Александр Житинский
"ФИГНЯ" (роман-буфф)
Над страной фигня летала
Неизвестного металла.
Очень много в наши дни
Неопознанной фигни.
Часть вторая. Русский чай.
Глава 17
Чаепитие
Вечером в народной деревне была устроена
официальная церемония чаепития в честь
прибывших гостей.
Торжество происходило в избе-читальне,
поразившей Бикова обилием и качеством книг.
Брокгауз и Ефрон в старом издании, полная
библиотека Сойкина, прижизненные публикации
Пушкина и Толстого, не говоря о современных
книгах. Наиболее полно была представлена русская
философия -- от протопопа Аввакума и Чаадаева до
Николая Федорова и Лосева.
Сама изба-читальня являла собой вполне
современную постройку, в которой черты русского
стиля использовались лишь в качестве декора:
петушок на коньке крыши да резные ставенки на
окнах.
Внутри находились три зала -- читальный,
конференц-зал и компьютерный. Увидев новенькие
"Макинтоши", оснащенные принтерами и
сканерами, Биков заплакал.
-- Ну просто спасу нет! -- растроганно выругался он.
-- Мы у себя в редакции два года просим... Я в
"Лексиконе" работаю! -- вдруг агрессивно и
малопонятно воскликнул он, и тут же к нему
подскочил официант с подносом, на котороим
стояли дымящиеся чашечки чая.
Биков выпил и присмирел.
Объяснения новоприбывшим, которые на этот раз
были в полном составе, включая министра по особым
поручениям, давал староста народной деревни Олег
Григорьевич Брусилов -- как позже выяснилось,
заслуженный артист республики, бывший баритон
Мариинки и по совместительству известный
целитель-травник. А также внук знаменитого
генерала, героя Первой Мировой.
Он был комплекции канцлера Коля -- такой же
осанистый, источающий мощь и доброжелательность.
-- "Маки" нам поставила фирма "Эппл" по
просьбе Якова Вениаминовича, -- объяснял он плохо
понимавшим женщинам. -- Теперь мы в Интернете,
смотрим Россию он-лайн.
Ольга и Исидора кивали с глубокомысленным
выражением на лицах. Биков же так часто поминал
Спасителя, что просто-таки удивлял своею
набожностью.
Максим задержался в читальном зале и со страстью
бывшего литературоведа перелистывал
антикварные издания.
Зал между тем наполнялся местной интеллигенцией,
хотя это слово вряд ли было уместно в деревне, где
все были интеллигентами. Публика была одета по
моде начала века: стоячие воротнички у мужчин,
широкие длинные платья у женщин. Официанты
разносили на подносиках чай, как бы аперитив к
предстоящему генеральному чаепитию. Как потом
объяснили, градус просветленности был у него
пониже, чем у основного напитка, который уже
готовили подавать за огромным овальной формы
столом, стоявшим посреди конференц-зала.
Наконец канцлер, то есть староста, пригласил всех
к столу. Сам сел во главе на резном стуле,
отдаленно напоминавшем трон; по правую руку от
него уселся отец Василий в рясе, а по левую --
субтильный господин с усиками, смокинг на
котором странно топорщился, будто был с чужого
плеча. Это был Антон Муравчик, временный
представитель Президента в народной деревне,
министр по чрезвычайным ситуациям. Все
представители Президента в деревне были
временными и назначались на месяц, пока
действовал срок антиалкогольной кодировки.
Больше, чем на месяц, ни одного министра
закодировать не удалось -- проверено практикой --
а то, что ситуация действительно была
чрезвычайной, не более, чем совпадение.
Гостей рассадили порознь, между хозяев. Биков сам
выбрал соседку -- роскошную молодую женщину с
распущенными по спине волосами, незамужнюю
художницу-анималистку, как он предварительно
выяснил. Ее открытые плечи и полуоткрытая грудь
чрезвычайно взволновали Бикова. Она так
увлеченно рассказывала ему в паузах о кошечках и
гамадрилах, которых она рисует, что Биков тут же
влюбился, причем, благодаря чаю, влюбился
возвышенно и крепко.
Пенкина устроилась с диктофоном неподалеку от
начальства, за нею ухаживал офицер в морской
форме -- списанный из подводного флота за
увлечение уфологией капитан-лейтенант. Исидору
окружали двое лиц кавказской национальности из
Кабардино-Балкарии, бывшие танцоры кабардинки и
балкарки, ныне лучшие чаеводы Касальянки.
