Приложение 2
к Хронике деяний эльдар и атани

      Ниже приводится так называемая "Повесть об Айгноре". Она написана в более современной манере неизвестным автором, которому были хорошо известны легенды и предания Древних Дней. Возможно, что в его распоряжении были рукописи и документы, ныне утраченные. Так или иначе, "Повесть об Айгноре" представляет определенный интерес как попытка философского диалога. Автор, несомненно, знал "Атрабет Финрод ах Андрэт", поскольку пытается подражать ему. Датировать "Повесть" трудно, но автор явно был хорошо знаком с доктриной и вероучением так называемых "черных", или "мелькорианцев", поскольку пытается полемизировать с ними. По имеющимся сведениям, это вероучение впервые зафиксировано в Нуменоре, в годы правления Ар-Сакалтора, а в материковых колониях - еще раньше. В Третью Эпоху оно сыграло немаловажную роль в возвышении Ангмара и противопоставлении его Арнору. В последние годы правления Эльдариона, сына Элессара, это вероучение снова стало распространяться в Объединенном Королевстве. Источником его был Умбар, где оно процветало на протяжении почти двух эпох.
      Отличительная черта этого вероучения - утверждение превосходства людей над всеми остальными расами на том основании, что только люди свободны и не связаны Судьбой Арды. Однако вряд ли это учение в столь разработанном виде сложилось в Первую Эпоху, как это следует из "Повести". Скорее всего, так называемые вастаки народа Улдора были первыми "черными", но вряд ли для них были важны столь разработанная онтология и философия. Скорее, основа этого учения была создана как средство убеждения людей Трех Домов Эдайн, но особо действенной не стала. На эльфов же такие убеждения не действовали, и покорить их Морготу и его слугам удавалось лишь мукой и чародейством. Потому действительно, сознательный переход на службу Морготу одного из нолдорских князей был бы великой победой.
      Однако это не помогает нам определить время создания "Повести", поскольку до нас дошло очень мало художественных произведений тех времен. Остается только гадать, с каким черным проповедником спорит автор.
      Некоторые замечания. Айгнор - нолдорское произношение имени Аэгнор (квэнийское Айканар). Сайрон - на нолдорском диалекте синдарина означает "колдун", слово носило негативную окраску, нечто вроде нашего "некромант". Автор использовал его, играя на созвучии имен Сайрон и Саурон. Между тем в Первую Эпоху синдар называли Саурона Gorthaur, а нолдор - Thu. Основной же сюжет "Повести" навеян "Историей Андрет" из "Хроники деяний эльдар и атани". Имена людей, скорее всего, вымышлены и представляют собой нечто среднее между известными нам именами людей народа Беора и так называемых вастаков (самоназвание которых, принимая во внимание последние исследования, было вэстханэлет).
      "Повесть об Айгноре" не является, строго говоря, хроникой (иниас) или повестью (квэнта, нарн). Иниас - хроника в полном смысле этого слова, летопись, перечисление событий и, изредка, их истолкование. Квэнта - аналог нордической саги, но более близка к хронике. Нарн (как и анн-таннат, глаэр\лайрэ и другие традиционные средиземские жанры) - поэтический рассказ о реальных событиях. Таковы "Нарн иХин Хурин", "Индис иКирьямо (Алдарион и Эрендис)", "Поражение в Ирисной Низине", дошедшие до нас в отрывках "Падение Гондолина (Путешествие Туора в Гондолин)", "Песнь о Лэйтиан" и "Сказание о Восходе Звезды". "Повесть об Айгноре" отличается от них прежде всего тем, что в ней описываются события явно вымышленные, хотя и основанные на фактах. Так, нам известны "Речи Финрода и Андрэт", которым явно подражает "Повесть..." и "Хроника деяний атани и эльдар" (достоверность которой, правда, сомнительна).
      Можно предположить, что перед нами - первое полностью художественное произведение, с сознательным введением в повествование вымысла. Это тем более интересно, что ничего подобного нам до сих пор не встречалось в литературе на синдарине. Писавшие на синдарине даже в Третью Эпоху придерживались своеобразного канона, сложившегося под эльфийским влиянием. Одним из непременных условий этого канона была достоверность, то есть автор мог, конечно, допускать ошибки, но не могло быть и речи о сознательном вымысле. Именно благодаря этому до нашего времени дошли практически неискаженными литературные произведения древности и хроники (все искажения - ошибки переписчиков или следствие непонимания позднейшими компиляторами исходного текста).
      Стилистически "Повесть..." написана весьма неровно - в ней встречаются прямые цитаты из других текстов (в частности, поздней анонимной "Повести о Яром Пламени", написанной на вестроне в форме диалога между Финродом и Аэгнором, но принадлежащей явно перу человека, склонного к мелькорианству), места, написанные в традиционном стиле сказаний, и попытки психологической прозы, а речи Сайрона и Моргота во многом совпадают дословно с текстом книги "Крылья черного ветра" (в которую включена и вышеупомянутая "Повесть о Яром Пламени"), написанной опять же мелькорианцами в позднюю эпоху. Поскольку неизвестен автор "Повести..." - неясно даже, был ли он эльфом или человеком - постольку мы не можем оценить достоверность описываемых психологических состояний. Любопытен сам прием, которым написана повесть - даже не от лица главного героя, а как бы "из-за плеча" разных персонажей. Интересна также открытая развязка повествования, оставляющая возможность различных интерпретаций. При всей прозрачности намеков, автор так и не говорит определенно, кого же он вывел под именем Сайрона, и даже имя главного героя пишет так, как оно должно было звучать в произношении нолдор Первой Эпохи, говорящих на диалекте синдарина, и как после Эрэгионских Войн никто уже не говорил. Слово sairon встречается только в глоссариях и, скорее всего, не было общеупотребительным. Любопытно, что слово, переведенное нами как "ученый", в тексте - istinir, хотя синдаринский эквивалент для квэнийского istyar - ithron, но, видимо, автору не хотелось ассоциаций с так называемыми магами.
      В связи с этим интересно обратиться к языку самой "Повести..." Поскольку синдарин был, помимо всего, языком литературы - не официальным (это функции квэнья), а, скорее, эдаким "международным" языком, - существовал его литературный вариант, мало менявшийся с течением веков, и сохранявший чистоту благодаря эльфийскому влиянию. "Повесть..." написана именно таким чистым синдарином, почти без следов людского влияния. При передаче речи действующих лиц автор показывал диалектные различия (что иногда затрудняет понимание текста). Так, Айгнор говорит по- нолдорски - с дифтонгами, употребляя синдаризированные квэнийские слова для передачи понятий, не описывавшихся в современном ему синдарине, причем на полях к каждому такому слову дается глосса. Сайрон говорит на разговорном синдарине, близком, видимо, речи людей народа Беора. Речь Кхайрэн и Эризена немного неправильна, и не основана на каком-либо реально существовавшем диалекте. С этой точки зрения еще более любопытной представляется личность автора "Повести..." - знатока исчезнувших и существующих наречий либо хорошего лингвиста, знакомого с самыми малоизвестными событиями Древних Дней и малораспространенными хрониками (к которым относились и "Речи Финрода и Андрэт"). К сожалению, личность автора "Повести об Айгноре" так и останется, видимо, загадкой для исследователей.

Перевод на современный язык - К.Кинн
Вступительная статья и примечания - Эленхильд

ПОВЕСТЬ ОБ АЙГНОРЕ
QUENTA AIKANARO

      ...Они жили долго и умерли в один день... (1)
      - Андрэт!..
      ...Сначала что-то сильно ударило его в плечо и в грудь, и разом ставшие непослушными пальцы выпустили рукоять меча. Он услышал тонкий, режущий свист и почувствовал удар в грудь, чуть ниже и левее ямки под горлом. Мир покачнулся и опрокинулся...

