Реклама

Na pervuyu stranicu
Arhivy Minas-TiritaArhivy Minas-Tirita
  Annotirovanniy spisok razdelov sayta

Иллет, 1995-1996

Статья предназначалась для ТАЛИСМАНа

Размышления на незаданную тему

Все началось с турнира менестрелей. Точнее, с пребывания в составе жюри. То есть, по обязанности выслушиваешь все, что поется и провозглашается. Не хочу сказать, что было скучно, плохо и т.д. Наоборот, занудных песен было на редкость мало, что, конечно, не может не радовать. Но вот несколько странные образы рождаются в голове, когда слушаешь, о чем поют наши менестрели. Одна мысль цепляется за другую, и, когда спохватишься - о чем, собственно, я? - замечаешь, что забрел куда-то совсем в другую сторону. Сначала просто хотелось написать о турнире, о тематике песен, затем это повлекло за собой размышления о том, что такое менестрель вообще - по Игре, чем был, собственно, певец в истории, о судьбе певца, и прочее, и прочее... Короче говоря, мысль растеклась по бумаге (тоже из древа творится, читай - по древу). Вот и получилась цепь более-менее связных (или не очень) размышлений...

Размышление первое. Менестрель среднестатистический.

Если судить по песням (у нас они называются в основном балладами), менестрель есть существо чрезвычайно одинокое и несчастное. Жить ему, как правило, негде, да и бесполезно ему обзаводиться жильем. Среднестатистический менестрель долго не живет. Обычно он молод, ибо до старости не доживает. А если и доживает, то не лысеет никогда. Тоскует, глядя на звезды, луну и вообще на окружающее. Видит и слышит нечто, другим не доступное, отчего его никто не понимает, хотя весьма охотно слушают его песни. Страдает ото всего. Профессиональные болезни - разодранные пальцы, слепота; в основном все болезни - искусственно-злобного происхождения. Потому как свойство менестреля - нарываться. Его норовит убить первый встречный, видимо, для поддержания менестрельского имиджа. А уж если его заносит к королевскому двору, то живым или здоровым он оттуда не уйдет. Видимо, все короли поголовно гады, находящие удовольствие в истреблении менестрелей особо изощренным способом. Наверное, тоже для ради имижда (королевского). О чем поет менестрель? О себе, любимом, в первую очередь. И о непонятном и заковыристом. Рвет струны. Рвет страсти. Все - до крови. И опять не понят и одинок. Конечно, все вышесказанное есть личное мнение автора, с которым он же сам не всегда согласен, но за редким исключением менестрель в песнях именно таков.

К тому же, на Игре менестрель зачастую действительно персона непонятного статуса - и слушать некогда, и боец-то, в основном, никакой... Кому он нужен? И вот отсюда вытекает

Размышление второе. Слово певца.

...И было это в те времена, когда слово было Словом. И Слово произнесенное становилось Воплощенным. Но лишь некоторым дано было услышать и произнести Слово. И те, кто это мог, кто мог сплетать слова, были избранниками богов.

Их называли по-разному в разных краях, но повсюду они как бы выпадали из общей привычной схемы жизни, они шли как бы по касательной к ней. Вестники высших сил. Их хвалебное, благое слово приносило удачу и счастье, хула и проклятие приводили к несчастьям и гибели. И причинить зло такому человеку, естественно, было себе дороже. В Ирландии бард - одна из ступеней сакрального обучения, высшей ступенью которого были друиды. Во многих scel песнь друида или барда вынуждает героя совершить поступок, на который добровольно он бы никогда не решился - хулительная песнь вынуждает Фер Диада выйти на поединок со своим побратимом Кухулином. Вообще слову и владению словом придавалась страшная магическая сила - именно песня Амаргена, в которой он дал имя новой земле, позволила потомкам Мила ступить на берег Ирландии. Соответственно, и сложение песни было делом священным, тем более во времена бесписьменной культуры. В народе, в котором память и традиции передавались устно, клановый сказитель или бард считались личностями почти мистической важности. В памяти они хранили генеалогии вождей, нараспев рассказывая о них на пирах в честь рождений, свадеб, на тризнах. Обычно к таким случаям бард готовился тоже как к священнодействию - запирался в своем доме, закрывал окна и лежал неподвижно на спине, закрыв глаза и замотав голову, с камнем на животе, чтобы, отрешившись от мира, услышать голоса высших сил.

