"Это произошло в средневековье. Когда пылали костры по всей Европе, сжигая еретиков, врагов человеческой веры в Бога. Религия Живого Слова превратилась в живой огонь. Так выжигали в людях нечисть, имя которому сатана. Люди стали жить в страхе, ибо божий противник в любой момент мог оказаться в их теле, и тогда всевидящее око Инквизиции ради спасения веры в Иисуса Христа сначало истерзало бы нечисть, а затем сожгло бы ее на костре вместе с человеком. Люди понимали, что иначе с диаволом никак не совладать, и потому покорно воспринимали всю ярость апологетов. Но в то же время они не понимали, почему же силы церкви не могут уничтожить врага их религии. За столько веков было сожжено столько грешников, а враг даже не опалился. И чем больше становилось пыток и огня, тем менее уязвимым становился дух тьмы. Так зародился один из самых больших парадоксов в мире, который безмолвно замер в сердцах ладей. То там, то здесь появлялись апостолы правды и истины, пытаясь объяснить необъяснимое. Так вкрадывается зерно смуты в сознание и души верующих. Смута и страх - это атомная бомба замедленного действия. "Что-то происходит не так, что-то происходит не так..." - это отчаянное озарение запульсировало в сердце человека. Народ, предчувствуя, что приближается к краю пропасти, куда завлекает его постоянный страх и зреющая смута, начал усиленно молиться и просить Иисуса явиться к ним и сказать, как им быть и что им делать.

      А в это самое время в тех местах появился скиталец-музыкант. Он много ходил пешком, мало говорил. И везде, где бы не находился, играл одну и ту же мелодию. И называл он ее "Песня души". Как и обычно, пешком скиталец пришел и в тот город, где это и произошло, добравшись до центральной площади, музыкант, взобравшись на свой табурет, начал играть на своей скрипке. Сначала тихо и не торопясь, как-бы зазывая к себе народ. И по мере увеличения толпы скрипка оживала и издавала музыку все сильнее и завароженнее. И когда площадь набилась до отказа, скрипка заиграла во всю мощь, и по городу понеслась прекрасная мелодия и ее звуки доносились до самых его окраин. Люди слушали молча, затаив дыхание, пронзительную "Песню души". После таких выступлений город, который покидал музыкант, ночью светился необъяснимым свечением. Мир и покой приходили в сердца людей. Такое обстоятельство все более и более беспокоило представителей Инквизиции, тем паче, что скиталец не посещал храмов и не молился там, говоря всем, что храм в сердце человека. Но больше всего Инквизицию смущало то, что, когда скрипач играл, то замолкали даже колокола. И она решила взять под стражу скитальца. И когда музыкант закончил играть и собрался удалиться, его остановили представители Инквизиции. Им нужен был повод, чтобы арестовать бродягу, и повод подвернулся. Они спросили обреченного: "Веруешь ли ты в Иисуса Христа?" На что тот ответил: "А веруете ли вы в Него?" Толпа ахнула, ибо знала, что нельзя подвергать сомнению незыблемый и абсолютный авторитет представителей церкви. Несчастного взяли под арест. Сначала арестанта допросили с пристрастием. Но обвиненный в ереси музыкант не проронил ни звука, даже после самых изощренных пыток. Тогда великий Суд с чистой совестью решил того казнить. На площади водрузили столб, подвесили на нем истерзанного скрипача и подложили под его ноги много дров. Когда площадь набилась до отказа, председатель Суда спросил у еретика: "Есть у тебя, что сказать нам перед смертью?" Истерзанный пытками кивнул. Один из судей подошел к скитальцу. Тот прошептал еле-еле: "Скрипку". Суд посовещался и решил удовлетворить последнюю просьбу обреченного. Тому развязали руки и подали инструмент. Но как только зазвучала, скряпка, главный инквизитор приказал поджечь дрова под ногами музыканта. Пламя охватила скрипку и скрипача, а он продолжал играть свою единственную и неповторимую музыку. Пламя сожгло музыканта с его инструментом, а музыка продолжала звучать. И закончилась она тогда, когда исчез последний дымок на пепле бывшего уже костра. Народ в оцепенении продолжал стоять. И тут внезапно поднялся ураган и, захватив пепел скрипача, унес его в небеса и внезапно прекратился. И тогда все поняли. Только что на их глазах был сожжен Иисус Христос. Они пали ниц и стали просить прощения у Всевышнего за убийство Его второго пришествия.

