о ложны. Программа необходима была наци, чтоб прийти к власти; но власть служит Гитлеру вовсе не для того, чтоб выполнять программу. Задания ставит ему монополистский капитал. Насильственная концентрация всех сил и средств народа в интересах империализма - подлинная историческая миссия фашистской диктатуры, - означает подготовку войны, а эта задача в свою очередь не терпит никакого внутреннего сопротивления и ведет к дальнейшей механической концентрации власти. Фашизм нельзя ни реформировать, ни уволить в отставку. Его можно только опрокинуть. Политическая орбита режима наци упитается в альтернативу: война или революция? Л. Троцкий Принкипо, 10 июня 1933 г. P. S. Близится первая годовщина диктатуры наци. Все тенденции режима успели принять явный и отчетливый характер. "Социалистическая революция", которая рисовалась мелкобуржуазным массам как необходимое дополнение к национальной революции, официально ликвидирована и осуждена. Братство классов нашло свою кульминацию в том, что имущие в особо назначенный правительством день отказываются в пользу неимущих от ор-девра295 и десерта. Борьба с безработицей свелась к тому, что полуголодную порцию делят на две части. Остальное есть задача униформированной статистики. Плановая автаркия является просто новой стадией экономического распада. Чем бессильнее полицейский режим наци в области хозяйства, тем более он вынужден переносить свои усилия в область внешней политики. Это вполне отвечает внутренней динамике германского капитализма, агрессивного насквозь. Внезапный поворот наци в сторону миролюбивых заявлений мог удивить только совершенных простаков. Какой другой метод остается в распоряжении Гитлера, чтобы перенести ответственность за внутренние бедствия на внешних врагов и накопить под прессом диктатуры взрывчатую силу империализма? Эта часть программы, открыто намеченная еще до прихода наци к власти, выполняется сейчас с железной последовательностью на глазах всего мира. Срок новой европейской катасторфы определяется временем, необходмым для вооружения Германии. Дело идет не о месяцах, но и не о десятилетиях. Немногих лет достаточно, чтоб Европа оказалась вновь ввергнута в войну, если Гитлеру не помешают своевременно внутренние силы самой Германии. [Л.Д.Троцкий] 2 ноября 1933 г. Вместо предисловия Наши бельгийские друзья обратились ко мне с просьбой дать предисловие для брошюры, характеризующей политическое положение в Бельгии и задачи пролетариата. Я должен признать, что не имел возможности за последние годы следить изо дня в день за внутренней жизнью Бельгии. Я постараюсь, конечно, восполнить этот пробел. Но сегодня я во всяком случае не счел бы себя вправе высказаться с необходимой конкретностью по поводу актуальных, практических вопросов борьбы бельгийского пролетариата. В этом нет, однако, и надобности. Наши бельгийские товарищи, как показывает настоящая брошюра, умеют без помощи извне определять свой путь. Вместо предисловия я хочу высказать несколько общих соображений о политическом положении Европы и вытекающих отсюда задачах пролетарского авангарда. Сказанное ниже относится и к Бельгии, поскольку общий кризис капитализма, рост фашизма и опасность войны накладывают решающую печать на внутреннюю жизнь всех стран Европы. Победа национал-социализма в Германии привела в других европейских странах к усилению в пролетариате не коммунистических, а демократических тенденций. В особо яркой форме мы видим это на примере Англии и Норвегии. Но тот же процесс происходит несомненно и в ряде других стран. Весьма вероятно, в частности, что социал-демократия Бельгии пройдет в ближайший период через новый политический подъем. Что реформизм является худшим тормозом исторического развития и что социал-демократия обречена на крушение, - это для нас азбука. Но одной азбуки мало. Надо уметь различать конкретные этапы политического процесса. В общем историческом упадке реформизма, как и капитализма, неизбежны периоды временного подъема. Лампа, прежде чем потухнет, вспыхивает всегда очень ярко. Формула: либо фашизм, либо коммунизм - совершенно верна, но лишь в последнем историческом счете. Пагубная политика Коминтерна, поддержанная авторитетом рабочего государства, не только скомпрометировала революционные методы, но и дала возможность социал-демократии, запятнанной преступлениями и изменами, снова поднять над рабочим классом знамя демократии как знамя спасения. Десятки миллионов рабочих до глубины души встревожены опасностью фашизма. Гитлер показал им снова, что значит разгром рабочих организаций и элементарных демократических прав. Сталинцы утверждали в течение последних лет, что между демократией и фашизмом нет разницы, что фашизм и социал-демократия - близнецы. Рабочие всего мира на трагическом опыте Германии убедились в преступной нелепости таких речей. Отсюда дальнейший упадок сталинских партий в условиях исключительно благоприятных для революционного крыла. Отсюда же стремление рабочих держаться за свои массовые организации и за свои демократические права. Благодаря десятилетней преступной политике сталинизированного Коминтерна политическая проблема стоит перед сознанием миллионных рабочих масс не в виде решающей антитезы: диктатура фашизма или диктатура пролетариата, а в виде гораздо более примитивной и расплывчатой альтернативы: фашизм или демократия. Надо брать исходное политическое положение, как оно есть, не делая себе никаких иллюзий. Разумеется, мы всегда остаемся верны себе и своему знамени; мы всегда и при всяких условиях открыто говорим, кто мы, чего хотим, куда идем. Но мы не можем механически навязать массам нашу программу. Опыт сталинцев на этот счет достаточно красноречив. Вместо того, чтобы сцепить свой паровоз с поездом рабочего класса и ускорить его движение вперед, сталинцы пускают свой паровоз с громким свистом навстречу поезду пролетариата, задерживают его движение вперед, а иногда сшибаются с ним, причем от маленького паровоза остается один лом. Результат такой политики налицо: в одних странах пролетариат стал беззащитной жертвой фашизма, в других странах он отброшен назад, на позиции реформизма. О серьезном и длительном возрождении реформизма не может быть, разумеется, и речи. Дело идет, собственно, не о реформизме в широком смысле слова, а об инстинктивном стремлении рабочих охранять свои организации и свои "права". От этих часто оборонительных и консервативных позиций рабочий класс может и должен в процессе борьбы перейти в революционное наступление по всей линии. Наступление должно, в свою очередь, сделать массу восприимчивой к большим революционным задачам и, следовательно, к нашей программе. Но, чтобы достигнуть этого, надо уметь пройти открывающийся ныне период обороны вместе с массой, в ее первых рядах, не растворяясь в ней, но и не отрываясь от нее. Сталинцы (и их жалкие подражатели, брандлерианцы) объявили демократические лозунги под запретом для всех стран мира: для Индии, которая не совершила еще своей освободительной национальной революции; для Испании, где пролетарскому авангарду еще только предстоит найти пути превращения ползучей буржуазной революции в социалистическую; для Германии, где разбитый и распыленный пролетариат лишен всего, что он завоевал за последнее столетие; для Бельгии, пролетариат которой не сводит глаз со своей восточной границы и, подавляя глубокое недоверие в душе, поддерживает партию демократического "пацифизма" (Вандервельде296 и К╟). Голое отрицание демократических лозунгов сталинцы выводят абстрактным путем из общей характеристики нашей эпохи как эпохи империализма и социалистических революций. В такой постановке вопроса нет и грана диалектики! Демократические лозунги и иллюзии не отменяются декретом. Надо, чтобы масса прошла через них и изжила их в опыте боев. Задача авангарда состоит в том, чтобы сцепить свой паровоз с поездом массы. В нынешней оборонительной позиции рабочего класса нужно найти динамические элементы; нужно заставить массу делать выводы из ее собственных демократических посылок; нужно углублять и расширять русло борьбы. И на этом пути количество переходит в качество. Напомним еще раз, что в 1917 году, когда большевики были уже неизмеримо сильнее каждой из нынешних секций Коминтерна, они продолжали требовать скорейшего созыва Учредительного собрания, снижения возрастного ценза, избирательных прав для солдат, выборности чиновников и проч. и проч. Главный лозунг большевиков "Вся власть Советам" означал с апреля до сентября 1917 года: вся власть социал-демократии (меньшевикам и эсерам). Когда реформисты заключили правительственную коалицию с буржуазией, большевики выдвинули лозунг "Долой министров-капиталистов". Это опять означало: рабочие, заставьте меньшевиков и эсеров взять в свои руки всю власть! Политический опыт единственной победоносной пролетарской революции искажен и оболган сталинцами до неузнаваемости. Наша задача и здесь состоит в том, чтобы восстановить факты и сделать необходимые выводы для сегодняшнего дня. Мы, большевики, считаем, что действительным спасением от фашизма и войны является революционное завоевание власти и установление пролетарской диктатуры. Вы, рабочие-социалисты, не согласны встать на этот путь. Вы надеетесь не только спасти завоеванное, но и продвинуться вперед на путях демократии. Хорошо! Пока мы не убедили вас и не привлекли на нашу сторону, мы готовы пройти с вами этот путь до конца. Но мы требуем, чтобы борьбу за демократию вы вели не на словах, а на деле. Все признают - каждый по-своему, - что в нынешних условия необходимо "сильное правительство". Заставьте же вашу партию открыть действительную борьбу за сильное демократическое государство. Для этого надо прежде всего смести вон все остатки феодального государства. Избирательное право надо дать всем мужчинам и женщинам, достигшим 18-ти лет, в том числе и солдатам армии. Полное сосредоточение законодательной и исполнительной власти в одних руках одной палаты! Пусть ваша партия откроет серьезную кампанию под этими лозунгами, пусть поднимет на ноги миллионы рабочих, пусть через натиск масс овладеет властью. Это было бы, во всяком случае, серьезной попыткой борьбы с фашизмом и войной. Мы, большевики, сохранили бы за собой право разъяснять рабочим недостаточность демократических лозунгов; мы не могли бы взять на себя политической ответственности за социал-демократическое правительство, но мы честно помогали бы вам в борьбе за такое правительство; вместе с вами мы отбивали бы все атаки буржуазной реакции. Более того, мы обязались бы перед вами не предпринимать революционных действий, выходящих за пределы демократии (действительной демократии), пока большинство рабочих не стало бы сознательно на сторону революционной диктатуры. Таково должно быть в ближайший период наше отношение к социалистическим и беспартийным рабочим. Заняв вместе с ними исходные позиции демократической обороны, мы должны сразу же придать этой обороне серьезный пролетарский характер. Надо твердо сказать себе: мы не допустим того, что произошло в Германии. Надо, чтобы каждый передовой рабочий насквозь проникся мыслью: не позволить фашизму поднять голову. Надо постепенно и настойчиво окружать рабочие дома, редакции и клубы кольцом пролетарской защиты. Надо столь же настойчиво окружать все очаги фашизма (редакции газет, клубы, фашистские казармы и проч.) кольцом пролетарской блокады. Надо заключать боевые соглашения политических, профессиональных, культурных, спортивных, кооперативных и иных рабочих организаций о совместных действиях по обороне всех учреждений пролетарской демократии. Чем более серьезный и вдумчивый, чем менее крикливый и хвастливый характер будет иметь эта работа, тем скорее она завоюет доверие пролетарских масс, начиная с молодежи, и тем вернее она приведет к победе. Такими представляются мне основные черты действительно марксистской политики в ближайший период. В разных странах Европы эта политика примет, конечно, различную форму в зависимости от национальных обстоятельств. Внимательно следить за изменением обстановки и за сдвигами в сознании масс и выдвигать на каждом новом этапе лозунги, вытекающие из всей обстановки, - в этом