Внесли дымящиеся самовары и водрузили на стол
вместе с заварными фарфоровыми чайничками.
Разнесшийся по залу аромат, подобно фимиаму,
настроил всех на ностальгическую ноту.
-- Начнем, господа, -- объявил Брусилов, поднимая
чашку с чаем. -- Я хотел бы выпить эту чашечку
фигни за наших гостей из России. Фиг с ними и фиг с
нами!
-- Фиг с ними и фиг с нами! -- повторил отец Василий,
тоже поднимая чашку.
-- Ни фига себе... -- пробормотал удивленный этим
тостом Биков.
Все чинно выпили.
-- По просьбе гостей я расскажу немного о нашей
колонии, -- продолжал бывший баритон, увидев, что
Пенкина настроила свой диктофон. -- Нас пока
немного, меньше тысячи выходцев из России, но я
смею утверждать, что здесь собрались лучшие,
духовные ее представители. Мы верим, что отсюда
начнется ее возрождение...
И далее он рассказал об основах
государственности Касальянки, введенных Пересом
в качестве модели для будущей России. Эта
государственность покоилась на отделении власти
от народа. Контакты между ними были сведены к
минимуму. Многокилометровые заросли сельвы
отделяли народную деревню от правительственной.
Политика в народе была объявлена вне закона.
Никто никого не избирал и не мог быть избранным.
Член общества, под любым предлогом пожелавший
власти -- даже ради высоких целей -- тут же
изгонялся из деревни.
-- Правда, пока нашелся только один такой, -- сказал
Брусилов. -- Некто Платон Молочаев, двойной
диссидент.
-- Почему двойной? -- спросила Ольга.
-- Потому что он враждует и с правительством, и с
народом.
Между народом и правительством существовали
простые товарные отношения. Каждый член колонии
выращивал фигню, занимался на свой вкус
селекцией и сдавал продукт на приемный пункт
представителю Президента, за что получал нужные
ему товары -- от строительных материалов, мебели и
одежды до продуктов питания.
Курс фигни по отношению к бабкам, имеющим
хождение в правительственной деревне,
регулировался Президентом. В настоящее время за
сто граммов фигни можно было получить товара на
пятьсот семьдесят бабок.
В свободное от возделывания плантаций время
жители Касальянки занимались исключительно
трудами духовными: писали стихи и симфонии,
изучали небесные объекты, в том числе и
неопознанные, издавали малыми тиражами газеты и
журналы, ставили спектакли, снимали фильмы, но
более всего изучали историю России и философию.
Никто из них не знал, сколько и каких министерств
существует в республике, каким образом меняется
правительство и что вообще происходит в
коридорах власти. Они имели самое смутное
представление об этих коридорах.
-- Вы не представляете, насколько это экономит
духовную энергию народа! -- сказал Брусилов.
К этому моменту уже было выпито по три чашки
фигни, поэтому даже политизированный Биков
согласился.
-- Но зачем же в таком случае государство? -- подал
голос молчавший дотоле Максим.
-- Связь с внешним миром, торговля, международные
отношения. Точнее, внешняя политика, потому что
по культуре мы контактируем сами...
-- Я что-то не понимаю,,, -- упорствовал Максим.
Он, как и положено министру, чая не пил, грыз
сухари с корицей, запивая их минералкой. Потому
проявлял неуступчивость.
-- Не понимаете? -- Брусилов сделал знак, и официант
включил телевизор, укрепленный высоко на
кронштейне.
Экран вспыхнул, и прсутствовавшие увидели, что
идет программа "Сегодня". Татьяна Миткова с
присущим ей обаянием перечисляла случившиеся за
день ужасы. Показывали разрушенные кварталы
Грозного, трупы солдат, плачущих беженцев. Потом
перешли на криминальную хронику. День выдалося
обычный: убили управляющего банком в Новгороде и
взорвали аэровокзал в Махачкале. Потом долго
показывали, как в Питере на Дворцовой два митинга
мутузят друг друга с обоюдными выкриками
"Фашисты!" -- а ОМОН их растаскивает.
-- Таким выдался сегодняшний день. Я желаю вам
всего хорошего, -- объявила дикторша и исчезла.
Минуту за столом царило подавленное молчание.
Его наконец прервал Брусилов.
