Толкин был глубоко религиозным человеком, католиком. "Я - христианин (этот вывод можно сделать на основе моих рассказов)", писал Толкин в одном из писем читателю (L.288; здесь и дальше, цитаты, приводимые из англоязычных источников, даются в подстрочном переводе автора и отмечены "английскими кавычками", цитаты, отмеченные "русскими кавычками"^[*], - из русскоязычных источников). Не удивительно поэтому, что иногда во "Властелине Колец" улавливаются библейские реминисценции. Один из таких Библейских эпизодов - явление воскресшего Гэндальфа трем членам Братства в главе "Белый всадник".

Анализ русских переводов (список используемых переводов, см. в разделе "Источники" в конце статьи) этой сцены показал, что было бы уместно подробно прокомментировать ее для русскоязычных читателей с точки зрения носителя английского. Как Каменкович и Каррик (К&К) точно отметили в сноске (К&К, II. 506): "Этот эпизод перекликается с Преображением Христа на горе Фавор... Текст "осведомлен" о Христе, хотя герои о Нем ничего не знают. Эта отсылка, как и многие другие скрытые в тексте цитаты, ничего не добавляет к непосредственному смыслу эпизода, только помещает его в неожиданный контекст, создает символический "фон", дополнительную "подсветку"".

Сюжеты Библейского и толкиновского рассказов имеют немало параллелей, начиная с количества присутствующих при Явлении персонажей, и кончая ролью света. Гэндальф является Арагорну, Леголасу и Гимли. Христос является Петру, Иакову и Иоанну. Христос является на горе Фавор. Гэндальф - на Холме Древобрада (T.121).

Белизна и цвет играют большую роль в обоих рассказах. В Евангелии от св. Матфея написано: "И преобразовался перед ними: и просияло лице Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет" (Матфей 17: 2). В Евангелии от св. Марка говорится: "Одежды Его сделались блистающими, весьма белыми, как снег, как на земле белильщик не может выбелить" (Марк 9: 3). В Евангелии от св. Луки, "вид лица Его изменился, и одежда Его сделалась белою, блистающею" (Лука, 9: 29). Толкин подхватывает суть этих описаний в собственном тексте нарочитыми повторами этого цвета. Эти слова накапливаются до такой ослепительной белизны, что Гимли молча опускается перед Гэндальфом на колени, заслонив руками лицо. В Библии написано: "ученики пали на лица свои и очень испугались" (Матфей 17: 6). В Евангелии от св. Марка, говорится, что Петр "не знал, что сказать; потому что они [ученики Христа] были в страхе" (Марк 9: 6).

Как в стихотворении, Толкин пишет картину намеками, и Гэндальф словно воскресает на глазах читателя. Сцена начинается описанием человека, словно пробуждающегося от смертельного сна. "Вся усталость, казалось, покинула его" (T.123). Толкиновский рассказчик продолжает: "Из-под серых [цвет, ассоциирующийся со смертью и прахом] лохмотьев, которые окутали одежду Гэндальфа как саван [еще один намек на смерть], были видны блеск и вспышка белого [намек на грядущее воскрешение]" (T.123, здесь и дальше, комментарии автора внутри цитаты взяты в квадратные скобки). Эта вспышка белого почти немедленно переходит в ослепительный цвет, и рассказчик объясняет, что "Гэндальф высился над ними [намек на его Вознесение], и его серые лохмотья отлетели в сторону [намек на освобождение от смерти]", затем начинается толкиновский пересказ Библейских описаний Преображения Христа. "Одежды его сияли белизной... Седые волосы его блестели, как снег под полуденным солнцем; одежда была ослепительно бела; глаза, сверкавшие из-под косматых бровей, пронзительно лучились как яркое солнце" (T.124-5). Воздействие толкиновского образа на русскоговорящего читателя зависит от степени искусности перевода приведенных выше ключевых слов.

Особенно трудна для русского перевода толкиновская фраза, в которой "серые лохмотья окутали одежду Гэндальфа как саван" (shrouded by the grey rags), потому что в контексте преображения и воскресения Гэндальфа, первое слово фразы (shrouded) воспринимается англоязычным читателем скорее всего в его буквальном, а не в переносном значении. В таком контексте предложение с этой фразой читается приблизительно так: "Когда он [Гэндальф] взбирался на площадку, был мгновенный проблеск, слишком короткий, чтобы развеять сомнения, быстренькая вспышка белого, как будто бы на мгновение обнаружилось какое-то другое одеяние, которое серые лохмотья окутали, как саван" (T.123). Ни у одного из переводчиков такого потустороннего намека нет. Большинство из них перевело эту фразу с предлогом "под". У Грузберга (во всех вариантах), "мелькнуло что-то белое, как будто под серыми лохмотьями скрывалась белая одежда". Муравьев и Кистяковский (М&К) построили свою фразу на основе "изпод". Григорьева и Грушецкий (Г&Г) выбрали совсем другой путь: "показалось, что между складами плаща мелькнуло что-то ослепительно белое" (Г&Г, II.88/602). Немирова ухитрилась перевести это предложение без всякого предлога: "серые лохмотья на мгновение раздвинулись и мелькнула ослепительная белизна" (Н, II.96). У Яхнина данная фраза вообще отсутствует (Я, II.82).

