Труды Льва Гумилёва АнналыВведение Исторические карты Поиск Дискуссия   ? / !     @

Реклама в Интернет

1. ОБЩАЯ СИТУАЦИЯ

hoc101 Рис. 1. Византия и Иран в начале VII в. (74 KB)

Посмотрим прежде всего, что представляла собой в начале VII в. та обширная часть Азии, Северной Африки и Южной Европы от Гибралтара до Гиндукуша и от Кавказа до Адена, на которой предстояло развернуться интересующим нас событиям. Отвлекаясь от частностей и превратностей той эпохи, богатой войнами и изменениями политических границ, можно сказать, что обширная полоса Старого Света, расположенная примерно между 30╟ и 40≈45╟ с. ш., была поровну поделена между двумя великими державами: западную ее половину занимала Византийская империя, восточную ≈ Сасанидская. Площадь первой была около 2,8 млн. км2, площадь второй ≈ 2,9 млн. км2; население, по-видимому, тоже было примерно одинаковым ≈ около 30 млн. человек в каждой [+1]. Этим равенством в значительной степени объяснялись ничейные результаты неоднократных войн за господство на Ближнем Востоке.

Граница между ними, делившая Закавказье примерно пополам, шла через оз. Ван к Евфрату, пересекала его около Хабура и затем расходилась по краю аравийских степей. Здесь начинался столь же обширный аравийский мир (около 2,9 млн. км2), до того времени служивший лишь объектом приложения имперских амбиций обеих великих держав, которых, правда, интересовало не овладение бесплодными пустынями Аравии, а господство над торговыми путями через полуостров. Лишь на пороге VII в. Сасаниды подчинили себе часть Южной Аравии, поставив, таким образом, последнюю точку в борьбе за господство на морских путях в Индию [+2].

Каждый из этих трех регионов имел свои специфические черты социально-экономической структуры, на которых стоит остановиться более подробно.

ВИЗАНТИЯ НА РУБЕЖЕ VI-VII вв.

Византийскую империю, простиравшуюся в это время с запада на восток на 4300 км, можно разделить на пять основных историко-географических областей.

Первой из них были Балканы и Малая Азия, составлявшие ядро империи, с преимущественно греческим населением [+3], которое на Балканах в течение VI в. постепенно отступало на юг под давлением славян и кочевников-тюрков или ассимилировалось ими; в последней четверти века отдельные группы славян проникли даже на Пелопоннес. К Малой Азии географически примыкала Армения, большая часть которой в конце века оказалась в составе византийских владений.

Особое положение занимала столица, Константинополь, который после разгрома Рима варварами стал крупнейшим городом Средиземноморья. На площади в 14 км2, обнесенной мощной оборонительной стеной, жило около 375 тыс. человек [+4]. Это огромное население столицы оказывало постоянное давление на внутреннюю политику императоров, вынужденных под угрозой восстания и даже свержения с престола обеспечивать жителям столицы льготные условия существования, в частности обеспечивать бесплатным хлебом десятки тысяч бедняков. Хлебные раздачи, продолжавшие античную традицию, были одним из важнейших средств заглушения классовых противоречий в столице. Основная масса пшеницы для этих целей шла из Египта; роль египетских поставок особенно возросла после того, как Балканы, разоренные нашествиями славян и тюрков, перестали быть надежным источником снабжения столицы продуктами [+5].

Вторым по значению был сиро-палестинский регион, естественная географическая граница которого, отделяющая его от Малой Азии, проходила по горной цепи, изогнувшейся дугой от Александрии (ныне Искендерон) на средиземноморском побережье до верховьев Тигра, а южная соответствовала современной границе Египта на Синайском полуострове. Ливанские горы, протянувшиеся вдоль побережья Средиземного моря, четко делят этот регион на приморскую и континентальную части; лишь в Палестине с понижением гор эта граница становится менее определенной. Приморская часть обильно орошается дождями и имеет множество непересыхающих речек и ручьев. К востоку от гор климат значительно суше, уже в 50≈100 км от гор среднегодовое количество осадков недостаточно для земледелия без искусственного орошения. Сходные условия существуют и в северной части междуречья Тигра и Евфрата.

Климатические условия в раннем средневековье были примерно теми же, что и сейчас, но водный режим был, несомненно, благоприятнее современного, так как в горах еще не были вырублены леса и в ныне совершенно голых пустынных районах тогда имелись заросли кустарников и акаций. Однако в наиболее интенсивно обрабатываемых районах с достаточным количеством осадков (прежде всего в Палестине) уже тогда стала проявляться эрозия почвы [+6].

Основное население этого региона составляли семитские народы: арамеи, евреи и арабы. В прибрежных городах, больше тяготевших благодаря морской торговле к метрополии, население было преимущественно греческим или по крайней мере грекоязычным; то же можно сказать и о многих городах Палестины, прежде всего Иерусалиме. Компактное еврейское население сохранялось, по-видимому, только в самаритянских районах Северной Палестины. Основная масса евреев к этому времени оторвалась от земли и расселилась по городам всего региона.

Степная и пустынная зона от Египта до Тигра была заселена исключительно арабами-кочевниками. Кроме того, со времен Набатейского государства [+7] в Заиорданье и Южной Сирин появилось оседлое арабское население, небольшие арабские пригороды возникли при некоторых городах Северной Сирии. Арабские гемли Византии от Евфрата до Акабского залива находились под властью вассальных арабских князей, Гассанидов, резиденция которых находилась в Джабии (80 км южнее Дамаска). В течение VI в. гассанидские отряды участвовали в ирано-византийских войнах, обеспечивая безопасность аравийской границы империи. Возросшее могущество Гассанидов обеспокоило Византию, и в 581 г. не в меру энергичный вассальный князь был схвачен византийским наместником и отправлен в ссылку, а его княжество распалось на несколько незначительных владений [+8].

Примерно 20≈25% населения, сиро-палестинского региона жило в городах, которых здесь насчитывалось до 140 [+9]. Крупнейший из них, столица Сирии Антиохия, имел около 150 тыс. жителей [+10]. В течение VI в. многие города пришли в упадок. Несколько тяжелых ударов перенесла Антиохия: в 526 г. она пострадала от землетрясения и пожара, через три года ее раз громили бедуины ≈ союзники персов, в 540 г. сасанидскне войска не только разграбили город, но и угнали в Иран десятки тысяч ремесленников [+11]. В 589 г. едва возродившийся город был разрушен сильным землетрясением, в котором погибли многие тысячи антиохийцев [+12]. Все эти бедствия привели к массовому переселению антиохийских торговцев и ремесленников в другие страны, вплоть до Южной Франции, с которой Антиохия находилась в тесных торговых связях [+13]. То же землетрясение 589 г. разрушило и многие приморские города.

Подавляющее большинство сиро-палестинских городов носило официальные латинские и греческие названия, что отнюдь не отражало национальный состав их населения, которое сохраняло в своих языках традиционные древние названия, устоявшие несмотря на все переименования.

Очень обособленную и своеобразную область представлял Египет, ╚страна одной реки╩, Нила, поильца и кормильца страны, главной ее транспортной артерии. Административно в Египет входили Синайский полуостров и вся территория от Асуана до Средиземного моря и от Красного моря до цепи оазисов в Ливийской пустыне в 250≈300 км к западу от Нила. Но из этих 500 тыс. км2 заселены были только 35≈37 тыс км2, орошаемые водами Нила. Между Красным морем, на берегу которого приютилось несколько жалких селений, и Нилом не было ни одного населенного пункта. Лишь вдоль побережья Средиземного море на дороге в Палестину имелось несколько городов, существовавших за счет дождевой воды, собираемой в цистерны, да несколько небольших селений располагалось на дороге из Александрии в Киренаику.

В отличие от других районов древнего земледелия в Египте издавна обрабатывались все доступные при тогдашнем уровне ирригационной техники земли, что позволяет точно представить площадь обрабатываемых земель и объем сельскохозяйственной продукции. Нильские паводки ежегодно удобряли почву, поддерживая постоянное плодородие. Благодаря этому здесь получали самые высокие в средние века урожаи зерновых [+14]. Значительное количество пшеницы шло отсюда сначала в Рим, а затем в Константинополь. Однако сбор зерна не был стабилен: уровень паводков колебался и когда оказывался метра на три ниже среднего, то половина земель оставалась без воды и египтяне тысячами погибали от голода. Кроме пшеницы Египет славился лучшим в мире льном и был монопольным производителем важнейшего писчего материала ≈ папируса.

Около 3/5 обрабатываемых земель и населения приходилось на широкую дельтовую часть долины, Нижний Египет. Здесь же находилась столица страны, Александрия, второй по величине город Византии [+15], который лишь незадолго до описываемого времени уступил первенство Константинополю. Через ее порт осуществлялись основные связи Египта с внешним миром. Левый, так называемый Александрийский рукав Нила протекал в 50 км восточнее Александрии, от него шел судоходный канал, а вдоль него ≈ единственная сухопутная дорога, соединявшая столицу с остальной страной. Обособленное географическое положение Александрии наглядно свидетельствовало, что она принадлежит не столько Египту, которым управляет, сколько Средиземноморью. И по внешнему облику, и по составу населения это был греческий, а не египетский город.

Шесть веков римско-византийского господства не уничтожили своеобразия египетской культуры. Великое прошлое на каждом шагу напоминало о себе гигантскими памятниками архитектуры, с которыми мог соперничать один лишь александрийский маяк. Греческий язык официальных актов, греческие названия городов были наружным покрытием на массиве местной коптской культуры. Лишь в Александрии да в крупных провинциальных центрах имелось значительное греческое население, подавляющая же часть египтян сохраняла свой родной коптский язык, на нем велась переписка, оформлялись сделки, велось богослужение В быту коптского населения все города сохраняли древние названия.

Египет был одним из древнейших очагов христианства, активно участвовавших в выработке его религиозных доктрин. Египетское духовенство постоянно находилось в оппозиции к официальной церкви Константинополя, отказываясь принимать вырабатываемые ею догматы. За ожесточенными абстрактно-богословскими спорами крылась пассивная оппозиция египтян, своеобразный культурный патриотизм, который никогда не выливался в политические формы борьбы ≈ египтяне безразлично откосились к смене властей, будучи отучены тысячелетиями деспотической царской власти от активного участия в решении судеб родной страны.

Четвертый регион ≈ узкая полоса североафриканского побережья Триполитании вместе с провинцией Африка (современный Тунис и восточная половина побережья Алжира) и тяготеющая к ним Сицилия. Они входили в состав Западной Римской империи, были завоеваны вандалами и остготами и только в середине VI в. отвоеваны Византией. Византийская администрация восстановила права собственности прежних крупных землевладельцев и предприняла меры для подъема городов, захиревших во время варварского завоевания. Эти богатые области служили византийским императорам надежным тылом в борьбе с варварскими нашествиями на Балканах, угрожавшими непосредственно столице.

Тогда же были вновь подчинены империи Италия, острова западного Средиземноморья и юго-восточная часть Пиренейского полуострова, которые составляют еще один специфический регион в составе Византийского государства. Но власть Византии здесь была кратковременной, и к тому же этот регион далеко отстоит от тех мест, которые нас интересуют, поэтому мы не будем на нем задерживаться.

Все эти разбросанные на огромном пространстве владения объединялись Средиземным морем, на котором господствовал византийский флот. По нему проходили наиболее удобные торговые пути и осуществлялись переброски войск.

Во главе Византии стоял император, власть которого была неограниченна и считалась данной от бога. Ему подчинялся не только государственный административный аппарат, но и христианская церковь. Авторитет императорской власти был настолько велик, что, несмотря на падение Рима и многочисленные победы германских и славянских вождей над византийскими войсками, ни один из них не дерзнул присвоить себе титул императора ≈ император мог быть только один.

Вместе с тем благодать императорской власти не передавалась по наследству. Им мог стать любой человек, одобренный сенатом и поддержанный высшими военачальниками и ╚народом╩, т. е. верхушкой жителей столицы. Именно это одобрение, а не принадлежность к царскому роду определяло законность правления. В этом проявлялись остатки античной демократии, хотя, конечно, возведение на престол зависело не от воли народа, а от дворцовых интриг и соотношения сил в верхушке знати, окружавшей трон.

