Реклама

Na pervuyu stranicu
Kaminniy ZalKaminniy Zal
  Annotirovanniy spisok razdelov sayta

Приложение 4
к Хронике деяний эльдар и атани

      Название этой повести в известной мере условно, поскольку сюжет ее связан скорее с Гилнором, чем с Гельмиром и Гвиндором. Написана повесть на нолдорине, автор неизвестен.

Перевод на современный язык - К.Кинн, А.Хромова

Повесть о Гельмире и Гвиндоре

      Мало что можно рассказать о временах покоя и довольства. И когда приходят лихие времена войн и бедствий, помнится лишь, что было некогда иначе. А как - не сказать уже, ибо горести выжигают в душах глубокие следы, и боль кажется сильнее, чем былая радость. Лишь то вспоминается, что принесло радость такую сильную, что сравнялась она с горестью, такое блаженство, о каком говорят - "до боли". Потому нет в повести сей рассказа о днях беспечальных, а лишь о годах бедствий.
      О тех повествует она, кто изведал горький удел раба, кто страдал в темницах Моргота, во мраке без света и без надежды.
      Жил в Нарготронде нолдо именем Гвилин. Был он мудр и отважен, и в чести у короля Финрода. Два сына было у него - Гельмир и Гвиндор. Были они близнецы, сходные обликом как два листа с одной ветки.
      Случилось же так, что Гвиндор полюбил Финдуйлас, дочь Ородрета. Прекрасна, как летнее утро, была Финдуйлас, и светла ликом. И назвал ее Гвиндор Файливрин, что значит - отблеск солнца в водах Иврина. Сердце Финдуйлас обратилось в Гвиндору, и так радостна была их любовь, будто не в сумраке Средиземья, но в свете Блаженного Края расцвела она.
      Но грянула Дагор Браголлах, и в битве той сгинул Гельмир, и никто не знал, погиб ли он в огне Моргота или остался жив, и каков удел его. В те годы изведали эльдар горечь поражений и утрат, и мирные времена ушли навеки.
      Спустя же недолгое время пришел к королю Финроду Берен сын Барахира, и ради клятвы своей и из-за козней сынов Феанора оставил король Нарготронд и ушел прочь, и погиб в темницах Тол-ин-Гаурхот, которая раньше звалась Минас Тирит, и стены которой он сам и возводил. И как повествуется в "Песни о Лэйтиан", Берен и Лютиэн пришли в самый Тангородрим, в сердце мрачного царства Моргота, и тот был повержен на своем троне. Берен же и Лютиэн восстали из мертвых волею Владыки Судеб, ибо из оков железной короны исторгли они Сильмарилл. Тогда воспряли эльдар и эдайн духом, и так говорили: "Один лишь воин и возлюбленная его одолели силу Врага!" И стал Майдрос собирать войска, дабы испытать еще раз силу Моргота, ибо надеялся на победу. Ородрет же сказал, что ради предательства Келегорма и Куруфина не будет между Домом Финарфина и сыновьями Феанора ни дружбы, ни союза, и не откликнулся на призыв Майдроса. Но Гвиндор сказал: "Государь! Дозволь тем, кто желает, идти со мною в грядущую битву. Ибо горечь в сердце моем и месть".
      "Да будет так, - сказал Ородрет. - Но войско Нарготронда не встанет под знамена Союза Маэдроса".
      И собралась дружина, и вышли они на бой под лазурно-серебряным стягом Фингона, Верховного Короля Нолдор.

* * *

      - Этого! - указующий перст ткнул в высокого темноволосого эльфа. Тот поднял голову и указчик попятился. Не у всех эльфов глаза горят этим прожигающим до костей огнем, но и у огнеглазых редко бывает такой взгляд. Человек в черном повернулся к надсмотрщику и спросил, скрывая страх:
      - Кто таков?
      Орки-надсмотрщики звали его между собой Упрямец. Взятый в плен в Огненной Битве, он трижды пытался бежать. Его не убили только потому, что он был мастером-камнеделом, а таких Властелин не велел убивать и даже калечить. Но и работы от него было добиться тяжело. Когда он собрался бежать в первый раз, то притворился, что согласен. Несколько недель не было раба более усердного и покорного. И более угодившего Властелину. Ибо Гельмир сделал прозрачный кристалл, сиявший голубым пламенем - "феаноров светильник". Тайну таких светильников знали немногие, и ценность раба сразу возросла. Однако он тут же попытался бежать. И надо заметить, был близок к успеху. Но ведь эльфа, известное дело, легко поймать в ловушку. Надо только знать, какую приманку туда класть. Вот и беглец с драгоценным светильником свернул в тот коридор, откуда доносился жалобный плач. Да только кроме девчонки там сидели еще и орки.
      Потом он снова пытался бежать, и снова был пойман, и едва не умер под пыткой. И едва оправившись, бежал снова. Его держали отдельно от других пленников, только на работу в шахты водили вместе со всеми. И он, кажется, предпочитал гордо страдать, чем делать для Властелина свои лампы. Словом, упрямей его не было раба в этих шахтах. И вот теперь его вытолкнули вперед.
      Человек в черном спросил у другого, чье лицо пряталось под капюшоном:
      - Ты знаешь его имя?
      - Да, господин, - еле слышно ответил тот.
      - Кто он?
      - Гельмир сын Гвилина из Нарготронда.
      Человек вдруг улыбнулся одними губами, а мертвые глаза смотрели все так же в пространство, отчего лицо его стало ужасным.
      - Этот подойдет.
      По его знаку еще двое людей, в вороненых кольчугах, с изогнутыми длинными мечами, заломили эльфу руки за спину. Гельмир попытался было сопротивляться, но с равным успехом он мог бы попробовать пройти сквозь гранитную стену. Его поставили на колени.
      "Вот и все, - подумал он с тайной радостью. - Я так устал." И он не стал сопротивляться, когда один из воинов запрокинул ему голову назад. Человек с мертвым взглядом сказал что-то на незнакомом языке, и перед глазами блеснул кинжал. Это было последнее, что он видел.
      Он даже не потерял сознания. Он слышал голоса вокруг, свист бичей, звуки ударов, и знакомый голос, позвавший его по имени. Но все это уже ничего не значило. Багровый туман заполнил все вокруг, и он плыл по его волнам, и огонь боли выжигал его мозг. Потом лица коснулось что-то прохладное, и боль понемногу отступила. Остались только багровая тьма и вкус крови на губах.
      С него сняли оковы, и куда-то повели. Люди, не орки. Посадили на коня - в высокое жесткое седло, которое больше мешало. Ему было все равно.
      Нестройные выкрики и лязг оружия остались за спиной. Впереди была тишина. Легкий ветерок донес оттуда благоухание весны и ласково коснулся лица. Гельмира толкнули вперед, он сделал неловкий шаг и упал. Попробовал подняться, но чья-то сильная безжалостная рука не позволила ему.
      Когда закричал глашатай, Гельмир вдруг понял, что сейчас умрет. И смерть его не будет легкой. Всем сердцем он желал, чтобы они, там, на стенах, не двинулись с места. Ведь какой бы ни была смерть, она принесет ему избавление и тишину Чертогов Мандоса. И все же он закричал, когда меч опустился в первый раз...