Дальше у Толкина идет сопоставление белого (как мы уже видели, в Библейском контексте, цвет Божественного) и серого цветов. Серый - это цвет праха, что в библейском контексте является метафорой смерти. О прахе в Библии говорится, что Бог создал человека "из праха земного" (Бытие 2: 7). Это подтверждается в книге Бытия 3: 19, где Бог говорит Адаму: "В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься". Образ пути смертного из праха в прах повторяется Авраамом в книге Бытия 18: 27, в книге Иова 34: 15, и в книге Екклесиаста 3: 20. Это сопоставление цветов продолжается, пока серые лохмотья и капюшон Гэндальфа не отлетают в сторону, и ослепительная белизна его одеяния не становится видна всем. У Толкина получается элегантный, расширенный пересказ Преображения Христа. Все переводчики (кроме Яхнина) более или менее успешно справились с этим. Яхнин проигнорировал толкиновское описание и просто назвал Гэндальфа "преобразовавшимся старцем" (Я, II.82).

У Толкина есть еще одна скрытая полуцитата из Библии, но из другого места. Почти все переводчики не узнали ее, и не поняли ее философского смысла. Описав ослепительно белого Гэндальфа, рассказчик говорит: "сила была в его руке". Эта фраза перекликается с двумя молитвами из Библии, в первой и второй книгах Паралипоменон. В обоих случаях, это описание Бога. Первый раз такая фраза встречается в молитве Давида. "И в руке Твоей сила и могущество" (1-я Паралипоменон 29: 12). Второй раз - в молитве Иосафата. "И в Твоей руке сила и крепость" (2-я Паралипоменон 20: 6).

Здесь нужно обратить внимание на одну маленькую тонкость. Русское слово "рука" не точно совпадает с английским словом, которое используется Толкином и англоязычной Библией во фразе "сила была в его руке". Русское слово "рука" подразумевает всю конечность от плеча до пальцев. В английском же языке "рука" имеет деление. Часть плеча до запястья называется arm [арм], а от запястья и до пальцев (включительно) - hand [хэнд]. (Ладонь называется palm [of the hand].) У Толкина, следующего за англоязычной Библией, сила Гэндальфа была сосредоточена в той части руки, которая от запястья до пальцев. Оригинальные языки Библии - иврит и греческий - тоже имеют такое различие. На иврите оно передается словами йад (йод-далет) и зроа (зайн-реш-вав-айн), которые в Библейских текстах переводятся на английский как hand [хэнд] и arm [арм] последовательно. По-гречески брахион (arm [арм]) и хеир (hand [хэнд]). Раньше такая разница существовала и в русском языке - устаревшее слово "длань" соответствует hand [хэнд]. В таком делении заключена философская разница. Часть конечности, называемая по-английски arm [арм] олицетворяет силу созидания или борьбы. Последнее видно в слове "армия", имеющим общее происхождение с английским словом "арм". Аналогичное значение имелось и в иврите ТАНА-Ха, где слово "зроа" (arm [арм]) переводится как "мышца". Слово "хэнд", с другой стороны, встречается и в других контекстах. В Евангелии от св. Марка (5:23) просят Христа, чтобы он пришел и возложил руки (по-английски хэндс [множественное число]) на умирающую девушку, чтобы исцелить ее. В Евангелии от св. Луки (4: 40) приводили больных к Христу, "и Он, возлагая на каждого из них руки (хэндс), исцелил их". Таким образом, род силы определяется в контексте по той части руки, с помощью которой она прилагается. Если это верхняя часть руки, то сила - физическая. Если часть нижняя, то сила - духовная.

Соответственно, для переводчиков возникает вопрос - что нужно перевести; скрытую библейскую цитату или контекст, определяющий род силы? Бобырь, Г&Г, Немирова и Яхнин изловчились не давать ответа на этот вопрос. У них фразы о силе в руке вообще нет (Б.161; Г&Г, II.89/603; Н, II.98; Я, II.82). К&К и Волковский решили открыто определить род силы у воскресшего Гэндальфа. У К&К "От него исходила неодолимая и неоспоримая сила" (К&К, II.130). У Волковского: "От фигуры веяло несказанной мощью" (В, II.142).

Только у М&К и Маториной (ВАМ) сохранилась рука. У ВАМ "Рука, обладающая чародейской силой, постепенно опускалась". Слово "чародейский" здесь дает совсем другое истолкование происходящим событиям, и переносит читателей из религиозной среды в волшебную. У М&К фраза сформулирована изящно, с архаичным отзвуком из-за устаревшего написания слова "поднятая": "И мощь была в его подъятой руке" (М&К, II.110). Поднятая рука у М&К и у ВАМ логически связана с предыдущим абзацем, в котором Гэндальф поднял свой жезл, и остановил Арагорна, Гимли и Леголаса, готовившихся с оружием напасть на него (T.124-125). Толкин о положении длани Гэндальфа ничего не говорит, и о роде силы тоже умалчивает. Все это домыслы переводчиков. У Толкина только "сила была в его руке". Наткнувшись на Библейский контекст, внимательный англоязычный читатель сразу думает о возможности еще одной скрытой цитаты из Библии, и без особых усилий может ее найти. Все переводы, не соответствующие Библейскому тексту отнимают у русского читателя возможность докопаться до предполагаемой Библейской цитаты, которая определяет смысл подтекста.