Певец-бард обычно состоял в свите вождя или на службе короля, но позже, когда клановые связи стали разрушаться, а барды все более становились профессиональными музыкантами и сказителями, они могли странствовать от двора ко двору, смотря где лучше принимали. Однако почтение к барду, как к персоне стоящей несколько "над" сохранилось. Об этом говорит и обилие преданий (хотя бы о Томасе из Эрсилдуна или Рафтери - совсем уже не бард, но наследник их традиции), и упорное нежелание признавать странствующих певцов бродягами вне закона, согласно указу Генриха VIII. Бард мог быть и богатым и нищим, мог быть изрядным воякой, вроде того же легендарного Амаргена или Ойсина, но он всегда был "над". Конечно, бард мог быть убит, но вряд ли кто-либо посмел бы убить его за песню. Могли убить тайно, исподтишка или в бою, но никогда ни один уважающий себя и страшащийся богов владыка не осмелился бы убить барда прилюдно и именно за песню. Такое могли проделать только английские солдаты, вешавшие бардов наравне с бродягами.

А вот скальды не составляли особого сословия. Скальдом мог быть и воин, и купец, и земледелец, и конунг, и простой человек. "Брага Игга", конечно, дар свыше, но определение "хороший скальд" стоит в ряду обычных характеристик человека как, к примеру, хороший воин, добрый человек и т.д. Хочется упомянуть, что практически во всех варварских обществах (и не только в них) считалось обычным делом в определенных случаях "говорить стихи". Другое дело, что это, естественно, в идеале - не всякому ведь дано. Но даже если в жизни человек сложил одну-единственную вису, он уже считался скальдом. Были скальды дружинные и на службе конунгов. Очень часто угроза уйти к другому конунгу могла заставить владыку богато одарить скальда, чтобы, упаси Один, не ушел. Ведь воин живет ради славы, а слава, переживающая века - во власти скальда. Как сказано в "Беовульфе":

Каждого смертного
	ждет кончина! -
пусть же, кто может,
	вживе заслужит
вечную славу!
	Ибо для воина
лучшая плата -
	память достойная!

Во власти скальда также опозорить, а то и погубить владыку, который чем-нибудь не угодил ему. Сложит нид, и, если отбросить магическую сторону дела, на весь свет станешь посмешищем, да и в памяти поколений таким останешься. Потому за нид можно было серьезно поплатиться. И тут уж отнюдь не случай "безоружного менестреля". Обычно скальд и сам был весьма крут. Да и нид дело серьезное. С магией не балуются. Кроме всего прочего, жизнь можно было выкупить хотя бы хвалебной песней (не могу точно сказать, нейтрализовала ли она нид, но если вернуться к бардам, то случаи подобной нейтрализации упоминаются). А за хвалебную песнь награждали весьма щедро - конунг, например, мог подарить пару кораблей. Вообще, щедрость - качество истинного государя. Конунг добывает золото, чтобы одаривать дружину, а не для того, чтобы "над златом чахнуть". А вот и пример - отрывки из "Выкупа головы" Эгиля Скаллагримсона:

Славу воспою
Смелому в бою,
Песней напою
Англию твою.
В честь твою течет
Игга чистый мед.
Жадный слуха рот
Речи да вопьет.

Княже, склоняй
Слух и мне внимай.
Ведь я гость твой,
Властитель мой.
Твой грозный пыл
Врагов разил,
И Один зрил
Одры могил.

.....................

Воспеть велите ль,
Как ваш воитель
Славит своими
Делами имя?
Нас добрым даром,
Студеным жаром,
Князь дарит славный,
Крепкодержавный.

