Из главы IIПолутень спросила у Тени: - То пойдешь, то остановишься, то сядешь, то встанешь - отчего ты так непостоянна? - Может, я от чего-то завишу?- ответила тень.- А то, от чего я завишу, тоже от чего-нибудь зависит? Может, я завишу от чешуек на змеином брюхе или от крылышек цикады? Как узнать, что это так? И как узнать, что это не так? Однажды Чжуан Чжоу приснилось, что он бабочка: он беззаботно порхал, ликовал от восторга и не знал, что он - Чжоу. А когда вдруг проснулся, то даже удивился, что он - Чжоу. И не знал уже: Чжоу ли снилось, что он бабочка, или бабочке снится, будто она - Чжоу. Но ведь между Чжоу и бабочкой, несомненно, есть разница. Значит, то было превращение. Из главы IIIПовар вэйского царя Хуэй-вана разделывал быка для царского стола: хватаясь рукой, нажимая плечом, упираясь ногой, подпирая коленом, со стуком и хрустом работал ножом - и все это в такт и в лад, словно в ритме старинных напевов и плясок. - До чего же ловко! - воскликнул царь.- Как ты достиг подобного умения? Повор отложив свой нож, ответил так: - Ваш слуга дорожит сутью - это важнее умения. Поначалу, когда я только приступал к разделыванию бычьих туш, я одну только целую тушу и видел. Через три года я перестал ее замечать. А ныне гляжу на быка не глазами - умом, не столько пользуюсь зрением - сколько действую разумом. Сообразуясь с бычьим естеством, следуя его природному строению, ввожу свой нож в просторные полости, режу там, где больше пустоты,- никогда не пытаюсь разрезать скопление сухожилий, тем более - разрубить крупную кость! Умелый повар меняет нож раз в год - оттого, что режет. Посредственный повар меняет нож раз в месяц - оттого, что рубит. А моему ножу - уже девятнадцать лет. Я разделал им тысячи бычьих туш, а лежвие - будто только сошло с точильного камня. Между суставами есть щели, а у лезвия - нет толщины. Если же то, что не имеет толщины, взять и ввести туда, где щель, всегда в избытке будет где погулять ножу. Оттого-то ножу уж девятнадцать лет, а лезвие - будто только-только сошло с оселка. И все же, хоть оно и так, всякий раз как подхожу к сплетению жил и вижу, как трудно с ним сладить, я весь напрягаюсь и настораживаюсь, не свожу с него глаз, работаю медленно-медленно, едва шевеля ножом ... И вдруг - хрясь! - и разрезал: будто рассыпал ком земли. И вот стою с ножом, и с гордостью гляжу по сторонам, исполненный довольства, а после вытираю нож и прячу. - Превосходно! - воскликнул царь.- Услышав рассказ моего повара, я понял теперь, как достичь долголетия! Болотный фазан через десять шагов поклюет, через сотню - напьется, а в клетке жить не хочет: хотя и сыт - а все не то! У коня есть копыта - чтобы ступать по снегу и мерзлой земле, шерсть - чтобы уберечься от ветра и стужи; он щиплет траву и пьет воду, вставая на дыбы и скачет - в этом истинная природа коня. Не нужны ему ни высокие башни, ни богатые хоромы. Но вот появился Бо Лэ и сказал: - Я знаю, как надо укрощать коней. И принялся клеймить их и подпаливать, треножить и взнуздывать, подстригать им гриву и подрезать копыта, приучать к стойлам и яслам. Из десяти коней подыхало два-три. А он морил их голодом и жаждой, гонял то рысью, то галопом, учил держать строй и равнение, терзал их удилами спереди, грозил кнутом и плетью сзади - и коней стало подыхать больше половины. - А я,- сказал Гончар, - знаю, как обращаться с глиной: круги делаю - строго по циркулю, квадраты - по угломеру. - А я,- сказал Плотник,- знаю, как управляться с деревом: кривое - подгоняю по крюку, прямое - выравниваю по отвесу. Но разве природа глины и дерева - в том, чтобы подчиняться крюку и отвесу, угломеру и циркулю! Однако умельцев славили из века в век, не