У Грузберга неплохой перевод, но у него слово "власть" а не "сила" или "мощь", как было у других переводчиков. Несмотря на разницу формулировок, все переводчики более или менее правы. Английское слово power [пауэр] довольно емкое и имеет в русском языке несколько значений в зависимости от контекста. Три приведенных выше перевода слова power [пауэр] являются основными вариантами для передачи этого слова по-русски. Задача переводчика здесь - выбрать наиболее подходящий по смыслу вариант. Чтобы сохранить скрытую Библейскую цитату, нужно употреблять слово "сила". В контексте возложения рук и исцеления больных, слово "сила" подходит также.

Слово "власть", однако, это опасная сторона значения слова power [пауэр] в контексте Толкина. Если толкиновский рассказ свести к афоризму, то получится: "Власть развращает человека, а абсолютная власть - развращает абсолютно". По-английски этот афоризм говорит о power [пауэр]. Как хамелеон, английское слово power [пауэр] меняет свое значение в зависимости от контекста. Русское слово "власть" более однозначно, и, в контексте Толкина в особенности, более зловеще. Оно стоит в основе русского заглавия романа - "Властелин Колец" - и в основе названия центрального объекта повествования - "Кольца Всевластья", где имеет отнюдь не позитивную окраску. Толкиновские герои отреклись от власти, решив уничтожить Кольцо, и защищают свое решение силой воли и мощью оружия. Употребление слова "власть" здесь неуместно, потому что своими ассоциациями оно переводит философские рассуждения Толкина на другие рельсы. Английское слово power [пауэр] подобные ассоциации приобретает лишь под влиянием определенного контекста.

При явлении воскресшего Гэндальфа, трое оставшихся членов Братства, испытывая одновременно восторг, изумление и страх, не находят слов. Когда Арагорн опять обретает дар речи, он говорит, что Гэндальф вернулся к ним "паче всякого чаяния" (T.125). Это высказывание перекликается с Католическим Катехизисом о последних словах Христа на кресте (2606). Там его слова воспринимаются как молитва для всего человечества, на которую Святой Отец отвечает "паче всякого чаяния" Воскрешением своего Сына. В таком контексте слово "чаяние" так сильно отражает - сознательно или подсознательно - Христианство Толкина, что переводчики, которые в этом месте отказываются от надежды, отнимают у читателей ключевой момент его философии.

Не удивительно, что Яхнин - один из тех, кто здесь отказывается от "всякой надежды" (Я, II.82). Более неожиданно, однако, что Немирова, а не Бобырь составила ему компанию по "безнадежности" (Н, II.98). Бобырь, очевидно, узнала ключевой характер этого эпизода, и у нее адекватный перевод этой фразы, только без слов из библейского языкового пласта (Б.161). Грузберг и ВАМ тоже правильно передали фразу, но без возвышенности стиля. Г&Г и Волковский оба немного отклонились от оригинала, написав: "когда мы уже стали терять надежду" (В, II.1423; Г&Г, II.89/603). K&K удалось справиться и со смыслом, и с языковым пластом (К&К, II.130). У них "паче всякого чаяния", что создает атмосферу Библейского текста.

Сравнение формулировки К&К, с формулировкой М&К указывает на близкую лингвистическую связь между чаянием (надеждой) и отчаянием. Разделяет их только приставка "от", которая придает противоположный смысл корню слова. У М&К Арагорн говорит: "Ты ли это возвратился в час нашего отчаяния!" (М&К, II.110) Употребляя здесь слов "отчаяние", М&К вернулись к Совету Элронда и к спору Гэндальфа с Эрестором, где Эрестор выражает свое несогласие с замыслом уничтожения Кольца. "Это путь отчаяния", говорит он. Толкин повторяет слово "отчаяние" еще два раза в ответе Гэндальфа (F.352). Хотя слова "надежда/чаяние" и "отчаяние" определяют полюсы религиозного диспута, толкиновская фраза "паче всякого чаяния" не является частью этого диспута. В контексте, который Толкин вложил в этот отрывок, это слово аналогично значению, употребляемому в Католическом Катехизисе. Это метафора неправдоподобного, абсолютно невероятного, на что нет смысла надеяться. Это метафора для воскресения Гэндальфа шч мертвых. В этом контексте, фраза "паче всякого чаяния" не является синонимом отсутствия надежды у трех оставшихся членов Братства, а лишь описанием их безграничного удивления самим фактом возвращения Гэндальфа к жизни, то есть событием, на которое с точки зрения логики никто не мог рассчитывать, и, следовательно, на которое не было никакой надежды. Введя слово "отчаяние" в сцену явления воскресшего Гэндальфа членам Братства, М&К вернули читателя к своему определению "отчаяния" в споре на Совете Элронда - "поражение неминуемо ждет того, кто отчаялся заранее" (М&К, I.333). Отзвук "отчаяния" из спора придает переводу М&К оттенок мрачности, которого у самого Толкина нет.

Чуть дальше в этой главе Толкин написал два параллельно сформулированные предложения, в которых сопоставляет Арагорна, олицетворяющего земные силы, с воскресшим Гэндальфом, представителем Божественных сил. (Данные предложения, авторский подстрочник и цитаты из исследуемых переводов прилагаются в конце статьи.) Толкин связал эти предложения чередой повторяющихся элементов, и смысловую нагрузку носят не столько слова каждого предложения в отдельности, сколько целая структура, взятая вместе. Это так называемое двойное предложение. Самый успешный перевод, поэтому, должен был бы передавать не только смысл слов, но и структуру толкиновского удвоенного предложения.

