Валера Типикин проснулся под утро от холода и какое-то время старался понять, где находится. Потом стал припоминать - как сюда попал. И только с третьей попытки попытался сообразить, кому принадлежит голая спина, смутно белевшая и громко сопящая перед его носом.
Для опытного наблюдателя, каковым Типикин себя предполагал, обнаженная женская спина может рассказать многое, если не все, о своей обладательнице. В том числе о ее возрасте и свойствах характера. Несмотря на тяжесть в голове и сухость во рту, он уверенно отнес ее к отряду бальзаковских матрон, притом к подвиду рыжих.
А надо сказать, он терпеть не мог эти конопушки на молочно-белой коже. Тем более, что в предутренних сумерках эта рассматриваемая часть тела и вовсе казалась покрытой сыпью, как если бы ее поразила аллергия.
Возможно, на импортный йогурт, в последнее время все увереннее вытеснявший из отечественного рациона привычный кефир...
Еще Валера подумал, что неспроста именно этот диагноз показался ему правдоподобным. Не далее, как вчера, возле метро сам слышал по этому поводу сетования какой-то бабули, клянчившей деньги на похороны подруги детства, как это следовало из текста, написанного детским почерком на старой картонке, висевшей на ее груди.
Согласно ее версии, усопшая стала жертвой рекламы, выпив этого иноземного продукта аккурат на половину пенсии. После чего тихо, с доверчивой улыбкой, отошла в лучший мир. (Куда, хочется надеяться, эта злокозненная реклама пока не добралась.)
А купленные производителями врачи, как уверяла она сомневающихся, поставили при вскрытии прямо противоположный диагноз. Все сочувственно кивали и бросали в трехлитровую банку разноцветные купюры. Что случилось после того, как он, растроганный этой балладой, кинул туда же пятьдесят баксов, он уже не мог вспомнить. Как отрезало.
Поскольку других ассоциаций, могущих пролить дополнительный свет, конопатая спина не вызывала, он решил дополнительно рассмотреть лицо таинственной незнакомки.
Для этого даму пришлось легонько, не без опаски, толкнуть в бок. Спросонья она пробубнила нечто неопределенное, похоже, выругалась и натянула одеяло на себя повыше.
- Ну, хватит, Петя... и так всю ночь спать не давал , - пробурчала
она более разборчиво, когда он толкнул ее вторично, и захрапела.
Какой еще Петя, хотел спросить он, но не решился, а только сел в постели и со страхом оглянулся.
В сумраке зимнего утра он увидел себя на высокой просторной и твердой, как пьедестал для памятника, кровати, в комнате величиной с зал ожидания и с уходящим в соборную высь потолком. Комната была обставлена мебелью в бесформенных темных чехлах, а прямо перед ним висели две величественные картины, схожие по сюжету, разворачивающегося на фоне экологически выдержанного пейзажа. Если на одном полотне белокурые охотники в звериных шкурах загоняли клыкастого кабана, то на другой они же окружили, потрясая копьями, оленя с помутневшим от смертельного ужаса выпученным глазом, обращенном к зрителям.
На заднем плане можно было различить их полногрудых подруг кого-то поджаривавших на костре.
На противоположной стене висела писаная маслом огромная картина, изображавшая парад Победы на Красной площади, с проходом танков перед Мавзолеем... Валера встал с постели, чтобы найти свои джинсы и заодно приглядеться к составу политбюро, как вдруг услышал позади что-то вроде перезвона серебряных колокольчиков.
Обернувшись, он увидел трясущегося старичка с палочкой и в генеральском мундире, сплошь увешанном орденами, так что они налезали друг на друга.
- Лялечка, это кто? - сурово спросил он, указав на Валеру палкой,
и в результате едва не рухнул под тяжестью благородного металла, если бы его не подхватил подбежавший Валера.
- Дед, это Петенька Севрюгин, помнишь, я о нем рассказывала,
его папа был послом в Индонезии, - сонно, не меняя позы, ответила спина, которую, оказывается, звали Ляля.
- Я без очков и потому не сразу его узнал, -громко прошамкал генерал, не отрываясь от поддерживающего его Типикина. - Только почему он совсем голый в твоей комнате? Он принес справку от уролога, как мы договаривались?
- У него и спроси, - капризно протянула она. - Дадите вы мне поспать?
И еще выше натянула одеяло, укрывшись с головой.
