Реклама

Na pervuyu stranicu
Arhivy Minas-TiritaArhivy Minas-Tirita
  Annotirovanniy spisok razdelov sayta

Семенова Н.Г.

"Властелин Колец" в зеркале русских переводов.

В данной статье сделана попытка проанализировать переводы под определенным углом зрения, а именно, проследить, как оценка переводчиком эпопеи Толкина влияет на художественные особенности перевода.

Книги, о которых мы будем говорить, это четыре перевода под названием "Властелин Колец" - перевод А.Кистяковского и В.Муравьева[5], Н.Григорьевой и В.Грушецкого[6], перевод В.А.М.[7] и перевод М.Каменкович и В.Каррика[8], а также перевод под названием "Повесть о Кольце" З.Бобырь[10]. Первым вышел из печати перевод А.Кистяковского и В.Муравьева, вернее, первая часть трилогии Толкина - "Хранители". Год их выпуска, 1983-й, можно считать началом "переводческого бума". Книга "Хранители" понравилась многим, к тому же она прерывалась на самом захватывающем месте, а продолжение никак не выходило, - и многие любители Толкина обратились к оригиналу. В Москве стали появляться самиздатовские (часто безымянные) продолжения "Хранителей", созданные непрофессиональными переводчиками. Это были именно продолжения, и этим объясняется определенная стилистическая направленность и заимствования имен и названий из "Хранителей" в других переводах. Именно такова была история создания второго вышедшего перевода - "Властелина Колец" Н.Григорьевой и В.Грушецкого. Первая часть трилогии была переведена ими после второй и третьей. Впервые их перевод (целиком, всех трех частей) появился в 1991 году, тогда же, когда вышло долгожданное продолжение "Хранителей" А.Кистяковского и В.Муравьева - вторая часть трилогии под названием "Две твердыни"; третья часть - "Возвращенье Государя", вышла в следующем, 1992-м году (две последние части - в переводе В.Муравьева). Помимо этих двух московских изданий, в 1991 году выходит в свет еще один перевод - В.А.М. (издательство "Амур", Хабаровск). Последним вышел (в С.-Петербурге) перевод М.Каменкович и В.Каррика.

Несколько особняком стоит в этом ряду перевод З.Бобырь. Хотя он вышел в 1990-м году, но остался незамечен критикой и любителями творчества Толкина. Между тем, он заслуживает особого упоминания, поскольку это, возможно, самый первый перевод Толкина на русский язык(1). Рукопись этого перевода была сделана в конце 70-х годов, имела хождение в качестве самиздата, пока, наконец, не была издана в 1990-м. Этот перевод интересен тем, что в отличие от прочих, свободен от влияния перевода А.Кистяковского и В.Муравьева. Дело не только в том, что в отличие от четырех "Властелинов Колец" он называется "Повесть о Кольце". И стилистически и композиционно он принципиально иной. Подробнее этой темы мы коснемся ниже. Здесь же мне хочется привести несколько примеров, касающихся передачи названий. Так, название Moria у З.Бобырь - несклоняемое (в Мориа, из Мориа), в отличие от всех остальных переводов, употребляющих склоняемую форму (в Морию, из Мории). Вместо гномов (dwarves) у Бобырь Карлики, вместо Гэндальфов (Gandalf) четырех других переводов - Гандальф, есть и другие примеры. В других же переводах нетрудно обнаружить заимствования из "Хранителей". А.Кистяковский, В.Муравьев - В.А.М.: Miruvor - здравур; Brandywine - Брендидуим; Bree - Пригорье; Chubbs and Grubbs - Ейлы, Пойлы и Ройлы; Bagginses - Торбинсы; Strider - Бродяжник. А.Кистяковский, В.Муравьев - Н..Григорьева, В.Грушецкий: Arathorn - Арахорн; Luthien - Лучиэнь; Balrog - Барлог; Grey Havens - Серебристая Гавань; Deagol - Деагорл; Smeagol - Смеагорл; Gollum - Горлум. В переводе М.Каменкович и В.Каррика также встречаются названия, совпадающие с другими переводами: Watcher in the Wood - Глубинный Страж (А.Кистяковский, В.Муравьев); Party Field - Праздничная Поляна (Н.Григорьева, В.Грушецкий); Days of Death - Голодные Годы (В.А.М.); Hurin the Tall - Хьюрин Стройный (В.А.М.); Huorns - хьорны (В.А.М.), впрочим, их количество весьма невелико.

Три перевода из пяти снабжены вступительными статьями, один из них - еще и обширными комментариями. Анализ их показывает, что мнения переводчиков о морали, заключенной в эпопее "Властелин Колец" весьма различны (порой даже полярны), что, как нам кажется, отражается и в самом тексте перевода. Мы позволим себе предположить, что само наличие большого числа переводов одного произведения связано не столько с художественными недостатками предыдущих, сколько с желанием переводчика сообщить читателю свое, более правильное и точное понимание замысла автора. Изменения, внесенные переводчиками, более или менее последовательны и согласуются с тем, как каждый из них оценивает эпопею Толкина. Назовем это КОНЦЕПЦИЕЙ переводчика и попытаемся проследить, как сильно, и каким образом эта концепция находит отражение в тексте перевода.

* * *

Начать мне бы хотелось с "Повести о Кольце" З.А.Бобырь[10], по всей видимости, первого русского перевода, осуществлен- ного в конце 70-х годов, но в печати появившегося лишь в 1990 году. Известная переводчица научной фантастики (science fiction), З.А.Бобырь не была знакома с жанром "фэнтэзи" (fantasy), когда начала переводить Толкина. Возможно, этим отчасти объясняются некоторые довольно сильные расхождения ее перевода с оригиналом. То, что сейчас считается одним из признаков этого жанра - описание (часто подробное) вымышленного мира, его обитателей, законов, обычаев, языков, и т.п., - З.А.Бобырь сочла несущественными деталями, сконцентрировав все внимание на перипетиях основного сюжета.

Итак, первой особенностью "Повести" является ее малый объем (сравнительно с оригиналом). Текст сокращен переводчицей примерно втрое. Сцены, переведенные полностью, связаны между собой вольным и значительно упрощенным пересказом (например, исчезли сцены прощального ужина Бильбо и встречи хоббитов с Томом Бомбадилом, знакомства Пиппина с Бергилем). Помимо этого, главы из второй части произвольно перемежаются главами из третьей. Второй особенностью можно считать нарочито- сказочный язык "Повести", а особенно, вставок-пересказов. Имеются и самостоятельные сюжетные добавления (история испепеляющего венца). Именно представление толкиновской эпопеи как сказки и является, как нам кажется, переводческой концепцией З.А.Бобырь.

Попоробуем найти этому объяснение во взглядах переводчицы на произведение Толкина. Как следует из статьи З.А.Бобырь[1], она рассматривала "Повесть о Кольце" в естественной связи с другой книжкой Толкина - "Туда и обратно" (в других переводах "Хоббит"), считая их единой тетралогией(2). Возможно, именно этим объясняется то, что стиль изложения и общая атмосфера детской сказки "Туда и обратно" были перенесены ею на "Повесть о Кольце". В отличие от Толкина, который желал предложить читателю перевод исторических преданий хоббитов, З.Бобырь, по-видимому, избегая усложнения "Повести", совершенно изменила начало книги, сделав его более "сказочным", соответствующим стилю "Туда и обратно": "через леса и горы, через холмы, долины и поля струится к Великому Морю Великая Река - Андуин. Много стран лежит на ее пути и вокруг нее, и многие народы их населяют. На запад от Реки, за бессмертными, златолиственными чащами Лориена, за горной цепью Эрегиона, лежит обширный Эриадор; южнее Лориена - травянистые равнины Рохана и гористый Гондор. В Лориене живут сероглазые, легконогие Эльфы, в непроходимом лесу Фангорна - зеленокудрые Энты, в Рохане и Гондоре - отважные, могучие Люди, в подземельях Эрегиона - искусные в ремеслах Карлики" [10,5](3).

Еще одной особенностью "Повести о Кольце" является игнорирование отсылок к "The Silmarillon" (далее - "Сильмариллион"), повествованию о богах (Валар) и героях, своду мифологии Среднего Мира (Middle-earth), и как следствие этого, отсутствие в "Повести о Кольце" высших, надмирных сил, что совершенно не соответствует оригиналу. По словам Толкина, их присутствие косвенное, но недвусмысленное. "Однажды... я задумал создать свод более-менее связанных между собой легенд от высоких космогонических, до обычных волшебных сказок, так, чтобы большие опирались на меньшие, приземленные, те же черпали великолепие из грандиозного целого, и все это я мог бы посвятить просто, - просто Англии, моей стране. Они были бы такого стиля и свойства, как мне бы хотелось - что-то прозрачное и чистое, созвучное нашему "духу" (и климату, и почве Северо-запада, если иметь в виду Британию и ближнюю часть Европы - не Италию или Эгею, а того меньше - Восток), и, овладевая (если бы мне удалось этого достичь) той дивной неуловимой красотой, которую многие называют кельтской (хотя подлинно кельтское встречается редко), они стали бы "высоки", очищены от всего грубого, близки боле зрелому уму той земли, что принадлежит ныне миру поэзии. Некоторые из тех великих сказаний я бы изобразил в полный рост, множество других лишь слегка наметил. Отрывки были бы частью величественного целого и оставляли простор для других умов и рук, умеющих творить полотна, и музыку, и драму" - писал Толкин в письме к М.Валдману[12, 144-145]. Таким образом, по замыслу автора, для мира "Властелина Колец" космогонический мир представляет эпос "Сильмариллион". Отсылками же к нему служат, например, история о Берене и Лутиен, многократно встречающиеся строки "эльфийской молитвы" A Elbereth Gilthoniel, упоминания имен и событий древности, имеющих объяснение как в тексте эпопеи "Властелин Колец", так и в тексте "Сильмариллиона".

По мнению известного исследователя творчества Толкина, профессора Т.Шиппи, который после смерти писателя возглавил его кафедру (английского языка и средневековой литературы) в Лидском университете, и "Хоббит", и "Властелин Колец" могут быть рассмотрены в первую очередь как произведения, соединяющие в себе две реальности: "в первом Бильбо выступает как связующее звено между современностью и миром архаики гномов и драконов. Во втором сходную роль играют Фродо и его ширские спутники..."[11, 201]. А в переводе З.Бобырь реальность Среднего Мира представлена несколько односторонне - это абстрактная сказочная реальность, "волшебства" которой не имеют, и не должны иметь объяснения, что, опять-таки уводит повествование от эпоса к сказке.