Первый повторяющийся элемент толкиновского построения - слово "фигура". Это подлежащее обоих предложений пары. Употребляя это слово как подлежащее вместо имен своих персонажей, Толкин старается обобщить высказываемый смысл, а не ограничивать его исключительно данной ситуацией. Из всех переводчиков, один только Грузберг в вариантах А и Б (см. "Источники") повторил этот толкиновский прием. У остальных переводчиков выступает "Арагорн, сын Араторна", а не Толкиновское подлежащее "фигура" в роли подлежащего первого предложения. Эту роль во втором предложении выполняли "старик" (Г&Г, Грузберг-В), "старец" (ВАМ, Волковский, Грузберг-Г), "согбенный старец" (К&К), "согбенный годами старец" (М&К), "щуплый седовласый маг" (Яхнин) и "старый маг" (Немирова). Тем самым эти переводчики перешли от обобщенного к конкретному, убирая из толкиновского философского утверждения его универсальность.

Вторым стержневым элементом толкиновского двойного предложения является рука. В первом предложении рука фигуры покоится на рукояти меча, который является символом человеческой силы. Толкин определяет действие руки во втором предложении деепричастием holding, производном от глагола to hold (держать). Соответственно по-русски эта фраза звучит как [в руке была] "мощь превыше силы королей". Это - отзвук предыдущего отрывка, в котором, цитируя Библию, говорилось о Гэндальфе, что "сила была в его руке". Сравнением рук Толкин говорит, что небесная сила более могущественна, чем сила меча, посредством которого доказывает свою правоту человек. Отзвук руки пропал у всех, но "мощь превыше силы королей" более или менее удалась всем, с небольшой оговоркой.

В отличие от фразы "сила была в его руке", где большинство переводчиков употребляли слово "сила" или "мощь", для фразы "мощь превыше силы королей", почти все использовали определение "власть", хотя это слово здесь философски не менее опасно, чем там. В обоих предложениях стоит одно и тоже английское слово: power [пауэр]. В первом отдельно, а во втором в паре со словом strength [стренгт]. Здесь, как и по всему толкиновскому тексту, повторяющееся слово нужно везде одинаково переводить и по-русски. У Бобырь, Г&Г, Немировой и Яхнина первой фразы ("сила была в его руке") вообще нет, и тем самым, они ослабляют толкиновскую структуру, построенную на повторах. Кроме того, у Бобырь и у Г&Г1992, которые в первых редакциях шли по стопам Бобырь, отсутствует и первая фраза двойного предложения (Б.161; Г&Г1992, II.90). В переводе Яхнина нет второго предложения этой конструкции, а осталась только "могучая длань Арагорна". У Немировой и Г&Г двойное предложение построено на паре "сила/власть". У К&К, если в первой фразе была "сила", то в паре из двойного предложения - "власть/власть". М&К комбинировали "мощь" из первой фразы со словом "власть". У Грузберга были "власть" и "власть/могущество". Только ВАМ и Волковский последовали за Толкином. У ВАМ были "сила" и "сила" (без синонимов), и у Волковского были "мощь" и "мощь/могущество".

Третьим стержневым элементом является цвет. Вторая фигура - "белая, озаренная каким-то внутренним светом". Это опять отзвук предыдущего отрывка со скрытыми библейскими цитатами. Этот цвет указывает на Божественный характер фигуры. Все переводчики справились с белизной второй фигуры, но не с цветом первой.

Первая фигура - серая. Как отмечалось раньше, серый цвет - это цвет праха, цвет который содержит намек на смертность человека в целом ряде библейских текстов. Казалось бы, нет никаких препятствий для использования слова "серый", но оно отсутствует как у Г&Г, так и у К&К. У Волковского и Немировой Арагорн носит серый эльфийский плащ. У ВАМ плащ серебристый. У Яхнина он зеленый. Эти подходы отделяют фигуру от смертности, на которую намекает Толкин в своем описании. Только у Грузберга сохраняется "Серая фигура Арагорна, сына Араторна", которая "была высока и крепка, как камень".

В переводе М&К вроде бы все на месте. У них Арагорн высился "как серое каменное изваяние". Такая формулировка относит прилагательное "серый" не к Арагорну, а к каменному изваянию, тем самым нарушая прямую связь между Арагорном и цветом праха, посредством которой Толкин намекал на смертность Арагорна. Камень может быть сам по себе серым, и он не может умереть. Употребление слова "камень" заставляет читателя воспринимать это слово буквально, в то время как Толкин играет здесь именно на переносном смысле тщательно выбираемых им слов. В комбинации со словом "фигура", слово "серый" не ассоциируется с цветом камня, и читатель может свободно воспринимать слово "серый" в его переносном значении.

Кроме этого, образ, используемый М&К - "каменное изваяние", получает отзвук в той сцене главы "Сбор Рохана", где М&К тоже употребили слово изваяние. В этой сцене Мерри вместе с войском конников проходит дорогу от Эдораса до Данхарроу, встречая на своем пути Pukelmen, в переводе М&К Пукколы. По словам М&К, "На каждом повороте дороги высились грубые изваяния: человекоподобные фигуры..." (М&К, III.67) Тем самым М&К связывают Арагорна с некогда устрашающими Пукколами (Людьми-пугалами), а не с величием смертных, но живых Людей Третьей Эпохи. Толкин о Пукколах говорит, что "в них не осталось ни силы, ни ужаса", (R.80) употребляя то же слово power [сила], которое использовалось и в двойном предложении. М&К шли в ногу с Толкином, и перевели power как "сила" (М&К, III.67). Получается, что благодаря связи со статуями Пукколов, созданной повторением М&К слова "изваяние", Арагорн автоматически тоже лишается силы, в то время как Толкин наоборот старается подчеркнуть ее наличие у Арагорна.