- Молодой человек! - строго сказал генерал. - Хотя у меня зрение минус пять, я прекрасно вижу, что вам пора сходить в уборную. Можете меня не стесняться. Организм надо вовремя освобождать от шлаков и ненужного балласта, в котором размножаются гнилостные микроорганизмы, ибо это может неблагоприятно сказаться на вашей детородной функции. Идемте, я вам покажу дорогу в туалет, а то заблудитесь.
И Типикин, дрожа от холода и неуверенности, связанных с полным отсутствием куда-то запропастившейся одежды, послушно последовал за генералом, прикрывая руками причинное место, словно футболист защищающейся команды при пробитии штрафного удара.
Они шли через бесконечные анфилады похожих одна на другую темных комнат с зашторенными окнами, с такой же мебелью в темных чехлах и огромными картинами, изображавшими перипетии охоты все тех же полуголых людей в звериных шкурах на диких животных или древних римлян. Здесь также висели батальные полотна и портреты маршалов второй мировой войны, включая Монтгомери и Эйзенхауэра. Потом поднимались по лестницам с этажа на этаж, и везде их шествие сопровождал тяжелый скрип дубового паркета и церковный запах воска...
Типикин понятия не имел, сколько времени они были в пути. Иногда ему казалось, что этот поход в здешний туалет продлится не одни сутки. Старичок уже не опирался, а буквально висел на нем, охотно пересказывая библейские сюжеты полотен и панно попадавшихся по пути.
- Устали? - участливо спрашивал он время от времени. - Замерзли? Мы можем устроить привал и отдохнуть. А лучше потерпите еще немного. Скоро дойдем.
Наконец они очутились в темном и большом помещении с гобеленами, изображавшими обнаженных красавиц с купидонами. Из мебели здесь был представлен лишь одинокий унитаз, стоявший как раз посредине зала с деревянным седалищем и пластмассовой ручкой, свисающий с потолка на стальной цепочке. Картину нарушал неуместный рулон туалетной бумаги, хотя здесь напрашивался большой гвоздь, с нанизанными на него обрывками центральных газет.
Проворно спустив брюки цвета хаки с красными лампасами, генерал оправился первым.
- Не забудьте, Петя, спустить воду, когда закончите, - сказал он. -
И можете меня не стесняться, мы ведь почти родственники.
- Нельзя ли включить свет? - робко поинтересовался Валера, уже начиная привыкать к своему новому имени. По дороге сюда он твердо решил ни в чем не сознаваться, пока не наденет джинсы и не раньше, чем генеральская внучка обнаружит подмену.
- Свет несколько лет назад нам отключил ДЭЗ за неуплату по счетчику. - громко сказал генерал. - Но вы можете смело располагаться. Воду они не посмели отключить. Главное, не торопитесь. Это следует делать спокойно, без внутреннего напряжения, стараясь думать о чем-то приятном. Вы слушаете меня?
Счетчик, отметил про себя Типикин, дрожа от холода и безысходности. И начал что-то припоминать о вчерашнем, после того как отстегнул пятьдесят долларов на похороны мученицы зарубежной рекламы.
- Пусть ваш кишечник освободиться сам. - подсказывал генерал, - Вы видели, как я это делал? Главное, ни в коем случае не тужиться. И потом очень важно тщательно протереть сначала задний проход, и только потом промежность туалетной бумагой фирмы "Ринкс".Я приобретаю только эту бумагу. И вам настоятельно рекомендую. Я всегда своевременно освобождаюсь от своих экскрементов, где бы ни находился и какие бы надуманные условности этому ни препятствовали. И, как видите, лишен всех болезней, которыми страдали мои сверстники. А что вы так дрожите?
-Холодно, - признался Типикин.
-Посмотрите на меня. - сказал генерал. - Разве мне можно дать мои годы? Особое внимание обратите на мой цвет лица и мою выправку. Именно холод, начиная с финской компании, помогал мне выжить и хорошо сохраниться. А приобретенная закалка выручила, когда у нас отключили отопление вслед за электричеством. Почему я вам это рассказываю? Наверно, вы думаете, будто я ничего не знаю. - погрозил он пальцем. - Ведь вы будущий муж моей внучки и отец моего будущего правнука. Хотя до сих пор не представили мне вышеупомянутую справку от уролога. Я вас не тороплю. Хотя и считаю себя вправе заботиться о здоровье своих будущих отпрысков, даже если это кому-то не нравится... Ну, вы готовы? Тогда вперед!
С этими словами он привычно повис на Валере, и они отправились в обратный путь.
Растерянно озираясь, Типикин тащил на себе героя войны через паркетные пространства, и старался припомнить вчерашнее. Тем более, ключевое слово "счетчик", произнесенное генералом, стало как-то связывать в его памяти вчерашнее прошлое с сюрреалистическим настоящим.