* * *       Сквозь забытье и боль он чувствовал, что его куда-то несут. Вскоре сознание вернулось к нему, и он понял, что лежит на носилках, что кругом люди, и что отряд движется к северу. Почему к северу? разве там есть укрытие? Или все дороги перекрыты? Он попытался заговорить, но голос не слушался.
      - Амтар! Иди, послушай, что он бормочет!
      Невысокий черноволосый человек со шрамом через все лицо склонился к носилкам, на которых бессильно разметался раненый, прислушался к его прерывистому шепоту.
      - Говорит: "Так дороги нет... идите южнее, потом по ручью..." Там, говорит, есть знаки. Приведут в Химринг. Войско, говорит, из Нарго... Наргатрона идет, надо, говорит, встретить их, вести принести. Зовет кого-то...
      - Ты, Амтар, слушай, все запоминай, что говорит. Потом Властелину расскажешь.
      С этими словами предводитель, рослый седоусый воин в эльфийской сияющей кольчуге, выделяющейся среди закопченных и темных доспехов других, отошел от носилок. Амтар сел на землю - слушать было нечего, раненый умолк, потеряв сознание, и не оставалось ничего, кроме как сидеть да смотреть на него. Очень бледное красивое, как у девушки, лицо, волосы - чистое золото, мягкие, как шелк, руки - узкие, два кольца на левой, самоцветы сияют-переливаются, одежда синяя, как вечернее небо, расшита вся золотыми цветами да листьями, - дорогая, жаль только, что разорвана да в крови вся. Пояс еще был, но его Нахрир себе забрал. За такое кольцо стадо дадут, девушку в жены дадут. Амтар оглянулся - на него никто не смотрел - и осторожно снял с теплой бесчувственной руки золотое узорное кольцо с мелкими изумрудами. Украдкой оглянулся еще раз и стал разглядывать его. Золотые листья и цветы, не поймешь - не то капельки росы на крохотных листиках, не то меленькие алмазы, цветы какие-то нездешние, смотреть - не насмотреться, словно живые они, меняются под взглядом, аж страшно. Амтар с трудом оторвался от созерцания своей добычи, упрятал ее подальше в складки пояса и сел как раньше.
      Он очнулся от прикосновения ледяных рук к вискам. Открыл глаза. Над ним склонился высокий, в черных одеждах, с красивым, но каким-то холодным лицом.
      - Больно? - спросил он. Айгнор взглядом ответил - нет, словами говорить не мог. Черный отошел, вернулся с чашей какого-то горячего питья, горьковато-приторного, заставил выпить. Айгнор сразу почувствовал себя лучше.
      - Где я? - спросил он, возвращая чашку. - Что это за крепость?
      Это был не Минас-Тирит и не Барад Эйтэль, и даже не один из форпостов Майдроса.
      - Ты не догадываешься, князь Аэгнор? - голос черного был неожиданно насмешлив. - Ты у меня в гостях, а я - Сайрон. "Сайрон" - на языке синдар это означает "Колдун". Айгнор приподнялся, оглядываясь. И ужас, смертный ужас, обрушился на него - у двери на страже застыли два здоровенных орка, и значить это могло только одно - он в плену.
      - Не беспокойся, князь, они даже не приблизятся к тебе, - насмешливо сказал Сайрон, перехватив его взгляд. - Но тебе лучше не думать о побеге, ибо ты еще слишком слаб, и раны твои болят. Если хочешь, сядь, и побеседуем.
      - О чем же ты хочешь говорить со мной, оборотень? - безучастно спросил Айгнор.
      - О многом, князь. Ты даже не представляешь себе, как много вы, эльфы, потеряли, отказавшись слушать нас. Сумей мы подняться над различениями света и тьмы - подумай, сколь могущественны были бы мы!
      - Кто это - мы? - против воли спросил Айгнор.
      - Айнур и вы, Дети Земли. Вы стали бы неподвластны судьбе, а мы обрели бы власть над живым веществом Арды. Тогда многие беды удалось бы одолеть. Подумай, разве не хорошо было бы исправить орков, исцелить их безобразие, за которое вы их так ненавидите?
      - Чтобы исцелить орков от безобразия, надобно исцелить от злобы Моргота, да он не согласится, - возразил Айгнор.
      - Вот и ты, сын Финарфина, зовешь его Врагом, - в голосе Сайрона послушалось сожаление. - А он всегда хотел только свободы. Ты ведь знаешь повесть о начале мира?
      И, не дожидаясь ответа Айгнора, прочел нараспев:
      - "Он же задумал несходное с мыслями своих собратий, и тем породил разлад в музыке". Но разве желание творить по-своему - зло? Подумай над этим, сын Финарфина, - он встал. - Я пока оставлю тебя, но вскоре мы снова увидимся.
      Он ушел и забрал с собой орков.
      Оставшись один, Айгнор сначала попытался встать, но тут же закружилась голова, и он едва не упал. Странно - прошло уже не меньше трех дней, как он был ранен, и слабость эта была по меньшей мере неожиданна. Конечно, раны его были серьезны, и если бы взявшие его в плен не перевязали их там же, он истек бы кровью. Но чтобы так... Может, ему подмешали что-то в питье?
      Айгнор снова лег на низкое ложе и закрыл глаза. Он старался не думать о том, что его ожидает. Он вспоминал светлые башни на холмах, бронзовые стволы сосен Дортониона - как колонны огромного дворца, чистое зеркало Аэлуин и девушку в венке из полевых цветов. Сон его наполняли светлые грезы. И Черный, наблюдая за ним, недоумевал, что же могло вызвать улыбку у пленного эльфа.

      - ...Так ты уверен, что Тьма - это Зло? А ведь Тьма древнее Света, - Сайрон говорил мягко, задумчиво, глубоким красивым голосом. Айгнор слушал его помимо своей воли. Беседа с Некромантом и привлекала его, и отталкивала, и он пока не мог понять причин этому.
      - Не знаю, что древнее, и не буду спорить о том, чего не знаю, - Айгнор искоса взглянул на собеседника. - Изначально зла не было, а значит, ничто не могло быть ни злым, ни добрым. Главной причиной зла я почитаю Искажение.
      - А уверен ли ты в том, что это именно Искажение - то, что ты называешь словом "хаста"? (2) Может, это как раз и есть изначальный замысел, стремление мира от мертвого покоя к живому равновесию? Ты ведь нолдо, ты должен знать, что это такое - создавать свое. Как же можешь ты осуждать другого за это?
      - Но я никогда не пытался исправить чужое творение. Даже если оно казалось мне несовершенным. От исправления один шаг до искажения...
      - Значит, ты полагаешь, что несовершенное должно оставаться несовершенным?
      - Ничто не остается прежним в потоке времени, - Айгнор припомнил споры, кипевшие временами в доме Финвэ и Чертоге Суждений. Он всегда любил слушать их - особенно когда кто- нибудь из валар или майяр принимал участие в этих рассуждениях о смысле бытия и сущности всего сущего. - Несовершенная музыкальная тема разовьется и обретет завершенную форму, самоцвет будет отшлифован, песчинка вырастет в жемчужину. Птенец не умеет летать, а младенец - говорить, завязь плода горька, а цветок таится до времени в бутоне.
      - Тогда нужно ли полное совершенство? Изъян в симметрии черт не делает ли создание более прелестным? Полная завершенность не исключает ли саму жизнь?
      - Нет, ибо совершенство есть только новая ступень, с которой все видится уже по-иному, - Айгнор задумался. Сайрон не мешал ему, прохаживаясь по комнате от двери до окна. - Ибо, совершенствуя творение, мастер совершенствуется вместе с ним.
      Да, видится по-иному. Сначала ты слагаешь песни о любви, и они кажутся совершенными. А потом любовь настигает тебя - и оказывается совсем иной, и совершенство ее и красота совсем иные, и в чертах лиц, которые раньше казались тебе грубоватыми, слишком резкими, ты вдруг видишь скрытую гармонию...
      - Так не увидишь ли ты однажды по-иному и Властелина? - голос Сайрона вернул Айгнора к разговору. - Ведь только во Тьме можно увидеть Свет.
      - И только познав Свет, можно понять, что же есть Тьма, - парировал Айгнор. - Само по себе ничто не есть зло или добро, ибо злым или добрым делаем все мы сами. Все зависит от нашего выбора.
      - Выбора? Но вы, бессмертные эльфы, лишены его. Вы сами стали игрушками валар, их рабами. Вы говорили, что счастливы в земле их, но они заперли вас в Валиноре, отгородив от целого мира, чтобы любоваться красотой вашей и ваших творений. Вы поняли это - и восстали, но на этом и кончилось. Никто из вас не был настолько смел, чтобы сделать последний шаг... Вот, смотри!
      В левой руке Сайрона была ветвь яблони, только что сорванная с дерева. Сайрон поднял правую руку - и почки стали набухать, лопнули, из одних показались зеленые листочки, а другие выпустили бело-розовые лепестки, раскрылись цветами. Айгнор затаил дыхание. Сайрон торжествующе улыбнулся, положил цветущую ветку на подоконник и ушел.
      Айгнор поднялся и, преодолевая боль, подошел к окну. За темным стеклом ничего не было видно. Он взял ветвь в руки и почувствовал холод умирания. Бело-розовые лепестки опали, листья пожухли, словно на цветущую ветвь дохнуло ледяным холодом зимы. А тепло его рук словно не согревало, а сжигало ее. И вот - только черные, словно обугленные, останки остались в его руке. И отчего-то сжалось сердце.

      Такие беседы они вели каждый день. Раны Айгнора затянулись, но боль еще оставалась, просыпаясь временами. Айгнор старался не показывать своих страданий, но это не всегда ему удавалось. Он не виделся ни с кем, кроме Сайрона и троих его слуг. И слуги эти были - людьми! Они были непохожи на эдайн - ниже ростом, смуглые, с раскосыми глазами, черноволосые. Разговор их Айгнор скоро стал понимать, хотя он и не был одарен талантом своего старшего брата. От двоих старших веяло суеверным страхом и высокомерием. А третий был сероглазым суровым юношей, чем-то похожим на одного из потомков Беора, которые бывали в Бар-эн-Эмин.
      Разговоры были тягостны эльфу, но каждый раз Сайрон ухитрялся вовлечь его в спор. Скоро Айгнор совсем запутался. Доводы Сайрона казались такими основательными, такими вескими, но Айгнор упрямо не соглашался с ним. Часто просто из-за неуловимого ощущения неестественности происходящего. То, что сначала казалось ему просто игрой, вдруг стало танцем на лезвии меча. Временами он терял всякое ощущение реальности, пытаясь разобраться в цепочках безупречных силлогизмов и живых образов. Страшнее всего было это ощущение беспомощности - словно стучал в глухую стену. И все мучительнее становились эти разговоры. Айгнору казалось, что у них вкус сладкого яда, и яд этот медленно убивает его.

