Пять сезонов играл инженера.
Станиславский "Не верю!" кричал
Из могилы. Дурная манера.
Впрочем, если бы я отвечал!

Я бледнел, без вины виноватый,
Из-под глыб социальных румян,
И зарплата ложилось заплатой 
На души моей тришкин кафтан.

По аллеям машинного парка
Синеблузой сомнамбулой брел,
Сам себе кукарекал и каркал,
Двухголовый бескрылый орел.

Что поделаешь? Слаб человече.
Амплуа прирастает к кости.
Не гневись, программистское вече!
Резиденту ошибку прости!

Как легко лицедействуют дети!
У отцов этой легкости нет.
Я - актер. Мое место в буфете.
Мне бы только деньжат на буфет.
 

* * *

Общага - держава без грима,
Славянской души целина,
3десь гении писают мимо,
Напившись дурного вина.

Здесь носятся вещие глюки
Над братством искусанных ртов,
Здесь девушки падают в руки
Подобием райских плодов.

Общага - ковчег неуюта.
Плыви, моя лодка, плыви,
Пока громыхает посуда,
В Страну Неформальной Любви.

Окошка открытая рана 
Сочится вселенскою тьмой. 
Товарищ, не тронь таракана! 
Пускай возвратятся домой.

Пускай возвратится хоть кто-то. 
Мели, Емельяша, мели! 
Сегодня не позже восхода 
Нам снова торчать на мели.

Мы будем тверды и тверезы, 
Мы честно поделим на всех 
Дождя ль неуместные слезы, 
Случайных ли гопников смех. 
 

* * *

Меня в осаде держит мир. 
Я сатанею от засад. 
В моем сортире - рэкетир. 
В моей постели - депутат.

Горит на кухне самолет, 
А в голове давным-давно 
Цыпленок жареный клюет 
Рациональное зерно.

- Гляди, пехота, веселей! 
- Мой генерал, но я устал
В навозной куче новостей 
Искать магический кристалл.

Одна лишь ночь со мной нежна, 
Царица молчаливых дам, 
Но белым шита тишина 
И скоро затрещит по швам.

Дневные призраки, гурьбой 
Ввалившись, встанут по углам, 
И юркнет бедный домовой 
В газетный хлам.
 

* * *

Кинь мне в ухо анекдот - 
Рассмеюсь, как автомат. 
Ты - Федот, и я-не тот. 
Ты пузат, и я женат.

Прожевали соли пуд. 
Пивом загасили огнь. 
Наша юность - лилипут, 
Ты, старик, ее не тронь.

Наша юность в голубом. 
Наше сущее в каком? 
Станешь соляным столбом, 
И не двинуть языком.

Бесполезен этот шок. 
Чем бы руку уколоть? 
Мой сиамский корешок, 
Мой отрезанный ломоть.
 

* * *

Не добытчик, а вечный лазутчик, 
Перебежчик к чужим от чужих, 
Я приветствую звоном получек 
Свой бездомный, взъерошенный стих

В утлом звоне - ни склада, ни лада, 
Поступь рваная, выпад цепной, 
Нищих лет родовая надсада, 
Быстрый танец над бездной-страной.

То ли менеджер, то ли продюсер, 
А вернее всего - раздолбай, 
Ворошу геральдический мусор, 
Накликаю просроченный рай.

По губерниям прыгаю белкой, 
Строю глазки, сгибаюсь в дугу, 
Пью в каптерках, ворую по-мелкой, 
Засыпаю на каждом шагу.

Зависть белая, желчь голубая 
Беспощадные песни поют, 
И двоится судьба столбовая, 
Распирая непрочный приют.
 

* * *

Никогда мне не быть бизнесменом, 
Потакая сердечным изъянам, 
Я хотел бы родиться поленом 
Или спящим в траве партизаном.

Исполать земляничным полянам! 
В мире пахнет бензином и тленом. 
Ангел с черным летит чемоданом: 
Чисто выбрит, одет джентльменом.

Поначалу он кажется враном, 
А потом сумасшедшим спортсменом. 
Целый день он кружит над диваном. 
Никогда мне не быть бизнесменом.
 