* * *

      Они стояли на крепостном валу, а внизу кишело черное воинство - точно волны прилива, подкатывалось оно к стенам Барад Эйтель. Орки выкрикивали оскорбления, размахивали мечами - но крепость молчала, и враги притихли, устрашась безмолвной угрозы. Долго стояли они так, глаза в глаза, но вдруг толпа расступилась, и вперед выехали несколько черных всадников, под белым флагом, будто на переговоры. Это были люди, не орки. Конечно, с орками эльфы разговаривать не станут... Люди спешились. Один из всадников не спешил слезать с коня - его грубо сдернули с седла и вывели вперед. Это был эльф. У него были выколоты глаза.
      Эльфы и до того стояли молча; теперь же наступила мертвая, оглушительная тишина. Даже ветер, что дул с утра, и тот улегся. И в этой тишине, прежде, чем заговорил вражеский посланник, Гвиндор услышал, как принялись взволнованно перешептываться стоящие рядом эльфы из Нарготронда. Гвиндор обернулся к ним и увидел, что все смотрят почему-то не вниз, а на него. И почему-то все, с кем он встречался взглядом, поспешно отводили глаза. Гвиндор снова посмотрел вниз, на того, слепого. Сперва он не узнал его. Потом узнал - но не поверил. Потом конь почему-то вздыбился и захрапел - Гвиндор понял, что бессознательно натянул поводья до отказа. Это был Гельмир. Он не сразу узнал его. Они были близнецы, Гельмир и Гвиндор. Но Гельмир был мастер, художник, певец. А он, Гвиндор, был прежде всего воином. Ну, и еще немного - мыслителем. Любил древние предания, мудрые беседы. Но воины были нужнее.
      Мать их погибла в Хелкараксэ. Отец души не чаял в своих близнецах, и одинаково любил обоих, но после Дагор Браголлах Гвиндору все казалось, что отец не может ему простить, что вернулся - он, а Гельмир остался там, на поле брани. Ах, если бы он и впрямь погиб тогда!
      А теперь высокий человек, затянутый в черное, вывел его брата вперед. Гельмир ступал неуверенно. Споткнулся, упал на колени, хотел подняться, но человек ткнул его кулаком в плечо, и Гельмир покорно застыл, опустив голову.
      - Смотрите, это ваш родич! У нас дома таких много, но если хотите повидать их, поторопитесь: когда вернемся, мы со всеми разделаемся так, как с этим!
      Гельмира пнули сапогом в спину - он упал ничком, - развязали руки... Гвиндор смотрел и не мог пошевелиться, как в страшном сне. Гельмиру отрубили руки и ноги - он вскрикнул только один раз, а после молчал. Еще один взмах меча - и предводитель поднял за волосы отрубленную голову. Губа закушена, лицо искажено смертной мукой... Пустые глазницы смотрели, казалось, прямо в глаза Гвиндору. Ему показалось - мир перевернулся. Душу опалило яростным ледяным пламенем. Он что-то крикнул - и ринулся вниз с откоса.

