ILWE (синий)

       ...Есть много лиц, которые я никогда не забуду, и много голосов - пронзительных, глухих, исполненных страдания, надтреснутых, рокочущих как обвал. Есть голоса как медь и голоса как серебро, голоса как жесть, голоса как плеск листвы в дождь. Есть голоса полудня и голоса тьмы, есть голоса рассвета - они яснее всех. Я закрываю глаза - и все они обрушиваются на меня, повторяя Имя.
       У этого Имени есть лицо, единственное в своем роде. Я называл его лицом истины. Сейчас я называю его лицом судьбы. Это не злая судьба, хотя и печаль, и страх, и смерть пришли ко мне через нее. Та судьба, которую я выбрал с открытыми глазами - глядя в это лицо. Оно невероятно, никто из нас не был одарен такими лицами. Из совиных сумерек леса, из гранита седых пещер, из синих болотных огней слагается оно - золотое, как пламя, жесткое, как гранит, с глазами, полными сумерек леса. В этих синих сумерках горят золотые огни, блуждающие огни, огни неведомых земель. В золотом венце волос это лицо склонялось над моей колыбелью. Комья земли в тусклом золоте и копоть на его лбу - последнее, что я видел в жизни.
       Его красота всегда слепила меня, красота, в которой была некая неправильность, некий абсурд. Наш извечный канон - чернь и серебро - канон, воплощенный в королеве звезд, во владычице всякого света - опровергался в нем, истончался и лишался всякой силы. Это была случайная, никем не выверенная красота, красота ошибки.
       Впрочем, мне не дано описывать лица, тем более те, что я знаю с детства. У этого Имени и этого лица был голос. И здесь меня одолевает немота. Его голос - единственный, что не звучит в моих ушах, я не могу его вспомнить. На месте этого голоса в моей памяти зияет огромная дыра, словно гулкая шахта, куда падает моя тоска и мои воспоминания. Этот голос был для меня всем. Я помню, с чем сравнивал его в иные времена - но помню лишь собственные слова. Мой слух нем. Возможно все прочие голоса, что на разные лады шепчут его имя - и есть один голос, его голос, распавшийся на части, словно разбитый сосуд. Я не в силах их соединить. Не в силах услышать закатное, надломленное дождями и омытое ими кленовое золото его слов.

* * *

       ...Я встретил его в глухом коридоре, полном пепла - такого же тусклого, как и эти стены. Облик его был расплывчат, словно мы оба брели в густом тумане. От него исходило знакомое вечернее мерцание - глубокий пурпур, ушедший в синеву, цвет, в который окрашиваются небеса на востоке, когда запад гасит свои огни. Есть такие лесные цветы, забыл их название. И есть такие королевские мантии - о, я помню кто их носил. Поименно. Но не он. Он сам был мантией. Символом. Щитом. Знаменем. Нашей удачей.
       ...Если бы не этот свет, я убедил бы себя, что ошибся, что это морок, а сам он - живой - там, за Водой. Видимо, все это время я надеялся, что наши смерти имеют смысл, что они выкупят его, насытят чрево рока... Но рок наш движется всегда в одну сторону, и всегда - неумолимо.
       Я бросился к нему и повис на шее.
       - Резвая пташка до смерти птенец, - прошептал он, освободившись.
       - Почему ты говоришь шепотом, мой Лорд? - сказал я нарочито громко, чтоб побороть горечь. Его шепот под этими сводами означал нечто страшное, о чем я не смел и думать.
       - Потому что теперь я не могу говорить вслух. Привыкай.
       - Зачем?
       ...Дурацкий вопрос. Ясно, как день - голос к нему так и не вернулся. Не вернется. Мне стало холодно. Хотя здесь не положено мерзнуть или испытывать неудобство - тени неприхотливы.
       - Это Судья сказал тебе?..
       - Нет. - В его призрачных глазах сверкнуло нечто, похожее на сарказм. - Тот, кто взял его. По праву победителя.