Главное, не впадать в панику, говорил он себе. И постараться разобраться, как влип в эту историю. Или попал в ловушку. Сначала найди свои джинсы, а уж потом ищи выход из этого лабиринта...
Так плутая по многочисленным комнатам, он уже совсем было собрался или сбросить с себя генерала, или позвать на помощь, когда неожиданно услыхал отдаленные голоса и, наконец, попал в ту самую спальню с постелью для группового секса. Там, к своему облегчению, он увидел помимо внучки орденоносного дедушки знакомую физиономию Коляна Веремеева, когда-то заслуженного изобретателя и рационализатора, ныне бомжа, у которого с началом перестройки жена ушла к кооператору, а в разгар приватизации бандиты отобрали квартиру. Теперь он обитал где-то в ареале торговых киосков и лотков вещевого рынка возле метро, жил случайными приработками и подаянием. Он был известен тем, что агитировал голосовать за демократов, за что бывал неоднократно бит охранниками, оптовыми торговцами и просто покупателями.
Он сидел в своей неизменной грязной куртке рядом с голой Лялей прямо на постели, с которой Типикин не так давно поднялся. Они ели кильку в томате, доставая руками прямо из консервной банки и по очереди запивая ее шампанским из бутылки.
Увидев это, генерал проурчал что-то негодующее, и, оттолкнув Валеру, к ним присоединился.
По-видимому, внучка прославленного военачальника, была закалена не меньше деда, и потому одеваться вовсе не собиралась. И только увидев Типикина, уже просунувшего ногу в обнаруженные джинсы, ахнула и целомудренно прикрыла грудь простыней.
- Кто это? - испуганно спросила она, и Типикин замер на месте, не успев надеть вторую штанину.
- Вы разве не знакомы? - удивился Колян.
- Молодой человек, как вы сюда попали в таком виде? - грозно просил генерал.
При этом он решительно оперся на спинку кровати, изображая намерение подняться.
- Да вы чего? - привстал Колян. - Ляль, забыла уже? Его Валерой зовут. Такой же как все мы, стихийный интеллигент с незаконченным высшим образованием. Ну, вспомнила? Я только вчера вас познакомил. А после мы пошли отмечать знакомство к тетке Пелагее, откуда вы по-английски удалились.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что именно с ним я сегодня спала? - задумчиво спросила Ляля, разглядывая Валеру, который лихорадочно пытался застегнуть молнию.
- Не могли бы вы отвернуться, пока я одеваюсь? - спросил он, клацая зубами.
- А почему на вы? - спросила она потеплевшим голосом. - Теперь припоминаю, как мы с тобой пили на брудершафт. Точно, Валера. Но я почему-то ночью я решила, что ты Петя... Но теперь все равно. Тебе налить?
- Петя? - спросил генерал, приложив ладошку к уху. - Так это и есть Петя?
Я его сразу не узнал, хотя мне он понравился больше других.
2. Время порученцев
Когда Валера выбрался, наконец, на улицу, его вскоре нагнал Колян и какое-то время шел следом, виновато отставая на пару шагов.
Типикин шел, не оборачиваясь. Теперь он вспоминал все больше...
Значит, стоило ему дать эти пятьдесят баксов на похороны старухи, как откуда-то сбоку возник Колян с искательным изгибом бровей и просительным рисунком морщин на лбу, означавшим, что сейчас будет просить денег. Подобных знаков было несколько. И появлялись они в зависимости от ситуации, переживаемой Коляном на данный момент. Чаще всего это был знак покорности судьбе, некий трагический излом, выражавший что-то вроде сочувствия и понимания к тем, кто собирался его бить.
Вчера Колян просил у Типикина ни много, ни мало, тысячу баксов. Ему нужно их срочно вернуть. Иначе кредиторы его замочат. И для убедительности провел по горлу ребром ладони.
Оказывается, он собрался начать новую жизнь. Решил завязать с попрошайничеством и съездить в Польшу за товаром. И даже договорился с челноками, из тех, кто не первый год туда ездит. Тысячу баксов ему дали в долг знакомые бандиты, те самые, кто отняли у него квартиру, а ныне взявшие под свою эгиду здешний вещевой рынок.
Первоначальное накопление капитала длилось недолго. Буквально через час деньги у Коляна сперли. И он никуда не поехал. А
несколько дней назад ему пообещали включить счетчик. И Коляну
уже чудится по ночам, как он уже стучит, словно в такси, меняя цифры. Причем он точно знает, кто залез к нему в карман, пока он, как обычно, околачивался по рынку. Проще говоря, кто дали, те и стащили. И они же включили счетчик.