Следует заметить, однако, что подобная позиция переводчицы могла быть вызвана естественными причинами. "Сильмарил- лион" вышел в Англии лишь в 1977 году, и, скорее всего, З.А.Бобырь не знала о его существовании. Говоря в своей статье об отсутствии "высших сил", З.А.Бобырь называет это "...одной из самых своеобразных черт Среднего Мира: при общем высоком морально-этическом уровне, он совершенно безрелигиозен. В нем нет никаких божеств - ни добрых, ни злых; даже Саурон, несомненно сатанинский по характеру и функции (недаром его имя напоминает о Змее), не всемогущ и не бессмертен. Нет ни молитв, ни каких бы то ни было культовых действий: обращаясь к Огнемраку на мосту Хаазад-дум в Мориа, Гандальф говорит с ним от своего имени, а не от имени какой-либо высшей силы. А обряд, выполняемый перед трапезой Фарамиром и его воинами, похож больше на акт учтивости, чем на культовый акт. Противники Саурона черпают силы для борьбы с ним в себе самих, а не в общении с каким-нибудь потусторонним миром... Нет здесь и таких элементов религии, как понятие о грехе и загробном воздаянии"[1, 187].

В данной цитате речь идет о двух сценах из "Властелина Колец" - о схватке Гандальфа с Огнемраком (Balrog) в Мориа и об обычае гондорцев перед трапезой обращать взор на Запад. Интересно отметить, что хотя бы один из этих примеров в оригинале имеет очевидно противоположный смысл. "- Я - Носитель Тайного Огня, служитель чистого Пламени - запрещаю тебе! Вернись в свой мрак, детище мрака", - говорит Гандальф в "Повести о Кольце"[10, 103], тогда как в оригинале он называет себя "слугой пламени Анор", а Огнемрака "пламенем Удуна", что не является абстрактной аллегорией. Из "Сильмариллиона" мы можем узнать, что "Анор" - Солнце, плод благословенного Древа Лаурелин, а "Удун" (иначе "Утумно") - подземная крепость, которую некогда воздвиг предшественник Саурона - Моргот. У З.Бобырь же Гандальф и Огнемрак связаны с безликими абстрактными стихиями: "чистым Тайным Огнем" и "мраком".

Подобных "случайно" упомянутых имен, как "Анор" и "Удун", во "Властелине Колец" немало. Некоторые из них имеют объяснение в самом тексте эпопеи, другие - в Приложениях, третьи понятны лишь из текста "Сильмариллиона". Большинство из них (как и собственно Приложения) не вошли в "Повесть о Кольце". Мы не найдем там ни имени Оромэ (Orome), одного из богов, Валар (Valar), ни самого этого слова, хотя в оригинале Валар упоминаются еще и под именем "Lords of the West". Последнее словосочетание переведено как "Вожди Запада", так же, как "Captains of the West", хотя Толкин имел в виду разное: в первом случае это Валар, а во втором - предводители войска, вышедшего из Минас Тирит на штурм Барад-дура.

Впрочем, изменения в сторону "безрелигиозности" не всегда последовательны. Если проследить за упоминанием имени Эльберет, в иерархии Толкина одной из богинь, Валар, можно заметить, что в 1 части изменений немного. Как уже упоминалось, стихотворные строки A Elbereth Gilthoniel исчезли из текста, но о самой Эльберет говорится: "Это было имя таинственной Повелительницы Эльфов на их Блаженных Островах за Великим Морем; и оно было для них [эльфов] величайшей святыней, так что они редко произносили его перед посторонними" [10, 15]. Во 2 же части трилогии некоторые сюжетно значимые упоминания Эльберет были дополнены переводчиком. Так, в сцене, где на Фродо и Сэма нападает паучиха Шелоб, действие имени "Эльберет" преподносится не как поддержка высших сил, а как психологический (возможно, телепатический) фокус: перед нападающей Шелоб "громко произнес он [Фродо] несколько слов на языке Эльфов; и он сам не понимал этих слов, и не знал, что отныне они создают внутреннюю связь между ним и Эльфами Лориена" [10, 276]. Чуть дальше по тексту Сэм, "как недавно Фродо, произнес, сам не понимая их, те слова, которые создавали связь между ним и обитателями Лориена"[10, 306]. Как можно видеть, З.Бобырь заменяет "вертикальные" связи на "горизонтальные". Однако, как уже говорилось, эти изменения непоследовательны. Никак не объясняется, зачем Фродо дважды произносит имя Эльберет в 1 части - на Ветровой Вершине и у Переправы, и почему во втором случае, по словам Арагорна "больше, чем оружие помогло ему имя Эльберет"[10, 35] - ведь в Лориене герои пока еще не побывали.

Подобно тому, как над Средним Миром нет высших сил, среди самих героев "Повести о Кольце" тоже нет "высших" и "низших" (хотя этот принцип перевода соблюдается не до конца). Иерархия персонажей прослеживается по обращению их друг к другу; и большинство положительных персонажей подчеркнуто взаимно вежливы: хоббиты, короли, воины взаимно "на вы". Сэм, как герой положительный, может быть только равным среди равных, поэтому из слуги он превращается в друга и оруженосца Фродо, и слугой последнего оказывается один отрицательный персонаж Голлум. Однако, изначально подчиненное положение Сэма следует из того факта, что к нему "на вы" обращаются только двое: Эльронд и Фарамир. Сэм, в свою очередь, "на ты" с одним лишь Голлумом, а последнему "тыкают" решительно все, даже Фарамир. Впрочем, это общее правило взаимной вежливости персонажей соблюдается все же не строго: Гандальф и Денетор в последней части тетралогии частенько "тыкают" Пиппину; друзья-хоббиты обращаются друг к другу "на ты", как и Бильбо к своему племяннику Фродо.

Однако ключевым признаком "сказочности" "Повести о Кольце" является не упрощенный пересказ многих фрагментов текста, и даже не вынесение мифологии Среднего Мира за рамки "Повести" и уравнивание всех персонажей, а любопытное сюжетное добавление от переводчицы к оригинальному тексту. Этим сюжетным добавлением является история испепеляющего венца, которой у Толкина нет. Поскольку содержание ее важно для дальнейшего анализа перевода, перескажем ее вкратце (здесь и ниже все добавления выделяются курсивом).

Гандальф сообщает Фродо (глава 8, "Через горы"), что Серебряный Венец "...это одно из величайших сокровищ, привезенных Пришельцами из-за Моря. Кто посмеет возложить его на свое чело, тот либо получит всеведение и величайшую мудрость, либо... либо будет испепелен на месте, если недостаточно подготовился к этому" . Саурон, по всей видимости, еще "недостаточно подготовился", поскольку "...Серебряный Венец находился в Осгилиате, прежней столице Гондора, которая сейчас захвачена Врагом... Венец попал в руки Саурона, но Саурон знает, что не смеет коснуться его, пока не вернет себе Кольцо" [10, 67]. Гандальф призывает Фродо хранить эту тайну, замечая, что "Леголас, кажется, уже отчасти знает" об этом. В ходе дальнейшего повествования мы понимаем, что и Голлуму известно "о Серебряном Венце их [Людей] Вождя, дающем всеведение тому, кто осмелится надеть его" [10, 189]. Во время похода Вождей Запада на Страну Мрака, Арагорн, глядя на башню Минас Моргул, сетует: "- Он здесь,- произнес Арагорн, указывая на нее.- Я это чувствую и знаю, как если бы он уже был у меня в руках. Увы! Почему мне нельзя войти сюда и взять его? Тогда я узнал бы все, что хочу, и знал бы, как бороться с Врагом!" [10, 434]. Конец этой любопытной сюжетной линии традиционно счастливый и вписывается в толкиновский сюжет, хотя переводчица некоторое время держит читателя в известном напряжении: сгорит или не сгорит Арагорн? Описываемое испытание столь традиционно что мне хочется предложить для сравнения всем с детства знакомые строки из ершовского "Конька-Горбунка":

        "На конька Иван взглянул
        И в котел тотчас нырнул,
        Тут в другой, там в третий тоже,
        И такой он стал пригожий,
        Что ни в сказке ни сказать,
        Ни пером не написать!"[2, 126]

У З.Бобырь "Арагорн взял венец и высоко поднял его; Фродо ясно увидел, как побледнело у него лицо, а серые глаза сверкнули, словно алмазы Венца. Он и сам замер, не отрывая взгляда от лица Странника: кроме Гандальфа, он один во всех этих толпах понимал все значение этого мига. Решалась судьба Арагорна. Что ждет его сейчас, счастье или гибель?" [10,473]. Как мы помним, кроме Фродо об испепеляющем венце знали лишь Леголас и Голлум.

        "Эко диво - все кричали,-
        Мы и слыхом не слыхали,
        Чтобы льзя похорошеть"[2, 126].

Фродо "зажмурил глаза, когда Арагорн преклонил колено и Гандальф увенчал его Серебряным Венцом... Арагорн встал, а собравшиеся глядели на него и молчали, ибо им показалось, что они видят его впервые. Он был высок ростом, как древние вожди,.. но был словно во цвете лет, и на челе его была мудрость, в очах - свет, в руках - мощь и исцеление"[10, 473]. Следуя сказочной логике, очевидно, что могло бы произойти, если бы Саурон осмелился примерить Серебряный Венец:

        "Царь велел себя раздеть,
        Два раза перекрестился,
        Бух в котел - и там сварился!"[2, 129]

История испепеляющего венца - не просто любопытное добавление к Толкину, а необходимая часть сюжета волшебной сказки, поскольку "с помощью волшебных сил сказка наделяет своего героя богатством и счастьем, а его гонителей наказывает"[3, 87-88]. Для Арагорна возможность взять в жены Арвен непосредственно связана с обладанием Серебряным Венцом: "среди людей Арагорн достоин любой невесты, какую бы ни захотел себе выбрать,- сказал он [Гандальф] .- Но у Эльфов другие требования. Как родич и воспитанник Эльфов, он обладает многими силами и способностями, каких нет у обычных людей; но для того, чтобы его признали достойным дочери правителя Эльфов, он должен в полной мере доказать их... Если он способен носить этот Венец, значит - он во всем сравнялся с Эльфами. Тогда он станет мужем Арвен и даже преемником Эльронда, если захочет" [10, 67]. Таким образом, Арагорн соответствует образу центрального героя волшебной сказки, которая "выделяет его положительные душевные качества, за которые он впоследствии получает чудесного помощника (коня, волшебную щуку), преображающего героя в красавца и наделяющего его богатством и прекрасной невестой"[3, 89]. Анализируя сказочный сюжет З.Бобырь, мы видим, что герой здесь - Арагорн, в качестве чудесного помощника выступает Серебряный Венец. Фродо же отводится вспомогательная роль в сказке про Арагорна, чему находим подтверждение в тексте З.Бобырь: "теперь вы видите, Фродо, как много значите для Арагорна вы и ваша миссия" , - говорит ему Гандальф, - "все, что он делал и еще сделает для вас,- это только путь к его цели. А эта цель - Серебряный Венец, сокровище древних правителей Гондора" [10, 67-68].

