Девушка в витрине

В городах украшение витрин как действо занимает мало кого из торопящегося мимо народа; иное дело, если зеркальные плоскости, за которыми кто-то раскладывает подарки, сверкнут на фоне кудрявого сельского пейзажа - здесь остановится едва ли не любой прохожий, неважно, местный ли или из заезжих горожан. Так и один наш, нареченный будто бы Алексеем, случайный знакомец, успевший за сутки, проведенные на даче приятеля, приучить зрение к простым, в общем, предметам - сараям, лопатам, собакам и ботве, - задержал шаг перед внезапным после глухих заборов и зеленых канав окном универмага, а затем и вовсе застыл, когда там пошевелился манекен. Только постепенно обретя дар речи, Алексей ткнул в стекло пальцем и восхищенно воскликнул: "Тю! Как живая!" Босая девушка в джинсовом комбинезоне не отозвалась, хотя и в самом деле была живою, в отличие от двух соседок, вполне человекообразных, но по чьему-то изощренному умыслу лишенных довольно важных принадлежностей, а именно - темечек; впечатление получалось такое, будто кто-то черпал компот, да потом забыл про крышки. Девушка выглядела прехорошенькой, и первым побуждением Алексея было подойти к ней с той стороны, из магазина, завести разговор, а там уже посмотреть, что из этого выйдет, но он вовремя сообразил, что для предполагаемых упражнений следует чувствовать себя в форме, его же сейчас смущала вечерняя нетвердость походки, а еще более - рабочая, испачканная землей и цементом одежда. Что ж, сегодня жизнь не кончалась: знакомый, которому он помогал давеча по хозяйству, звал приезжать и еще, теперь уже просто в гости, и эту новую поездку Алексей как раз бы и мог использовать для того, чтобы завести приятное знакомство. Он не опасался снова принять девушку за манекен, хотя и не мог бы ответить, чем различаются их устройства, не снимается ли крышечка и у этой красотки - нельзя ли и у нее разжиться клубничным взваром. Окажись так, он не нашел бы в самой придумке ничего диковинного, лишь поинтересовался бы способом исполнения; для этого стоило завтра зайти в больницу, поспрашивать, как они добиваются, чтобы вышло аккуратно - пилят или рубят? Если последнее - он знал добрый инструмент: тяжелый нож с прямоугольным лезвием шириной с ладонь, секач.

Пока же, взглянув на часы, он увидел, что магазин вот-вот закроется и есть смысл подождать выхода продавщицы - нет, не пристать по дороге, это был бы провал, в таком-то виде, а, проследив, узнать, где она живет, далеко ли от станции, и если далеко, то ничего потом и не затевать.

Девушка, между тем, задержалась за стеклом еще и после звонка, перекладывая в витрине вещички и пристраивая на пустые головы уборы. Чтобы напрасно не мозолить глаза, Алексей отошел подальше, за большой куст сирени; наблюдая оттуда незаметно, он заодно справил нужду. Задержка вышла ему на руку: прочие продавщицы, конечно же, спешили разбежаться пораньше, и у этой могло не найтись попутчиц; так оно и получилось.

Слежка оказалась делом нелегким из-за того, что другого народу не попадалось на улицах, чтобы ему спрятаться за спинами, и Алексей был, как на ладони; на всякий случай ему пришлось отстать так, что пропадало все удовольствие. В конце концов, как и следовало ожидать, он ее потерял - завернув за очередной угол, только и увидел, что сходящиеся в необитаемой перспективе линии заборов. Готовый к этому, он все же обозлился, и не столько из-за самой потери (пусть не дом, но квартал, где она живет, Алексей узнал), сколько оттого, что на всем пути не нашел подходящего места для будущей засады.

Уходя восвояси, Алексей вновь достиг универмага на удивление скоро; это его утешило, словно уменьшив долг продавщицы перед ним, - выходило, что он забрался не в такую уж даль. Обезлюдевшая витрина выглядела диковато, и Алексея позабавили канотье на манекенах, не способные ввести его в заблуждение; определив для себя эту маскировку как обман трудящихся, он решил, что не только третья, неподдельная девичья фигурка здесь была - и была бы - весьма кстати, но и четвертая, мужская: он сам должен был войти в застекленное пространство и прямо там стащить с девушки комбинезон вместе с трусиками; зеваки лопнули бы от зависти.

"Когда я вернусь, - предвкушая небывалое, пропел Алексей, - когда я вернусь..."

