К разным формам восприятия и переживания мира, получившим в социальной феноменологии название "конечных областей значений" (А. Шюц), принадлежат: повседневность, сон, религия, научное теоретизирование, фантазия и др. Повседневность при этом полагается "верховной реальностью" и является предметом изучения историков, социологов, культурологов. Иные "миры опыта" (Л.Г. Ионин) становятся предметом рефлексии лишь отчасти, однако, по мнению профессора Л.Г. Ионина, необходимо выяснить антропологические корни "самых разных сфер, отраслей, отделений культуры" через их систематическое и детальное рассмотрение. Это позволит как объяснить то, "что было в прошлом", так и "предвидеть (в определенной степени) будущее культурного развития человечества" [2, с.124].

       Фантазия как "конечная область значений" обнаруживает содержательность элементов когнитивного стиля прежде всего рядом с повседневностью, которая достаточно последовательно в логической и исторической перспективах исследуется Л. Григорьевым [1], Л.Г. Иониным [2].Феноменологическая сущность фантазии не может быть уяснена и описана вне изучения ее интерпретаций, данных самими творцами фантастического. Одно из первых мест среди них принадлежит основоположнику жанра ФЭНТЕЗИ Дж.Р.Р. Толкиену. Он автор теоретического эссе, где преднамеренно или нет, но фантазия представлена в соответствии с дискурсом социальной феноменологии.

       В размышлениях писателя фантазия увязана с волшебной сказкой, подается как ее основа, статья так и называется "О волшебных сказках". Дж.Р.Р. Толкиен сразу определяет, что фантазия не может состояться вне фантастического, в котором нельзя не увидеть своего рода структуру. Есть фантастическое первого порядка, основанное на фантазировании, сотворении образов. Материалом для них является первичный мир, мир эмпирической практики, который преображает магическое действие, тождественное остранению, результатом чего становится магия. Но она понимается как техника, и в целом противопоставляется фантастическому. Автор, демонстрирующий ее, и реципиент, которому адресован акт остранения, есть одно и то же лицо. Фантастическое второго порядка возникает вследствие устремления к "чарованию". "Чарование" - искусство, порождающее "... вторичный мир, в который могут войти как создатель, так и зритель; и пока они будут находиться внутри его, он непосредственно и воспринимается ими..." [3, с.283]. То есть кроме актора - реципиента к этому вторичному миру может быть приобщен и зритель, наличие которого он предусматривает. И все-таки Толкиен полагает, что "чарование" - это не человеческая способность, оно воздействует на человека сильнее, чем любое искусство. Чтобы отличить "чарование" от прочих человеческих деяний, писатель вводит понятие "эльфийская способность", вспомнив сказочных персонажей - эльфов. Во вторичном мире важна его целостность, достигаемая обязательной связью между воссозданными вещами в нем. Для возникновения ирреального мира нужны особые усилия. "Создать вторичный мир, в котором зеленое солнце окажется на своем месте и будет восприниматься с доверием, - для этого необходимо приложить и мысль, и труд, и еще особое мастерство, подобное мастерству эльфов" [3, с.279].Так возникает вымышленный мир произведения искусства.

       Элементы когнитивного стиля, предложенные А. Шюцем для характеристики повседневности как безупречной реальности, действительно могут помочь проявить сущность и социальное содержание фантазии. Напомним шесть составляющих когнитивного стиля по определению основоположника социальной феноменологии: 1. Специфическая напряженность сознания; 2. Особенное epoche?; 3. Преобладающая форма активности; 4. Специфическая форма личной вовлеченности; 5. Особенная форма социальности; 6. Своеобразное переживание времени.