История испепеляющего венца - главная, но не единственная особенность, добавляющая "Повести о Кольце" признаки традиционной сказочности, так как "...в волшебной сказке все персонажи определяются по контрастному соотношению с героем: или как его противники, или как помощники. Закон контраста, антитезы является универсальным законом жанра. Сказочный вымысел имеет два художественных полюса - прекрасное и безобразное"[3, 99]. "Повесть о Кольце" следует этому закону жанра. Например, З.Бобырь (в отличие от Толкина) придает Боромиру облик "злодея". С первых же строк подчеркивается его гордыня. То он "надменно ответил,.. глядя на Странника с сомнением и насмешкой", а в ответ на его слова "хотел сказать что-то, но не решился" [10, 57]; то "ответил заносчиво" [10, 69]. Под Вратами Аргоната "даже надменный Боромир склонил голову"[10, 129]. А главное, что характеризует Боромира как "злодея" - добавленные переводчицей слова Гандальфа, который, повествуя Фродо о Серебряном Венце, предупреждает его, что "об этом не должен знать никто, особенно Боромир" [10, 68]. Не удивительно, что на Амон Хен Боромир открывает свое "истинное лицо", и, несмотря на запоздалое раскаяние, гибнет: сказочное возмездие настигает его.

Кроме того, З.Бобырь совершенно точно следует еще одному закону волшебной сказки: "герои волшебной сказки - это не характеры, а типы. Их образы строятся на развитии одной ведущей черты, одного признака, оцениваемого однозначно: положительно или отрицательно. Психологизм сказочных героев возникает фрагментарно, только как внешний признак - он не может опереться на художественные основы жанра"[3, 88]. Гандальф, Арагорн, а также многие другие персонажи выглядят в пересказе З.Бобырь схематичными, неживыми. Их поведение прямолинейно и оценивается либо однозначно хорошо, либо однозначно плохо. Так, положительные герои Мерри и Пиппин, плененные орками, "давно уже ничего не ели, но ни разу не решились принять те куски, которые Орки швыряли им"[10, 251], хотя у Толкина они не притронулись к мясу, а хлеб все-таки съели. Положительный герой Сэм, оберегая друга, первым спускается по скалистому уступу Эмин Мюиля (в оригинале это делает Фродо), и временно слепнет не от крика Назгула, а "от толчка, от страха, от сгустившихся сумерек" [10, 168]. Поскольку Арагорн - главный и положительный персонаж, то Гандальф так и объясняет Пиппину, что Арагорн "придет, чтобы потребовать себе власть...

- Власть? - ошеломленно переспросил Пиппин.

- Да,- ответил кудесник.- Причем по собственному праву, а не только по праву рождения" [10, 324].

И напоследок - курьезный факт, который никак не связан с рассматриваемой темой и поэтому будет оставлен без комментариев. В переводе З.А.Бобырь нет места курению! Нигде ни единым словом не упоминаются трубки, табак, табачный дым; опущено все, связанное с ними, и переписана одна сцена, где Арагорн советует Мерри курить и вспоминать Теодена. В русском варианте он советует ему пить вино (трубка заменена на фляжку):

"- Хорошо! - произнес Мерри.- Тогда я хотел бы получить сначала ужин, а потом - глоток вина... Нет, не надо вина. Кажется, я никогда больше не буду пить его.

<...>

- Так пейте и вспоминайте,- возразил Арагорн.

<...>

- Согласен... У меня в сумке была хорошая фляжка, но что сталось с нею в битве, не знаю" [10, 427-428].

* * *

Самым удачным со всех точек зрения считается перевод А.Кистяковского и В.Муравьева (Москва, "Радуга", 1988-1992[5]). Не преувеличением будет сказать, что он оказал наибольшее влияние на любителей Толкина в России. Достаточно отметить само написание фамилии автора: "Толкиен". Хотя из пяти переводов в трех используется написание "Толкин", в критической литературе оно встречается довольно редко, из чего следует, что и читатели и литературоведы знакомы в первую очередь именно с этим переводом. "Хранители", вышедшие в 1983 году, в огромной степени определили стилистическую направленность всех последующих переводов. Многие переводчики, полемизирую- щие сегодня с их версией, в детстве зачитывались "Хранителями" 1983 года.

Поскольку в издание 1989 года внесены изменения по сравнению с "Хранителями" 1983-го года, а 2-я и 3-я "летописи" переведены полностью В.Муравьевым, как значится на титульном листе перевода, то мы остановимся подробнее на этих двух последних частях, и будем говорить о переводческой концепции именно В.Муравьева. Она, как нам кажется, заключается, с одной стороны, в трактовке "Властелина Колец" как произведения былинно-героического, с другой - в максимальном приближении его к российскому читателю, что, в частности, выражается в замене некоторых реалий толкиновского Средиземья (Middle-earth) реалиями российской истории.

Прежде всего следует отметить то, что стало уже притчей во языцех: обилие корней крол- и зайк- в хоббитских именах и топонимике, и намеки на подобное родство (что полностью отсутствует в оригинале): Зайгорд (Bucklebury), Кроличья Балка (Crickhollow), Землеройск (Michel Delving); хоббиты: Брендизайк (Brandybuck), Крол (Took) и т.д. Предоставим слово самому переводчику: "...сколько ни отнекивайся Толкиен, а ""хоббит" все-таки сращение двух слов: "ho(mo)" [лат.], "человек", + "(ra)bbit" [англ.], "кролик""[5,I,20]. Этим пунктом далеко не исчерпываются расхождения во взглядах Толкина и Муравьева на "Властелина Колец" в целом и отдельные детали эпопеи. Ниже мы подробно остановимся на деталях, начав с имен собственных.


У Толкина много говорящих имен. Да и сама система имен и языков сложна и досконально продумана автором. Имена хоббитов в большинстве своем "говорящие" и переводятся с английского (Flourdumpling, Butterbur, Tunnelly, Twofoot), либо являются более или менее известными современными английскими именами (Brockhouse, Bracegirdle, Holman); имена и названия племени рохиррим (Rohirrim) содержат большое количество древнеанглийских корней (Fold, Scatha). Некоторые имена гномов (Durin, Tror, Frar, Loni, Fundin и др.) заимствованы из "Старшей Эдды". Эльфийские имена и названия (Morgoth, Sarn, Minas) имеют вполне определенное значение на эльфийских языках, придуманных автором, но с английского не переводятся. Много имен и названий принадлежат еще нескольким придуманным автором языкам орков, гномов, дунедаин. Некоторые названия приводятся в двух вариантах, например, английской и эльфийской (Weathertop - Amon Sul, Rivendell - Imladris, Hollin - Eregion). В.Муравьев предложил в переводе свою, согласованную с его общей концепцией и обладающую внутренней логикой, систему имен. Особенность ее в том, что в измененном виде имена и названия становятся понятны или привычны для слуха русского читателя. Способы их создания разнообразны. Это может быть и смысловой перевод (Baggins - Торбинс), и собственный вариант (Gamgee - Скромби, Dunland - Сирые Равнины, Rivendell - Раздол, Rohan - Ристания, Shadowfax - Светозар), и составное слово, подобно ho+bbit (E+region - О+странна; Glor+findel - Все+слав+ур), и изменение слова "на русский манер" (Grishnakh - Грышнак; Moria - Мория; Ithilien - Итилия; Sirannon - Сираннона; huorns - гворны; Balrog - Барлог), или придание слову определенной стилистической окраски (например, впечатления древности, как в ent - онт; Entmoot - Онтомолвище; Entwash - Онтава). Встречаются и прямые переводы с эльфийского (Sarn Gebir - Взгорный Перекат; Nimrodel - Белогривка). Неизмененные имена есть, но их доля ничтожно мала (Элессар, Бруинен, Белерианд и некот. др.), и они по меркам русского языка достаточно благозвучны. В транскрипции не переведенных имен (преимущественно эльфийских) также прослеживается система: Галадхэн, Кветлориэн, Анориэн, Галадриэль, Кэленхад, ацэлас. "Э оборотное" придает этим именам оттенок "иностранности", но не "английскости".

Еще одна особенность перевода В.Муравьева - слишком, на наш взгляд, вольное изложение оригинала и несвойственная Толкину эмоциональность диалогов. В том, что касается речи персонажей, отличие перевода от оригинала весьма значительно. Иерархию стилей речи, соответствующую иерархии персонажей, отмечали у Толкина многие авторы. В частности, Т.Шиппи считает, что Толкин пожелал "создать во "Властелине Колец" целую иерархию стилей, где хоббиты (орков оставим) находятся в самом низу. Их выделяет уже употребление местоимений, так как ширский вариант Всеобщего Языка подобно английскому (но в отличие от других основных европейских языков) утратил различие между вежливой формой "вы" и доверительной "ты"; соответственно, речь Пиппина, Мерри и др. представляется гондорцам необычайно самоуверенной (хотя на самом деле почти демократична)"[11, 191]. На самой верхней ступени этой лестницы - стиль речи эльфов, особенно высших эльфов (High-elven folk), Эльронда, Галадриэль и др. Речь гондорцев изысканна, речь рохиррим проста и часто архаична. Авторская речь нейтральна в стилистическом отношении, если говорить об оригинале.

Что же мы видим в переводе? Несомненно, В.Муравьев старался учитывать вышесказанное, но стилистически нейтральная речь от автора заменена русским просторечием. Это приводит к тому, что речь хоббитов и орков оказывается стилистически сильно снижена - вплоть до блатного арго, а в высокий стиль владык вводятся устаревшие слова и выражения, напоминающие язык былин.