* * *

Не принимай меня всерьез, 
Как аспирин или сустак - 
Прими как дым от папирос, 
Как банку пива натощак.

Природы девственный наркоз 
На нас не действует давно, 
И если кончится вино 
Нам остается купорос.

Нам остается томность поз, 
Нагая ночь, родная речь... 
Не принимай меня всерьез - 
Ведь мне тебя не уберечь!

Наш паровоз летит с колес, 
Трещит плацкарта от возни. 
Не принимай меня всерьез. 
Ну улыбнись же, черт возьми!

Пусть у меня дурацкий вид. 
Что мне за дело? За стеной 
В кроватке будущее спит 
И соглашается со мной.
 

Мальчик-с-пальчик

Забит серебряный костыль. 
Остыл божественный глагол. 
В который раз ломая стиль, 
Я ухожу пешком под стол.

Оркестры жарят рок-н-ролл. 
Друзья кроят последний буль. 
А я проглатываю кол 
И превращаюсь в полный нуль.

Я становлюсь покат и гол. 
Меня уносит дымный шквал 
Не то к Изиде под подол, 
Не то в готический подвал.

А на скатерке правит бал 
Для тех, кто с холода забрел, 
Мой век, мой дряхлый каннибал. 
Объедки попирают стол.
 

Колобок

Где стрекочет машинка и двери поют, 
Ни за грош голосишки срывая, 
Я прошел чужаком, проклиная уют 
Номерного квадратного рая.

Мимо комнаты ужасов с надписью "Цех", 
Мимо тысячи мелких искусов 
Я прошел колобком, я ушел ото всех - 
Не проглочен, а только искусан.

Вяло время шинкуют часы на стене. 
И такою бывает победа. 
Кто б ты ни был, уйди! Я хочу в тишине 
Вспоминать своих бабку и деда.

В нечистотах и брани кончается век. 
Неужели мне только приснилось 
То святое семейство, заветный сусек 
И гусиного крылышка милость?
 

* * *

Напои меня, бабушка, из кисельной реки 
Подари целковый, а с ним - покой. 
Будто ангелы, кружатся мотыльки 
Над прозрачной, легкой твоей рукой.

А кругом, докуда хватает глаз, 
Переливы лесов да извивы рек. 
Ты спаси меня, бабушка, --- Бог не спас, 
От брехливой псины по кличке Век.

Прогони его, лютого, в конуру. 
Проведи в заветные те места, 
Где душа упокоится, как умру, 
Навсегда распахнута и чиста.

На пригорке теплится старый дом. 
Здесь сидишь ты на лавочке целый день 
Тишина. Только в рощице за холмом 
Окликает кого-то отцова тень,
 

Родина

Здесь каждый филиппок филиппикой набух. 
Здесь каждый колобок соседа колет боком. 
Здесь жареный петух захватывает дух, 
Стального соловья прикончив ненароком

Он смотрит, косоок, на Запад и Восток, 
Орлу двуглавому завидуя устало... 
Здесь Геи развязавшийся пупок 
Еще сочится кровью идеала.
 

* * *

Русский Янус, лики твои похожи:
Мало мяса, много костей и кожи.

Дальнозоркий дозорный, облака выше, 
Ты стоишь по колено в болотной жиже

Между прошлым и будущим - смотришь в оба. 
Одному -- осанна, другому - бомба.

От улыбок твоих коченеют лары. 
Впереди - туман, позади - пожары,

В небеси звезда взорвалась шутихой... 
И трясина засасывает по-тихой.
 

Сказка

"Жизнь каждого есть сказка". 
В.В.Розанов

Спим на спине динозавра. 
Алчем заоблачных манн. 
Знаем погоду на завтра, 
Дальше - кромешный туман.

Милая только проснется - 
Вмиг засыпает опять. 
В год неспокойного солнца 
Солнца уже не видать.

Сумерек жиденький опий 
Не утишает скорбей. 
Чавкают топи утопий. 
Ближе шаги дикарей.

В зарослях крикнула птица. 
Голову поднял урод... 
Страшно, что он разъярится. 
Вдвое страшней, что умрет.
 