      ...- То, что знаешь ты о творении мира - всего лишь сказка, которую валар рассказали, и вы поняли в меру своего разумения. Я же был там и сам творил Великую Музыку. "А ведь верно," - подумал Айгнор, и в голосе Сайрона вдруг послышались ему отзвуки неслышимой мелодии.
      - И хотел он, чтобы было все покорно его воле, и для того сначала сотворил Пустоту, а потом стал заполнять ее. Ни Тьмы и ни света не было в чертогах Эру, а была лишь не-Тьма.
      - Послушай, ты говоришь о не-Тьме и не-Свете, - прервал его Айгнор. - Но что это такое?
      - То, что вы в слепоте своей звали Светом. Вы ведь называете Светом все, что не есть Тьма. Не так ли, князь Аэгнор?
      - Не знаю, как и ответить тебе, - задумчиво начал Айгнор. - Брат мой мог бы, наверное, объяснить тебе это лучше, но и я постараюсь...
      Сайрон прищурился, разглядывая его. И снова Айгнору показалось, что тому совершенно не интересны его ответы, но он все равно продолжал спор, потому что ему было необходимо найти опору.
      - Мы все - все, что существует - сами по себе есть воплощенный Свет. Может быть, Тьма и есть праматерь всего - я просто никогда не размышлял над этим, но Свет, Свет - вот что имеет силу творить, и мы можем творить силой Света, потому что мы сами - Свет. Мне никто не говорил этого, и я не прочел это в книге, это идет из самой глубины моей души - как будто я знал это всегда.
      - Вот как! - Сайрон едва заметно улыбнулся. - А может быть, это идет от Эру - и делает тебя покорным его воле?
      - Но зачем? Мы - Эрухини, Дети Единого, а разве желают родители, чтобы дети их были покорны им и слепы? Ведь ты же знаешь, только любовь связывает родителей и детей, а любовь... - страшная мысль вдруг настигла его. - Сайрон, а ты любишь кого-нибудь?
      И первый раз Айгнор увидел во взгляде Сайрона растерянность. Только на миг. Потом взгляд его темных глаз стал вновь непроницаемо-насмешливым.
      - Ты говоришь - Эру любит свои творения. Но того, кто воистину полюбил Арду, он преследует ненавистью, ибо видит в творце соперника. Ибо Тьма сильнее... и Эру не мог уже скрыть ее, но смог вселить в сердца Айнур страх перед ней, и они не увидели Света. И они стали покорны его воле, и не сделались творцами, ибо страшились создать что-то без дозволения Эру.
      - Но чего могут страшиться Айнур? Ты ведь сам из них, чего же можешь ты бояться? Разве можно отказаться от творчества по своей воле?
      Наверное, Сайрона позабавило искреннее изумление в словах эльфа. Но он не ответил - только тонко и двусмысленно улыбнулся.
      - Подумай сам, нолдо. Ведь из Чертогов Мандоса не может выйти никто без дозволения Мандоса. Вы сами зовете их Чертогами Безмолвия и Ожидания.
      - Да, - немного растерянно произнес Айгнор. Он попробовал представить себе, каково это - не-жить, не-действовать, быть там, где только тишина и одиночество. Он не испытывал страха перед Владыкой Судеб, но при мысли о том, что и он сам однажды может предстать перед ним в ожидании приговора, рождался холод под сердцем.
      - Отрадно, что ты задумываешься над этим, князь Аэгнор, - сказал Сайрон, не дождавшись ответа. - Теперь же я оставлю тебя, ибо хотя беседы эти дарят мне истинное наслаждение, я должен вернуться к делам не столь приятным.
      Сайрон ушел, но один из его слуг, сероглазый юноша, остался. Айгнор не знал, сколько дней провел здесь, не видя неба, но наверное, много. И этот сероглазый все внимательнее и внимательнее прислушивается к беседам своего хозяина с пленником. И все чаще Айгнор чувствовал на себе его упорный изучающий взгляд. В душе это его веселило - почти все люди, впервые встретившись с эльфами, смотрят на них вот так - изучая, сравнивая, с опаской и восхищением, а иногда и со страхом. Имя юноши было Эризен.
      Айгнор, видя его, пытался понять, что же привело его на службу к Сайрону. Что привлекало его в делах Моргота и слуг его?

      ...- Орки? А что говорят о них ваши мудрецы?
      - Разное. У нас всегда спорили об их природе, но определенно ничего не решили. Хотя все считают, что орков создал Моргот.
      - А как он их создал, ваши мудрецы не говорят?
      - Никто не знает в точности, и вряд ли узнает когда-нибудь, - вздохнул Айгнор. - Одни говорят, что он сделал их так же, как Аулэ сделал наугрим. Но Аулэ был нетерпелив, и не мог дождаться, когда же придем мы, а Мелькор хотел создать себе слуг. Другие говорят, что во Времена Пробуждения Мелькор пленил многих эльфов и мукой и чародейством изуродовал их и вывел от них орков. Еще говорят, что орки, хотя и подобны Эрухини, на самом деле происходят от кэльвар (3), которых Мелькор поработил и наделил разумом и речью - в насмешку над Эрухини.
      - Вот как? Откуда же ваша ненависть к ним, князь? За что вы ненавидите их? Почему не пытаетесь "исцелить искажение", как ты говоришь?
      - Не знаю. Но, знаешь ли, я встречался с орками только в бою. Они ненавидят и боятся нас, и кажется мне - ни проблеска Света нет в них, и не могут они ничего, только разрушать и убивать. Я не знаю, как исцелить от этого - все равно, что пытаться исцелить мертвого.
      Он вдруг вспомнил, как однажды склонился над раненым орком, движимый жалостью - и того аж перекрутило от одного его прикосновения, и, хоть рана и была неопасной, орк умер тут же. А с какой злобой уничтожают орки все, что сделано эльфами - словно само существование этих вещей причиняет им страдание!
      Сайрон заговорил чуть нараспев, как сказитель:
      - ...Но было так: те, что, устpашившись Тьмы, pассеялись по лесам, стали Эльфами Страха. Ужас неведомого сковал их души; отныне и Свет, и Тьма равно страшили их. Страх изменил не только облик, но и души их, ибо слабы сердцем были они. Страх гнал их в леса и горы, прочь от владений Черного Валы, чью мощь и величие чувствовали они, а потому страшились его; прочь от тех, кто был одной крови с ними. Из этого страха родилась ненависть ко всему живущему. Красота эльфов, Детей Единого, изначально жила и в Эльфах Страха; но совершенная красота сходна с совершенным уродством. Так стало с Эльфами Страха. Все в облике их казалось преувеличенным: громадные удлиненные глаза с крохотными зрачками; слишком маленький и яркий рот, таивший почти звериные - мелкие и острые - зубы и небольшие клыки, слишком длинные цепкие паучьи пальцы... При взгляде на них в душе рождался неосознанный непреодолимый ужас, и ныне страшились они не только других, но и самих себя... И назвали их - орками, что значит - чудовища.
      Айгнор не сразу нашел, что ответить. Страх - да, и ненависть... Но он снова чувствовал в этом рассказе недоговоренность, словно под покровом искусно сплетенных слов таился черный провал.
      - Совершенная красота противоположна уродству, - наконец выговорил Айгнор. - Vanima ye linda (4). Прекрасное красиво. Незавершенная красота может быть совершенной, но не уродство. И скажи мне, Сайрон, а что же вы не исцелите орков от их безобразия? Или Морготу они подходят такими, какие есть?
      Сайрон продолжил:
      - И пришло время, когда в своих владениях собрал Мелькор орков, дрожавших от ужаса перед неведомым, слепых и для Тьмы, и для Света. Он надеялся с помощью своих учеников вернуть им то, что утратили они, поддавшись страху. Но темнота сковывала их разум, и страх вытеснил из их душ все. Мелькор был бессилен что-либо изменить. У Эльфов Страха остался лишь дар Единого - бессмертие...
      - Бессмертие - не дар, - сказал Айгнор. - Эльфы не бессмертны, ибо Арда конечна во Времени. И вместе с ее судьбой завершатся и судьбы эльфов.
      - Значит, вам предопределено оставаться в оковах этого мира, - с сожалением пожал плечами Сайрон. - Вам предопределено бессмертие - таков дар Единого. Вам суждено было уйти в землю Бессмертных. Разве позволили вам вернуться? А если бы вы не испугались Тьмы и были способны понять ее, тогда вам открылась бы суть Великого Равновесия Миров. Вы смогли бы освободиться от оков Предопределенности, и вам было бы дано право выбора.
      - Выбора? Между чем и чем? Никто не может быть свободен от всего. И моя свобода не должна стать узами для свободы моего брата, а его свобода - для меня. Мы сами - сами, Сайрон! - своей волей избираем свой путь, и путь наш схож с путем источника, который рождается из глубин земли и пролагает себе русло среди холмов и камней. Мы вольны жить - и вольны отказаться от жизни, но разлучение феа и роа мучительно и неестественно...
      - Да... - сочувственно произнес Сайрон. - Воистину только Смертные могут уйти из этого мира, найти свой путь в Эа. Ибо знай - это дар Властелина тем, кто разорвет замкнутый круг Предопределенности.
      - Смерть? Та смерть, которой умирают люди?
      - Да. Люди, понять которых валар не в силах.
      - Если это так, - медленно выговорил Айгнор, - то воистину страшно одарил он людей - страданием и горем.
      - Что ты знаешь о смерти людей, бессмертный эльф?
      - Я знал многих... Я видел, как расставались они с жизнью, как уходили в Неведомый Путь. Видел, как погибали в бою, - горло перехватило, и Айгнор умолк.
      - Страшно? - спросил Сайрон. - И непонятно, да?
      - Больно, - словно самому себе ответил Айгнор.
      Юноша по имени Эризен, стоявший за дверью, невольно вздрогнул, расслышав в голосе эльфа страдание. И надолго задумался.