Огни запястий
Он рвет на части.
Он кольца рубит,
Обручья губит,
Державной рукой
Жалуя свой
Народ боевой
Фроди мукой.

А вообще скальд занимался сложением вис, драп и прочего как бы между делом. Мечом помашет, землю попашет, в вик сходит - а на досуге и сложит песнь-похвалу конунгу и дружине, или себе самому, любимому. Но всегда - по поводу. Это трубадуры уже изобрели "песни ни о чем".

Пожалуй, нигде поэтический дар не превозносился так высоко и не расцветал так пышно, как в Провансе. Вообще, само слово "трубадур" вызывает какие-то романтические ассоциации. Может, благодаря сложенным уже в более поздние времена легендам о Джауфре Рюделе или Гильеме де Кабестань, о Бертране де Борне или трагически-мистической ауре альбигойской ереси. Действительно, на фоне варварской, в целом, Европы с ее замковой культурой Прованс кажется островком грядущего Возрождения или наоборот - последним отблеском культуры Рима. Культуры городов.

Откроем "Жизнеописания трубадуров".

"Маркабрюн был сын некоей бедной женщины по имени Маркабрюна. Был он один из первых трубадуров, о коих сохранилась память".

"Бернарт Вентадорнский ... роду был простого, происходя от служилого человека и булочницы... Впрочем, чьим бы он ни был сыном, Бог ему дал наружность красивую и приятную, а сердце благородное, от коего всякое благородство происходит, и даровал ему ум, разум, вежество и сладкоречие, и еще владел он утонченным трубадурским художеством складывать прекрасные слова на веселый напев".

"Бертран де Борн был владетель замка в епископате Перигорском под названием Аутафорт. Был он доблестный рыцарь и храбрый воин, куртуазный поклонник дам и трубадур отличный".

Трубадур. Происхождение не имело значения, играло роль только искусство. Это было уже время, когда воин-варвар становился постепенно рыцарем - в идеале, конечно. Понимать толк в высоком искусстве стихосложения и музыки считалось неотъемлемым качеством истинного рыцаря. Правда, и ранее герой-варвар слагал стихи (посмотреть, хотя бы переполненные оными ирландские scel или исландские саги), но от рыцаря его отличает полнейшее отсутствие того, что называлось куртуазностью. То есть Прекрасная Дама для героя-варвара не существовала. Нет, конечно, была любовь, может, и довольно возвышенная, но женщина не была объектом почти религиозного поклонения. А именно этим поклонением проникнута поэзия трубадуров. Впрочем, среди их наследия полным-полно кансон "на злобу дня", того, что мы сейчас назвали бы политической поэзией (чего стоят стихи Бертрана де Борна или "Песнь Альбигойского похода" Фолькета Марсельского), наездов на соперников в поэзии, хулительных песен, кстати, и о прекрасных дамах, которых угораздило навлечь на себя немилость трубадура. Между прочим, и среди этих самых прекрасных дам были трубадурки, и самая знаменитая из них графиня де Диа. Песни распространялись очень быстро, были на слуху у всех - от простонародья до знати, создавая таким образом общественное мнение о той или иной личности. Естественно, что злого языка трубадура побаивались, как, например, Маркабрюна или Гираута де Калансона. А иногда песнь могла вмешаться и в высокую политику. Здесь уместно вспомнить о Бертране де Борне, который своими кансонами и сирвентами постоянно провоцировал войны между королем Генрихом Английским и его сыновьями. Или о кансоне Мираваля, посланной Арагонскому королю в дни Альбигойского похода: "Тот же с тысячью рыцарей явился к графу Тулузскому, чтобы ради той кансоны выполнить данное им обещание отвоевать потерянные графом земли. И ради той же кансоны был он убит при Мюре французами, и из тысячи бывших с ним рыцарей ни один не спасся". А вот песни Пердигона, напротив, призывали к крестовому походу против еретиков - катаров. "И за все то лишился Пердигон чести, славы и имения своего, и все люди достойные, каковые оставались в живых, презрение ему выказывали и ни видеть его не желали, ни говорить с ним". Можно было, конечно, как Пейре де Валейра, слагать песни "все про листья, да цветы, да птичье пенье". Но - "и песни эти славы ему не снискали, и сам он ничем другим не прославился". А прославиться можно было и утонченностью манер, и умением хорошо рассказывать и вести разговор, красотой голоса и изысканностью напева. Но главное - в обществе возникало умение все это ценить. Это считалось для человека высокородного (или благородного душой) просто обязательным. Культура, носителями которой были трубадуры, не погибла окончательно даже после Альбигойских войн. Она уцелела в городской Италии, откуда, собственно, и началось Возрождение.