Ну, подтвердила старушка, собиравшая подаяние на похороны мученицы злокозненной рекламы. Она сама видела, как лезли к
нему в карман, а ей они показали издали ножик. И она теперь молчит. В смысле никому, кроме Коляна, ничего не скажет.
В ответ на просьбу Типикин только пожал плечами. Откуда у него такие деньги? Колян и старушка переглянулись. Ну как откуда, всплеснула она руками. Еще спрашивает! Сам только что пятьдесят долларов в банку кинул, неужто последние? Может их вернуть, раз
ты такой жмот?
Нет, что вы, отмахнулся Типикин... Так ведь зарежут человека! - сказала она. Из-за тебя и зарежут. У них знаешь, какие ножики? А
то и застрелят из автомата Калашникова. По телевизору вчера говорили, сама слышала: теперь только из него и убивают. Патронов им не жалко...
Колян, промолчал, лишь изобразив на лбу незнакомый знак, возможно мучительной смерти.
Типикин не знал, что и сказать. Коляна жалко, но он сам только что приехал из Турции, привез к весне кожаное пальто и куртки, но товар пока расходился плохо. Берут только юбки, колготки и велосипедки.
- А хочешь, внезапно сказал Колян с посветлевшим взором и разгладившимся лбом, я тебя с одной девушкой познакомлю? (У
него был вид человека, бросившего на стол последний козырь.) С внучкой генерала? Прямо сейчас! У нее квартира, знаешь какая?
- Это с Лялькой, что ли? - охнула старушка. А с кем еще! - горделиво ответил Колян.
Типикин даже не успел ответить, либо возразить, взглянув на часы и сославшись на загруженность, как генеральская внучка появилась сама, словно из рукава повседневной куртки Коляна, из которой он не вылезал даже в жару.
Дальнейшее вспоминалось с трудом... Они пили за знакомство на квартире тетки Пелагеи, где к ним через какое-то время присоединилась еще одна лукаво улыбающаяся старушенция, назвавшаяся Надькой. Оказалось, та самая жертва заморского йогурта, собственной персоной. Отпросилась из морга по такому случаю, пошутила она, и все охотно засмеялись.
Она принесла с собой трехлитровую банку, похоже, ту самую, куда он сегодня бросил "капусту". Только теперь в ней тяжело колыхалась мутновато-голубоватая жидкость, при виде которого все радостно оживились. После первого же стакана генеральская внучка, казавшаяся Типикину староватой и подслеповатой, вдруг помолодела, как ведьма, намазанная волшебным зельем, а сам он принялся плясать с Надькой вприсядку...
- Что, Валер, не понравилась? - наконец, решился спросить Колян, забегая вперед и заглядывая Типикину в лицо.
- Рыжая, - коротко сказал Валера, не сбавляя шаг.
- Ты бы сразу ознакомил меня со своей половой ориентацией. - сказал Колян. - Но ты квартиру видел, когда тебя дед в туалет водил? Он с утра всех Лялькиных женихов туда водит. И меня в их числе. Он бы не против, чтобы мы с ней расписались, ему моя справка от уролога не понравилась... Так ты разглядел, какая квартира? Весь дом занимает, понял? В Москве таких больше нет...Товарищ Сталин лично распорядился для своих особо отличившихся генералов построить этот дом, представляешь? Пленные немцы строили целый год. А как закончили, их сразу в фатерлянд отпустили. Там, если хочешь знать, на первом этаже открыли первый в Москве магазин живой рыбы. Карпы, да осетры в аквариумах плавали. Народ с вечера очередь занимал, с утра крик стоял, если кто без очереди лез, или там караси кончились, чтоб их больше не пробивали.
Генеральши, сам понимаешь, привыкли спать до обеда, и мужьям пожаловались, так что магазин с карпами и карасями перевели в другое место. Тогда там зубную поликлинику открыли, и опять не слава Богу. Теперь пациенты орали с самого утра. И уже сами генералы поставили вопрос ребром на коллегии Минобороны. С той поры в этой лечебнице, говорят, всем стали колоть под щеку дефицитный новокаин. Опять же, первыми в Москве...
Типикин неопределенно молчал. И Колян на минуту затих, но потом снова взял инициативу в свои руки.
- Слушай, Валер, тебе какая разница, что она рыжая? Будешь блондинок водить с черного хода! Лялька и не заметит. Кого там вообще увидишь? Можно год прожить и ни с кем не встретиться.