и состоит задача революционного руководства! Л. Троцкий 7 ноября 1933 г. [Письмо американским издателям Саймону и Шустеру]297 Саймон и Шустер Вы спрашиваете, какие книги, по моему мнению, заслуживают издания в Америке. Первым делом, хочу назвать молодого французского писателя Мальро...298 Этот роман не хочет быть только произведением словесного мастерства299. Он ставит большие проблемы человеческой судьбы. В300 условиях социального и культурного кризиса, охватившего весь мир, вопросы301, всегда волновавшие человека и большое искусство: жизнь и смерть, любовь и героизм, личность и общество - с новой остротой встают перед творческим сознанием302. Из этого источника только и может обновиться современное искусство, истощившее себя в поисках чисто формальных достижений. Мальро в последнем счете индивидуалист и пессимист. Подобное303 ощущение мира и жизни мне психологически304 чуждо, чтобы не сказать305 враждебно. Но в306 пессимизме Мальро, поднимающемся до отчаяния, заложено героическое начало. Мальро берет своих интерн[ациональных] героев на фоне революции. Театром личных драм является Шанхай 1927 года. Автор близко знает китайскую революцию по собственному опыту. Но в романе нет ни этнографии, ни истории. Это роман человеческих судеб307 и личных страстей, которым революция сообщает308 предельную силу309 напряжения. Индивидуалист и пессимист310 поднимается в конце концов над индивидуализмом311 и пессимизмом. Только большая сверхличная цель, за которую человек готов заплатить ценою своей жизни, придает смысл личному существованию. Таков последний смысл312 романа, чуждого философской дидактичности и остающегося с начала до конца подлинным произведением искусства. [...]313 Именно в Соединенных Штатах, где грозный кризис привычных условий существования безжалостно подкапывает чисто эмпирическое отношение к жизни, роман Мальро должен, мне кажется, найти многочисленных читателей. Л.Троцкий 9 ноября 1933 г. Замечания по поводу декларации "Активно-социалистического фронта314 1. Совершенно не ясно, что должен представлять собой по мысли инициаторов активно-социалистический фронт: постоянный блок существующих рабочих партий или новую партию? По-видимому, это не вполне ясно и самим инициаторам. Если дело идет о новой партии, то какова ее программа, каковы принципы стратегии и тактики? Если дело идет о соглашении существующих партий, то каких именно и на почве каких конкретных задач? Из некоторых мест декларации можно сделать вывод, что дело идет о постоянном соглашении всех существующих рабочих организаций для разрешения всех задач классовой борьбы. Но такой постоянный блок, неизбежно лишающий самостоятельности всех участников, ничем по существу не отличается от партии, хотя бы и "сверхпартийной". Снова возникает вопрос: где же программа? 2. Причину поражения германского пролетариата декларация видит в негодном руководстве. Само по себе это бесспорно, но негодность декларация сводит к недостаточной "активности". Всякая сила характеризуется также и своим направлением. Об этом в декларации ни слова. Активность - по какой линии, во имя каких целей, какими методами? Масса и аппарат, - гласит декларация, - были в Германии превосходны, несостоятельным оказалось только руководство. Это неправильная, чисто механическая постановка вопроса. Аппарат есть группировка людей на основе определенных идей и методов (программа и тактика). Каким образом аппарат мог быть "превосходен", если идеи и методы руководства оказались никуда не годны? Между массой и аппаратом, между аппаратом и руководством не механическая, а диалектическая связь: они воздействуют друг на друга и воспитывают друг друга: при негодном руководстве аппарат не может быть превосходным; при плохом аппарате масса не может быть подготовлена к революционной борьбе. 3. Декларация говорит о "злосчастном расколе" рабочего движения. Здесь опять обнаруживается непонимание значения программы и тактики партии. Раскол есть продукт непримиримости программ. Может ли быть речь о нашем единстве с фашистскими рабочими организациями? Авторы декларации признают, надеемся, что нет. Но разногласие между марксистской и реформистской политикой не менее непримиримо, хотя и располагается в другой плоскости. Вся политика социал-демократии как партии направлена на сохранение, упрочение, лечение, оздоровление капиталистического государства. Политика революционной партии направлена на ниспровержение капиталистического государства. Каким же образом эти две партии могут объединиться? Противоположность программ не исключает, однако, возможности временного единого фронта там, где дело идет об обороне от общего врага, угрожающего непосредственно обеим партиям. Задачи и методы совместных действий должны быть совершенно ясно и точно определены. 4. Совершенно нельзя согласиться с декларацией в отношении той решающей роли, которая отводится психотехнике, заменяющей по существу политику. Единственный пример успешного завоевания власти пролетариатом дала Россия. Между тем большевистская партия руководилась не психотехникой, а марксистскими принципами политики. Декларация много говорит о мужестве, энтузиазме, самопожертвовании, противоставляя их экономическим интересам пролетариата. Противопоставление это совершенно не научно. Энтузиазм масс вызывается не психотехническими приемами, а ясной постановкой революционных задач. При наличии правильной политики технические методы и формы агитации имеют, конечно, свое значение. Но и относительно психотехники декларация не дает сколько-нибудь серьезных новых или ценных указаний. В конце концов все сводится к нескольким символам. Этого мало для побед. Крайне любопытно, что для общего фронта декларация предлагает "три стрелки" и возглас "свобода". Но ведь эта социал-демократическая символика не помешала ни партии, ни железному фронту обнаружить полную свою внутреннюю гнилость. Три стрелки есть сейчас знак политического банкротства. Было бы наивно думать, что под этим знаком пролетарская революция будет собирать свои батальоны. 5. Вместо политической программы действий декларация предлагает "психологическое перемирие" в рабочем классе. Кто нарушит перемирие, кто позволит себе оскорбительные выражения по адресу другого "социалиста", тот будет объявлен предателем. Замечательное решение вопроса! Предателем можно отныне объявлять лишь того, кто невежливо выражается; если же Гильфердинг служит капиталистическим министром финансов или Гжезинский расстреливает рабочих, то их надо называть не предателями, а многоуважаемыми товарищами. 6. Свою психотехнику авторы пытаются обосновать на рефлексологии Павлова315. Что Павлов является гениальным психофизиологом, совершенно бесспорно. Но попытки самого Павлова механически переносить свои выводы в область политики не давали ничего, кроме реакционной путаницы. Подменять законы массовой борьбы законами индивидуальных рефлексов и ставить на место Маркса Павлова никуда не годится. (Позволю себе сослаться на свою полемику против Павлова в этом именно вопросе)316. 7. Величайшая ошибка думать, что социал-демократия и компартия выживут и останутся во главе пролетариата. Исторический опыт и наблюдения величайших учителей пролетариата (Маркса, Энгельса, Ленина) одинаково свидетельствуют о том, что политическая катастрофа, ответственность за которую ложится на революционную партию, убивает данную партию и навсегда сводит ее со сцены. Никакими вспрыскиваниями психотехники нельзя спасти социал-демократию. Нужна новая партия на основах Маркса и Ленина, с учетом всего международного опыта за последние десятилетие. Нужен новый, Четвертый Интернационал! Л. Троцкий 13 ноября 1933 г. Ответы на вопросы Аниты Бреннер317, "New York Times" 1. Я считаю совершенно ложными всякого рода теории, которые пытаются объяснить кризис временными или случайными причинами, вроде последствий войны, националистического поветрия, ложной таможенной или валютной политики и проч. Все эти факты и процессы могут, конечно, обострить кризис, но они сами имеют производный характер. Сама война явилась попыткой (прежде всего со стороны германского капитала) предотвратить надвигающийся грандиозный кризис. Основная причина нынешнего кризиса в том, что производительные силы современного общества вступили в непримиримое противоречие как с частной собственностью на средства производства, так и с национальными границами государств. Производительные силы требуют плановой организации в общеевропейском, а затем и в мировом масштабе. Без этого и до этого возможны и неизбежны, конечно, конъюнктурные колебания; ближайшее же ухудшение конъюнктуры скоро приведет к новому, может быть, еще более болезненному кризису. Вся суть в том, что мы имеем сейчас не просто один из конъюнктурных кризисов нормального капиталистического цикла, нет, мы вступили в социальный кризис капитализма как системы. Все попытки опровергнуть или затушевать этот факт являются безнадежными. 2. Нет318. 3. Нет. 4. Дело идет непосредственно не о "демократии", а о частной собственности на средства производства. Система планового хозяйства несовместима с системой частной собственности. 5. При помощи таких и подобных мер можно, может быть, продолжить конвульсии капиталистической системы, но нельзя вернуть ей жизнеспсобность. 6. Ответ вытекает из сказанного выше. 7. О полном успехе говорить нельзя. Противоречия советского хозяйства еще очень велики и в некоторых отношениях даже обострились. Но только слепой может не видеть грандиозной силы планового метода, опирающегося на национализированную собственность. 8. СССР не есть еще ни коммунистическое, ни социалистическое государство. Это переходная система от капитализма к социализму, причем до социализма остается еще долгий и трудный исторический путь. 9. Практическое доказательство того, что возможна успешная хозяйственная работа без капиталистического класса. 10. Ошибки советского правительства многочисленны. Я их многократно критиковал в печати и затруднился бы здесь выделить самую крупную. Но несмотря на эти ошибки, СССР остается провозвесником новой общественной системы и серьезным фактором мира. 11. Гитлера надо опрокинуть. Этого нельзя сделать без революции. Нужно, чтобы массы оправились от поражения. Нужно, чтобы во главе масс стала новая революционная партия. Все это требует известного времени. 12. Это единственное, что ему остается в смысле "разрешения" внутренних вопросов. Охраняя капитализм, который он обещал разрушить, Гитлер вынужден отвлекать внимание масс от социальных вопросов к национальным и расовым. 13. Безусловно. 14. Большая война (я не говорю о превентивной малой войне) вряд ли возможна в Европе ранее трех-четырех лет, необходимых для полного вооружения Германии. Но зато по истечении этого срока война станет неизбежной. На Дальнем Востоке, где японская военная камарилья совершенно потеряла голову, война возможна в любой час. Я считаю, что сближение между Соединенными Штатами и Советским Союзом должно образумить милитаристов Токио и в этом смысле является фактором мира. 15. Вся история человечества подошла к поворотному пункту, в том числе и история Соединенных Штатов. Впереди предстоят великие потрясения и трудности, может быть, даже временный упадок культуры. Но я не сомневаюсь, что человечество поднимется в конце концов на новую высоту. 