любовь пробьет брешь твоей несговорчивости, обезоружит злобу. Я люблю вас, Насти, я люблю всех вас! Насти (мягче). Если ты любишь нас, откажись от своего замысла. Гёц. Нет. Насти (иным, более настойчивым тоном). Послушай, мне нужно семь лет. Гёц. Зачем? Насти. Мы будем готовы к священной войне через семь лет, не раньше. Если ты теперь вовлечешь крестьян в бунт, то их изничтожат в неделю - я это знаю. Понадобится более полувека, чтобы восстановить то, что ты разрушишь за неделю. Карл (входя). Крестьяне пришли, сеньор. Насти. Отошли их обратно, Гёц. Гёц не отвечает. Послушай, ты можешь помочь нам, если захочешь. Гёц (Карлу). Попроси их подождать, брат мой. Карл уходит. Что ты предлагаешь? Насти. Ты сохранишь свои земли. Гёц. Это зависит от того, что ты мне предложишь. Насти. Если ты сохранишь их, они послужат нам убежищем и местом сбора. Я поселюсь в одной из твоих деревень и буду рассылать приказы по всей Германии. Отсюда через семь лет прозвучит сигнал войны. Ты можешь оказать нам услугу, которой нет цены. Согласен? Гёц. Нет. Насти. Ты отказываешься? Гёц. Я не стану откладывать Добро в долгий ящик. Значит, ты не понял меня, Насти. Благодаря мне еще до конца года счастье, любовь и добродетель воцарятся на десяти тысячах акров земли. Я хочу построить Город Солнца в своих владениях, ты же хочешь, чтобы я превратил их в убежище для убийц. Насти. Гёц, Добру нужно служить, как солдат. Какой же солдат выигрывает войну один? Сначала стань скромнее. Гёц. Скромным не стану. Униженным - пускай, но скромным - нет. Скромность - добродетель слабых. (Пауза.) Зачем я буду помогать тебе готовить войну? Бог запретил проливать кровь, а ты хочешь залить кровью всю Германию. Я не стану твоим сообщником. Насти. Ты не станешь проливать кровь? Что ж, раздай земли, отдай свой замок и увидишь, как захлебнется в крови германская земля. Гёц. Нет, не захлебнется. Добро не может породить Зло. Насти. Добро не порождает Зла, пусть так, но раз твое безумное великодушие приведет к побоищу, значит, в нем нет Добра. Гёц. По-твоему, Добро в том, чтобы увековечить страдания бедняков? Насти. Мне надобно семь лет... Гёц. А те, кто умрет за эти годы, кто, прожив всю жизнь в ненависти и страхе, умрет в отчаянии? Насти. Об их душах позаботится Господь. Гёц. Семь лет! А через семь лет наступит семь лет войны, а потом семь лет покаяния, придется восстанавливать разрушенное, и кто знает, что наступит затем. Быть может, новая война, новое покаяние и новые пророки снова потребуют семи лет терпения. Неужели ты заставишь терпеть до самого страшного суда, ты, шарлатан? Я же говорю, что делать Добро можно повседневно, повсечасно, даже сию минуту. Я стану тем, кто сотворит Добро тотчас же. Генрих говорил: "Достаточно одному человеку возненавидеть другого, чтобы ненависть охватила все человечество". Истинно говорю тебе: если один человек безраздельно полюбит всех людей, эта любовь, переходя от человека к человеку, распространится на все человечество. Насти. И ты будешь этим человеком? Гёц. Да, стану им с помощью Господа. Я знаю, что Добро труднее Зла. Злом был только я, а Добро - это все и вся. Но мне не страшно. Землю нужно согреть, и я ее согрею. Господь повелел мне сиять, и я буду сиять, кровью сердца источать сияние. Я - пылающий уголь, а дыхание Господа раздувает пламя. Я сгораю заживо, я болен Добром и хочу, чтобы эта болезнь стала заразной. Буду свидетелем, мучеником, искусителем! Насти. Самозванец! Гёц. Тебе не смутить меня. Вижу, знаю, занимается заря; я стану пророком. Насти. Только лжепророк, приспешник дьявола скажет: свершу то, что считаю Добром, даже если принесу погибель миру. Гёц. Только лжепророк и приспешник дьявола скажет: пусть мир вначале погибнет, а потом я увижу, возможно ли Добро. Насти. Гёц, если ты встанешь на моем пути, я убью тебя! Гёц. Неужели ты смог бы убить меня, Насти? Насти. Да, если ты станешь мне мешать. Гёц. А я не мог бы. Мой удел - любовь. Я отдам им свои земли. Картина пятая Перед входом в деревенскую церковь. У входа стоят два стула. На одном из них - барабан, на другом - флейта. ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ Гёц, Насти, потом крестьяне. Гёц (входит и зовет). Эй! Эй! Ни души на тридцать миль вокруг: все уползли в нору. Моя доброта обрушилась на них, как бедствие. Глупцы! (Резко оборачивается к Насти.) Зачем ты следуешь за мной? Насти. Чтобы быть при твоем провале. Гёц. Провала не будет. Сегодня я закладываю первый камень моего города. А они, должно быть, забрались в погреба. Терпение! Если удастся вытащить оттуда хоть десяток, ты увидишь, как сумею их убедить. Слышны крики и звуки флейты. Что это? Появляется процессия полупьяных крестьян. Они несут на носилках гипсовую статую святой. Ишь какие вы веселые! Решили отпраздновать милостивый дар своего бывшего сеньора? Крестьянин. Нет, добрый монах. Храни нас Бог! Гёц. Я не монах. (Сбрасывает капюшон.) Крестьянин. Гёц! Крестьянин отступает в испуге. Кто-то крестится. Гёц. Да, я Гёц! Пугало Гёц! Аттила Гёц, который раздал свои земли из христианского милосердия. Неужто я кажусь таким страшным? Подойдите ближе, я хочу говорить с вами. (Пауза.) Ну что же? Чего вы ждете? Подходите! Упорное молчание крестьян. В голосе Гёца появляются повелительные нотки. Кто здесь главный? Старик (неохотно). Я. Гёц. Подойди! Старик отделяется от толпы и подходит к Гёцу. Крестьяне молча глядят на него. Объясни мне. Я видел мешки с зерном в господских амбарах. Значит, вы меня не поняли. Больше не будет оброка с десятины, больше не будет повинностей. Старик. Мы еще немного погодим. Пока оставим все как есть. Гёц. Зачем? Старик. Чтобы поглядеть, что будет дальше. Гёц. Отлично! Зерно сгниет. (Пауза.) А какие идут толки о новых порядках? Старик. Мы об этом не толкуем, господин. Гёц. Я больше не твой господин. Зови меня братом. Понимаешь? Старик. Да, господин. Гёц. Твой брат я, слышишь? Старик. Нет. Вот уж нет! Гёц. Я тебе прика... я прошу тебя. Старик. Будьте моим братом, сколько вам угодно, но я-то вашим братом никогда не стану. У каждого свое место, господин мой. Гёц. Глупости, привыкнешь. (Указывая на флейту и барабан.) Что это? Старик. Флейта и барабан. Гёц. Кто играет на этих инструментах? Старик. Монахи. Гёц. Здесь монахи? Старик. Брат Тетцель прибыл из Вормса с двумя послушниками. Он будет торговать отпущением грехов. Гёц (с горечью). Вот отчего вы так развеселились. (Резко.) К черту! Не допущу! Старик молчит. Индульгенциям грош цена. Неужели ты веришь, что Господь станет торговать своим прощением, как барышник? (Пауза.) Будь я еще твоим господином и прикажи я прогнать этих трех жуликов, ты бы меня послушался? Старик. Да, послушался. Гёц. Хорошо же, в последний раз твой господин тебе велит... Старик. Вы больше мне не господин. Гёц. Ступай! Ты слишком стар. (Отталкивает его. Вскакивает на ступеньку лестницы, ведущей в церковь, и обращается ко всем.) Да вы хоть раз спросили себя, зачем я отдал вам свои земли? (Указывает на одного из крестьян.) Отвечай ты? Крестьянин. Не знаю. Гёц (обращаясь к женщине). А ты? Женщина (колеблясь). Может быть... вы хотели нас осчастливить. Гёц. Хорошо сказано! Да, я именно этого хотел. Но счастье всего лишь средство. Что вы с ним станете