Фатима Демельханова (аспирантка философского ф-та МГУ).
"Мои впечатления от последней поездки в Чечню".



      Прошёл год, как я не была дома √ с начала второй чеченской войны. Пережив первую войну в Чечне, картины войны и послевоенного "мира", казалось, будут знакомыми. Но увиденное оказалось более страшным, чем я ожидала. Но начну по порядку. Приехав поездом из Москвы в Назрань, с вокзала я отправилась искать своих родственников √ беженцев из Чечни. Я знала, что они находились где-то в станице Троицкая. Недалеко от Назрани из окна автобуса виднелись длинные ряды серых палаток так называемого "палаточного городка".Второй городок, вместе с поездами, загнанными в тупик, в которых тоже жили беженцы, я увидела у города Слепцовска.
      Несколько часов побыв у родственников, я поехала в Грозный. Мне не терпелось попасть домой. Добраться из Назрани в Грозный можно рафиком за 60 рублей. Выехала я из Назрани где-то между часом и двумя дня. Начиная с чеченской границы, после первого блокпоста сменилась и окружающая панорама. Хотя за окном продолжали мелькать те же поля и холмы, атмосфера стала душной и напряжённой. К сожалению, я не посчитала количество блокпостов по дороге, но доехал наш рафик на Центральный рынок Грозного к четырём часам вечера. В другое время дорога от Грозного до Назрани занимала час с лишним.
      На остановке у рынка стояло немало автобусов на разные направления. Люди спешно, с паникой, ставшей какой-то обыденной и со страхом перед непредсказуемостью предстоящей дороги, садились в автобусы. Эта паника передалась и мне. Увидев автобус, отправляющийся в Чечен-Аул, я стала лихорадочно думать √ куда теперь идти? С окончанием светового дня начинается комендантский час. Но хоть до дома 10 минут на автобусе от рынка √ где же я переночую, и есть ли на нашей улице люди? А ведь так не терпелось увидеть дом или хотя бы то, что от него осталось.
      Но всё-таки я решила не рисковать, ибо цена риска √ жизнь. Что именно жизнь и не меньше √ мне стало понятно сразу, без чьих-либо объяснений, этим насыщен воздух Чечни. Я поехала в Чечен-Аул, где у меня были брат с женой.
      Возвращение домой, встреча с родными после долгого отсутствия всегда волнует, а в военное время, под несмолкающий гул низко и угрожающе летящих вертолётов, когда любое расставание может быть последним, встреча особенно полна остро ощущаемой материи жизни и уходящего времени.
      Мы сидели дома. Брат разводил огонь в печи, радуясь как ребёнок, что у него оказалось немного припасённых дров для такого случая. Как-то сразу и зловеще опустилась на Чечню ещё одна военная ночь. Небо огласилось тяжёлым рёвом самолёта. Этот звук от других отличал любой чеченский ребёнок. Самолёт с подобным звуком непременно сбрасывал где-нибудь свой смертоносный груз. Сосредоточив внимание на рёве самолёта, я не сразу поняла, что нечто красное, свистящее, пролетающее прямо перед окном √ пули. "Трассирующие" √ спокойно сказал брат. Так меня встретила первая ночь на родине.
      На следующее утро я поехала в Грозный. Миновав благополучно несколько постов, наш автобус подъехал к последнему посту при въезде в город. Водитель привычно отдал подошедшему солдату свои документы с вложенными "пропуском" (пропуском в Чечне называют 10-20 рублей, которые водитель автобуса отдаёт на каждом посту). "Всем выйти из автобуса √ рявкнул солдат, - и с развёрнутыми паспортами вперёд!" Сдерживая свои чувства, люди молча вышли и стали собираться у начала протянутой с двух сторон колючей проволоки. Она образовывала узкий коридор длиной около 100 метров. В этот час пост был пустынным, второй солдат сидел тут же в домашнем кресле, лениво направив на нас автомат. Люди терпеливо ждали, негромко переговариваясь на чеченском. "Что тут за разговоры, - наёмник после осмотра автобуса развязно подошёл к нам, - а то никто у меня тут не пройдёт!" И все сдерживали себя, потому что боялись попасть в Чернокозово или в другие фильтрационные лагеря.