       ...Вот, значит, почему он молчал все то время, пока мы проклинали свои цепи. Пока призывали звезды в свидетели своих бед. Пока утешали друг друга гремящими, пустыми словами. Пока оплакивали ушедших. Пока дивились его стойкости или его жесткости. Вот почему.
       - Прости, мой Лорд, - смешался я, отводя глаза. - Я думал, что ты молчал, чтобы подать нам пример.
       - Моя гордость не простирается столь далеко... - прошелестело в пелене. - Противник поступил со мной весьма изящно.
       Стены сузились, сжались клеткой - я не верил своим ушам. Значит, Враг может сделать с нами, что заблагорассудится... Ничто не вознаграждается. Ничто не возвращается. Ничто не забывается. Что обречен помнить мой Лорд, мне не ведомо, но сам я отдал бы многое, чтобы никогда не знать, как звук может треснуть, истечь из горла хрипом, змеиным шипением, клекотом и кровью, и прорасти тишиной. Не тишиной немоты, а тишиной сна, когда из говорящего рта не исходит ничего, ни стона, ни вздоха, и вслед за истекшим звуком истекает воля, и сама жизнь - и мой Лорд бесконечно падает в грязный истоптанный снег, во влажную жижу, подняв немую голову к ослепшим небесам - на колени, на локти, вниз лицом. Багровое пятно расползается возле его подбородка - но никто не в силах пошевелиться, мы скованы сном, лишенным милосердия. В этом сне уродливые тени волокут побежденного через мост, все по той же жиже, в которой тускло желтеют его волосы, словно следы полозьев - долгие, влажные, бесконечные. Никто не видит его лица, не знает, во что оно превратиться по ту сторону моста, никто не знает, жив ли он, потому что багровая лента не кончается, сочится вдоль полозьев. "Взять по праву победителя", - какое омерзительное правило... Но куда хуже - "взять навсегда". С кем угодно, только не с нами! Не на нашей памяти! Не в нашем присутствии! Враг может взять чужую волю - отлично, в этом виноваты те, чья воля столь слаба! Он может взять долголетие, доблесть, красоту, сам предвечный свет - в этом виноваты те, кто отдал, кто не распознал, кто поддался! Но мы-то! Мы - никогда, мы знаем Врага в лицо, мы гнали его с начала мира, и нас он может только убить. Мы бессмертны. Даже нашу жизнь он отнимет на время. То, чем мы осознанно обладаем - неотторгаемо...
       ...Какая самоуверенность.
       Наверное, я сильно побледнел. Думаю, даже сквозь призрак моей плоти это было заметно.
       - Похоже, ты сожалеешь, - произнес он, выбив на стене пальцами неслышную дробь. - Однако голос - это не потеря. Уж поверь.
       - Для меня это потеря, - мотнул я головой. - Потому что это не чей-то там голос. Это твой голос. Голос, которым ты поднял и привлек на нашу сторону сотни людей. И которые из-за него предоставили нам армию. Которая принесла нам победы. "Голос, который всегда звучит в моих ушах, когда я счастлив, - подумал я, - и когда несчастлив, тоже. Голос, который обещает то, что не в силах исполнить даже Судья. Который разрывает круги судьбы. Расширяет стены. Навевает грезы. Покоряет. Это оружие, - подумал я, - и ты, мой Лорд, отлично об этом знаешь. Иначе ты никогда не пошел бы на Врага, вооружась только им. Ты взял бы в руки сталь. Как все прочие. Впрочем, они тоже не выиграли своих битв".
       - Разве? - призрачные пальцы сплелись около рта, обнажив на запястьях страшные, знакомые следы. - Я был лучшего мнения о себе. Соблазнить людей приятным голосом - довольно сомнительное достижение.
       - Но никто другой из нашего народа не сделал и этого. Не сделал ничего.
       - Ты преувеличиваешь. Это была случайность... Неизвестно, чем она обернется в итоге.