уставая повторять: - Бо Лэ умел укрощать коней, а Гончар и Плотник знали, как управляться с глиной и деревом. Такую же ошибку совершают и те, кто правит Поднебесной. Думаю, что те, кто умел ею править поступали не так. Природа людей постоянна: они ткут и одеваются, пашут и едят - это можно назвать общими их свойствами. Единство и равенство - естественное их состояние. Вот почему во времена высшей добродетели их поступь была степенна, а взгляд - сосредоточен. В те времена в горах не было троп и дорог, на реках - лодок и мостов; все живое держалось вместе, не ведая меж и границ; птицы и звери бродили стадами, деревья и травы росли, как хотели. И птицу и зверя можно было водить на веревочке; можно было, взобравшись на дерево, заглянуть в сорочье гнездо. Люди жили тогда вместе с птицами и зверьми и были родней всему живому - где уж им было знать о "подлых" и о "благородных"! Все были равно неведественны - и добродетель их не оставляла; в равной мере не знали желаний - и были просты и естественны. Так, живя в простоте и естественности, народ созранял свою природу. Но вот явились мудрецы, выдавая потуги свои за "человечность", ухищрения свои - за "долг" - и в Поднебесной родились сомнения. Беспутство и бесчинство стали выдавать за "музыку", а мелочность и педантизм - за "обряды",- и в Поднебесной начались раздоры. Разве можно вырезать жертвенный кубок - не калеча дерева? Разве можно выточить скипетр и жезл - не губя белой яшмы? Как научить "человечности" и "долгу" - не отрешившись от Пути и Благодати? Как научить "обрядам" и "музыке" - не поступившись естественными чувствами? Разве можно создать узор - не перемешав пяти цветов? Разве можно построить шесть ладов - не смешав пяти звуков? Когда ради утвари колечат дерево - в этом повинен плотник. Когда ради "человечности" и "долга" забывают о Пути и Благодати - в этом повинны мудрецы. Живя на воле, кони щипали траву и пили воду. Радуясь - ласкались, сплетаясь шеями; осерчав - лягались, повернувшись задом. Только это они и умели. Когда же надели на них хомут да нацепили им на морду полумесяц - тут-то и выучились они увертываться и злобно коситься, грызть удела и рвать поводья. Это Бо Лэ научил их разбойничьим повадкам - и в этом его преступление. В Хэсюевы времена народ жил, не ведая, чем ему заняться, ходил, не зная куда ему пойти: с полным ртом, с тугим жмвотом гулял себе да радовался. Только это он и умел! Но вот явились мудрецы и принялись насаждать свои обряды и музыку - дабы с их помощью исправить Поднебесную, стали превозносить "человечность" и "долг" - дабы умиротворить сердца в Поднебесной. С тех-то пор народ и бросился без удержу за знаниями да за наживой - и в этом вина мудрецов. |
Из главы ХIIХуан-ди, гуляя неподалеку от Красных вод, поднялся на вершину Куньлуня. И на обратном пути на юг потерял свою Черную Жемчужину. Послал на ее розыски Мудрость, но та не нашла ее. Послал на розыски зоркого Ли Чжоу - и тот не нашел ее. Послал горластого Чи Гоу - и тот не нашел ее. Тогда послал Подобного Небытию - и тот отыскал ее. - Как странно!- воскликнул Хуан-ди.- Только Подобный Небытию сумел отыскать ее! |
Из главы ХIIIХуань-гун, пребывая в своих покоях, читал нараспев старинную книгу. А колесник Бянь обтесывал неподолеку колесо. И вот, отложив долото и молот, он поднялся в покои и осведомился у князя:
- Это речи мудрецов,- ответил князь. - А эти мудрецы живы?- спросил колесник. - Умерли,- ответил князь. - В таком случае то, что вы, государь, читаете,- это лишь винный отстой, что остался от древних. - Я, князь, читаю книгу,- сказал Хуань-гун, - а о ней смеет рассуждать какой-то колесник?! Если есть что сказать - говори, если нет - умрешь!