      - ...Что же до знания... Ты, князь, подобен в этом всем нолдор - ты даже не подозреваешь, что знание подобно клинку меча, и с легкостью может погубить тебя.
      - Само знание - не добро и не зло, во зло обращает его только владеющий им - если замыслит он сделать это знание средством подчинить себе других. Клинок ранит, только когда направляет его рука воина.
      - Верно. В знании - великая сила. Подумай - все ли открыли вам валар? Нет, они утаили от вас даже приход смертных. Все ли тайны мастерства открыл вам Аулэ - или предпочел скрыть от вас секрет закаленной стали?
      - Ты не прав. Мы, Воплощенные, не таковы, как Айнур. И знания для нас - совсем не то, что для них. Да и сами они разве знают все наперед? И им открыто не все, а вечен только Эру, и никто не знает его ойенкармэ (5). Потому всегда является в мир нечто новое и нежданное, непредвиденное. И если мы все будем знать все - зачем тогда мы? Зачем всезнающему другие? Всезнание лишило бы нас неповторимости, Сайрон. А если бы валар открыли нам все, что знают, сразу, то что осталось бы нам? Я люблю узнавать все сам. Конечно, легче всего пойти и спросить, но есть ведь и такое, чего не могут даже валар. Ведь это Феанор создал Сильмариллы, а Румиль и Дайрон - письмена, и даже венец Манвэ сделан руками нолдор! Мне не по силам передвинуть гору или изменить течение реки, - да и зачем? - но никому из Великих не сложить моей песни, не сделать моей арфы!
      - Верно. Потому и сделали вас своими игрушками - или рабами... И вы стали довольствоваться игрушками и не пытаться ни уйти слишком далеко, ни узнать слишком много. Вы были счастливы под властью Валар? Возможно; но преступите пределы, положенные ими - и познаете всю жестокость сердец их. И искусство ваше, и сама красота ваша были лишь для украшения владений их. Не любовь двигала ими, но жажда обладания и своекорыстие. Разве не убедились вы в этом? Они надеялись легко управлять вами - эльфы схожи с Айнур и понятны им, люди же, странные и свободные, смертные - и по смерти уходящие на неведомые пути, иные, и в душах Великих нет любви к ним - лишь смутное опасение. Потому и решили валар, что должно Перворожденным пребывать в Валиноре, под рукой Великих; до людей же нет им дела.
      - Валар воистину немного знают о людях, да и я не знаю много. Но я дивлюсь им и люблю их, и все различия между нами - не больше, чем различия между старшим братом и младшим, - Айгнор улыбнулся.

      В душе Эризена любопытство боролось со страхом. С детства он привык ненавидеть и бояться "белых демонов" из Закатной Страны. Туда, на Закат, ведет Путь Мертвых, и призрак, пришедший по нему от заката, враждебен живому. Пришедшие от Заката были одной крови с орками, но приняли облик людей. Так близко Эризен видел эльфа впервые. Он знал, что призраки принимают привлекательный облик, чтобы скрыть свою сущность, но по силам ли злобному демону надеть личину столь привлекательную? От пленного демона словно бы исходил свет, этот свет - живой и ясный - сиял в его взгляде. В улыбке его была печаль - но Эризену казалось, что и радость тоже. Когда он пел, Эризену хотелось и плакать, и смеяться одновременно, и сладко и томительно сжималось сердце. Он убеждал себя, что все это - чары, наваждение, но уже не был уверен ни в чем. "Белого демона" можно ранить сталью и даже убить - это Эризен знал давно, но теперь он видел, что пленник ранен был словом, как отравленным копьем.
      Эризен ненавидел орков. Когда он был еще совсем мал, орки вырезали селение его народа, и его взял к себе Повелитель Духов. С тех пор Эризен преданно и верно служил ему и верил каждому слову. Но теперь, слушая их споры, он стал сомневаться. Он знал язык эльфов достаточно, чтобы понимать, о чем говорит его повелитель со своим пленником, и с ужасом чувствовал, что ему хочется верить не Сайрону, а Айгнору. Верить тому, кто был одной крови с ночными чудовищами... Тому, кто оплакивал увядшую яблоневую ветвь...

      Айгнор никак не мог понять, чего же добивается Сайрон. Он чувствовал, что в этой привлекательной, но холодной оболочке таится существо могущественное, рожденное не из плоти Арды. Почему он не пытается силой сломить его волю? Айгнору приходилось видеть таких сломленных, волей случая вернувшихся к своему народу. Они жили словно бы через силу, и везде им чудился пронизывающий взгляд Моргота, разыскивающий их.
      А может, Сайрону нужен не Айгнор - покорный слуга, лишившийся воли к жизни, а Айгнор Черный? Отравленное копье (6), которое способно будет поразить Светлых в самое сердце? И ради этого - медленная отрава искусно сплетенных речей, и дурман запретного знания - моргул (7), как говорят в Дориате... Чтобы все, к чему прикоснется он - сгорало в его руках.

      - Повелитель, позволь спросить...
      - Спрашивай, Эризен, - Сайрон ласково улыбнулся. Восемнадцатилетний Эризен был его воспитанником, и преданность его своему наставнику была безгранична.
      - Эти эльфы... Почему они так ненавидят нас? Разве не могут они жить в мире?
      - Ты судишь о них так же, как о людях, мальчик мой. Первое, чему они научили людей - убивать. Ваш творец создал вас свободными, но дар его был омрачен, и многие теперь проклинают его за эту свободу. Эльфы используют людей, которые поверили им. Говорят им, что хорошо, что плохо, ведут, как несмышленых детей - или слепцов, не понимая и страшась их.
      - Повелитель, но князь Аэгнор говорит, что любит людей...
      - Может, и любит. Как любит он своего ловчего сокола или охотничью собаку. Но это не мешает ему посылать их в бой. Он бессмертен, и даже если его убьют, возродится снова - в своей Благословенной Земле. А люди - люди уходят навсегда.
      Он внимательно посмотрел на Эризена. Тот ждал его слов, которые рассеяли бы тень сомнения, навеянную словами золотоволосого эльфа.
      - Я вижу, чары его пали и на тебя, Эризен?
      - Не знаю, повелитель, - с мукой в голосе сказал Эризен. - Меня словно влечет куда-то против моей воли...
      - Не бойся. Это всего лишь чары. Теперь ты знаешь, как они обретают власть над сердцами людей. Своей красотой, своими песнями, своим искусством сплетения слов - они ведь красивы, а?
      - Да, повелитель, - признался юноша. - Как может Пустота скрываться в такой красоте?
      - Змея тоже красива. Но она и смертоносна. Пройди через это испытание, научись видеть. Я хочу, чтобы ты действительно понял мои мысли и дела. И, главное, осознал бы сам себя. Чтобы не вели тебя эльфы за руку, как слепого, как ребенка, говоря, что хорошо и что дурно, как эдайн.
      - Я постараюсь. Но это так тяжело!
      - Не бывает легких путей. Эльфам невыносимо терять веру в свою правоту, потому они страшатся сомнений, страшатся всего, что может изменить их взгляд. Но я надеюсь, что ты окажешься сильнее, чем они.
      - Странно, что, при всех дарах, которыми наделены эльфы, люди зачастую оказываются мудрее их, - задумчиво сказал Эризен. - Старше - мы, столь недолговечные по сравнению с ними, бессмертными. Может быть, потому, что мы способны меняться.
      - Верно. Я рад, что ты понял это.
      - Я хочу понять их, повелитель! Хочу понять, почему они такие... бесчеловечные...
      - Они - дети. Всемогущие бессмертные дети, - печально сказал Повелитель. - Только игрушки у них - живые, и можно ли их, не ведающих боли и страданий, обвинять в жестокости? Можно ли назвать бесчеловечным того, кто никогда не был человеком? Это болезнь, это как слепота... Только добровольная, или - рожденная страхом и смирением... Они не заслужили ненависти. Они достойны жалости. Не ведающие, что творят.
      Эризен повеселел, потом вдруг снова лицо его омрачилось.
      - Повелитель, но почему тогда мы первыми начали эту войну?
      - Ты многое уже знаешь, мальчик мой, и, наверное, не будет для тебя секретом, что мир этот находится в вечном движении, и основой его бытия служит вечное равновесие Света и Тьмы, Добра и Зла. И если нарушится оно, мир неуклонно покатится в хаос, в безвременье и гибель. Добро и Зло вечно меняются местами, одно перетекает в другое, и одного без другого нет. И мир идет по тонкой грани, и нельзя дать ему накрениться в одну из сторон, рухнуть в бездну. И главная беда сейчас в том, что Тьму ныне назвали Злом, не желая понять, что это опора мира, такая же, как Свет, и встает против нас сейчас огромная сила... Неужели мы должны были ждать, когда она обрушится на нас? Чтобы опять горели селения людей и дети оставались сиротами?
      - Я понял, повелитель. Благодарю тебя.
      Эризен склонился перед ним и хотел поцеловать его руку. Но Повелитель только улыбнулся одними губами и провел рукой по черным кудрям юноши.
      - Ты еще очень молод, Эризен. Придет время, когда ты все поймешь сам, и ничьи чары не будут властны над тобой. А вскоре пленного эльфийского князя отослали в Черную Твердыню, и воспоминание о его словах и голосе перестало смущать Эризена.