Хотелось бы отметить, что именно от трубадуров идет образ певца-странника. "Вот как протекала его жизнь - всю зиму он оставался при школе, где обучал наукам, а летом ходил по дворам сеньоров, и с ним два певца, исполнявшие его кансоны". Это Гираут де Борнель. "Трубадурское художество" приносило неплохой доход, если "песни его пользовались спросом" - буквальная цитата из биографии Пейре Роджьера. Но если искусство становилось ремеслом, вряд ли можно было рассчитывать на успех - Дауде де Прадас, к примеру, "кансоны свои слагал только благодаря искусности своей в этом художестве, а не вдохновляясь любовью, и оттого у изящной публики были они не в почете и пелись редко". А иногда за то, что трубадур (Элиас Карейль) "презирал свой век и сеньоров, не ценили его художества, как оно того заслуживало". Зарабатывал себе на пропитание "трубадурским художеством" и небогатый Гильем Адемар: "так как не мог он по-рыцарски себя содержать, то стал жонглером и великим пользовался почетом у изящной публики". Трубадур странствовал от одного сеньора к другому, и это было настолько обычно, что Альбертет де Кайи, никогда в жизни не покидавший родной округи, казался чем-то из ряда вон выходящим. Серкамон, к примеру, даже прозвание свое получил за свои странствия, а Карейль "обошел почти все населенные пределы круга земного". Были певцы, были и меценаты. Тот же Саварик де Маллеон, сам знаменитый трубадур, был благодетелем чуть ли не десятка своих собратьев по искусству. Но зависимый от мецената-покровителя трубадур мог быть изгнан, не угоди он чем своему патрону, как Бернарт де Вентадорн - и снова странствия и нищета, а, порой, и преследования. Так что был, был этот неведомо куда идущий печальный странник в пропыленном плаще...

Трубадуром звался тот, кто сочинял стихи и напев. Не всегда он исполнял свои песни сам - или голоса не было, как у Гаусельма Файдита, или терялся в обществе, как Ричарт де Бербезиль. Обычно трубадур содержал одного-двух певцов-жонглеров, исполнявших его песни. Жонглер мог и сам подняться до трубадура, ежели начинал сочинять и исполнять свое (например, Пистолета, жонглер Арнаута де Марейля). Впрочем, и трубадур и жонглер были при дворах весьма желанными гостями. Иногда устраивались трубадурские "прения" на какую-нибудь заданную тему, и поединок этот был не менее привлекателен для зрителей, чем поединок рыцарский.

...А потом - Альбигойские войны...

И все равно - отпечаток культуры Прованса лежит почти на всей Европе.