|
Из главы XIVУ Си Ши было больное сердце, и она часто морщилась от боли в присутствии односельчан. Некая уродина из той-же деревни увидела, как это красиво. И вот, по дороге домой, она тоже принялась хвататься за сердце и гримасничать перед односельчанами. Завидев ее, богачи крепко-накрепко запирали ворота и не показывались. А бедняки разбегались кто куда вместе с женами и детьми.Уродина эта уразумела, что и гримасы могут быть красивы, только не сообразила - почему. |
Из главы XVIIОдноногое Чудовище позавидовало Многоножке, Многоножка позавидовала Змее, Змея позавидовала Ветру, Ветер позавидовал Глазу, Глаз позавидовал Сердцу.И Чудовище сказало Многоножке:
- Еще чего!- сказала Многоножка.- Ты что, не видело, как плюются? Брызгам, крупным, как жемчуг, и мелким, как туман, и счета нет - но все, смешавшись, падают на землю. Вот и я двигаюсь с помощью своего естественного устройства, а почему так получается - не знаю.
- Мною движет естественное устройство,- ответила Змея.- Разве можно его изменить? Да и что бы я стала делать с ногами?
- Да, это так,- ответил Ветер.- Я с ревом взмываю над Северным морем и с ревом бушую над Южным. Но ткни в меня пальцем - и меня одолеешь, наступи на меня - и меня победишь. И все же я один могу валить огромные деревья и сокрушать большие здания. Ибо из многих неудач творю великую победу. А одержать великую победу может только мудрец.
- Лучше жить, волоча хвост по грязи,- ответили сановники. - Тогда ступайте прочь,- сказал Чжуан-цзы. - Я тоже предпочитаю волочить хвост по грязи!
- Ты же не рыба,- возразил Хуэй-цзы,- откуда тебе известно. в чем ее радость? - Ты же не я,- сказал Чжуан-цзы,- откуда же тебе известно, что я не знаю, в чем радость для рыбы? - Да, я не ты,- сказал Хуэй-цзы,- и, конечно же, тебя не знаю. Но ты-то уж, точно, не рыба и уж никак не можешь знать, в чем ее радость. - Позволь вернуться к началу,- сказал Чжуан-цзы.- Ты ведь сказал так: "Откуда тебе известно, в чем радость для рыбы?" Значит, ты уже знал, что это мне известно,- потому так и спросил. Я же про это узнал, прогуливаясь по мосту над Хао. |
У Чжуан-цзы умерла жена, и Хуэй-цзы пришел ее оплакать. А Чжуан-цзы, сидя на корточках, стучал по глиняной кочерге и распевал песни.
- Нет, ты не прав,- сказал Чжуан-цзы.- Когда она умерла и я остался один - мог ли я не печалиться? Но вот я задумался над ее началом - когда она еще не родилась; не только не родилась - еще не обладала телом; не только телом - но и эфиром-ци. Растворенная в мутном Хаосе, она стала преображаться - и обрела ци; ци преобразилось - и возникло тело; тело преобразилось - и возникла жизнь. А ныне вновь преображение - и смерть. Все следует одно за другим, как времена года: за весною - лето, за осенью - зима. Так зачем же теперь, когда она покоится в Мироздании, провожать ее плачем и воплями? Ведь это значит не понимать велений Судьбы. Вот я и перестал плакать.
- Нет,- ответил Хуацзешу,- чего мне страшиться? Ведь жизнь дается нам взаймы - берем ее в долг и живем. Жизнь - это прах и грязь, а жизнь и смерть - что ночь и день. Мы только что навестили того, кто уже превратился. А теперь превращение коснулось меня самого. Так чего же мне страшиться?