       На первое место по конституирующей значимости среди названных элементов когнитивного стиля в фантазии следует поставить "особенное epoche?", то есть собственно феноменологическое, которое состоит в воздержании от веры в существование объектов мира [1, с.124]. Мир фантазии "... воспринимается в сослагательном наклонении "как если бы" он существовал" [1, с.126]. Толкиен не употребляет термин epoche?, но при попытке реконструкции его взгляда на epoche? в сфере фантазии открывается примечательная особенность. Непосредственное восприятие вторичного мира зрителем осознается как "... нечто слишком сильно действующее, вот почему мы отдаем предпочтение первичной вере, сколь бы ни были чудесны события" [3, с.283]. Оказывается, чем более последовательно и целенаправленно организован вторичный мир, тем менее он сопоставим с "верховной реальностью", а значит тем более к нему приложимо "если бы", коэффициент сослагательности как бы увеличивается и укрепляется лишь вера в несомненность повседневности.

       Специфическая напряженность сознания и преобладающая форма активности в фантазии достаточно близки друг другу, отчасти второе реализует себя в первом. Специфическая напряженность сознания у Дж.Р.Р. Толкиена заявляет о себе в остранении. В повседневности А. Шюц увидел бодрствующее напряженное внимание к жизни, следствием чего была установка на ее трудовое преображение, взаимодействие с обстоятельствами реального мира. Остранение тоже преобразует повседневность, но это преобразование в пределах сознания, феноменологическое преобразование. Вероятно, можно говорить о магическом действии как своего рода проявлении активности сознания, но направление этой активности иное, чем в повседневности, следствием ее является не преобразование реальности первичного мира, а ее преображение. Дж.Р.Р. Толкиен скорее бы всего не согласился с Л. Григорьевым, заметившим: "Здесь (в мире фантазии - О.Б., Л.Р.) нет характерного для повседневности долженствования, поэтому и внимание к жизни ослаблено, напряженно-бодрствующая установка заменяется созерцательной" [1, с.126]. Особой формой напряженности сознания можно считать воображение у Толкиена, которое он определяет как "способность ума создавать образы" Напряженность сознания предполагается не только у актора, но и реципиента, хотя специфика напряженности его сознания будет иной. Толкиен на этом свое внимание не акцентирует.

       В преобладающей форме активности - созерцательной по преимуществу - проявляется особая напряженность сознания. Л. Григорьев пишет, что внимание к жизни ослаблено в этой конечной области значений, но Толкиен подводит к мысли, что это ослабление относительно ее трудового преобразования, но отнюдь не феноменологического, оно-то как раз предельно активно. "Мы должны суметь заново взглянуть на зелень; синее, желтое, красное должны снова ошеломлять (но не ослеплять) нас.Мы должны встретить кентавра и дракона, а потом, как древние пастухи, внезапно увидеть овец, собак и лошадей. И волков... Восстановление (которое включает в себя возвращение о обновление жизненных сил) - это вновь - обретение: обретение ясности взгляда" [3, с.286]. Эта остраненная реальность есть результат созерцательной активности.

       Остранение и "чарование" могут так же считаться формами личной вовлеченности.

       Уместно вспомнить М. Вебера, обозначившего тенденцию "расколдовывания" мира и нарастания рационализации социальной жизни. В соответствии с ней и повседневность в условиях нерасчлененного синкретического сознания не выделялась в особую сферу реальности, вмещая в себя и фантазию, и религию. Но по мере нарастания рациональности происходит дифференциация сфер реальности; магия преимущественно увязывается с религией и фантазией. В новое время магический взгляд на первичный мир сквозь призму фантазии тесно связан с игрой, с творчеством для себя. Пример из Честертона со словом "Мурефок", который приводит Толкиен, - тому подтверждение. Нельзя не заметить, что в фантазии так же как и в повседневности велика инновационная активность, без нее нельзя обойтись как в акте остранений, так и в чаровании.

       Вторичный мир, в котором оформляется фантазия, предполагает по отношению к себе иерархические отношения тех, кто его определяет как таковой. Первым выступает творец, наделенный подлинно "эльфийской" способностью, и далее - тот, кто приобщается к сотворенному актором миру. Толкиен позволяет вести речь о разной степени их включенности в эти два мира фантазии: магически преображенный мир - первичный мир, будучи остраненным, делается притягательным и удивительным; вторичный располагает возможностями эскапизма, отсюда научная фантастика - наиболее эскапистский вид литературы.