      Люди просили прощения, а костры продолжали гореть, сжигая нечисть человеческую, имя которому сатана. Прошло еще много веков, пока инквизиторы поняли, что грешны во всем в первую очередь они сами. Но их солнце, залитое тоннами крови безвинных, уже пошло на закат. Отмоется ли оно когда-нибудь, никто не знает. Но люди, простые смертные все равно продолжают верить в чистое небо и светлое солнце и до сих пор просят прощения у Всевышнего и молят его вернуть им Иисуса. Всевышний, конечно же и давно, простил вечно блуждающим человекам. И Он вернул людям музыканта. Но вернул скрипача необычно. Чрез ветер и воздух, чрез солнце и дождь. Автор "Песни души" осел в сердце каждого человека. И теперь любой живущий на земле, кто захочет услышать песню души, может услышать ее в собственном сердце.

      Этот средневековый случай, повторивший, по сути, Голгофу Иисуса Назарянина, похоже, готов повториться и в наше время. Намеренно или неосознанно, не знаю, но люди не желают уразуметь того, что главный враг человека не сатана, а сам человек," - так закончил свой монолог отец, рассказав, как он понимает вечное пришествие Мессии, юному сыну. Так поступает он каждый раз, когда сын просит его об этом, как делал в свое время его отец, поясняя, что в беседе отца и сына рождается еще одна ветвь родового древа. А каждая новая ветвь дает жизнь новому корню.

      Они договорились встретиться утром на кладбище, где был похоронен художник. Когда Исмаил подошел к могиле друга, внебрачный сын умершего уже сидел на скамеечке и ждал его. На кладбище стояла тищина, гулял легкий весенний ветерок, и грело теплое солнышко. Словно сама благодать снизошла на место, откуда начинается путь в мир вечности.

      - Здравствуй, Даниил.

      - Здравствуйте, дядя Исмаил.