Четвертым стержневым элементом является телосложение фигуры. Первая фигура была "высока и сурова, как камень". Вторая фигура была "согбенная, обремененная грузом лет". Одна сильная, а другая кажется слабой. С этим элементом не было особых проблем.

У Толкина была еще одна тонкость, и это последний, скрытый стержень двойного предложения. Толкин говорит, что первая фигура - "Человек", с прописной буквы, но он ничего подобного не говорит о второй фигуре. Тем самым Толкин создает ощутимый пробел во втором предложении пары. Вся структура именно для этого и строилась, чтобы внимательный читатель задал себе вопрос, кем является вторая фигура, так как все остальные элементы повторяются, а этот нет.

Такое построение со скрытым смыслом неслучайно. В письме читателю Толкин говорит, что его рассказ, "основан на или отталкивается от определенных "религиозных" идей", но он не является аллегорией для них. Эти идеи, продолжает он, "открыто не упомянуты" в рассказе (L.284). Он писал так намерено, чтобы не проповедовать.

К&К поняли, о чем речь, но не передали толкиновскую структуру. Они сделали явным то, что Толкин намеренно оставил скрытым. Конец второго предложения у них имеет божественную окраску. Там говорится, что власть земных королей блекла перед властью второй фигуры, которую окружал ореол света. В первом предложении сказано, что Арагорн - король, и этот акцент относит его к земному, к Людям. Место второй фигуры во вселенной определяется словом "ореол", который указывает, если не прямо на Бога, то, по крайней мере, на святого.

У М&К речь идет не о королях, а о "царях земных". Их формулировка элегантно избегает повторения слова "царь", употребляя синонимическую пару исполин/царь, но эффект тот же, что и у К&К - Арагорн относится к смертным, к Людям. У М&К, однако, нет прямого указания на божественность. У них нет ореола или чего-то подобного. Тем самым они оставили толкиновский намек на божественность Гэндальфа там, где у К&К содержится прямое ее утверждение.

Г&Г, с другой стороны, немного преобразовали Арагорна в новой редакции их перевода. У них говорится, что Арагорн выглядел, как будто бы он "король, пришедший из-за Моря и впервые ступивший на земли смертных людей". У читателя сразу поднимается вопрос о смертности Нуменорцев, которых звали Морскими Королями. Если Арагорн тоже смертный, зачем надо об этом говорить? Слово "смертные" здесь ни к чему. Более уместно было бы "ступивший на земли меньших людей", как писали К&К на основе Приложения А (R.391), где говорится, что "в начале Нуменорцы пришли в Средиземье как учители и покровители меньших Людей, обездоленных Сауроном". У Г&Г в этом отрывке из Приложений нет "меньших Людей", а есть только "обездоленные" (Г&Г2002, стр. 1032).

У Александровой подобная ошибка. У нее Арагорн вышел на берега, населенные чернью. В нормальном историческом тексте это слово в значении простого народа было бы на месте, но в толкиновском тексте, где цвет Врага - с прописной буквы - черный, употребление этого слово для обозначения простого народа неуместно.

Никто из переводчиков полностью не справился с поставленной задачей, было лишь частичное понимание толкиновского текста. Савана нет ни у кого. Скрытую библейскую цитату "сила была в его руке" пропустили четыре переводчика. Три переводчика ввели определение рода силы, которая была у Гэндальфа, тогда как Толкин намерено умолчал об этом. Грузберг неуместно употребил слово "власть", и только М&К остались близки к оригиналу. Аллюзию на Католический Катехизис поняли четыре переводчика, и К&К очень хорошо перевели ее. Два переводчика, однако, вообще опустили эту фразу, а М&К слишком русифицировали ее. Перевод двойного предложения Грузбергом самый близкий к оригиналу по структуре, но из-за отсутствия слова "Человек", пропадают, и вопрос, кем является вторая фигура, и скрытый толкиновский намек на Бога. У К&К вопроса нет, зато есть смысл, хотя и выраженный более конкретно, чем Толкин желал бы. У М&К неплохой перевод, но без элегантности структуры и тонкости оригинала. ВАМ и Волковский обошлись без "власти", и у них "угадывается", как говорит Волковский в своем переводе, что-то специальное, даже, возможно, и Божественное.

Толкин все еще ждет своего русского переводчика.

Все переводы анализируемых предложений, вместе с оригиналом и подстрочником, приложены в конце статьи для удобства читателя при сравнении. Последним приведен перевод Аллы Хананашвили, которая работает над новой редакцией "Властелина Колец", постоянно консультируясь с автором данной статьи. Ее перевод не обсуждается здесь, так как эта статья фактически является ответом на один из ее вопросов, задаваемых в процессе консультаций. О результате судите сами.

Спасибо Алле Хананашвили и Наталье Семеновой за правку статьи и ценные критические замечания.