Управление империей было строго централизованным и в то же время разделено на несколько параллельных каналов, которые контролировал один человек ≈ сам император. Административная власть была разделена между двумя префектами претория, управлявшими восточной и западной частями империи, а столица с ее округой (радиусом около 100 км) находилась в ведении эпарха. Совершенно независимое ведомство государственной почты поставляло секретную информацию о положении на местах, обеспечивая контроль над провинциальными властями.

Военное ведомство было отделено от гражданского, которое не располагало вооруженными силами, но и не зависело от диктата военных, так как снабжение армии находилось в руках гражданской администрации. Все это предотвращало опасность концентрации власти в провинциях у военных. Командование армией также было разделено между различными лицами.

Это было тем более важно, что большая протяженность сухопутных границ Византии (около 7,5 тыс. км) заставляла держать огромную армию; для их защиты в провинциях постоянно находилось до 165 тыс. человек. Кроме того, имелась походная армия, насчитывавшая, вероятно, около 50 тыс. человек и пополнявшаяся в случае необходимости за счет привлечения новобранцев, различного рода вспомогательных отрядов и гарнизонов тех районов, где велись военные действия [+16]. Состав армии был пестрым. Ядро ее составляли профессиональные военные, дети которых наследовали профессию отцов, рекруты и наемники из крестьян, наемные дружины славян, авар и германцев или их же племенные ополчения, выступавшие в роли союзников (так же использовались и арабские отряды в войнах на восточной границе). Всю эту почти четвертьмиллионную армию государство еще было в состоянии содержать на жалованье, не прибегая к раздаче государственных земель за службу. Сословия землевладельцев-воинов в Византии не существовало [+17], если не считать областей Армении, присоединенных к Византии в конце VI в.

Мощным орудием воздействия на души подданных служила христианская церковь, верховным покровителем которой был император. Однако она не была едина. Если не вдаваться в детали и нюансы догматических споров и внутрицерковных разногласий, то можно говорить о двух независимых церквах: ортодоксальной мелькитской (╚царской╩), догматы которой были утверждены Халкидонским собором (451 г.), и монофизитской [+18], господствовавшей в Сирии, Палестине и Египте. Идейной столицей монофизитства была Александрия, давняя соперница Константинополя. Юстиниан I, желая подавить всякое инакомыслие и ликвидировать раскол, объявил монофизитство ересью (541 г.); по его приказу закрывались церкви монофизитов, конфисковалось их имущество, монофизиты лишались многих гражданских прав, но десять лет гонений не привели к ликвидации монофизитства, церковь возродилась, получив еще одно название, ╚яковитской╩, по имени ее восстановителя Якова Барадая. Попытки добиться объединения на компромиссной основе также не дали результата.

Централизованная система государственного управления в Византии сочеталась со значительной автономией низших звеньев политической структуры, самоуправляющихся городских общин ≈ полисов, объединявших в одно целое город и подчиненную ему сельскую округу, земли которой были в основном собственностью горожан или города в лице муниципалитета. ╚Политически империя во многом и до конца VI в. продолжала оставаться государством ≈ объединением городов с преимущественными гражданскими правами их населения...╩ [+19].

Руководство городом принадлежало совету наиболее состоятельных горожан ≈ курии, или буле, ≈ которые распоряжались муниципальными средствами и имуществами, несли общественные повинности по содержанию и строительству общественных зданий и городских стен, снабжению горожан ╚хлебом и зрелищами╩ и отвечали перед государством за поступление налогов (вплоть до возмещения недостачи из своего кармана). Государственные чиновники осуществляли свои функции через курии. Куриалы составляли привилегированное сословие, но пребывание в нем требовало материальных жертв, поэтому государство следило, чтобы его не покидали. Число куриалов было невелико: около 2% взрослого свободного мужского населения ≈ от одной до нескольких сотен в зависимости от величины города [+20].

Характерной чертой полиса было понятие гражданства, существование общности интересов всех свободных граждан, не равных имущественно, но связанных друг с другом и имеющих право на поддержку и помощь в силу принадлежности к городской общине. В VI в. полисная система, долго обеспечивавшая внутриполитическую стабильность империи, пришла в упадок. Постепенный переход части земельной собственности в руки крупных собственников не-куриалов, свободных от материальных обязательств, рост торгово-ростовщической верхушки подорвали экономическое могущество куриалов. Наименее состоятельные из них разорялись, не могли нести прежние расходы и стремились покинуть свое сословие. Уменьшавшиеся курии все более утрачивали способность обеспечивать потребности города. Компенсировать это приходилось государству, все более вторгавшемуся в сферу компетенции муниципалитета, а руководство городом переходит к узкой группе крупнейших землевладельцев, финансистов и клириков.

Упадок полисной системы, обеспечивавшей если не равенство всех граждан, то хотя бы право на взаимопомощь, вел к обнищанию городских низов, усилению социальных контрастов. Тяжелее всего это сказалось на мелких городках, утративших курии и деградировавших в деревни или превратившихся в крепости. Число мелких городов в V≈VI вв. во многих областях заметно сократилось [+21]. Ремесленники и торговцы переселялись в столицу и провинциальные центры, что способствовало их росту, но одновременно обостряло конкуренцию на рынке рабочей силы и увеличивало слой неимущих и деклассированных горожан [+22].

Все это вело к обострению внутригородских конфликтов, расколу города на различные партии, выводило на первый план второстепенные прежде формы организации горожан: профессиональные корпорации и территориальные объединения, димы (возможно, что они во многих случаях совпадали), имевшие легально признанные вооруженные отряды.

В связи с организацией спортивных состязаний, игравших большую роль в общественной жизни города, димы традиционно делились на две так называемые партии цирка: венетов (╚синих╩) и прасинов (╚зеленых╩), которые в VI в. превратились в настоящие политические партии. Цирки и ипподромы в эту эпоху заменяли прежнюю площадь народных собраний; здесь, где собиралось практически все взрослое население, горожане могли и имели право публично выразить свое отношение к политике императора или местных властей, а за спортивным соперничеством, разжигавшим страсти толпы, скрывались более существенные мотивы, чем победа той или иной колесницы: венеты представляли интересы старой землевладельческой аристократии, а прасины ≈ торгово-ростовщической верхушки. Различие социальных интересов усугублялось и религиозной враждой ≈ первые исповедовали православие, а вторые ≈ монофизитство. Особенно остро это различие проявлялось в Сирии и Египте, где халкидонское православие отождествлялось с властью чужеродного греко-римского элемента. Наличие вооруженных отрядов у обеих сторон нередко приводило к кровавым столкновениям, но это же обстоятельство заставляло правительство внимательнее прислушиваться к мнению горожан [+23].

Распад полисной системы проходил на фоне значительных перемен в деревне. Развитие крупного землевладения сильно сократило слой независимых мелких собственников, крестьян-общинников, сохранявших остатки сельского самоуправления. Замученные налогами, трудовыми повинностями и злоупотреблениями чиновников, чтобы как-то облегчить свое положение, они отдавались под покровительство чиновным вельможам, теряя фактически право собственности на землю и пополняя собой армию колонов ≈ юридически свободных, но прикрепленных к земле арендными договорами. Крупные поместья становились государствами в государстве со своим административным и карательным аппаратом, вплоть до собственной тюрьмы для строптивых [+24].

Возросшие потребности оставшихся куриалов в средствах для выполнения гражданских обязательств заставляли их усиливать эксплуатацию арендаторов. Не отставали, видимо, от них и другие землевладельцы-горожане. Конфликт между собственниками и арендаторами, таким образом, приобретал форму вражды между деревней и городом, приводил к открытым бунтам. ╚Скорее всего это был тот социально-политический и "экономический" кризис╩ преодолеть который само ранневизантийское общество было вряд ли уже в состоянии, тот "тупик" в развитии социальных отношений, в который оно попало╩ [+25].

В этих условиях роль буфера и примирителя социальных конфликтов, которую прежде играли полисная и сельская общинная организации, перешла к церкви. Она берет на себя часть функций курии: организует общественные работы, оказывает помощь неимущим, раздает хлеб голодающим, участвует в возведении общественных зданий и оборонительных сооружений. Под сенью монастырских келий ищут прибежища разочарованные и отчаявшиеся. Бедняки отдавали монастырям свои рабочие руки и мастерство, состоятельные ≈ свое имущество и недвижимую собственность. В течение VI в. число монастырей в некоторых городах выросло вдвое [+26]. Большие дарения получала церковь и от императоров. Неудивительно, что к концу VI в. церковь владела примерно десятой частью всех земель империи [+27].

Соответственно возрастает и политическая роль церковных иерархов. Епископский суд приравнивается к светскому, епископ официально становится представителем города, защитником обездоленных и предстателем перед вышестоящими властями [+28].

Внутренняя напряженность особенно возрастает в последней четверти VI в., когда на территорию Византии, занятой затяжной войной с сасанидским Ираном, вторглись славяне и авары и империи пришлось вести войну на два фронта. С целью укрепления положения в западных провинциях в Северную Африку и Италию были назначены экзархи ≈ наместники, объединившие в своих руках военную и гражданскую власть.

Заключение в 591 г. выгодного для Византии мира с Ираном мало облегчило ситуацию: славяне остались на Балканах, отбросить их не удалось. Регулярная хорошо вооруженная армия не справлялась с племенными ополчениями, а городская милиция районов, подвергавшихся нападениям, не могла или не испытывала особого желания помочь армии.

Финансовое положение Византии было незавидным, о чем свидетельствует уменьшение среднего веса основной денежной единицы ≈ золотой номисмы [+29]. Попытки Маврикия (582≈602) сократить расходы государства и за счет этого облегчить налоговое бремя не принесли существенных результатов, судя по тому, что при нем в Египте произошло два крупных крестьянских восстания [+30]. В то же время сокращение расходов потребовало уменьшения жалованья войску, а это не могло ни поднять дух войска, ни увеличить симпатию к императору.

Наша очень беглая характеристика состояния Византии к концу VI в. не могла затронуть все основные стороны ее жизни. Главное, что мы стремились показать: кризисная ситуация, назревшая в это время, была не стечением случайных обстоятельств, а проявлением кризиса той системы, на которой покоилась ранневизантийская империя.

САСАНИДСКИИ ИРАН

Как отмечалось в начале главы, Сасанидское государство по площади было примерно равно Византии. Существенное отличие заключалось в том, что это была сугубо континентальная страна с компактной территорией, менее уязвимая для нападений извне, с более однородным населением. Более двух третей этой территории приходилось на Иранское нагорье ≈ огромную горную страну, приподнятую в основном на 500≈1000 м над уровнем моря, разделенную десятками высоких (до 5000 м) хребтов на множество более или менее изолированных друг от друга районов, что способствовало изоляции и консервации различных этнических групп, говоривших на родственных иранских языках. Нагорье рассечено надвое по диагонали с северо-запада на юго-восток почти от самого Каспийского моря до Аравийского широкой ложбиной, занятой в значительной части бесплоднейшими солончаковыми пустынями. Северо-восточная половина в целом называлась Хорасаном, внутри которого наряду с собственно Хорасаном (северо-восток современного Ирана и Южная Туркмения до Амударьи, находящаяся уже за пределами Иранского нагорья) выделялись Сакастан (Сеистан, Систан) ≈ район в нижнем течении Хильменда, Хашруда и Фарахруда, Тохаристан (область между Гиндукушем и Аму-дарьей) с главным городом Балхом и ряд других, более мелких областей, на которых здесь нет смысла останавливаться [+31].

Восточная граница сасанидского Ирана была очень неустойчива, особенно с северо-востока, откуда нередко вторгались кочевники-тюрки. В конце VI в. они заселили значительную часть пригодных для кочевого скотоводства земель в Хорасане.

Юго-западная половина нагорья и была собственно Ираном, Его сердцем являлся Парс (в арабской форме ≈ Фарс), давший название новому языку Ирана (персидский, фарси). Здесь в древности находилась столица Ахеменидов Персеполь, отсюда вышла династия Сасанидов, сохранившая за собой эту область как домен. Главным городом Парса был Стахр (Истахр), расположенный неподалеку от Персеполя. На восток от Парса лежал Керман. а за ним простирался в сторону Индии обширный и малонаселенный Мекран.