* * *

      Здесь были черные своды и багровый свет факелов. Ночь - и огонь. Так же было и в ту, Безумную, ночь - первую ночь-без- света. С тех пор для Айгнора это было знаком беды.
      Тронный зал был достаточно велик и величествен. Мерцающие своды терялись во тьме, плясали, завораживая, огни и тени. Раскаленным очерком - фигура огненного демона, валарауко (8), рядом с троном. И ясные искры живого света в железных когтях черной короны.
      Когда он увидел Властелина, ему показалось, что рушится мир. Так переменился тот, кого в Валиноре видел Айгнор в блеске величия и могущества, которого чтил за многознание и мощи которого страшился. Мощь и величие, великолепие и сила по- прежнему были у Черного, но все это вызывало теперь лишь страх. Темный, лишающий воли, удушливый - как черный горький дым горящих селений. Но Айгнор был князь и воин, и он не поддался этому страху, потому что свет Сильмариллов в черной короне был живым светом из дней блаженства и радости, и давал новые силы измученной душе. А когда Айгнор увидел обожженные, словно обугленные, руки Черного, он словно ощутил его боль, и сердце его исполнилось жалости.
      А Владыка Ангбанда приветствовал его, словно встретились они на белых лестницах Тириона, и не разделяли их горе и ненависть. И предложил он Айгнору жизнь и великую власть, и обещал знания большие, чем у всех ученых и мастеров нолдор.
      - Вижу я, - отвечал ему Айгнор, - что твои дары подобны обоюдоострому клинку.
      - Разве же не прекрасен сияющий клинок меча, разве не славен мастер, кующий его? - вопросил Моргот.
      - Красив меч, но смертоносен, и не может он принести ничего, но лишь гибель и разрушение. Руке моей милее арфа и кузнечный молот.
      - Но разве не меч защищает и музыканта, и мастера?
      - Не было у нас нужды в смертоносных клинках, пока не явились из подземелий твоих злобные твари, сеющие гибель и разрушение. Поневоле стали кузнецы ковать светлые клинки и блистающие доспехи, менестрели - слагать боевые песни, а зодчие - строить крепости.
      - Тогда стань мастером в замке моем! Яркие самоцветы и светлое серебро, закаленная сталь и каменные стены - кто лучше нолдо сотворит такое? И позабудешь о битвах и гибели!
      - К чему гранить самоцветы, которые будут заперты в сокровищнице? Ковать металл, который поразит братьев? Возводить стены темниц? На то довольно у тебя слуг и без меня.
      - Ты горд, и лишь гордость заставляет тебя оставаться верным проклявшим и изгнавшим тебя. Чем наградят они тебя, кроме мрака Мандоса?
      - Что проку в верности, жаждущей наград? Я избрал удел свой сам, и не жалею. Пусть карою мне станет смерть и вечное Безмолвие, но изменой не стану покупать себе спасения. Так говорили они, и не принял Айгнор от Моргота ни милости, ни даров. И долго говорил с ним Моргот, и сказал:
      - Ты воистину - нолдо... Ты скорее готов умереть, чем поверить мне. Что ж, я не стану неволить тебя. Ломать твою душу, - он усмехнулся. - Не бойся. Я милостивый властелин. И каждую заслугу я вознаграждаю достойно. Приди под мою руку - и я защищу тебя даже от проклятия Мандоса. Ибо я - Повелитель судеб Арды. Решайся же, Айканар!
      Айгнор снова взглянул ему в лицо, стараясь не встретиться с ним взглядом.
      - Послушай и ты меня, Властелин Ангбанда!
      Он сделал паузу, собираясь с духом, и заговорил:
      - Горе и ненависть между нами. Это так. Но рану можно исцелить, и вражду можно одолеть, стоит только захотеть этого. Откажись от власти, сойди с трона, освободи Свет из оков железной короны своей! Тогда, я верю, обретешь ты исцеление сам и боль перестанет терзать тебя. Ибо Свет не может принадлежать никому, а ты забрал себе последние его искры, и вот - нет более нигде исцеления от усталости и страданий. Ты, возвысивший голос в Музыке Творения, неужто разрушишь созданное ею? Решайся же, Алкар!
      Он шагнул вперед, протянув к нему руки - на миг показалось, что Черный вдруг улыбнется и шагнет ему навстречу... Но вместо этого тот поднял руку - и Айгнор почувствовал, что силы оставляют его, и весь мир - своды тронного зала, пламя факелов, орки, валараукар, сам Черный - закружились вокруг него, и чтобы не видеть этого адского хоровода, Айгнор закрыл лицо руками.
      - Что вы за род? - с каким-то злорадным весельем произнес Мелькор. - Финвэ вышел против меня с мечом, Майдрос проклинал, а ты, значит, предлагаешь покаяться? А служить мне не хочешь? Я ведь могу заставить тебя.
      Айгнор поднял голову.
      - Никогда не бывать тому, чтобы сын Финарфина стал предателем и прислужником Того, кого мы прокляли за его черные злодеяния. А заставить... Я не боюсь твоих угроз. Ты можешь заставить страдать тело, но душа моя не в твоей власти!
      Он стоял перед троном Моргота, подобный лучу света - и золотые его волосы, наследие Дома Финарфина, ореолом озаряли его бледное лицо, и глаза сияли, словно звезды. Он чувствовал жалость к восседающему на троне, но уже не мог найти в нем сходства с тем величественным и могущественным существом, овеянным мучительно-манящей славой Павшего, которое он знал в Дни Света.
      Айгнор смотрел на Сильмариллы, не в силах отвести взгляд, но смотреть было невыносимо, потому что он смотрел прямо в лицо Черному. Нет, черты его лица были теми же, что и прежде, но оно стало воистину ужасным. Айгнор не знал слов, которыми можно было бы сказать об этом, но Свет Незапятнанный показывает все в истинном свете, все - как есть, и лицо это стало ликом древнего зла, и из глаз его смотрела сама Тьма, и не было муки сильнее, чем видеть его. Каким бы ни было слово - оно лишь слово, и ни в одной песне не различишь ты этой муки, пока не изведаешь ее сам... Воистину, Властелин Ангбанда был поражен в самый свет своего света - иначе как бы он стал таким?
      - А ты знаешь ли, сын Арафинвэ, что отличает орка от тебя?
      Айгнор не ответил.
      - У него нет феа. Нет души. Смотри! - черная, словно обугленная рука указала на закованного в железный доспех орка, опиравшегося на копье с широким зазубренным наконечником. - Он живет плотью, и не страшится суда Мандоса. Никто не властен над ним - только я! Он повинуется мне так, как недалекие мои собратья валар не смогли заставить повиноваться вас. Вы слушали их всех - и никого.
      Он рассмеялся. Заметив, как вздрогнул Айгнор, сменил тон.
      - Довольно! Я вижу, ты упрям, словно твой родич Феанор. Твое упрямство пробудило во мне гнев, и сейчас ты узнаешь, что может сделать с каким-то ничтожным эльфом Величайший из Айнур! Я придумал тебе тяжкое наказание - я лишу тебя феа, которое и делает тебя бессмертным эльфом, и ты долго будешь угасать в подземелье без воды и пищи, страдая от ран. И когда ты умрешь, то дух твой не достигнет Залов Мандоса, но будет скитаться в беспредельной пустоте Эа.
      Мгновенный ужас иглой пронзил сердце Айгнора, но он все же шагнул вперед и плюнул в лицо Морготу. Он и сам не ожидал такого - так мог бы поступить ребенок, смертный, а не эльфийский князь, и он рассмеялся, словно увидел себя со стороны. Он не запомнил удара, ввергшего его в черноту беспамятства.
      Потом были тьма и боль.
      Сначала он ждал жестокой и мучительной смерти. Но ничего такого не было. Было - темное подземелье, в котором умирали звуки, и человек, который иногда приходил, приносил воду и еду. И была тишина. Айгнор ждал смерти, как избавления от боли. Он уже не различал - болят вновь открывшиеся раны или сердце. Медленно он погружался в пучину беспамятства, и во тьме чудились ему бледные болотные огни, блуждающие в темных лабиринтах, где души мертвых ожидают своего часа. Словно ничего больше не было во всем мире.

* * *

      Лето было на исходе, когда Повелитель призвал Эризена и приказал ему отправиться в Черную Твердыню. Ему предстояло отвезти важного пленника в Этэхи Рат, и оставаться там вместе с госпожой Кхайрэн. Гордый доверием, Эризен просиял.
      - Возьми вот, - Сайрон вложил в руку юноши золотое кольцо. - Верная служба достойна награды.
      - Благодарю тебя, о Владыка! Я исполню все.
      Потом Эризен с замирающим сердцем долго разглядывал подарок Повелителя. Золотое кольцо с изумрудами - листья и цветы казались живыми, и на лепестках невиданных цветов словно еще дрожали капли росы, и смотреть на них можно было бесконечно. Пленник оказался тем самым золотоволосым эльфом, которого Эризен постарался забыть. Синий шелк его одежд превратился в лохмотья, на которых, впрочем, еще поблескивали остатки золотого шитья, тонкое лицо осунулось. Но держался он прямо и гордо, как и подобает князю. Только глаза его были полузакрыты, он щурился, словно отвык от света. И Эризену вдруг стало жаль его. А потом эльф увидел его - и приветливо улыбнулся.
      Когда же они вышли во двор крепости, эльф неожиданно остановился и закрыл глаза рукой - яркий дневной свет причинял ему боль. Но все же он раскрылся навстречу свету, и свет словно бы придавал ему силы, и шаг пленника стал тверже.

      Когда Айгнор снова очутился во тьме, он совершенно отчаялся. Прежнее бессильное ожидание сменилось сначала отчаянием, потом яростью. Словно солнечный свет вернул его из мира призраков в мир живых. Потом добавился страх. Мучительно раздумывал Айгнор - что же это значит: лишиться феа? Как это понять - прежний ты или уже нет? Он стал перебирать все, что было в его жизни, проживая все заново. Он, Айгнор - это его память, его знания, единство роа и феа - его любовь и желания, привязанности и потери. Чтобы лишить его феа, надо уничтожить его память. И он снова и снова вспоминал: шорох волн, перламутр и белизну Гавани, друзей в Валмаре и Тирионе, странствия, споры, мерные удары молота в кузнице, книги и песни, праздники и танцы, багровый свет факелов Безумной Ночи, ужасающую красоту льдов и смертную усталость, первый бой и первую победу, зачарованные леса Дориата, просвеченные солнцем сосновые рощи - и чистое зеркало Тарн Аэлуин, в котором дрожало Ее отражение...
      А вокруг была тьма, и ни один луч света не проникал в его темницу. И когда однажды, открыв глаза, он увидел отблеск факела и женщину в синем плаще, он обрадовался.
      - Приветствую тебя, госпожа, - сказал он, поднимаясь ей навстречу.
      - Отрадна мне твоя вежливость, - насмешливо сказала она. - Ибо ты - в моей власти, и мне решать твою судьбу. Но прежде хочу я рассудить по справедливости, а для того - расспросить тебя, нолдо из Золотого Дома.
      - Спрашивай, госпожа, я отвечу тебе.
      Что-то мучительно знакомое было в ней, какое-то неуловимое сходство с другой, отчего хотелось назвать ее "Саэлинд" (9).