* * *

Перебирая рвань равнин 
На полках пыльного экспресса, 
Поэтом станет гражданин, 
Гражданка будет поэтесса.

Сон отлетит, как Люцифер, 
Им станет сладостно и немо - 
Колеса задали размер, 
А за окном темнеет тема,

Тот неопознанный улов, 
Что имени себе не знает 
И разрывает сети слов, 
И в перелески ускользает.

До крови прикуси язык. 
Проси у Бога откровений! 
На свете нет туманней книг, 
Пространней нет стихотворений.
 

К.К.

Под развесистой клюквой возляжем, 
Золотую беседу начнем. 
Осажденные жутким пейзажем, 
Беспардонно забудем о нем.

Наши кущи ему не помеха, 
Но когда он посмеет напасть, 
Два рожка олимпийского смеха 
Мы разрядим в смердящую пасть.

Потому что вовек не остудит 
Темной крови полуденный тать. 
Потому что была или будет 
Наша крестная Родина-мать.
 

* * *

И дворик пасмурный покажется дном, 
Где дворник заспанный глядит Нептуном.

Который год он принимает парад 
Смурных тритонов, мутноглазых наяд.

В родную грязь, что называется, влип: 
Ни всплыть под Солнце, ни махнуть на Олимп.

Взорвется ль смехом воронья фейерверк, 
Взметнется ль дерево дорогой наверх, -

Он все запомнит, а настанет черед, 
Ударит вилами и бурю пожнет.
 

Песня

На фоне высокого вольта 
И прочего ворса земли, 
Одетые в зимние польта, 
Осенние граждане шли.

И так это все было, братцы, 
Что не было мочи терпеть - 
Хотелося водки нажраться 
И выйти на улицу петь.

Хотелося шествовать даже 
Куда-нибудь там сквозь пургу, 
Но не было водки в продаже 
И не было песен в мозгу.
 

* * *

Нас предали сны. Ты опять покупала 
Зонты в Зазеркалье, а кролик тушеный 
Привиделся раньше. Средь шумного бала 
Сияла жестянка российской короной.

Горбатенькой бабушке - батюшки светы! - 
Явилась морковь большиной со снаряды. 
Проснулась поздненько. Красавица, где ты? 
И бочка уехала. Сны виноваты.

Поманят и сгинут, а нам не до шуток. 
В холодном поту на асфальтовом ложе 
Натруженно дышит огромный желудок. 
Спаси, сохрани, накорми его, Боже!

Верни наши вешние, вещие бредни! 
Душа, утопая, соломинке рада. 
Пропахли обедами наши обедни, 
И некуда скрыться от адского смрада.
 

* * *

Исполинский кроссворд, я тебя разгадал, 
Твои двужильный аккорд, твой тяжелый металл,

Черной ночью, когда телевизоры спят, 
Я кричу, на твоих вертикалях распят,

Потому что, змеей растекаясь по ним, 
Мне дышать не даст твой отеческий дым.

Я назначен тебе и уже не сбегу, 
Только влезть не могу в номерную строку.

Так нацеливай в сердце спасительный дар, 
Той троллейбусной дверцы прокрустов удар.
 

* * *

Подслепый вечер ухнул в грязь, 
Поерзал н затих. 
Бредут прохожие, бранясь, 
Туда, где нету их.

Там жидкий кухонный желток 
Растекся по стеклу, 
Там электронный шепоток 
Превозмогает мглу,

Там в недрах старенькой тахты 
Укрылся домовой, 
Там три аршина высоты, 
Там Рэмбо за стеной...

Закоротило небосвод, 
Одна - за пядью пядь 
Звезда железная идет 
Спасителя искать.
 

* * *

Обшарив обшарпанный город 
И там ничего не найдя, 
Мы тихо заложим за ворот 
И город забудем шутя,

Столица во тьме растворится, 
Осадками смоет тона, 
И ангелов девичьи лица 
Затеплятся в рамке окна.

Подымется ласковый ветер. 
Заглянешь - а нас уже нет. 
И если ты что-то заметил, 
Пожалуйста, выключи свет.