Северо-западнее Парса до главной дороги из Месопотамии в Северный Иран расположены труднодоступные горные районы, тогда╩ как и сейчас, заселенные кочевыми иранскими племенами луров (Луристан). К востоку от них и к северу от Парса лежали плодородные, хорошо орошаемые равнины Спахана (Исфахана).

Далее к северо-западу начинался Азербайган, древняя Мидия, за которым Иранское нагорье без четкой границы переходит в Армянское. В столице Азербайгана, Гандзаке (70 км юго-западнее Мияне) находилась главная святыня Ирана ≈ зоро-астрийский храм огня. За Араксом и Курой лежала Албания; северная, гористая часть ее была заселена лезгинскими племенами, на остальной части жили родственные им албанские племена. Возможно, что в это время с севера сюда проникло некоторое количество кочевников-тюрков. Главный Кавказский хребет прикрывал ее с севера от вторжений кочевников. Наиболее удобный путь для их набегов вдоль побережья Каспийского моря в самом узком месте был закрыт при Сасанидах мощной крепостью Дербент, от которой на несколько десятков километров в глубь гор тянулась оборонительная стена [+32].

Вся территория Армянского нагорья была тогда заселена армянами. Географическая раздробленность этой территории на ряд -межгорных котловин обусловливала политическую раздробленность Армении, превращавшую ее в игрушку в руках двух великих держав. До 591 г. большая часть Армении (примерно до 4Г в. д.) входила в состав сасанидских владений, затем Хосров II уступил армянские земли к западу от оз. Ван Византии за помощь, оказанную ему при восшествии на престол. Несмотря на политическое разъединение Армении, сохранялось культурное единство и самосознание армян, обусловленное не только единством языка и исторических судеб, но и единым вероисповеданием ≈ христианством монофизитского толка.

Значительная часть Иранского нагорья страдает от недостатка влаги, особенно ее центральная котловина, лишь в горах и предгорьях выпадает достаточно осадков и имеются реки с постоянным течением, однако большинство из них течет в глубоких каньонах и может использоваться на сравнительно небольших участках. Только при выходе этих рек на равнину появляется возможность широко использовать их воду для орошения. Поэтому на огромной территории Иранского нагорья для земледелия использовалось примерно 3% всей площади (около 5 млн. га), из которых искусственным орошением было обеспечено не более половины.

Основной район интенсивного орошаемого земледелия в Са-санидском государстве находился в Месопотамии, на аллювиальной равнине, образованной наносами Тигра, Евфрата, Кер-хе и Каруна. Физико-географически эта равнина составляет единое целое [+33], но в историко-культурном отношении ее восточная часть в низовьях Керхе и Каруна была самостоятельной областью, Хузистаном, относившимся к Ирану, а не к Нижней Месопотамии (Вавилонии).

Идеально ровная поверхность этой огромной долины и неглубокие русла обеих больших рек позволяли проводить самотечные каналы большой длины без возведения крупных плотин для подпруживания и использовать их воду для орошения практически от самой головной части. Все пространство между Тигром и Евфратвом от 34╟ с. ш. до слияния их перед впадением в залив было пересечено каналами от реки до реки. В нижней части их течении проблема заключалась уже не в том, как поднять воду на поля, а, наоборот, как защитить их от заливания во время паводка: по берегам каналов приходилось возводить дамбы большей протяженности, требовавшие постоянного внимания. В 628 г. во время необычайно большого паводка часть дамб разрушилась, но трудная политическая ситуация не позволила сразу же их отремонтировать, и за несколько лет здесь образовались обширные болота, которые так никогда и не удалось осушить [+34].

В Хузистане перепад высот был больше, чем в Месопотамии, и для орошения удобной для земледелия полосы между горами и болотистым побережьем требовалось сооружение плотин; две наиболее крупные из них были построены во второй половине III в. римскими пленными.

В сравнительно небольших по площади Вавилонии и Хузистане было около 4 млн. га плодородных орошаемых земель [+35] ≈ больше, чем во всем остальном Сасанидском государстве. Поэтому эти области, несомненно, обеспечивали значительную долю всех поступлений от поземельного налога. К сожалению, сведений, относящихся к домусульманскому времени, о размере налоговых поступлений не имеется, а мусульманские источники, верные своей тенденции видеть в прошлом ╚золотой век╩, приводят фантастически преувеличенные цифры, которые нередко попадают в серьезные исследования[+36].

Верхняя Месопотамия менее благоприятна для земледелия: осадков здесь несколько больше, чем в Вавилонии, но недостаточно для уверенного земледелия, а реки текут в глубоких руслах; поэтому орошаемые земли идут узкой полосой в поймах и на нижних террасах, а обширное пространство между Тигром и Евфратом представляет собой сухую степь≈продолжение аравийских степей. В противоположность этому полоса в 100≈ 150 км между Гигром и горной цепью Загроса хорошо обеспечена осадками позволяющими обходиться без искусственного орошения.

Население Лесопотамии было в основном семитским, потомками древних вавилонян; в городах имелись значительные колонии евреев и арамеев-несториан, бежавших из Византии от религиозных преследований. Степное междуречье Верхней Месопотамии населили кочевники-арабы, проникавшие также в степи Хузистана. Левобережье Тигра севернее 34╟ с. ш. и горные районы заселяв курдские племена.

За Евфратом власть Сасанидов практически кончалась за кромкой обрабатываемых земель, дальше начинались владения арабских кочевников, приходивших со стадами в безводную пору к водопоям на краю долины и уходивших весной далеко в глубь зазеленевших степей и пустынь. Лишь в одном месте, там, где в долину выходит главная караванная дорога из Центральной Аравии, в хорошо орошенном районе находилось большое арабское поселение Хира ≈ резиденция арабских царьков Лахмидов. Как и Гассаниды, они исповедовали христианство, но несторианского толка. Их власть распространялась на арабские племена до византийской границы и песков пустыни Нефуд. Их двор сыграл большую роль в развитии арабской культуры: сюда съезжались арабские поэты из Северной и Центральной Аравии, здесь, по-видимому, впервые арабская письменность приобрела права гражданства и стала употребляться в официальной переписке.

Лахмиды были верными вассалами Сасанидов и надежно обеспечивали степное пограничье, находившееся менее чем в трех переходах от столицы, кроме того, лахмидская кавалерия участвовала во многих войнах Сасанидов с Византией. Наибольшего могущества Лахмиды достигли в последнее двадцатилетие VI в. при ан-Ну'мане б. ал-Мунзире [+37]. Через Лахмидов Сасаниды осуществляли контроль над значительной частью караванного пути в центр Аравии.

Вдоль Аравийского побережья Персидского залива власть Сасанидов распространялась до Бахрейна, где сидел их наместник. В конце VI в. Сасаниды завоевали Йемен, но он не имел органической связи с метрополией, располагаясь слишком далеко от нее, и поэтому естественнее говорить о нем не здесь, а в связи с Аравийским полуостровом [+38].

В соответствии с реформой, проведенной в середине VI в., Сасанидское государство было разделено на четыре большие провинции: Хорасан, Азербайган, Нимруз (куда позднее причислили и Йемен) и Хорабаран (Месопотамия) во главе со спахбедами, объединявшими в своих руках гражданскую и военную власть.

Выделение Месопотамии в особую ╚четверть╩ подчеркивало ее особую важность, это объяснялось и ее экономической значимостью, и тем, что здесь располагалась столица государства, Ктесифон, носившая иранское название Бех Ардашир. Это был даже не один город, а целая агломерация: на западном берегу находилась Селевкия, собственно и называвшаяся Бех Ардашир, а на восточном ≈ несколько резиденций, обнесенных мощными глинобитными стенами, в одной из которых находился главный дворец Сасанидов с огромным сводчатым залом для приемов, сохранившимся до наших дней. Арабы считали этот дворец одним из чудес света, а саму столицу называли ал-Мадаин ≈ ╚города╩. Расплывчатость границ этой агломерации не позволяет представить истинные размеры города и численность его населения; во всяком случае, он немногим уступал Константинополю по площади и должен был иметь не менее 150 тыс. жителей [+39].

Из различных источников известно, что первые Сасаниды основали в Иране много новых городов, которые легко выявляются по названиям, включающим имя основателя: Ардашир-хуррз, Бех Шапур, Шапур, Нишапур и т. д. О том, что они собой представляли, мы знаем очень мало. Насколько можно судить по аналогиям с другими странами и эпохами, вновь закладываемые города обычно имеют правильную планировку и геометрически правильные внешние очертания. По-видимому, при Сасакидах был широко распространен тип квадратного в плане города с четырьмя магистральными улицами, пересекающимися в центре. Из городов, основанных Сасанидами, такую планировку имел Нишапур [+40]. В отличие от византийских для иранских городов характерно наличие цитадели, в которой размещалась резиденция наместника или правителя города и области.

Археологически сасанидские города очень плохо изучены, и даже об их размерах мы можем судить лишь по городам Северною Хорасана. Крупнейший из них, Мера (правда, построенный задолго до Сасанидов), имел площадь около 340 га, Балх ≈ 200 га; вместе с тем один из крупнейших городов Западного Ирана, Спахан (Исфахан, Джей), ≈ только 72 га [+41]. Исходя из этого можно говорить, что крупнейшие города сасанидского Ирана, как и Византии, имели до 100 тыс. жителей, а провинциальные центры ≈ 20≈50 тыс.

Развитие ремесла в сасанидских городах, по-видимому, отставало от византийского. Косвенно об этом свидетельствуют и направление культурных заимствований (из Византии в Иран, а не наоборот), и постоянное стремление переселить ремесленников из захваченных византийских городов в Иран [+42].

Во главе Ирана стоял ╚царь царей╩, шаханшах, который в отличие от византийского императора был владыкой по праву рождения, носителем особой царской благодати, присущей только правящему роду. Особое право этого рода на власть проявлялось и в том, что наместниками многих провинций становились сыновья царя, а не назначаемые чиновники. Но внутри рода все время шла ожесточенная борьба за власть.

Отличительной чертой общества сасанидского Ирана была строгая сословность. Деление общества на сословия жрецов, воинов к земледельцев (или скотоводов) уходило в глубокое прошлое времен индоиранской общности. Постепенно угасая и трансформируясь, эта структура неожиданно получила в Иране новый импульс в V в. [+43]. Высшим по-прежнему оставалось сословие магов, жрецов государственной религии сасанидского Ирана, зороастризма, к которому относились и некоторые другие лица, связанные с культом: судьи, храмовые служители и Учителя. Представители второго сословия, воинов, назывались обычно азатами, ╚благородными╩; внутри его существовала Многоступенчатая иерархия, на вершине которой находился шаханшах, затем царевичи, нередко управлявшие большими провинциями и носившие титул шаха соответствующей области, далее ≈ наместники областей не царского рода, высшие придворные чины и главы наиболее знатных родов (вузурги), а в самом низу ≈ рядовые всадники-землевладельцы, обязанные службой шаханшаху. Впрочем, военная служба не была привилегией азатов: наряду с ╚дворянской╩ конницей существовала конница из служилых людей, представителей низшего сословия, получавших за службу деньги, а иногда и земельные наделы. Шаханшахи были заинтересованы в увеличении этого войска, полностью обязанного им своим положением.

Развитие бюрократического аппарата привело к появлению нового сословия, писцов (дапиров, дабиров), которое мы скорее назвали бы сословием служащих, поскольку в него входили представители некоторых обслуживающих профессий, стоявшие выше простонародья: лекари, музыканты, лица, занимавшиеся светскими науками.

В низшее сословие входили все остальные свободные, хотя по официальному делению оно распадалось на три группы: земледельцев, ремесленников и торговцев.

Сословия были замкнутыми социальными группами, принадлежность к которым определялась статусом отца. Представители низшего сословия не могли даже покупать недвижимость у лиц высших сословий, хотя обратное не возбранялось (следы этого установления прослеживаются и в христианской Армении, руководствовавшейся особым церковным правом). Представители родовой аристократии возглавляли другие сословия и их подгруппы как уполномоченные царской власти. Переход в более высокое сословие был возможен только по особому решению царя и знати [+44].

Вне сословной системы стояли рабы, правоспособность которых была чрезвычайно ограниченна, и незороастрийцы. Последние не то чтобы стояли на низшей ступени общества, а просто принадлежали к иной системе права. Можно все же предполагать, что в административных, правовых и иных отношениях различных гражданских общин соблюдался принцип эквивалентности социального положения.