Источники:

Приложения:

Дж.Р.Р. Толкин: All weariness seemed to have left him [Gandalf]. As he stepped up on to the shelf there was a gleam, too brief for certainty, a quick glint of white, as if some garment shrouded by the grey rags had been for an instant revealed. . . . Then his grey cloak drew apart, and they saw, beyond doubt, that he was clothed beneath all in white. . . . There he stood, grown suddenly tall, towering above them. His hood and his grey rags were flung away. His white garments shone. . . . His hair was white as snow in the sunshine; and gleaming white was his robe; the eyes under his deep brows were bright, piercing as the rays of the sun; power was in his hand (T.123-125).

Подстрочник: Вся усталость, казалось, покинула его [Гэндальф]. Когда он ступил на площадку, была вспышка, слишком короткая, чтобы быть в этом уверенным, быстренько мелькнуло что-то белое, как будто какая-то одежда, окутанная серыми лохмотьями на мгновение была обнаружена. <...> Тогда его серый плащ распахнулся и они увидели, без сомнения, что под ним он был одет весь в белое. <...> Там он стоял, сделавшись неожиданно высоким, возвышаясь над ними. Капюшон и серые лохмотья полетели в сторону. Сверкнули белые одежды <...> Волосы его были белы, как снег при солнечном свете; его мантия сверкала белизной; глаза под густыми бровями были яркими, проницающими, как лучи солнца; сила была в его руке (Перевод автора).

Бобырь: [Усталости нет.] На мгновение ему [Гимли] показалось, что из-под серых лохмотьев мелькнуло что-то белое <...> При этом его [Гэндальфа] плащ распахнулся и они видели, что под плащом он одет в белое. <...> им показалось, что он словно вырос. Его плащ распахнулся, белая одежда ярко сверкнула. <...> Волосы у него были, как снег на солнце, и одежда - ослепительно белая, а глаза под нависшими бровями - блестящие и пронзительные [Силы в руке нет.] (стр. 160-161).

ВАМ1991: [Усталости нет.] Когда он уже оказался на карнизе, его серый плащ распахнулся, и на мгновение под ним блеснуло что-то ослепительно белое <...> Серый плащ распахнулся, и все ясно увидели, что под ним - снежно-белые одежды. <...> Он вспрыгнул на камень и одним движением сбросил плащ. Выпрямился в ослепительно белом одеянии, стал как будто выше, <...> Перед ними был высокий человек [sic] с белыми как снег волосами, в белой одежде, сияющей на солнце. Глаза из-под густых бровей под высоким лбом светились ясно и проникновенно. Рука, обладающая чародейской силой, постепенно опускалась (Стр. 105-107).

ВАМ: [Усталости нет.] Когда он уже оказался на карнизе, его серый плащ распахнулся, и на мгновение под ним блеснуло что-то ослепительно белое <...> Серый плащ распахнулся, и все ясно увидели, что под ним - снежно-белые одежды. <...> Он вспрыгнул на камень и одним движением сбросил плащ. Выпрямился в ослепительно белом одеянии, стал как будто выше, <...> Старик стоял прямо, его волосы под солнцем были белы, как снег, белая одежда сияла. Глаза из-под густых бровей под высоким лбом светились ясно и проникновенно. Рука, обладающая чародейской силой, постепенно опускалась.

Волковский: [Усталости нет.] Когда незнакомец взошел на уступ, гному на миг показалось, будто под серыми лохмотьями блеснуло что-то ослепительно белое. <...> Плащ его слегка распахнулся. На сей раз ошибки быть не могло: он был весь в белом! <...> Теперь он возвышался над всеми, словно неожиданно обратился в великана. Серые лохмотья слетели с плеч, открыв сияющую белизну одежд. <...> Солнце сверкало на его серебряных сединах, блеск белоснежного одеяния слепил глаза. И под стать солнцу были взирающие из-под кустистых бровей лучистые, прозревающие сокрытое очи. От фигуры веяло несказанной мощью (стр. 140-142).

Г&Г1992: [Усталости нет.] На миг ему [Гимли] показалось, что между складами плаща мелькнуло что-то ослепительно белое, <...> Старик легко вскочил и показался им высотой с дерево. Серый плащ распахнулся, под ним словно полыхнул белый огонь. <...> Шляпа старика исчезла, снежно-белые кудри рассыпались по плечам. Плащ лежал у ног, одежда сверкала ослепительным серебром. Из-под мохнатых бровей на онемевших спутников смотрели такие знакомые, пронзительные и мудрые с лукавинкой глаза [Силы в руке нет.] (стр. 88-89).

Г&Г2002: [Усталости нет.] На миг ему [Гимли] показалось, что между складами плаща мелькнуло что-то ослепительно белое, <...> Старик легко увернулся, вскочил на ноги и одним махом оказался на огромном камне. Он вдруг оказался очень высоким. Серый плащ распахнулся, под ним словно полыхнул белый огонь. <...> Шляпа старика исчезла, снежно-белые кудри рассыпались по плечам. Плащ лежал у ног, одежда сверкала ослепительным серебром. Из-под мохнатых бровей на онемевших спутников смотрели такие знакомые, пронзительные и мудрые с лукавинкой глаза [Силы в руке нет.] (стр. 602-603).