Практически параллельно по времени развивается искусство трубадуров и многое позаимствовавших у них французских труверов, чуть позже - миннезанг в Германии. Но и во Франции, и в Германии основой был не город - замок. И героем военной аристократии был не куртуазный рыцарь, а воин вроде Роланда, схожий с неистовыми героями язычества. Здесь певец - человек свиты, призванный прославлять своего господина. И, тем не менее, именно при дворах крупных феодалов берет свое начало искусство труверов. Может, здесь опять-таки сыграло роль окситанское влияние - Альенора Аквитанская, супруга Людовика VII, а затем и Генриха II Плантагенета, дочь герцога Гильема, прославленного трубадура, покровительствовала искусствам, так же, как и ее дочери. Первоначально труверами становились выходцы из бедного рыцарства, но позже, с развитием городской культуры и простолюдины. Но, на мой взгляд, искусство труверов все-таки более сословно разграничено. И несколько более разнообразно, несмотря на всю утонченность трубадурского художества. В нем больше простого, понятного. Наверное можно сказать, что поэзия труверов более балладна. И еще здесь впервые появляется такой жанр, как песни крестовых походов - может, как рецидив воинственного варварства. Вряд ли стоит много говорить о жизни трувера - не слишком много здесь различий с трубадурами, хотя, на мой взгляд, трувер никогда не стоял в глазах общества так же высоко, как трубадур. Играли роль сословные разграничения, которые в Провансе такого решающего значения не имели. Пожалуй, самое известное и яркое имя этого круга - Кретьен де Труа.

Мысль не в строку

Любопытно, что до мозга костей куртуазного героя легче всего отыскать на Востоке. Например, герои "Витязя в тигровой шкуре" полностью соответствуют идеалу куртуазного рыцаря, причем описания возвышенной страсти - вплоть до обмороков и слез - совпадают с позднейшими европейскими классическими образцами до мельчайших деталей. Вот, например, цитата из "Витязя в тигровой шкуре":

Должен истинный влюбленный быть прекраснее светила,
Для него приличны мудрость, красноречие и сила,
Он богат, великодушен, он всегда исполнен пыла...
Тот не в счет, кого природа этих доблестей лишила.

Продолжение предыдущего размышления

Трубадур - странник, трувер - рыцарь в крестовом походе... Новый идеал эпохи - куртуазный сеньор. А у куртуазного рыцаря должна быть Прекрасная Дама. И рыцарь должен во славу ее не только свершать подвиги, но и слагать песни. И раньше сложение песен и игра на различных инструментах входила в программу воспитания высокородного юноши, теперь же это стало велением времени. Или, по моему мнению, неумолимым требованием моды. Пожалуй, как нигде этот идеал рыцаря проявляется в миннезанге - рыцарской поэзии Германии. Именно рыцарской - простолюдинов там два-три (Фрейданк, Сперфогель). Если поэзия трубадуров и труверов во многом радостна, полна жизни, то миннезанг более печален, даже безысходен, философичен. (Естественно, это общее впечатление, нельзя сказать, что в Провансе и Франции только и веселились, а в Германии куксились). Наверное, именно отсюда берет начало образ рыцаря-странника, рыцаря-поэта, печального и сурового воина, верного возвышенным рыцарским идеалам. И пустился этот рыцарь в долгий путь по страницам рыцарских романов, романтических и исторических повестей. Вплоть до рыцаря Печального Образа - вот уж воистину, квинтэссенция рыцарства. Только вот эпоха не та...

В горниле крестовых походов и междоусобных войн, в грязи интриг, подлости и предательства, братоубийств, варварства и грубости тем не менее выковался девиз: "Душа - Господу, меч - государю, сердце - даме, честь - никому". Нам, людям современным, трудно поверить в то, что этот девиз мог стать жизненным правилом хоть для кого-нибудь вообще. Но, как ни странно - было.

И мечта о Граале, о Монсальвате, высокой любви и высокой награде, мечта о том, чего нет, или есть - но не здесь, а где-то еще, продолжает жить и до наших дней (господа ушельцы, это вам).

Впрочем, что это я все о рыцарях? А певец-то где? А здесь же. Он и есть рыцарь, или же он в свите сеньора и восхваляет (или не восхваляет) оного. Или за него записывает стихи, ибо рыцарь нашей эпохи, как правило, неграмотен. По крайней мере, в "героические" времена. Груб, грязен - словом, "зол, могуч и вонюч". Более-менее культурным он станет только после походов на Восток. Однако писать для него по-прежнему дело презренное. И занимаются этим грамотеи - клирики из монастырских школ и позже - университетов. Служба при сильных мира сего дело сытное. Конечно, пока грамотеев мало и сами владыки не сильно грамотны. Вот путь возвыситься простолюдину, младшему сыну нищего рыцаря-министериала, вот она - польза учения! И эта ученость тоже дает человеку некую избранность, принадлежность к какому-то братству. Своеобразную цеховую гордость.