- Сколько ей лет? - спросил Типикин, не скрывая скепсиса.
- Кому, Ляльке? Тридцать шесть, по- моему...Нет, вру, - замотал он головой, заметив скептический взгляд Типикина. - Но только тебе, как лучшему другу скажу: скоро сорок семь стукнет. А замужем почти не была. В отличие от тебя.
- А мне сколько дашь?
- Ну, тридцать четыре. Зато два раза разводился. Так не в этом
дело, Валера! - с жаром сказал Колян, придержав Типикина за локоть. - Усыновить она тебя не может, значит, распишитесь. Главное тебе в эту квартиру прописаться. И сразу сделай евроремонт! А после сдашь иностранному банку под офис. И живи, не хочу.
- Сколько там хоть комнат? - поинтересовался Типикин, осторожно убрав локоть.
- Этого никто не знает, - замотал головой Колян. - Несколько раз комиссии из ЖЭКа туда приходили, вот как ты тоже интересовались, чтоб квартплату начислить. Так просто в панику впадали, когда выход не могли найти. И со страху со счета сбивались. Мол привидения там бродят. Уж на что я друг дома, а до сих пор там плутаю. Сам же видел - лабиринт с катакомбами, а не квартира! Дед там один ориентируется, так он эти комиссии отыскивал и выводил. А они в благодарность свет отключили.
- А деду сколько, если внучке сорок шесть? - задумчиво спросил Типикин, замедляя шаг.
- Он и сам забыл, - развел руками Колян. - Или говорить не хочет... Помню, когда мы приватизацию его квартиры обмывали, сказал мне, по большому секрету, будто ему стукнуло ровно столько же, сколько там комнат. Три года, с тех пор прошло. Вот и считай. Но помирать не собирается. Зарок такой дал. Хочу, говорит, сначала правнука в суворовское училище устроить, а там посмотрим.
- Он что, и вправду трижды герой? - спросил Типикин.
- Да никакой он не герой! - отмахнулся Колян. - Капитан Базулев Андрон Николаевич. Или майор... Он теперь сам не помнит. В каком-то шкафу лет пять назад свой военный билет оставил с пенсионной книжкой, с тех пор каждый день ищет, не может найти... А Лялька нигде не работает и все жениха выбирает. Вот и хожу к ним, подкармливаю, на всякий случай. Вдруг пропишут? Она меня пока не прогоняет. Держит при себе, как запасной вариант, хотя анализы у меня, что и говорить, оставляют желать... - Он вздохнул. - А дед ей грозит, не родишь мне правнука, квартиру своей фронтовой подруге оставлю. Это он только пугает...Я специально узнавал, десять лет прошло, как умерла его подруга, так и не дождавшись.
Типикин слушал, а Колян, забегая, все рассказывал и рассказывал историю этой квартиры. Мол, жили в этом доме особо отличившиеся генералы, расселенные по разным этажам и многокомнатным квартирам. И моду взяли вместе собираться у кого-нибудь на квартире, всю ночь там коньяк пить и до хрипоты спорить, кого из них Верховный чаще других в приказах отмечал, или в чью честь было больше произведено артиллерийских салютов.
А под утро порученцы их обратно разводили. Так вот, этот самый Базулев, Лялин дед, и есть чей-то порученец. И вот стало невмоготу этим генералам торчать одним по своим квартирам. И после того, как жен спорами извели (и стали кто настоящими вдовцами, а кто соломенными) а дети разъехались, велели они стены поломать и все комнаты соединить, чтоб легче было друг к другу ходить, и про все доспорить. Из отдельных квартир со всеми удобствами получилась, как их родственники ни переубеждали, самая большая в мире коммуналка.
И когда их всех, особо отличившихся, с почетом замуровали в кремлевскую стену, дети и внуки снова сбежались, и тоже принялись спорить о количестве, только уже не артиллерийских залпов в честь взятия или освобождения, а квадратных метров, их отцам и дедам принадлежавших. Да так ни о чем не договорились... И мебель эта с картинами оказались больно громоздкими для их жилищ с невысокими потолками, а для музеев особой ценности не представляли. Словом, будучи прямыми наследниками, плюнули они на это дело, тем более пару раз там заплутались, взяли только кое чего из антиквариата и с тех пор не возникали.
И остались там жить одни только порученцы. Семьи туда перевезли. И тоже, как заведенные, принялись спорить по ночам, надевая генеральские мундиры с орденами, кто фактически Берлин взял, а кто мог взять, но ему не разрешили. Время такое, - неожиданно добавил Колян, подумав. - Порученцы и ординарцы надели хозяйские мундиры. А что делать? Это их время.