       "Я ничего не знаю о нем, - понял я, впиваясь глазами в знакомые черты. - За все эти годы я так и не нашел для него достаточно времени".
       Это было плохо. Обидно. Неправильно. Штатная робость ворочалась в груди, являя свои типовые стороны. В нем кровь верховного Короля, что никогда не покидает своих владений за гранью моря. Особая кровь поколений Владык, сотни лет смотрящих на мир немигающими глазами. Свет Благословенного края, впитанный кожей. Судья, которого он - страшно подумать - видел не только здесь, а еще раньше, просто так, запанибрата, с которым общался на пирах и полянах, и от которого мог набраться чего угодно. Даже Неназываемый, Проклятый, Лишенный Имени - и тот ему знаком не понаслышке. Еще в те времена, когда Имя было при хозяине...
       А я родился за Водой. И не знаю другого короля, кроме моего лорда. Конечно есть у нас другие короли - те, что носили синие мантии и серебряные щиты, те, что и сейчас подымают где-то свои знамена. Но среди них нет никого, кого бы я любил.
       - Слишком многие любили меня в жизни... - прошептал он, покачнувшись к стене. Смертельная усталость была в его шепоте. Но проницательность осталась прежней - она, похоже, только возросла с умалением его тела. - Или хотели любить... А я всю жизнь мечтал об одиночестве.
       Я молчал. В его словах было противоречие. Хотя здесь лгать запрещено. К тому же, ложь невозможно скрыть.
       Вот он стоит, прислонясь к камню - прах среди праха, сизый пепел медленно кружится, падает на узловатые руки. Пустопорожние разговоры, от них и впрямь можно утомиться. Всегда я веду с ним пустопорожние разговоры... Мне, действительно, не интересны люди, не интересно, кто - мы или они - будут платить за то, что дороги наши скрестились, не интересно будущее мира, не интересно, каков его предначальный или конечный смысл - я практик, и живу сегодняшним днем. Он не может не знать этого, и оттого беседы наши пусты. Мне неизвестно, что занимает его мысли. Мне важно другое - чтобы мой лорд ни в чем не знал недостатка. И я знаю, что он не создан для одиночества. Иначе я не запомнил бы его беспечальным. Окруженным толпами. Царящим над ними. Ему это было по душе, он никогда не выглядел затворником. Даже здесь я ясно различаю золото его волос - я знаю, как горят они в свете факелов и лампад, на пирах, балах и военных советах, когда он поглощен десятками приверженцев. Как горят они под солнцем, когда он несется на коне в толпе сородичей на охоте или в бою. Как горят они в свете костров, когда сотни глаз смотрят на него - поющего над сумерками. Даже там, в подземелье, в свете огарка, а позже в случайном блике из-под каменной двери они горели. Единственное светлое пятно. Не может быть, чтоб он не знал. Случайных даров не бывает.
       - Ты прав, всю жизнь я окружен толпами... я их заложник. Мне всегда не хватало времени на самое важное. А ведь было что-то важное... но я так и смог приблизиться к нему вплотную.
       ...Только сейчас я понял, что все это время говорил вслух.
       - Что может быть важнее, мой Лорд, чем то, кем ты был для нас? Кем являешься всегда? Ты основал могучее королевство...
       - Я ушел в пещеры. Только и всего.
       - Они неприступны!
       - В этом честь их строителей... Что королевство?.. Кто будет ему защитой? Свой главный бой я проиграл.
       В груди у меня заныло, хотя я все помнил и приготовился еще там - за Водой. Я знал, что он непременно скажет это. Когда-нибудь. По его глазам всегда было видно, что уж кто-кто - а он смеет смотреть в лицо краху.
       - Но ты пошел, мой Лорд, и ты вышел на этот поединок! Неужели это не самое главное - решиться выйти, даже не имея надежды?
       - Но я имел надежду... И это самое печальное. Вы тоже ее имели. Это хуже всего.
