Ровный гул мощного мотора успокаивал и наводил мысли о сне. Феерическая американская осень проносилась мимо, радуя глаз созвездием трех цветов - красного, желтого и зеленого. После тяжелого рабочего дня, осоловев от постоянного напряжения и моргая покрасневшими, невыспавшимися глазами, Игорь с наслаждением думал о койке. Он работал програмистом в маленькой консалтинговой конторе. Нынешний его проект был, пожалуй, самым приоритетным в компании и давал возможность выйти на новый уровень клиентуры, возможность выбора - тогда как до сих пор речь шла о выживании и заказы шли только за счет связей шефа. Всю важность этого проекта сегодня молча и весомо подчеркнул шеф, лично принеся кружку черного крепкого кофе и поставив ее на стол Игорю. Шеф не сказал ни слова, но тронутый на понятиях иерархии индус никому до сих пор кофе не носил.
-- Люблю капитализм - ласково прожурчал Игорь, как довольный кот улыбаясь и вспоминая эту сцену.
-- Заедем на речку - попросила Марина - у нас еще времени полно.
-- Заедем - послушно согласился Игорь, в тоске глядя на зеленый циферблат часов, пытаясь примириться с тем, что желанную койку еще часов пять ждать. Они ехали на встречу дня рождения какого-то малознакомого представителя местной русской диаспоры. Марина все еще не могла отвыкнуть от потери своего обширного, богатого, поколениями нажитого круга общения в Москве, и суматошными - а со стороны жалкими - движениями пыталась сблизиться с соотечественниками.
Стремительная и ровная, река картинно несла синюю воду свою. Пена столкнувшихся волн белой известью изредка прорывалась сквозь внешне монотонное ее течение, добавляя красок в уже насышенную красками природу восточного побережья Америки. Воздух был тяжел и свеж, а порывистый ветер куда-то толкал этим тяжелым воздухом, не давая покоя. Игорь попытался закрыть глаза, представив себе, что он находится в душной тиши с детства знакомых корабельных сосен, но все равно было неприятно. Словно услышав его мысли, Марина свернула в спрятанную за буреломом и зашищенную от ветра площадку, пяточком утоптанной земли возвышающуюся над самой пропастью. Они сидели у самого края, прильнув доверчиво к густым ветвям поваленного недавней грозой дерева.
Обнявшись, они смотрели вниз, на реку.
-- Я иногда сюда хожу - сказала Марина.
-- Да, ты говорила - ответил Игорь.
Она встала и подошла поближе к краю.
-- Эй, осторожней - позвал ее Игорь.
Она послушно вернулась, доверчиво к нему прижавшись.
-- Здесь в Америке без работы нельзя - сказала Марина.
-- Мы всегда можем вернуться - ответил он, подумав.
-- Это так только кажется - убежденно возразила она - мы никогда уже не вернемся.
В большом и необжитом доме было шумно. Рассеянный свет неярких ламп заставлял напрягать глаза, но не создавал уюта. На скатерти виднелись расплывшиеся капли красного вина.
-- Чего это вы опаздываете? -- повелительно встретил их Максим, играющий на очаровательное хамство - Давай, садись.
Игорь с Мариной сели на последние два свободных места, у края стола.
-- Как оно? -- дружелюбно поинтересовался Виктор, недалекостью своей и неизменным дружелюбием завоевавший многие сердца членов русской общины.
-- Неплохо - ответил Игорь - они имеют нас, мы имеем их - и сквозь всеобщий одобрительный смешок почувствовал ироничный взгляд Марины, увидел чуть подернувшиеся брови ее, и злость неожиданно взмыла в нем вверх.
-- Ну у тебя работа-то нормальная, а, Игорь? -- спросила Вика, жена именниника.
-- Да ничего. Базы данных всякие...
-- А платят как?
-- На капусту хватает.
-- Давай, мужик, колись - Максим был по прежнему повелителен - сколько положили?
-- Нормально положили - уперся Игорь и, недовольно нахмурившись, подумал, что зря сюда приехал.
Вскипел и приковал всеобщее внимание разговор на другом конце стола, где кто-то негромкий, но артистичный, только-что рассказал аникдот из жизни новых русских.
-- На этих новых русских одна надежда...Страну вывести...