      Наконец я на своей улице, стою у дома целого!!! Если не считать снесённую часть крыши, разбитого БТРами забора, ворот. Да дом чуть ли ни единственный уцелел на нашей улице. Дом, где прошло моё детство, юность. Дом, давно ставший для меня отдельным живым существом. Дом, где прошли последние дни жизни моей мамы, умершей после первой войны от инфаркта √ как и многие десятки и сотни чеченцев, старых и молодых, не выдержавших напряжения войны.
      Осторожно пробираюсь внутрь, вроде мин нет. Осматриваю двор, заросший бурьяном в мой рост. Потом захожу в дом. Здесь мародёры не оставили ничего, кроме сгнившего под дождём дивана и какой-то мебели. Я опять вспоминаю маму. Её лицо, когда в бомбёжки она, ставшая сразу какой-то маленькой, семенила быстрыми шагами в свои 67 лет в подвал к соседям. Я кругами бегала вокруг неё. Как и с какой стороны я могла бы защитить её, когда всюду свистят пули, разрываются снаряды. Маленьким, круглым комочком, молча устремив взгляд в одну точку, сидела моя мама в бомбоубежище. Бомбоубежищами называли обычные подвалы. Туда сбегались все, у кого не было своих подвалов и кто успевал добежать. Моя бедная мама. Она и тысячи других людей её возраста на заре жизни пережившие депортацию, в конце жизни увидели войну.
      Из раздумий меня вывела соседка. Я ей несказанно обрадовалась: "Деши, ты давно приехала домой?"
      - Я приехала в числе первых ещё в начале марта. Пойдём ко мне. Что тут в комнате под небом стоять? Пол дома моего зятя уцелело, я там живу.
      Передо мной была постаревшая, уставшая от жизни женщина, которую я помнила всегда весёлой и жизнерадостной. Между тем она продолжала рассказывать:
      - Мы с Раисой приехали первые. Тогда на нашей улице не было никого. Сейчас на каждые два или три дома кто-то обитает. Было страшно, всюду сновали мародёры - и в военной форме и не только, по улицам разъезжали БТРы с солдатами. Однажды днём в начале улицы появились БТРы и много солдат. Мы с Раисой здорово испугались и стали громко разговаривать, выкрикивать различные имена чтобы создать впечатление, будто на улице живёт много людей. Когда военные стали приближаться, я, уговаривая себя быть смелой, вышла на улицу и попыталась показать, какая здесь идёт мирная жизнь. Для этого я стала поджигать кучу опавших листьев, которую собрала ещё раньше. Но на мою беду в ней оказался пустой баллон из под дихлофоса, который и взорвался. Солдаты испуганно залегли и приготовились стрелять. Я испугалась ещё больше их и юркнула за их спины. Потом они поняли, в чём дело и стали смеяться. Меня не тронули. Потом они заходили в каждый двор и дом √ видимо это была зачистка, от кого непонятно. А я от шока зачем-то продолжала ходить за ними, даже после того, как проверили мой дом. "Ты чего за нами ходишь?" √ не по-доброму спросил один из солдат и направил на меня автомат. "Да брось ты, старуха же" √ сказал второй и положил руку на автомат первого. И тут я опомнилась , чего же я хожу за ними. Первый зло посмотрел в мою сторону и они ушли. Когда зачистка закончилась, в кустах шиповника у своего дома, я увидела что-то подозрительное и побоялась подходить близко. Уже летом сапёры забрали подарок, который оставил мне первый солдат.