* * *

      Самой битвы он не помнил начисто. Очнулся в каком-то темном коридоре. Он стоял на коленях, четыре орка держали его, заломив руки за спину, а пятый стоял перед ним - лицом к лицу.
      - Предводитель ихний, похоже. К Владыке его, а там - как он распорядится.
      Подошел человек в черном. Посмотрел.
      - Это - все? А где остальные?
      - Перебили остальных.
      - Зачем? Владыке рабы нужны!
      - Так их же не возьмешь, они бьются как бешеные, наших сколько положили! Одного и то еле скрутили. Зато предводителя.
      - Предводителя? Да, похоже. Эй, ты, как тебя зовут?
      Гвиндор исподлобья посмотрел на черного и ничего не ответил.
      - Отвечай, когда спрашивают! - тяжелый удар заставил эльфа откинуть голову, его шатнуло назад, на орков. - Понял, эльфийское отродье?
      Гвиндор был весь изранен, но это было куда хуже - унижение ранило глубже и больней. "А Гельмир это терпел. Пятнадцать лет..." Гвиндор выпрямился и плюнул кровью в лицо врагу. Тот шагнул назад, утерся и кивнул оркам. Гвиндора швырнули на пол.
      - Не калечить! - донеслось до него сквозь удары.
      Гвиндор не любил вспоминать, что было потом. И никогда никому не рассказывал. Те, кто через это не прошел - не поймут. А те, кто испытал на себе - тоже не любят воспоминаний.
      Но воспоминания приходили, приходили незваными. Дар эльфов - память. Но память может обернуться проклятием...
      Орки, швыряющие ножи в обнаженное тело, распятое на стене... Огненные бичи балрогов - слепящая боль, заставляющая выворачиваться наизнанку, заходиться в истошном крике. В эти мгновения он не помнил себя, и, если бы мог говорить - все, все рассказал бы, лишь бы пощадили... Но тогда он мог лишь кричать, а когда боль чуть отпускала - упрямо молчал, стиснув зубы и зажмурившись, и из-под век катились слезы. И тогда все начиналось снова... И, больнее боли, стыд, нестерпимое, смертельное унижение. Он слышал, что эльфам дано уходить по своей воле, если жизнь стала невыносимой, он пытался уйти - но кандалы словно сковали не только тело, но и душу: он не мог. И вращался, вращался огненный смерч боли, ужаса, смертной муки. Пока он не провалился в небытие.
      Очнулся он оттого, что чья-то влажная рука бережно касалась лба, век, губ. Открыл глаза. В слабом, красноватом свете ему сперва показалось, что над ним склонился человек. Напряг зрение, вгляделся - нет, эльф... Но разве у эльфов бывают седые волосы? И морщины - у рта, на лбу - словно шрамы...
      К губам поднесли край посудины.
      - На, попей, - ему приподняли голову - странный эльф был очень осторожен, но Гвиндор все же поморщился и с трудом сдержал стон. Только глотнув воды, он осознал, что умирает от жажды. Проглотил все, что было, даже не заметив. Откинул голову на подстилку:
      - Еще...
      - Нет больше. Ты уж потерпи, после этого всегда жажда мучает. Как они тебя, ах, гады...
      Над ним склонились другие лица, все эльфы, и почти все - такие же странные: словно пожилые люди...
      - А ты что, знаешь что-то, что они тебя так мучили? Или просто слишком отважно сражался? - спросил один.
      - Оставь, Финглор! - оборвал его тот, что поил Гвиндора. - Ты что, не видишь, он еле в себя пришел? А потом, вдруг он, избави Силы, скажет что ненароком - а если нас подслушивают? Идите-ка вы спать, я тут с ним один посижу. Идите, идите. На работу скоро.
      Лица исчезли. Некоторое время слышался шорох, потом все затихло.
      - Где я? - отчаянная надежда, что его спасли, что он у своих, рухнула.
      - В Ангбанде мы. В темнице. В каземате для рабов, - шепотом ответил эльф. - Тебя сюда приволокли без сознания. Сказали - к утру привести в чувство, чтоб со всеми на работу вышел. Но ты не бойся, мы что-нибудь придумаем.
      - Да нет, я пойду...
      - Куда! Лежи. Пойдет он... воды дают один кувшин на всех. Как тебя притащили, мы половину уже выпили. Ничего, утром еще принесут. Ты лежи, и постарайся уснуть. Светлые боги, ну что ж это такое, даже тряпок чистых нет - ожоги завязать! Ты лежи, лежи...
      "Утром" - так здесь называли время, когда всех поднимали на работу, - "утром" заскрипела дверь, ввалились два орка - один с котлом какого-то варева, другой приволок два каравая серого хлеба, тяжелого и сырого, как глина, и большой кувшин воды. Воду всю отдали Гвиндору - остальные только губы омочили. Есть он не мог. Вскоре дверь снова заскрипела, появился огромный орк с бичом.
      - На работу, вы, гниды ползучие!
      Узники покорно двинулись к дверям.
      - А этот чего разлегся? - орк направился к Гвиндору. Тот эльф, что сидел над ним ночью, встал на пути у орка.
      - Его принесли вечером. Сказали, на работу не гонять, пока не отлежится.
      - Врешь ты все! - свистнул тяжелый бич, эльф пошатнулся, едва устоял на ногах. - Сказано: на работу всем выходить! А кто тут больной-увечный, тех на свалку!
      - А вот попробуй! - спокойно ответил эльф. - Этот пленник, между прочим, очень силен, и мастер искусный. Загубишь его - отправишься на корм волколакам.
      - А че ж его в общую сунули, ежели он мастер искусный? - рявкнул орк, но уже как-то неуверенно. - Ладно, пусть валяется, дракон его сожри. Ну, пшел! - он еще раз стегнул эльфа бичом, тот бросился к двери, орк вышел за ним, дверь захлопнулась.
      "Неужели и к этому можно привыкнуть? Привыкнуть к боли... к унижению... к тому, что ты... раб, что поганый орк обращается с тобой, как... - Гвиндору не с чем было сравнивать, он раньше не знал, что можно так обращаться с живым существом. - А ведь этот эльф, он держался даже с каким-то достоинством! Значит, можно... Значит, и здесь можно остаться собой". И Гвиндор снова провалился в забытье. Еще два дня этот эльф - его звали Гилнором - не давал выгонять Гвиндора на работу. Грудью заслонял, принимал на себя удары бича - но орки отступали перед его спокойным голосом и уверенным взглядом. А по ночам (то есть вернувшись с работы - какие в подземелье дни и ночи!) Гилнор сидел над Гвиндором, поил его драгоценной водой (на второй день Гвиндор, сообразив, что из-за него вся камера второй день не пьет, попробовал было отказаться - товарищи ему такого наговорили... Гвиндор таких слов раньше не знал: у пленников Ангбанда сложился свой язык, и по-своему весьма выразительный), снимал боль легкими прикосновениями пальцев, и рассказывал. Он был странником из Дориата. Бродил по разным землям, любовался красотой мира... пока однажды не нарвался на шайку орков. Это было давно, еще во времена Великой Осады. Гилнору было что порассказать - и о здешнем житье-бытье ("Да что о нем рассказывать-то, сам скоро насмотришься..."), и о своих скитаниях. Много земель повидал он, дивных и чудных. Помнил он и Дортонион - тогда еще светлые сосновые боры, а не Лес Смертной Тени, - и Ард-Гален - зеленую равнину, не спаленную еще дыханием драконов и потоками лавы, бывал он и на востоке, за Синими Горами, встречался и с дикими эльфами, и с гномами, и с людьми - и не только с эдайн, давними союзниками эльдар, но и с теми, что лишь недавно пришли в Белерианд. Гвиндор, почти не покидавший пределов Нарготронда, слушая Гилнора, даже зaбывал о боли. Но сам Гилнор слушал еще охотнее, чем рассказывал. Здесь, в Ангбанде, дороже золота и серебра были весточки с воли. И Гвиндор рассказывал, а Гилнор слушал - слушал вести о бедствиях эльдар, и слезы катились у него из глаз. Потом он, опомнившись, мягко клал руку на лоб Гвиндору.
      - Довольно. Спи, набирайся сил.
      На третий день Гвиндор вышел на работу. И потянулись тяжкие, однообразные, беспросветные дни. Эльфы сильны, но силы их не бесконечны. А жизнь во тьме, без звезд, без солнца и луны, без радости, без смеха и песен, убивала их вернее побоев, тяжкого труда и скверной пищи. Они седели, старели - как стареют люди, прожив несколько десятков лет, а потом... Словно искорка угасала внутри. Они еще жили некоторое время - страшные живые трупы с потухшими глазами, - а однажды просто не поднимались по побудке, и тела их уволакивали на корм волколакам и драконам, если только товарищам не удавалось тайком зарыть их в какой-нибудь штольне.
      Гилнор был исключением. Он тоже постарел и ссутулился, как и прочие, но глаза его по-прежнему сияли ровным, тихим светом. Быть может, потому, что он всегда больше думал о других, чем о себе. Целитель он был - и умел врачевать не только тела, но и души. Мало кто из эльфов пел здесь - не хотелось осквернять любимые слова и напевы нечистым эхом подземных темниц - а Гилнор напевал за работой, и по вечерам, в камере, заводил песни - да так, что даже мрачноватый нолдо Индор подхватывал припев. А орки только злобно шипели, слыша светлые имена богов, вплетавшиеся в песнь, но почему-то не вмешивались. Может быть, потому, что однажды, когда один из орков вломился в камеру и заорал: "А ну, тихо! Молчать всем! Я т-тебя... тра-та-та-та-та!", Гилнор встал и, глядя в раскосые глаза, завел какую-то странную песню на непонятном языке. И орк как-то притих, отвернулся и вышел. И не ударил певца. И даже слова не сказал. Такой он был, Гилнор.
      Гвиндор сдружился со странником, и поначалу тоже держался. Но, видно, не было в нем той силы, что таилась в дориатском эльфе. Не мог он спокойно смотреть в глаза орку, размахивающему плетью. От меча в битве никогда не уворачивался, но то в битве, а тут - безоружному, беспомощному, - хотелось сжаться в комок, втиснуться в угол, укрыться... Он привык ходить по стеночке, глядя в пол, вжиматься в стену при каждом окрике... И однажды Гилнор сказал ему:
      - Уходить тебе надо. Пропадешь ты тут. Бежать надо, пока не поздно.
      - Как... бежать?
      - Тс-с! - Гилнор придвинулся ближе. - Бежать отсюда можно, только дело это опасное и трудное, не всякому под силу. А иные уже так запуганы, что и могли бы, да не сбегут. Таких, говорят, даже наверх выпускают, а они все равно от Ангбанда - ни на шаг, разве что прикажут им. Все им чудится, будто Враг на них смотрит, и все видит, и знает даже, о чем они думают. Из них-то, похоже, Моргот орков и делает. А тебе бежать надо, пока силы есть, а то зачахнешь тут или, того хуже, таким вот пуганым сделаешься.
      - А как?
      К побегу Гвиндора готовили всей камерой. Тайком насушили сухарей из серого хлеба, кто-то стянул у одного из стражников флягу с орочьим пойлом: пойло-то вылили, а вместо него налили воды на дорогу. Гилнор сумел перекинуться словом с кем-то из кузнецов-нолдор, и ему добыли синий светильник, из тех, что делали заморские мастера. Светильники эти сияли неугасимым светом, и не давали заблудиться в пути, ни на земле, ни под землей. Мастера-нолдор звали их "феаноровы лампы", а прочие - "gilran", "звезда пути".
      Когда Гвиндор снял темный покров со светильника, ему вдруг показалось, что это луна заглянула с небес в подземелье. Как радостная весть. Что-то до боли в сердце знакомое было в нем. Гвиндор провел рукой по чеканному серебру оправы и вдруг понял.
      - Что с тобой? - спросил Гилнор.
      - Его сделал мой брат, - ответил Гвиндор и надолго умолк.
      И вот однажды их погнали на работу в какую-то дальнюю галерею. Дальше тянулись другие штольни, но они были заброшены невесть сколько веков назад. Они уходили вглубь на много сотен шагов.
      Размахивая кайлом, Гвиндор все оглядывался в сторону пустых галерей. Ему вдруг стало страшно уходить туда одному.
      - Гилнор, - шепнул он, - а отчего ты не уйдешь со мной?
      - Ну как я уйду? - пожал плечами Гилнор. - Я ведь целитель, как же они тут без меня? Здесь я нужен.
      - Ты думаешь, там не нужны целители? Война идет, воины гибнут...
      - Здесь я нужнее, - мягко ответил Гилнор. - А потом, бегство одного как-то скрыть еще можно, но если уйдут сразу двое... Нет, Гвиндор, не уйду я отсюда. Поздно. Ты знаешь, - сказал он, помолчав, - когда я был в Гаванях, у мореходов, видел я там морских рыб, живущих на огромной глубине. Вода давит на них, и когда их вытаскивают на поверхность, они умирают, потому что уже не могут жить без этой тяжести.
      - Ну и что? - спросил Гвиндор, стараясь скрыть раздражение - подобные воспоминания показались ему ужасно неуместными.
      - Ну и вот, боюсь, я теперь как та рыба, - печально улыбнулся Гилнор.
      - Эльф не может привыкнуть к рабству! - воскликнул Гвиндор, почти в полный голос - и получил бичом от очутившегося рядом надсмотрщика.
      - А может, я уже не эльф? - тихо сказал Гилнор, когда орк удалился в другой конец забоя. Гвиндор посмотрел другу в глаза, порывисто обнял его, молча кивнул другим - и нырнул в узкий темный проход.
      Дойдя до поворота, он снял цепи - они были надпилены заранее, оставалось только сломать тонкую перемычку, - и достал лампу. Гилнор говорил - держи на юг, старайся никуда не сворачивать. Где юг - это он как-то чувствовал. Что ж, значит, на юг... Прощай, Гилнор. Прощайте, братья...