"- Вот что, Осинник, - сказал Мерри,- если ты мигом не отопрешь двери, ох и худо тебе придется. Я тебя крепенько пощекочу. Отпирай и уматывай без оглядки, чтоб духу твоего здесь больше не было, бандитская харя".

"- Как тут не подарить,- заметил Теоден.- Впрочем,- повысил он голос,- слушайте все! Да будет ведомый всем вам Гэндальф Серая Хламида, муж совета и брани, отныне и присно желанным гостем нашим, сановником Ристании и предводителем Эорлингов; и да будет слово мое нерушимо, пока не померкнет слава Эорла! Дарю ему - слышите? - Светозара, коня из коней Мустангрима!"[5,II,147].

Немаловажное значение имеет для В.Муравьева и перевод военных терминов. Помимо ратников и витязей мы встречаем воевод Ополченья, которое высылает стольный град Минас Тирит на войну с Сауроном; орки вооружены бердышами, ятаганами и тесаками; хородримцы и мустангримцы несут хоругви; спутники Арагорна, идущие Стезей Мертвецов - дружинники, сам отряд - Серая Дружина; приближенные конунга Теодена - гридни; у Эомера на шлеме белый чупрун; Арагорн претендует на великокняжеский престол. Помимо этого, слова: волхвы, чернокнижники, ведьмак, кознодей, а также названия: Перст, Длань, Крепь, Супостат, - вызывают у читателя образы не английского, но русского средневековья.

Общее впечатление "русского духа" усиливают многочисленные пословицы и поговорки, произвольно разбросанные по всему тексту перевода. Вот лишь сотая их часть: за горами, за долами; уговор дороже денег; долго ли, коротко ли; утро вечера мудренее; у страха глаза велики; свет еще не видывал; лицом в грязь не ударили. В основном ими богата речь хоббитов и, как ни странно, орков. Хотя и другие персонажи не отстают: я, конечно, дал маху; сунется - костей не соберет (Гимли); у них стрелков раз-два и обчелся (Леголас); на нет и суда нет; пока мы тут лясы точим (Арагорн); казнить бы его - и дело с концом; ожегшись на молоке, станешь дуть на воду (Гэндальф); много знать будете - скоро состаритесь (Фангорн); волков бояться - в лес не ходить (Денэтор).

Диалоги до предела насыщены разговорной лексикой: по правде сказать, значит, поди, небось, так, уж.

"Отдохните, раз такое дело. Только ты, Гимли, с надеждой зря расстался. Мало ли что завтра случится. Говорят, поутру солнце путь яснит.

- Яснило уж три раза кряду, а толку-то?"[5,II,29].

"Как его шарахнули в Мории, так и пошло вкривь и вкось. Вот незадача-то: он бы обязательно что-нибудь придумал"[5,III,233].

"Ту сволочь, что встанет между нами и крепостью, перебьем с первого до последнего. А Пещеры за Хельмовой Крепью забыли? Там, может статься, уже собралась не одна сотня воинов, и оттуда есть тайные ходы в горы"[5,II,152].

"Мертвецы-то все северной породы, гости издалека. Ни одной нет крупной твари с бледной дланью на щите. Повздорили, должно быть: а у этой погани что ни свара, то смертоубийство"[5,II,174].

Как можно видеть из приведенных выше примеров, речь персонажей грубовата и эмоциональна. Точнее сказать - агрессивна. В пылу боевого задора В.Муравьев не только искажает реплики персонажей, но и добавляет кое-что от себя (курсивом отмечены слова, отсутствующие в оригинале):

"- Только осторожно, Сэм! - сказал Фродо.- И правда, побыстрее! Вдруг где-нибудь еще прячутся недобитые орки.

- Стало быть, добьем, - сказал Сэм"[5,III,209].

"- Это наше семейное сокровище,- сказала Эовин.- Работа гномов, из того, что награбил Ската - был такой дракон. Когда же его убили, наши и гномы поссорились за добычу"[5,III,286].

"За несколько ступеней от Арагорна опустился на одно колено Леголас, натянув лук, готовый подстрелить любого осмелевшего орка.

- Все, Арагорн, черная сволочь сомкнулась, - крикнул он. - Пошли к воротам"[5,II,162].

"...рубить диковинные деревья никто бы не отважился, если б Гэндальф и не запретил строго-настрого даже близко к ним подходить.

- И не возитесь с трупьем, - велел он.- К завтрашнему утру, я думаю, все уладится"[5,II,171].

"- Прощай, родич!- сказал Келеборн.- Да не постигнет тебя моя судьба, да пребудет царство твое в целости и сохранности![5,II,291](4).

Помимо стиля, иерархия персонажей-властителей стала предметом детальной разработки переводчика. Там, где в оригинале "Kings", "Lords", в переводе огромное разнообразие званий: Государь и Великий Князь (King of Gondor) Арагорн (соответственно, Арвен - Великая Княгиня), Конунг Ристании (King of Rohan) Теоден, Цари Подгорного Царства, Царь Трандуил (Kings under the Mountain, King Thranduil), Государь Мории (Lord of Moria), Владыка Лориэна (Lord of Lorien), Правитель Ламедона (Lord of Lamedon), Владетель Лоссарнаха и Владетель Фарамир (Lord of Lossarnach, Prince Faramir), Князь Имрахиль (Prince Imrahil).

О своем особом отношении к военной тематике у Толкина говорит сам переводчик: "Сколько угодно может Толкиен раздраженно настаивать на том, что его книга не есть иносказание второй мировой войны,- и конечно же, нет, подобное аллегорическое истолкование (опробованное критикой) эпопею примитивизирует, обедняет и опошляет. Но когда он в полемическом запале утверждает, будто она и совсем не связана с семью военными годами - это уж извините. Никак в это не верится - хотя бы потому, что его сын Майкл был зенитчиком, а Кристофер - военным летчиком <...> Да и стронулась-то книга с очередной мертвой точки в начале 1944 года - вряд ли случайно"[5,I,24]. Уже из этой цитаты видно, что В.Муравьев предлагает свой путь понимания эпопеи Толкиена и описания Войны Кольца. Его картины сочны и выписаны в колорите русской былинной героики, хотя "Хранители", где очень много места уделено "зайкам- хоббитам", более близки к традиционной сказке, более "детские", чем две другие части. По мнению В.Муравьева, только одни хоббиты - "не из сказки волшебно-богатырской - там таких не водится. Гномы - пожалуйста, эльфы - сколько угодно <...> Тролли, драконы, оборотни, они же серые волки, злые чудища-страшилища (да хоть бы и те же орки), колдуны и ведьмы, русалки и кощеи - это все есть"[5,I,18].

Здесь мы вплотную подошли к рассмотрению еще одной особенности данного перевода. Не ограничиваясь заменой английских военных терминов и званий на соответствующие русские эквиваленты и общим изменением стиля, перевод В.Муравьева выводит читателя из мира Средиземья, из мира "сказки волшебно-богатырской" на арену недавней российской истории. Предпоследняя глава трилогии, "Оскверненная Хоббитания" - художественное описание бунта в советской зоне, а орки - современные нам лагерные зеки.

"- Иди врать! Промазал ты, и все, - сказал сыщик.- Стрелять не умеешь, бегаешь, как жаба, а сыщики за вас отдувайся. Ну тебя знаешь куда!- и он побежал прочь.

- Назад, зараза! - рявкнул солдат.- А то доложу!

- Кому это ты доложишь, не Шаграту ли своему драгоценному? Хрена, он откомандовался.

- Доложу твое имя и номер бляхи назгулу, - пообещал солдат свистящим шепотом. Недалеко ходить, он теперь у нас в башне главный.

- Ах ты, сучий потрох, доносчик недоделанный!- завопил сыщик с ужасом и злобой.- Нагадит, а потом бежит продавать своих! Иди, иди к вонючему Визгуну, он тебе повытянет жилы, если его самого прежде не ухлопают. Первого-то, слышно, уже прикончили, а?"[5,III,224].

"- Едрена вошь, а я что говорил?- обратился главарь к своим. <...> Разговорчивый больно, ничего, заговоришь по-другому. Что-то, я гляжу, мелюзга у нас обнаглела. <...> Уж кто-кто, а Шаркич наведет порядок: большой кровью наведет, ежели будете шебаршиться. <...> Давай-давай, нахальничай, вшивареночек, покуда хвостик не прищемили"[5,III,319].

Для объяснения некоторых терминов обратимся к "Словарю тюремно-лагерно-блатного жаргона"[4]: шибарта - дерзость, смелость, отвага; шибартный - дерзкий, смелый, отважный; вшиварь - 1. мелкий воришка; 2. бедный человек. Так говорят орки и "охранцы". Однако не менее "крепкие" выражения вложены в уста хоббитов:

"да как же тебе не стыдно таким паскудством заниматься?"[5,III,315, Сэм];

"кое-кто и вовсе стал подлазом, ищейкой Генералиссимуса и его Больших Начальников"[5,III,316, Пит Норочкинс];

"драться у нас в Хоббитании с бандитской сволочью и со всякими там оркскими ублюдками"[5,III,321, Пин];

"хоббит он [Кроттон] матерый"[5,III,322, Мерри];

"мордоворот не хуже прежнего"[5,III,323, Кроттон];

"они Хоббитанию берут за жабры"; "начал все это паскудство Чирей"[5,III,328, Кроттон].

Паскуда - ничтожество. Словарь не дает слова подлаз, привожу однокоренное: лазить - совершать карманные кражи.

Впечатление зоны поддерживают и названия (Исправноры - Longholes, Генералиссимус - Chief, Вождь - Boss) и выражения (реквизируют, в целях разверстки, пайка, курево, бараки), а также изобильная ругань (с обеих сторон): сволочи, гады, ублюдки, подонки, мерзавцы.