      В другой раз я услышала шум на улице и осторожно выглянула. К нам приближалась процессия из БТРа, машин, солдат и строительного крана. Не зная, как защитить себя и свой дом, я вышла к ним навстречу, вся замазанная грязью. Ведь я без воды, света и газа пыталась привести в порядок своё жильё. Солдаты, такие же грязные, как и я, остановились и удивлённо на меня уставились. А я говорю: "Ребята, у вас не будет пол буханки хлеба?". Который постарше, офицер наверно, сказал дать мне что-нибудь, и молоденький солдат достал из БТРа буханку хлеба и две тушёнки. После этого они двинулись в тупик где двор Мансура. (Его дом был разрушен до основания ещё в первую войну и его семья все три года между войнами работала на стройматериалы.) Я видела, как солдаты стали краном грузить его стройматериалы. Когда они уехали, я пошла посмотреть. Не оставили ничего. Бедный Мансур.
      Эту ночь я провела у Деши, под ставший уже привычным рёв тяжёлых самолётов, сменивших летающие днём вертолёты.
      На следующий день выяснилось, что на нашей улице действительно обитают люди. Как привидения выходили, увидев меня, соседи из-под развалин. В основном √ все пожилые, молодые боятся зачисток и не хотят возвращаться в город. Ведь для военных никаких оснований, чтобы забрать человека, не нужно. Соседи рассказывали о тех с нашей улицы, кого уже нет, кто погиб под бомбёжками, кого забрали военные, о беспросветности и остановившемся для них времени.
      - Помнишь почтальонку Хеду? Только вчера забрали её сына. С каким трудом без мужа поднимала она троих детей, - рассказывала соседка. √ Нё сын стоял на улице у своего дома, когда внезапно появился БТР и остановился около него. Военные потребовали паспорт. Когда его забирали, он кричал, что вот его дом и паспорт в доме. Теперь Хеда не знает к кому кинуться, ведь у неё нет денег на выкуп. Хорошо, что она смогла хотя бы узнать, куда его забрали. Многие не могут и этого. Лучше мёртвым видеть сына дома, чем его живым заберут военные, - продолжала говорить соседка, - когда знаешь, что его живым истязают и не можешь ничего сделать!
      - На прошлой неделе моего родственника √ рассказывал другой сосед, - удалось выкупить из Чернокозово. Он рассказывал об игре "Поле чудес", придуманной надзирателями, в которой ему пришлось принимать участие. Его и ещё двоих заключённых бросили в круглую яму глубиной в человеческий рост. Надзиратели наобум стреляют в яму, в то время как трое людей бегают по кругу. Побеждает тот, кто останется жив.
      Да, знал бы Якубович о своих конкурентах среди военнослужащих российской армии-освободительницы!
      Моё желание увидится с тётей, которая жила в новом микрорайоне города, оказалось трудноосуществимым. По городу ходят всего два-три маршрутных автобуса. Так как почти все улицы перекрыты военными, эти автобусы, чтобы преодолеть расстояние в 500 метров, должны проехать в объезд намного больше. Минутка, всем известная площадь, находящаяся в 5 минутах ходьбы от нашего дома, стала похожа на Бухенвальд. Она вся перетянута колючей проволокой, а для людей и машин оставлены узкие проходы. От Минутки до Центрального рынка 5 остановок по 3-5 минут ходьбы. На это расстояние приходится три блокпоста. Сможет ли городской автобус их проехать √ зависит от настроения солдат на блокпосту. При этом "пропуск" в 10 рублей за проезд исправно берётся. Благополучно миновав однажды первый пост, и доехав через 500 метров до второго, на наш автобус был направлен автомат и солдат махнул √ разворачивайтесь, мол. В этот раз мы смогли проехать по боковой улице. Это расстояние от Минутки до Центрального рынка мне приходилось преодолевать не раз. Возле одного из сравнительно целых домов я однажды увидела очередь пенсионеров, ожидающих пенсию. На центральном рынке весь день идёт небольшая торговля. Люди говорят, что осенью ещё до штурма Грозного на рынок попали две ракеты и погибло около 300 человек и около 400 ранено. Генерал Шаманов говорил тогда, что это была спецоперация по уничтожению террористов и торговцев оружием.