      Говорят, боль приходит и уходит, не оставляя следов. Может, это и так - если боль не сильная. Но если боль затмевает весь мир, так что не остается никаких чувств, кроме ужаса, и никаких желаний, кроме жажды смерти - такая боль не проходит бесследно. Остается память о боли. Остается томительный сосущий страх. Тем, кто этого не изведал - не объяснишь, а те, кто пережил это, не любят вспоминать - хотя помнят постоянно. И Гвиндор потом никогда не пытался объяснить что- то тем, кто свысока смотрел на него, согбенного и седого, тем, кто посмеивался над его страхами. Им, не видевшим, не пережившим, как понять - это?
      За пределами Ангбанда Гвиндор встречал лишь одного, кто изведал муки, равные мукам подземной темницы. Это был Турин. Пусть муки его были не телесными, а душевными - ему было не легче. Он мог понять. И они понимали друг друга - без слов. И общая боль и жалость друг к другу связали их дружбой, какой не ведают счастливые и беспечные. И тем хуже было то, что случилось потом...
      - Трус! - бросил ему Турин. Гвиндор дернулся, как под ударом бича. Вот оно... Сколько раз он угадывал это слово на губах королевских советников, но вот так, в лицо, при всех, трусом его назвали впервые. Он вскинул голову, посмотрел в горящие глаза человека.
      - Это не я трус, это ты - безумец, и отвага твоя безумна! Что знаешь ты, что знаете все вы о мощи Черного Врага? Тебе кажется, что ты уже одержал победу? Ты лишь обжег кончики пальцев на Черной руке! Да, она отдернулась - но лишь затем, чтобы вернуться и потушить пламя. Государь! - обратился он к Ородрету, который молча восседал на своем троне, безучастно наблюдая за спорщиками. - Государь, молю тебя, останови этого безумца! Вот, малым светочам подобны выжившие королевства нолдор - если же Враг проведает о нас, поднимется черный вихрь, что задует и последние искорки!
      Он снова обернулся к Турину.
      - Послушай, Агарваэн! Мало тебе пролитой уже крови? Не хочешь ли ты, чтобы тебя запятнала еще и кровь жителей Нарготронда?
      - Молчать, ты, жалкий червь Моргота!
      И Турин шагнул к Гвиндору и наотмашь ударил его по щеке. Все ахнули.
      Гвиндор отшатнулся, вскидывая руки к лицу, словно ожидая нового удара. Потом опомнился. Выпрямился. Стыд жег его расплавленным свинцом. Проклятая привычка въелась в плоть и кровь, стала сильнее его! Он выхватил меч - такое оскорбление можно смыть только кровью!.. И опустил его. Он увидел отчаянное лицо Турина. Такое же, как тогда. Когда Турин увидел перед собой убитого Белега. И жалость, пронзившая эльфа, оказалась сильнее стыда и гнева. Ведь он же безумен! Гвиндор медленно опустил руку и убрал меч в ножны. Так же медленно повернулся и пошел прочь из зала. Он очень старался держаться прямо, ему казалось, что он шагает ровно и уверенно - на самом деле его шатало. Эльфы поспешно расступались перед ним. И вдруг Гвиндор точно споткнулся. У дверей стояла Финдуилас, он встретился с ней глазами. Потом с трудом отвел взгляд и вышел.
      "Как он смеет, попрекать меня - этим!" И тут Турин напоролся на взгляд. Боль, недоумение. Бледное лицо искажено смертной мукой. Как тогда. И снова - он виной. Снова он, Турин, причинил боль другу. Другу, который спас его, который... Воистину, он проклят!
      Гвиндор вышел, а Турин все стоял, словно окаменев. Наконец эльфы зашевелились, заговорили. Король что-то спросил у Турина. Тот не слышал. Кто-то тронул его за плечо.
      - Пустите! Пустите меня! Я... Гвиндор! Гвин-до-ор!
      Гвиндор сидел на берегу, усыпанном галькой, уткнувшись лицом в колени. Ему уже не было больно, ему было - никак. И это было хуже всего.
      "Зачем я бежал из Ангбанда? Там можно было мечтать о светлых землях, о том, что когда-нибудь, может быть, я вернусь... И вот я вернулся. И - что? Я больше не воин. Никто мне не верит - а вдруг я шпион? Меня презирают - трус. О, эти бедные, неопытные дети! А Турин, которого я спас, зовет их биться с врагом, пред которым мы - что песчинка перед горой, и унижает меня. При всех. А Финдуилас..."
      Галька захрустела под тяжелыми сапогами. Только один во всем Нарготронде ходит так. Шаги приблизились вплотную, затихли. Прошло немало времени, прежде чем Гвиндор наконец поднял голову.
      Турин стоял перед ним на коленях, глядя в землю. Гвиндор долго глядел на него, потом тихо вымолвил:
      - Турин...
      Тот вскинул голову, заглянул в лицо - глаза полны слез.
      - Гвиндор... - виноватым шепотом. - Гвиндор, брат мой, прости...
      Гвиндор протянул руку и мягко коснулся плеча человека. Он не виноват. Судьба такая. Но сказать Гвиндор ничего не мог.
      - Понимаешь, я... Когда ты сказал, меня словно молния ударила. Перед глазами - пелена красная, и все. И не помню ничего, - Турин снова опустил голову. - Я так виноват перед тобой...
      - Но ведь ты прав, - сказал наконец Гвиндор. - Я трус. Я боюсь мощи Врага. Я уже не воин. Никто. Мое слово - как пушинка на ветру. Мне нужно было остаться т а м . Такой я здесь никому не нужен.
      Турин резко встал. Рывком поднял его, поставил на ноги.
      - Что ты говоришь! - в голосе его был ужас. - Что ты говоришь такое...
      И вдруг обнял эльфа. И Гвиндор не оттолкнул его. Ему хотелось надеяться на то, что эти сильные руки, так бережно подхватившие его, удержат, уберегут Нарготронд...