16. Поколений. Л. Троцкий 13 ноября 1933 г. Ответы на вопросы Берлина, "Jewish Periodical319, New York Что нужно для успешной борьбы с гитлеризмом? Прежде всего надо понять, что это большая и трудная задача, которой нельзя разрешить одними лишь средствами коммерческого бойкота. Вопрос разрешится внутри Германии. Внутренние противоречия гитлеровского режима велики, но они могут найти два разных выхода: война или революция. В случае войны, которую Гитлер упорно и систематически подготовляет, судьба режима будет связана с судьбой войны. Но всякому мыслящему человеку ясно сейчас, что в новой войне может погибнуть не только фашизм, но и культура Европы. А это была бы слишком дорогая цена! Предотвратить войну может только революционное низвержение режима наци. В этом смысле я и говорю, что вопрос о Гитлере будет решен внутри Германии. В противоположность легкомыленным чиновникам Коминтерна, я не жду скорой революции в Германии. Катастрофа, которая обрушилась на германский пролетариат, слишком грандиозна. Разбиты не только его организации, но и его политические надежды. После таких страшных поражений народные массы нуждаются в значительном сроке, чтобы снова собраться с силами. Одновременно пойдет создание новой пролетарской партии. Вы спрашиваете, не могут ли сохранить свое историческое место социал-демократия и компартия? Нет, не могут. Рабочий класс прощает своим вождям многие ошибки, но он не может простить и не простит чудовищных преступлений социал-демократии и позорного банкротства так называемой компартии. Вся история свидетельствует, что революционная партия, оказавшаяся несостоятельной в большом историческом испытании, сходит со сцены или, по крайней мере, теряет руководящую роль. Немецкий пролетариат будет собирать свои ряды под новым знаменем. Он будет строить новую партию и участвовать в строительстве нового Интернационала. Этим я вовсе не хочу сказать, что вся предшествующая работа социал-демократии и компартии попросту вычеркивается из истории. Миллионы и миллионы рабочих социал-демократов и коммунистов мучительно размышляют сейчас над всем, что произошло, и вырабатывают себе, опираясь на свои старые знания, новый образ мыслей. Эта невидимая подпольная работа происходит на заводах, в тюрьмах и в концентрационных лагерях. Не случайно же три миллиона голосов под небывалым еще в мировой истории политическим террором ответили вчера Гитлеру: нет!320 Число это будет расти. Революционные борцы будут крепнуть и закаляться. Не так быстро, как мы бы хотели, но с железной необходимостью Германия идет навстречу величайшей революции. Чем могут - спрашиваете вы - американские рабочие помочь борьбе немецкого пролетариата с фашизмом? Главная помощь может и должна состоять в борьбе с фашизмом на почве самой Америки. Немцы составляют значительную часть населения Соединенных Штатов. Гитлер хочет превратить их в закваску для американского фашизма. Трудящиеся массы Америки должны с величайшим вниманием следить за этим процессом. Надо, чтобы каждый американский рабочий сказал себе: мы не дадим фашистам поднять голову! Мало сказать - надо сделать. Надо окружить кольцом оборонительных боевых организаций каждый очаг фашистской заразы. Надо беспощадно пресекать в корне каждую попытку фашистов завладеть улицей, разгромить газету или разогнать собрание. Национал-социализм неразрывно связан с погромным антисемитизмом. Для еврейской части населения США вопрос о развитии фашизма в Америке имеет, таким образом, кровное значение. Надеяться на то, что американская "конституция" является сама по себе гарантией против фашизма, было бы чистейшим ребячеством. Пример Италии и особенно Германии должен же чему-нибудь научить взрослых людей. Только массовая борьба против фашизма способна приостановить его развитие. В этом смысле еврейское трудящееся население Америки может ждать действительной защиты только от мощного развития рабочего движения в Соединенных Штатах. [Л.Д.Троцкий] 13 ноября 1933 г. Проект [письма Интернационального Секретариата британской секции Левой оппозиции] Британской секции Дорогие товарищи, Муниципальные выборы в Англии имеют крайне важное симптоматическое значение. Они показывают громадный рост Лейбор парти и упадок влияния, по крайней мере относительного, как НРП, так и компартии. В условиях исключительно благоприятных для революционного крыла Коминтерн не крепнет, а слабеет. Это явление имеет не национальный, а интернациональный характер. Выборы в Норвегии и в Швейцарии обнаруживают ту же тенденцию. Эти факты полностью подтверждают диагноз, поставленный нами после победы фашизма в Германии. Крушение Коминтерна происходит гораздо быстрее, чем крушение партий Второго Интернационала. Это вполне понятно, если принять во внимание, что в Германии оказался скомпрометированным непосредственно революционный выход из положения. Социал-демократия временно получает даже новый прилив сил. В последнем счете эти свежие массы взорвут социал-демократию и создадут основу для построения действительно революционной партии. Но для этого необходима правильная политика левого крыла, начиная с большевиков-ленинцев. Так называемая Британская компартия есть труп. Связывать себя с этим трупом значит обрекать себя на гниение. Эта опасность, насколько мы можем судить, все более угрожает НРП. Вместо того чтобы повернуться лицом к Лейбор парти, НРП повернулась лицом к Коминтерну. Можно, правда, возразить, что НРП совсем недавно еще оторвалась от Лейбор парти и что мы оценивали это как шаг вперед. Совершенно правильно! Мы и сейчас очень далеки, разумеется, от того, чтоб предлагать НРП вернуться в состав Лейбор парти и подчиняться ее дисциплине. Такая политика была бы полной изменой по отношению к революционным задачам, стоящим перед британским пролетариатом. Но совершенно очевидно, что НРП может выполнить серьезную работу лишь в том случае, если она станет рычагом революционного воздействия на массы Лейбор парти и трейд-юнионов. Надо ясно понять, что в нынешних условиях связь НРП с компартией не спасет последнюю, но зато наверняка погубит первую. Руководство Коминтерна абсолютно не поняло и не способно понять урока последних больших событий. Сталинская бюрократия уже и не ставит перед собой по существу больших исторических задач, требующих завоевания большинства пролетариата. В борьбе за свои посты и свое жалование эти чиновники заботятся лишь о том, чтобы кое-как поддержать свое существование, перехватив сотню или тысячу рабочих у НРП. Прямая обязанность большевиков-ленинцев повернуть НРП спиною к Коминтерну и лицом к Лейбор парти. Этого нельзя, однако, достигнуть, не заняв самим ясной и отчетливой позиции в вопросе о компартии. Мы ждем поэтому от вас сообщения о том, какие выводы сделала ваша организация для своей собственной деятельности из последних муниципальных выборов. Интернациональный Секретариат 14 ноября 1933 г. В Интерн[ациональный] Секретариат 15 ноября 1933 [г.] Дорогие товарищи, В письме ко мне, копию которого, как и копию моего ответа, я при сем прилагаю321, тов. Вальхер изображает дело так, будто я единолично, вопреки "коллективному" мнению всех остальных требую, чтобы дискуссионный орган опирался на декларацию четырех. У меня нет, разумеется, ни малейшего желания действовать в этом вопросе, как и в других, от личного моего имени. Вы знаете историю вопроса. По вашему общему желанию я беседовал подробно с тов. Г.322 Я со всей настойчивостью доказывал ему, что немыслимо приступить к изданию без предварительной платформы. Тов. Г. в принципе согласился со мной и готов был (таково мое твердое впечатление) принять декларацию четырех, как основу издания. Он хотел лишь посоветоваться со своими друзьями. Противником декларации четырех выступил, таким образом, не Г., стоявший ранее в стороне от нас, а Вальхер, один из подписавших декларацию четырех. Вся политика Вальхера состоит из такого рода экивоков. Я думаю, что по этому вопросу Секретариат должен вынести свое решение. Совершенно очевидно, что без нас журнал не осуществится, ибо ни Г., ни Вальхер не захотят все же передать журнал Брандлеру-Тальгеймеру. Надо заставить Вальхера сделать выбор между нами и брандлерианцами. Это единственный способ сдвинуть вообще дело с мертвой точки. Нам надо здесь проявить полную твердость, так как уступчивостью мы до сих пор только усиливали колебания Вальхера. Решение вытекает, мне кажется, совершенно ясно из всех обстоятельств дела. а) Интернациональный Секретариат не считает возможным связать себя заранее участием в органе, платформа которого и состав редакции не определены заранее. б) В качестве минимальной платформы И[нтернациональный] С[екретариат] предлагает декларацию четырех. в) Состав редакции должен обеспечить действительное и систематическое проведение этой платформы, что не исключает, разумеется, самых широких рамок для дискуссии. г) Так как издание должно служить подготовке Четвертого Интернационала, то с момента создания устойчивого интернационального центра журнал должен стать его официальным органом. С ком[мунистическим] приветом [Л.Д.Троцкий] Бельгийской секции большевиков-ленинцев Дорогие товарищи! С большим интересом прочитал я No 10 вашего внутреннего бюллетеня, заключающий в себе протокол переговоров с "коммунистами-интернационалистами". Я радовался тому, как правильно ставили наши друзья вопросы. С другой стороны, речи тов. Энно323 (Hennaut) производили на меня самое плачевное впечатление. Он представляет собою, по крайней мере в нынешнем своем состоянии, законченный образец теоретической и политической растерянности. Ни по одному вопросу он не вносит ничего, кроме сомнений, колебаний и опасений. Самое убийственное состояние для человека, который хочет быть революционером! Четыре конгресса Коминтерна? Но в них было "что-то" неправильное, раз результаты получились столь плачевные. Что же именно было неправильно? Энно этого не знает. Он предлагает искать какую-то неведомую ему "ошибку". На самом деле ошибка целиком на стороне самого Энно. Он думает, что судьба Коминтерна определялась не борьбой живых социальных сил, а какой-то первоначальной "ошибкой", которую нужно открыть - точно дело идет о математическом расчете. Почему не пойти дальше и не сказать: три Интернационала исходили из учения Маркса и все три потерпели крушение; надо, следовательно, найти "основную ошибку" у Маркса. Можно пойти еще дальше этого и сказать, что, несмотря на науку, люди продолжают страдать и бедствовать; ясно: в науке заложена какая-то "основная ошибка". Вопрос берется не исторически, не диалектически, а догматически, в духе католической церкви, которая все бедствия человечества объясняет первородным грехом. Теория Суварина в отношении Коминтерна и есть теория первородного греха. А Энно - увы - стал учеником бесплодного схоласта Суварина. По словам того же Энно (т. е. Суварина), наша политическая линия в Германии была ошибочна с начала до конца. Нужна порядочная... смелость, чтоб сделать такое утверждение! В чем же состояла наша ошибка? Не в нашем анализе, не в нашем прогнозе, не в наших директивах, а в том, что мы призывали коммунистов-рабочих давить на свою партию, чтобы заставить ее встать на путь правильной политики. Вместо этого мы должны были бы сказать рабочим: не тратьте усилий, Коминтерн все равно погиб. В то же время Энно считает, что для создания нового Интернационала время не созрело. Что же надо было предложить практически немецким рабочим? Махнуть рукой на старый Интернационал, но и не строить нового. Оставалось отправиться домой спать. Нашу ошибку эти безжизненные педанты видят в том, что мы, не скрывая от рабочих ничего, в то же время не обескураживали их, а старались помочь им извлечь из обстановки все, что можно было из нее извлечь. Каждый вождь стачки поступает таким образом. Иначе он не вождь, а презренный капитулянт! Путь спасения для Энно состоит в открытии "дискуссии" с Сувариным, бордигистами, Урбансом и прочими безнадежными трупами. Как будто эта дискуссия не ведется уже в течение последних лет; как будто она не подверглась проверке событиями; как будто эти события не развели нас в разные стороны; как будто принципиальная дискуссия за столом "конференции" может что-нибудь прибавить к политическому опыту, освещенному долгой теоретической борьбой! Надо посмотреть, говорит Энно, нет ли "чего-нибудь" правильного у Суварина и у всех других "коммунистических" групп и группочек. Сам Энно не решается ясно и точно сказать, что именно он у них нашел правильного. Он рекомендует "искать". Но вся наша работа из дня в день и состоит в том, что мы ищем для каждого вопроса наиболее правильный ответ. У нас выработались свои методы, у нас есть свои ответы, у нас есть своя критика чужих взглядов. Энно не подвергает всей этой огромной коллективной работы своей собственной оценке, он проходит мимо всего того, что нами сделано, и предлагает заняться "поисками" и "дискуссией", как будто мы сегодня только родились на свет. Бесплодная позиция, насквозь пропитанная духом