргаритой" и "Часом Быка". В. середине семидесятых годов несколько самиздатовских переводов начало осторожное хождение по рукам, находя все новых и новых приверженцев Толкина. (Кстати, в компьютерных сетях некоторые из переводов тех лет ходят и по сей день; ныне - увы - лишенные романтического ореола запретности, который прежде своим волшебным сиянием скрывал все вольные и невольные переводческие огрехи.)

Один из таких самиздатовскйх переводов был в конце концов .напечатан, хотя и остался незамеченным, - это "Повесть о Кольце" 3. А. Бобырь. Опубликована она была только в 1990 году, переиздана в 1991-м, но собственно перевод сделан был гораздо раньше, в семидесятых: много лет он так и пролежал в столе в виде рукописи - и рукописи весьма любопытной по замыслу и исполнению.

История этого замысла и его осуществления в данном случае так показательна, что с ней стоит познакомиться.

Первоначальный перевод принадлежал довольно известной в те годы переводчице научной фантастики Зинаиде Бобырь. Перевод сокращенный (по сравнению с оригиналом приблизительно втрое), напоминающий скорее пересказ.

Однажды рукопись 3. Бобырь случайно попалась на глаза московскому инженеру Семену Уманскому, человеку очень талантливому и разностороннему, разумеется, завсегдатаю московских "кухонных посиделок". Ему книга страшно понравилась. Он познакомился с 3. Бобырь и, узнав, что в текст не вошли многочисленные стихотворения, предложил перевести их. Попутно он дополнил те места перевода Бобырь, которые были у .нее сокращены) и целиком перевел "Хоббита" (в рукописи "Туда и вновь обратно"), так что композиционно рукопись объединила в "тетралогию" два произведения: "Туда и вновь обратно" ("The Hobbit") и "Повелителя Колец" ("The Lord of the Rings") под общим названием "Повесть о Кольце".

Рукопись перепечатали (в трех или четырех экземплярах на печатной машинке) и переплели. Мне довелось видеть третий (или четвертый) экземпляр, за что я выражаю величайшую благодарность владелице - Евгении Смагиной. Итак, перевод был сделан, но 3. Бобырь все же сильно сомневаясь, что рукопись примут к изданию. Она понимала, что следует иметь веское обоснование для того, чтобы напечатать произведение иностранного (тем более английского, а значит, буржуазного) автора. Содержание романа также могло вызвать нарекания. Помимо обвинений в мистике (а в эту категорию могли попасть любые "волшебства"), Предполагаемый Цензор, конечно же, мог спросить: а в какой, собственно, империи происходит действие? И не аллегория ли это? И если аллегория, то какая? Но о том, что следует говорить в ответ на подобные вопросы, изворотливый интеллигент семидесятых годов научился думать заранее, можно сказать, инстинктивно.

Попытки выдать "Властелина Колец" за аллегорию делались с самого момента выхода книги в печать (в 1954 году) и делаются по сей день. К сожалению, с этой, аллегорической точки зрения Толкина всегда трактуют однозначно. Могу отослать читателя к публикации в "Независимой газете" (от 30.01.97), где противостояние Врага на востоке, и свободного мира на западе сравнивается с противостоянием "либерального Запада и тоталитарно-коммунистического Востока", а порядки, которые устанавливает в Шире захватчик-Саруман, прямо названы социалистическими. Неудивительно: всю выращенную на полях пищу отбирают "сборщики" и "раздельщики" для "справедливого распределения" (которого, конечно, не происходит); всюду развешаны запрещающие правила и предписания; все иноземные путешественники должны являться в дом ширрифов (местных блюстителей порядка) и объяснять, зачем пожаловали; инакомыслящие и правдолюбцы наказываются, для их выявления используют доносчиков. Все это слишком узнаваемо, чтобы Предполагаемый Цензор, как и автор цитируемой статьи, не смог сделать вывод: "Властелин Колец" - в том числе и "политический памфлет, где Толкин зашифровал противостояние коммунистической Тьмы Востока и свободного Запада и предрек неизбежное падение Мордора и его реального земного аналога - Советского Союза!" ⁽¹⁾ (2, 8). Надо ли говорить, что подобную книгу не пропустили бы в печать, и потому "Повесть о Кольце" несет на себе следы "идеологической чистки". Например, Бобырь вообще убрала описание сарумановых порядков, оставив две-три расплывчатые фразы. Можно предположить, что переводчице решила в какой-то момент представить эпопею Толкина как детскую сказку. Имевно такое впечатление производит опубликованный (первоначальный) вариант из-за большой доли сокращений и упрощенного, а местами вольного пересказа сюжета. Но полный вариант (в соавторстве с С. Уманским) выглядел по советским меркам подозрительно и требовал иного подхода.