В предисловии В.Муравьева к первому тому перевода можно найти объяснение такому вольному переложению текста. "Волшебный мир, по которому странствовал господин Торбинс, вовсе не такой уж волшебный. Это наш мир, но неопознанный, а опознание дается опытом, и опытом нелегким, то есть многого требующим и от героя, и от автора-рассказчика, организатора и осуществителя сюжета открытия мира. Да и от читателя: Толкиен - автор требовательный, и читатель праздный и небрежный ему не нужен. Открыватель мира и своей к нему причастности не может быть ни праздным ни небрежным, ни невнимательным" [5,I,21]. Несомненно, что Муравьев-переводчик выступает здесь именно как Муравьев-открыватель толкиновского мира, хотя его видение весьма своеобразно. Что касается орков, нельзя сказать, что у переводчика совершенно не было повода для сравнения орков с зеками. Как писал Толкин, речь орков "на самом деле была более грязной и непристойной, чем я описал ее. Я не уверен, что кого-нибудь привлечет более близкое соответствие, хотя образцы найти нетрудно. Выражения подобного толка можно часто еще слышать от мыслящих по-оркски. Унылая и однообразная, проникнутая ненавистью и презрением, она слишком давно отринула все доброе, чтобы сохранить хотя бы силу слов для кого-либо, кроме тех, которых впечатляют лишь грубые звуки"[13, 1168, перевод мой - Н.С.].

Даже если мы предположим, что на взгляд В.Муравьева современные зеки вполне подходят для наглядного примера речи орков, то частое использование ненормативной лексики другими персонажами ничем не мотивировано. Слово сволочь дважды звучит в устах орков, и шесть раз - в речи других (положительных) персонажей: дважды у Сэма, дважды у Леголаса, по одному разу - у Эомера и Пина.

Особенно похожа на оркскую речь хоббитов, что является своеобразной трактовкой перевода, так как в оригинале подобного соответствия не наблюдается:

"- Чего, Сэмчик, не нравится?- хохотнул он.- Ну, так ты и всегда был сопливец. А я-то думал, ты отвалил куда-то там такое на корабле, плывешь и уплываешь, как ты, помнится, языком трепал. Зачем обратно-то приперся? Мы тут, в Хоббитании, работаем, дело делаем.

- Оно и видно,- сказал Сэм.- Умыться некогда, надо брюхом забор обтирать. Только вы учтите, сударь Пескунс, что я вернулся сводить счеты, а будете зубы скалить - посчитаемся и с вами: ох и дорогонько это вам обойдется!

- Иди ты знаешь куда!- сплюнул через забор Тод Пескунс. - Попробуй тронь меня: мы с Вождем друзья. Вот он тебя, это да, тронет, чтоб ты тут не нахальничал.

- Да оставь ты дурака в покое, Сэм! - сказал Фродо.- Надеюсь, таких порченых, как он, раз-два и обчелся, иначе плохо наше дело <...>

- Эх, Пескунс, Пескунс, мурло ты неумытое,- сказал Мерри.- А вдобавок и правда дурак дураком: протри глаза-то! Мы как раз и едем к твоему приятелю- Вождю - за ушко его да на солнышко"[5, III, 335].

Помимо общего стиля, довольно много прямых соответствий:

много ты углядел своими лупетками? [5,III,223,орк] ну и лупетки, извините за грубое выражение [5,II,245,Сэм]
явились - не запылились! [5,II,56, Углук] явился не запылился Бродяжник-Следопыт [5,II,193,Пин]
Шелоб нынче квелая [5,II,407,Шаграт] народишко у нас квелый [5,III,323,Кроттон]
хлебало заткнуть! [5,II,205,орк] ты бы хлебало ногой, что ли, затыкал [5,II,350,Сэм]
я из тебя кишки с дерьмом вытряхну! [5,III,201,Шаграт] такой кучей дерьма я никогда еще не запасался в дорогу [5,II,365,Сэм]
Саруман - паскудный глупец;
в самом паскудном сне не привидится; [5,II,52,958,Грышнак]
Чего я буду лезть к ним с этой паскудиной, раз про него и помнить забыли [5,II,331,Сэм]
мелкое паскудство исподтишка тебе еще по силам [5,III,336,Фродо]

В "Хранителях" мы не найдем у хоббитов подобных "крепких" выражений; их диалоги соответствуют нормам просторечия. В третьей же "летописи" употребление ненормативной лексики резко возрастает не только в речи хоббитов, но и всех прочих персонажей. Конечно, орки ругаются чаще, однако в общем списке видно, что доля остальных персонажей тоже довольно велика.

ОРКИ: ПРОЧИЕ:
падаль
гнусное рыло
обалдуй
гниды (дважды)
хайлом мух ловить (дважды)
каюк (дважды)
падло, падлы
подначка
гады (дважды)
кишками удавлю
мордоплюй
рыло
вшиварь, вшивари (5 раз)
ни хрена, хрен тебе (с вариантами, 5 раз)
портачи, напортачили
копец
это тебе не хухры-мухры
жмурики
пялит зенки
долбаки (четырежды)
смылся
впиндюрил
ухлопают
трехнулись
суки, сучий потрох
гадина (Сэм)
тварь (Арагорн)
погань (Арагорн, Леголас, Денэтор)
мы их всех порешили; стакнулись (Эомер)
мразь (Мерри, Фангорн)
мерзавец, мерзавцы (Фангорн, Сэм)
харя (с вариантами, Фродо, Пин, авт. неоднокр.)
блевотина (Саруман)
обмишулился (Сэм)
мухлюет (с вариантами, Сэм)
лиходей; оглоед (Горлум)
мурло, подонки (Мерри)
сопливец (Тод Пескунс)
артачились, заартачились; выродок (авт.)

Вот значения некоторых слов по "Словарю"[4]: хайло, хлебало -рот; лупетки, зенки -глаза; партач - неумелый, неопытный вор; жмурик - труп; долбота - состояние наркотического голода; стакнуться - встретиться; мухлевать - обманывать; впендюрить - совершить половой акт; оглоед - 1. бессовестный человек, 2. нахлебник; мурло - презираемый человек; трехнуться - сойти с ума (одно из значений). Большей частью эти термины употребляются согласно приведенному выше смыслу, только слово мордоплюй, употребленное В.Муравьевым как ругательство, имеет в Словаре лишь одно значение - пистолет.

Впрочем, употребление "блатных" выражений не нарушает стилистической цельности всей эпопеи. Тем более, что по мнению авторов-составителей "Словаря", "лагерная феня давно и основательно освоена разговорным русским языком, просторечьем. А с лагерной литературой жаргон зоны активно проникает и в литературную норму"[4, 6].

Подводя итог всему вышеизложенному, можно сделать вывод: особое индивидуальное прочтение произведения Толкиена и принятый переводчиком былинно-героический стиль изложения неизбежно накладывает отпечаток и на характеры персонажей, более выпукло представляя одни черты и нивелируя другие. Поэтому правомерно говорить о том, что Толкиен у В.Муравьева подвергся значительной переработке, и переводчик без ложной скромности мог бы вынести свое имя на титульный лист - как автор книги, и подобрать название, более соответствующее ее духу, например, Всеправедная Брань Кольца.

* * *

Ниже мы рассмотрим еще три перевода - "Властелин Колец" в переводе Н.Григорьевой и В.Грушецкого[6], "Властелин Колец" в переводе В.А.М.[7] и "Властелин Колец" в переводе М.Каменкович и В.Каррика[8]. Как уже упоминалось в начале статьи, перевод Н.Григорьевой и В.Грушецкого дважды выходил в отредактированном варианте (издания 1991 и 1992 гг.). Однако затем переводчики вернулись в первоначальному, неотредактированному варианту текста. И все последующие переиздания копируют первое. В статье анализируется именно это, самое первое издание[6].

Из пяти рассматриваемых переводов, три перечисленные выше, были созданы людьми, увлеченными творчеством Толкина, которые, не являясь профессиональными переводчиками, в первую очередь хотели выразить свое понимание его произведения. Этот вывод можно сделать на основании того факта, что два из трех переводов в художественном отношении не превосходят вышедший ранее перевод А.Кистяковского и В.Муравьева и, к тому же, значительно сокращены, а третий, более благополучный в художественном отношении, подробно откомментирован переводчиками.

О концепциях трех названных переводов следует говорить с большой долей условности, так как их авторы не предлагают стройной и логически продуманной концепции перевода в отличие от двух переводов, рассмотренных выше. Возможно, из-за отсутствия таковой, возможно из-за своей недостаточной переводческой компетентности. И все же определенные расхождения переводов и оригинала можно счесть сознательной переводческой позицией. Прежде чем остановиться на ней, приведем краткую характеристику трех названных переводов.

* * *

Перевод Н.Григорьевой и В.Грушецкого сильно сокращен по сравнению с оригиналом, пренебрегает значительной долей деталей, и изобилует не только "кальками" с английского языка, но и неудачными русскими эквивалентами. Последнее замечание можно отнести и к переводу В.А.М. Из огромного количества примеров приведем лишь несколько:

"толпа орков раздалась и кинулась в разные стороны"[6,I,274]

"есть ли лечители в городе?"[6,II,176]

"нас заманивают подальше, прикидываясь неготовыми к бою"[6,II,207]

"Фродо, дрожа от усталости и напряжения, упал на камни и лежал, сотрясаемый крупной дрожью"[6,I,173]

"это любимое мастерами Гондора дерево"[6,II,71]

"надеюсь, Кольценосные Призраки оказались рассеянными и им пришлось вернуться в Мордор"[7,I,315]

"в руинах гномьего государства гномью голову не так легко будет сбить с пути, как эльфийскую, человечью или хоббичью"[7,I,217]

"всю долгую жизнь ты был мне другом и кое-что мне обязан"[7,I,49]

"раз у Гэндальфа голова светлая и неприкасаемая, поищем другую"[7,II,118]

"гладкий стеклянистый шар"[7,II,223]


Перевод, выполненный М.Каменкович и В.Карриком довольно точен, не допускает прямых "калек" с английского языка, однако имеет другую особенность, общую с переводом В.А.М. - многие выражения характерны не для русского, а, скорее, для украинского языка, что создает погрешности против русского языка: крепко в значении очень, байка вместо рассказ, история и др.

"теперь Сэм ему крепко верит" [7,I,251]

"Мерри и Пиппину крепко повезло" [8,II,137]

"моя помощь тебе крепко понадобится" [8,I,116]

"пугаешь остальных байкой о трех живых троллях" [7,I,239]

"если ты имеешь в виду байку про "подарочек"" [8,I,73]

"эльфы все разом запели" [7,I,104]

"удивляюсь я на некоторых счастливцев" [8,II,277]

"там он доспал до утра" [7,I,105]

Если предположить, что это было задумано ради украшения текста, то цели своей переводчики не достигли, так как в употреблении нерусских выражений не прослеживается отчетливой системы.