- И что было потом? - сказал Типикин.
- А все тоже! Спорили, до утра, да под коньячок, да под водочку,
до хрипоты, до драки, а уж потом до инфаркта и инсульта... И выходит, Андрон Базулев, как единственный уцелевший, всех переспорил. А победителю, известное дело, достается все. В смысле метража и недвижимости.
- Крутой дед, - сказал Типикин задумчиво.
- Хочешь сказать, все эти картины и мебель...
- Были взяты в качестве трофея и привезены из поверженной Германии. - кивнул Колян. - Ну как, оценил надвигающуюся на тебя перспективу?
- Пойми, нет у меня сейчас столько, - сказал Типикин после паузы. - Все в товар вложил. А берут плохо.
И вывернул для убедительности карманы.
- До завтра, может, найдешь? - спросил упавшим голосом Колян. - Может одолжишь у кого? Хоть с процентами. Мне-то кто даст, сам подумай? А меня ты знаешь. Скоро, скажи, отдадим. Как евроремонт в квартире закончим, и банк туда запустим...
3. Злополучный магазин
На другой день Колян прибежал к Типикину с утра пораньше, возбужденный и запыхавшийся, судя по голосу в динамике домофона.
- Валер, собирайся! - закричал он с порога, едва перед ним открылась металлическая дверь квартиры со всеми ее запорами. - Опохмелиться хочешь?
- Хорошо бы, - поморщился Типикин. - Кстати, бабки я так и не достал. Завтра просили перезвонить...Ну, проходи, что ли. С собой принес?
- Нет, откуда? - отмахнулся Колян, все еще стоя на пороге, хотя Типикин посторонился, чтобы его попустить. - Собирайся, говорю, в нашем универсаме "Конобеево" шампанское дают. Все в очередь записываются, я четыреста восьмой, ты четыреста седьмой...Идем, говорю, скоро перекличка.
- Какая еще очередь, какая перекличка в наше время? - не понял Типикин.
- Уж такой это универсам! - развел руками Колян. - Сам знаешь.
Универсам "Конобеево", действительно, был необычный. В округе его называли не иначе, как "еврейский" магазин. Один только Колян, плывя, как всегда, против течения, упорно называл его по официальному названию, игнорируя общественное мнение. За что, совокупно с прочими прегрешениями, бывал неоднократно бит.
Предание гласит, будто во времена нэпа здесь, на окраине Москвы, стоял ларек, в котором некий еврей торговал иголками для примусов и спичками. Его имени и фамилии никто не помнил (да и зачем помнить столь незначащие подробности при столь самодостаточной национальности?)
Когда с нэпом было покончено всерьез и надолго, и этот ларек ночью сожгли, а на его месте построили двухэтажный деревянный магазин потребкооперации, молва немедленно окрестила его"еврейским". И только перед самой войной, когда там директором стал некий татарин (чьего имени никто не запомнил по указанной выше причине), мнения разделились и кое кто стал называть его "татарским".
С названием общественность окончательно определилась в сентябре сорок первого года, когда аккурат в ночь на годовщину Куликовской битвы - когда немцы подошли к Москве - магазин сгорел дотла, при том директорствующий татарин ударился в бега... Это событие должным образом повлияло на общественное мнение, и теперь уже для всех этот магазин сгорел, как "еврейский". А место, на котором он стоял, было признано нечистым.
Оно долгое время пустовало, здесь возник пустырь с гигантскими лопухами, под которыми летом загорали, занимались любовью или прятались от "мусоров". Зимой там замерзали пьяные, или находили трупы неизвестных, погибших насильственной смертью.
Казалось бы, уже давно не осталось тех, кто хоть что-то об этом помнил, но когда подули ветры разрядки, предвещая смерч перестройки, и здесь воздвигли современный универсам из стекла и бетона с прогрессивной формой обслуживания, общественность, сама себе удивляясь, снова назвала его "еврейским".
- Ничего не понимаю...- повторял, пожимая плечами Типикин, пока шли к магазину. - Какая еще очередь в наше время? Этого шампанского везде навалом, в каждом ларьке. Только руку протяни... И зачем оно тебе? Ты же только водку пьешь?