      Поздоровавшись за руки, они уселись рядышком, долго и молча слушая кладбищенскую тишину. Первым нарушил молчание старший: "О твоем сущещствовании он не знал. твоя мать исчезла внезапно, никому ничего не объясняя. Твой отец искал ее, но все было тщетно. Затем он пережил нервный срыв. После чего мой друг для многих стал "шизанутым". Ты хотел узнать, почему он "стал" таким?". Юный собеседник кивнул. Тогда тот продолжил: "Его бросила женщина, которую он любил до безумия. В таких переломах жизни трудно найти замену, которой можно было бы залечить или выжечь свою душевную боль. Мой друг умирал в растерянности, ибо не понимал, чего же в жизни такого страшного содеял, что заслужил такую кару. Еще студентом я пережил подобное, и тогда мне повезло: мой друг мавританец, видя страдания сокурсника, подарил Коран и сказал: "Здесь ответ, если задаешь вопросом: за что же ты так наказан?". В Священной Книге мусульман я обнаружил, что последний пророк человечества Муххамад часто напоминает правоверным: "Читайте Тору, читайте Евангелие". Я начал читать Писания. Ответа тогда не нашел. Но мир вокруг меня как-то изменился. Каким-то чутьем почувствовал, что и во мне самом что-то изменилось. Я опять услышал, как плещется море, как переговариваются на лету чайки. Вновь, как в детстве, услышал шепот деревьев. И как-то само собой становилось ясно, что мир вокруг меня ни в чем не виновен, он по сути прекрасен. К сожалению, ни одно живое существо на нашей планете, кроме человека, не борется, как с врегом, с этим самым миром. В общем, я стал выздоравливать от душевной травмы. И вконце концов пришел к заключению, что по большому счету я должен быть благодарен судьбе за те переживания, которые вернули мне утраченный слух детства, слух природы, если можно так выразиться. Глядя на твоего отца, подумал: а чем черт не шутит, дай-ка поступлю как тот араб. Правда, в отличие от него, ничего не говорил. Просто молча пришел к другу, положил Библию ему на стол и ушел. Прошло несколько недель, и твой отец к моему изумлению начал оживать и снова проявлять интерес к нашим беседам о жизни, в свое время прекратившимся по понятным причинам. Естественно, темы бесед теперь имели библейский акцент. Он много говорил об Эдеме, в особенности о двух судьбоносных древах, и о том, что наша цель отныне - райский сад, утерянный перволюдьми. Но так как мое представление о цели было иным, я недолго молчаливо-согласно внимал его убежденности". И засопротивлялся ему: "Скажи, Кирилл, вот в Священном Писании упоминается Древо Познания Добра и Зла, ставшее для людей символом смерти и Древо Жизни, олицетворяющее собой символ вечности. Почему было предпочтено Древо Смерти перволюдьми и почему блаженный сад, по большому счету, мало кого привлекает?" Он ответил: "Не знаю". Я продолжил: "Этого не знали и пророки. Но они почему-то уверовали в то, что людям надо обязательно возвратиться туда, откуда были изгнаны. Ну, во-первых, они не были изгнаны, а были спровоцированы на самостоятельную деятельность без гарантированного вечного блаженства. Причем благословенного самим же Богом. И я думаю, что именно в самостоятельном творчестве человека кроются чаяния и надежды Творца. А не в табунном возвращении людей в "стойло" рая. И перед теми, кто хочет вернуться в Эдем или сотворить его, что одно и то же, рано или поздно возникнет запертая дверь в сад, где, как тебе кажется, сокрыта тайна двух древ. Тайна не там. Тайна здесь, в этой жизни. И мне думается, что тебе нужно довериться Еве и Адаму, решившим, что место людей не в Эдеме, а в нашем мироздании. Это во-вторых". Но мое "засопротивление" не поколебало его убежденности. Что в общем-то нормально. Священное Писание, в частности, я имею в виду Библию, как явление человеком воспринимается по-разному: от буквального понимания Слова до абсурдных интерпретаций притч. Творческие личности в разные, точнее, во все времена, пытались разгадать тайну, связанную с райским садом, Творцом жизни и человеком. Неисповедимый Путь Всевышнего и Его замысел и сегодня остаются скрытыми. И потому вновь и вновь появляются новые бредущие и ищущие просвета и выхода в этом лабиринте скрытой тайны. Такой участи не избежал и твой отец и мой друг - художник. После той нашей беседы я уехал на месяц по своим делам. Когда вернулся, то не узнал Кирилла. Его одержимость и почти безумие потрясли меня. При первой же нашей встрече он выпалил мне в лицо: "Я разгадал Тайну Познания Добра и Зла!". И взялся воплотить свое открытие на полотне. Шли года, а холст оставался чистым. Заканчивая картину, он вдруг все закрашивал белым цветом. И так без конца. Перед очередной попыткой выразить кистью и красками, как мне кажется, невыразимое, он сказал: "Столько лет почему-то я не показывал тебе свою работу, то пряча, то закрашивая заново, что настал момент хотя бы рассказать, что же я хочу сотворить. Древо Познания Добра и Зла - это фаллос. Который я хочу изобразить так: основание Древа - пышные груди Евы, они же будут являться как бы и емкостями мужских секретов. Вокруг основания - корни-волосы. Выше, начиная с лица Адама и Евы до самого верха, ствол заполнился ликами и телами людей разных возрастов и полов. Древо-фаллос, налитый кровью, наверху будет венчаться устремленным к небу грудным ребенком..." Вот такую безумную, а может быть, и гениальную идею Кирилл пытался осуществить на полотне. Но когда у него картина не получилась, то живой, пусть и немножечко "ненормальный" блеск его глаз померк. Он сник и был на грани отчаяния. Беспокоясь за одержимого, я старался оставаться с ним каждый вечер. И вот однажды он был, как обычно, в очень подавленном состоянии, но его лицо вдруг озарилось. Он ахнул, глядя куда-то перед собой. Так ахаешь, когда твоему взору неожиданно открывается картина невиданной красоты. У Кирилла в глазах заблистали слезы счастья. И в этот, самый счастливый момент его жизни сердце художника... остановилось.