       Специфическая форма личной вовлеченности в фантазии как "конечной области значений" отмечена еще одним моментом. Л. Григорьев считает, что всецело захватывает личность лишь повседневная сфера реальности: "Трудящееся "Я" включает в себя и спонтанные физические проявления, и свойство созерцающей рефлексии (обзор результатов действия post factum), и деятельность воображения (проектирование действия). Труд наиболее полно активизирует потенциальные качества личности" [1, с.125]. В фантазии "созерцающей рефлексии" подвергается первичный мир, который осознается как результат действия post factum в своем магическом преображении, то есть здесь нет спонтанных физических проявлений, а труд исчерпывается "созерцающей рефлексией".

       Форма социальности, т.е. переживания наличия другого в фантазии, имеет свою особенность. Толкиен пишет: "Фантазия остается правом человека: мы творим по своим меркам и на свой лад, это производное творчество, потому, что мы сами сотворены - и не просто сотворены, а сотворены по образу и подобию Творца" [3, с.295]. Это делает смену перспектив, столь очевидную в повседневности и необходимую в реальности, проблематичной. "Качество интерсубъективности элементов этого мира снижается, в предельном случае коммуникация и понимание продуктов фантазии вообще невозможны" [1, с.126]. Фантазия интерсубъективна лишь отчасти, поскольку интерсубъективны представления людей о "наличных элементах первичного мира", который она перекомпоновывает. Но они только исходный материал для фантазии. Размышляя об интерсубъективном характере повседневного знания, А. Шюц писал: "Все объекты культуры (инструменты, символы, языковые системы, произведения искусства, социальные институты и т.д.) сами смыслом своим и происхождением указывают на деятельность человеческих субъектов" [1, с.130]. Понимание объекта культуры невозможно вне соотнесения его с деятельностью, благодаря которой он возник. Фантазия своим происхождением обязана комбинированию и творчеству, но творчества требует и процесс восприятия фантазии. Следовательно, оба этих процесса - создание фантазии и потребление ее продуктов - несут в себе большую долю субъективности.

       Творческая фантазия создает нечто новое, что затем осуществляет себя как проекция в повседневности. Но в "верховную реальность" после приобщения к иному "миру опыта" возвращается индивид, обогащенный опытом фантастического, затем сама повседневность становится местом, где реализуется "эмпирический опыт фантастического". Вероятно, так можно интерпретировать встречи толкиенистов в Москве в Нескучном саду, в Санкт-Петербурге в Парке Челюскинцев. Виды деятельности, на которые подвигает молодых людей увлечение миром Толкиена, разнообразны: это и сражение на игрушечных, картонных мечах, и серьезные занятия боевыми искусствами, поиск подлинного холодного оружия прежних эпох, освоение технологий его изготовления, и незамысловатые танцы на лужайке, в специальных, якобы эльфйских одеждах, хотя это все, конечно, уже косвенные последствия фантазии, а не она сама. Очевидно, здесь имеет место неполная реализованность толкиенистов в современной повседневности. Их "Я", вопреки А. Шюцу, нецелостно. Практически все они или имеют или получают профессии. Но современная повседневность, будучи "отчужденной", по определению Л.Г. Ионина, с ее участившимся самодостаточным ритмом, стандартизацией поведения, формирует их в своих пределах как ущербные личности. Возникает новая повседневность, в которую как бы интегрируется мир фантазии.

       Таким образом, теоретические рассуждения Дж.Р.Р. Толкиена как одна из возможных интерпретаций фантазии - "конечной области значений" - усугубляют понимание ее когнитивного стиля.

Литература

1. Григорьев Л.Г. "Социология повседневности" Альфреда Шюца // Социологические исследования. ╧ 2. 1986. с.123-128.

2. Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1996.

3. Толкиен Дж.Р.Р. О волшебных сказках // Утопия и утопическое мышление, антология зарубежной литературы; Пер. с разн, яз. / Сост., общ., ред. и предисл. В.А. Чаликовой. М., 1991. с.227-299.

4. Шюц А. Структура повседневного мышления // Социологические исследования. ╧ 2. 1986. с.129-137.