Ночью череп явился ему во сне и сказал:
- Хочу,- сказал Чжуан-цзы. - У мертвых,- сказал череп,- нет ни государя наверху, ни подданных внизу; не знают они и забот, что приносят четыре времени года. Беспечные и вольные, они так вечны, как небо и земля, и даже утехи царей, что восседают, обратясь лицом к югу, не сравнятся с их блаженством.
|
Из главы XIXТот, кто искусен в игре со ставкой на черепицу, волнуется, играя на застежку, и вовсе дуреет, играя на золото. Умение - то же самое, но стоит появиться чему-то ценному - и все внимание уже на внешнем. А сосредоточившись на внешнем, теряешь внимание к внутреннему.Тянь Кайчжи встретился с чжоусским царем Вэй-гуном.
- Я лишь стоял с метлой в руках у его ворот,- ответил Тянь Кайчжи.- Что же я мог услышать от Учителя? - Не отнекивайтесь,- сказал царь,- я хочу это услышать. - Я слышал однажды,- сказал Тянь Кайчжи,- как Учитель сказал:"Тот, кто умеет продлевать жизнь, похож на пастуха - глядит, какая из овец отстает, и подгоняет ее плетью." - А что это значит?- спросил царь. - Был в княжестве Лу,- сказал Тань Кайчжи,- некий Шань Бао. Жил отшельником, пил одну воду, с людьми не общался. Дожил до семидесяти лет, а цвет лица - как у младенца. На свою беду, повстречался с голодным тигром - и тот убил его и сожрал. А еще был некий Чжан И: этот не пропускал ни хором с высокими воротами, ни лачуг с занавесками вместо дверей. Прожил сорок лет - и умер от внутреннего жара. Шань Бао пекся о внутреннем - а тигр сожрал его внешнее. Чжан И заботился о внешнем - а недуг одолел его внутреннее. Ни тот, ни другой не подгонял того, что у него отставало.
- Нет еще,- ответил Цзи Син-цзы,- чванлив, кичится попусту.
Плотник Цин вырезал из дерева колокол. Когда работа была готова, все, кто видел, поражались: казалось это сделали духи или боги. Увидел колокол луский князь и спросил мастера: - Каким искусством ты этого добился? - Я всего лишь ремесленник,- ответил плотник,- какое у меня может быть искусство? А, впрочем, был один секрет. Замыслив выточить колокол, я не решился тратить понопрасну свое ци и должен был поститься сердцем - чтоб обрести покой. После трех дней поста я уже не смел помышлять о почестях или нагоадах, о жалованье и чинах. После пяти - не смел и думать о хвале или хуле, удаче или неудаче. После семи - в оцепенении перестал ощущать собственное тело, забыл о руках и ногах. И не стало для меня ни князя, ни его двора; все что извне волнует душу, исчезло, и все мое умение сосредоточилось на одном. И тогда я отправился в горы и стал присматриваться к природным свойствам деревьев. И только мысленно увидев в наилучшем из стволов уже готовый колокол, я принялся за дело - а иначе не стоило и браться. Так мое естество сочеталось с естеством дерева - потому и работа кажется волшебной. |
Из главы ХХЧжуан-цзы, странствуя в горах, заприметил там большое дерево с густыми ветвями и пышной листвой. Однако дровосек, что остановился возле дерева, его не тронул. Чжуан-цзы спросил о причине.
- Он ничего не стоит,- ответил Линь. - Или с ним меньше хлопот? - С ним много хлопот,- ответил Линь. - Так зачем же тогда, бросив бесценную яшму, вы бежали с младенцем? - Одно связано с выгодой,- ответил Линь Хуэй,- а другое - с естественными узами. То, что связано с выгодой, в беде и несчастье бросают. А то, что связано с естественными узами, в беде и несчастье уносят с собой. Ибо слишком уж разнится то, что бросают, и то, что уносят!