      ...Ородрет покачнулся, опустил щит, и неловко, боком, упал. Шлем откатился в сторону. Следом рухнул сраженный копьем знаменосец, и знамя укрыло обоих. Гвиндор вдруг почувствовал, что левая рука немеет, не в силах удержать щит, и увидел, что на плече кольчуга все же не выдержала удара секиры, и теперь из раны течет густая темная кровь. Он отбросил ставший непомерно тяжелым щит. Он не считал врагов, и меч его запел в воздухе, поражая их в своей смертоносной пляске. Потом что-то ударило его в спину ниже лопатки, и он покачнулся, и тогда пробившийся к нему смуглый косоглазый человек нанес сокрушительный удар изогнутым мечом. Гвиндор упал на одно колено, и удар пришелся вскользь. Он чувствовал, что теряет силы, что сейчас его просто сомнут числом. Снова плен, позор и унижение... Он рванулся, перехватывая меч двумя руками, и тут второй удар отточенного изогнутого клинка пришелся по раненому плечу. Эльф повалился наземь, под ноги оркам, но ему не дали упасть.
      - ...Гвиндор!
      Он открыл глаза. Над ним склонился Турин, в глазах - тревога.
      - Ноша за ношу - так, Турин? Но моя - принесла зло, а твоя - напрасна.
      Гвиндор попытался улыбнуться.
      - Я жалею... что спас тебя... Нарготронд стоял бы... и любовь моя... если бы не твоя гордость. Иди, спаси Финдуилас, - он закрыл глаза. - Только она стоит между тобой... и твоей... судьбой... Ради меня... спаси ее...
      - Гвиндор!!!
      - Иди же... прошу... тебя...
      Седая голова бессильно запрокинулась, разжались тонкие пальцы, державшие Турина за руку. Турин осторожно опустил на землю ставшее вдруг непомерно тяжелым тело. Взглянул на руки - они были в крови.