Да будет бела твоя зависть 
В коробочке комнатной тьмы, 
Когда ты поймешь, что умчались 
Кататься на ангелах мы.
 

* * *

Утром ангелы видней. 
Под прицелом трудодней 
Отлетают - кто скорей - 
В славный город Эмпирей.

Утром холодно душе, 
Приземлившейся уже. 
Подымайся поскорей! 
Чаем, душу отогрей.

Утром слишком коротка 
Жизнь до первого звонка. 
Что ты вьешься надо мной, 
Черный ворон заводной?
 

* * *

Огонь и Вода лежали в одной постели. 
Притихшие звезды в испуге на них глазели.

Змеей виясь вокруг холодного тела, 
Огонь заклинал: "Я хочу, чтобы ты горела!"

Был темен его язык, а тень его ала. 
"Какой ты горячий", - чуть слышно Вода шептала.

Ударила полночь. В объятьи сомкнулась пара, 
Над царственным ложем взметнулось облако пара.

Застыло на миг, и прочь угнал его ветер. 
Кричали звезды всю ночь. Никто не ответил.
 

* * *

В позе "Лотоса" или "Кристалла",
В роли матери или жены 
Ты устала, устала, устала 
Дожидаться священной весны.

То ли кисы твои из металла, 
То ли сумерки тверже стекла - 
Ты красивое платье сметала, 
Ускользнула из пальцев игла.

Но магическим графиком сжата, 
Привыкаешь и входить во вкус - 
Приползаешь за час до заката 
И клянешься судьбе: "Отосплюсь".
 

Эвридика

Бородатая девушка ходит за мной 
По пятам, истекая горючей слюной.

Оглянусь и не выдержу взгляд ножевой. 
Что ей надо? Любви или крови живой?

Толстомясый суккуб, русокосый колосс, 
Иль не видишь, что я до тебя не дорос?

Мне тебя не понять, не объять, не убить. 
Мне страшна твоя стать, марсианская сыть!.

Но, потупясь, моя Эвридика стоит 
И молчит, и не хочет вернуться в Аид.
 

Царевна

Бобок терзает твой лобок, 
А ты белеешь жертвой кроткой. 
Упали веки, сон глубок, 
Как возраст ночи над слободкой.

Там стая аспидных гусей 
Кружит, грозится выкрасть душу. 
Лысей от страха, Елисей! 
Он отвечает: "Хрен, не струшу".

И кладенец на все кладет, 
И Сивку гробит по сугробам 
Туда, где крупноблочный лед 
Дымится над двуспальным гробом.

Бобок рычит, клинок свистит, 
Башка на бреющем полете 
Богатыря благодарит 
За избавление от плоти.

Прицельным поцелуем тот 
Из уст твоих, краса-девица, 
Впивает мед и чуда ждет, 
Но до тебя не добудиться.

И распознав последний срок, 
Твой королевич никнет рядом 
С тобой, невиннейший цветок, 
Набухший смертоносным ядом.
 

* * *

Царь природы Борис Бодунов, 
Ты крадешься в тигровых трусах 
Территорией девственных снов 
С вермишелью в дремучих усах.

У тебя вместо кожи -- броня. 
Ты троллейбусы ловишь рукой. 
Что ж так жадно глядишь на меня, 
Будто я - цесаревич какой?
 

* * *

"Я поверил бы только в такое божество, 
которое умело бы танцевать".
Ницше

Наши боги любят буги. 
Наши боги целят в губы. 
Их движения упруги. 
Нимбы точно хулахупы.

Год за годом в их чертоге 
Рассыпается музыка. 
Лихо пляшут наши боги, 
Улыбаясь безъязыко.

Может быть, они из стали? 
Может, им покой не снится? 
Боже мой! Они устали! 
Им нельзя остановиться!

Сводит судорогой ноги. 
Брызжет с холок пот горячий. 
Погибают наши боги, 
Будто загнанные клячи.
 

Музыка

Струнно, странно, стремно! 
Фраки будто враки. 
Бредни эмбриона. 
Призрак контратаки

На анкетный финиш, 
На газетный кукиш. 
Без очков увидишь 
Без боев уступишь.