- Запомните это, ученики,- сказал Ян-цзы.- Совершая добрые поступки, избегайте самолюбования - и вас полюбят повсюду, куда ни придете. |
Из главы ХХIЧжуан-цзы встретился с луским царем Ай-гуном, и тот сказал ему:
- В Лу мало конфуцианцев,- сказал Чжуан-цзы. - Да здесь полно людей в конфуцианских одеяниях,- возразил Ай-гун.- Как же можно говорить, что их мало? - Слыхал я,- сказал Чжуан-цзы,- что конфуцианцы носят круглые шапки,- в знак того, что они познали небесное время, и квадратную обувь - в знак того, что им ведома форма земли. А на поясе носят нефритовые подвески на пестрых шнурках - в знак того, что скоры в принятии важных решений. Однако достойные мужи, сведущие в учении, наврядли ходят в таких одеяниях, а те, что носят эти одеяния, наврядли сведущи в учении. Вы, государь, конечно, с этим не согласны. Так почему бы вам не объявить по всему царству: те, кто, не зная учения, ходят в таких одеяниях,- караются смертью. И Чжуан-цзы сказал:
|
ИЗ ГЛАВЫ ХХII Свет спросил у Небытия:
|
ИЗ ГЛАВЫ XXIV Чжуан-цзы был на похоронах. И, проходя мимо могилы Хуэй-цзы, он обернулся к спутникам и сказал так:
- Попробуй сделать это же самое и для меня.
|
ИЗ ГЛАВЫ XXV Бо Цзюй учился у Лао Даня. И как-то сказал ему:
- Оставь,- сказал Лао Дань.- Поднебесная всюду одинакова.
- Начну я с Ци,- сказал Бо Цзюй.- Приду туда, увижу там казненного, уложу его тело на землю, сниму с себя парадную одежду и накрою его. А потом возопив к Небу, стану его оплакивать:"Сын мой! Сын мой! По всей Поднебесной большая резня - и разве ты первый! Вот говорят:"Не будь грабителем! Не будь убийцей!" Но с той поры, как появились слава и позор, люди лишились покоя. С той поры, как начали копить сокровища, начались и тяжбы. И вот нынче делают так, что люди не знают покоя, и копят то, из-за чего ведутся тяжбы. Нужда изнуряет людей, не дает продохнуть - так как же им не дойти до преступлений! Древние государи все удачи относили на счет народа - а в неудачах винили себя, всякую правду относили на счет народа - а в кривде винили себя. Потому-то один человек брал на себя всю вину и, сам себя осуждая, удалялся от дел. А нынче не так. Дела вершат втихомолку - а тех, кто этих дел не знает, объявляют глупцами. Нагромождают трудности - и осуждают тех, кто не решился их преодолеть. Утяжеляют повинности - и наказывают тех, кто с ними не справляется, отсылают окольной дорогой - и карают за опоздание! А люди, зная, что силы у них на исходе, возмещают их убыль притворством. С каждым днем его все больше и больше - да и как же народу и чиновникам не притворяться? Ведь когда не хватает сил - притворяются, когда не хватает знаний - обманывают, когда не хватает богатства - грабят. Так кого же винить за кражи и грабежи?" |
ИЗ ГЛАВЫ XXVI Верша нужна - чтоб поймать рыбу: когда рыба поймана, про вершу забывают. Ловушка нужна, чтоб поймать зайца: когда заяц пойман, про ловушку забывают. Слова нужны - чтоб поймать мысль: когда мысль поймана, про слова забывают. Как бы мне разыскать человека, что забыл про слова,- и поговорить с ним! |
ИЗ ГЛАВЫ XXVIII Когда чуский царь Чжао-Ван лишился своего царства, бежал вслед за ним и мясник Шо. Вернувшись на царство, Чжао-Ван пожелал вознаградить всех, кто не оставил его в беде. Дошла очередь и до мясника.
- Силой заставте его принять награду,- повелел царь. - В том, что великий государь лишился царства,- сказал мясник,- не было моей вины - потому не смею принять от него казнь. А в том, что государь вернулся на царство, не было моей заслуги - потому не смею принять и награды. - Приведите его ко мне,- приказал царь. - По законам чуского царства,- сказал мясник,- предстать перед государем может лишь тот, кто удостоился награды за важные заслуги. У меня же не хватит ума, чтобы уберечь страну, и не хватит храбрости, чтобы пасть в бою с ее врагами. Когда войска царства У вступили в нашу столицу, я убежал от врага, убоявшись бедствий - а не то чтобы намеренно последовал за государем. Ныне же великий государь желает меня принять - да о подобном нарушении законов и договоров в Поднебесеной мне и слышать не доводилось!