Основной элементарной частицей этого общества была большая семья или группа родственных семей, которые в сасанидском праве во многих случаях выступают субъектами права, и всегда ≈ как необходимое условие жизни общества, как та среда, в которой происходят все юридические действия. Власть главы семьи простиралась до права продажи члена семьи за долги. Для Византии все это было пройденным этапом: деспотическая власть главы семьи над ее взрослыми членами была полностью ликвидирована законодательством Юстиниана I [+45].

Можно думать, что мелкие сельские общины нередко совпадали с кровнородственными группами. В этом случае старейшина группы естественно оказывался бы и сельским старостой, представлявшим свой кровнородственный коллектив перед государственными властями. Однако во главе более крупных единиц, больших селений и волостей, стояли азаты, которых арабские источники стали называть дихканами (╚главами селений╩). Они представляли собой власть на местах, отвечали за сбор налогов и несли царскую службу, выходя на войну со своим конем и снаряжением, составляя ядро тяжелой кавалерии сасанидского войска. Больше всего они напоминают западноевропейских рыцарей (кстати, ╚рыцарь╩ и есть искаженное Ritter, т. е. ╚всадник╩). Эта аналогия была бы совершенно полной, если бы оказалось, что дихканы присягали стоящим над ними правителям, как последние давали письменную присягу-договор шаханшаху [+46]. В византийской практике подобного не было.

Все, что мы знаем о положении города в структуре сасанидского общества, касается только так называемых царских городов, т. е. городов, основанных Сасанидами на своей земле и во многих случаях заселенных пленными из византийских городов [+47], которые приносили с собой собственный уклад жизни и несвойственные Ирану формы внутренней организации. Сведения же о других городах дают еврейские либо христианские источники, интересовавшиеся только жизнью своей общины.

Судя по имеющимся данным, муниципальная организация в иранских городах отсутствовала. Можно только предполагать, что и в иранском городе тон задавали горожане-землевладельцы. Все ремесленники независимо от вероисповедания подчинялись ╚главе ремесленников╩, назначавшемуся шаханшахом или его наместниками.

Основным источником доходов государства был поземельный налог, взимавшийся в твердых ставках с равных единиц площади, различавшийся в зависимости от культуры и способа орошения земли. К сожалению, все сведения об этом мы получаем из более поздних арабских источников и, по-видимому, касающихся только системы налогообложения Месопотамии. В какой степени она применялась в других областях, мы не знаем. Лица высших сословий были свободны от налогов. Иноверцы кроме обычных налогов платили подушную подать, размеры которой определялись в зависимости от состоятельности налогоплательщика.

Особенностью политической структуры Сасанидского государства было наличие вассальных владений (особенно на востоке страны) и большая степень независимости наместников, каждый из которых имел собственное войско. При необходимости эти войска присоединялись к постоянной шаханшахской армии. Ни общая численность армии, ни численность ее ядра нам неизвестны. Судя по описаниям сражений, походная армия была не меньше, если не больше византийской.

Общественный строй сасанидского Ирана с его сословным Делением, сословным землевладением, наделами за службу, договорами-присягами правителей областей стоял ближе к феодализму европейского типа, чем византийское общество того же периода, и обычно характеризуется как раннефеодальный [+48]. Однако в то же время он более архаичен, чем византийский, сохраняет больше пережитков общинно-родовых отношений. Если считать, как это принято в нашей науке, что кризисная ситуация в Византии на рубеже VI≈VII вв. порождена разложением античного общественного строя и переходом к новым, феодальным отношениям, то следовало бы думать, что сасанидский Иран представлял собой более развитое общество. Однако, как мы увидим дальше, он оказался в критической ситуации менее устойчивым, чем Византия.

АРАВИЙСКИЙ ПОЛУОСТРОВ

Физическая география, население

hoc102 Рис. 2. Аравия в начале VII в. (81 KB)

Аравийский полуостров ≈ гигантский осколок Африканского материка, который по своим размерам (3 млн. км2) и степени изолированности заслуживает наименования субконтинента в большей степени, чем Индостан (1,8 млн. км2). Западный край этой гигантской плиты смят в горные складки, возвышающиеся местами более чем на 3000 м, которые круто обрываются к Красному морю и полого снижаются к востоку. Узкая приморская полоса носит название Тихама, а горные цепи вдоль Красного моря ≈ Хиджаз; южнее 20╟ с. ш. Хиджаз переходит в горную область Эль-Асир. За ней в гористом южном углу полуострова находится Йемен, а вдоль южного, океанского побережья тянется Хадрамаут.

Обширное центральное плоскогорье Аравии, Неджд, с востока окаймлено невысокой горной цепью Тувайк и дугой широкого (до 120 км) разлома с рядами продольных параллельных уступов, вздыбленных в сторону Неджда и наклоненных в сторону залива. Пространство между ними заполнено песками пустынь Нефуд и Дахна. Узкая полоска Дахны на юге переходит в огромную безжизненную пустыню Руб-эль-Хали (╚пустая четверть╩), не знающую дождей (около 10 мм в год).

Молодые горы Аравии тектонически активны, здесь нередки землетрясения и вулканические извержения. Старые кратеры и обширные лавовые поля (харра), разлитые в Хиджазе на десятки и сотни километров, напоминают об этом. Последнее мощное извержение, зафиксированное историками, произошло в 1256 г. около Медины [+49].

Вся поверхность Аравии, за исключением низменной равнинной части на востоке полуострова, изрезана глубокими каньонами древних рек, вади, которые наполняются водой только на несколько часов после дождей, когда по ним несутся мощные потоки (сайл ≈ сель). Крупнейшее из них, ар-Рима (ар-Рума), пересекающее центр Неджда с запада на восток, тянется на

полтысячи километров, достигая местами ширины 5≈6 км. Дно больших вади ровное, заполненное мелким галечником и песком или глиной. Его можно использовать для орошаемого земледелия, задерживая дождевую воду на обвалованных участках или у устья боковых ущелий. В руслах вади сравнительно высок уровень почвенных вод, и даже в засушливое время можно докопаться до воды. Близость увлажненного слоя определяет и более богатую растительность. Поэтому к большим вади привязываются пути перекочевок и караванные пути.

Климатические условия Аравии VI≈VII вв., видимо, мало отличались от современных, с той только разницей, что почти голые ныне горы сохраняли в ту пору древесную растительность, богаче была саванная растительность равнин и соответственно богаче животный мир. Страусы, дикие ослы, различные антилопы, львы и гиены ≈ обычные персонажи арабской поэзии того времени. Возможно, что в наиболее безлюдных районах сохранялись еще дикие верблюды. Охота тогда имела гораздо большее значение в жизни жителей Аравии, чем в новое время. Подавляющая часть Аравии получает ничтожное количество осадков ≈ менее 100 мм в год, а примерно 1/6 ее территории, практически не знающая дождей (менее 25 мм), вообще необитаема. Только в Йемене, в зоне муссонных дождей, задерживаемых высокими горами, на площади около 200 тыс. км2 существует уголок влажных тропиков, где в древности были горные тропические леса, из которых вытекают настоящие, хотя и небольшие речки. Однако к здесь прибрежная равнина суха и бесплодна, и речки пересыхают в ней в сухое время года.

В зоне муссонных дождей возможно земледелие без искусственного орошения. Многовековым трудом йеменских земледельцев склоны гор были превращены в систему террас, обеспечивающих равномерное распределение дождевой воды. А в предгорных равнинах были созданы сложные ирригационные системы с монументальными каменными плотинами, задерживавшими паводковую воду вади. По уровню интенсивности земледелия Йемен можно поставить в один ряд с такими древними ирригационными цивилизациями, как Месопотамия и Египет.

К сожалению, археология еще не может ответить на вопрос, какая площадь одновременно обрабатывалась в Йемене в раннем средневековье. Учитывая, что значительная часть увлажненного района приходится на горы и гористые местности, непригодные для обработки, мы можем считать, что из указанной площади в 200 тыс. км2 вряд ли могло обрабатываться более 10%, т. е. около 2≈2,5 млн. га, что примерно соответствует состоянию в середине нашего века, когда здесь сохранялся традиционный, близкий к средневековому уклад жизни [+50]. Возможно, что в какие-то периоды древности обрабатывалась и большая площадь, но в VI в. многие ирригационные системы древности постепенно пришли в упадок [+51]. Хорошо увлажненные горные склоны и предгорья Южной Аравии были прекрасными пастбищами не только для неприхотливых овечьих и козьих стад, но и для крупного рогатого скота, которым славился Йемен.

В этой части полуострова, составляющей всего около 8% его территории, концентрировалась по крайней мере половина его населения. Аналогия с ситуацией в середине нашего века и закономерности исторической демографии позволяют говорить, что здесь было не менее 3,5 млн. оседлых жителей, горожан и земледельцев [+52]. Уже поэтому Йемен можно по исторической значимости поставить в один ряд с такими странами древней цивилизации, как Палестина, Сирия или Вавилония.

Здесь насчитывалось не менее десятка крупных городов с населением 15≈25 тыс. человек, с монументальными общественными и жилыми зданиями и мощными оборонительными стенами. Общее же число городов Йемена пока не поддается учету, тем более что крупные селения по типу застройки мало с уличались от городов. Поэтому не представляется возможным установить процент городского населения по отношению к сельскому. Ремесленная продукция Йемена ≈ ткани, изделия из кожи и металлов ≈ обеспечивала потребности почти всей остальной Аравии.

За пределами Йемена и горных районов Хадрамаута земледелие без искусственного орошения, как и ныне, возможно было лишь в отдельных пунктах, где выпадало достаточно осадков или высокий уровень почвенных вод позволял культивировать финиковые пальмы без полива. В большинстве же случаев в мелких оазисах, разбросанных по всей территории Аравии, посевы под дождь сочетаются с дополнительным поливом из колодцев или запруд, скапливающих дождевую воду. Площадь этих оазисов совершенно ничтожна по сравнению с необозримыми пространствами песчаных и каменистых пустынь, безотрадных голых гор и скал и солончаков ≈ менее одной тысячной всей площади. Поэтому Аравия всегда воспринималась как царство кочевников-бедуинов и их верных помощников ≈ верблюдов.

О верблюде стоит сказать особо: без него весь образ жизни обитателей Аравии и степень освоения ее кочевниками были бы другими. Он ≈ незаменимое средство передвижения в условиях жары, безводья и скудного подножного корма. Аравийский одногорбый верблюд, дромадер, способен обходиться в жару без питья 4≈5 суток и нести до четверти тонны груза, верховой верблюд беговой породы способен за сутки пробежать 120≈ 130 км, а на коротких дистанциях развивает скорость до 20 километров в час. Ни в одном из этих отношений лошадь не в состоянии конкурировать с верблюдом. Поэтому ее использовали лишь в военных целях и как престижное верховое животное. В походах воины ехали на верблюдах, а на коней пересаживались только перед боем.

Кроме того, земледельцы использовали верблюдов как тягло на пахоте и для подъема воды из колодцев. Верблюд обеспечивал хозяев молоком, шерстью, кожей и мясом. Правда, рядовым бедуинам нечасто приходилось забивать их на мясо, так как, судя по современным аналогиям, количество их в одной семье в среднем не превышало десятка. Больше было поголовье овец и коз [+53]. Из этого скромного количества скота часть приходилось продавать для приобретения зерна или муки у земледельцев, а чтобы обеспечить семью в самых скромных пределах хотя бы ячменем, нужно было продать 4≈5 полугодовалых баранов [+54].

По-настоящему сыты бедуины были только весной, когда на зеленых пастбищах скот давал много молока, после весенних дождей появлялись трюфели, их жарили свежими и сушили впрок. Большим подспорьем была охота, так как живности в степи было еще немало. Впрочем, бедуины не брезговали и саранчой и ящерицами.