       ...Его шепот гремел в моей голове.
       - Мы пошли не из-за надежды, - сказал я, - а потому, что дали тебе слово. Потому что пойти было лучше, чем остаться.
       - Есть разная верность... - он сел у стены, положив голову на руки, и было неизвестно, что ищут его глаза сквозь синюю пелену за моей спиной. - Я тоже дал слово, слово верности моему народу, которым я правил. Не могу понять - почему я отрекся от него столь скоро? Хода единых сумерек хватило, чтобы я бросил всех, кто верил мне... - На его призрачном горле расцвела черная, поспешная рана - и я понял, что не знаю, какой смертью умер он сам.
       - Каприз Лорда священен для его народа, - перебил я. - И цену этой верности ты видел сам.
       - Да, я видел эту цену - и она гораздо выше, чем кажется... Она огромна. Моя страна осталась как была... А могла бы перестать существовать. Это то немногое, что согрело мою душу там... там.
       - Мне это недоступно, - признался я. - Твоя страна и ты - для меня одно и то же. Готов биться об заклад, что я прав, а ты ошибаешься, думая, что страна наша осталась, как была...
       - Ненависть не стареет, - вдруг сказал он, сжав кулак, - годы проходят, меняются светила, а она не стареет. Как и мы. Ничто не меняется. Ничто не прощается. Ничто не забывается, - тут его губы исказились, и в углу их тоже обозначилось нечто призрачное, черное, отчего я отвел глаза. - А бремя обетов с годами лишь растет. Ужасен выбор между ними, когда они в споре - любой шаг будет ущербен... И я слишком долго не хотел этого знать. Я хотел всего лишь одиночества и тишины. Которой у меня никогда не было. Я хотел слушать землю. Слушать ветер. Слушать воды. Слушать свет. Как он звенит на своих дорогах - в лучах звезд, в закатных бликах стекол, в сотне рассветных искр, в глади льда, в зное полудня. Но слышал лишь крики гнева. И под звездами, и на льду, и в полях полудня... Я покинул обесчещенный берег - и не обрел покоя. Я ушел под землю - и не обрел покоя. Я скрылся в леса - и не обрел покоя... Нельзя быть в покое, когда продолжается война. Нельзя быть посторонним. Это почти предательство... И я, и мои сородичи - чего бы они не желали - всегда вынуждены... Я поехал с ними на ту охоту, чтобы услышать тишину. Мне даже удалось отстать и запутать следы, я обманул моих попутчиков. Но леса были уже заселены. Я встретил там людей. Роковая случайность... Но знаешь, что самое удивительное? Они молчали. Ни одного крика гнева не было в их сердце. Они были совершенно чисты. Они спали. Глаза их были открыты - но они спали. Мне показалось, что я спасен.
       "А наша летопись говорит об этом иначе, - чуть не сказал я, - в ней сказано, что ты искал их намеренно, дабы научить правильно разбираться в жизни и военной ситуации".
       - Я не знаю, что снилось этим людям, пока я говорил с ними, - развел он руки. - Я пел им от радости, от полноты. От тишины. В тишине... Я мог пробыть с ними столетие. Но мой долг звал меня обратно. И когда я поднялся - они пошли за мной. Видимо, я не оставил им выбора... Ты прав. Я искал покоя - а создал армию... Они были как дети. И в тот момент, когда они поднялись - тишина закончилась. Впереди был только гнев... В том числе и мой собственный...
       ...Закрыв лицо руками, он сидел довольно долго. Полностью выступив из небытия. Закатный свет омывал его, как воды. Наверняка он именно в таком облике беседовал с Судьей. Я ощутил большую гордость за своего лорда.
       - В конце концов, мой Лорд, мы сделали то, что сделали, - подытожил я. - Пусть у кого-нибудь это получится лучше. Я уверен, что сказители и певцы баллад за Водой уже соревнуются, кто лучше воспоет твою историю. Ты станешь украшением пиров и турниров.