      То, что явилось твоему отцу, осталось тайной. Мне же посчастливилось коснуться тайны лишь отчасти, лишь зрением, лишь свидетельством преображения состояния друга. Сумею ли по достоинству оценить такое откровение, полагаю, лика вечности, происшедшее у меня на глазах, не знаю. После смерти Кирилла был момент, когда некий червь сомнения, появившись неизвестно откуда, втиснулся в мою голову и прошептал ужасные слова: "Художник бредил, он просто сошел с ума..." И этот червь начал было подъедать мою веру в озарение друга и явление ему, весьма возможно, Самого Сущего. Но, слава Богу, в конце концов светлый лик, осветивший последний миг жизни мастера живописи, взял верх. Но момент, близкий к малодушию, был..."

      - А вы, значит, избежали поисков просвета в библейском лабиринте? - спросил после небольшой паузы Даниил.

      - Твой тон говорит о том, что ты похож на своего отца. Он тоже был скор на выводы. К сожалению или нет, не знаю, но и я не избежал своих поисков. В начале искал, извини за высокий слог, истину в одной жизни, затем направление несколько изменилось. Теперь, если так можно сказать, я ищу гармонию между жизнью и смертью. Ибо их, думаю, разделять нельзя, как нельзя разделять, возвращаясь к Библии, Ветхий и Новый Завет. А характер поиска изменился после соприкосновения с неведомым мне миром: сидел я как-то у озера вечером и углубился в раздумья о связи человека с природой и космосом, и вдруг, где-то глубоко-глубоко в сердце уловил еле слышимой дыхание вселенной, ощутил еле ощутимое прикосновение вечности и на миг осознал и понял, что в мире все едино. И в это самое время моя душа раскрепостилась и рванула ввысь...

      Естественно, я взялся описать неземное свое состояние. И даже как будто бы нащупал главную причину вечных проблем человека, найдя ее в амбивалентности его чувств. В общем, развил длинную теорию, как раз и навсегда разрешить эту самую проблему двойственности богоподобного существа. Но вовремя обнаружил, что повторяю путь художника, пытавшегося изобразить на холсте свое Древо, приоткрывшее, как ему казалось, свою суть. И чем больше он трудился механически, тем меньше картина походила на творение. То же самое произошло и с моим произведением. Тогда я сказал себе: его путь, это его. Мой должен быть моим. Иным.

      Озарение, здесь я высказываю собственное представление об этом, есть явление чрезвычайно необычное. И для того, чтобы оно явилось, необходимы необыкновенные усилия взывания. Важный момент - самоистязания необязательны. И если взывание искреннее, глубинное, то жаждущий обязательно будет напоен. Чего бы это не касалось. Библейские пророки одними из первых разглядели это человеческое свойство. И поэтому одними из первых заявили, что Бог придет к рабу своему, если он пойдет к Нему навстречу. А Он, Всевышний, единственный, Кто может дать человеку все, что тот захочет. Так вот, библейский лейтмотив подсказывает со своей стороны направление жаждущим творения. И художник принял подсказку. Но пошел наощупь. Он то приближался, то удалялся от дверей Эдема, где, предполагаю, хотел увидеть Древо Жизни. Древо Познания Добра и Зла он как будто бы уже видел в своем воображении, и ему, наверное, думалось, что, напиши он Древо Смерти, то Древо Вечности явится ему само собой. Но, как уже говорил, его ждали неудачи на сем поприще. Кирилл в Эдеме искал ответа на свои вопросы. Но ответы не вовне, а в самом человеке. Это я уже знаю точно. Вот почему его воображение отказывалось воплощаться на холсте, ибо оно было непередаваемо. И потом, все, что происходит в нашем воображении, скорее есть знаки и символы, которые требуют расшифровки, нежели буквальности. Художник чувствовал расшифровку знака, который все время представал пред ним, но неверно переводил интуитивный язык на сознательный. Но его одержимость не могла остаться неотблагодаренной. Когда художник от отчаяния готов был отказаться от веры в существование Эдема вообще, его безмолвный крик достиг цели, и скрытый вечною тьмою райский сад предстал пред ним во всей своей красе, освещенный его предсмертным озарением. Не пройди он свой путь одержимости и отчаяния, то не было бы и "явления", столь жаждуемого им в глубине своего сердца. "Счастливая" смерть - такова цена его жажды. У каждого своя жажда и свое утоление... - так закончил Исмаил.

      - Вы меня извините за тон... - начал сын Кирилла.

      - Не извиняйся, - перебил того собеседник, - а лучше расскажи о себе.