* * *

      Время шло. В подземельях Ангбанда времени не было: все сливалось в одну дурную бесконечность, но новые узники приносили вести с воли. Так пленники узнали о падении Нарготронда... о разорении Дориата и гибели Тингола... о падении Гондолина... о втором разорении Дориата - о горе! эльфы гибли от рук эльфов... И наконец пришла весть о гибели гаваней в Устьях Сириона. Ее принес высокий, угрюмый нолдо, которому было совсем не к лицу его имя - Гелион.
      - Я был с сынами Феанора, - говорил он. - Но когда дошло до резни, я бросил меч. Не мог я поднять руки на эльфов! Но и обратить оружие против своих, как сделали иные из наших, тоже не мог... Я не убивал, поверьте мне!
      Он отчаянно вглядывался в лица сидящих вокруг.
      - Мы верим тебе, - успокоил его Гилнор. - Но вести твои воистину горестны.
      - Это значит - завеса Тьмы сомкнулась над Эндором, - тяжело уронил Индор.
      - Нет! - вскричал Гелион. - Нет... Это невозможно! Великие валар... они не оставят нас!
      Все молчали.
      С тех пор, как ушел Гвиндор - и неведомо, то ли сгинул в подземельях, то ли попался в лапы оркам, то ли и впрямь спасся, - Гилнор ни с кем особенно не сходился, пока к ним в камеру не притащили Митласа. Его именно притащили: распахнули дверь, и два орка швырнули барахтающееся, встрепанное существо аж на середину камеры. Существо тут же вскочило на ноги и завопило, обращаясь к оркам, очевидно, продолжая монолог, начатый еще за дверью:
      - Что, не нравится, черепахи волосатые? Когти отрастили, так думаете, все можете, да? А видел я вас...
      Орки не стали дожидаться, пока нахал уточнит, где именно он их видел: выругались и захлопнули дверь. Существо пригладило взлохмаченные серебристые волосы, огляделось и сказало:
      - Ну, здравствуйте.
      Его звали Лоннар, но за слишком уж светлые, пепельные волосы прозвали Митлас. Он был из народа Хадора и жил со своими родичами немного северней Нан-Татрена. Ему было семнадцать лет, и это был его второй, не то третий бой. Его даже не ранили - так, попало мечом по шлему, шлем - в сторону, сам Митлас - в обморок. Все это он выложил сразу, одним духом, сопровождая рассказ выразительными жестами.
      - А почему тебя не к людям посадили, а к нам? - спросил Гилнор.
      - А! - махнул рукой Митлас. - Я их довел до белого каления, пока они нас сюда гнали. Там ведь не только орки были, люди тоже. А я по-ихнему хорошо говорю, на вэстха, это вастаков язык, ну и на орочьем немного.
      Да, язычок у парня был острый, и уж раздразнил он их, верно, сильно. То-то правую руку оберегает и скула рассажена чем-то твердым - рукоятью меча, скорее всего.
      - Так они решили - вот смех-то! - что к эльфам отведут, чтобы я, значит, боялся. У эльфов, мол, и глаза страшным огнем горят, и люди их волшебства боятся. А того не знают, дурни мохнорылые, что мы спокон веку с эльфами рядом жили... Сами-то трясутся!
      - Чего нас бояться, мы мирные, - сказал Гилнор. - Показывай, что с рукой.
      Вскоре парень крепко спал. Заснуть ему помог Гилнор - он слишком хорошо знал, чем может кончится такое возбуждение. Митлас говорил слишком уж быстро, напряженно.
      - Жаль его, - тихо сказал Индор. - Ему здесь не выжить. С ним никто спорить не стал. Люди действительно не выдерживали долго. Год, два, пять... Индор иной раз завидовал втайне тому, как быстро смерть избавляет их от мучений. Сам он был слишком силен духом и телом, чтобы умереть, как иногда случалось умирать другим. Но он был слишком горд, чтобы смириться с унижением. Он был нолдо. И он всегда дивился Гилнору. Тот попал в плен еще до Дагор Браголлах, и за все годы плена ни разу не сорвался. Он был опорой и поддержкой для многих и многих, но вот что давало силы ему самому - непонятно.
      Как-то само собой получилось, что Митлас сдружился с Гилнором. Все эльфы оберегали его, как могли, но он, на удивление им, оказался сильнее, чем думали поначалу. Унынию Митлас не поддавался - даже когда бывало совсем плохо. Он был похож на солнечный луч, и рядом с ним просыпалась надежда. Ведь Митлас был самым младшим, самым уязвимым. Гилнор подозревал, что орки, взявшие его в плен, не раз имели случай пожалеть об этом: Митлас был юнец неугомонный, неукротимый, не ведавший страха и сомнений (и благоразумия тоже) и неистощимый по части всяких выходок, всегда смешных, хотя часто не слишком остроумных. Сам Митлас больше всего гордился тем, что однажды прицепил главному надсмотрщику хвост из веревки, и тот целый день так и проходил: сообщить ему об этом никто не удосужился - не только узники-эльфы, но и орки-надсмотрщики давились от смеха. За свои проделки Митлас не раз бывал бит, и бит крепко - Гилнору приходилось отнимать его у озверевших орков, принимая часть побоев на свою долю. Но Митласу все было как с гуся вода.
      Острый язычок не раз приносил ему крупные неприятности, ведь Митлас никогда не упускал случая поиздеваться над надсмотрщиками. Особенно невзлюбил его один, появившийся совсем недавно. Он не спускал Митласу ничего, и особенно его, видимо, бесило то, что Митлас не собирался сдаваться. Надсмотрщики давно смирились с постоянным и стойким сопротивлением Гилнора, но с таким смириться не могли. Гилнор крепко привязался к юноше. Ему очень хотелось помочь Митласу бежать, но к тому времени их перевели в ближние штольни, откуда бежать было невозможно.
      Потом случился еще один побег. Беглеца едва не поймали, но тот оказался вооружен, и не чем-нибудь, а кинжалом того самого надсмотрщика. Кинжал стянул Митлас незадолго до того, и знал об этом только беглец. Однако обманутый орк ничуть не сомневался в том, кто же украл у него кинжал, и расплатился с Митласом сполна - так отхлестал юношу своим кнутом, что тот несколько дней не мог подняться.
      - Зачем ты это сделал? - спросил Гилнор, промывая глубокие рваные рубцы.
      - Ага, лучше бы было, чтобы они его поймали, да?
      - Тогда надо было тебе бежать вместе с ним, - сказал Индор.
      - Тогда бы точно поймали, - убежденно возразил Митлас. - Я же не умею по-эльфийски ходить, меня за пол-лиги слыхать.
      Некоторое время спустя Гилнор заметил, что Митлас стал кашлять, причем старательно скрывает это. Гилнор умел лечить эльфов. Эльфы называли людей Хворыми, и вот одна из этих непонятных людских хворей прицепилась к неунывающему Митласу. До поры Гилнор ничего ему не говорил, но как-то раз жестокий приступ кашля скрутил того в забое. Когда Митлас отдышался, Гилнор спросил, что с ним такое.
      - Что? Да чахотка, - сумрачно ответил Митлас. - От сырости здешней.
      Он сидел, привалившись боком к стенке, и в свете факела его лицо показалось вдруг чужим. Перед Гилнором был рослый широкоплечий мужчина с суровым лицом, и дело было даже не в бороде. Он подумал, что незаметно юноша превратился в мужчину - сколько же лет прошло там, на земле, где светит солнце?
      - Не говори никому, - попросил Митлас.
      Гилнор только кивнул.
      Однажды их никто не поднял на работу. И еды тоже не принесли. В коридорах слышался топот, крики, ругань. Потом как-то все затихло. И потянулись часы - а может быть, и дни. Факел, освещавший камеру, догорел и погас. И они остались в слепящей тьме. Попытались было высадить дверь - куда там! Так и сидели - молча. Гилнор попробовал было запеть, Митлас подтянул - но оба умолкли, не допев песни. Эта тьма гасила не только свет, но и звуки. Митлас придвинулся ближе к Гилнору. Гилнор с удивлением почувствовал, что юноша дрожит.
      - Не бойся, - шепнул он.
      - Я не боюсь, - Митлас даже не возмутился. - Просто... страшно, знаешь.
      И внезапно камера содрогнулась. Стены тряслись, пол, казалось, уходил из-под ног. Толчок... еще толчок... С потолка сыпались мелкие камушки...