      ...- Я слышала однажды, князь Аэгнор, что иной раз эльфы сравнивают смертных со своим Врагом...
      - Да, я тоже слышал это. Люди способны на странные поступки. И еще - словно какая-то тень окутывает их души, и вселяет страх перед непонятным в их сердца. Они сами говорят, что бежали от Тени Смерти, и я верю этому. Кажется мне, то была тень Властелина Тьмы, твоего хозяина. Их век краток, а мы - бессмертны, и часто не понимаем друг друга... Вот орки - те воистину твари Врага.
      - Тьма не рождает страха в том, у кого есть разум и воля не бежать от нее, но всмотреться и понять. А Дети Единого оказались слабы духом... в большинстве своем. И живут они теперь почти все под опекой валар, не сами... А орки - что ж, они бессмертны, как и эльфы. Они рождены страхом и мстят за свой страх всем; страх - их сущность, страх - их оружие... Всем хороши создания Эру - мудры, красивы, отважны... Но вам никогда не понять цену и смысл жизни, ибо не дано вам смерти. И никогда вам не познать в полной мере цену добра и зла, ибо в любом случае не будет вам наказания. По сути вы - одно с орками, потому так и ненавидите друг друга; и те, и другие - проклятие Арды... И не приходило ли тебе на ум, князь, что дважды одарены люди, и не оба их дара - от Единого?
      Айгнор молчал. Ему вдруг стало все безразлично, и мир подернулся тусклой туманной дымкой. А она задумчиво продолжала:
      - Отчасти валар были правы, призывая эльфов в Валинор. Арда - Средиземье - слишком переменчива. Здесь время идет, и никакой день не похож на другой. И даже звезды светят по- иному. Нет, не эльфам здесь жить - вы не знаете цены жизни, не понимаете сладостную боль летящего времени... Это - владение людей. Никто не сумеет закрыть им глаза. Они будут жить, а не существовать. И будет им дано право выбирать и решать, судить и вершить...
      Боль летящего времени... Девушка в венке из лилий склонилась над гладью Тарн Аэлуин... солнечные блики в ее волосах... И седая женщина повелительно сказала ему: "Уходи. Я не хочу, чтобы ты запомнил меня - такой"... Сердце взорвалось яростной болью, и он закричал, летя в пустоту, и слабое эхо подхватило: "Андрэт!"
      Кхайрэн слегка улыбнулся, когда Айгнор попытался встать, прижав руку к сердцу, и вдруг беззвучно повалился к ее ногам.
      "Дети, но не Единого..." Даже если так, не под силу оказалось Врагу предать их Тьме. Видно, всякое создание, наделенное свободой воли, живет дальше само, и ничто уже не может подчинить его. Может, она права, и Падение Людей было не бунтом против Эру, как говорят людские мудрецы (и как обмолвился однажды Инголдо (10)), а восстанием против Моргота? И смерть - кара за это? Но в душах их - Свет, и в сердцах их любовь... Любовь моя, Андрэт-аданэт...

      - Эризен!
      Голос, позвавший его из темноты, был тихим и мягким, и Эризен не сразу понял, кто зовет его. Невольно он шагнул к решетке и открыл светильник, чтобы лучше видеть.
      - Что тебе нужно, эльф? - он хотел спросить сурово, но это у него не получилось.
      - Я заметил у тебя на руке кольцо. Откуда оно у тебя?
      - Повелитель подарил его мне, - гордо сказал юноша. - Смотри, как оно красиво! Разве сравнятся с ним ваши кольца?
      Эльф тихо рассмеялся.
      - Это кольцо подарила мне сестра, - сказал он. - В давние дни, в Стране Света.
      Эризен уставился на свое кольцо, как будто видел его впервые. И как это он не замечал раньше, что оно так же подходит этому эльфу, как синице - ее перо?
      - Послушай, Эризен, если однажды тебе некуда будет идти, приди к моим братьям или к сестре, покажи это кольцо и назови мое имя - Айканар Арафинвион.
      - Зачем ты говоришь мне это? А если я приду к ним, и они поверят мне, а я заманю их в западню?
      Эльф снова улыбнулся и в упор посмотрел на Эризена. Взгляд его сияющих глаз был сродни удару, и Эризен отвел взгляд.
      - Я верю тебе, потому что ты честен и хочешь понять происходящее в мире. Ведь и сейчас ты не просто так пришел ко мне?
      Эризен смутился и разозлился.
      - Даже если и так, чем ты можешь помешать мне?
      - Я пленник здесь, а ты - страж, - согласился эльф, но Эризену опять почудилась в его голосе усмешка.
      - Я пришел спрашивать, - он поставил светильник на пол у самой решетки и сел на низкую скамеечку, на которой обычно сидела Кхайрэн, и тут же понял, что сделал ошибку - его лицо оказалось на одном уровне с лицом эльфа, который сидел, скрестив ноги, в углу своей камеры. Но вставать Эризен не стал.
      - Спрашивай.
      - Тебе это не по нраву, эльф? Еще бы, какой-то смертный, мотылек-однодневка, захотел постичь больше, чем соизволили открыть ему Старшие. Впрочем, разве можно понять жалким смертным высокие цели любимых детей Единого?
      - Об этом ты хотел меня спросить? - устало отозвался эльф. Эризен вдруг устыдился и своего издевательского тона, и высокомерия, с которым он обращался к беспомощному пленнику.
      - Скажи мне, эльф, зачем пришли вы сюда из своей заморской счастливой страны?
      - А разве ты не знаешь о Сильмариллах и о том, как попали они к Морготу?
      - Знаю. Но я хочу понять - отчего вы столь упорны в своем невежестве?
      Эльф слегка улыбнулся:
      - И ты пришел принести заблудшему во мраке свет истины?
      - Ты полагаешь, что только эльфы могут учить? А мне кажется, - Эризен сделал ударение на слове "кажется", - что и им неплохо было бы прислушаться к чужим словам. Вот скажи, почему вы так ненавидите Властелина? Вам приказали не вспоминать - и вы покорно согласились даже не думать, что означает его имя!
      - Имя? У Могущественных много имен. Одни им дали мы, другими они назвали себя сами, на своем языке, который нам неведом. Иногда мы зовем их этими именами, которые осмыслили на свой лад. У того, о ком ты говоришь, много имен. Изначально он звался Алкар, Лучезарный. Потом - Мелькор, Вознесшийся в Мощи, или Мелько, Возжелавший. Еще Бэльха - Сильный... Теперь мы зовем его Моргот, что значит Черный Враг, или Бауглир - Поработитель...
      - Вознесшийся в Мощи! - с негодованием повторил Эризен. - Да, Он могуществен. Он - первый из Творцов Мира. Вы же увидели только силу его, а любви не увидели. Даже имя его осмыслили вы неверно - "на свой лад", - передразнил он. - Даже не дали себе труда подумать!
      Эльф снова чуть улыбнулся.
      - Ты хорошо знаешь наречие эльфов, Эризен. Так что же мы не заметили?
      - Имя Властелина - Мелькор, Возлюбивший Мир! Ведь "мел-" значит "любить", а "кор" - это нечто круглое, сфера. Кор - это мир, сфера Арды. Любовь к миру ведет нашего Повелителя, но вы не хотите увидеть этого!
      Эльф слушал его, опустив голову, но тут вдруг засмеялся. И Эризен едва удержался, чтобы не улыбнуться совершенно неуместно.
      - Вот, значит, как! А мы-то, непросвещенные, ослепленные Светом эльфы, ничего не знали! Мы даже не знали, что Арду называют словом "кор"! Послушай, Эризен: это имя - перевод того, как его называют сами валар. Не "Мель-кор", а "Мельк- ор" - "Мощь" и "возноситься, возрастать".
      - Ты лжешь!
      - Лгу? Мы даже не знали этого слова, пока не услышали его от Моргота...
      - Не смей его так называть! - Эризен вскочил, сжимая кулаки. Если бы он мог, он убил бы эльфа тут же.
      - Но это ведь правда, - спокойно сказал эльф. - Он враг мне и моему народу, и цвет его - черный.
      - Это вы - враги ему, вы, бессмертные, не знающие цены жизни! Ваши боги играют с вами, как с куклами, и сами вы - куклы!
      Айгнор почувствовал вдруг глубокую усталость - как после долгого боя или тяжелой работы, когда тело отказывается подчиняться воле и остается только отдаться сну, необоримому и властному. Он посмотрел на человека сквозь разделяющую их решетку. Смуглое лицо, освещенное слабым мерцающим светом лампы, было вдохновенно-гневным, как у пророка, взыскующего истины.
      - Вы бессмертны, и вам не понять людей, чья жизнь так коротка, но которые свободны.
      - Свободны - от чего, Эризен? Ты говоришь верно - между нами пропасть, но разве не строят мостов, чтобы перейти на другую сторону?
      - Смерть дарует нам освобождение от оков Предопределенности. Мы вольны выбирать свою судьбу... - голос Эризена прозвучал не очень уверенно.
      - Выбирать... - Айгнор вздохнул. - Нарушить запрет или соблюсти - так? Но откуда нам узнать, ради блага нашего дан этот запрет или он злонамерен? Зло никогда не говорит определенно, оно всегда лжет, смешивает правду с ложью и говорит: "Пей, ибо все истинное - горько, а сладость - покров, скрывающий правду". И ныне даже правда отравлена, Эризен! Послушай, выбор дается нам ежечасно, но испытанием становится лишь потому, что мы рождены плотью Арды и силы наши ограничены. Если бы могли мы, подобно орлам, подняться ввысь и окинуть взором все, что ныне сокрыто от нас, мы узрели бы, что много троп сворачивает в трясины и пустыни, и лишь одна - верная, но с земли этого не увидать. Научись видеть, Эризен. Чтобы никто не мог вести тебя за руку, не говорил, что хорошо, а что плохо. Чтобы никто не мог увлечь тебя против твоей воли. Выбирай сердцем - и выбирай сам... Эризен вздрогнул - эльф слово в слово повторил то, что говорил ему Повелитель. Но теперь эти слова задели что-то в душе.
      А эльф продолжал:
      - Творцу угоден лишь добровольный дар, не жертва, и он не раздаривает милостей направо и налево. Дары же его прекрасны, но и опасны тоже, а иначе не было бы в них силы. Такова же и смерть истинная, которую, как говорят наши мудрецы, даровал он твоему народу. Нас он одарил иначе - но и наша жизнь окончится вместе с жизнью Арды, ибо все сотворенное - конечно. И что будет с нами тогда - никому не известно. Исчезнем ли мы, как упавшая звезда, не оставив следа, и все наши знания, и мудрость, и надежды канут в небытие вместе с нами, дарует ли нам Единый Творец нежданное благо - не ведаю.
      - Но ваша смерть... - тихо, почти шепотом сказал Эризен. - Она не разлучает вас навеки...
      - Только на столетия, - в голосе эльфа послышалась горечь. - Это мало? Мы тоже меняемся, Эризен, хотя люди могут и не заметить этого. Мы слишком быстро расстаемся... И расстаемся навеки...
      Эризен ждал, затаив дыхание.
      - А мне была дарована любовь... Я полюбил деву не из своего народа, Эризен. Возлюбленная моя из рода людей, и век ей сужден недолгий.
      - Она умерла? - спросил тихо Эризен.
      - Нет. Она жива, но... Если бы она стала женой мне, то погибла бы. Мы расстались. Ты знаешь, как говорят об этом эдайн? "В свете эльфов мы меркнем или сгораем слишком быстро". Но теперь я жалею об этом. Все равно кратким было время, отпущенное нам, и хотя бы мгновение - но мы были бы счастливы...
      Эльф умолк. А Эризен вдруг увидел, как сгорает в его руках слишком рано и по чужой воле распустившийся яблоневый цвет.
      - О, если бы она забыла меня! Я так боялся опалить ее своим огнем, но лучше бы я сам сгорел - а она узнала бы счастье. Мой выбор - завел ли он меня в трясину или ведет к свету?
      - Почему же ты не женился на ней? Или не унизился до брака с простой смертной? Боялся, что она постареет, станет уродливой и дряхлой?
      - Нет. Но страх во мне был - что она умрет, рождая моего ребенка. Так уже было, даже у нас. Я знаю, у людей бывает иначе, но эльфы видят главную радость брака в детях. И я боялся, что ей не хватит сил для этого, ведь феар смертных слабее феар эльфов, и тела тоже.
      ...До времени расцветшая и увядшая ветвь, не принесшая плодов...
      - Так возьми себе жену из своего народа, и утешься, - резко сказал Эризен. - Зачем ты рассказываешь мне об этом?
      - Ты хотел понять... Месть, ненависть - они убивают понимание. Сердца связывает только любовь. Только любовь может одолеть пропасть...
      Эльф снова посмотрел на него. Бледное его лицо было словно освещено изнутри, и Эризен не мог бы сказать, что оно выражало - нежность? печаль? сострадание? жалость? Юноше вдруг показалось, что скованные руки эльфа - тонкие и изящные - очень сильны и одновременно ласковы и нежны, и приносить исцеление им привычнее, чем сжимать рукоять меча. И в тонких чертах лица, которые прежде казались ему почти женственными, девичьими, он увидел вдруг мужественность, не нуждавшуюся в утверждении силой, и силу, уязвимую в своей открытости, и гордость, лишенную высокомерия. В нем не было ненависти к Эризену - только жалость. Раньше Эризен этого не видел - или просто не хотел увидеть? Привычнее было думать о себе, как о посвященном в высшие тайны, удостоенном откровения, которое было недоступно бессмертным. Эдайн - те, наверное, если и не видели этого ясно, то чувствовали, ведь они жили бок о бок с эльфами. Потому, верно, и отвергали милости Властелина, что знали иную силу и иную гордость, а не из-за слепоты своей. Это он, Эризен, был слеп в своей гордыне.
      Айгнор не отводил взгляда, и на миг Эризену показалось, что он постигает непостижимое - блаженство более полное и горе более острое, и радость и муку сотворения более сильные, чем мог себе представить, и трепетную новизну мира, которой никогда не знал - разве что в детстве. Если это были чары, то Эризен с радостью поддался им. Но эльф устало опустил голову и все окончилось.
      Эризен резко поднялся, покачнулся - затекла нога - и опрокинул светильник. На ощупь нашел его, достал огниво - и тут заметил смутный очерк человеческой фигуры. В кромешном мраке! И вдруг понял - это и есть тот внутренний свет, фаэр (11), о котором говорят, что он есть дух эльфов. Говорят так те, кто видит этот свет. А ему, значит, потребовалась полная тьма, чтобы увидеть, что означают слова - "Мы сами и есть воплощенный Свет". Злясь на себя, Эризен зажег фитиль и ушел, не оглядываясь.
      Но еще долго не оставляло его это видение - смутный светлый очерк прекрасного мужского лица и рук. Видение пламени, угасающего во мраке, звезды, умирающей во тьме (12).