В запасе у переводчицы была еще одна идея - подать книгу Толкина как научную фантастику. Для этого Бобырь придумала "интермедии", которые, к счастью, так и остались лишь в рукописи. В общих чертах замысел их был таков.

Рукопись "Повести о Кольце" открывалась двумя письмами, написанными от лица Толкина и от лица его друга. Толкин в письме ("к читателям") сообщал, что "получил рукопись и сопроводительную записку" от своего друга, который "работал в Институте проблемных исследований в Дербишире". Друг, в свою очередь, писал Толкину, что "в силу невероятных обстоятельств нам, пятерым, довелось участвовать в одном эксперименте, окончившемся для нас... плачевно. Мы оказались обладателями совершенно фантастической информации". Здесь "мы" - это Инженер, Физик, Химик, Кибернетик и Координатор, герои лемовского "Эдема".

Далее следует первая "интермедия". Инженер демонстрирует друзьям свою находку, которую "извлекли из скважины ╧ 5" вместе с базальтовым керном, который предстояло испытать на плавкость. "Мы расплавили керн. И вдруг расплав забурлил, и мы увидели, что на поверхность что-то всплыло. Оказалось - вот это кольцо". Нетрудно догадаться, что это было то самое Кольцо, так хорошо знакомое читателям "Властелина Колец".

Исследуя его свойства, герои помещают кольцо в электроэрозионный аппарат и воздействуют на него "искрой высокого напряжения". Внезапно "яркая вспышка заставила всех вскрикнуть (...). Словно какое-то внутреннее озарение испытал при этом каждый участник эксперимента, "увидел и узнал сразу очень многое, оно было связано с кольцом". Повторяя эксперимент снова и снова, герои "вспоминают" историю кольца и записывают ее, "поправляя и дополняя друг друга". Попутно они приходят к выводу, что кольцо - "это не простое кольцо, а какой-то прибор", а именно "хранилище информации, которую оно отдает под воздействием искры", а также пытаются "объяснить с точки зрения современной науки" чудеса, магию и волшебство в "Повести о Кольце". Эти объяснения призваны были показать, что "у писателей-фантастов найдется гораздо больше необъяснимых мест, чем здесь" и что "Повесть о Кольце" может "по крайней мере приблизиться к научной фантастике, к которой мы все уже привыкли".

Чтобы дать представление о стиле "интермедий", приведу несколько цитат:

"...Нуменор или Вестернесс может быть вообще другой планетой. Пришельцы из-за Моря - инопланетные пришельцы...

...Понятны и заклинания, - добавил Кибернетик. - У нас тоже есть приборы, управляемые голосом. Механизм Врат Мориа - это нечто вроде реле...

...А огненный жезл Гандальфа - это разрядник, - добавил и Физик. - Искровой или коронного типа".

Довольно много места в "интермедиях" занимают рассуждения героев о несомненной реальности, или же, наоборот, фантастичности истории Кольца. "Это самое настоящее историческое повествование, хотя оно и кажется нам необычайным" (мнение Химика). Ему возражает Координатор: "Если нам встретится еще что-нибудь, чего вы не сможете объяснить, я буду считать всю эту историю сказкой и фантазией; (...) Талисманы, духи, заклинания... кто примет это всерьез?".

Эксперимент с кольцом для героев "интермедий" заканчивается трагически. При попытке (с помощью усилителя напряжения) узнать, существует ли "между ними и нами... какая-нибудь связь или родство", произошла "ослепительная беззвучная вспышка". Аппарат сгорел, и кольцо также оказалось уничтожено "разрядом предельной силы... словно превратив все его атомы в излучение, рассеявшееся в пространстве".

Конечно, цели у создателей "интермедий" были самые благие. Пытаясь представить "Повесть о Кольце" в качестве научной фантастики - в обрамлении "чисто фантастической" истории об экспериментах с кольцом, авторы тем самым надеялись облегчить появление эпопеи Толкина в печати. Оригинальная, но, увы, наивная затея результатов не дала. Напечатать Толкина в конце семидесятых не удалось даже в таком варианте.