И зашагал по дорогам новый странник - вагант, нищий школяр, в голове которого латынь и древние авторы перемешаны с крепчайшей похабщиной, высокое - с низким. Жуткое буйно бродящее зелье. Латынь - язык учености, язык университетов, сделал братство сие интернациональным. Студиозус кочевал из университета в университет, из страны в страну. Нам, в основном, известны стихи буйные и хулиганские, но ведь была и высокая философия, и любовная поэзия, и политическая. Из университетской среды вышли и Вальтер Шатильонский, служивший в канцелярии Генриха II Плантагенета, и Филипп Гревский, канцлер собора Парижской Богоматери, и Петр Блуаский, советник Генриха II. Но - Архипиита Кельнский, знаменитый стихами, нищий и гонимый. А все из студенческого вольнодумия и умствования.

В принципе, получился краткий (очень) ликбез на тему "Рыцарь, певец и государь". За большее не берусь - я не литературовед, да и тема потянет не на одну диссертацию. Так скажем, размышления дилетанта. Хочется еще особо отметить вот что: певец мог, конечно, быть убит. За вольнодумные песенки, подрывающие авторитет церкви или короля, можно было вполне попасть на виселицу, и такое, несомненно, бывало. Но ведь не каждого же, помилосердствуйте! Да и не за сами песенки, а именно за "подрывание основ" - сиречь, за политику. Но тут уж певец не на особом положении, а лишь один из многих. Да и попробуй, прикончи осуждавших Рим Вальтера Шатильонского или Филиппа Гревского! Масштаб не тот, господа.

Вот, вроде бы, и растаял на дороге времени образ странника-певца...

Стих и мелодия разделяются, а поэт или певец становятся слишком зависимыми от своих покровителей. Поэзией уже не проживешь - теперь в почете нечто более материальное. Ну, понятно - пивовар, а со стишков-то что толку? Пустое сотрясение воздуха, а пиво-то - вот оно. И под него лучше не про всякое там возвышенное, а про смачную девку лучше песенку. То-то... И все равно - не опустела дорога.

Может, это взгляд слишком поверхностный, и не слишком верный, но это не научный труд, а всего лишь

Размышление третье. Почему - менестрель?

А действительно, почему? Не бард, не скальд, не вагант, не трубадур? А менестрель - министериал, "поступивший на службу" - таков смысл этого названия? Господа менестрели, вы у кого на службе? Кто ваш сеньор, кто ваш трубадур, чьи песни вы поете? Если свои - то вы не менестрель. Если только чужие - то бога ради, будьте менестрелями. Знаете ли вы, что такое кансона, тенсона, пастурель, альба, сирвента? Это то, что пели трубадуры. Баллад они не пели - это жанр низкий, народный, под баллады вообще-то плясали. А что такое сеньяль?

А вот сирвент наши менестрели слагают очень много. Например, "Перевезите нас в Белерианд" - типичная сирвента, то есть другие слова на известный мотив. Судя по жанровому и тематическому многообразию, наш певец есть некий гибрид жонглера с вагантом, с небольшой примесью миннезингерской холодной возвышенности и трубадурской изощренности, приправленных священным вдохновением барда. Словом, нечто неопределимое. Хотя, на мой взгляд, ближе к ваганту. Скальдов у нас вроде бы нет, хотя Кинн можно было бы к ним с изрядной натяжкой отнести. Можно, правда, вспомнить, что сказительское искусство тоже почиталось за "трубадурское художество", тогда Рин у нас вполне трубадур. Кто у нас еще есть? Барды? Да, глюки-то мы все ловим, только мало кто способен изложить их как подобает... И играют наши певцы все поголовно на лютне (пардон, гитаре), забыв о существовании виолы, роты и арфы... Особняком от всей этой братии стоит екатеринбургский Ordo Verbi - там трубадур пополам с вагантом, да еще немножко скальда.