Для всех трех переводов характерно небрежное отношение к деталям. Например, в оригинале Сэм в Мордоре предлагает замерзшему Фродо накинуть на оркские лохмотья эльфийский плащ, а в переводе Н.Григорьевой и В.Грушецкого - наоборот: сначала эльфийский плащ, а "снаружи можно что-нибудь орочье надеть и поясом прихватить",- говорит Сэм[6,II,231]. В том же переводе в главе "Снова дома" есть краткое описание Пиппина: "серебро и соболя гондорского воина заискрились на нем", где "соболя" - перевод английского sable, в оригинале означавшего геральдическое название черного цвета (цвета Гондора - черный и серебряный).

В.А.М. переводит "the light is growing fast"[13,509] как "день уже кончается"[7,II,99], несмотря на то, что лишь краткий диалог трех героев отделяет эту фразу от "наконец рассвело". А в сцене Пеленнорской битвы, где Эомер подбрасывает в воздух и снова ловит свой меч, у В.А.М. он всего лишь "повернул меч так, что его лезвие засверкало на солнце"[7,III,134]. Точно такая же ошибка - в переводе М.Каменкович и В.Каррика: "Он поднял меч высоко над головой - и запел. Лезвие ослепительно засверкало на солнце"[8,III,161].

Много проблем создали переводчикам английские меры длины. М.Каменкович и В.Каррик пересчитывают (правда, не везде) английские фарлонги и мили на русские версты. А В.А.М. передает англ. ligue устаревшим (или диалектным?) гон. По словарю Даля, один гон - это длина покоса или пашенной полосы; в разных губерниях по-разному, от 20 до 80 саженей. То есть, 1 гон - от 0,04 до 0,17 км, тогда как 1 лига - 4,827 км. Точный расчет мер длины имеет важное значение при описании подвига Арагорна и его друзей. За трое суток они пробегают огромное расстояние, пытаясь спасти захваченных в плен орками хоббитов. В изложении В.А.М. становится совершенно непонятным изумление Эомера: "за неполных четверо суток преодолеть пешком расстояние в сорок и пять гонов! Силен род Элендила!"[7,II,38]. Едва ли можно назвать подвигом передвижение бегом со скоростью 0,02 (0,09) км/час. Можно предположить, что В.А.М. имела в виду некоторую абстрактную меру длины. В таком случае, логичнее было бы придумать какое-нибудь новое слово, нежели вводить читателя в заблуждение.

Если о концепциях Н.Григорьевой и В.Грушецкого, а также М.Каменкович и В.Каррика можно судить не только по сокращениям или изменениям, допущенным ими в тексте перевода по сравнению с текстом оригинала, но и по вступительным статьям, то перевод В.А.М такой возможности не дает. Здесь можно говорить скорее об особенностях, присущих только данному переводу и отличающих его от других. Вывод о вероятном наличии концепции в переводе В.А.М. можно сделать лишь на основании самого текста, в котором прослеживаются две устойчивые тенденции: необоснованное включение "украинизмов" и нивелирование стилевых характеристик персонажей. Поскольку первое можно счесть индивидуальной особенностью стиля речи самого переводчика, остановимся подробнее на второй.

В.А.М. при передаче речи различных персонажей использует некий средний, условный язык, в отличие от контраста высокого и низкого стилей, поэтического языка и просторечия, многообразия иронии, сарказма, юмора у Толкина. В переводе В.А.М. все персонажи разговаривают одинаково, будь то орки, короли, эльфы или хоббиты. Вот несколько примеров:


"To Gimli son of Gloin <...> give his Lady's greeting. Lockbearer, wherever thou goest my thought does with thee. But have a care to lay thine axe to the right tree!"[13, 525].

"Гимли сыну Глоина от меня привет. Где бы ни был ты, у кого мой локон, мои мысли бегут тебе вслед. Но не забывай присмотреться к дереву прежде, чем замахиваться топором"[7,II,118]


"Aragorn, wilt thou go?

- I will, - he said.

- Then wilt thou not let me ride with this company, as I have asked?"[13,816].

"- Едешь, Арагорн?

- Еду, Королевна.

- И не позволишь мне ехать в твоей свите, как просила?"[7,III,58-59].


"I do really wish to destroy it!.. Or, well, to have it destroyed. I am not made for perilous quests. I wish I had never seen the Ring! Why did it come to me? Why was I chosen?"[13,74].

"Я действительно хочу его уничтожить!.. Ну, не я, а чтобы его уничтожили. Я не гожусь для таких страшных поисков. Лучше бы я никогда не видел этого Кольца! Ну почему оно ко мне попало? Почему из всех выбран я?"[7,I,81].


"With your leave, Mr Frodo, I'd say no! This Strider here, he warns and he says take care; and I say yes to that, and let's begin with him. He comes out of the Wild, and I never heard no good of such folk"[13, 182].

"С вашего разрешения, господин Фродо, я отвечу: нет! Этот Бродяжник вас предупреждает и говорит, чтобы вы были осторожнее. Тут я согласен, давайте с него и начнем. Он из Глухоманья, а я о тамошнем народе ничего хорошего не слышал"[7,I,194-195].


"You cursed peaching sneakthief!.. You can't do your job, and you can't even stick by your own folk. Go to your filthy Shriekers, and may they freese the flesh off you!"[13, 961].

"Доносчик, подлец, изменник!.. Дело делать не умеешь, а такой подлый, что своих предашь ни за грош. Иди, иди к тем каркалам, пусть они тебе заморозят кровь в жилах, пока сами живы"[7,III,224].


Приведение речи всех персонажей к единому стилистическому знаменателю представляется сознательной переводческой позицией, так как прослеживается на протяжении всего текста. Можно предположить, что целью стилистического однообразия (а также применения "русско-украинской" лексики) было довести непростой язык Толкина до уровня каждодневной русской разговорной речи, сделать его более понятным неискушенному читателю. В таком случае об этой попытке можно говорить как о сознательной концепции автора перевода. Данное предположение подтверждается еще и тем, что изменениям в стилистике речи соответствует и транслитерация непереводимых имен и названий, а также текстов на "непонятных" языках - эльфийском и проч. Подобные названия и слова представлены в варианте, наиболее упрощенном и удобном для чтения вслух: Hasufel - Хасуф; Carnimirie - Карнимра; Alfirin - Алфей; Arvedui - Арвид; Mundburg - Мундур; Meduseld - Медусил, и множество других. Подобный подход к транслитерации некоторых названий широко применяется и в переводе В.Муравьева (Calenardhon - Клендархон; Rhosgobel - Розакрайна; Telhar - Тельчар и т.д.). Однако, если подобная транслитерация у В.А.М.имела целью упрощение непонятных слов, то переводчик добился здесь прямо противоположного результата, создав неверное представлене об оригинале, в котором и просторечию находится место. "Украинизмы" (тем более - в таком большом количестве) не характерны для русского разговорного языка, а нивелирование многостилевого текста Толкина делает перевод бледным и только затрудняет чтение.

Н.Григорьева и В.Грушецкий обосновывают свой подход к переводу в предисловии: "в работе по переводу трилогии для нас принципиально важно было попытаться передать смысловую составляющую (не всегда прямо выраженную), не отрываясь слишком далеко от самого текста"[6,I,5]. Анализ текста показывает, что поставленная задача была решена переводчиками. Если не обращать внимания на наличие сокращений в тексте, то "смысловая составляющая" все же донесена ими до читателя. Если же проследить за сокращениями, то складывается впечатление, что целью данного перевода было показать читателю только то, что, по мнению переводчиков, является самым главным во "Властелине Колец", выкинув все лишнее и несущественное. Если принять это предположение, самым главным оказывается все, что касается хоббитов. Часть первая трилогии (книги первая и вторая) не подверглась сокращениям, а вот начало второй части (книга третья), повествующее о походе отряда Арагорна и военных подвигах на землях Рохана, сокращено едва ли не наполовину. Так, глава седьмая "Хельмова Падь", в оригинале занимающая 16 страниц, при переводе уместилась на 9-ти. В ней совершенно отсутствуют занимавшие примерно две страницы сцены обсуждения предстоящей битвы и описания первого штурма крепости. Во всех же главах книги третьей в диалогах героев и описаниях выпущено все, не имеющее дальнейшего сюжетного развития. Говоря обобщенно, из трех фраз составлена одна, из трех абзацев - один. Бывают пропуски в несколько абзацев. Например, в главе "Фангорн" исчезло описание местности, по которой идут маршем энты; в главе "Белый всадник" - то, как Арагорн обследует землю, разыскивая следы хоббитов; в той же главе отсутствуют рассуждения Гэндальфа о судьбе Боромира, кроме того, переставлены местами две сцены: сначала Гэндальф повествует о своем поединке с Балрогом, а затем - о предательстве Сарумана (в оригинале порядок сцен обратный). В главе "Теоден" выпущена приблизительно страница текста - описание путешествия и окружающей местности; там же сокращена до одной-двух фраз беседа Гэндальфа и его спутников со стражником; выпущено описание чертога Теодена (несколько абзацев). Некоторые короткие сцены и диалоги заменены пересказом, например, таким: "первым заговорил Гэндальф. Он приветствовал Теодена как друга и предложил свою помощь" [6,I,394]; "Теоден предложил гостям отдохнуть, но Арагорн, поблагодарив, отказался. Он попросил Теодена позволить им присоединиться к войскам, потому что обещал Йомеру сражаться рядом с ним" [6,I,397].

Однако, когда повествование вновь возвращается к хоббитам, перевод без сокращений следует за оригиналом. Объяснение этому можно, по-видимому, найти в предисловии: "О чем речь в книге? О вечном. О Добре и Зле, о Долге и Чести, о Великом и Малом. В центре книги - Кольцо, символ и инструмент безграничной власти. Не правда ли, очень актуальный и вожделенный сегодня символ? Только дайте, слышим мы отовсюду, уж мы-то сумеем ей распорядиться... А вот герои Толкиена один за другим отказываются от Кольца. Есть в книге короли и воины, маги и мудрецы, принцессы и эльфы, но в финале все они склоняются перед простым хоббитом, всего-то выполнившим свой долг и не покусившимся на большее"[6,I,5].