-- Ворье сплошное, ты в своем уме?
-- Салатик передайте...
-- А народ так просто анекдоты рассказывать не будет!
-- Да пусть они какие хочешь будут, тупые там, еще чего - они дело делают, понимаешь?
-- Ага. Воруют.
-- Легче на заднице сидеть, ничего не делать. У меня брат в деревне под Ярославлем живет, свое хозяйство имеет, два трактора, коровы, все путем..Местные регулярно бить его ходили..Но он людей нашел, как те местные пришли однажды, так из них только один целый и ушел, нарочно отпустили. Остальные по больницам до сих пор лежат.
-- Тань, твой холодец?
-- Нет, Анин..
-- Выпить надо - звякнул по бокалу высокий черноволосый молодой человек, демонстрируя окружающим дорогой черный костюм и чувство собственной значимости.
-- Ань, холодец - во! Рецепт дашь?
-- Тут человек...выпить...
-- Так. Я скажу. Как один из самых старших здесь, знающих цену этому слову. За удачу. Что-б тебе везде была удача - черноволосый выдержал паузу - Ура.
Звякнули бокалы, глухо стукнулись рюмки.
-- Хорошо сказал.
-- Но коротко.
-- Это и хорошо.
-- Иди ты знаешь куда? -- обиделся черноволосый, и куда-то испарилось чувство собственной значимости.
Уходили не прощаясь, без особых эмоций, как уходят неблизкие, взрослые, случайно сошедшиеся вместе люди. Где-то догорал жаркий спор о преимуществах операционной системы Unix по сравнению с операционной системой Windows NT. Спор был удивителен тем, что спорить было не с кем. Все любили Unix. Но все-же спорили. Кто-то повысил голос. Потом голоса повысили все. Потом кто-то обиделся.
По дороге домой долго молчали. У Игоря шумело в голове. Утратив в ночной тьме свои цвета, печальные деревья высились непрерывной, повторяющей изгибы дороги стеной. Марина отвернулась к боковому стеклу, пряча лицо свое от Игоря, но ему было все-равно, у него плохо шумела голова и усталость последней недели тошнотой подкатывала к горлу.
Потом был грязный и нудный скандал, который начался с предложения Марины таки уехать в Россию. Скандал был тем страшнее, что скандалившие считали себя людьми культурными, а потому кричать себе не позволяли. И вместо честного крика они голосами напряженными, фальшиво-вежливыми, а на деле звенящими от обид, старались сделать друг другу больно. И были в этом успешны.
Марина первая прекратила перебранку, отвернувшись обратно к стеклу, пока Игорь продолжал спор, все еще пытаясь что-то доказать. Потом умолк и он, чувствуя, что злоба, накопившаяся за день, выплеснута. Но облегчения это не принесло, потому как начало расти чувство вины, и, он знал, чувство это станет велико и заставит его первым просить прощения.
Остаток недолгого пути Игорь провел в тяжелых раздумьях относительно сказанного, молча перебирая в памяти собственные слова, и казались они ему все-же верными, казались логически обоснованными, а неуклонно растущее чувство вины - незаслуженным. Выключив мотор, обойдя машину и открыв дверь Марине, он застал ее в слезах и беззвучных конвульсиях.
-- Прости меня - забыв все на свете ткнулся он ей в плечо и попытался ее обнять. Она не отстранилась и вообще никак не отреагировала на его прикосновение. Так он и застыл, в позе неудобной и неловкой, растерянно хлопая глазами, ласковыми словами пытаясь привести ее в чувство.
А над новой, вороньей чернотой отливающей машиной высились мощные деревья, и желтый свет уличных ламп отражался в их листве, терялся в гуще ее и возникал вновь ближе к кроне - но тому причиной была луна, тоже желтая и очень большая. Облитые желтым светом ступени лестницы, по которой Игорь довел до дома плачущую Марину, наводили на мысль о средневековых городах и избитых площадях, где многовековая история въелась в сам булыжник. Где булыжник становился частью человеческого мира и мог служить ориентиром подвыпившему или потерявшемуся, четко указывая ему место в городе или в жизни. Но у этой лестницы не было истории, как не было ее у этих фонарей и у этой луны. А были только люди, в меру слабых сил своих историю творящие...