суваринизма! Особенно наивны речи о том, что наше участие в парижской конференции, где мы "сидели за одним столом" с пюпистами и проч., представляет собой "оппортунистическую ошибку". Критерием Энно является, таким образом, не единство марксистских принципов, а... единство стола! Он ни словом не говорит о содержании нашей Декларации и о нашей резолюции, которая собрала четыре подписи. Он забывает или не умеет понять, что мы сохранили полную независимость действий и полную свободу критики по отношению к нашим союзникам. То обстоятельство, что САП и ОСП голосовали за бессодержательную и потому насквозь фальшивую резолюцию семи, показывает, конечно, что наши союзники не достигли необходимой марксистской ясности. Но ведь мы первые указали на этот факт открыто в печати и - совместной работой, как и критикой - поможем нашим союзникам достигнуть необходимой ясности. Доводы Энно против борьбы за Четвертый Интернационал не менее ошибочны и безжизненны, чем все остальные его рассуждения. "Для создания Третьего Интернационала, - говорит он, - понадобилась война и русская революция". Многие повторяют эту формулу, не вдумываясь в ее содержание. Война не облегчила, а наоборот, чудовищно затруднила революционную работу, особенно интернационального характера. Все скептики a'la324 Энно считали поэтому "несвоевременным" и даже "бессмысленным" лозунг Третьего Интернационала во время войны. Сейчас фашизм играет до известной степени ту роль, какую в 1914-1918 гг. играла война, тем более, что фашизм подготовляет новую войну. Но - говорит Энно - для создания Коминтерна понадобилась еще и русская революция. Замечательное откровение! А разве русская революция упала с неба? Для пролетарской победы в Октябре нужна была партия большевиков, проникнутая не духом Сталина-Каменева (март 1917 года)325, а духом Ленина. Другими словами, нужно было, чтобы Ленин в самом начале войны, в самых трудных и неблагоприятных условиях открыл борьбу за Третий Интернационал, не считаясь со скептиками, нытиками и путаниками. Создание Коммунистического Интернационала произошло не на Первом конгрессе 1919 года (это чисто формальный акт), а в процессе предшествующей подготовительной работы, под открытым знаменем Третьего Интернационала. Из этой исторической аналогии выводы для нашей нынешней работы вытекают сами собой. Этим письмом я ни в малейшей степени не собираюсь вторгаться в ваши переговоры. Если группа Энно или часть ее примкнет к нашей секции, я буду только радоваться. Но в корне ложна мысль Энно, будто условием дальнейших успехов является объединение всех оппозиционных осколков Третьего Интернационала. Эти осколки надо взвешивать и оценивать не по их имени и не по их претензиям, а по их действительному теоретическому и политическому содержанию. У кого есть что сказать, тот не дожидается неведомой всеобщей конференции, а излагает свои мысли в виде программы, тезисов, статей и речей. Кто апеллирует к будущей спасительной конференции, которая должна "что-то" найти, "что-то" открыть, тот показывает лишь, что у него никаких мыслей нет. Я не сомневаюсь, что это для вас так же ясно, как и для меня. С горячим пожеланием успеха Г. Гуров 16 ноября 1933 г. Послесловие к французскому изданию книги "Моя жизнь"326 Эта книга была написана около четырех лет назад. С того времени немало воды утекло. Необходимо посвятить хоть несколько строк последнему периоду моей жизни. Четыре с половиной года моей третьей эмиграции, до последнего переселения во Францию, протекли в Турции, на острове Принкипо. Это были годы теоретической и литературной работы, главным образом над историей русской революции. Связь с друзьями по родине оказалась, разумеется, нарушенной, хотя далеко не в такой степени, как хотели и надеялись вожди правящей фракции. Для достижения полной моей изоляции в Турции они не останавливались ни перед каким средствами. Блюмкин, убивший в 1918 году германского посла Мирбаха и ставший впоследствии одним из работников моего военного серетариата, посетил меня тайно в Константинополе с целью наладить доставку в СССР издаваемого мною "Бюллетеня оппозиции". По возвращении в Москву он имел неосторожность или несчастье довериться лицу, которое выдало его. Блюмкин был расстрелян. Это не единственная жертва. 11 января 1933 г. я отправил из Турции Центральному комитету партии письмо327, из которого привожу здесь несколько строк: "Я считаю необходимым сообщить вам, как и почему моя дочь покончила самубийством. В конце 1930 года вы, по моей просьбе, разрешили моей туберкулезной дочери Зинаиде Волковой временно выехать в Турцию для лечения. Я тогда не предполагал, что за этим либерализмом скрывается задняя мысль. В январе 1931 года дочь моя прибыла сюда с пневмотораксом на обоих легких. После ее десятимесячного пребывания в Турции удалось - при постоянном сопротивлении советских заграничных представительств - добиться для нее разрешения выехать на лечение в Германию. Больная поправлялась и мечтала о том, чтобы вместе с мальчиком вернуться в СССР, где у нее остались ее девочка и муж, которого Сталин держит в ссылке, как большевика-ленинца. 20 февраля 1932 года вы опубликовали декрет, которым не только я, моя жена и наш сын, но также и дочь моя, Зинаида Волкова, лишались прав гражданства СССР. За границей, куда вы отпустили ее с советским паспортом, моя дочь только лечилась. Она не принимала и по состоянию здоровья не могла принимать никакого участия в политической борьбе. Лишение ее гражданства было голым и бессмысленным актом мести по отношению ко мне. Для нее же лично этот акт означал разрыв с маленькой дочерью, мужем, всеми друзьями, всей привычной жизнью. Ее психика, и без того потрясенная - сперва смертью младшей сестры, затем собственной болезнью - потерпела новый удар, тем более тяжкий, что совершенно неожиданный и решительно ничем с ее стороны не вызванный. Врачи-психиатры заявили единодушно, что только скорейшее возвращение в обычные условия, к семье, к труду могут спасти ее. Но именно эту возможность спасения отнимал ваш декрет от февраля 1932 года. Удар оказался для больной невыносимым. 5 января она отравила себя газом. Ей было 32 года. В 1928 году моя младшая дочь, Нина, мужа которой Сталин заключил в изолятор и держит там уже в течение пяти лет, слегла вскоре после моей высылки в Алма-Ату, в больницу. У нее обнаружилась скоротечная чахотка. Чисто личное письмо ее ко мне без малейшего отношения к политике вы продержали свыше 70 дней, так что мой ответ уже не застал ее в живых. Она скончалась 28 лет... Я ограничиваюсь этим сообщением, без дальнейших выводов. Для выводов время наступит. Их сделает возрожденная партия." Несмотря на все преимущества Турции как места ссылки изоляция в более широком смысле все же не удалась. Сосланных и заточенных русских друзей заменили иностранные, не менее верные. Из разных стран приезжали на Принкипо молодые товарищи, чтобы провести в нашей семье несколько месяцев, иногда год и более. Среди них были французы, немцы, чехословаки, англичане, американцы, китайцы, индусы. Новые личные связи и дружба, облегчавшие наше существование на маленьком острове, явились частным выражением новой политической группировки в рабочем движении. Русская левая оппозиция получила постепенно международный характер. Возникли десятки национальных секций и изданий. Выросла большая литература на всех языках цивилизованного человечества. К тому моменту, как пишутся эти строки, движение левой оппозиции окончательно порвало с Коминтерном и выдвинуло задачу подготовки нового, Четвертого Интернационала... Здесь скептик неизбежно прервет меня. - Сколько лет вы принадлежали ко Второму Интернационалу? - С 1897 по 1914 год, следовательно, свыше 17-ти лет. - А затем? - Затем разрыв со Вторым Интернационалом в самом начале войны и около пяти лет борьбы за новый Интернационал, учрежденный в 1918 году. - К Третьему Интернационалу вы принадлежали, следовательно 14 лет? - Примерно так. - Теперь собираетесь строить Четвертый? Не похоже ли это на верчение белки в колесе? - Нет, не похоже. Все развитие человечества идет не по прямой, а по сложной кривой, ибо путь определяется не циркулем и линейкой, а борьбой живых сил, которые тянут в разные стороны. Историческая орбита рабочего класса не составляет исключения. За каждый большой успех пролетариат, единственно прогрессивный класс современного человечества, платит ценою новых поражений, разочарований и отступлений. Второй Интернационал выполнил в свое время большую воспитательную работу. Но он погубил себя ограниченным духом национализма и реформизма. Когда капитализм из эпохи подъема вошел в эпоху стагнации, из-под политики реформ оказалась вырвана почва. С другой стороны, национальные границы стали тесны для хозяйственного развития: социал-патриотизм получил насквозь реакционный характер. На смену Второму Интернационалу пришел Третий. Октябрьская революция была его историческим крещением. Но и революция есть глубоко противоречивый процесс, этапы которого обусловлены обстоятельствами времени и места. Из революции вышел новый правящий слой, который защищает и в то же время искажает созданную революцией общественную систему при помощи мер самого близорукого, ограниченного и консервативного бюрократизма. Авторитетом Октябрьской революции советская бюрократия подчинила себе Коммунистический Интернационал, обезличила и обессилила его. За последние годы он не принес пролетариату ничего, кроме удушающего полицейского режима, убийственных ошибок и тяжких поражений. В результате он вопреки своей воле помог временному возрождению осужденных историей социал-демократических партий. Неистово борясь против них на словах и уступая им поле не деле, он открыл ворота небывалой в истории реакции. Победа немецкого фашизма обусловлена комбинированными капитуляциями Второго и Третьего Интернационалов. Такие преступления не прощаются. Партии, виновные в политической катастрофе, обречены на слом. Из нынешней страшной реакции пролетариат раньше или позже снова выйдет на революционную дорогу. Но он будет собирать свои фаланги под новым знаменем. В этом исторический смысл подготовки Четвертого Интернационала. Пусть господа скептики злорадствуют и издеваются. История не делается скептиками. Во всяком случае, не для скептиков написана эта книга. [Л.Д.Троцкий] 16 ноября 1933 г. Интернациональному Секретариату Дорогие товарищи, Посылаю вам проект письма ко всем партиям и рабочим организациям по поводу единого фронта против фашизма328. Я избегаю выражения "единый фронт" как слишком скомпрометированного разными толкованиями. Прежде всего нам необходимо сговориться в своей собственной среде и с союзниками. Сделать это надо без всякой огласки. Когда предварительное соглашение будет достигнуто, письмо надо выпустить от какой-либо "нейтральной" организации, пожалуй, лучше всего от НАС329. При такой инициативе можно собрать во Франции некоторое количество синдикальных подписей. После этого могут начать присоединяться партии и другие организации. Если вы согласны с планом, перешлите предложение Снивлиту, чтобы выяснить прежде всего, можно ли надеяться на подпись НАСа. Важность этого дела не требует пояснений. Мы таким путем подвергнем новому испытанию НРП в Англии, шведов, организацию Шафхаузен и пр. Нужно только, чтобы дело не исходило официально от нас. Мы появимся на сцену на следующей стадии. [Л.Д.Троцкий] 22 ноября 1933 г. [Письмо В.Буриану]330 22 ноября 1933 г. Дорогой тов[арищ] Буриан, В отношении чешского издания моей "Истории" я повинен в непростительной путанице. Распоряжение всеми иностранными изданиями моей "Истории" я передал в свое время издательству Пфемферта в Берлине, когторое прекрасно справилось со своей задачей. Пфемферт вел давно уже переговоры и с чешскими издательствами. Но все это происходило в столь давние времена и, главное, отделено от сегодняшнего дня такими грандиозными событиями, что я, признаться, совершенно забыл обо всех этих обстоятельствах и в суматохе, в числе многих других писем, подписал полномочие для вас. Разумеется, у меня нет и не может быть ни малейшего мотива сожалеть об этом, поскольку дело идет лично о вас. Но я совершил явную, хотя и несознательную нелояльность по отношению к тов. Пфемферту. Как исправить дело? Положение облегчается тем, что в обоих случаях дело идет, по-видимому, об одном и том же издателе Войовом. Разумеется, издательство должно принять ваш перевод, который должен быть оплачен в первую голову. Но договор должерн быть подписан Пфемфертом, если это еще не поздно. Очень, очень прошу вас достигуть на этот счет необходимого согласования с Александрой Ильиничной Пфемферт. Крепко жму руку. [Л.