Музыканты или 
Горняки в завале? 
Потом нас отмыли 
И короновали.

Слушай их ответы 
До последней ноты: 
"Ты не видишь, где ты! 
Ты не знаешь, кто ты!"
 

Жара

В душной тачке что сеть духу 
Черножопый мнет сикуху. 
В пыльном парке где-то рядом 
Краснорожий пышет смрадом.

В тяжком сне воздушной массой 
Захлебнулся седовласый. 
Но не в силах белокрылый 
Душу снять с земли унылой.

Дремлют дьявол и Господь. 
Кто-то третий плавит плоть. 
Аромат отхожих мест 
Разливается окрест.
 

Элегия

Закон суров. Сырок засох. Сурок заснул. 
Срамную песенку мурлычет Вельзевул. 
Попробуй вырубить его - влетит в окно, 
Сусальным золотом оскалясь озорно.

Пилюлей-пулей усыпив, но не убив, 
Громаду города прошил один мотив. 
Ах, не его ли звери сонные свистят, 
Когда охотники их тащат в зоосад?

Щенком смешным и я вживался в эту роль, 
Но губы сами бормотали: "Здравствуй, боль!" 
Как будто пращуры заплакали во мне 
На склоне века по измученной стране.
 

Заклинание

Тише мыши шито-крыто 
Карта бита жито жато 
На разбитое корыто 
Льется лунная соната

Боже правый Боже левый 
Льется лунная отрава 
Время ходит королевой 
Косит влево косит вправо

Масть ее чернее ночи 
Злое лоно из металла 
Плюнь в ее пустые очи 
За минуту до финала
 

* * *

Некрасивые в некрасивом 
Не спасутся презервативом - 
Забеременеют тоской, 
Бледной нежитью городской. 
Плод постылый вытянет лица 
И ни скинуть, ни разродиться.
 

* * *

Сними очки прекрасных книг 
И ты увидишь: мир - старик.

Корявый, злобный и смешной 
Старик с расстегнутой мошной,

Что из повапленного гроба 
Под юбку Смерти смотрит в оба.
 

* * *

Ты - матрешка, я - Петрушка 
У тебя внутри подружка, 
У меня ж рука внутри. 
Распрямлюсь по счету "три", 
Распотешу, рассмешу, 
И опять на голой стенке 
Мертвой тряпочкой вишу. 
 

* * *

Франц, ускользнувший из лона семьи уродом, 
Ричард, распятый меж троном и Божьим Градом, 
Нежный Василий, плененный своим исподом, - 
Это приметы места. Я где-то рядом.
 

* * *

Тело хило, дело вяло, 
Вместо тыла - одеяло, 
Ум угрюм, житье кондово, 
Но зато какое слово!
 
 

* * *

Я - человек из каменной коробки, 
Скрежещущей машины шестерня. 
Мои движенья скованны и робки. 
Чего же вы хотите от меня?

С рожденья отлучен от шума леса, 
От пенья птиц и запаха травы, 
Я - жертва социального прогресса, 
И мне не прыгнуть выше головы.

Мне чистый горизонт, увы, неведом, 
И тяжко взгляду в этой тесноте 
Здесь хватит места бедам и победам, 
Но не найдется места красоте.

Мне слишком рано крылья обломали 
Когда, они еще не проросли. 
Я - вечный пленник поднебесной дали, 
Но мне не оторваться от земли.
 

* * *

Субботняя баня. Холодное пиво. 
Сто тридцать рублей - диетический хлеб. 
Но, кажется, вновь зацветает крапива 
На пыльных обочинах наших судеб.

Открылась без виз заповедная зона, 
Несет из курительниц сладостный дым. 
Хмельная Фортуна в простынке казенной 
Услужливо лжет кавалерам своим.

На потных ладошках по новой разметит 
Скрещенья удач, казуистику лет, - 
И в голых отцах просыпаются дети, 
И брезжит в окне бутафорский рассвет.

Субботняя баня. Снимаемся с мели. 
Держи на Тобаго, блефующий стан! 
За каменной ночью нагрянет похмелье 
И всех распихает по прежним местам.
 