      Многие улицы Грозного перекрыты военными. Во многих местах стоят дощечки с надписью "Мины". Редкие грозненцы, когда от одного обитаемого места до другого идут пешком, настороженно озираются √ не дай Бог в безлюдном месте встретиться с военными. Так ходила и я. На месте Грозного сейчас сплошь бетонные глыбы блокпостов, кучи обломков, уцелевшие куски зданий и колючая проволока.
      Если в Грозном идёт война, то это война с мирными жителями. У меня было ощущение, что эти солдаты с блокпостов боевиков никогда и в глаза не видели. При этом простые люди подвергаются на блокпостах унижению в самых разных формах. "Правительство и армия сделали всё, чтобы местные жители нас возненавидели" √ сказал как-то офицер одному моему знакомому в дружеской беседе. При этом не все военные потеряли остатки человечности. Вот какую историю рассказала моя знакомая из посёлка Гикало. Её брат, молодой человек, собрался в город, вышел на трассу и встал на остановке. Проезжающий мимо БТР резко остановился, из него выскочили несколько солдат, которые скрутили его, надели на голову мешок и увезли (весьма рядовое событие сегодняшней Чечни). Он очутился в полном мраке и мог только слушать. Через какое-то время БТР остановился, его оттуда выволокли и бросили на землю.
      - Что это?, - спросил кто-то, по голосу √ немолодой .
      - По дороге взяли, - ответил солдат.
      - В расход, - сказал первый голос.
      - Можно я?, - спросил кто-то третий.
      - Валяй.
      Брата моей знакомой подняли и подтолкнули дулом автомата в спину. Он, спотыкаясь, пошёл вперёд и слышал за собой шаги только одного человека. В какой-то момент солдат шепнул ему: "Лежи смирно, пока не уедем" и с силой толкнул в какую-то канаву. Раздалась автоматная очередь. Он долго лежал, пока не услышал шум отъезжающего БТРа. С большим трудом он освободился от мешка и верёвки и осмотрелся. Рядом были пригородные дачи. Он осторожно вылез из канавы и пошёл. Под ноги попалась пустая бутылка. Значит за стаканом водки "пожилой голос" отправил его в расход. Глубокой ночью он добрался домой и рассказал всё это.
      Пробыв в Чечне 4 дня и решив завтра уезжать, я уже в последний раз поехала в Чечен-Аул. От Грозного до села ехать 20-25 минут, на этой же трассе село Пригородное и посёлок Гикало. У поворота в Пригородное на трассе стоит автомагазин. Здесь нам дорогу перегородил БТР. На нём развалившись сидел солдат, который махнул нам автоматом √ разворачивайтесь. Наш автобус свернул в Пригородное, чтобы объехать кругом. Я видела из окна автобуса, как из магазина солдаты переносили какие-то ящики в БТРы. Когда я уже была в Ингушетии, брат возбуждённо рассказывал, что по ЦТ показывали, как хорошо знакомый нам автомагазин расстреливали из гранатомёта. Сопровождалось это следующим комментарием: "Вы видите уникальные кадры уничтожения снайпера, притаившегося в этом здании".
      Я не однажды слышала истории о производстве телевизионных картинок по обезвреживанию боевиков. На глазах у всех рядом с каким-нибудь домом устанавливаются камеры, спецназовцы окружают дом, подползают, врываются внутрь, выволакивают из дома какого-нибудь обалдевшего крестьянина и затем ведут мимо камер новоиспеченного "боевика". Я сама не раз видела подобные сюжеты в Москве и шестое чувство подсказывало мне, что вовсе не боевиков они хватают и нам показывают.