- Стать одним из трех высших сановников ... - сказал мясник.- Знаю, что это почетней, чем торговать в мясной лавке. И жалованье в десять тысяч чжунов ... Знаю, что это побольше, чем барыши мясника. Но посмею ли я, кормясь от такого чина и жалованья, навлечь на государя славу безрассудного расточителя?! Уж лучше мне вернуться в мою мясную лавку. Царевич Моу, владетель Чжуншаня, спросил у Чжуан-цзы:
- Чти жизнь,- ответил Чжуан-цзы.- Кто чтит жизнь - презирает корысть. - Знаю,- сказал царевич,- да не могу с собой совладать. - А не можешь с собой совладать - тогда повинуйся желаниям. Душе это не повредит. Ведь если того, кто не может с собой совладать, еще и принуждать не следовать желаниям - нанесешь ему двойную рану. А человек с двойной раной не достигнет долголетия. |
Некогда чаоский царь Вэнь-ван пристрастился к фехтованию. Фехтовальщики осаждали его ворота, и гостило их у него по три тысячи с лишком. Дни и ночи сражались они перед царем: раненых и убитых за год набиралось больше сотни. Царь же был ненасытен в своем увлечении. Так минуло три года. Царство стало клониться к упадку, а другие цари принялись строить козни. Куй, наследник престола, опечаленный этим, созвал приближенных и сказал им:
- Такое под силу только Чжуан-цзы,- сказали приближенные.
- Все это так,- сказал наследник.- Но государь наш допускает к себе одних лишь фехтовальщиков. - Вот и отлично,- сказал Чжуан-цзы.- Я неплохо фехтую. - Так то оно так,- сказал наследник,- а только у всех фехтовальщиков, которых принимает у себя наш государь, волосы взлохмачены, торчат куда попало, шлемы сдвинуты набекрень, завязки на шлемах - из грубого шелка, без всяких узоров, полы одежды повернуты сзади, взгляд злобен, речь косноязычна. А царю как раз такие и нравятся. Если Учитель предстанет перед государем в одеянии ученого, это только погубит все дело. - Тогда позвольте, я изготовлю себе платье фехтовальщика,- сказал Чжуан-цзы. Чжуан-цзы вошел в двери царских покоев не спеша, увидев царя не поклонился. - Чему же ты хочешь меня научить? - спросил царь.- Покажи это прежде наследнику. - Слышал я, - сказал Чжуан-цзы, - что великий государь увлекается фехтованием,- потому и явился к вам. - А хорошо ли ты владеешь мечом? - спросил царь. - Могу через каждый десяток шагов убить по человеку,- ответил Чжуан-цзы,- и через тысячу ли - на мече ни единой царапины. - Да тебе нет равного в Поднебесной!- воскликнул восхищенный царь. - Когда сражаюсь,- сказал Чжуан-цзы,- кажусь уступчивым - но жду удобного момента, отстаю в выпаде - зато опережаю в ударе. Хотел бы с кем нибудь помераться силами. - Вы, Учитель, пока отдохните,- сказал царь. - Ступайте в свои покои и ждите моего повеления. А я прикажу устроить состязание и приглашу вас. И вот царь принялся отбирать фехтовальщиков. За семь дней убитых и раненых набралось более шести десятков. Отобрав пять-шесть человек, царь тут же, перед дворцом, повелел вручить им мечи и послал за Чжуан-цзы. - Сегодня-же испытаем - кто лучше владеет мечом,- сказал царь. - Давно этого жду,- ответил Чжуан-цзы. - Какой длины меч вас устроит?- спросил царь. - Любой сгодится, какой ни дадите,- ответил Чжуан-цзы. - Но у меня есть три меча - пусть государь сам выберет один из них. Позвольте прежде рассказать о них, а уж после испробуем. - Охотно послушаю,- сказал царь. - Первый из них,- сказал Чжуан-цзы,- меч Сына Неба, другой - княжеский меч, а третий - меч простолюдина. - Каков же меч Сына Неба?