Кандейкин

Рожденный в грохоте и вони, 
Взращенный с помощью битья, 
Иван Кандейкин чужд гармоний 
И светлых красок бытия,

Непобедимей, чем каморра, 
Неистребимей, чем блоха, 
Идет шагами командора 
И выпускает потроха.

В плену хронического бреда 
Питаясь собственным дерьмом, 
Он говорит, что это кредо, 
И не мечтает об ином.

Но лишь клочки дневного ила 
Смахнет полночная волна, 
Кандейкин воет на светила .
И шепчет чьи-то имена.
 

* * *

Обнимаю ли женщину, оду ль 
Выдуваю горячечным ртом - 
Надвигается сонная одурь 
Исполинским своим животом.

Не желая без боя сдаваться, 
Прошепчу: "Поднимите мне ве..." 
И сомкнется туманная ватца 
В опустелой моей голове.

Так всегда - с полпути, с полукруга 
Я бываю в постель унесен. 
Нет старинней и слаще недуга, 
Чем российский классический сон.

Ощущаю себя отголоском: 
Сколько лет - от темна до темна - 
Спит держава невнятным наброском 
Гениального полотна.
 

* * *

Кем бы ни был, буду гадом! 
Посдираю кожу-шелк! 
Потому что я разгадан, 
Потому что я решен!

Я до тонкостей изучен, 
Перемножен, поделен - 
Многоцветен, многозвучен, 
Но вполне определен.

Жертва дьявольских амбиций, 
Комплексованный простак, 
Не желаю быть таблицей 
И не сдамся просто так!

Притворюсь, что я согласен, 
Поклянусь, что вы правы... 
А потом от ваших басен 
Прыгну выше головы
 

* * *

От угарной кухонной яви 
Нам с тобой укрыться куда? 
Слава Богу, что ты - с когтями. 
Слава Богу, что ты горда.

И когда я сдамся зевоте, 
Покоряясь общей судьбе. 
Ты тихонько выпустишь когти
И напомнишь мне о себе.

Чтобы сквозь тяжелые двери 
Древний лес я почуять мог. 
Ибо мы - красивые звери, 
Ожиревшие близ берлог.
 

* * *

Уютный говорок на кухне. 
Шип сковородный на плите. 
Светильник разума, потухни! 
Дай, я побуду в темноте.

Себя во мгле не различая, 
Я чинно сяду у стола. 
Здесь нет святыни, кроме чая. 
Здесь, кроме мухи, нету зла.

Здесь жизнь бессовестно приятна, 
И в оправданье, грешный гном, 
Твержу: "Есть и на Солнце пятна, 
А вовсе не на мне одном".
 

Девчата

Девчата! курят и смеются. 
На них ворчит сковорода. 
Девчата дерзким отдаются, 
Но, к сожаленью, не всегда,

Их любит Ночь, их хочет Месяц 
И тараканы на стене. 
В сетях житейских околесиц 
Они прекрасны, как во сне.

Чей смех так зорок и прохладен? 
Чей взгляд так полон синевой? 
И будь хоть трижды день неладен, 
Кто так, в ладу с самим собой?

У них папаши и мамаши, 
Но, поломав шаблон родни, 
Они не наши и не наши, 
Со всеми вместе, да одни.

Ветра под окнами толкутся, 
Перебирая провода. 
Девчата курят и смеются. 
На них ворчит сковорода.
 

* * *

Ты мне до слепоты знакома, 
Ты мне по-книжному верна, 
Моя исконная оскома, 
Моя родная сторона.

Стоят дома-дегенераты, 
Набычив стесанные лбы. 
Они самим себе не рады, 
А я без них не выжил бы.

Разрушь вон тот, - и над руиной, 
Обесприютевший фантом, 
Вспорхну, виляя пуповиной, 
Как змей с мочалочным хвостом.
 

Из троллейбуса

Не потрясен, а растрясен, 
Схожу на сушу. Странный сон 
Дорогой! выветрен, засвечен, 
И, слава Богу, грезить нечем.

Не окрылен, а округлен, 
Не разберу глагол времен, 
Но существительное дня 
Существеннее для меня.