       - Ничто не меняется... - опустил руки мой Лорд, - теперь я буду вынужден сидеть здесь вечно. Потому что если когда-либо я выйду на свет - скрыться там мне будет некуда... если ты прав. - Он неожиданно рассмеялся, и на душе у меня потеплело.
       - А Валинор?
       - Валинор... Он никогда не будет прежним. Я окажусь там призраком среди живых. Или живым среди призраков... Потому что того, что меня гонит вперед - до сих пор - в Валиноре нет.
       - Зато там довольно тихо.
       - Ты думаешь? Там на берегу даже камни исполнены гнева, мне кажется - я и отсюда слышу, как они кричат.
       - Тебе не угодить... - начал было я и осекся. Я понял.
       - Это из-за нее? - прищурился я.
       - Из-за нее? Возможно.
       Возможно! Совершенно ясно, в чем тут дело. Он опасается, что она не дождалась. Или что он - не дождался. Что увидит ее - призрака среди призраков, и его жизнь превратится в застенок. Я, надо сказать, никогда не относился к ней с трепетом. Судя по всему, не очень хороша собой. Потому что соперников у моего лорда не было. Наверняка весьма самолюбива, потому что изводить его она начала еще там, в Тирионе, они даже не обручились. И - главное - она его не любит. Потому что те, кто любили, пошли через лед. Жены, сестры, возлюбленные - пошли. А эта осталась. По-моему, она его недостойна. Поэтому, честно говоря, за Водой я о ней знать не хотел. Особенно в часы, когда посреди веселья мой лорд уходил к себе и сидел там в темноте - лишь по запаху тех лесных цветов, у которых я забыл название, можно было понять, что он там, - сидел и думал о ней. Он привез с собой ее безделушку - широкую ленту, или пояс, каких у нас никто не носил, и, сидя в темноте, наматывал на руку. И когда этот авантюрист пожаловал к нам - его басня пришлась как нельзя более кстати... Откуда я знаю - может, он и пошел потому, что знал о смерти. Чтобы так или иначе вернуться на этот берег Воды. Но, видно, теперь сомневается. Правильно.
       ...Пепел падал сейчас крупными синими хлопьями, и все в нем казалось иллюзорным, даже наши речи. Мы сидели на полу, в точности также, как за миг до ухода, и также молчали. Все, что я хотел бы сказать ему - что мир за Водой без него осиротел, и что я в общем-то рад, что я сам осиротел только наполовину, - я так или иначе уже сказал, а то, что я хотел спросить - о Власти Врага и его чарах, их природе и действии, и смерти моего лорда - не решался. Лорд мой медленно угасал, но я уверен - он слышал каждую из моих мыслей.
       - Время истекает... - долетел издалека его шепот. - Перед долгой тишиной... Я отвечу тебе на любые вопросы, меллон, если хочешь... Поскольку вопросы - это наша несвобода.
       Я решился сразу. Потому что он был прав.
       - Почему, мой Лорд, ты погиб из-за этого проходимца? Ведь сейчас он наверняка уже мертв - но не здесь, здесь таким не место! Зачем ты сделал это? Разве твоя клятва призывала тебя менять свою жизнь на его?
       - Клятва - это всего лишь прихоть судьбы... Он не просил меня идти с ним. Он был напуган, разгневан и влюблен. Он не знал, какая помощь ему нужна... Но пока он говорил - передо мной предстали все они - кому я пел в глуши и кто умирал за нас, словно это их одарили бессмертием. И дело не только в этом... Мы рождаемся говорящими, мы ценим слово и тратим на разговоры вечность. Это не самые пустые разговоры и порой прекрасные слова... Они же рождаются немыми и ценят действие. Пока мы говорим - они действуют. Потому что их век неизмеримо короче... Я грезил наяву. В своих пещерах и своих лесах, где меня не покидала тревога. Я пожинал тревожные, суетные видения, из которых не смел вырваться. Он пришел - и разбудил меня. Это был миг ясности. Миг полного, совершенного одиночества. Я словно переступил некую черту...