- спросил царь. И Чжуан-цзы ответил так: - Мечу Сына Неба лезвием служит долина Яньси и горы Шичэн, а острием - гора Тайшань, что в Ци. Цзынь и Вэй - его ребра и грани, Хань и Вэй - рукоять, Сун и Чжоу - кольцо на эфесе. Его портупея - Бохайский залив, подвески на поясе - горы Чаньшань. Варвары служат ножнами ему, четыре сезона - оберткой. Он укрощает пять стихий, распределяет наказанья и награды и разделяет Тьму и Свет, его питают леть и весна, а осень и зима - пускают в ход. Направишь этот меч вперед - никто перед тобой не устоит. Подымешь вверх - ничто не уцелеет наверху. Опустишь вниз - ничто внизу не уцелеет. Взмахнешь мечом - и рядом никого. Вверху рассекает плывущие тучи, внизу сокрушает земные устои. Пусти его в ход - и князей усмиришь, и вся Поднебесная будет твоей. Вот каков меч Сына Неба. - А каков же княжеский меч? - спросил ошеломленный царь. - Лезвие княжеского меча,- сказал Чжуан-цзы, - мужи рассудка и отваги. Его острие - мужи чести и бескорыстия. Его ребра и грани - мужи достойные и благородные. Его рукоять - храбрецы и герои, а кольцо на эфесе - мужи мудрые и преданные. Направишь этот меч вперед - и тут никто перед тобой не устоит. Подымешь вверх - ничто не уцелеет наверху. Опустишь вниз - ничто внизу не уцелеет. Взмахнешь мечом и рядом никого. Вверху - он подобен округлому небу и тем приводит к послушанию три разновидности светил, внизу - подражает квадратной земле, и послушны ему все четыре сезона; посреди согласуются с волей народа и умиротворяет соседей. Пусти его в ход - и будто прогремят раскаты грома, и в четырех пределах все покорны и повинуются велениям государя. Вот каков княжеский меч! - Каков же меч простолюдина?- спросил царь. - Мечом простолюдина,- сказал Чжуан-цзы,- владеют те, у кого волосы взлохмачены, торчат куда попало, шлемы сдвинуты набекрень, завязки на шлемах - из грубого шелка, без всяких узоров, полы одежды подвернуты сзади, взгляд злобен, речь косноязычна. Они сражаются друг с другом перед вами. Вверху - перережут горло и шею, внизу - искромсают печенку и легкие. Таков меч простолюдина, чье искусство ничем не отличается от драк бойцовых петухов. В любой день жизнь его может прерваться - без всякой пользы для государства. Ныне же вы, великий государь, занимая место Сына Неба, увлеклись мечом простолюдина. По моему ничтожному суждению, вам следует им пренебречь. Царь повел Чжуан-цзы в пиршественный зал. Стольник подавал кушанья - но царь не притрагивался к ним, трижды отсылал их дальше. - Успокойтесь, государь,- сказал Чжуан-цзы, - придите в себя: ведь я уже все рассказал о мечах. После этого Вэнь-ван целых три месяца не выходил из дворца. А фехтовальщики - все, кто где был - покончили с собой! |
Из главы ХХХIIЧжу Пимань обучался у Чжили И искусству убивать драконов. Истратил на это тысячу золотых, разорил семью - и за три года овладел мастерством в совершенстве. Да только вот не на чем было показать свое умение! |
Линь Хуэй бросил дрогоценную яшму... - У Чжуан-цзы сказано, что Линь Хуэй бежал из некого царства Цзя, видимо, когда оно подвергалось нападению и разгрому. Под "драгоценной яшмой" имеется в виду кольцо из нефрита - ритуальный знак власти.
Желтый источник - символ "нижнего мира", подземного царства. Восемь оконечностей мира - внешние пределы земного мира, замыкающие его по восьми направляющим - восток, юг, запад, север и промежуточные; расстояние до них древние китайцы исчисляли многими тысячами ли.