      "Нас завалит, - подумал Гилнор. - Это конец". Наверно, все думали о том же, но никто не проронил ни слова. Конец так конец. Не все ли равно? Все они - смертники. И вряд ли в чертогах Мандоса страшнее, чем в этой удушающей тьме. Гилнор не знал, много ли времени прошло так. Толчки время от времени повторялись. Каменная толща рокотала, донося гром тяжких ударов - словно по ней били чудовищной киркой. И вдруг в этот грохот вмешался другой звук - скрип отодвигаемого засова. Дверь распахнулась. На пороге стоял надсмотрщик с факелом. Эльфы зажмурились от яркого света. Он оглядел узников, ткнул пальцем в Гилнора.
      - Выходи, ты!
      Гилнор не шевельнулся. Что-то говорило ему, что сейчас можно и ослушаться.
      - Что происходит?
      - Выходи, я сказал!
      - Сперва объясни.
      Надсмотрщик выругался. Потом "объяснил":
      - Война, понял?
      - У вас всегда война.
      - Да нет, не такая, как раньше. Теперь, похоже, ваша верх берет.
      Эльфы притихли. Гилнор подумал, что орк, должно быть, врет, но если не врет:
      - Так я лучше посижу здесь и подожду, пока придут наши и нас освободят.
      - Недоумок! Да кому ты нужен? "Ваши"! Ваши о вас и не вспомнят. Разнесут крепость по камушку, на этом и успокоятся. И вас с ней завалят. Слышь, как долбят? А я тебя вывести хочу, понял?
      - Зачем?
      - Не твое собачье дело! Хочу, и все!
      Предположим, не врет.
      - Один я не пойду. Если хочешь меня спасти, спасай всех. Орк угрюмо оглядел толпу эльфов - двадцать восемь пар глаз, горящих в полумраке.
      - Ну и балрог с вами! - и шагнул назад, захлопнув дверь. Вернее, попытался ее захлопнуть - Индор метнулся следом и рывком распахнул ее. Эльфы встрепенулись и тоже бросились к двери. Орк выхватил было ятаган - Индор одним ударом сбил его с ног, вырвал оружие, замахнулся...
      - Стой! - Гилнор схватил его за руку. - Не надо, подожди!
      - Чего ждать? Убить эту тварь...
      - Он может нас вывести отсюда. Самим нам дороги не найти.
      Индор нехотя опустил меч. Другие эльфы тем временем бросились отпирать соседние камеры. Скоро узкий коридор наполнился узниками. Кандалы сбили в два счета - в крайней камере были кузнецы, у них нашелся припрятанный инструмент. Орк сидел, забившись в угол, сверкая глазами, как волк, которого обложили собаки. Гилнор, как только с него сняли оковы, встал рядом с ним. Сгоряча кто-нибудь мог и пришибить мерзкую тварь, а Гилнору этого не хотелось.
      Когда все оказались на свободе, Индор подошел к орку.
      - Веди нас к выходу.
      - Обойдетесь, - злобно оскалился орк.
      Индор пригрозил ему ятаганом. Орк ухмыльнулся.
      - Подумаешь, напугал! Все одно потом прирежете.
      Гилнор отодвинул Индора в сторону и, пересиливая отвращение, нагнулся к орку.
      - Послушай. Как тебя зовут?
      - Ну, Унхар. Дальше что?
      - Послушай, Унхар. Я не знаю, почему, но ты хотел меня спасти. Я тебе благодарен...
      - Нужна мне твоя благодарность, эльф вонючий!..
      - ...Но один я никуда не пойду. Только со всеми. Это мои товарищи, бросить их я не могу. Если ты выведешь нас отсюда, я клянусь, что не дам тебя в обиду. Никому.
      Орк презрительно фыркнул.
      - ...А если не согласен - что ж, ступай. Никто из нас тебя не тронет. Нас это все равно не спасет, а зачем нам лишняя кровь?
      - Ты - его - отпускаешь?! - возмутился Индор. - Да эту тварь надо!... Уж они б тебя не пощадили.
      Гилнор выпрямился, обернулся к Индору.
      - Разве мы орки? - только и спросил он. И Индор отступил, опустив голову и бормоча что-то насчет "этих прекраснодушных синдар". А Гилнор снова склонился к орку.
      - Тебе решать. Думай.
      Орк недоверчиво смотрел на Гилнора исподлобья, из-под шапки жестких грязных волос. Потом медленно поднялся и пошел к выходу из галереи. Эльфы молча расступались, прижимаясь к стене, чтобы не коснуться его. У выхода орк оглянулся.
      - Ну, чего встали? Пошли!
      Он повел их по коридору. Проход петлял, кое-где попадались развилки, но он уверенно шел вперед. Вдруг у одной развилки он остановился.
      - Что, дорогу забыл? - спросил Гилнор, шагавший чуть сзади. Орк покосился на него через плечо, помедлил, наконец нехотя ответил:
      - Нам туда, - и махнул направо, вверх. - А вот там, - указал налево, в коридор, уходивший чуть вниз, - еще ваши. Тоже выпускать будете?
      - Будем! - Гилнор обернулся к шедшим за ним, но те уже ринулись в проход. Орк сердито скалил зубы.
      - Того и гляди, все обвалится, а мы тут торчим!
      Но эльфы управились быстро. Вскоре к ним присоединились еще сотни три узников.
      - Еще где-нибудь пленные есть? - спросил Гилнор у орка.
      - Далеко, сейчас не дойти. Кой-где завалено уже. Которые в ближних камерах были, тех всех порезали наши. Пошли дальше. Стены дрожали все сильнее. Скоро сверху начали падать не только мелкие камушки, но и большие глыбы. Сзади послышались крики, стоны, двоих, шедших позади, задавило насмерть огромной плитой. Орк бросился бежать, мелкой, но быстрой рысцой, так, что быстроногие эльфы еле поспевали за ним. После одного особенно сильного толчка по коридорам прокатился раскатистый гул. Орк замысловато выругался. Они пробежали еще немного, свернули за угол - и уперлись в завал. Орк высказался еще выразительней.
      - Все, пришли, - обернулся он к Гилнору.
      - Что, других выходов нет?
      - Есть-то они есть, да все на ту сторону. Я-то хотел на север выйти. Ладно, что делать, пошли обратно.
      И снова бег по бесконечным коридорам. Им попадалось все больше обвалов - в некоторых местах приходилось протискиваться в узкую щель между потолком и грудой камней. В коридорах становилось все жарче. Пару раз они упирались в непроходимые завалы, приходилось поворачивать обратно. Гилнор понимал, что долго это продолжаться не может. Либо они выйдут отсюда, либо... Либо.
      Кончилось это тем, что когда они в третий раз уперлись в завал и повернули обратно, раздался очередной толчок, и коридор впереди тоже оказался завален грудой камней. Орк еще раз выругался и сел на пол.
      - Все, - сообщил он. - Сидим и ждем.
      - Чего ждем? - не понял Индор.
      - Ждем, когда сдохнем.
      Гилнор тяжело опустился рядом с орком. Навалилась безнадежность, словно вся громада Черных гор обрушилась на него. Все. Не выйти. Выхода нет.
      Митлас сел рядом, прижался к плечу Гилнора. Гилнор обнял юношу, погладил по голове.
      - Не хочу! - всхлипнул вдруг он. - Не хочу, не хочу, не хочу! Ну за что нас так? - он поднял глаза на Гилнора. - Вот уже все, война кончится, будет мир, все будет хорошо - а мы погибнем, и ничего этого не увидим! Ну почему именно теперь? А я у моря никогда не был...
      И Гилнор встал и огляделся.
      - Кирки есть у кого-нибудь?
      У пятерых нашлись.
      - Унхар, - Гилнор нагнулся к орку, - до выхода далеко еще?
      - Не очень, - орк поднял голову. - А толку-то? Гору насквозь не продолбишь. Тем более, сколько мы тут продержимся?
      Гилнор снова обернулся к товарищам.
      - Рыть будем по очереди. Кирки берегите!
      Сколько они выдержат так - без воды, без еды, без света - факел вот-вот догорит, - без воздуха... Сколько футов, фатомов, миль придется им прорыть? Но пока они роют - надежда есть...
      Свет больно ударил по глазам. Сквозь слезы Гилнор не сразу различил, что снаружи вечер, что небо застлано тучами дыма и копоти, и за горами полыхает багровое пламя. Мертвая земля, равнина Анфауглит встретила их отголосками недавней битвы. Рядом кто-то зашевелился. Потом знакомый голос радостно закричал:
      - Солнце! Смотрите, солнце садится!
      Гилнор заставил себя встать и оглядеться. Поодаль стоял Митлас и тер слезящиеся, отвыкшие от света глаза. Потом повернулся к Гилнору:
      - Гилнор, ну же! Мы живы, живы и свободны!
      - Че прыгаешь, дурак! - сказал орк. - Счас как ухнет все - и с концами.
      Митлас ему отвечать не стал, а Гилнор подумал, что Унхар, пожалуй, прав, и надо поскорей уходить с открытого места. Мало ли кто появится сейчас из-за скального уступа. Хорошо, если эльфы, а если орки? Беглецы понемногу приходили в себя. Их было сотни полторы.