-- Если бы в России, да и везде, власть была бы
отделена от народа, то господа политики делали бы
все это сами. Бомбили, убивали, взрывали друг
друга. Но они предпочитают делать это руками
народа.
-- Так что же -- народ глуп? -- спросил Максим.
-- Нет. Народ доверчив и взволнован. Он принимает
все близко к сердцу -- призывы, лозунги, обвинения,
угрозы, которые обрушивают на него политики. А
надо, чтобы все было по фигу.
-- Так это же пофигизм! -- воскликнул Биков. --
Социальная апатия.
Все за столом заулыбались, кивая.
-- Вот именно, мой дорогой! "Пофигизм -- это
молодость мира!" Таков наш неофициальный
лозунг, -- улыбнулся Брусилов. -- И чем скорее наша
фигня дойдет до России, тем будет лучше для
страны.
Исидора слушала диалог с напряженным вниманием,
стараясь ухватить суть дела. И хотя выпила много
чаю, заметно волновалась. Кабардино-балкарцы,
впрочем, принимали это на свой счет.
-- Я понимаю, фигния есть дойти до Россия сейчас? --
с трудом подбирая слова, спросила донья.
-- Точно так, мадемуазель, -- ответил Брусилов.
Донья задумалась, что-то прикидывая в уме.
Начальник генерального штаба обеспокоенно
посмотрел на нее. Вероятно, донья что-то
замышляет. Но что? После "Большого каскада"
он относился к донье с опаской. Подозревал в
коварстве, и не зря.
Официальная часть церемонии кончилась тем, что
отец Василий представил Бикова в качестве автора
нового канонического русского мата и роздал
присутствующим ксерокопии. Интеллигенты
поаплодировали. Биков раскланялся.
Вообще, аборигены были настроены благодушно.
Напившись фигни, они принялись читать стихи, петь
и танцевать. Все были довольны друг другом,
далеким правительством и общественным строем.
Это выгодно отличало местную интеллигенцию от
собратьев на всех континентах.
Анималистка, которую, как выяснил Биков, звали
Римма, продемонстрировала маленькую выставку
картин. Это были, с одной стороны, симпатичные
сусальные кошечки, повязанныен разноцветными
бантами, с другой -- омерзительные клыкастые
гамадрилы, сиявшие потертыми красными задницами.
Выставка почему-то называлась "Инь и Янь".
Биков призадумался.
Наконец культурная часть была окончена, и
собравшиеся вновь окружили стол. Официанты
внесли на подносах крохотные чашечки с особой,
чрезвычайно сильной и дорогой фигней, источавшей
необыкновенный, пряный запах.
-- Господа, финальный тост! -- провозгласил
Брусилов. -- За любовь, господа, во всех ее
проявле-ниях!
Все дружно выпили, прикрыв глаза, и воспарили
настолько, что, кажется, оторвались от пола и
секунду-другую повисели над паркетом, как
марионетки в кукольном театре.
Ольга вдруг почувствовала непосредственную
телепатическую связь с возлюбленным. Она увидела
мысленным взором, что Иван сидит в какой-то
пещере и пьет из стакана темнокоричневую
жидкость, похожую на фигню. Но при этом морщится.
Исидора, вероятно, тоже увидела бы Вадима, если бы
не кабардино-балкарцы, которые, воспарив, с двух
сторон подлетели к ней, как небесные ангелы с
усиками, и принялись что-то жарко шептать -- один
по-кабардински, другой по-балкарски. Исидора
обоих отлично понимала, но сделать для них ничего
не могла, У нее уже были другие планы.
Не воспарил один Максим. Он понуро стоял у стола,
сняв генеральсакую фуражку и вытирая беретом пот
со лба. "Не промок бы чек..." -- с тоской
подумал он, глядя на влажный берет. Чек мог скоро
понадобиться, ибо после объяснений Брусилова у
Максима созрел собственный план действий. А
собравшиеся, допив эликсир любви, взялись за
руки, окружив стол живым кольцом, и Брусилов
затянул красивым баритоном:
Пока земля еще вертится,
Пока еще ярок свет,
Господи, дай же ты каждому,
Чего у него нет.
Все дружно и с готовностью подхватили ритуальный
гимн народной деревни:
Умному дай голову,
Трусливому дай коня,
Дай счастливому денег
И не забудь про меня!
"Голову -- Пересу, Вадиму -- коня, -- переводила
про себя донья, -- Ивану денег, но не все... -- ведь и
про меня нужно не забыть!" |