      В темном подземелье нет иного счета времени, кроме биения сердца. Время - поток событий, переживаемых заново, и невеселых раздумий. Иногда течение его прерывал багровый отблеск факела, с каждым разом становившийся все тусклее и тусклее. И однажды, услышав рядом голоса - то Кхайрэн снова пришла со своими мучительными расспросами - и не увидев ничего, он понял, что ослеп. Он чувствовал жар факела рядом с собой, но глаза его не видели ничего. Теперь только в воспоминаниях видел он свет, и только голос Кхайрэн связывал его с миром живых.
      Он боялся оборвать и эту нить, и говорил с ней. О своих братьях, о своих странствиях, о чем угодно - лишь бы не оставаться в одиночестве. А она насмехалась над ним. Она говорила, что встречалась с Финродом и опутала его чарами, и вся его мудрость не помогла ему.
      - А твоя сестра носит личину, ибо безобразна. Душа ее полна зависти и злобы, но она скрывает это. Она хочет лишь власти, и добивается ее, как только может. Я же проникаю взором сквозь любые обличья, и она не укрылась от меня. А вы слепы в своей гордыне. Что ваше бессмертие? Бесконечный повтор, пустота! Вы, бессмертные, боитесь смерти, хотя для вас она лишь видимость. И в трусости своей вы гоните воевать за вас несчастных смертных, поверивших вам! Сами же бросаете их в беде. Твой брат Ангрод струсил и бежал, бросив тебя сражаться. И ты был так глуп, что верил его верности! Теперь он наслаждается жизнью, а ты - здесь, во власти своих врагов... Но мне жаль тебя, Аэгнор...
      Его душа изнемогала от ран. Но он был слишком силен, чтобы умереть - эльф, рожденный в Валиноре и одолевший льды Хэлькараксэ. Тьма была вокруг, и в этой тьме не было ни дружеской руки, ни путеводной звезды, - только голос, мучивший его.
      ...Мне жаль тебя, Аэгнор... Ее душа полна злобы... Галадриэль не любит никого, кроме самой себя... Твой брат - трус... Недолго еще удастся вам морочить людей... Вы одной крови с орками... Одно - с орками... Свет отверг тебя, а Тьму ты отверг сам... Ты и сам - слепец, обманувший веривших тебе... Ты не знаешь цены жизни и смерти - и любовь неведома тебе... Ты - любишь?.. Да ты бросил ее стареть и умирать в одиночестве, но теперь ты сам умираешь в одиночестве... Все покинули тебя... Ты больше никому не нужен, князь Аэгнор!
      Он тонул во тьме, и ни единого проблеска света не оставалось. Кругом были только тьма и боль, и он горел заживо, и не было утоления страданию. И он звал, но никто не слышал его зова, лишь эхо, заблудившееся в холмах Дортониона, повторяло: "Андрэт... Андрэт-мелетриль..."