      Последняя моя ночь в Чечен-Ауле была зловещей. С вечера к селу подтягивались солдаты. Брат предполагал очередную зачистку. В принципе, зачистки проводятся примерно каждый месяц и всегда забирают людей. А обнищавшие родственники не всегда способны их выкупить. Брат рассказывал о своём знакомом, которого недавно вызволили за 5 тысяч долларов из Чернокозово. Пока собрали нужную сумму, ему отбили почки и сломали два ребра. Он говорил, что нельзя подобрать слов, чтобы описать, что творится за стенами этого лагеря. Разного рода издевательствам подвергаются все заключённые √ как мужчины, так и женщины. Избивают систематически. Заключённому, пристально посмотревшему на надзирателя, угрожают выколоть глаза и нередко свои угрозы исполняют. Несомненно, только особые люди могут быть надзирателями в концентрационных лагерях, но где их брать в таком количестве, знают, наверно, только в России. А ведь вся Чечня сейчас √ концентрационный лагерь. Брат рассказывал, как в прошлую зачистку к ним в дом ворвались человек 30-40. Перевернули всё вверх дном. Из ящиков, шкафов всё вынимали и бросали на пол, топтали, ломали. Его жена после такого набега от испуга покрылась какими-то красными пятнами и два дня не могла встать с постели.
      Утром мы узнали, что выезд из села запрещён, село окружили солдаты и бронетехника. Сельчане привыкли к подобным акциям, хотя ждать проверок спокойно не может никто. Мне рассказывали, как забирали понравившуюся девушку, заявляя, что она в "списках". В Алдах, - говорил знакомый, - в прошлую зачистку только с их улицы забрали 80 человек, в основном женщин. Якобы они в "списках", якобы ходили на митинги.
      Село застыло в ожидании. Стало известно, что с нескольких сторон в село вошли солдаты с собаками. В разных местах стали раздаваться взрывы. Впрочем, к взрывам все привыкли: они раздавались каждую ночь. Правда, если были жертвы, военные потом извинялись, мол не туда попали. Между тем, мне уже нужно было возвращаться в Москву. Я вышла на дорогу и увидела две стоящие легковые машины с людьми. Они ехали через Чечен-Аул транзитом и застряли. Я подошла к стоящим невдалеке солдатам, и стала объяснять, что мне нужно в Москву, у меня билет на руках, я там учусь и сюда приехала на несколько дней. Один из солдат вяло ответил: "Иди!". Я пошла дальше. Метров через 500 стоял БТР и другие солдаты. Некоторые из них окапывались рядом с дорогой. На этом посту ребята оказались более смелыми и решительными. На мои объяснения молоденький солдат небольшого роста ответил: "Шаг вперёд √ стреляю, бл... Военное время, бл..." Я, было, повернула обратно, когда рядом остановилась легковая машина и водитель сказал: "Быстрее садись". Оказалось, водителю одной из тех двух легковых машин, которые я видела, удалось договориться с офицером, конечно не бесплатно. Так мне удалось выбраться из Чечен-Аула. Добравшись до Грозного, я села в рафик до Назрани. И пока рафик останавливался на каждом посту и водитель отдавал 10 рублей или пачку сигарет, получал от военных заказы на следующую поездку, я опоздала на поезд. И мне пришлось провести в Ингушетии ещё два дня. Хочу сказать, что никто из простых беженцев не может просто взять билет на поезд и приехать в Москву. Для этого необходимо ещё получить разрешение в отделении милиции. Мне этой процедуры проходить не пришлось, так как у меня была временная регистрация в Москве.
      Последнее впечатление от пятидневной поездки на родину я получила уже в поезде. Раскапризничавшегося пятилетнего мальчика никак не могла угомонить его молодая мама пока не сказала: "Сейчас придёт русский с автоматом". Малыш сразу же затих и стал со страхом оглядываться кругом.

      7 октября 2000 года.

© 2000, Светлана Епифанова moder@mail.ru