       - И ты не сожалеешь?..
       - Только о том, что моя жизнь, как ни украсят ее певцы баллад за Водой, на деле - сплошная нелепость. Она нигде - ни на этом берегу, ни на том - не имела никакого смысла. Она не принесла ни одного плода и никого не обогатила... Разве что Врага. Все, что я строил - разрушено или будет разрушено... Словно на мне особый, личный рок... Иного свойства, что на Первом Доме... У меня был выбор - один-единственный раз. Здесь. Остаться и сделать счастливым хотя бы одно существо. Но я выбрал другое - и теперь все горит в моих руках. Нельзя предавать своего сердца.
       - Почему же ты не стремишься к ней сейчас?
       - Потому что рок наш движется только в одну сторону. Дважды в реку не войти. Она будет несчастна.
       - А ты?
       - Я... любить всех нам подчас проще, чем одного.
       Что-то неправильное и ненормальное было в его словах. Словно его коснулось искажение. Я никогда его таким не знал. Он говорил чужие, тревожные слова. Он же был нашей надеждой, нашим щитом. В его руках была правота! На него равнялись, как на знамя. Его надежды хватало на всех, она пьянила - и потому у него никогда не было недостатка в вассалах. Они присягали не власти и не силе - своей надежде. В его закатном пурпуре все они были счастливы. Свет Благословенного Края шел от него, хотя я не был в Благословенном Краю. Но любой из нас знает его еще до рождения. Неужели это - последствия?..
       - Что сделал с тобой Враг? - спросил я резким, дрогнувшим голосом.
       - Теперь это вряд ли имеет значение...
       Лицо его стало совершенно серым, как зола, он таял в пепле, и я ощутил гнев. Алый гнев, от которого руки мои вдруг налились плотью и сразу затосковали по оружию.
       - Что сделал с тобой Враг, мой Лорд? Клянусь площадями Тириона - я выйду отсюда, чего бы это не стоило - выйду, и он пожалеет, что воплощен!
       - Оставь клятвы, меллон, они всегда кончаются кровью, круги судьбы и так красны... Ты хочешь знать о чарах Врага?.. Хорошо... Чары его - отчаяние. Они - тюрьма, которая становится домом, потому мысль о побеге или освобождении кажется кощунственной. Это уютное, родное отчаяние - им можно даже гордиться... Понимаешь меня?
       - Нет, мой Лорд, - ответил я, хотя именно этот ответ был для меня важнее всего. Но я не понимал. Я знал отчаяние - огненное, опаляющее, смешанное с гневом и безрассудством, отчаяние, ведущее к подвигу или крику скорби. Но отчаяния, ставшего домом, я не представлял.
       - У меня в сердце ледяная игла, - сказал мой Лорд. - и холод от нее разрастается медленно, но неумолимо. Мир выцвел, остались только тени. Нет ничего, достойного внимания... достойного значения... хотя сожаления остались. Это мысль, лишенная огня. Холодная мысль. Мысль, которой знакомо презрение. С такими мыслями не поют и даже не говорят, поскольку слова леденеют... поэтому потерю голоса я принимаю как благословение. Он мне не нужен.
       Ужас постучался мне в грудь. Вот, значит, как платят наши лорды за право встать один на один с Врагом. Они - избранники - умирают не так, как мы, для которых смерть - лишь ожидание. Мы просто падаем в траву со сталью между ребер, и даже в плену Врага мы просто умираем, Враг не властен остановить наш уход. Никого из нас он не преследует за чертой Воды. Он не тратит на нас силы. Он расходует ее на наши знамена.
       - А Судья? - прибег я к спасительному имени. - Что он решил?
       - Судья предложил мне помощь... Но по некоторым причинам я вынужден от нее отказаться.