Грузберг-А/Б: Вся усталость, казалось, покинула его [Гэндальф]. Когда он ступил на площадку, на короткое мгновение, чтобы быть в этом уверенным, мелькнуло что-то белое, как будто под серыми лохмотьями скрывалась белая одежда. <...> При этом его серый плащ распахнулся, и все увидели, что он одет в белое. <...> Он вскочил на ноги и прыгнул на вершину большого камня. Тут он стоял, сделавшись неожиданно очень высоким, возвышаясь над ними. <...> Волосы его были белы, как снег при солнечном свете; сверкала безиной [sic] вся его одежда; глаза под густыми бровями были яркими, отбрасывая лучи, как солнце; во всей его фигуре выражалась власть.

Грузберг-В: Вся усталость, казалось, покинула его [Гэндальф]. Когда он ступил на площадку, на короткое мгновение, слишком короткое, чтобы быть в этом уверенным, мелькнуло что-то белое, как будто под серыми лохмотьями скрывалась белая одежда. <...> При этом его серый плащ распахнулся, и все увидели, что он одет в белое. <...> Он вскочил на ноги и прыгнул на вершину большого камня. Тут он стоял, сделавшись неожиданно очень высоким, возвышаясь над ними. <...> Волосы его были белы, как снег при солнечном свете, сверкала белизной вся одежда, глаза под густыми бровями были яркими, отбрасывая лучи, как солнце, во всей фигуре ощущалась власть.

Грузберг-Г (Александрова): Казалось, его усталость растаяла без следа. Когда он ступил на площадку, на краткий миг, слишком краткий, чтобы увериться в увиденном, блеснуло что-то белое, будто под серыми лохмотьями скрывалась белая одежда. <...> При этом его серый плащ распахнулся, и все увидели, что он одет в белое. <...> Неожиданно сделавшись очень высоким, он стоял там, возвышаясь над путниками. Капюшон и серые лохмотья отлетели прочь, засверкали белые одежды. <...> Волосы старика при солнечном свете были белы, как снег, одежда сверкала белизной, глаза под густыми бровями были яркими и всепроникающими, словно солнечные лучи, во всей фигуре ощущалась власть.

К&К: Куда только подевалась его [Гэндальф] усталость? Когда он ступил на карниз, под серыми тряпками на миг сверкнуло что-то белое, словно под дорожной одеждой незнакомца скрывалось другое одеяние, <...> Пола серого плаща откинулась, и все ясно увидели, что незнакомец с головы до ног одет в белое. <...> Всем почудилось, что он внезапно стал гораздо выше ростом. Капюшон и серые лохмотья полетели на землю. Сверкнули белые одежды. <...> Волосы старца были белы, как снег на солнце, одежды сияли белизной, глаза из-под густых бровей сверкали, как солнечные лучи. От него исходила неодолимая и неоспоримая сила (стр. 128-130).

М&К: ┘немощь его как рукой сняло. Он [Гэндальф] шагнул на уступ, сверкнув мгновенной белизной, точно белым одеяньем из-под засаленной ветоши. <...> его ветхий балахон распахнулся - да, он был весь в белом. <...> Он вскочил на ноги, одним махом вспрыгнул на скалу и внезапно вырос как слепящий столп, сбросив накидку вместе с балахоном. Сверкало его белое одеяние <...> Пышные его волосы блистали как горный снег, сияло белоснежное облаченье, ярко светились глаза из-под косматых бровей, и мощь была в его подъятой руке (стр. 108-110).

Немирова: Его [Гэндальф] дряхлость как рукой сняло. Когда он ступил на карниз, серые лохмотья на мгновение раздвинулись и мелькнула ослепительная белизна - а может, это только почудилось? <...> Серый рваный плащ при этом снова распахнулся, и снова мелькнули белые складки. <...> Он легко отпрыгнул, выпрямился и как будто сразу вырос. Долой полетели шляпа и серые лохмотья, открывая белоснежную просторную одежду <...> Волосы старца были ослепительно белы. Глаза под высоким лбом светло и остро блестели [Силы в руке нет.] (стр. 96-98).

Яхнин: <...> он вдруг распрямился, поднял посох и скинул с плеч нищенский балахон. Засияло открывшееся белоснежное одеяние. Из-под косматых бровей пронзительно сверкнули широко раскрытые глаза. Серебряной волной затрепетали на ветру пышные волосы. Посох в руке преобразовавшегося старца превратился в пышущий огонь жезл (стр. 79-82).

Хананашвили: Вся усталость, казалось, покинула его. Когда он взбирался на площадку, что-то мелькнуло на мгновение, слишком короткое, чтобы развеять сомнения, блеснула белая вспышка, словно иное одеяние, скрытое под серыми лохмотьями. <...> При этом его серый плащ слегка распахнулся, и все отчетливо увидели под ним белые одежды. <...> Выпрямившись, он внезапно вырос подобно башне, отлетели в сторону серые лохмотья и капюшон. Одежды его сияли белизной. <...> Седые волосы его блестели, как снег под полуденным солнцем; одежды были ослепительно белы; глаза, сверкавшие из-под косматых бровей, пронзительно лучились, как яркое солнце; и сила была в его руке.

Дж.Р.Р. Толкин: The grey figure of the Man, Aragorn son of Arathorn, was tall, and stern as stone, his hand upon the hilt of his sword; he looked as if some king out of the mists of the sea had stepped upon the shores of lesser men. Before him stooped the old figure, white, shining now as if with some light kindled within, bent, laden with years, but holding a power beyond the strength of kings (T.133).