Д.Троцкий] Чего хочет Гитлер? Гитлер хочет мира. Его речи и интервью на эту тему построены по не новой схеме: война не способна разрешить ни одного вопроса, война грозит истреблением лучших рас, война несет с собой гибель культуры. Классическая аргументация пацифизма, насчитывающая не одну сотню лет! Тем утешительнее, если рейхсканцлеру удалось уже убедить кое-каких иностранных журналистов в своей безусловной искренности. Правда, другой пацифист, в искренности которого во всяком случае не может быть сомнения, Карл Осецкий331, мог бы спросить, почему, собственно, он продолжает пребывать в концентрационном лагере, если его основную тему старательно, хотя и не очень талантливо, развивает нынешний глава правительства? Но Осецкий для того и изолирован, чтобы не задавать неудобных вопросов. Убедительность доводов Гитлера - в их массивности. Все министры, все ораторы, все газеты клянутся в том, что Третья Империя призвана осуществить братство народов. Если национал-социалистическая Германия сплошь обучится владеть оружием, то только для того, чтобы закалить свою ненависть к нему. Даже фон Папен, который еще только 13 мая нынешнего года проповедовал, что истинному немцу полагается умирать молодым на поле брани, а не от старческого склероза, не устает ныне повторять, что нет ничего достойнее, как мирно испустить дух среди внуков и правнуков. Народы Европы страстно хотят сохранения мира. Неудивительно, если они пытаются с надеждой прислушиваться к массивной аргументации Берлина. Преодолеть сомнения, однако, не легко. Многие спрашивают: а как же быть, например, с автобиографией Гитлера332, которая целиком построена на идее непримиримости интересов Германии и Франции? Успокоительное объяснение гласит: автобиография писалась в тюрьме, когда нервы автора были не в порядке, и лишь по явной оплошности министра пропаганды333 эта неуравновешенная книга продолжает служить основой национального воспитания до сего дня. После того как вопрос о "равноправии" будет разрешен в пользу Третьей Империи, Гитлер подготовит к печати новое, более удовлетворительное издание. Если книга называлась до сих пор "Моя борьба", причем главным объектом "моей борьбы" был Версальский договор, то в будущем автобиография будет называться, очевидно, "мой мир" и к ней будет приложена экспертиза национал-социалистических врачей в том, что нервы Гитлера в полном порядке. А Лейпцигский процесс334 показывает, что судебно-медицинская экспертиза наци имеет право на неограниченное доверие. Если бы на свете существовали только искренность и миролюбие, то жизнь была бы, вероятно, сплошной отрадой. К несчастью, рядом с этими добродетелями живут еще глупость и доверчивость. И читая ежедневно мировую прессу, подчас говоришь себе, что перевес как-будто начинает склоняться в сторону доверчивой глупости. Кому придется за нее расплачиваться? Автор этих строк уже попытался однажды привлечь внимание читателей к замечательному политическому документу, именно к "Открытому письму" Гитлера рейхсканцлеру фон Папену335. К сожалению, наш слабый голос явно не дошел по назначению. "Открытое письмо" не стало, как мы того желали, настольной книгой каждой редакции и дипломатической канцелярии. А между тем оно этого вполне заслуживает. Опубликованные недавно секретные документы немецкой пропаганды тоже очень поучительны, нет спора. Но они имеют неудобства секретности. Всегда можно заподозрить подделку. "Открытое письмо" не секретный документ. Это брошюра, официально выпущенная партией наци 16 октября 1932 года, за три месяца до прихода Гитлера к власти. Его нервная система успела к тому времени, надо думать, вполне восстановиться после испытаний 1923 года. Гитлер уже чувствовал себя почти у руля. Ему оставалось еще только свалить последнее препятствие. Правящие классы смотрели на него с надеждой, но не без боязни. Больше всего они опасались авантюр "романтического" шовинизма. Цель "Открытого письма" состояла в том, чтобы заверить верхи имущих классов, бюрократию, генералитет, ближайшее окружение Гинденбурга, что он, Гитлер, в противовес легкомысленному реваншарду Папену, будет идти к своей цели с величайшей осторожностью. "Открытое письмо" заключало в себе законченную систему внешней политики, которая только сейчас получает все свое значение. Выход Германии из Лиги Наций был встречен во всем мире как неожиданная и неразумная импровизация; между тем в "Открытом письме" совершенно точно указано, почему Германия должна будет покинуть Женеву и как надо будет обставить этот разрыв. Исключительная ценность письма состоит в том, что Гитлер, еще вынужденный в те дни бороться и полемизировать, неосторожно обнажил секретные пружины своей будущей внешней политики. Исходная позиция письма та же, что и в автобиографии: интересы Германии и Франции совершенно непримиримы; Франция не может добровольно согласиться на изменение соотношения сил в пользу Германии; Германия не может добиться "равноправия" путем дискуссий на международных конференциях, чтобы международная дипломатия признала право Германии на вооружение, надо, чтобы немцы предварительно вооружились. Но именно поэтому нельзя, подобно Папену, требовать вслух вооружения Германии. Это лозунг "народного движения", но ни в каком случае не дипломатии. Ответственное правительство, - т. е. правительство Гитлера, а не Папена, - должно требовать только разоружения Франции. А так как Франция ни в каком случае не сможет на это пойти, то Германия должна будет покинуть Лигу Наций, чтобы тем самым развязать себе руки. Для войны? Нет. Германия пока еще слишком слаба, чтоб правительство ее могло говорить в ближайшее время другим языком, кроме языка пацифизма. Ссылаясь на "опасность", грозящую ей с востока, и используя антагонизмы между государствами Запада, Германия должна воссоздавать базу своего милитаризма постепенно, переходя от общего к частному и специальному. Для этой работы нужен национальный заговор молчания: Осецких прежде всего под замок! Ответственное правительство само должно взять в руки инструмент пацифизма. Таким путем удастся в течение нескольких лет подготовить коренное изменение в соотношении сил. После этого можно будет от "моего мира" снова перейти к "моей борьбе" и даже к "моей войне". Таков план Гитлера. Этот план вытекает из всей обстановки как международной, так и внутренней. Гитлер сам позаботился дать человечеству ключ - или, употребляя более подходящее выражение, отмычку - к своей будущей международной политике. При всем уважении к свидетельским показаниям двух растроганных журналистов, мы предпочитаем опираться на показание самого Гитлера, подкрепленное внушительной системой прямых и косвенных улик. Из фактов, даже незыблемо установленных, можно делать разные практические выводы. На политику Гитлера можно ответить по-разному. В задачу настоящей статьи меньше всего входит намерение давать вершителям судеб Европы какие бы то ни было советы: они, вероятно, сами знают, что им нужно делать. Но предпосылкой реалистической политики, каковы бы ни были ее цели и методы, является ясное понимание обстановки и ее движущих сил. Надо видеть то, что есть. Гитлер покинул Женеву не в порядке нервной импровизации, в точном соответствии с холодно взвешенным планом. Гитлер обеспечил себе "национальный" заговор молчания. Он ведет работу в направлении радикального изменения соотношения военных сил. Именно сейчас, когда эта работа уже начата, но еще далеко не дала решающих результатов, Гитлеру необходима величайшая осторожность на европейской арене. Никого не пугать, никого не раздражать, наоборот, широко раскрывать объятия. Гитлер готов все заборы военных заводов оклеить пацифистскими речами и пактами о ненападении. Париж стоит мессы336! Если нужна ясная, простая, не дипломатическая формула пацифического наступления германского правительства, то она такова: на ближайшие два-три года Гитлеру необходимо во что бы то ни стало, какою угодно ценой избежать превентивной войны со стороны своих противников. В этих пределах его пацифизм вполне искренен. Но только в этих пределах. Л. Троцкий 23 ноября 1933 г. Политический процесс без политической оси Процесс о поджоге рейхстага подвигается к развязке. Какое решение будет указано судьям сверху? Положение правительства не легкое. Если искать политических прецедентов, то естественнее всего остановиться на деле Дрейфуса во Франции, процессе Бейлиса337 в царской России. Благодаря закрытым дверям военного суда, капитана Дрейфуса, несмотря на отсутствие доказательств, удалось отправить на Чертов остров. В процессе Бейлиса, шедшем при открытых дверях и при активном участии прессы, власти оказались бессильны добиться обвинения случайного еврейского приказчика в убийстве христианского мальчика. Но суд вынес решение в том смысле, что убийство могло быть произведено с ритуальными целями. Не окажется ли Гитлер вынужден вдохновиться классическим постановлением киевской юстиции? За невозможностью хоть чем-нибудь подкрепить обвинение против случайно захваченных коммунистов лейпцигский суд может объявить доказанным, что преступление совершено коммунистической партией через нераскрытых преступников. Конечно, Гитлеру очень хотелось бы повесить Димитрова. Но правительству, которое спекло свои каштаны в пламени рейхстага, важнее всего доказать, что пожар был делом коммунистов, если не этих, то других. Такова задача. Однако именно в своем политическом аспекте лейпцигский процесс слабее всего. Обвинение не только фальшиво юридически, но и абсурдно политически. С какой целью коммунистическая партия подожгла рейхстаг? Официальный ответ гласит: она подала сигнал к восстанию. От многократного употребления эта формула как бы приобрела подобие содержания. На самом деле она пуста. Сигнал только в том случае является сигналом, если смысл его ясен тем, для которых сигнал предназначен. Так, во время Октябрьского восстания в Петрограде руководителями условлено было заранее, что крейсер "Аврора" даст холостой выстрел, когда на шпице Петропавловской крепости появится красный фонарь. Если Зимний дворец не сдастся в ответ на холостой выстрел, то откроет боевую стрельбу артиллерия Петропавловской крепости. Красный фонарь был сигналом для артиллеристов "Авроры", холостой выстрел "Авроры" - для артиллеристов крепости. Здесь сигнализация имела совершенно определенное техническое назначение, понятное тем, для кого она предназначалась. Из самого существа дела ясно, что подача сигнала должна быть как можно более проста, технически легко осуществима. Орудие сигнала должно быть тут же, под рукой руководителей. Одно дело - фонарь, другое дело - поджог рейхстага. Мыслимо ли рассчитывать на то, что удастся в любой момент, когда это понадобится, поджечь рейхстаг и что пожар не будет тут же потушен, а успеет развиться? Подобное предприятие связано с слишком большим числом неизвестных, чтобы его можно было избрать в качестве простого "сигнала"! Допустим, однако, что по причинам, которые нам не приходят в голову и которых никто до сих пор даже не пытался объяснить, коммунистическое командование решило гигантским костром в центре столицы возвестить час наступления. Чтобы достигнуть поставленной себе цели, центральный штаб должен был, во всяком случае, заранее предписать районным штабам немедленно выступить на улицу с оружием в руках, как только купол рейхстага окажется охвачен пламенем. В тайну поджога должны были быть заранее посвящены очень многие лица. Да и вообще, столь могучая сигнализация, как горящее здание парламента, могла быть рассчитана не на единицы, - для них достаточно телефона, - а на тысячи, если не на десятки и сотни тысяч. Каким же образом эта важнейшая сторона