Пока что он возвращался - домой. Дачники тянулись в город, до отказа набив электрички. Не став протискиваться в вагон, Алексей расположился в тамбуре, сев на корточки; его забавляло, что другие пассажиры, тоже уставшие, упорно остаются на ногах. Но и ему самому едва не пришлось подняться, когда на следующей остановке вошли два не то студента, не то еврея; мало того, что они наткнулись на Алексея, так один из них вздумал ему же и выговорить: "Ты что, гадить, что ли, сел? Гадят у нас в сортире, в крайнем случае - в кустах," - на что второй отозвался, объясняя: "Смотри, здесь ясна тенденция: сегодня они сели на корточки - завтра пойдут на четвереньках. Если не вмешаться, послезавтра они вернутся на деревья." Алексей так и не смог решить, обидно ли для него сказанное; наверно, следовало бы потрясти за ворот того, кто ближе, да лень было подниматься. Его не воодушевило даже воспоминание о вчерашнем фильме с артистом Михалковым - "Уставшее солнце", кажется, - который от нечего делать пришлось смотреть у приятеля по видику и который понравился только презрением, с каким там вывели всю эту обрыдлую интеллигенцию. "Вот ведь и кино о них снимают, о шахматистах паршивых, - удивленно подумал он теперь, - а все, как с гуся вода."

Возможно, он и затеял бы сейчас возню, но подле стояли крепкие мужички, пусть и свои на вид, но вполне способные, сгоряча не разобравшись, его же и зацепить как зачинщика. Поэтому Алексей только плюнул вослед и, поерзав, устроился поудобнее.

Один из этих соседей был, несмотря на жару, в берете и в пятнистой форме, якобы военной, но с чем-то вроде свастики на рукаве. Будь такая же нашивка и у Алексея, он бы не боялся никого, теперь же, бесправный, мог только про себя возмущаться преимуществами, какими почему-то пользуются новые фашисты. Если бы это зависело от него, Алексей всякому велел бы носить эмблемы - и уголовникам, и демократам, - чтобы люди добрые без труда понимали, кто есть кто, как в армии. Вообще, армия нравилась ему своим порядком, и он согласился бы служить снова, пообещай ему там деньги и хоть какую-то волю. Кое-кто, он слышал, так и устраивался, но вербовка происходила в неведомых местах, не касаясь Алексея или его знакомых; он даже не знал, где навести справки.

Пока же Алексей жил настолько без знаков отличия, что и сам о себе не знал твердо, кто он таков среди прочих; но он и не задумывался над этим - занятие было не из любимых. Гораздо приятнее, нежели рассуждать, то есть отыскивать по закоулкам и складывать одно с другим нужные слова, ему было представлять себе картинки на тему. Сейчас, например, он с вдохновением нарисовал в уме свой портрет - в спортивном костюме, зеленом с одной желтой штаниной и с нашивкой на левом рукаве - на фоне манекенов в окне универмага; картинка получилась такой живой, что Алексей непроизвольно потрогал свою макушку - убедиться, что крышечки откинуты только у кукол. Потом, развив сюжет, он получил еще одно свое изображение - но в темноте и в засаде. Темнота, правда, получилась неполною, через нее назойливо проступали какие-то светлые глыбы, и когда он догадался напрячься, словно переключая зрение с дальнего на ближнее, то оказалось, что на уровне его глаз, всего в каком-то полуметре, маячат голые женские колени. Ногти на ногах соседки были ярко накрашены, как и у той, из витрины: она украшала себя, приманивала самцов, но наверняка подняла бы истошный крик, вздумай Алексей дотронуться. Так же она закричала бы, если б кто-нибудь сорвал стоп-кран и пассажиры, брошенные друг на друга, затопали бы по чужим ногам, по ее ухоженным пальчикам. Алексей знал и еще один способ остановить поезд, только для этого нужно было находиться не внутри него, а на твердой земле: положить на рельсы украденный или взятый взаймы манекен - машинист с ума бы сошел, увидев за поворотом распростертое на полотне тело. Сошли бы с ума и следователи, впервые столкнувшиеся со столь странным взломом, после которого и товары, и деньги остались бы на месте, а завмаг хватился бы лишь пустоголового манекена женского пола. Жаль, Алексей не представлял себе, из чего их делают: если лепят, как простые статуи, из глины или гипса, то утащить такое изделие было бы не под силу и двоим. По нему, лучше бы кукла была резиновой, со всеми подробностями, чтобы ее вдобавок удалось использовать как настоящую женщину; владельца ее, к сожалению, подстерегала бы опасность: приятели, для которых ничего не жалко, стали бы просить куклу напрокат, отчего сам он рисковал бы заразиться, как от живой, да и ревновал бы, видимо, отчаянно.