Определить численность кочевого населения чрезвычайно трудно, даже сейчас численность его в Аравии известна с некоторой долей приближения, а в первые десятилетия нашего века счет велся вообще на ╚шатры╩, количество людей в которых определялось приблизительно. Если исходить из современного состояния, то в большей части Аравии плотность населения не превышает 1 чел./км2, только в более обеспеченных районах доходя до 4 чел./км2 (исключение составляют оазисы). По данным М. Оппенхайма, в начале нашего века на территории кочевания племен фад'ан, сба'а и амарат из Северной Сирии в Верхнюю Месопотамию, составлявшей примерно 36 тыс. км2, обитало 12245 ╚шатров╩, т. е. около 70 тыс. человек, в зоне кочевания племени сулайм (32 тыс. км2) ≈ приблизительно 50 тыс. человек [+55]. Это дает примерно 1,6≈1,9 чел./км2. Исходя из этих данных, можно с большой долей вероятия считать, что средняя плотность кочевого населения в Аравии VI≈VII вв. была около 1,5 чел./км2, т. е. на всей территории степной Аравии (исключая Руб-эль-Хали) могло быть около 3 млн. бедуинов.

Все же население Северной и Центральной Аравии не было сплошь кочевым. Крупным земледельческим районом была Йамама, представляющая собой семисоткилометровую цепь небольших оазисов, особенно плотную на севере. По подсчетам путешественников первых десятилетий нашего века, в южной части Йамамы имелось не менее 3500 га орошаемых земель, которые составляли лишь часть того, что имелось в древности [+56]. Это доказывается существованием на рубеже древности и средневековья в ныне пустынном районе южнее вади Эд-Давасир большого города, столицы Киндитского царства в III в. [+57]. Это Позволяет думать, что в раннем средневековье площадь орошения Южной Иамамы была больше, чем в начале нашего века. Особенно много орошаемых земель было в лучше обеспеченной водой центральной части Йамамы. Не будет грубой ошибкой предполагать, что в раннесредневековой !амаме было около 25 тыс. га орошаемых земель. К этому надо добавить 15≈ 20 тыс. га в Омане [+58], примерно столько же в крупных оазисах Хиджаза, Неджда и Бахрейна (таких, как Иасриб, Таиф, Тайма и др.) и до 10 тыс. га в двух-трех сотнях мелких оазисов в тех же областях [+59]. Всего в Аравии за пределами Йемена и Хадрамаута было по меньшей мере 75 тыс. га орошаемых земель, которые могли обеспечить существование 300 тыс. земледельцев [+60].

Впрочем, механическое деление жителей Аравии на оседлых и кочевников не совсем точно: непроходимой границы между ними не существовало. Здесь имелось много типов смешанного хозяйства: кочевники, имеющие небольшие участки обработанной земли около источников воды, служащих водопоем для скота; племена, часть которых кочевала, а часть в основном занималась земледелием, не прерывая родственные связи и обмениваясь продуктами; в то же время жители оазисов сами имели скот, пасшийся в степи. Чистые кочевники составляли подавляющее большинство только в особо пустынных районах.

Итак, если брать Аравийский полуостров в целом, то большинство его населения (более 4 миллионов) было земледельческим и только 3 миллиона ≈ по преимуществу кочевым. Это должно приниматься во внимание при оценке уровня развития социально-экономических отношений в Аравии накануне рождения ислама. Если же учитывать арабоязычное население Заиорданья, Сирии и Приевфратья, то удельный вес носителей оседлой культуры окажется еще выше. Главное, пожалуй, заключается даже не в том, какой процент населения Аравии был оседлым, а в том, что кочевой мир Аравии находился не на периферии цивилизованного мира, как другие большие регионы обитания кочевников, а в его окружении. По крайней мере 18 веков через пустынный (вернее, в то время саванный) центр Аравии осуществлялись торговые связи наиболее развитых стран древнего и средневекового мира, берега Персидского залива были покрыты торговыми колониями [+61]. Кочевники так или иначе были частью всего древневосточного мира.

До сих пор мы очень осторожно говорили об ╚обитателях Аравии╩ ≈ и это не случайно. Двадцать лет назад один из советских историков-арабистов писал о раннесредневековой Аравии: ╚Невозможно представить Аравию без арабов. Уже исторические источники, относящиеся к глубокой рабовладельческой древности, сообщают об арабах как об исконных обитателях Аравийского полуострова╩ [+62] Сейчас в это слишком прямолинейное заявление необходимо внести некоторые уточнения.

Действительно, население Аравии вследствие ее географической изолированности было чрезвычайно стабильно, ни о каких вторжениях в нее больших инородных масс в историческое время неизвестно ≈ движение шло только из Аравии, ≈ а мелкие этнические группы, попадавшие сюда случайно извне, ассимилировались и бесследно растворялись в основной массе. Однако само население Аравии издревле делилось на две большие этнические группы: обитателей Южной Аравии, носивших в раннем средневековье собирательное название ╚химйариты╩, и население в основном кочевое, населявшее остальной полуостров, которое соседи (по крайней мере с VII в. до н. э.) называли ╚арабами╩.

Химйариты, создатели древней цивилизации Йемена, говорили на языке, относящемся к южносемитской группе, а обитатели степной Аравии ≈ на другом языке, относящемся к северосемитской группе [+63]. Несмотря на наличие большого фонда общесемитских корней и взаимопроникновение лексики в ходе многовековых связей, взаимопонимание носителей этих двух языков, видимо, было затруднительным. Различия между ними еще больше подчеркивались несходством образа жизни. Поэтому они до VII в. считали себя разными народами.

Сложность заключается еще и в том, что мы не знаем, можно ли считать одним народом разобщенные кочевые и полукочевые племена Аравии и рассеянное между ними население оазисов, насколько они ощущали свое единство и как называли себя, если это единство существовало. Насколько можно судить по имеющимся источникам, существовало деление на южноарабские (йеменские, или кахтанитские) племена и северные (низаритские). Иемениты в первые века нашей эры расселились по всему полуострову, продвинувшись до Сирии (йеменитами были, например, Гассаниды). Однако это деление было нечетким, сами арабы уже в VII в. сомневались в отнесении некоторых племен к той или иной группе. Места их обитания были перемешаны, а различия в языке незначительны; во всяком случае, древнеарабская поэзия свидетельствует лишь о небольших отличиях в лексике; даже упоминаемые иногда недоразумения, возникавшие из-за разного произношения, не позволяют говорить, что различия между диалектами этих двух групп были сильнее, чем между говорами внутри одной группы [+64].

Но та же древнеарабская поэзия не сохранила никаких намеков на существование у обитателей Северной и Центральной Аравии самоназвания ╚араб╩ и представления об их общности. Поэтому высказывается мнение, что ╚арабами╩ их издавна называли оседлые соседи Месопотамии, Передней Азии и Южной Аравии, а сами они переняли это название, когда в 30≈40-х годах VII в. в ходе великих завоеваний осознали свое единство перед лицом завоеванных народов [+65]. Действительно, до объединения Аравии под властью Мухаммада и его преемников трудно говорить об арабах как о едином народе, но все же следует заметить, что отсутствие в арабской поэзии V ≈ начала VII в. Упоминания самоназвания ╚арабы╩ не может служить решительным доказательством его отсутствия в употреблении самих обитателей Аравии. Все сюжеты этой поэзии: восхваление своего племени и поношение чужого, пейзажные зарисовки, лирические сцены ≈ исключают необходимость противопоставления ╚арабы╩≈ ╚неарабы╩. Трудно представить, чтобы стабильный массив родственных племен с единым языком и схожим образом жизни не ощущал своей принадлежности к особой группе, отличной от своих северных и южных соседей, от людей с непонятным им языком; трудно поверить, чтобы представители разных племен Аравии, оказывавшиеся на базарах сирийских или палестинских городов, не сознавали своего отличия от жителей этих городов, говоривших по-гречески, арамейски или по-еврейски. Сложно объяснить существование одного и того же названия ╚араб╩ (в разной форме) для кочевого населения Аравии и у северных, и у южных соседей арабов, если оно в каком-то смысле не употреблялось в среде этого населения. Недаром в Коране упоминается именно ╚арабский язык╩ [+66]. Видимо, для V≈VI вв. мы можем называть обитателей Аравии, говоривших на арабском языке, ╚арабами╩, учитывая при этом, что речь идет не о едином народе, а о группе родственных племен, связанных общностью исторических судеб.

Арабы долгое время не имели собственной письменности. На юге они пользовались южноарабским письмом, а на севере ≈ различными вариантами арамейского [+67]. Лишь около V в. на базе арамейского письма вырабатывается собственный арабский алфавит, учитывающий особенности фонетики арабского языка. Установить, где именно он зародился, у Лахмидов или у Гассанидов, пока не удается. Средневековая историческая традиция выводит его из Хиры, но пока самые ранние памятники этого письма обнаружены в Сирии. Возможно, что в обоих центрах приблизительно одновременно сложились два различных стиля (или почерка) арабского письма [+68]. Для нас сейчас важно то, что к моменту, когда арабы вышли на широкую историческую арену, они имели собственную письменность, наличие которой в момент сложения новой религии и государства сыграло огромную роль в формировании средневековой арабской культуры как особого этапа развития культуры Средиземноморья и Среднего Востока.

Впрочем, письменность в домусульманскую эпоху была достоянием очень узкого круга людей: правителей, жрецов, крупных купцов. Главной формой накопления и передачи информации было запоминание и устное воспроизведение. Особую роль в этом играла поэзия. Стихи ≈ короткие экспромты и большие, хорошо обработанные поэмы ≈ были не просто формой выражения чувств автора, но большой общественной силой, прославляя и фиксируя подвиги соплеменников, насылая проклятия на врагов и оплакивая умерших. Нередки были случаи, когда поэты играли роль современных дипломатов, разрешая межплеменные конфликты в поэтическом соревновании; та сторона, чей поэт, по всеобщему признанию, наиболее убедительно показал права соплеменников, признавалась победительницей. Поэт, ша' up (в этом слове еще сохранялись отголоски первоначального смысла ╚ведун╩, ╚вещий╩), казался современникам причастным к иным, высшим силам, которые внушают ему необычную, поэтическую речь.

В кочевом мире сложилась своеобразная форма племенных эпосов: рассказ о героических событиях прошлого в виде стихотворных отрывков, перемежаемых прозаическими пояснениями, связывающими их в единое повествование. Обычно это был рассказ о каком-то одном дне сражения или иного происшествия. Записанные в конце VIII в. арабскими филологами, они получили название аййам ал-араб (╚дни арабов╩) [+69].

Аййам, как и чисто поэтические сборники ≈ ╚диваны╩, служат для нас основным источником сведений о жизни и представлениях домусульманских кочевников Аравии [+70], но поэзия своеобразно преломляет окружающий мир и порой может обмануть исследователя, если он начнет буквально понимать ее образный язык.

Социально-экономические отношения в Аравии V≈VII вв.

Изучение социально-экономических отношений раннесредне-вековой Аравии, в которое большой вклад внесли советские историки, по существу, еще только разворачивается, и мы можем лишь пунктиром наметить основные контуры.

Наши историки, которым принадлежим инициатива поисков причин возникновения ислама в процессах, происходивших в то время в сфере социально-экономических отношений, долгое время исходили из того, что определяющим для характеристики социально-экономического строя домусульманской Аравии является уровень социально-экономического развития кочевого общества, поскольку Аравия воспринималась по преимуществу как страна кочевников. Но, как мы пытались показать, кочевое население Аравии, занимая территориально подавляющую часть полуострова, не составляло большинства.

Коренная ошибка в оценке этого периода заключается в отрыве кочевого общества Аравии от его окружения. Впервые это отметила Л В. Негря, говоря, что ╚истоки зарождения государственности в Аравии, приведшие к образованию мусульманского государства, следует искать прежде всего в том уровне социально-экономического развития, которого достигли к началу VII в. оседлые племена Северной и Центральной Аравии╩ [+71]. К этому хочется добавить: и страны древних цивилизаций, окружающие их.

Классовое общество в Южной Аравии к VII в имело по Крайней мере двухтысячелетнюю историю и прошло примерно те же фазы развития, что и общества других древних цивилизаций Востока. К сожалению, наши сведения о нем основываются лишь на различных посвятительных, мемориальных и строительных надписях, которые дают достоверную, но очень специфическую информацию.