дела полностью потонула в судебном мраке? Из рядов коммунистической партии десятки тысяч успели со времени пожара перебежать к наци, спасаясь от террора. Такие перебежчики фигурировали и на процессе в качестве главных свидетелей обвинения. В некоторых концентрационных лагерях большинство заключенных голосовало за Гитлера. Если среди "раскаявшихся" не нашлось не только сотен и тысяч, но даже единиц, чтобы раскрыть перед судом тайну сигнала, то это неопровержимо свидетельствует о том, что такой тайны не было. Вывод ясен: сигнал, о котором никто не знает, не есть сигнал. Горящий купол рейхстага ничего не возвещал и ни к чему не призывал. Но, может быть, дело шло не о техническом, а так сказать о "моральном" сигнале? Задача поджигателей, скажет прокурор, состояла в том, чтобы дерзким боевым актом поднять настроение масс и толкнуть их на путь восстания. Другими словами, поджог был не сигналом в собственном смысле слова, а актом революционного терроризма. Однако и эта версия не выдерживает дуновения критики. Если бы дело еще шло о штабе наци или, скажем, о полицейской префектуре, поджог здания мог бы иметь подобие политического смысла при условии, разумеется, если бы он сопровождался другими заранее обеспеченными наступательными действиями. Но пожар рейхстага, как "нейтрального" здания, открытого всем партиям, решительно ничего не мог сказать массам. Огонь мог ведь возникнуть и по случайным причинам. Каким образом и почему зарево над куполом парламента должно было вызвать у масс самопроизвольную ассоциацию о немедленном восстании? Подготовляя то или другое покушение, террористическая партия, как, например, русские социалисты-революционеры в эпоху царизма, больше всего озабочена тем, чтоб сделать свой удар наиболее ясным и притягательным для народных масс. Уже до террористического акта партия выпускала воззвания, в которых стремилась сосредоточить ненависть населения на данном лице или учреждении. Самый акт сопровождался изданием прокламаций, разъясняющих его революционный смысл. Ни одного из этих необходимых условий политического террора мы не находим в конце февраля в Берлине. Коммунисты занимались в те дни агитацией в пользу выборов в рейхстаг, а никак не в пользу сожжения рейхстага. Ни в ночь пожара, ни после того не появилось в Германии ни одной прокламации, которая объясняла бы массам смысл загадочного события. Не мудрено, если кроме Геринга и его агентов, никто не истолковал пожар в качестве сигнала к восстанию. Игнорируя самую суть политического террора, прокурор утверждает, что коммунистическая партия, как и все вообще преступники, естественно стремится скрыть свое участие в преступлении. С таким же успехом можно было бы сказать, что Герострат338, вознамеревшись прославить себя сожжением храма в Эфесе, пытался в то же время скрыть свое имя, чтобы не нести ответственности за поджог. Раз нет организации, берущей на себя открыто ответственность за акт разрушения, объясняющей его смысл и призывающий массы к действию, остается только обгоревший зал заседаний, но исчезает политический акт. Не по разуму усердная прокуратура выдергивает из политического процесса его политическую ось. Штаб восстания так же мало может подать народным массам анонимный сигнал к восстанию, как не может правительство анонимно объявить войну. С другой стороны, революционная партия, которая выходит на улицу, чтобы с оружием в руках опрокинуть существующий строй, не побоится взять на себя ответственность за сожженные пюпитры и ковры, если это нужно по ходу восстания. Здесь открывается естественный переход к личному составу "поджигателей". Их пять: безработный голландец339, председатель коммунистической фракции рейхстага340 и три болгарских коммуниста341. Прежде всего навязывается вопрос: почему сигнал к восстанию немецких рабочих дали четыре иностранца? Свидетель обвинения пытался дать объяснение этой загадке: выдвинув вперед иностранцев, коммунистическая партия хотела таким образом "отвлечь внимание". Мы возвращаемся к тому же абсурду: партия, которая должна была в целях восстания сосредоточить на себе внимание масс, занималась тем, что "отводила от себя внимание". Но если задача состояла в том, чтобы, совершив политически анонимный и потому бесцельный поджог, скрыть свое участие в нем, то зачем и почему в деле оказался замешан председатель коммунистической фракции, т. е. наиболее видный и ответственный представитель партии в стенах рейхстага, - притом не в качестве одного из политических руководителей террора, а в качестве прямого поджигателя? Еще более поразительным, если возможно, является участие в поджоге Димитрова, старого революционера, который был генеральным секретарем болгарских профессиональных союзов уже в 1910 году, когда автор этих строк впервые встретился с ним в Софии. Димитров, по его заявлению на суде, поселился в Берлине, чтобы с бльшим удобством заниматься болгарскими делами и именно поэтому избегал какого бы то ни было касательства к деятельности германской партии. Даже у врагов нет основания сомневаться в его словах. Не трудно понять, что ответственный политик, направлявший из Берлина работу своей партии в Болгарии, не стал бы подвергать себя риску ареста и высылки из-за второстепенного участия в немецких делах. Для Болгарии Димитров был единственным, для Германии он мог быть лишь одним из многих. Но если даже оставить в стороне это неопровержимое само по себе соображение, остается вопрос: неужели же немецкая коммунистическая партия не могла найти в помощники Люббе никого, кроме члена президиума Коммунистического Интернационала? Участие Димитрова было бы, может быть, еще объяснимым, если бы целью ставилось не "отвлечь внимание от партии", а, наоборот, показать, что пожар есть дело всего Коммунистического Интернационала в целом. А так как Димитров, как и два других болгарина, прибыли в Германию из Москвы, то их участие в поджоге рейхстага должно было заодно уж обнаружить перед всем миром руку Советов. Если такая демонстрация кому-либо и нужна была, то во всяком случае не германским коммунистам и не Москве. Почему же выбор пал на Димитрова? И чей это выбор? Надо признать, что с точки зрения политических целей процесса это самый несчастный из всех возможных выборов. В руках организаторов судебного процесса имелись совершенно исключительные средства инсценировки: неограниченное число свидетелей обвинения, готовых показать все, что им прикажут; панический страх потенциальных свидетелей защиты; полное отсутствие критики со стороны печати; полное подчинение полиции, прокуратуры, судей и даже адвокатуры директивам власти. Казалось бы, при таких условиях успех любого обвинения обеспечен заранее. И, однако же, вопрос вошел в свою третью, "политическую" стадию как заведомо проигранное Гитлером дело. Разгадка очень проста: коммунистическая партия Германии не шла к восстанию. Она потерпела крушение не в бою, как Парижская Коммуна в 1871 году342, как русский пролетариат в 1905 году, - она оказалась неспособной к бою. Если не считать чисто символического призыва ко "всеобщей стачке", печатного клочка бумаги, на который не откликнулся ни один человек, компартия была и осталась пассивным объектом в трагических событиях, изменивших лицо Германии. Кто еще сомневается в этом, пусть прочтет письмо Марии Реезе343, популярной коммунистической депутатки рейхстага: она порвала со своей партией именно потому, что та оказалась бессильной не только на наступление, но и на оборону, ничего не предвидела, ничего не подготовила и не имела ни возможности, ни повода подавать массам революционные сигналы. Если бы на месте этой партии была другая, способная к обороне, она могла бы выбрать разные пути и методы борьбы, но никакой из них не вел бы через поджог рейхстага. Если бы революционная партия решила, вопреки всем доводам политического смысла, поджечь рейхстаг, она не привлекла бы к этому делу таинственного голландского безработного, с которым трудно объясниться и на которого нельзя положиться; председателя парламентской фракции, всегда находящегося на виду у всех; члена президиума Коммунистического Интернационала, олицетворяющего "Москву" и двух молодых болгар, не знающих немецкого языка. Наконец, если бы коммунистическая партия подожгла рейхстаг через посредство такой фантастической группы поджигателей, она должна была бы по крайней мере объяснить рабочим политический смысл поджога. Никакие свидетельские показания, никакие "улики", никакая брань Геринга не способны помочь внутренней политической несостоятельности обвинения. Пусть прокурор с бесстыдством, которое его отличает в этом бесстыдном процессе, утверждает: это было. Несокрушимая политическая логика возражает: этого не могло быть! Л. Троцкий 26 ноября 1933 г. Всем членам греческой секции Международной лиги большевиков-ленинцев Уважаемые товарищи! Конфликт, который противопоставил греческую секцию всем остальным секциям международной Лиги коммунистов, привел затем с железной необходимостью к острой внутренней борьбе в самой греческой секции. Ввиду огромной важности этого вопроса я считаю своим долгом высказать вам с полной откровенностью свою точку зрения. Меня поразило прежде всего, что ваш ЦК в течение ряда месяцев не отвечал на письма Интернационального Секретариата, игнорировал все его запросы и предложения, т. е. держал себя так, как если бы он фактически и юридически порвал уже с Интернациональной Лигой. Незачем говорить, что я очень обрадовался письму большинства вашего ЦК от 10 марта, видя в нем выражение желания товарищей Витте, Маноса344 и др. восстановить прерванную ими международную связь. К сожалению, содержание письма разочаровывает в высшей степени. Письмо написано в духе неслыханной вражды и крайнего ожесточения. Интернациональный Секретариат, который состоит из представителей важнейших секций, третируется в письме как враг и злоумышленник. Чем объяснить это? Если есть разногласия, нужно их добросовестно обсудить, устно и печатно, с соблюдением товарищеских отношений. На это в письме нет и намека. Насквозь отравленный тон письма мог быть объясним лишь в том случае, если большинство вашего ЦК решило порвать с Международной Лигой большевиков-ленинцев. Но я отказываюсь этому верить. Попытка большинства ЦК представить дело так, будто его удары направляются только против И[нтернационального] С[екретариата], совершенно несостоятельна. И[нтернациональный] С[екретариат] состоит из представителей важнейших европейских секций. Если греческая секция там не представлена, о чем я лично очень жалею, то только потому, что финансовые трудности не позволяют вашей секции содержать ее представителя за границей. Мы имеем такой И[нтернациональный] С[екретариат], какой отвечает нашей силе. Наши важнейшие секции сделали за последний период в ряде стран крупные успехи. Перед нами открываются великие перспективы. Разумеется, И[нтернациональный] С[екретариат] не претендует на непогрешимость, но критика может быть дружеская, которая имеет своей задачей улучшение общей работы, может быть критика враждебная, стремящаяся разрушить организацию. Письмо большинства вашего ЦК насквозь проникнуто духом враждебности. Оно направлено не против И[нтернационального] С[екретариата], а против всей нашей международной организации, против всех наших секций. Откуда этот дух вражды? Первоначально конфликт возник, как известно, внутри Интернационального Секретариата и французской секции. Греческая секция этим конфликтом непосредственно не была затронута. Ход событий не замедлил принести проверку конфликта как в Интернациональном Секретариате, так и во французской Лиге. После того как французская Лига очистилась от разложившихся элементов, она получила возможность развернуть широкую работу. Именно после исключения беспринципного меньшинства Лига стала лицом к массовой работе. Ее успехи в этой области очень значительны, ее влияние на широкие круги передовых рабочих непрерывно растет. Наоборот, отколовшаяся под влиянием тов. Витте группа уже раскололась и продолжает распадаться. Никакой политической деятельности она не ведет. Таковы факты. Против фактов бессильны отвлеченные рассуждения. Как обстоит дело в отношении