      - Кто-нибудь знает дорогу? - спросил Гилнор.
      - Какие здесь дороги! - сказал Индор. - На юг. Если мы западней главных врат, то здесь полсотни лиг до Эйтель Сирион.
      Унхар дернул Гилнора за руку.
      - Чего тебе?
      - К своим пробираться будете? А мне-то чего делать?
      - Ну, это дело твое, - развел руками Митлас. - А то пошли с нами.
      Кто-то засмеялся. Унхар обвел окружавших его эльфов злым взглядом и оскалился:
      - Думаешь, побоюсь?
      Тут земля под ногами содрогнулась, и стало не до разговоров. Они шли, пока не выбились из сил совершенно. Позади грохотали обвалы, содрогалась земля под ногами, воздух был горьким от пепла. Остановились в небольшой лощине, поросшей тощими, больными какими-то кустами, в которой едва струился родник. Индор, оглядев рухнувших без сил товарищей, собрался было караулить, но и его сморила смертная усталость.
      Чудом они никого не встретили до самых предгорий. И, как ни странно, орк Унхар так и плелся вместе с ними, держась, правда, поодаль и злобно щурясь на затянутое тучами гари солнце.
      Они свернули к западу, обходя Топи Серех, и остановились на берегу Ривиля, который здесь был еще неширок и очень быстр.
      - Вот о чем я мечтал! - сказал Митлас. - Умыться! Чистой водой!
      Он на ходу сорвал свои лохмотья и с разбегу окунулся в воду. Вода обожгла холодом, но Митлас и не подумал вылезать, с ожесточением смывая грязь ангбандских подземелий. Более того - он даже ухитрился сбрить бороду ножом, отобранным еще раньше у Унхара.
      - Ну вот, на человека похож, - сказал он, и Гилнор рассмеялся - действительно, Митлас словно бы снова превратился в того юношу, которого Гилнор видел давным- давно.
      Тут взгляд Митласа упал на Унхара, который тихонько себе сел в сторонке, стараясь никому не попасться на глаза.
      - А ну, пошли, - сказал Митлас и за шиворот поднял его на ноги.
      - Куда?
      - Мыться! Грязный, как свинья в луже! Вы что, никогда не моетесь?
      - Пусти! - Унхар попробовал извернутся, но Митлас был повыше него, да и посильнее, так что ничего не вышло.
      - Пока не помоешься, есть не дадим.
      Как Митлас его моет, было слышно издалека, поэтому остальным пришлось отойти мыться чуть выше по течению. Однако когда они вернулись в лагерь, их встретили недоуменные взгляды. Рядом с Митласом, высоким, светловолосым, шел примерно его ровесник, пониже ростом, смуглый и черноволосый, с раскосыми темными глазами, настороженный, злой и угрюмый - но это был не орк!
      - Вот это да! - изумленно протянул кто-то из эльфов.
      - Он, оказывается, и не орк вовсе, а вастак, только невоспитанный - сказал Митлас, выталкивая Унхара вперед. - Даже я удивился. Хотя орк ни за что не стал бы нас выпускать.
      Унхар злобно выпалил какую-то длинную фразу - ругался, наверное. Митлас выслушал его с улыбкой и сказал:
      - И тебе того же, и десять пещерных червей на голову, о достойный Унхар!
      - Что ты с ним собрался делать? - спросил Индор.
      - Буду в человека превращать, - решительно сказал Митлас. - У него-то не вышло из меня орка сделать, так может, мне, с помощью Единого, удастся чего-нибудь...
      Унхар отшатнулся от него, и бросился было бежать, но споткнулся и упал под ноги Индору.
      - Эй, ты чего? - удивился Митлас.
      - Да ты его напугал до смерти, - усмехнулся Индор. - Орки ведь кроме кнута мало что понимают.
      - Не буду я тебя бить, вставай! Больно надо руки марать.
      Митлас поставил Унхара на ноги и добавил, обращаясь к Индору:
      - Да из него такой же орк, как из меня эльф!
      Несколько дней они оставались там. Отдыхали, привыкали к тому, что свободны наконец. Решали, что делать дальше. Их было без двух полторы сотни - все, кто успел выскочить из- под завала. Куда идти - никто не знал. Дориат, Хитлум, Дортонион, Таргелион, Арверниэн больше не существовали, и укрыться было негде. Одна надежда - шла война, и Ангбанду приходилось туго. Землю под ногами время от времени сотрясали отзвуки подземных толчков, наполняя сердца тревогой.
      Как-то так вышло само собой, что вождями оказались Индор, Гелион, Гилнор и Сурион. Недолго думая, они как следует расспросили Унхара. Тот ворчал и плевался, но в конце концов довольно связно поведал, что война идет уже давно, и вражеские - то есть эльфийские - воины жутко страшные, глаза у них горят страшным огнем, земля дрожит от их шагов, горы рушатся. Сам Унхар, однако, в боях не участвовал, а только пересказывал слухи. Эльфы долго обсуждали, откуда могло взяться такое сильное воинство и кто его ведет, но ничего толком не решили.
      - Да и кому сейчас вести войско? - рассуждал Индор. - Из наших, нолдорских, князей остались только Маэдрос да Маглор, а за ними никто не пойдет.
      Гелион хотел было что-то сказать, но передумал и снова опустил голову. Индор продолжал:
      - Из Дома Финарфина одна Алтариэль, а она хоть и под стать мужам, но в войне не видит проку. Да еще Эрэйнион, который теперь Верховный Король. Этот, наверное, смог бы... если бы было кого собирать на войну. А из синдарских - я слыхал, все погибли.
      - Не все, - сумрачно поправил Гелион. - Только гадаем мы впустую. Нам сейчас решить надо - куда пойдем и что делать станем.
      - А если в Барад Эйтэль? - предложил Сурион. Он был из народа Финголфина, из тех, кто после Нирнаэт ушел на юг, в Арверниэн.
      - Там разрушено все, - хмуро сказал Гелион.
      - А тебе откуда знать? - прищурясь, спросил Сурион. - Может, ты видел, как орки стены по камушку раскатали? Да эти стены...
      Индор понял, что сейчас Сурион скажет какое-нибудь оскорбление, вроде "...крепче верности феанорингов", и это будет просто страшно. Поэтому он прервал Суриона:
      - Пока мы этого не знаем. Гилнор, а ты что молчишь?
      Гилнор бросил сухую ветку, которой что-то чертил на земле, и заговорил совсем о другом:
      - Помнишь Гвиндора? Который бежал? - Индор утвердительно кивнул. - Он звал меня с собой, а я сказал ему, что стал похож на глубоководную рыбу. Они разрываются изнутри, если вода перестает давить на них. И оказалось, что я был прав. Мы все сейчас, как те рыбы. Лежим на берегу и раскрываем рот. Мы никогда уже не будем прежними.
      Он встал и сказал:
      - А пока - отчего бы не пойти к Барад Эйтэль? Там хоть будут стены и крыша над головой.
      Стены Барад Эйтэль действительно были целы. И над главной башней развевалось белое знамя, без всяких знаков.
      - Не понимаю, - сказал Индор. - Знамя Ингвэ? Откуда?
      Ворота крепости раскрылись и выпустили небольшой отряд всадников. Солнечные блики играли на лазурно-золотых щитах, ветер развевал белые султаны на шлемах, сияли кольчуги. Гилнор посмотрел на товарищей и невероятная усталость охватила его. Солнечный луч отразился от сверкающего щита первого всадника и ударил, как стрела. Стало больно глазам, и небо вдруг опрокинулось лазурным щитом с золотым солнечным диском, издав неслышный звон.

      Ясноглазый златокудрый всадник осадил серебристого коня. Толпа оборванных и измученных бродяг расступилась, и он увидел рослого светловолосого юношу, с плачем припавшего к груди мертвого эльфа, и второго, черноволосого, с искаженным горестной гримасой лицом, который опустился рядом с ними на колени и рукавом стирал слезы. Было тихо, только всхлипывал светловолосый, да звенел в вышине жаворонок. Всадник почувствовал их немое, отчаянное горе, и понял, что ничто в этом мире не принесет им утешения, потому что угасшая звезда не загорится вновь. Жаворонок смолк, и молчание объяло их. Страшно и беззвучно содрогнулась твердь под ногами, предвещая гибель всей этой истерзанной горем земле.


Обсуждение

 


Новости | Кабинет | Каминный зал | Эсгарот | Палантир | Онтомолвище | Архивы | Пончик | Подшивка | Форум | Гостевая книга | Карта сайта | Кто есть кто | Поиск | Одинокая Башня | Кольцо | In Memoriam

Na pervuyu stranicy Свежие отзывы

Хранители Каминного Зала