По тамбуру прошел шумок, каждый из стоявших над Алексеем слегка переменил положение, и женские коленки тоже аппетитно заколебались. Алексей придумал вскочить с корточек так, чтобы головой как бы невзначай поддеть юбку, но женщина, как нарочно, отступила на полшага, отодвинутая новым действующим лицом в чиненых сандалиях, и Алексей, подняв наконец взгляд, увидел, что она показывает билет контролеру. То же готовились сделать и другие, даже фашист, все трезвые, словно в будни: так поздно оторвались от грядок, что не было времени отдохнуть. Сам Алексей, изрядно хмельной, билета, как всегда, не брал и теперь, лишенный нашивок, оказался слаб перед жалким гипертоником в форменной фуражке. Ничего не оставалось, как уплатить штраф - меньше, чем за проезд в оба конца, но дело было не в деньгах, а в принципе: теперь всякий подумал бы, что он сдался, окруженный врагами - контролером при исполнении обязанностей, дачниками, полуживой массой занявшими все мыслимые места в вагоне, высокомерными студентами, которых не достал плевок из пересохшего рта, и призраками милиционеров, вынюхивающих пьяных для получения откупа. Даже девушка в витрине была врагом - иначе он не замыслил бы на нее охоту. Все они наверняка ненавидели Алексея: пенсионер в фуражке, ставший его сиюминутным начальником, - как пошлого "зайца", дачники - как не имеющего дачи, как батрака, а не хозяина, женщина с ноготками и коленками - как грязного бродягу, студенты - сами сказали, как кого. В ответ он, справедливости ради, ненавидел их - за обратное. Противники обычно окружали его и на работе: одним следовало платить дань, чтобы не докучали, от других - утаивать часть товара и выручки, третьих - обсчитывать. Окруженному неприятелем, Алексею приходилось охотиться в одиночку. Ни в одном деле он не знал союзников - и тоска была неимоверная, - но лихорадочно старался обзавестись хотя бы завалящими, понимая, что одинокий волк напугает лишь одинокого, но стая страшна и толпе.

Никто не увидел в нем волка, он так и пошел по улице неузнанным, словно тротуары кишели не людьми, отличающими себе не подобных по малейшим особенностям лиц, а манекенами. Чтобы эти чужаки поняли наконец его суть, не обойтись было без насилия - руки чесались ударить кого-нибудь встречного в живот или открыть у него крышечку: вот когда одни люди сразу стали бы зверьми, другие - людьми, а их копии вернулись бы за стекла магазинов. Пока же - он изумился этому открытию - в пространствах столичных витрин ему не попадалось наряженной куклы в натуральную величину, ей не нашлось бы места среди разбросанных товаров. Москва явно отставала от собственного пригорода.

Навстречу, глядя мимо, прогарцевала рослая девица на высоченных каблуках. Алексей не существовал для нее ни как волк, ни как дворняжка, ни как предмет обстановки; такое отношение немыслимо было со стороны мужчин, и Алексей вдруг понял, в ком заключено зло мира, бессмертное, как Кащей. Перед злом приходилось отступать - и в то же время дозволялось обладать им, не видя причины особенно выделять отдельных его носителей: в темноте все различия исчезали.

Между тем, путешествие закончилось, пусть и с задержкой из-за того, что дверь долго не открывали - быть может, по ту сторону не слышали звонка. Когда же он ударил ногой и отсрочка истекла, то увидел перед собою жену - в фартуке, потную и с ножом-секачом в руке.

- Явился, - презрительно бросила она. - Где тебя носило два дня?

- По морям, по волнам, - без улыбки, нагло ответил Алексей.

- Он еще шутит! Я-то думала, он на брюхе приползет, а он - волком смотрит!

- Нормально смотрю, - остывая, пожал он плечами. - А где был - да нанялся в субботу оформлять витрину, заработался, обо мне забыли и заперли на ночь. Хорошо еще, удалось перебраться в винный отдел.

- У нее и заночевал, - поняла жена.

Алексей задумался, пытаясь вспомнить, отчего и в самом деле не остался ночевать в витрине. . .