- Так бесплатно! - который раз с жаром объяснял Колян. - У хозяина сын родился, он каждому, кто у него хоть батон возьмет, хоть пачку сигарет, лично вручает бутылку в придачу. Выпей, мол, за наследника. Мужик за мной стоял, я, говорит, это шампанское в жизни не пил. Но очередь отстоял и одну бутылку уговорил. Пить можно, говорит. Вроде пива, только сладкое. И сразу народ набежал.
Типикин молчал. Еще вчера Колян слезно просил в долг тысячу баксов. А сегодня об этом - ни слова. Нашел в другом месте, что ли.
- Быстрее - нетерпеливо подгонял Колян. - Можешь ты понять, если опоздаем, нас из списка вычеркнут?
...Типикин присвистнул, еще издали увидев это зрелище, явившееся из другого времени, подобно миражу в пустыне, переносящееся из другого пространства.
Темная толпа в клубах морозного пара наседала на стеклянные двери "еврейского" магазина. Милиционеры с короткоствольными автоматами время от времени открывали входные двери, впуская по двадцать человек, потом закрывали, отсекая очередь, и при этом она конвульсивно извивалась, словно разрубленный червяк.
Рядом стояли киоски, переполненные всякой всячиной, любой выпивкой, но вокруг них не было ни души. Изумленные торговцы выглядывали из окошек. Некоторые спешно закрывались, полагая, что произошла смена власти.
Подходили любопытные, которые сначала посмеивались, глядя со стороны, но едва дверь открывалась, некоторые азартно лезли на абордаж, движимые полузабытым рефлексом - вдруг не достанется. Они всех расталкивали, уверяя, будто здесь стояли и только что отошли... С них привычно, будто не прошло шести лет этого всеобщего недоумения, срывали шапки и, под одобрительные возгласы собравшихся, бросали назад в толпу. Другие окружали активистов со списками, которые срывающимися голосами пытались устроить перекличку, и требовали, чтобы их тоже внесли.
Типикин тоже удивлялся и посмеивался, и в результате не заметил, как влез вслед за Коляном в толпу, и стал пробиваться, усиленно работая локтями, сквозь пинки, удары и толчки.
Не прошло и получаса, когда побитые, но довольные, они оказались возле входа в магазин, с трудом удерживаясь на ногах от напиравших со всех сторон.
Толпу будоражили провокационные слухи, что шампанское вот-вот закончится, если уже закончилось. Чем ближе к двери, тем больше становилось тех, кто громко уверял в этом окружающих, и Типикину начало казаться, что они были бы разочарованы, если бы эти слухи оказались беспочвенными.
Стоило видеть, как они с затаенной надеждой расспрашивали счастливцев, когда те с фирменными пакетами выходили из универсама: много ли там осталось? Не было ли команды очередь не занимать? Еще много, недовольно отвечали они. Мол сами слышали, как счастливый отец заказал по сотовому еще сотню ящиков, и сам собрался ехать за ним...
Этим до полного счастья им не доставало бесспорного факта, что они оказались последними, кому досталось дармовое шампанское.
И точно, все видели, как хозяин, толстый лысоватый парень в дубленке сел в "тойоту", приветственно махнув рукой толпе и укатил в неизвестном направлении.
Но только Типикин с Коляном вплотную приблизились к заветной двери, как оттуда вышел другой молодой парень с подержанным мегафоном времен митингов ранней перестройки, и вслух объявил: шампанского хватит на всех, но с этой минуты каждую бутылку будут вручать не просто так, а после покупки в магазине товара на сумму не меньше, чем на двести тысяч.
- Ну ты, козел позорный, ты чего творишь! - дурным от радости голосом заорал кто-то рядом.
- Совсем обнаглели, сволочи! - ликовали вокруг.
В этом все дело, подумал Типикин, против воли ощущая удовлетворение собравшихся, как свое собственное. Главное, не обманули самого ожидания - не может быть, чтобы не обманули.
Никто не расходился, хотя о бесплатной выпивке теперь уже не могло быть и речи. Напротив, присутствующие только еще теснее сплотились, а находившиеся рядом киоски с их широким ассортиментом по-прежнему не видели в упор.
Похоже, один только Колян ничего не понимал в происходящем.
- А почему сразу не сказали? - вдруг завопил он. - Это ж бутылка
будет двести тысяч стоить! А у меня всего четыре двести с собой! Я тут с утра за батоном стою!
- Кончай... - вполголоса сказал Типикин, заметив недовольство в глазах обернувшихся. - Дам я тебе, только молчи.
- Валера, не надо мне твоих! - прижал руки к груди Колян. - Я из принципа! Хозяин уехал, а они и рады! И сознательно дискредитируют свободное предпринимательство, неужели не понятно? Ты посмотри, что творят?