Можно отметить и еще одну особенность перевода Н.Григорьевой и В.Грушецкого. Помимо выполнения основной своей задачи - "попытаться передать смысловую составляющую" текста, переводчики демонстрируют куда больший оптимизм и уверенность в конечной победе добра, нежели автор. Предложения, высказывающие лишь возможность этого, перевод трактует как недвусмысленные утверждения: "если Запад окажется сильнее твоего Черного Повелителя,- говорит Исилдур королю горцев,- такое проклятие налагаю я на тебя и твой народ..." (перевод мой - Н.С.); в переводе Н.Григорьевой и В.Грушецкого утверждается однозначно: "Запад сильнее твоего Черного Владыки" [6,II,131]. В главе "Голос Сарумана" Гэндальф обещает Саруману вернуть ключи от Ортханка, если тот этого заслужит, в переводе он утверждает: "я обещаю сохранить и вернуть их тебе, когда ты снова станешь мудрым"[6,I,431]. В главе "Выбор Арагорна" Арагорн показал себя Саурону в палантир, и высказывает опасение: "если это поможет ему, я побежден. Впрочем, не думаю, чтобы так случилось" (перевод мой - Н.С.); в переводе этих слов нет, благодаря чему вся речь Арагорна приобретает бравурный характер.

Подобный оптимизм становится более понятен, если знать, что переводчики оценивают "Властелина Колец" не только с точки зрения литературы, но также и эзотерики. Говоря о Толкиене, Н.Григорьева и В.Грушецкий приводят определение вестничества, данное "замечательным русским визионером Даниилом Андреевым в метафилософском трактате "Роза Мира"". По их мнению, "научный и душевный поиск вывел профессора Толкиена за рамки национального мифа в пространство Трансмифа, скрывающее корни мира. Это обстоятельство, с одной стороны, осложняет работу переводчика, предполагая его знакомство с элементами Трансмифа, но с другой - облегчает, позволяя устанавливать взаимопонимание с автором не только на уровне переводимого текста"[6,I,5]. Как нам кажется, вера в конечную победу добра является личной позицией переводчиков, отразившейся и на их работе.

Подводя итог вышесказанному, можно отметить, что с художественной точки зрения перевод оставляет желать лучшего. Язык его сухой и невыразительный, не дает представления о богатстве авторского стиля. Хотя иногда в тексте перевода встречаются выражения, призванные, вероятно, украсить или оживить текст (курсивом выделены слова, отсутствующие в оригинале):

"осень уже высушила листья, и их коричневые трупики печально шуршали под ногами"[6,I,170]

"что, по-твоему, я должен был сказать ему [Врагу]? Что охотно обменял бы одного дерзкого гнома на смирного орка? " (из беседы Арагорна и Гимли)[6,II,130] (5)

Впрочем, Н.Григорьева и В.Грушецкий и не претендуют на то, чтобы их перевод считался лучшим, предполагая возможность существования "нескольких версий перевода, благодаря которым можно со временем надеяться на появление одного, адекватного авторскому тексту"[6,I,6]

* * *

Перевод М.Каменкович и В.Каррика, в сравнении с двумя другими, выполнен без сокращений и даже излишне многословен. По количеству пословиц и поговорок, употребленных переводчиками, он вполне может составить конкуренцию переводу В.Муравьева: держи карман шире; как пить дать; сказано - сделано; поминай как звали и т.п. Что же касается военного духа, то "образно выражаясь, "Властелин Колец" пропущен автором через опыт второй мировой войны" [8,III,726], но в сравнении с переводом В.Муравьева, батальные сцены в переводе М.Каменкович и В.Каррика выглядят куда более бледно. Они не делают акцента на боевом духе противников и ярости, охватывающей воинов. Напротив, там где у Толкина говорится о восторге и жажде битвы, в переводе М.Каменкович и В.Каррика чувства героя описываются иначе: "пламя битвы вновь охватило его и зажгло в нем юную беспечность" (об Эомере)[8,III,161].

Данный перевод снабжен обширными комментариями, которые по объему сами могут составить еще один том к трилогии "Властелин Колец". Комментарии опираются на "Сильмариллион", "Unfinished tales" и письма Толкина. Много места занимают цитаты из уже упоминавшейся книги Т.Шиппи. Список литературы, привлеченной комментаторами, весьма обширен: начиная с "Беовульфа" и кончая "Язычеством древних славян" Рыбакова. Поскольку комментарии дают представление и об оценке переводчиками "Властелина Колец", и об их концепции, нашедшей свое выражение в тексте, остановимся на них более подробно.

Основываясь на том, что автор "Властелина Колец" - убежденный христианин, и книга, им написанная, несомненно христианская, М.Каменкович и В.Каррик рассматривают символы, заключенные в трилогии, в рамках христианской (причем православной) традиции, приводя многочисленные цитаты из П.Флоренского и православных Евангелий, упоминая, впрочем, что сам Толкин был католиком. "Возможно, кто-нибудь отыщет примеры, где Толкин противоречит православной традиции; но нам кажется - уместнее начать со сходства"[8,I,618].

По их мнению, "специфика образности ВК ("Властелина Колец" - Н.С.) в том, что "ад" и "рай", т.е. духовные области, обычно доступные восприятию человека только психологически, существуют в пространстве повествования реально"[8,III,623]. В нем присутствуют и "живые обитатели ада (Назгулы) и демонические духи во плоти (например, Саурон), а также ангелы (Гэндальф)"[8,III,634]. Практически все находит свое объяснение в этой христианской символической схеме. Лориэн - аналог Неба[8,I,700], образ Галадриэль вызывает в воображении образ Девы Марии[8,I,703], а история Голлума напоминает об Иуде[8,II,532]; то, что Кольцо досталось Фродо по наследству, созвучно наследию первородного греха, способность Тома Бомбадила говорить стихами - образу библейского Адама до грехопадения[8,I,641 и 644]. Эпизод возвращения Гэндальфа "перекликается с Преображением Христа на горе Фавор"[8,II,506].

Отдавая должное огромной работе, проделанной петербургскими переводчиками, следует отметить, что желание выразить свое видение толкиновского мира подвигло их на написание комментариев, но не уберегло от соблазна выразить свою концепцию в самом тексте (курсивом выделены слова, отсутствующие в оригинале):

"боюсь, я тогда утратил терпение - так желал я обратить тебя в свою веру"[8,II,254]

"ибо в Черные Годы поклонялись Саурону и приносили ему жертвы" (о Мертвых, следующих за Арагорном)[8,III,66]

"- Здесь живут Кэлеборн и Галадриэль - благоговейно произнес Халдир"[8,I,521]

"- Я, правда, слышала, что Вражьи обманные чары величают так же. Но это - чары Галадриэли, и сравнивать их нельзя"[8,I,532]

красота ее [звездочки] так поразила Сэма, что у него забилось сердце, и к маленькому путнику, затерянному в мрачной, всеми проклятой стране, внезапно вернулась надежда"[8,III,268]

"оставь ее [скляницу] пока у себя, Сэм. До лучших времен"[8,III,275]

"Фродо сидел, привалившись спиной к скале, и спал сном праведника" [8,III,279]

"Черный Властелин узнал наконец, кто был его главным врагом все это время"[8,III,303]


Примеры можно было бы продолжать, но, даже не вдаваясь в детальный анализ каждого из них, видно, что М.Каменкович и В.Каррик при переводе упирают на моральную и религиозную стороны текста.

Говоря о различии мнений переводчиков об эпопее "Властелин Колец", нетрудно заметить, что многие переводчики полемизируют как друг с другом, так и с Толкином. Рассматривая позицию М.Каменкович и В.Каррика, высказываемую ими в комментариях, интересно вспомнить цитировавшееся ранее мнение З.Бобырь о "безрелигиозности" Среднего Мира, описанного Толкином. Вспомним: обычай гондорцев перед трапезой поворачиваться лицом к западу, похожий, по мнению З.Бобырь, "больше на акт учтивости", согласно комментариям М.Каменкович и В.Каррика, "одно из немногих свидетельств существования в Гондоре по крайней мере следов религиозного ритуала - ср. существующий во многих религиях обычай молиться перед едой"[8,II,528]. Обращение героев к Элберет само по себе является молитвой, а "несколько слов на языке эльфов", которые Фродо и потом Сэм произносят в логове Шелоб - явление, которое "известно христианской традиции как говорение на языках и считается одним из даров Духа Святого", а также "представляет из себя молитву на языке, которого сам молящийся не знает"[8,II,535]. Естественно, и Тайный Огонь (слугой которого называет себя Гэндальф на мосту Кхазад-дум), трактуется совершенно иначе: "под этим именем у Толкина зашифровано третье Лицо Святой Троицы, Дух Святой". Удун же - есть Ад, "источник, откуда черпают энергию темные силы, и восходит этот источник к самому Мелкору-Морготу... - аналог Люцифера"[8,I,696]. "Система моральных ценностей, - пишет З.А.Бобырь, - настолько очевидна, что не нуждается в понятии греха, а о загробной жизни нет даже представления"[1,189]. По мнению же М.Каменкович и В.Каррика, идея греха заключена в самой символике Кольца. "Кольцо - основной символ ВК ("Властелина Колец" - Н.С.), и для понимания его необходимо иметь в виду тот набор смежных христианских ассоциаций, который ему сопутствует. Отправляясь в путь, Фродо надевает цепочку с Кольцом на шею; в итоге Кольцо начинает напоминать нательный крест <...> среди прочего, нательный крест символизирует у христианина его личный путь на Голгофу с крестом своих страданий и своей греховности" [8,I,617].

Не подвергая критике саму по себе трактовку произведения Толкина разными переводчиками, можно упомянуть, что она не всегда точно соответствует мнению самого автора. "Я специально свел все, что касается "высших материй" к едва различимым намекам, заметным лишь самым внимательным из читателей, или оставил в виде неразъясненных символов <...> Присутствие Господа и "божеств", Владык или Стихий Запада, едва различимо <...> лишь в таких сценах, как, напрмер, нуменорский обряд молитвы перед трапезой, исполняемый Фарамиром"[12, 201] (из наброска письма к Р. Мюррею).