Насколько мы можем сейчас судить, наиболее характерным процессом, протекавшим в Южной Аравии в интересующее нас время, было падение значения самоуправляющихся общин ≈ ша'бов, объединявших население города (или крупного селения ≈ различие между ними провести трудно, да и сами их жители, кажется, не делали между ними принципиального различия) и его сельской округи, общин, которые были теми устойчивыми ячейками общества, на которых покоились древнейеменские государства. Типологически они однозначны античным полисам или древневосточным городам-государствам. Важной их функцией было возведение общественных зданий, строительство укреплений, сооружение и поддержание в порядке ирригационных систем. В VI в. объем компетенции ша'бов и их глав сократился. На первое место выходят представители высшей царской администрации: кайли, наместники, мактавы (первоначально ≈ лично-зависимые от царя воины, может быть, даже из бывших рабов). Постепенно кайли вытесняют глав ша'бов, ка-биров (╚великих╩), а одновременно исчезает царская власть, охватывающая весь Йемен; маликами (царями) в конце VI в. называли кайлей ≈ владетелей областей. Ниже их стояли мелкие владетели с титулами, включающими частицу зу (╚владетель╩) в сочетании с названием подчиненной ему области (нечто вроде немецкого ╚фон╩). Собирательно их называли азва (араб. мн. ч. от зу). Ша'бы сохраняют роль как форма ограниченного самоуправления мелких административно-политических единиц, но, видимо, ша' бы больших городов уже не распространяют свою власть на сельскую округу [+72].

Падение роли городских общин, превращение городов-государств (как нерасчлененного политического и экономического единства города и его округи) в города, подчиненные стоящим над ними правителям, находящимся вне этой общины, сказалось не только в экономике (запустение ряда ирригационных систем, прекращение монументального строительства), но и во внешнеполитическом положении Южной Аравии, которая не имела возможности противостоять усиливающемуся нажиму кочевников и установлению их политического господства [+73]. Этот процесс при всей его специфичности типологически близок к происходившему в Средиземноморье.

Именно исчезновение господствовавшего в течение всей древности общинно-городского строя, появление властей, не зависящих от города и стоящих над ним и его округой, объединяют глубинные процессы, происходившие в Средиземноморье, в Аравии и в меньшей степени в Иране в IV≈VI вв., которые принято называть ╚феодализацией╩. Употребляя этот термин, мы невольно начинаем искать явления, характерные для феодализма Западной Европы, хотя конкретная политическая ситуация и социальная организация общества в разных странах настолько различна, что при таком подходе мы начинаем терять черты общности.

Центральная и Северная Аравия с ее преобладающим кочевым населением и мелкими оазисами, разбросанными на большом расстоянии друг от друга, на первый взгляд находилась в стороне от этого процесса Здесь основным принципом социальной организации были кровнородственные отношения при коллективной (родовой или племенной) собственности на пастбища. Кровнородственные коллективы образовывали сложную генеалогическую систему, связи внутри которой отчасти заменяли политическую организацию, а отчасти были политической организацией, закамуфлированной псевдородственной связью. Наименьшая ячейка, сыновья одного отца, именовалась (вполне естественно и для нашего слуха) ╚сыновья такого-то╩ (например, ╚сыновья Хашима╩ ≈ бану Хашим), точно так же и более крупная ячейка (с внуками и правнуками) именовалась по деду, прадеду и так далее, до больших объединений в десятки и сотни тысяч человек. На первых ступенях, примерно до 10 ≈ 12-го поколения, все эти бану соответствуют реальной генеалогии, а затем начинается выпадение промежуточных звеньев, появляются легендарные предки, призванные придать реально существующим неродственным объединениям и союзам силу общности порождения

Для обозначения групп и объединений различного уровня в арабском языке не было специальных терминов. Слово ╚племя╩ (кабила) употреблялось лишь для противопоставления кровнородственных групп кочевников территориальным общинам =ша'бам [+74]; понятия вроде ашира, бану амм, батн выражали не различные ступени объединений, а различные линии родственных связей и взаимных обязательств на уровне рода и, может быть, разные хронологические слои. Так, батн (╚чрево╩) первоначально явно означал группу родственников по материнской линии, а в VI ≈ VII вв. ≈ по отцовской.

Состав объединений, которые мы обычно называем племенем, не был стабилен в них принимались индивидуально или Целыми родами на правах адоптированных членов чужаки, которые носили название халиф (слово совершенно иного корня, чем халиф ≈ ╚заместитель╩ Мухаммада, так как в этих одинаковых в русской передаче словах различные по звучанию звуки х̣ [глубокое гортанное "х" - Создатели сайта] и х [задненебный "х", воспринимается как "кавказское х" в русском - Создатели сайта]). Бывшие рабы, отпущенные на свободу, включались в состав рода на правах ╚покровительствуемых╩ (мавла, мн. ч. мавали)[+75]. К этому следует добавить различные союзы, равноправные и неравноправные, вызывавшие переход от генеалогических связей к политическим [+76]. Сосуществование кровнородственной и политической организации особенно часто встречалось в оазисах у земледельцев.

Во главе племен стояли вожди, сейиды, приобретавшие свое главенствующее положение благодаря личному авторитету или богатству, а чаще и тому и другому. Ни о каких формах избрания сейидов, так же как о народных собраниях, сведений не имеется. То же можно сказать и о племенных судьях.

Неразвитость внутренней организации племен в сочетании с остатками материнской линии счета, полиандрии, свободы расторжения брака со стороны женщины производят впечатление большой примитивности бедуинского общества V≈VII вв. [+77]. Появление же государственных образований кочевников (Кин-дитов, Гассанидов, Лахмидов), выделение племенной верхушки, присваивающей лучшие пастбища в форме хима (╚заповедных земель╩), усиление неравноправных отношений между чужими и родственными племенами ≈ все это единодушно рассматривается учеными как начало разложения этого примитивного общества, противоречия во взглядах проявляются лишь в определении того, какое классовое общество складывалось: рабовладельческое или феодальное [+78].

Сложность заключается в том, что мы принимаем все эти явления за начало процесса, который с созданием Халифата завершается становлением классового общества. Однако все имеющиеся у нас сведения о жизни кочевников в VIII, IX, X и далее веках говорят о неизменности образа жизни и социальной организации (если исключить довольно поверхностную исламизацию) кочевников. Так почему же мы считаем, что период V≈ VII вв. был переломным, кризисным? Почему мы думаем, что процесс выделения племенной верхушки, захвата земель, подчинения слабых племен и родов сильным начался только около IV≈V вв.? На каком основании полагаем, что образование Пальмирского или Набатейского государств было принципиально отличным от образования государства Лахмидов? Быть может, все эти представления ≈ лишь добросовестное заблуждение, порожденное отсутствием сведений о состоянии общества Центральной Аравии пятью веками раньше? Ведь если процесс разложения общинной собственности на пастбища и выделение богатой верхушки продолжался почти до наших дней, то почему бы не предположить, что он начался задолго до VII в., еще тогда, когда первые семитские племена начали выходить из Аравии, образуя древние государства Передней Азии.

Есть немало доказательств того, что общество Центральной и Северной Аравии, являясь частью структуры большого переднеазиатско-аравийского региона древних цивилизаций, сохраняло в то же время в силу специфики кочевого хозяйства примитивные фермы организации, основанные на родственных связях. Так и образуется странное смешение примитивных форм брака и племенной организации с наличием собственной письменности, с развитой торговлей и товарно-денежными отношениями, с существованием развитой поэзии, явно не соответствующей мышлению примитивного общества, хотя и оперирующей предметами и обстановкой примитивного быта. Поэтому в любой исторический период мы можем обнаружить признаки разложения родо-племенного строя, но затем встречаться с ним снова и снова.

Это ≈ проблема, к которой историкам придется возвращаться неоднократно, мы лишь хотим здесь показать, что условия, в которых рождались новая религия и новое мировое государство, были не так уж просты и однозначны, как это может показаться.

Верования

В религиозном отношении Аравия представляла собой такую же пеструю картину. В Южной Аравии намечалась постепенная унификация пантеона, превращение городских божеств в общейеменские, выдвигается в качестве главного бог Луны Алмаках, превращающийся постепенно в единого владыку неба и земли, часто обозначаемого одним эпитетом рахманан (╚милостивый╩) [+79]. Параллельно с этим процессом трансформации политеизма в монотеизм в Йемене получают распространение сложившиеся монотеистические религии Ближнего Востока: иудаизм и христианство. Будучи теологически более разработанными, они ставили преграду дальнейшему самостоятельному развитию южноарабского монотеизма. Христианство и иудаизм проникли в Южную Аравию практически одновременно. В начале VI в. принятие иудаизма правителем Йемена Зу-Нувасом выдвинуло на первый план именно эту религию, но затем вмешательство христианской Эфиопии привело к победе христианства, которое, впрочем, тоже не стало господствующей религией йеменцев [+80].

Христианство проникло в арабскую среду и в Северной Аравии: в византийских пределах арабы исповедовали христианство монофизитского толка, в сасанидских ≈ несторианского, который принесли к ним гонимые из Византии несториане. Несомненно, отдельные проповедники должны были проникать и в Центральную Аравию, но, насколько нам известно, не смогли завербовать последователей своих религий. Все это, вместе взятое, должно было способствовать знакомству арабов-язычников с отдельными положениями христианской догматики и мифологии.

Гораздо дальше проникал в Аравию иудаизм. Иудейские колонии имелись во многих оазисах Хиджаза и Неджда, но мы не знаем, были ли это евреи, переселявшиеся в Аравию, или арабы, давно принявшие иудаизм.

Основная часть Аравии была царством язычества. Здесь продолжали жить остатки древних общесемитских верований, зафиксированных в Ветхом завете и в религиях других семитских культур древности, имена многих божеств арабского пантеона известны с древности. Во главе его стоял Эл (Ил, ал-Илах, ал-Лах), большим почтением пользовались женские божества ал-Лат (форма женского рода от ал-Лах), ал-Узза (╚великая╩) и Манат, воплощавшая в себе идею неотвратимости судьбы. Их культ зафиксирован от крайнего севера до юга Аравии. Наряду с этим было распространено почитание камней, скал и деревьев Иногда они имели самостоятельное значение, но часто считались воплощением указанных божеств [+81]. Кроме того, у каждой семьи был свой идол-покровитель, связывались ли они с культом предков, мы не знаем. Четких представлений о судьбе человека после смерти, о бессмертии души у арабов-язычников не имелось.

Как правило, вокруг храмов и святилищ выделялась ╚священная территория╩ (хима или харам), где все ≈ люди, животные и растения ≈ считалось неприкосновенным, здесь же находились храмовая сокровищница и алтарь для жертвоприношений. Человеческие жертвы к VII в уже не приносились, хотя раньше имели место. Возможно, что нередко упоминаемые мусульманскими авторами убийства девочек-младенцев бедуинами, осужденные в Коране и объясняемые историками как средство избавиться от лишних ртов в условиях полуголодного существования, во многих случаях были ритуальным действием [+82].

Большую роль в религиозных представлениях арабов играли джинны и шайтаны, которые представлялись посредниками между людьми и миром богов, с которым человек не может иметь непосредственного контакта Эти духи, добрые и злые, по воле божеств внушают людям мысли и поступки, открывают им сокровенное и наущают к злому Обычных людей они посещают время от времени, но есть люди, через которых они вещают остальным, ≈ это аррафы (╚провидцы╩) и кахины (╚прорицатели╩), они предсказывают будущее, ищут пропавшее, угадывают скрытое В каждом племени был свой арраф или кахин, некоторые пользовались славой за пределами своего племени, и к ним издалека приезжали за советами. Поэты также считались вдохновленными из этого мира, промежуточного между людьми и богами [+83].

Отсутствие четких догматических представлений открывало широкие возможности для проникновения в это аморфное мировоззрение идей более развитых религий, способствуя религиозно-философским раздумьям.

Важнейшим общеисторическим вопросом является исследование закономерностей появления новых религиозных систем. Несомненно, что каждому уровню развития общества соответствует свой уровень идеологического развития, своя система / мировоззрения, одной из форм которой является религия. Пример Средиземноморья как будто бы свидетельствует о том, что определенному уровню развития общества соответствует появление монотеизма, на этом основании рождение христианства связывают с кризисом античного общества, а появление ислама ≈ с разложением общинно-родовых отношений и сложением классового общества Однако во всемирном масштабе такая зависимость прослеживается хуже: Индия и страны Дальнего Востока не знали монотеизма, а иудейский монотеизм зародился задолго до кризиса античного общества. Поэтому мы вправе задать вопрос в какой степени рождение ислама связано с коренными изменениями в структуре аравийского общества и в какой объясняется влиянием более развитых идеологий, почему, наконец, аравийскому обществу понадобилась новая религия, а не принятие уже имевшихся? В какой-то степени мы попытаемся ответить на него, рассматривая конкретную историю рождения ислама, хотя наша книга не является специальным историко-религиозным исследованием.