Но его не поддержали. Толпа недовольно гудела, оглядываясь. Некоторые показывали пальцем на Коляна пальцем - вон тот воду мутит.
- Хозяина нет. Уехал за товаром. - продудел Коляну в самое ухо мегафон под смех собравшихся.
- А вы воспользовались, да? Вот возместите мне через суд моральный ущерб в сто миллионов, тогда узнаете! А вы чего смотрите? Он вам через пять минут скажет: миллион за дармовую бутылку, тоже будете молчать? Люди тянули шеи, чтобы разглядеть нарушителя общественного единодушия.
- Да это Колян из седьмого подъезда, стихийный этот, квартиру пропил, как жена сбежала.... - узнавали в толпе. - Сто лимонов ему. Уж сколько били за это, гляди, все равно напрашивается.
Типикин обхватил его сзади, чтобы оттащить от нехорошего универсама, но Колян вырвался. И тут же получил удар под дых. Потом еще и еще, ногой снизу, когда согнулся, зажимая живот.
В последний момент Типикин подхватил его, чтобы не затоптали, и потащил прочь.
- Вот-вот, веди его отсюда...- слышалось со всех сторон. - А то и
тебе навешаем.
- Ладно, Валер, хорош, отпусти, сам пойду...- замычал Колян, размазывая кровь на лице и перестав сопротивляться. И снова попробовал вырваться.
- Пьяный, что ли? - сочувственно спрашивали Типикина женщины.
- Ну, - отвечал Типикин. - Разве не видно?
- Пусть проспится, - советовали мужики уже более миролюбиво. - А
то довыступается, рационализатор...
- Отпусти, - чуть не плакал Колян. - Сволочь я, чужеродное тело, правильно меня все отталкивают и отчуждают. Но когда Типикин
чуть ослабил захват, он снова рванулся и побежал, всех расталкивая, пока не затерялся за чужими спинами.
И черт с тобой, раздраженно подумал Типикин. Потом оглянулся.
У "еврейского" по-прежнему стояла огромная толпа. Никто не расходился. Крыша, что ли, у всех поехала с возрастающей скоростью?
Колян позвонил поздно вечером, хотя Типикин не мог припомнить, давал ли ему свой телефон.
- Валер, не спишь?...- его голос привычно заплетался. - Ты извини,
не хотел беспокоить. Только что опять эти приходили. За долгом. Сказали, завтра последний срок... Я от Ляли звоню, говорит, ты ей свой телефон оставил, она с дедушкой тебе привет передают. Ждут в гости... Мы, как интеллигентные люди, должны за руки взяться, чтоб не пропасть... Ну, как насчет завтра?
- Завтра и поговорим, - сказал Типикин раздраженно.
- А когда? - несмело спросил Колян.
- Как только, так сразу, - отрезал Типикин и положил трубку.
Деньги он нашел только через два дня и сразу пошел к метро. В поисках Коляна какое-то время походил между ларьками и палатками, пока снова не увидел на прежнем месте Пелагею с прежней картонкой на шее и трехлитровой банкой, на дне которой сегодня лежали несколько купюр по сто и двести рублей. Судя по
ее мрачному виду, подавали плохо.
- Коляна не видела? - спросил Типикин. Она обернулась к нему, оглядела с головы до ног, как бы припоминая. Потом снова отвернулась.
- Так где Колян? - снова спросил Типикин.
- Где, где... - проворчала она. - Пропал твой Колька. Один ты,
думаешь, ищешь? Нигде найти не могут.
Она кивнула в сторону в сторону коротко стриженных парней,
которые с интересом поглядывали в их сторону.
- Коли они не нашли, кто его сыщет...
Типикин бросил ей в банку сто долларов. Она даже не пошевельнулась, глядя в сторону.
Он отошел в сторону. Покрутившись еще немного, подошел к небольшому фургончику, где азеры торговали шашлыками, взял
один шампур и бутылку пива. Какое-то время постоял, глядя на толпу входивших и выходивших из метро. Колян наверняка спрятался или заблудился в самой большой в мире коммуналке. Возможно, так и останется там, где его никто не найдет.
Он выпил пиво. Привычной горечи не почувствовал. Вспомнил: сладкое пиво.
Он немного поковырялся в шашлыке. Одни хрящи и жилы. Заметил какого-то старика, не сводящему с него слезящихся глаз, протянул ему пустую бутылку. Тот положил ее в сумку. Когда уходил, еще раз обернулся. Старик быстро доедал, давясь и оглядываясь, остывшее мясо.