Однако, анализируя взгляды М.Каменкович и В.Каррика, можно видеть, что они не останавливаются на установлении факта "религиозности" мира, описанного Толкином. Опираясь на слова Толкина, что "Третья Эпоха - мир не христианский" [8,III,640], и предположив, что Средьземелье (Middle-earth) - это наша Земля (поскольку Толкин желал воссоздать "мифологию для Англии"), М.Каменкович и В.Каррик делают вывод о том, что мир, описанный им - дохристианский, а значит, с течением времени в нем неизбежно появление Сына Человеческого. Так, "Эарендил - идеальный человек, фигура, подобная Христу"[8,III,641]. В то же время, "Эарендил - не Христос: он лишь возвещает "сидящим во тьме" некую "высокую надежду", что можно прочесть как обещание Валар(ов) ниспровергнуть Моргота, но можно прочесть и расширительно - как пророчество о пришествии Искупителя и Избавителя"[8,II,658]. Вывод, что "на "вершинах" наш мир и вселенная Толкина смыкаются и что миром Толкина правит тот же Бог"[8,II,667], предшествует утверждению, что "Первое Лицо Троицы - Бог-Отец - именуется Эру или Единый, или Илуватар. О Втором Лице - Боге-Сыне - в Сильм. и ВК ("Сильмариллионе" и "Властелине Колец" - Н.С.) не говорится, так как мир Средьземелья - дохристианский, и любые упоминания о Христе из текста, естественно, исключены" [8,I,696]. Такой взгляд на возможное развитие толкиновского мира имеет право на существование хотя бы потому, что Толкину принадлежит фраза "Падение Человека - в прошлом, и вынесено за сцену; Искупление Человека в далеком будущем"[12,387] (черновик письма к м-ру Рэнгу), однако можно усомниться в том, что Толкин написал бы это продолжение. В письме к М. Вэлдману он пишет: "Артуровский Мир несомненно включает христианскую религию. По причине, которую я не буду здесь развивать, это кажется мне фатальным. Миф и волшебная сказка должны, как и все искусство, отражать содержащиеся в них объяснения элементов морали и религиозной правды (или ошибки), но не непосредственно, не в известных формах первичного "реального" мира"[12,144].

О религиозности мира Толкина высказываются и другие переводчики. М.Каменкович и В.Каррик демонстрируют относительное согласие с В.Муравьевым, который считает, что вся первая часть "Сильмариллиона" - "попытка образного осмысления и, так сказать, сюжетной интерпретации первой главы библейской Книги Бытия; тут нет ничего удивительного, потому, что Средиземье в начальном и конечном счете - наш мир"[5,I,15]. Противоположное мнение принадлежит З.Бобырь: "Высокий этос сторонников Добра не обусловлен никакой религией; но, может быть, мир, в котором есть такое олицетворение Зла, как Саурон, и такие носители Добра, как Эльфы и Кудесники - такой мир и не нуждается в формальной религии"[1,190].


Мысль о тождестве нашего мира и того, который описан Толкином, оказалась в творческом плане весьма привлекательной для многих переводчиков. В.Муравьеву она позволила использовать "здешнюю" лагерную лексику при переводе предпоследней главы эпопеи, придав ей дополнительный, понятный современному российскому читателю смысл; М.Каменкович и В.Каррик, как следует из комментариев, легко принимают игру, предложенную Толкином: будто пятая или шестая эпохи Средьземелья - это именно наши дни. "...Наша эпоха - христианская, и "эльфийский дух" в ней, по всей видимости, становится категорией преимущественно духовной, ассоциируясь с христианством, благодатью Евангелия и присутствием Духа Святого"[8,III,641]; "...возможно, истинные Короли - потомки Лутиэн - и по сей день ходят по земле, хотя не исключено, что они не знают о своем происхождении"[8,III,719]. Это мнение созвучно выводу В.Муравьева о том, что "не писатель Толкиен - в том смысле, с каким мы привыкли связывать писательство. Визионер какой-то, выдумщик"[5,I,13]. Н.Григорьева и В.Грушецкий высказываются более определенно, прямо называя Толкина визионером: "по нашему мнению, мы имеем дело с прекрасной работой визионера, связавшего в своем сердце мир человечества с мирами инобытия"[6,I,6]. М.Каменкович в статье "Создание Вселенной" (помещена в том же издании), ссылаясь на слова "одного критика", пишет: мир Толкина "это не литература", а сходство его книг "с бесконечным потоком литературы фэнтэзи <...> лишь кажущееся"[8,III,720], хотя она и упоминает, что Толкин "не претендует на то, что его фантазия представляет собой что-то большее, чем фантазия (и в этом его основное отличие от русского мифотворца и визионера Даниила Андреева!)" [8,III,725]. Собственная точка зрения не высказана в статье прямо; М.Каменкович лишь сетует на то, что "книгу приняли настолько серьезно, что она чуть ли не заменила некоторым увлекающимся личностям Священное Писание"[8,III,728].

Из приведенных выше цитат можно видеть, насколько различны мнения переводчиков о самых основах мироздания Толкина. В эссе "О волшебных историях" Толкин писал: "всякий, владеющий языком, может сказать "зеленое солнце"". Но "создать Вторичный Мир, где зеленое солнце было бы на своем месте, где мы обретали бы искреннюю и безусловную Вторичную Веру в него - для этого, видимо, требуется приложить и мысль, и труд, и, кроме того, это требует некоего особенного мастерства, подобного мастерству эльфов"[9,65]. Толкину, без сомнения, удалось создать именно такой - живой, заманчивый и динамичный мир, развивающийся по законам, установленным его творцом. Существование большого числа переводов одного художественного произведения (притом такого объемного!) - явление необычное и интересное. Сделанная в данной статье попытка анализа этих пяти переводов имеет целью показать, что чисто художественные их отличия, возможно, имеют более глубокую подоплеку. Мы имеем дело с концептуальным видением произведения Толкина не столько даже как произведения литературы, сколько с пониманием его как модели вселенной - нашей, не выдуманной, вселенной. Может быть, она кажется достовернее той, что преподается в школе? Известно, что самому Толкину астрономические и географические знания, равно как и приверженность вере (католической), в частности, знание Библии, ничуть не мешали в его литературном творчестве. Что же мешает переводчику представить текст таким, каков он есть, не навязывая читателю свою концепцию? Одно только естественное творческое самовыражение, или действительные поиски истины? Ответ на этот вопрос явно выходит за рамки нашего исследования, поэтому ограничимся лишь констатацией самого факта.


Примечания

(1) Подробнее об этом в статье: Семенова Н.Г. "Это не простое кольцо, а какой-то прибор!"// Знание-сила. 1997. ╧9. С. 142-148.


(2) Перевод под названием "Властители Колец", выпущенный в 1991 г. ВТО МПФ при ИПО ЦК ВЛКСМ "Молодая Гвардия" и ТПО "Вариант" включает оба произведения: "Повесть о Кольце" ("The Lord of the Rings") и "Туда и обратно" ("The Hobbit").


(3) Здесь и далее в цитатах курсивом отмечены слова, отсутствующие в оригинале.


(4) "Kinsman, farewell! May your doom be other than mine, and your treasure remain with you to the end!"[12,1018]. Конечно, слово treasure можно понимать расширительно, но в данном случае слова Келеборна (вместе с предыдущей фразой Галадриель) являются продолжением их беседы с Арагорном в Лориене ("And Aragorn answered: - Lady, you know all my desire and long held in keeping the only treasure that I seek"[12,3951]). Речь здесь идет об Арвен, которая, выбрав человеческую участь, остается в Средиземье, в отличие от Галадриель, покидающей его навсегда.


(5) Относительно данной фразы мое утверждение неверно. Эта фраза есть в первом и, возможно, 2-м издании LOTR. В 3-м, отредактированном, издании ее уже нет. Таким образом, данная фраза не является вольным добавлением переводчиков. Видимо, Н.Григорьева и В.Грушецкий переводили текст по 1-му или 2-му изданию LOTR. Или, что тоже возможно, Григорьева и Грушецкий, использовав перевод З.Бобырь в качестве подстрочника, повторили эту фразу в своем переводе. Указанная фраза есть в двух русских переводах, которые анализируются в статье: в переводе З.Бобырь и в переводе Н.Григорьевой и В.Грушецкого. Причем, она есть не во всех изданиях перевода Н.Григорьевой и В.Грушецкого: например, в отредактированном переводе 1992 года ("в коробке") ее нет. - прим.авт. (апрель 2002 г.)


БИБЛИОГРАФИЯ

1. Бобырь З.А. История - сага - поэзия // Сверхновая американская фантастика. 1994. Дек. С 178-196.

2. Ершов П.П. Конек-Горбунок. М.: Дет.лит., 1969.

3. Зуева Т.В. Волшебная сказка. М.: Прометей, 1993. 240 с.

4. Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона / Авторы-сост. Д.С.Балдаев, В.К.Белко, И.М.Исупов. М.: Края Москвы, 1992, 526 с.

5. Хранители: Летопись первая из эпопеи "Властелин Колец" / Пер. с англ.В.Муравьева (Пролог и Книга первая) и А.Кистяковского (Книга вторая и все cтихотворения); Предисл. В.Муравьева. М.: Радуга, 1989. 496 с

Две Твердыни: Летопись вторая из эпопеи "Властелин Колец" / Пер. с англ. В.Муравьева. М.: Радуга, 1991. 416 с.

Возвращенье Государя: Летопись первая из эпопеи "Властелин Колец" / Пер. с англ. В.Муравьева. М.: Радуга, 1992. 352 с.

6. Толкиен Дж.Р.Р. Властелин Колец. В 2 т. / Пер. с англ. Н.Григорьевой, В.Грушецкого. М.: ТО "Издатель", 1993.

7. Толкин Дж.Р.Р. Властелин Колец: В 3 т. / Пер.с англ. В.А.М. Хабаровск: Амур, 1991

8. Толкин Дж.Р.Р. Властелин Колец: В 3 т. / Пер. с англ., предисл., коммент. М.Каменкович, В.Каррика, С.Степанова. СПб.: Терра - Азбука, 1995

9. Толкин Дж.Р.Р. Дерево и лист / Пер. с англ. Н.Прохоровой, С.Кошелева. М.: Прогресс Гнозис, 1991

10. Толкин Д.Р.Р. Повесть о Кольце: Роман: В 3 ч. / Пер. с англ. (в сокращении) З.А.Бобырь. М.: СП Интерпринт, 1990.

11. Shippey T.A. The road to Middle-earth. L., 1992.

12. Tolkien J.R.R. The Letters... / Ed. H.Carpenter. L.: Unwin Paperbacks, 1981.

13. Tolkien J.R.R. The Lord of the Rings. L.: Unwin Paperbacks, 1990.


Обсуждение

 


Новости | Кабинет | Каминный зал | Эсгарот | Палантир | Онтомолвище | Архивы | Пончик | Подшивка | Форум | Гостевая книга | Карта сайта | Кто есть кто | Поиск | Одинокая Башня | Кольцо | In Memoriam

Na pervuyu stranicy Отзывы Архивов


Хранители Архивов