Интернационального Секретариата? В течение долгого времени все секции без исключения жаловались на пассивность Секретариата, который, несмотря на наличие перманентного секретаря, не вел даже текущей переписки. За последние месяцы, несмотря на усилившиеся материальные трудности и отсутствие перманентного секретаря, работа ведется систематически. Интернациональный Секретариат не только поддерживает правильную переписку со всеми секциями, но он издал ряд номеров "Бюллетеня", выработал проект программных тезисов по вопросу о войне, издал Манифест345, провел международную юношескую конференцию и пр. Таковы факты. Если подходить к этим фактам добросовестно, без фракционной предвзятости, без личного ожесточения, то невозможно не признать, что Интернациональный Секретариат сделал за последнее полугодие огромный шаг вперед. То обстоятельство, что тов. Витте занял внутри Интернационального Секретариата и внутри французской Лиги ошибочную позицию, само по себе еще не составляет, конечно, преступления. Кто не ошибался в политической работе? Но после того как ошибочная позиция оказалась опровергнутой несомненными и бесспорными фактами, настаивать на ней дальше и пытаться перенести ее на другие секции значит уже ставить личную амбицию выше интересов революции и социализма. Это совершенно недопустимо. В таких случаях рядовые члены должны поправить своих вождей. Вторая стадия борьбы развернулась уже внутри греческой секции. Здесь мне трудно судить, ибо я не читаю, к сожалению, по-гречески. Но большинство вашего ЦК пишет, что дело в Греции идет о защите тех самых "принципов", которые тов. Витте проводил в И[нтернациональном] С[екретариате] и во французской Лиге. Если так, то для меня не может быть сомнения в том, что это ложные принципы, которые уже потерпели крушение. Я говорю, конечно, не о том периоде, когда тов. Витте был согласен с нашим международным руководством по всем основным вопросам и не претендовал ни на какую особую личную политику. Если в тот период были те или другие частные разногласия (а они, несомненно, были), то это общие ошибки нашего руководства. Я имею в виду последний период, когда тов. Витте, начав с мелких и второстепенных вопросов, неожиданно противопоставил себя нашему общему руководству и всем нашим важнейшим секциям. Здесь дело шло уже не о частных ошибках, а о принципиальной ошибке линии тов. Витте. После опыта с французской Лигой ни для одного марксиста, знакомого с фактами, не может быть на этот счет ни малейшего сомнения. С целью найти объяснение своей враждебной политике по отношению к международной Лиге, большинство вашего ЦК ссылается на раскол 1903 года (!!) между большевиками и меньшевиками346. Разношерстная группа, отколовшаяся под руководством тов. Витте от французской Лиги, в своей Декларации тоже ссылается на 1903 год (см. No 1 "Интернационала"347 от 11/XI, 1933). Таким образом, мы имеем здесь своего рода систему, которую нельзя иначе назвать, как системой превентивного раскола, ибо, кто ссылается на 1903 год, тот тем самым признает, что дело идет о непримиримых разногласиях и что единственным выходом является раскол. Согласны ли с этим выводом члены нашей греческой фракции? Большинство вашего ЦК говорит, что борьба идет из-за организационных принципов. Каковы же эти принципы? Во Франции тов. Витте защищал на деле право каждого члена не подчиняться дисциплине своей организации; право члена Секретариата вести за спиной Секретариата политику, направленную против Секретариата; право меньшинства организации не подчиняться решению подавляющего большинства конференции, словом, худшие принципы индивидуализма и анархизма. В Греции, насколько я могу судить, большинство ЦК отстаивает и проводит сейчас принципы прямо противоположные, отказывая меньшинству в правах и в возможностях свободно защищать свою политику перед лицом всех членов организации. Таким образом, индивидуалистический анархизм превратился в свою противоположность, т. е. в бюрократический централизм. Но обе эти крайности, вообще легко переходящие одна в другую, не имеют ничего общего с большевизмом, который строит организацию на принципах демократического централизма, притом не только в национальном, но и в интернациональном масштабе. В истолковании опыта 1903 года большинство вашего ЦК полностью ошибается. Организационные принципы не являются самостоятельными. Через организационные формы проявляется политика; через политику раскрывается программа; через программу находит свое выражение наша теория. Бывает, притом нередко, что еще не развившиеся, еще бесформенные политические и программные разногласия обнаруживаются сначала только в организационной области. Так было в 1903 году. Но именно поэтому большевики не считали тогда допустимым раскол. Наоборот, они требовали сохранения единства, дисциплины и честно созванного съезда. Только после того как глубокие разногласия обнаружились в области политики и программы, началось действительное формирование двух фракций, приведшее к их окончательному расколу в 1912 г.348, т. е. через 9 лет после съезда 1903 года! Какой отсюда вывод? Он совершенно ясен: одних организационных конфликтов недостаточно для определения глубины разногласий; долг каждого революционера сохранять единство организации на основе демократического централизма. Именно этого требует Интернациональный Секретариат. Ссылка на 1903 год, прибавлю еще, совершенно невыгодна для большинства вашего ЦК. Меньшевики начали в 1903 г. с отстаивания архидемократических принципов, приближавшихся порою к анархизму. Я лично написал в ту пору ряд ошибочных статей против централизма, хотя никогда все же не заходил так далеко, как, например, тов. Витте в отношении к французской Лиге. Когда те же меньшевики захватили в следующем году при помощи Плеханова большинство в центральных учреждениях партии349, они сразу переменили курс, начали командовать партией сверху и всеми средствами противодействовали созыву нового партийного съезда. После нескольких месяцев борьбы большевики оказались вынуждены создать, помимо ЦК и против ЦК, свой собственный центр для созыва съезда. Я твердо надеюсь, что большинство вашего ЦК не пойдет по пути меньшевиков и обеспечит единый съезд. Мы видим, следовательно, что если правильно и серьезно истолковать уроки 1903 года, то придется прийти к следующим заключениям: а) При данной стадии разногласий, т. е. пока они не вышли из области организационных конфликтов, нельзя еще сделать вывод ни о глубине разногласий, ни об их дальнейшей судьбе. б) Необходимо поэтому, с одной стороны, сохранять единство организации, с другой - принять все меры к серьезной и честной проверке разногласий в области не только организации, но политики и программы. в) Достигнуть обеих этих целей можно только методом демократического централизма, т. е. посредством широкой дискуссии честно созванного съезда, подчинения меньшинства большинству. г) Лояльная партийная дискуссия предполагает, что обе группировки на равных правах доводят до сведения всей партии свои взгляды на спорные вопросы как печатно, так и устно; каждая ячейка должна иметь возможность выслушать как представителя большинства ЦК, так и представителя меньшинства ЦК. Эту возможность должен обеспечить ЦК партии. Так всегда и неизменно делалось в большевистской партии до ее бюрократического вырождения. д) Съезд партии должен быть зеркалом партии. Это значит: раз в организации возникла дискуссия по платформам, съезд должен быть созван на основах пропорционального представительства. Это азбука рабочей демократии, которую обязан соблюдать каждый честный революционер. е) Наша организация не только по имени, но и по существу своему является интернациональной. Это значит, она ставит не только национальную дисциплину выше местной, но и интернациональную дисциплину выше национальной. Отсюда вытекает, в частности, необходимость своевременно доставить тезисы обеих борющихся групп всем нашим секциям, дабы они до съезда имели возможность высказать свое мнение. Так наша организация поступала всегда. Насколько я могу судить по письмам, таково же мнение Интернационального Секретариата. Я не сомневаюсь, что подавляющее большинство членов вашей секции дорожит своей связью с Интернациональной Лигой. Разрыв этой связи означал бы возвращение в национальные рамки, утрату международного горизонта, отказ от международного разделения труда в области революционной теории и революционной практики. Вы не допустите вашу секцию до такой катастрофы, за которой открылась бы полная гибель. Вы призовете ваш ЦК восстановить правильные товарищеские отношения с И[нтернациональным] С[екретариатом] и при его содействии подготовить демократически организованный съезд. Только так можно выйти из кризиса. В этой работе вы можете без сомнения рассчитывать на горячую поддержку всех наших секций. На этом пути желаю вам успеха от всей души. /Нам поистине незачем возвращаться к 1903 году. С того времени наш опыт стал неизмеримо богаче. В развитии самой левой оппозиции можно найти ряд конфликтов, которые начинались с организационных обвинений по адресу нашей международной организации, приводили к разрыву с ней, несмотря на все наши усилия сохранить единство, и обнаруживали, что острое организационное недовольство чаще всего было выражением национальной ограниченности, непонимания международного сотрудничества. Я не буду, однако, настаивать на этих примерах, так как я хочу надеяться, что никто из ваших руководителей не захочет пойти по безнадежному пути Ландау, Веля, Миля, Лакруа и т. п./350 Да здравствуют греческие большевики-ленинцы! Да здравствует наша Международная Лига! Да здравствует Четвертый Интернационал! Ваш Г. Гуров [Ноябрь 1933 г.] О боевом соглашении пролетарских органиазций протви фашизма351 Нижеподписавшиеся организации обращаются ко всем рабочим партиям, профессиональным союзам, спортивным, образовательным и иным организациям рабочего класса с нижеследующим предложением. Опыт Германии показал, какую судьбу готовит европейскому и мировому пролетариату дальнейшее развитие фашизма. Между тем в политике рабочих организаций не произошло никаких изменений со времени разгрома германского пролетариата. Одинаковые причины вызывают неизбежно одинаковые следствия. Если рабочие организации не сделают необходимых практических выводов из опыта германской катастрофы, ближайшие годы будут годами окончательного разгрома мирового пролетариата. Мы далеки от мысли предлагать слияние пролетарских партий, отказ от внутренней борьбы в рабочем классе и проч. Такие предложения явно утопичны. При наличии глубоких принципиальных разногласий, расколы и внутренняя борьба в рядах пролетариата совершенно неизбежны. Практически дело может идти только о соглашении разных организаций [о борьбе] против общего врага. Не поступаясь ни своей самостоятельностью, ни правом взаимной критики, рабочие организации должны заключить друг с другом боевое соглашение против фашизма. Дело идет при этом прежде всего о защите основного орудия пролетариата: его организаций. Эта задача одинаково ясна и близка каждому организованному рабочему, независимо от общего политического направления его организации. Не позволить фашистам проникнуть на заводы и фабрики; не дать им выходить на улицы с целью подготовительных маневров; пресечь в корне всякие попытки с их стороны взрывать рабочие собрания, громить рабочие газеты, клубы и проч., - такова простейшая и вместе с тем повелительнейшая программа соглашения организаций рабочего класса. Боевое соглашение предполагает, разумеется, со стороны всех участников соблюдения боевой дисциплины; но это будет дисциплина лишь в отношении определеных практических действий, притом в тех рамках, какие каждая из организаций заранее согласится добровольно признать. Организационные формы, как и практические методы боевого соглашения, неизбежно весьма разнообразны в зависимости от национальных и локальных условий. Уже создание общего информационного бюро в качестве первого шага может представить значительные выгоды. В борьбе с фашизмом, как и всякой вообще борьбе, крайне важно знать своевременно действительные силы, средства и планы противника. Только таким путем будут воспитаны боевые штабы, способные мобилизовать массы для обороны, а затем и для наступления. Нет никакого сомнения в том, что широкое боевое объединение, опирающееся на партии и профессиональные союзы разных направлений, привлечет к себе доверие и сочувствие неорганизованных рабочих и трудящихся вообще и уже этим одним затруднит проникновение фашистской отравы в среду угнетенных классов. Мы призываем каждую рабочую организацию, местную, национальную или интернациональную, которая в принципе согласна с основной мыслью настоящего письма, подписаться под ним, сопроводив в случае желания свою подпись критическими замечаниями, поправками или дополнительными предложениями. Таким образом получится анкета среди рабочих организаций, которая сама по себе будет иметь большое значение для взаимной ориентировки. На основании данных этой анкеты можно будет предпринять необходимые дальнейшие шаги. [Л.