Подстрочник: Серая фигура Человека, Арагорна, сына Араторна, была высока и сурова, как камень, рука его лежала на рукояти меча, он выглядел, как будто какой-то Король из морских туманов сошел на берег меньших людей. Перед ним - фигура старика, белая, светящаяся теперь как будто внутри ее зажегся какой-то свет, согбенная, обремененная грузом лет, но держа (в руке) мощь превыше силы королей (Перевод автора).

Бобырь: Нет (стр. 161).

ВАМ1991: Арагорн сын Араторна, высокий, сильный, твердый, как скала, в серебристом эльфийском плаще, сжимающий рукоять меча, казался властителем, пришедшим из-за Моря на последний берег к людскому племени. Но старец в белоснежных одеждах, согнувший плечи под бременем лет, седой и исхудавший, но мудрый и уверенный, светящийся внутренним светом, явно обладал большей силой, чем любые короли (Стр. 115).

ВАМ: Арагорн сын Араторна, высокий, сильный, твердый, как скала, в серебристом эльфийском плаще, рука на рукояти меча, казался властителем, пришедшим из-за Моря на последний берег к людскому племени. Но старец в белоснежных одеждах, согнувший плечи под бременем лет, седой и исхудавший, но мудрый и уверенный, светящийся внутренним светом, явно обладал большей силой, чем любые короли.

Волковский: Рука Арагорна покоилась на рукояти меча, с плеч ниспадал серый плащ. Величественный, суровый, словно высеченный из камня, он походил на древних властителей Нуменора, равных которым не было среди людей. Но стоявший перед ним старец сиял белизной одежд, словно светился изнутри. Время непомерных трудов согнуло его спину, но в нем угадывалась мощь, стоявшая превыше могущества королей (стр. 153).

Г&Г1992: Нет (стр. 90). В самиздатовском варианте тоже нет.

Г&Г2002: Арагорн, сын Арахорна, решительный и твердый, стоял, выпрямившись, положив руку на рукоять меча - словно Король, пришедший из-за Моря и впервые ступивший на земли смертных людей. А перед ним сутулился от тяжести прожитых лет старик в простых белых одеждах. Вот только лицо у старика сияло, словно освещенное внутренним огнем, а от фигуры исходила сила, несоизмеримая с властью любых королей (стр. 607).

Грузберг-А: Серая фигура человека Арагорна, сына Арахорна, была высока и крепка, как камень, рука его лежала на рукояти меча; он выглядел как король, приведший из туманного моря своих подданных. Перед ним стояла фигура старика, белая, как озаренная внутренним светом, согнутая под грузом лет. Однако обладающая властью, сильнее могущества короля.

Грузберг-Б: Серая фигура человека Арагорна, сына Арахорна, была высока и крепка, как камень, рука его лежала на рукояти меча; он выглядел как король, приведший из туманного моря своих подданных. Перед ним стояла фигура старика, белая, как озаренная внутренним светом, согнутая под грузом лет. Однако обладающая властью, сильнее могущества короля.

Грузберг-В: Серая фигура Арагорна, сына Араторна, была высока и крепка, как камень, рука его лежала на рукояти меча, он выглядел, как Король, приведший из туманного Моря своих подданных. Перед ним стоял старик, белый, озаренный внутренним светом, согбенный под грузом лет, но обладающий властью сильнее могущества Короля.

Грузберг-Г (Александрова): Серая фигура человека, Арагорна, сына Араторна, была высока и крепка, как камень, рука его лежала на рукояти меча, он казался королем, который вышел из морских туманов на населенные чернью берега. Перед ним стоял старец, весь, в белом, озаренным внутренним светом, согбенный бременем лет, но обладающий властью сильнее могущества королей.

К&К: Арагорн, сын Араторна, высокий и суровый, как скала, стоял, положив руку на меч, словно древний король, что ступил некогда из морских туманов на берег Средьземелья, чтобы владычествовать над меньшими человеческими племенами. Но стоявший перед ним, опираясь на посох, согбенный старец в белом обладал властью, пред которой блекла власть земных королей, и фигуру его окружал ореол света (стр. 139).

М&К: Суров, как серое каменное изваяние, высился Арагорн, сын Араторна, держа руку на мече; казалось, величавый исполин явился из-за морей на берег своей державы. А перед ним ссутулился согбенный годами старец, весь в белом сиянье, наделенный властью превыше царей земных (стр. 118).

Немирова: Арагорн в сером эльфийском плаще, рука на эфесе меча, высокий и суровый, словно король, сошедший на неведомую землю с корабля, а напротив его - старый маг в одежде, сияющей необыкновенной, как бы изнутри идущей белизной, сгорбленный и вроде бы дряхлый, но владеющий силой более могучей, чем власть королей (стр. 105).

Яхнин: [Арагорн] вдруг распрямился и возвысился над ними, словно суровый каменный исполин. Гордый взгляд его устремлен был вдаль, могучая длань легла на рукоять меча, плечи, облаченные в зеленый эльфийский плащ, развернулись. Перед щуплым седовласым магом стоял великий вождь, потомок древних королей (стр. 90).

Хананашвили: Серая фигура Человека, Арагорна, сына Араторна, была высока и тверда как камень, с рукой, лежащей на эфесе меча, он выглядел как король из-за туманного моря, ступивший на берега меньших людей. А перед ним ссутулилась, согнутая грузом лет, старая белая фигура, словно изнутри озаренная каким-то светом, но рука ее обладала силой, превыше могущества королей.

^[*]Комментарий Oumnique: Эти фрагменты выделены в тексте синим цветом.