Не обречен, а приручен, 
Мечтаю бдительно, как ЧОН: 
Мечту запретную найду 
И расстреляю на ходу.
 

* * *

Магический квадрат двора. 
Затишье в простынях и кронах. 
Крепчает ражая жара. 
Застыли лики на балконах.

И кажется: пройдут века, 
Покуда вылезут из дома. 
Люби в соседе двойника - 
В его главах твоя истома.

С небес палящий, колдовской 
Зрачок уставлен. Только дети 
Внизу роятся день-деньской, 
Живее всех на этом свете.
 

* * *

Ночь собиралась быть кромешной: 
Но под конвоем фонарей 
Опять прощается с надеждой: 
Чем ближе к лету, тем скорей.

А те скуют ее запястья 
И смотрят, улыбаясь зло, 
Как ветер, пьяный от несчастья, 
Вздымает месяц наголо.

И, флегматичным конвоирам 
Землятрясение суля, 
Рыдает и уходит с миром, 
Расталкивая тополя.
 

* * *

Себе и Господу немилы, 
В кипении небесной манны 
Высоковольтные громилы 
Стояли, вывернув карманы.

У них протяжно ныли кости,
 За их прозрачными плечами 
Мерцали каменные гости 
Прямоугольными очами.

В тоске неназванной утраты 
По звеньям дребезжащей лесы 
Пеналы рыскали рогаты, 
Как дрессированные бесы.

Пищали спутники в тумане, 
И припозднившийся повеса
Аукал Бога па поляне 
Геометрического леса.
 

* * *
День скончался. Трупик дня 
Посинел уже. 
Ты под мышкой у меня, 
Кошки - на душе.

Я забыл, чего хотел. 
Да хотел ли я?
Кошки-мышки - мой удел, 
Вотчина моя.

Не гляди, что я - пиит. 
Выбрит и одет, 
Я умею делать вид, 
Будто вижу свет.

А сейчас колюч и гол, 
Потому что мрак, 
Как божественный глагол 
Истиной набряк.

Кто там голос подает? 
И на чью дуду, 
Руки вытянув вперед, 
Слепенький бреду?
 

* * *

Газеты горят. Дым Отечества выел глаза. 
Слепой музыкант воспевает последний парад. 
По небу полуночи к Марсу летит колбаса. 
Кремлевские звезды на землю упасть норовят.

Беззубая бабка устала загадывать, но 
Стреляет глазами, надеясь попасть в колбасу. 
Хозяин тайги прорубил слуховое окно 
В Европу и все-таки держит топор на весу.

Слепой музыкант отпевает полночный уют. 
В семье нерушимой на тестя бросается зять. 
Беззубая спит. Колбасу марсиане жуют. 
И цвета рассвета покуда нельзя распознать.
 

Диптих
 
1
Стылые ночи балуют снами. 
Старые мифы жалуют в дыме. 
Проза пейзажа стала стихами - 
Белыми, колкими, молодыми,

Вороны падают, как банкноты 
Из пламенеющего камина. 
Если Господь меня спросит: 
"Кто ты?", Скажу: "Мужчина".

2
Снег сник и киснет 
Без движения
Тьмы низких истин
В окружении

Мы этот срам
Ногами месим
Теперь он нам
Неинтересен.
 

* * *
Я вроде бы в роли паяца, 
А вроде бы в общем строю. 
Мне хочется петь и кривляться, 
Поэтому я не пою.

Вы спросите, что я за птица? 
Наверное, все-таки гусь. 
Мне хочется жить и трудиться, 
Поэтому я не тружусь.

Пугает холодное небо. 
Пленяет натопленный склеп. 
Мне хочется зрелищ и хлеба, 
Когда же я выберу хлеб?
 

* * *

Дешевый сноб и понтодав, 
Шакал асфальтовой степи, 
Я обучился звуку "Гав!", 
Я обучился звуку "Пи".

Но та, которой вроде нет, 
Меня ночами кормит с рук - 
Я открываю новый свет, 
Я изучаю новый звук.
 

* * *

Не жужжанье музы, больней и проще - 
Бред дворовой березы об отчей роще, 
Половецкие пляски кильки в томате, 
Стенограмма прений в шестой палате.