Наверное, интересно представить себе, что было бы, если бы перевод 3. Бобырь и С. Уманского был все-таки издан первым? В особенности, если бы он был издан вместе с "интермедиями". Скорее всего, Толкин занял бы у нас прочное место среди писателей-фантастов, и попытки научного объяснения вымышленных чудес некоторое время тревожили бы многие пытливые умы.

Однако в опубликованном варианте "Повести о Кольце" нет никаких следов научной фантастики; он напоминает, как уже говорилось, детскую сказку. По всей видимости, 3. Бобырь смущало то, что она не могла отнести эпопею Толкина ни к одному известному ей литературному жанру. И нужно сказать, добиться жанровой определенности переводчице вполне удалось: как стилистическими средствами (простотой и незамысловатостью изложения), так и своеобразной переводческой "редактурой" текста: со-. гласно требованиям волшебной сказки, все герои повествования представлены схематично, а поведение их явно оценивается (переводчиком) - причем либо однозначно хорошо, либо однозначно плохо. Ключевым же признаком "сказочности" является любопытное сюжетное добавление от переводчицы к оригинальному тексту: история испепеляющего венца, которой у Толкина нет. Вкратце она такова.

По словам Гандальфа (глава 8, "Через горы"), Серебряный Венец "...это одно из величайших сокровищ, привезенных Пришельцами из-за Моря. Кто посмеет возложить его на свое чело, тот получит всеведение и величайшую мудрость, либо.. либо будет испепелен на месте, если недостаточно подготовился к этому". Саурон, в руки к которому попал Венец, по всей видимости, еще "недостаточно подготовился", поскольку "знает, что не смеет коснуться его, пока не вернет себе Кольцо" (3, 67). Конечно, конец этой новой сюжетной линии традиционно счастливый: выиграв войну, Арагорн возвращает Венец себе и использует его при коронации; таким образом, все вписывается в толкиновский сюжет, хотя переводчица некоторое время держит читателя в известном напряжении: сгорит или не сгорит Арагорн?

История испепеляющего венца - необходимая часть сюжета волшебной сказки, где главный герой с помощью волшебного предмета (или волшебного существа) совершает удивительные подвиги и в конце концов получает награду: красавицу-жену, волшебное царство, богатство и тому подобное. В трактовке 3. Бобырь главным героем сказки оказывается Арагорн, остальные персонажи - его волшебные (как Серебряный Венец) или не волшебные (как Гандальф и хоббиты) помощники. Фродо же отводится довольно скромная вспомогательная роль в сказке про Арагорна, чему находим подтверждение в тексте 3. Бобырь (опять-таки в толкиновском оригинале ничего подобного нет): "Теперь вы видите, Фродо, как много значите для Арагорна вы и ваша миссия, - говорит ему Гандальф, - все, что он делал и еще сделает для вас, - это только путь к его цели. А эта цель - Серебряный Венец, сокровище древних правителей Гондора" (3, 67-68).

Другой интересной особенностью "Повести о Кольце" является своеобразное всеобщее "равенство" персонажей, отсутствие "высших" сил, иными словами, богов. Этот пункт 3. Бобырь считает "...одной из самых своеобразных черт Среднего Мира: при общем высоком морально-этическом уровне, он совершенно безрелигиозен. В нем нет никаких божеств - ни добрых, ни злых; даже Саурон, несомненно сатанинский по характеру и функции (недаром его имя напоминает о Змее), не всемогущ и не бессмертен. Нет ни молитв, ни каких бы то ни было культовых действий: обращаясь к Огнемраку на мосту Хаазад-дум в Мориа, Гандальф говорит с ним от своего имени, а не от имени какой-либо высшей силы. А обряд, выполняемый перед трапезой Фарамиром и его воинами, похож больше на акт учтивости, чем на культовый акт. Противники Саурона черпают силы для борьбы с ним в себе самих, а не в общении с каким-нибудь потусторонним миром... Нет здесь и таких элементов религии, как понятие о грехе и загробном воздаянии" (1, 187).