       - Это твое слово, мой Лорд, и ты всегда выбираешь без советчиков, но...
       - Благодарю, меллон, но я выбрал. - Его размеренный шепот был непререкаем. - Это моя битва. Битва в тишине. Бороться с Искажением можно по-разному, мечом, словом, стойкостью, кровью - бороться снаружи, за Водой... Но я несу печать Врага внутри себя, и я хочу биться с ним именно так, пока за одним из нас не закроются двери ночи. Никто из моих соплеменников никогда не пытался смотреть на Искажение как на болезнь, которая точит нас изнутри, а не снаружи, никто не сходился с ним в таком бою - этому меня научили люди. Они не имеют той надежды, что имеем мы, и не знают ее - они борются с Искажением потому, что так велит им наш Закон. Они борются с отчаянием наощупь, в слепоте, безуспешно... Но сам я знал надежду.... Она говорила, что Враг не всемогущ.
       - А что предложил тебе Судья? - не унимался я, поскольку пол ушел у меня под ногами и я жаждал опоры.
       - Сады... сады...сады... Судья предлагает ту тишину неведения, которую я всегда искал, и покой, но, к сожалению, власть его запоздала. Он знает это, и потому не произнес того, что зовется "приговором".
       ...Пепел помутнел, измельчился, и стал почти неразличим. В пелене его, как в чаду, я смотрел на моего Лорда и чувствовал себя немым. Я четко осознал, что могу потерять его навсегда - невозвратимо - если отчаяние раздавит его - и собственное бессилие жгло мне руки. Лучше бы все было, как заведено. Но мой Лорд переступил черту...
       - Не слишком ли ты горд, мой Лорд, чтобы отвергать назначенное нам? - пробормотал я. Я не ждал ответа. Если бы он говорил вслух, его голос смягчил бы смысл сказанного. Самые страшные вещи из его уст всегда звучали легко. Теперь же мне казалось, что я разговариваю с бездной.
       ...Тишина. Ни шепота, ни шороха. Хотя я видел - он все еще здесь. Расставаться дважды - это плохо. Несправедливо. Как он мог? Ведь он мой Лорд, он не может отречься от своего права. От своих соратников, от своих друзей. Уйти в свое одиночество - воистину незримый мир - и, может быть, сгинуть в нем навсегда... Если бы я знал, в чем его истинная нужда - я создал бы для него каменный заслон - у него были бы тишина и покой, необходимые каждому певцу, гнев катился бы мимо него - если бы я знал! Но я опоздал. Певец уподобил свой голос клинку и сломал его. Певцом он больше быть не сможет. Теперь я ничего не понимаю в том, что он затеял, но без него - куда мне идти?
       - Что я могу сделать для тебя, мой Лорд? - встал я. - Могу ли я что-то сделать?
       - Подойди, - произнес он, поднимаясь и на миг выступив из мглы. Его чеканное лицо было как лед - и прежде, чем я догадался, он провел тыльной стороной ладони по моему лбу, словно стирая его. Никто при мне так не поступал - но каждый знает, что это за жест. Это лишение вассалитета. И хотя прикосновение его было бесплотным - свет в моих глазах померк.
       - Я больше не лорд тебе, меллон. Прости, что не сделал этого раньше. Наверное, помешали цепи... - он пошутил, конечно, но мне было невесело. Мне было очень горько. Потому что я понял, что не знаю, какие цепи он имеет в виду.
       - И что теперь, мой... меллон?
       - Теперь прощай.
       - Что мне сказать ей, когда ожидание завершится?
       - Ничего.

       ...Поэтому, госпожа моя, я ничего вам не говорю. Я даже не прошу прощения. Вы, разумеется, достойны его. Я ничего не знал. Вы очень на него похожи. Вы слушаете тишину. В которой порой, издалека, из-за пелены и предельной границы, доносится до вас его золотой, вечерний, пьянящий, навсегда потерянный для меня Голос.