Примечания

[+1] В ╚Истории Византии╩ площадь Византии в IV в. ошибочно определяется в 750 тыс. км2 [Ист. Виз, т. 1, с. 68] явно вследствие механического переноса цифры, выраженной в квадратных милях, в километры (750 тыс. кв. миль = 2 млн. км2). В VI в. площадь ее выросла благодаря завоеваниям в Северной Африке и Италии.

Оценки населения Византии в IV≈VI вв колеблются от 20≈25 млн. человек [СРРО, с 114] до 50≈60 млн [Ист. Виз., т. 1, с. 71]. Подсчеты достаточно авторитетных демографов дают для соответствующей территории в I в. н. э. и в XIV≈XV вв. около 35 млн человек [Урланис, 1941, с 20, 22, 64, 77≈78; Russel, 1958, с. 65] Подсчеты населения Сирии, Палестины и Египта в VIII в. дают примерно те же цифры [Большаков, 1984, с 136] Исходя из того, что население Северной Африки и Италии в IV≈V вв несколько сократилось из-за варварских завоеваний, мы останавливаемся на цифре 30 млн человек.

Оценка населения сасанидского Ирана еще приблизительнее. Более или менее точно можно определить только население Нижней Месопотамии ≈ около 3,5 млн. человек, на остальной территории в границах нынешнего Ирака при большей площади и меньшей плотности населения можно допустить такое же число жителей. Для территории собственно Ирана можно предполагать плотность населения около 10 человек на 1 км2, что дает 15≈16 млн жителей ≈ примерно столько же, как в начале нашего века. К этому следует добавить 3≈4 млн жителей в полосе от Систана до Балха, около 2 млн в Албании и Армении. Всего можно предполагать 27,5≈29,5 млн человек Поскольку нельзя ручаться за точность даже в пределах миллиона, то правильнее всего округлить до 30 млн.

[+2] Об этом подробнее см. [Пигулевская, 1951, с. 69≈80, 162≈183].

[+3] В это время еще существовали люди, говорившие на древних языках Малой Азии ≈ фригийском и лидийском [Charanis, 1959, с. 25≈26], но и эти остаточные группы, несомненно, пользовались греческим, а главное ≈ принадлежали к тому же культурному единству, что и собственно греки.

[+4] Jacoby, 1961, с. 103≈109.

[+5] Там же, с. 86≈93.

[+6] Ashtor, 1976, с. 51≈58. Как показывают археологические исследования, в районах столь же древнего земледелия, но с меньшим, чем в Палестине, количеством осадков, например в полосе степных предгорий от Эдессы до Мосула, заметной эрозии почвы за семь тысяч лет не произошло.

[+7] Шифман, 1976, с. 11≈52.

[+8] Пигулевская, 1964, с 180≈228; El2, vol 2, с. 1044≈1045.

[+9] Большаков, 1984, с. 137≈138; о городах Палестины см. [Broshi, 1979].

[+10] Наиболее смелые исследователи оценивают население Антиохии в 800 тыс. человек, более осторожные ≈ не менее 200 тыс. [Claude, 1969, с 162≈ 163]. Если исходить из того, что соотношение площадей городов при однотипной застройке примерно отражает соотношение их населения, то Антиохия, равнявшаяся 40% площади Константинополя (площадь внутри стен около 560 га, плотная городская застройка занимала около двух третей), должна была в период ее наибольшего расцвета иметь около 150 тыс. жителей.

[+11] Claude, 1969, с. 166.

[+12] Сообщение византийского историка о гибели 600 тыс человек [Claude, 1969, с. 162] настолько преувеличено, что может лишь свидетельствовать об огромных жертвах, не давая представления об истинном их числе.

[+13] Ciocan-Yvanescu, 1969.

[+14] Средний урожай≈ 19≈20 ц с 1 га [И. Мам., с. 257≈258].

[+15] Большаков, 1984, с. 23.

[+16] Сведений об общей численности византийской армии в VI в не имеется. Данные о том, что в начале V в. она насчитывала 550 тыс. человек [Ист. Виз., т. 1, с. 141], представляются преувеличенными. Согласно тому же источнику (Notitia dignitatum), пограничные войска насчитывали 165700 человек [Глуша-нин, 1986, с. 200]. Если считать, что в гарнизонах внутри империи стояло еще столько же войск, то на долю экспедиционной, или походной, армии останется около 220 тыс. человек. Но походная армия такой численности ни разу не упоминается. У Юстиниана I она насчитывала 15≈20 тыс. человек [Teall, 1959, с. 93]. Учтем, что эти данные относятся ко времени после сильной эпидемии чумы 542 г., но вряд ли и до нее в походной армии было больше 50 тыс. человек. Это подтверждается и сведениями о военных действиях против арабов (которые будут рассмотрены во втором томе нашей книги).

[+17] Это не исключает того, что ветераны владели землей, а солдаты пограничных войск нередко получали земельные наделы для закрепления их в гарнизонах и обеспечения самоснабжения.

[+18] Название происходит от принятого ими догмата о слиянии в Христе в одно естество божественного и человеческого (моно ≈ ╚один╩, физис ≈ ╚естество, природа╩).

[+19] Курбатов, 1984а, с. 116.

[+20] Крупнейшей из известных была антиохийская курия, насчитывавшая в начале IV в. 600 человек. О числе куриалов в городах VI в. нет никаких данных. Говоря о сокращении их числа, обычно ссылаются на то, что в антио-хийской курии к 381 г. осталось 60 человек. При гаком темпе сокращения она должна была бы в V в. исчезнуть совсем, но этого не произошло. Возможно, что эти сведения Либания ≈ всего лишь риторическая фигура. Ясно одно, что в V≈VI вв. число куриалов всюду значительно сократилось. Оксиринхские папирусы хорошо иллюстрируют это- в документах III в. упоминаются 117 куриалов, IV в.≈41, V в.≈10, VI в.≈6 [Фихман, 1976, с. 212].

[+21] Мнения исследователей о состоянии и числе городов перед арабским завоеванием весьма различны: от убеждения в почти полном их исчезновении в VII≈VIII вв. [Kirsten, 1958; Patlagean, 1977, с. 43] до утверждения, что ╚о значительном сокращении числа городов в VI столетии не может быть и речи╩ [Claude, 1969, с. 12]. Не вступая здесь в полемику о масштабах сокращения числа городов в VII в., следует отметить, что в период до арабо-византийских войн можно говорить только о деградации мелких и некотором упадке крупных городов без существенного сокращения их числа.

Г. Л. Курбатов считает упадок городов и значительную дезурбанизацию Византии в VII≈VIII вв. конечным результатом разложения античного общества и перехода к феодализму [Курбатов, 1971, с. 206≈213; Курбатов, 1984, с. 55≈56; СРРО, с. 100≈137]. Все же надо подчеркнуть, что в провинциях, завоеванных арабами, упадка городов не произошло ([Большаков, 1984, с. 56], замечания по этому поводу см. [Курбатов, 1984, с. 38≈40]).

[+22] Курбатов, 1971, с. 46≈79; Patlagean, 1977, с. 234≈235.

[+23] Дьяконов, 1945; Левченко, 1947; Курбатов, 1984а; Cameron, 1976.

[+24] Левченко, 1945, с. 47≈51, 73≈77; Фихман, 1976, с. 66≈87.

[+25] СРРО, с. 129.

[+26] Лебедева, 1984, с. 30.

[+27] Левченко, 1945, с. 87; Фихман, 1976, с. 87≈96.

[+28] Д. Клауде считает епископа фактическим главой города в VI в [Claude 1969, с. 135, 137, 224]; возражения на это см. [Hohlweg 1971; СРРО с. 124≈127].

[+29] По каталогу И. И. Толстого, номисмы весом от 4,4 г и выше в чекане Юстина II (565≈578) составляют 60%, в чекане Тиберия (578≈582) ≈ 76%, в чекане Маврикия (582≈602) ≈ 42,3% [Большаков, 1984, рис. 22].

[+30] Иоанн, с. 412, 529≈532; Пигулевская, 1946, с. 155≈158.

[+31] Подробнее об исторической географии см. [Колесников, 1970, с. 93≈113].

[+32] Хан-Магомедов, 1979, с. 207≈227.

[+33] Из-за отсутствия сколько-нибудь заметного повышения на водоразделе между Тигром и Каруном, Каруном и Керхе нижнее течение двух последних блуждает. Карун до X в. впадал в Персидский залив, а затем основная масса воды пошла в канал, соединявший его с Тигром, и этот канал стал главным руслом [Бартольд, т. 7, с. 187].

[+34] Балаэ., Ф., с. 292.

[+35] При проверке кадастров сразу после завоевания Ирака арабами оказалось, что площадь обрабатываемых земель Нижней Месопотамии и долины Диялы ≈ 36 млн. джарибов [А. Иус., с. 42; Балаэ., Ф., с. 269]. Исходя из принятого сейчас определения джарнба ≈1592 м2 [Хинц, 1970, с. 71, 73; Lassner, 1963], получим 5731 тыс. га, что составляет 85% соответствующей территории (6,7 млн. га), тогда как доля обрабатываемых земель в аналогичных оазисах не превышает 50% .их общей площади [Андрианов, 1969, с. 173, 179, 184, 225], лишь в Египте в средние века она доходила в лучшие времена до 60% [Большаков, 1984, с. 217≈219]. В Нижней Месопотамии в сасанидское время было много заболоченных и засоленных и просто неорошаемых земель, поэтому площадь обрабатываемых земель не могла быть больше 50%.

Единственное возможное объяснение, что джариб в то время был меньше ≈ составлял те же 3600 кв. локтей, но локтей не по 66,5 см, как все считают вслед за В. Хинцем, а меньшей длины. Применение такого локтя при строительстве и обмере площадей доказывают размеры и пропорции ранних мусульманских построек.

Таблица 1

Постройка

Размеры, и

Пропорция

Размеры в локтях

Длина локтя, см

Дворец в Куфе (вторая половина VII в.)

115,6X115,6

1:1

240X240

48

Внешняя ограда дворца в Куфе (начало VIII в.)

177x177

1:1

360X360

49,1

Мечеть в Басите (703≈704)

103,5x104.3

1:1

200X200*

52

Дворец в Басите (703≈704?)

203,2X204?

1:1

400X400*

51

Каср ал-Хайр аш-Шарки (около 730 г.)

167x167

1:1

300x300

54

Мшатта (743≈744?)

147X147.4

1:1

300x300

49,2

Мечеть в Ракке (конец VIII в.)

108,1X92,9

1:1

210X180

51,3

* Размеры указаны в письменных источниках.

Локоть в 51≈52 см с несомненностью прослеживается в архитектурных пропорциях построек Самарры [Prell, 1960, с. 41]. Этот локоть не только применялся при строительстве, но и лежал в основе джариба, которым измеряли площадь в Ираке того же времени. Так, по обмеру Багдада в конце IX в. площадь восточной его части оказалась 17500 джарибов ≈ 250 хаблей в длину и 70 в ширину [Хатиб, с. 120]. На местности соответствующий участок имеет размеры 8000X2200 м [Суса, 1952, с. 4], т. е. длина хабля (=сторона джариба)≈ 31≈32 м, а локоть ≈ 51,6≈53,3 см. Учитывая ошибки в средневековом обмере и понятную приблизительность исторических карт, мы смело можем видеть здесь тот же локоть в 51≈52 см.

Таким образом, для определения величины джариба VII≈IX вв. в Ираке мы должны сделать выбор между тремя близкими по величине локтями, которые, кстати, зафиксированы в юридической литературе: 49,2≈49,8 см ≈ зира' ал-йад, он же ал-Иусуфийа, ал-барид, аш-шар'и [Prell, 1960, с. 40≈41; Хинц, 1970, с. 68≈70]; 51≈52 см ≈ малый хашимитский (Хинц [1970, с. 68≈70] определяет его в 60,045 см, но, по Ибн Ухувве [И. Ух., с. 88], он меньше ╚черного╩ локтя ниломера на l'/з пальца), он же ╚судейский╩ (зира' ал-кад╩); 54 см≈╚черный╩ локоть, который Ибн Ухувва и ал-Маварди [Мав., с. 2об] называют локтем ниломера, он нам хорошо известен по сохранившейся градуировке ≈ 54,04 см.