Потому что ночь - надежное место, 
Потому что небо родней насеста, 
Потому что звезда видней из колодца, 
Потому что... А что еще остается?
 

* * *

Висок стучит открытым текстом. 
Зонты в зенит наведены. 
Над перекрестка общим местом 
Висит предчувствие войны.

И странно, двигаясь не в ногу, 
Сторонкой, точно дезертир, 
Вдыхать воздушную тревогу, 
Которой переполнен мир.
 
 

* * *
Проснулся с каменным лицом, 
Снял голод кубиком бульона 
И сел вычерчивать пейзажи.

* * *
Бабочка в банке никак не могла умереть. 
Я удивлялся и думал: 
"Не ангел ли это?"

* * *
Из труб такие светлые дымки, 
Как будто чьи-то праведные жизни 
Сгорают здесь.

* * *
Люблю  тебя, осенний павильон, 
Где мужики, бескрылые грачи, 
Забвенье пьют из банок трехлитровых.

* * *
Опавшие листья 
Расшаркиваются на асфальте. 
Вот прекрасная смерть!

* * *
Мой близнец-нетопырь, 
В тихой луже своей 
Как ты только не падаешь в небо?

* * *
В серую азбуку стен 
Вписана дерзкой рукой 
Кошка - хищный вопрос на чужом языке.

* * *
Между копченой говядиной неба 
И черствой краюхой асфальта 
Трепыхаюсь листочком салатным.

* * *
Пьяный бодает мулету заката 
И, жертвенно мыча, 
Валится в грязь.

* * *
Будто тяжелые сонные рыбы, 
В омуте ночи плещутся флаги. 
Кончился праздник.

* *  *
В мокром оконном стекле 
Вижу себя как есть - 
Запечатанным в ночь.

* * *
С бесжалостным миром 
Впервые один на одни 
Мальчик стонет во сне.

* * *
Подъемные краны 
Над вымершей улицей 
Салютуют ночному фюреру.

* * *
Знаю, из куколки нежной
Выпорхнешь в серые совки 
И в сумерки канешь.

* * *
Мы - корабельные сосны, 
Пущенные на спички. 
Сгораем по мелочам.

* * *
Сломались часы - будто снят часовой, 
И время забыло про шаг строевой: 
Бежит, и ползет, и сознанье теряет.

* * *
Ногти грызу, ковыряю в носу, 
Грожу кулаком пустоте... 
Вот мои песни.

* * *
На Осеннюю Казанскую 
Казанской сиротой 
Жмется небо к мостовой.

* * *
Лед на реке 
Тоньше кожи твоей - 
Треснул под тяжестью взгляда.

* * *
Опять я кружусь. 
Будто коршун над степью,
Высматривая себя.

* * *
Первой поземки проседь. 
Если Б гулял с девчонкой, 
Самое время бросить.

* * *
Свернувшись во чреве матери, 
Я был поплавком той удочки, 
Которой ловят грядущее.

* * *
Сдобный бублик младенческих губ 
Время согнуло унылой подковой, 
Ржавеющей на запертом лице.

* * *
Пусть найдут меня мертвым 
На красной тахте 
Рядом с юношеским дневником.

* * *
Пуля-дура не заметит, 
Зелено вино не скрутит - 
Книжный шкаф меня задавит.

* * *
Как троллейбус цепной, я мечтаю о воле, 
Но шагу ступить не могу 
Без электричества.

* * *
В несущейся сквозь сумрак колыбельке 
Спим стоя 
С бетонным небом на плечах.

* * *
Откладываю замыслы золотые. 
День пробегает серой мышью. 
Больно ходить по скорлупе.

* * *
Черно-белое пространство. 
Нумерованные клетки. 
Телебашня-королева.

* * *
Палатки ставим посредине свалки. 
За день пути Вергилий в телогрейке 
Попросит склянку огненной воды.

*.* *
В толпе шепчу как заклинанье: 
"Если бы знать все имена, 
Больше б любил..."

* * *
Занесенные снегом, 
Веки поднять не могу - 
Вещие сны отпустить