      - Я расскажу. Но сначала ответьте на мои вопросы. Как похоронили отца? - спросил Даниил.

      - Если ты имеешь в виду байки о многотысячной толпе провожающих на похоронах, - продолжил Исмаил, - то не верь им. Похоронили просто и тихо. На кладбище народу было мало. Когда засыпали могилу и водрузили деревянный крест с фанерной дощечкой для даты рождения, смерти и имени художника, его коллега тихо сказал соседке: "Не понимаю, далось ему это дерево. Не понимаю, а ведь был талантлив..." И эта фраза была единственной речью у могилы. Соседка закивала. А мать моего друга не кивала, хотя слышала, о чем сказал знакомый Кирилла. Она отрешенно куда-то смотрела. После смерти сына твоя бабушка осталась вроде такой же, какой и была, спокойной и доброжелательной, но что-то неуловимое, неземное появилось в ней.

      И с этим ее "неземным" мне посчастливилось один раз столкнуться. Иногда захаживал к ней. Мы почти не разговаривали, молча пили чай, каждый думал о своем. Однажды в один из таких вечеров я неожиданно для себя спросил ее: "Как он?". Она улыбнулась и кивнула: мол, хорошо. Я, удовлетворившись ее кивком, тоже улыбнулся и закивал ей, мол, я рад за него и за нее. Уходя, пожал ей руку, чего не делал раньше, но, как обычно, жал руку другу, прощаясь. В ответ, пожав мою руку, она хлопнула меня по плечу, точно так, как делал ее сын при прощании со мной. Я ушел чрезвычайно взволнованным. Чрезвычайно...

      Вот, в общем, и все по твоему вопросу.

      - Скажите, про какой крест отец пишет в своем дневнике, - снова спросил сын Кирилла.

      - Крест - это, - начал Исмаил, - это, наверное, сама жизнь, включающая и выбор или принятие своей судьбы, процесс и итог. То же самое, если не ошибаюсь, имел в виду и твой отец. Свой крест Кирилл пронес до конца сам, не перекладывая свою ответственность перед жизнью и смертью на чьи-то плечи. Возможно, говорю несколько высокопарно, но это так и есть. А что касается меня, то одно удерживает от банальности человеческой истории, от безответственности за те слова, которые произнесены моими устами, за те строки, которые запечатлены в моих рукописях, за те мгновения соприкосновения с вечностью у озера, - это слова твоего отца: "Иди своею тропою и помни: не каждому в этой жизни дано найти свою тропу. Тебе дано..." Во всяком случае, довольствуюсь благословением Кирилла. А если выражаться институтно, то в религиозном, или как любят верующие говорить - в высоко духовном смысле - крест представлен в Священном Писании Древом Жизни, символом вечной жизни. Еще древние египтяне символ вечной жизни обозначали крестом. Случайно или нет, вольно или невольно, но библейское древо обрело очертание креста. Исходя из всего этого новозаветный крест обрел смысловое значение, где вертикаль представляет духовную нашу сущность, а горизонталь - природную. Так, во всяком случае, настойчиво "намекают" теологи.

      - Вы не досказали, что связь между вертикалью и горизонталью осуществляется при их пересечении, - вдруг подключился к разговору Даниил, - и происходит это только в одной точке. Дядя Исмаил, знаете, я могу сказать, где во мне эта точка, где пересекаются вертикаль и горизонталь, - она в моем сердце. Но я все время себя спрашиваю, готов ли опереться на нее?

      Что-то очень знакомое мелькнуло в страстном тоне юного собеседника и Исмаил, внимательно глянув на сына Кирилла, помолчав, ответил ему: "Еще древние мудрецы говорили: где есть вопросы, там нет еще ответа. Но ты сделал первый шаг. И ты теперь на целый шаг ближе к своей гармонии, где все едино, и смерть, и жизнь, и Бог, и человек..."

      У могилы художника, на скамеечке, сидели двое и о чем-то долго-долго беседовали. А вокруг них оживала природа. Солнце будило растения и обогревало воздух, и все живое начинало вздыхать полной грудью весеннюю жизнь. Вдруг двое застыли и одновременно повернули свои головы к рядом стоявшей березе. Там маленькая птичка засвиристела свою песнь. И они с улыбкой встретили песню весны.