Иракский джариб VII в. скорее всего основывался на первом локте, зафиксированном в пропорциях некоторых ранних построек. В таком случае он равен 877 м2. Максимальный из вероятных размеров джариба ≈ основанный на локте в 54 см ≈1054 м2 (ср. [Adams, 1981, с. 216]). В первом случае 36 млн. джарибов = 3157 тыс. га, во втором ≈ 3794 тыс. га, т. е. от 47,2 до 56,4% всей площади, что лежит в пределах наибольшего вероятия.

[+36] Н. В. Пигулевская безоговорочно принимает сообщение ат-Табари [Таб, I, 1056≈1057], будто на тринадцатом году правления Хосрова Парвиза было перечеканено 1600 млн. драхм [Пигулевская, 1946, с. 217≈219; Ист. Ир., с. 70], хотя наличие в Иране 70 тыс. тонн монетного серебра (1600 млн. драхм) сомнительно (по некоторым подсчетам, в Европе в конце XV в. имелось 10≈ 10,5 тыс. тонн серебра [Михалевский, 1948, с. 225]), кроме того, ручная перечеканка полутора миллиардов монет даже за несколько лет физически невозможна.

[+37] Rothstein, 1899; Kister, 1968, El2, vol. 5, с. 632≈634.

[+38] Пигулевская, 1951, с. 331≈333; Лундин, 1961, с. 87≈91.

[+39] Площадь круглого города на западном берегу ≈ около 70 га, западного городища с остатками дворца ≈ 108 га, мелких городищ рядом с ним ≈ около 200 га. При той же плотности населения, что в Константинополе, здесь могло бы жить 260≈270 тыс. человек, но, поскольку неясно, были ли все эти городища целиком заселены в одно время, мы из осторожности сокращаем эту цифру до 150 тыс.

[+40] Нисаб., с. 119≈120; городище сасанидского Нишапура неизвестно.

[+41] BGA, pars 7, с. 160≈161.

[+42] Пигулевская, 1956, с. 160≈161, 165.

[+43] Периханян, 1983, с. 13≈14, 18.

[+44] Там же, с. 19.

[+45] Ист. Виз., т. 1, с. 258.

[+46] Периханян, 1983, с. 16≈17; Altheim, 1954, с. 131≈174, особенно с. 164≈168.

[+47] Пигулевская, 1956, с. 157≈158, 160, 165≈167, 267≈272.

[+48] Там же, с. 178, 211≈218; Ист. Ир., с. 48; Белова, 1977.

[+49] Самх., т. 1, с. 83.

[+50] В настоящее время в Йеменской Арабской Республике обрабатывается около 2 млн. га (из них 200 тыс. искусственно орошаемых) [Котлов, 1971, с. 56], к которым следует добавить 60≈70 тыс. га в западной части НДРИ [Александров, 1976, с. 113] и примерно столько же в Эль-Асире ≈ всего 2,1≈ 2,2 млн. га.

[+51] Пиотровский, 1985, с. 36≈37.

[+52] В средние века (и в новое время в условиях традиционного ведения земледелия) на 1 га орошаемой земли приходилось 1,3≈2 жителя. В средневековом Египте 2,1≈2,2 млн. га обрабатываемых земель обеспечивали 4,5≈ 5 млн. жителей [Большаков, 1984, с. 135≈136]; в средневековой Месопотамии, по мнению Р. Адамса, для прокормления одного человека требовалось 0,7 га обрабатываемых земель [Adams, 1965. с. 24], т. е. 1,5 га обитаемой территории [Adams, 1981, с. 181].

В средневековом Хорезме, по надежным археологическим данным, наибольшая плотность сельского населения ≈ около 1,5 человека на 1 га обрабатываемых земель ([Андрианов, 1969, с. 144], мы берем среднюю цифру из его расчетов, так как данные о большей плотности на с. 174 сами являются результатом интерполяции, а не объективным материалом); учитывая, что были районы менее заселенные, среднюю плотность следует уменьшить по крайней мере до 1,2 чел./га, а к этому прибавить городское население (до 20%), в результате мы получим среднюю плотность всего населения на 1 га обрабатываемых земель около 1,5 чел./га.

Совпадение данных различных регионов позволяет использовать эти средние цифры и для Южной Аравии VI в. Считая, что площадь обрабатываемых земель тогда была несколько больше, чем в 40-х годах XX в. (см. примеч. 50 к гл. 1), примерно 2,5 млн. га, мы получим 3,75 млн. жителей. Для сравнения можно напомнить, что в 40-х годах XX в. на сопоставимой территории было 4,2≈4,3 млн. жителей (ЙАР ≈ 3,5 млн. [Котлов, 1971, с. 256], в трех западных провинциях НДРЙ ≈около 0,5 млн. [Александров, 1976, с. 15, 296] и в Эль-Асире ≈ 0,2≈0,3 млн.). В нашем подсчете наиболее уязвима предположительная оценка площади обрабатываемых земель.

[+53] По данным начала нашего века, у бедуинов племени аназа соотношение верблюдов и овец в стаде было от 1:1,1 до 1 : 1,66 [Oppenheim, 1939, Bd. I, с 114≈123], у полукочевых бедуинов Южной Палестины соотношение иное ≈ Г: 6 [Arefa, 1938, с. 23≈24, 165≈166]. В сообщениях о составе добычи, которую мусульмане при Мухаммаде захватывали у бедуинов, обычное соотношение соответственно 1:4≈1:5 (см. гл. 3 и 4). При распределении добычи верблюд приравнивался к 10 овцам, из чего следует, что даже если поголовье овец было в пять раз больше, чем верблюдов, то все равно основную ценность стада составляли верблюды.

[+54] Согласно одному из рассказов о Мухаммаде, за овцу, купленную для жертвоприношения, было заплачено 7 дирхемов [И. Са'д, т. 7, с. 140; И. Асак., т. 10, с. 197], но это было дороже обычного. Действительно, согласно некоторым сведениям о размере виры за убийство при Мухаммаде, денежный эквивалент овцы равнялся 4≈5 дирхемам, или половине динара [И. Хазм, с. 70≈ 71]. Эта цена соответствует цене полугодовалого барана в Египте и Ираке (трехлетняя овца стоила динар) [Большаков, 1984, с. 198≈199].

О цене зерна в Аравии сведений нет; в Египте и Ираке цена центнера пшеницы колебалась от 0,3 до 0,5 динара [Большаков, 1984, с. 170≈171, 174], но в Аравии зерно должно было быть дороже, чем в этих странах ≈ производителях зерна.

[+55] Oppenheim, 1939, Bd. 1, с. 114≈120. Площадь района кочевания определена нами по карте и, естественно, приблизительна.

[+56] Philby, 1922, vol. 1, с. 115; vol. 2, с. 9, 29, 38, 85, 89≈91.

[+57] Пиотровский, 1985, с. 18.

[+58] Герасимов, 1975, с. 40.

[+59] Только в районе горы Аджа в Северном Неджде в квадрате 100x100 км на карте А. Мусиля отмечено 33 мелких оазиса [Musil, 1926].

[+60] Выше (см. примеч. 52 к гл. 1) мы отмечали, что на один гектар обрабатываемых земель в среднем приходится 1,5 жителя. Однако это ≈ усредненный расчет, учитывающий наличие земель разной урожайности, необходимость возделывания технических культур и фуража, производство зерна на вывоз и т. д. В оазисах Аравии скот пасся в степи, технические культуры не возделывались, а для производства необходимого минимума зерна и овощей достаточно 0,25≈0,3 га (2 ц зерна в среднем на жителя могут дать 0,15≈ 0,2 га, еще 0,1 га могут обеспечить овощами и финиками). Естественно, что это очень скудный минимум, не позволяющий продавать свои продукты в обмен на ремесленные изделия. Следует также учитывать, что в реальности обеспеченность землей была различной (Иамама, например, вывозила некоторое количество зерна, т. е. там на душу населения приходилось несколько больше четверти гектара). Но эта минимальная величина не абсолютна, так как необходимый минимум земли может уменьшаться пропорционально увеличению поголовья скота, находившегося в распоряжении земледельца. По данным средневековых египетских чиновников [И. Мам., с. 352], годовая продукция 100 коз стоила 20 динаров, т. е. столько же, сколько 40 ц пшеницы. В условиях Аравии продукция десятка коз равнялась примерно стоимости продукции 0,15 га земли. Продукцию финиковых пальм учесть трудно, так как их урожай зависит от вида и возраста пальмы; наивысшая урожайность ≈ около 100 кг на ствол, а средняя значительно ниже ≈ около 15≈20 кг, 1 га финиковой рощи в среднем дает 30≈40 ц [Першиц, 1961, с. 18≈19; Goodblatt, 1979, с. 240, примеч. 17]. Все это красноречиво свидетельствует о том, насколько сложно получить однозначный результат. Мы старались показать, каков мог быть минимум оседлого населения в Центральной и Северной Аравии.

[+61] Бибби, 1984.

[+62] Беляев, 1966, с. 31.

[+63] Бауэр, 1966; Халидов, 1982, с. 15≈33.

[+64] Халидов, 1982, с. 38≈44.

[+65] Грязневич, 1982, с. 100≈103; Грязневич, 1984.

[+66] Кор., пер., XII, 2; XIII, 37; XVI, 103/105; XX, 113/112; XXVI, 195; XXXIX, 28/29; XLI, 3/2, 44; XLII, 7/5; XLIII, 3/2; XLVI, 12/11.

[+67] Пример первого ≈ надпись из Карйат ал-Фау (111 в.), пример второго ≈ эпитафия Map ал-Кайса в Немаре (328 г.) [Beeston, 1979].

[+68] Сирийский вариант представлен надписью 568 г. из Хараны [Schröder, 1884] и самыми ранними арабскими документами на папирусе (642≈643 гг.) [Grohmann, 1932, pl. IX]; образцов месопотамского письма пока не обнаружено, но возможно, что более приземистый почерк, получивший позднее наименование ╚куфического╩, родился именно в Хире, предшественнице Куфы.

[+69] Caskel, 1930.

[+70] Негря, 1981; Грязневич, 1982; Lichtenstädter, 1935.

[+71] Негря, 1981, с. 120.

[+72] Пиотровский, 1985, с. 88≈92, 140≈147; Лундин, 1971.

[+73] Пиотровский, 1985, с. 52≈58, 17≈25.

[+74] Там же, с. 53. Такое же положение сохранялось до XX в. [Першиц, 1961, с. 69≈71].

[+75] Чураков, 1976; Негря, 1981, с. 76≈78; Juda, 1983.

[+76] Негря, 1981, с. 53≈77.

[+77] Wellhausen, 1893; Негря, 1981, с. 85≈89.

[+78] С. П. Толстое [1932] и Е. А. Беляев [1966, с. 77≈78] считали, что в Аравии начинали складываться рабовладельческие отношения, эту точку зрения поддерживал и А. Ю. Якубовский [Ист. Ир., с. 84], полагая, что в связи с завоеванием развитых стран арабы перескочили через рабовладение к феодализму. Дискутируя с этой точкой зрения, Л. И. Надирадзе [1960] показал, что в Аравии не наблюдалось тенденции к развитию феодализма. И. П. Петру-шевский [1966, с. 7≈11] предпочел неопределенное выражение "сложение нового общественного строя", Е. М. Жуков [1974, с. 29] без обиняков говорил о феодализме. Ср.: Негря, 1981, с. 21≈23; Грязневич, 1984, с. 8≈11.

[+79] Пиотровский, 1985, с. 155≈156.

[+80] Там же, с. 105≈107, 156≈166. Там же ссылки на необходимую литературу.

[+81] Fahd, 1968; Wellhausen, 1887; И. Калби, пер.

[+82] Fahd, 1968, с. 5≈6; Gräf, 1976, с. 114≈116.

[+83] Fahd, 1966; Пиотровский, 1981.

 

<< ] Начала Этногенеза ] Оглавление ] >> ]

Top