Трудно предположить, на чем основывалось это мнение переводчицы, которое так разительно противоречит литературным и мировоззренческим идеям Толкина, что раскрываются во "Властелине Колец". Возможно, здесь сыграло свою роль то, что и в сказке, и в фантастическом романе присутствие богов по советским меркам нежелательно. А может быть, сказалось незнание "Сильмариллиона", который к моменту создания "Повести о Кольце" еще не вышел из печати даже на языке оригинала. Действительно, никакой обрядности, никаких культов у Толкина не описано ⁽²⁾. Но, например, в той самой сцене, где, по словам Бобырь, Гандальф говорит с Огнемраком (у Толкина ему имя - Балрог) "от своего имени", он как раз называет себя служителем светлого пламени Анор, а Огнемрака - мраком Удуна, хотя значение этих имен становится ясным только из "Сильмариллиона": "Анор" - Солнце, плод благословенного Древа Лаурелин, а "Удун" или "Утумно" - подземная крепость, которую некогда воздвиг предшественник Саурона, Моргот. Да и обращение к Эльберет, несомненно, является именно обращением "к высшей силе" и к тому же оказывается действенным. Хотя известные стихотворные строки "эльфийской молитвы" А Эльберет Гильтониэль отсутствуют в опубликованном варианте "Повести о Кольце", о самой Эльберет говорится, что "это было имя таинственной Повелительницы Эльфов на их Блаженных Островах за Великим Морем" (3, 15) и даже сохранены все эпизоды, где Фродо и Сэм несколько раз взывают к ней; правда, здесь в тексте сделано любопытное добавление (в цитате оно выделено курсивом). Перед нападающей Шелоб "громко произнес он (Фродо) несколько слов на языке Эльфов; и он сам не понимал этих слов, и не знал, что отныне они создают внутреннюю связь между ним и Эльфами Лориена" (3, 276). Чуть дальше по тексту Сэм, "как недавно Фродо, произнес, сам не понимая их, те слова, которые создавали связь между ним и обитателями Лориена" (3, 306). По всей видимости, это попытка объяснить действенность имени Эльберет внутри самого повествования, хотя можно видеть, что позиция переводчицы непоследовательна. Например, никак не объясняется, почему при нападении Черных Всадников на Фродо, по словам Арагорна, "больше, чем оружие, помогло ему имя Эльберет" (3, 35), ведь в Лориене герои еще не побывали...

Но давайте все-таки оценим по достоинству благородный порыв и кропотливый труд переводчиков. Ведь двигало ими не желание "напечататься", "иметь публикацию", а стремление познакомить с миром Толкина своих друзей и друзей своих друзей, и просто всех хороших добрых людей, которые пока не знают о нем. И надо сказать, этот самиздат нашел своего читателя и послужил сей достойной цели - распространению Толкина в России.

⁽²⁾ Толкин в нескольких своих письмах объяснил, почему это так. "Конечно, "Властелин Колец" - труд глубоко религиозный и католический: это не совсем очевидно на первый взгляд, но ощутимо при повторном прочтении. Вот, почему я не оставил в воображаемом мире практически ничего, что могло бы как-то соотноситься с "религией", то есть с культом и религиозной практикой. Ибо религиозный элемент входит непосредственно в ткань самого повествования ив его символику" (из письма к Р. Мюррею). "единственный упрек (в адрес "Властелина Колец"), который раздражает меня, - это утверждение, будто "там нет религии" ... Там - монотеистический мир "естественной теологии". Столь необычный факт, как отсутствие там церквей, храмов, религиозных ритуалов и церемоний, - всего лишь особенность конкретных и исторических обстоятельств, описанных в книге" (из письма к американским издателям Ho-ghton Mifflin Co.). "Художественное повествование - не место для развернутого обсуждения мифологических установок... Я специально свел все, что касается "высших материй", к едва различимым намекам, заметным лишь самым внимательным из читателей, или оставил в виде неразъясненных символов... Присутствие Господа и "божеств", Владык, или Стихий, Запада, едва различимо... лишь в таких сценах, как, например, нуменорский обряд молитвы перед трапезой, исполняемый Фарамиром" (из наброска письма к Мюррею). - Прим.: Наталья Прохорова.

1. Бобырь 3. А. История - сага - поэзия // Сверхновая американская фантастика, дек. 1994. - С. 178-196.

2. Слепцов И. Космос Толкина // Независимая газета, 30.01.97.

3. Толкин Д. P. P. Повесть о Кольце: Роман в трех частях / Пер. с англ (в сокращении) 3. А. Бобырь. - М.: СП Интерпринт, 1990.

4. Толкин Д. Р. Р. Повесть о Кольце / Пер. с англ. 3. Бобырь, С. Уманского (Рукопись, Москва, 1975-1978).