      - Посветите ей!
      Слишком громкие голоса, слишком режущие, причиняющие боль. Неужели он еще не умер? Снова - смрад и мрак подземелья, слепая тьма... И мучительно жестокий голос - это снова Кхайрэн, только не к нему обращены теперь ее слова, полные яда. И другой голос отвечает - срывающийся женский голос, так похожий на тот, который он не слышал так давно...
      - Пощадите его!
      - Прошу извинить, это не в моей власти.
      - Не насмехайся над несчастьем, ты же поняла, что я имею в виду!
      - Еще раз прошу извинить, но ты говоришь так туманно - как мне разобраться в скрытом смысле твоих слов, который неведом для меня?
      - Во имя Единого, сжалься! Возьми меня вместо него!
      - Кого? Илуватар, которого ты поминаешь, отрекается от своих творений - и от вас он отрекся! А Мелькор хотел помочь, вытащить вас из бездны, куда вы падаете - и что же? Какой-то ничтожный эльф плюет ему в лицо, а ты в гордыне своей отвергаешь бескорыстную помощь, нанося вред своему народу - вред непоправимый! Запомни мои слова, Андрет, запомни хорошенько! А теперь прощай. Оставайся здесь, со своим... возлюбленным. Если он тебя увидит, он не узнает тебя! Ты же старуха. А он - вечно юный, бессмертный эльф. Впрочем, сейчас-то вы почти на равных. Прощай.
      "Андрэт!" Прикосновение легкой руки к пылающему лбу было подобно лучу света.
      - Ты меня слышишь?
      "Назови меня по имени, госпожа моя! Неужто ты не узнаешь меня?" Ее пальцы нежно коснулись его закрытых век - и он открыл глаза, словно мог ее увидеть. И он увидел! Не телесным зрением, которого он был теперь лишен. Она была совсем другой. Не юная девушка в венке, не статная женщина с горькой складкой у губ, не печальная повелительница в короне серебряных кос - хотя все это, и еще многое иное, доселе неведомое ему, было слито в этом образе, истинном облике его любви, в этом единственном оставшемся ему свете.
      - Ты узнаешь меня? Я Андрэт...
      Он потянулся к ней - коснуться ее лица, погладить по волосам...
      - Нет-нет, лежи спокойно, - ее ладонь легла на его руку.
      - Ан... дрэт... - голос не повиновался ему. Он почувствовал знакомый вкус горьковато-приторного питья, но покорно пил.
      - Андрэт...
      - Я здесь, я больше не покину тебя.
      - Андрэт... Я... должен тебе... рас...ска...зать... - он говорил с трудом, у слов был вкус крови, соленый и сладковатый. - Они... схва...тили меня после... битвы... той... страш...ной... он... ска...зал... или... я... ли...шу... те...бя... феа... или... ты... ста... н-нешь... моим рабом... - он замолчал.
      - Это сказал Моргот?
      - Да.
      - Он хотел превратить тебя в орка?
      "Откуда она знает?"
      - Да.
      - Я... плюнул ему... в лицо. Милая, послушай... меня. Когда я... умру... я... - тут он закашлялся, и вдруг испугался, что не успеет сказать ей самого главного. - Я люблю тебя, Андрэт. Мэльдэ... Мы...
      - Я поняла. Мы можем уйти теперь одной дорогой. Илуватар...
      - Он... давно... покинул... нас, - выговорил Айгнор в отчаянии.
      Но неужели...
      - Неправда. Он медлит, потому что считает, что мы достаточно сильны, чтобы справиться самим. Я верю, Он не оставит нас без своей помощи...
      В ее словах была надежда, которой хотелось верить. В ее голосе была любовь - не подвластная времени, не угасшая с годами. Теперь они были вместе, и ее рука была в его руке, и все наветы и вся ложь оказались пустыми, и рассеялись. Он улыбнулся, и сердце его взорвалось болью.
      - Аэгнор! Аэгнор!
      Он закрыл глаза, разжал пальцы...
      - Аэгнор!
      Факел погас и наступила тьма.

* * *

      ..."Я падаю," - почти удивленно подумал он. Потом стало больно, и, скосив глаза, он увидел черное оперение стрелы. А в небе, таком страшно далеком, над битвой парил орел... А потом над ним склонилось нежное лицо Андрэт.
      - Андрэт.., - произнес он одними губами. Кровь потекла изо рта, превращая светлое золото Дома Финарфина в червонное.
      - Я здесь, любимый... - голос или ветер?
      - Андрэт... Больно...
      - Закрой глаза, любовь моя, и все пройдет... я рядом... я с тобой...

* * *

      Рассказывали, что много лет спустя, когда Диор Аранэль, сын Лютиэн и Берена Эрхамиона, стал королем Дориата, пришел в Менегрот некий человек. Был он уже стар и сед, но держался гордо. И дал он стражам золотое кольцо дивной работы, чтобы передали его Галадриэли из Золотого Дома. Увидев то кольцо, призвала Владычица Галадриэль этого человека и долго беседовала с ним. Имя этого человека было Эризен, и родом он был не из эдайн, но знал наречие синдар. Потом он ушел, и, как говорили, в скором времени умер в селениях людей, предводителем которых был Белемир из рода Беора. Но перед смертью успел еще Эризен записать некую историю и велел Белемиру сохранить тот свиток... [конец страницы отсутствует, возможно, вместе со следующей страницей. - прим. перев]
      ...Много легенд знаю я о любви смертных и бессмертных, но об этой говорю вам ныне, ибо горька она, как полынь, и печальна, как плач западного ветра. Говорят, что всемогущий Эру Илуватар даровал Андрэт и Айгнору право второго рождения. Но как звали их во второй жизни - неизвестно. А некоторые говорили, будто бы роа их остались в том подземелье, и по воле Илуватара приняли тот вид, какой имели давным-давно в Дортонионе, когда Айгнор впервые встретил Андрэт. И будто бы врагов устрашило сияние, исходящее от тел, что покоились друг подле друга, сплетясь руками подобно новобрачным на ложе. Но никто не знает, что же было на самом деле.
      Ибо известно мне, что никто из живущих не видел Айгнора сына Финарфина после Дагор Браголлах. И те немногие из его воинов, что уцелели в той битве, говорили, что воистину Ярым Пламенем был он в той битве, и сражался без шлема, из гордости или предвидя гибель свою - неизвестно. И в той битве был их боевой клич - "Андрэт", и никто не знал, почему. И так говорили, что когда сражен был князь Айгнор черными стрелами, брат его, отважный Ангрод, бился над телом его, окруженный многими врагами, и разбит был щит его, и меч его потускнел от черной крови, и пал он рядом с Айгнором. И нет могилы славным князьям Дортониона, ибо в тот же час взметнулось пламя, и вся равнина Ард-гален была охвачена огнем. Когда же угасло то пламя, пришли на место битвы двое воинов, Гиллас и Эктенор (13), и увидели, что все рассыпалось пеплом и пылью, и даже оружие павших потеряло закалку и оплавилось. Тогда собрали они это оружие и сложили под большим камнем, начертав на том камне рунами Даэрона и письменами Феанора слова памяти о погибших друзьях своих. И говорят, что мечи братьев Фелагунда были среди прочих. А для того излагаю я ныне эту повесть о том, чего не было - но что могло бы быть, - дабы задумались вы о судьбе своей и предназначении в этом мире, в котором живем мы милостью Единого. Ибо Тень не рассеялась, когда Моргот был изгнан из пределов Арды, и поныне омрачает души смертных. И немногие ныне обращаются мыслью к повестям Древних Дней, и истина древних хроник затемнена толкованиями невежд и глупцов, ибо мир уже не тот, что был до гибели Дерев, и даже слова Высокого Наречия понимают ныне немногие.
      Во славу Звезды Надежды эльфов и смертных (14).

Примечания       1) Аэгнор погиб в самом начале Дагор Браголлах, весной. Андрэт, судя по всему, умерла в том же году (ей было уже 95 лет) [здесь и далее - прим. перев.]
      2) Q. hasta - искажение, повреждение, порча. В рукописи оставлено в квэнийской форме, но записано тем не менее полногласием на синдаринский манер. О смысле этого понятия и его значении в мировоззрении эльдар см. "Законы и обычаи эльдар", "Спор валар" и "Финвэ и Мириэль".
      3) Q. kelvar - букв."бегающие", животные - в отличие от квэнди прочих говорящих народов. Синдаринский аналог этого слова неизвестен.
      4) В оригинале - фраза на квэнья, записанная по-синдарски. Q. vanima - прекрасный, красивый, светлый; linda - прекрасный, красивый, гармоничный, мелодичный. Ср. ваньяр (имя, которое дали нолдор народу Ингвэ из-за их золотых волос, что почиталось среди нолдор очень красивым) и линдар (самоназвание тэлери, "Певцы", и одно из имен ваньяр - "Прекрасные").
      На мой взгляд, необходимо прояснить смысл этой фразы для современного читателя. Для эльфа прекрасно то, что гармонично - причем слова "гармония" в их языке нет, это понятие описывается словом "мелодия, мелодичность". С музыкой же связано и понятие совершенства. Поэтому когда Айгнор говорит, что совершенная красота противоположна уродству, и что vanima ye linda, он разумеет, что всякое уродство нарушает совершенство мира, является диссонансом в Великой Музыке. Причем не имеет значения, является ли это уродство следствием диссонанса, или диссонанс есть следствие этого уродства. В то же время преодолеть диссонанс можно дальнейшим развитием темы - хотя в явном виде эта идея высказывается в применении к Искажению довольно редко - например, в "Речах Финрода и Андрэт".
      5) Q. oiencarme Eruo - Вечнотворение Единого.
      6) Одно из имен Аэгнора - Эгнор, Пламенное Острие - или Огненное Копье. Имя Эгнор представляет собой синдаринский эквивалент квэнийского Эхтэнаро, но нет никаких свидетельств, что Аэгнор когда-либо так звался. С другой стороны, о нем вообще известно мало, неизвестно даже, звался ли он своим атарэссэ или избранным именем. Имя Айгнор (Q. Aikanar) означает "Ярое Пламя". Имена Эгнор и Эхтэнаро в рукописи "Повести..." в этом месте написаны на полях, первое - полногласным тэнгваром белериандского типа, второе - в квэнийском стиле, с оматэхтар. Подобным образом выглядят и все прочие глоссы.
      7) S. morgul - колдовство, злые чары.
      8) валарауко - так в тексте здесь и далее. Почему автор употребил квэнийское слово, а не синдаринское балрог - непонятно.
      9) Саэлинд - "Мудрое сердце", прозвание Андрэт. На полях напротив этого имени здесь приписано: "Хотя это была скорее Саэвинд". Саэвинд - "Отравленное сердце, Ядовитый ум", от синдаринского saew - яд, отрава.
      10) Инголдо - амилессэ Финрода Фелагунда. См. "Законы и обычаи эльдар".
      11) S. faer = Q. fea, "дух, душа" < faire, "сияние, свет".
      12) В тексте использованы слова: 1) S. ol - видение, греза, сон. 2) S. nоr - огонь (ср. Аэгнор), ср. Q. nar; 3) синдаризированное квэнийское quelie > peleth - угасание, увядание (ср. Q. Narquelie и S. Narbeleth, "угасание солнца", названия поздней осени); 4) elen: Q. elen, pl.eleni - звезда; S. elen, pl.elin, col.pl.eledhrim - эльф; 5) S. gwann - уход, смерть, умирание (ср. gwanath - "акт смерти").
      13) Эктенор - снова имя со значением "Огненное Копье".
      14) Эта заключительная фраза написана на квэнья, классическим тэнгваром: Alkar Eleno enyalien i ea iEstel eldain ar firimoin (букв. "Во имя сияния Звезды, что пребудет Надеждой эльфам и смертным").