Д.Троцкий] [Ноябрь 1933 г.] Замечания по поводу тезисов тов. Ладислауса Порцсольда352 1. Совершенно неоспоримо, что старые споры "между Лениным и Троцким" о перспективах русской революции имеют лишь исторический интерес и что принадлежность к левой оппозиции ни в каком случае не связана с тем или другим отношением к этим спорам. Кто хочет, однако, занять в этих спорах определенную позицию, тот должен изучить их в связи с конкретным ходом классовой борьбы и тогдашними революционными группировками в России. 2. Эпигоны извлекли из старых споров, проходивших через разные стадии, некоторые общие правила революционной стратегии и формулировали их в виде антитезы ленинизма и троцкизма. Здесь дело идет уж не об истории, а сегодняшнем и завтрашнем дне. Тов. Порцсольд заявляет о своей солидарности (по крайней мере, в основном) с теми стратегическими принципами, которые сталинцы объявили "троцкизмом", но которые на деле являются применением марксизма к условиям нашей эпохи. Эта солидарность, поскольку она проверена опытом, гораздо важнее разногласий по поводу давно ликвидированного спора. 3. Поскольку, однако, тов. Порцсольд возвращается в своих тезисах к историческому спору, он делает в этой части ряд ошибок. "В действительности, - пишет он, - падение царизма было фактически делом рабочих и крестьянских масс". В этом Порцсольд видит правоту Ленина против меня. Но на этот счет у нас и спора не было. Уже в полемике с Радеком я пытался разъяснить, что всякая "великая", т. е. истинно народная революция, была и остается делом пролетарских (предпролетарских) и крестьянских (мелкобуржуазных) масс. Этот тезис представлял общую почву в споре. Вопрос был в том, какой класс займет руководящее положение и, следовательно, окажется у власти. Порцсольд признает, что русский пролетариат действительно оказался у власти раньше, чем пролетариат Западной Европы, но напоминает, что это произошло не "в революции против царизма, а во второй революции против буржуазии". Что это значит? Под буржуазной революцией русские марксисты, заслуживающие этого имени, понимали прежде всего разрешение аграрного вопроса. Эта мысль - в отличие от либералов и меньшевиков - составляла общую основу позиции Ленина и Троцкого. (См. Протоколы IV съезда партии)353. То обстоятельство, что имущие классы, в том числе и феодальные, до великих князей включительно, в целях самосохранения отказались в феврале (провизорно) от монархии, являлось одним из таких эпизодов, которых не может предвидеть никакой прогноз. После отречения Николая II354 в центре политической жизни, наряду с войной, стоял вопрос о земле, т. е. о буржуазно-демократической революции. Именно на основе этой революции пролетариат пришел к власти. 4. Из сказанного вытекает, что в таких странах, где, несмотря на отсталость, расчленение на три основных класса (буржуазия, мелкая буржуазия, пролетариат) прошло через всю нацию (Китай, Индия), национально-освободительная и буржуазно-демократическая революция не может быть доведена до конца без диктатуры пролетариата. Тем самым между буржуазной и социалистической революцией устанавливается непрерывность (перманентность). Революция в Китае проходила через ряд этапов; не менее сложным и извилистым будет ее путь и в Индии. Мы будем, конечно, следить за каждым этапом и анализировать его. Но стратегический прогноз имеет своей задачей не предугадывать конкретные этапы и эпизоды, а выделить основную тенденцию революционного развития. Эту основную тенденцию дает формула перманентной революции. Она опирается на три положения: а) национальная буржуазия, пытающаяся эксплуатировать революцию на первых ее шагах (Гоминьдан, Ганди), при дальнейшем развитии революции неизбежно окажется по другую сторону баррикады, вместе с феодальными классами и империалистическими угнетателями; б) мелкая буржуазия (крестьянство) не способна более играть руководящую роль в буржуазной революции и, следовательно, стать у власти. Отсюда вытекает отказ от концепции буржуазно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства; в) под диктатурой пролетариата буржуазно-демократическая революция перерастает в социалистическую, которая может окончательно победить только как звено международной революции. Нарушение этих принципов принесло уже величайшие бедствия в Китае, Индии, Японии и др[угих] странах. 5. Теория перманентной революции опровергнута, по мнению тов. Порцсольда, тем фактом, что крестьянство не опрокинуло диктатуру пролетариата в течение 16 лет, вопреки старым опасениям Троцкого. И этот довод бьет мимо цели. Не только до Октябрьской революции, но и после нее Ленин десятки раз высказывал ту мысль, что без скорой поддержки западного пролетариата советская власть будет опрокинута. Дело шло об эмпирической оценке многочисленных и противоречивых факторов: календарные прогнозы тут невозможны. Если, благодаря целому ряду сопутствующих обстоятельств, советская власть продержалась 16 лет в отдельной стране, то это так же мало говорит против международного характера пролетарской революции, как и против того, что устойчивость пролетарской диктатуры тем меньше, чем многочисленнее крестьянство. 6. Тов. Порцсольд очень близко подходит к давно уже опровергнутому доводу Бухарина, что в международном масштабе соотношение рабочих и крестьян не более благоприятно, чем в границах СССР. Это схоластика! Вопрос решается не социальной статикой, а динамикой, не средним процентом рабочих для всего мира, а той последовательностью, в какой отдельные страны втягиваются в революцию. Если бы, например, брандлерианское руководство в 1923 году не сорвало революцию в Германии, статистическое соотношение пролетариата и крестьянства в мировом масштабе не изменилось бы, конечно; но силы пролетарской революции возросли бы в несколько раз. Советская Германия втянула бы в революцию Европу. Превращение Европы в социалистическую крепость изменило бы соотншение сил во всем мире. Отсталые страны втягивались бы в революцию в наиболее благоприятных условиях, контрреволюционные потрясения были бы неизмеримо менее опасны. 7. По вопросу о социализме в отдельной стране тов. Порцсольд дает ряд двусмыленных формулировок. Начать с того, что он приводит без комментариев знаменитую цитату из статьи Ленина 1915 года о возможности "победы социализма сперва в некоторых или даже в одной единственной стране"355. Из этой цитаты выросла, как известно, вся теория Сталина. Между тем в литературе левой оппозиции неопровержимо доказано, что под "победой социализма" Ленин понимал в данном случае, как и во многих других, завоевание власти рабочим классом, т. е. создание социалистического государства, а не построение социалистического общества. Или у тов. Порцсольда есть на этот счет малейшее сомнение? Пусть вчитается в цитату: она их рассеет. 8. Тов. Порцсольд пытается свести вопрос о социализме в отдельной стране к чистой абстракции. Без интервенции извне и без контрреволюции внутри техника Советов продолжала бы расти, благосостояние и культура масс поднимались бы непрерывно, и социализм был бы осуществлен. Но, признает тов. Порцсольд, эта абстрактная возможность... неосуществима ввиду крайнего обострения классовых противоречий в мировом масштабе. "Отсталость" России, по его мнению, здесь не при чем: национальную отсталось можно было бы преодолеть, если бы не обострение классовой борьбы во всем мире. Но в том ведь и дело, что преодоление отсталости требует больших сроков, а развитие мировой классовой борьбы вовсе не предоставляет СССР какие-либо неограниченные сроки. Преодоление отсталости налагает к тому же страшные тяготы на трудящиеся массы; тот факт, что русские рабочие не едят досыта через 16 лет после революции, пугает рабочих других стран, затрудняет развитие мировой революции и увеличивает опасности для СССР. 9. Как вообще понимать абстрактную "возможность" построения социализма в отдельной стране? Если бы на свете существовала только одна Россия, то она в 1917 году не совершила бы Октябрьской революции. Если мысленно устранить мировое хозяйство после Октябрьского переворота, то предоставленная самой себе Россия вернулась бы к капитализму, ибо в рамках Советского Союза капитализм далеко еще не исчерпал своих возможностей: в области производства советский режим ведь только "догоняет" капиталистические страны. Диктатура пролетариата в СССР поддерживается тем, что мировое хозяйство, частью которого является русский капитализм, уперлось в тупик. Но отсюда же грозят диктатуре и смертельные опасности (фашизм). 10. "Не возможность социализма в `одной' стране составляет действительный вопрос, а интернациональное единство революционной классовой борьбы". В этой формуле Порцсольд превращает интернациональное единство в такую же абстракцию, в какую раньше превратил построение социализма в одной стране. Если внушать рабочим, что - при отсутствии военной интервенции - обеспечена полная и окончательная победа социализма в СССР, то вопрос о мировой революции теряет свое значение, а внешняя политика сводится к тому, чтоб избежать интервенции. На этом пути сталинская бюрократия погубила Коминтерн и может погубить советское государство. Теория социализма в отдельной стране и интернациональное единство пролетарской борьбы на деле исключают друг друга. 11. Бюрократизм в СССР есть не моральный и не технический, а социальный, т. е. классовый, факт. Борьба социалистических и капиталистических тенденций приняла главным образом характер борьбы между общими интересами, представленными государством, и личными, потребительскими интересами крестьян, чиновников, самих рабочих. Преодоление классовых противоречий означает в данных условиях согласование общих производственных интересов с личными потребительскими интересами, причем, на данной стадии развития, личный интерес остается еще основной движущей силой хозяйства. Удалось ли это согласование? Нет! Рост бюрократизма отражает собой рост противоречия между частным и общим интересом. Представляя "общие" интересы, бюрократия отождествляет их в значительной мере со своими собственными интересами. Разграничительную линию между общим и частным она проводит под углом зрения своих частных интересов. Это создает еще большее напряжение антагонизмов и, следовательно, ведет к дальнейшему росту бюрократизма. В основе этих процессов лежит отсталость СССР и его изолированность в капиталистическом окружении. 12. Эмпирики говорят: за 16 лет советская власть сделала большие успехи; если и дальше пойдет так, то социализм будет наверняка построен. На это мы отвечаем: если "и дальше пойдет так", то процесс неизбежно приведет ко внутреннему взрыву, вероятнее всего при помощи внешнего толчка, но, может быть, и без него. Военная интервенция, вообще говоря, опасна лишь постольку, поскольку, во-первых, найдет внутри СССР крайнее напряжение противоречий и поскольку, во-вторых, военная интервенция может пробить брешь для интервенции дешевых капиталистических товаров. Оба эти обстоятельства показывают, что проблема социализма не разрешена и, поскольку дело идет не о царстве абстракции, а о царстве действительности, без интернациональной революции не будет разрешена. 13. Из этих соображений некоторые мудрецы делают тот вывод, будто мы отнимаем у