Так почему же все-таки менестрель? Звучит хорошо? Может, и так. Бард, однако, не хуже. Скальд тоже. Это вам не хуглар или скоп - фу, как неприлично!

Откуда именно это название?

Размышление четвертое. Откуда он взялся - такой?

А вообще-то все от лукавого - от Вальтера Скотта и Томаса Мура. А еще Гердера и Уланда. От нездорового влияния шотландского, немецкого и ирландского романтизма. Как говорится, на русской почве что не посей - вырастет нечто непредсказуемое и свое, обрусевшее. Вот и пошел по страницам книг русских романтиков певец - одинокий обличитель и возвышенный страдалец, коего власть имеющие очень не любят. Все это расцвело махровым цветом в начале прошлого века, особенно после 1825 года. И плодоносит доныне... Ничего плохого в этом нет, пойте и пишите о чем угодно, но - не как угодно. Особенно на избитые темы. Пусть это будет действительно достойно высокого искусства, достойно певца.

Размышление пятое. Властитель и певец

Скорее, это размышление на игровую тему. И не столько о певце, сколько о тех, кто играет роли королей и вождей. Многие ли из вас, господа, способны отыграть истинного владыку, конунга или короля, который, по идее, просто обязан уметь оценить песню и наградить за нее, а то и ответить висой, или, хотя бы, достойной государя прозой? Ведь умение разбираться в поэзии и музыке было обязательным для истинного благородного властителя, будь он куртуазный король или суровый конунг, или ирландский герой-варвар. Кто из вас истинный государь, а не самозванец? А кто из вас за убиенного скальда, барда, менестреля пойдет мстить?

А кто из вас, господа певцы, способен отыграть дружинного или придворного певца, сочинив песню по заказу, хвалебную или хулительную, на заданную тему, кто способен импровизировать и говорить висы на все случаи жизни? А сложить песнь в честь прекрасной дамы? Или мы ей только хамить умеем? (Сие относится и к менестрелям, и к т.н. рыцарям, а уж к королям - в особенности. Попробуйте хоть раз не быть Пьером Скрипкиным). Или все-таки наш певец это только бродяга с гитарой, и на другую роль никто из вас не способен? (Вопрос повисает в воздухе).

Размышление последнее. А давайте-ка, господа...

А давайте-ка, господа певцы и сказители, создадим на игре нечто вроде вольного цеха. Пусть слово певца действительно будет Словом. В конце концов, пусть хамы и маньяки знают - так ославим, что всю жизнь не отмоетесь. А те, кто достоин хвалы - да получат ее.


Литература:

  • Поэзия вагантов. Сер. "Литературные памятники", М, Наука, 1975.
  • Английская поэзия в русских переводах. М, Прогресс, 1981.
  • Чудесный Рог. Народные баллады. М, Московский рабочий, 1985.
  • Прекрасная Дама. Из средневековой лирики. М, Московский рабочий, 1984.
  • Похищение быка из Куальнге. Сер. "Литературные памятники", М, Наука, 1985.
  • Предания и мифы средневековой Ирландии. М, МГУ, 1991.
  • Исландские саги. Ирландский эпос. БВЛ, М. Художественная литература, 1973.
  • Поэзия скальдов. Сер. "Литературные памятники", Л, Наука, 1979.
  • Томас Мур. Избранное. М, Художественная литература, 1981.
  • Людвиг Уланд. Стихотворения. М, Художественная литература, 1988.
  • Жизнеописания трубадуров. Сер. "Литературные памятники", М, Наука, 1993.

 


Новости | Кабинет | Каминный зал | Эсгарот | Палантир | Онтомолвище | Архивы | Пончик | Подшивка | Форум | Гостевая книга | Карта сайта | Кто есть кто | Поиск | Одинокая Башня | Кольцо | In Memoriam

Na pervuyu stranicy Отзывы Архивов


Хранители Архивов