делать? Женщина (испуганно). Со счастьем? Сначала надо, чтобы оно к нам пришло. Гёц. Не боитесь, вы будете счастливы. Но что вы сделаете со своим счастьем? Женщина. Об этом мы не думали. Ведь мы не знаем, что это такое. Гёц. Но я подумал за вас. (Пауза.) Вы знаете, Господь велит нам любить. Только вот что: до сих пор это было невозможно. Еще вчера, братья мои, вы были слишком несчастны, чтобы можно было требовать от вас любви. Я хочу, чтобы у вас не было отговорок. Я сделаю вас богатыми, жирными, вы станете любить, черт возьми! Я потребую, чтобы вы любили всех людей. Я отказываюсь повелевать вашими телами, но лишь затем, чтобы вести за собой ваши души, потому что Бог просветил меня. Я - архитектор, вы - рабочие, все принадлежит всем. И земли общие, не будет больше бедняков и богачей, не будет никаких законов, кроме закона любви. Мы станем примером для всей Германии. Что ж, братцы, попробуем? Молчание. Неважно, что я вас поначалу пугаю: нет ничего лучше доброго черта, от ангелов, братцы, добра не ждут. В толпе улыбки, вздохи, волнение. Наконец! Наконец вы мне улыбаетесь. Толпа. Вот они! Вот они! Гёц, оборачиваясь, с неудовольствием замечает Тетцеля. Гёц. А, черт бы побрал этих монахов. ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ Те же, Тетцель, два послушника и священник. Послушники берут в руки барабан и флейту, приносят стол и ставят его на верхнюю ступеньку лестницы. Тетцель кладет на стол пергаментные свитки. Тетцель. Отцы семейств! Подходите! Подходите! Подходите ближе. Я чеснока не ел. В толпе смех. Как здесь у вас дела? Земля у вас хорошая? Крестьяне. Да, неплохая. Тетцель. А женушки по-прежнему покою не дают? Крестьяне. Черт возьми, как везде. Тетцель. Не жалуетесь, они вас защищают от дьявола, потому что сами хитрее дьявола. В толпе смех. Ну, ладно, братцы! Об этом довольно: сейчас пойдет разговор о делах посерьезнее. Музыка! Вступают барабан и флейта. Всю жизнь работать - это хорошо. Но порой обопрешься о заступ, взглянешь на небеса и скажешь самому себе: "Что со мной станет после смерти? Хорошая могилка в цветах - это еще не все: душа в ней не поселится. Куда же отправится душа? В ад? Барабан. Или в рай?" Флейта. Люди добрые, само собой - Господь уже подумал об этом. Боженька так ради вас хлопочет, ему и поспать не удается. Вот ты, например, как тебя звать? Крестьянин. Петер. Тетцель. Отлично, так вот, Петер, скажи. Ты порой выпиваешь лишнюю чарку? Ну, только не врать! Крестьянин. Бывает. Тетцель. И жену свою колотишь? Крестьянин. Когда пьян. Тетцель. Ну а Бога ты боишься? Крестьянин. А как же, брат мой! Тетцель. Святую деву Марию любишь? Крестьянин. Больше родной матери. Тетцель. Вот Господь Бог и придет в смущение. "Этот человек не так плох, как кажется,- скажет он себе.- Не хочу, чтобы ему худо пришлось. Но он согрешил, значит, я должен его покарать". Крестьянин (удрученно). Ах ты беда! Тетцель. Погоди! На твое счастье, есть святые! Каждый из них заслужил право сто тысяч раз попасть на небеса, но это им ни к чему - войти-то можно всего разочек. "Что ж,- говорит Господь.- Зачем пропадать неиспользованным билетам в рай? Лучше уж я их раздам тем, кто сам не заслужил... Если добрый Петер купит у брата Тетцеля индульгенцию, я впущу его в свой рай по одному из пригласи- тельных билетов святого Мартина". А что? Недурно придумано? Одобрительные возгласы. Давай, Петер, вытаскивай кошелек! Братья, Бог предлагает ему завидную сделку: рай за два гроша. Найдется ли такой скряга, найдется ли такой скопидом, который не отдал бы двух грошей за вечное блаженство? (Берет монету у Петера.) Спасибо. Теперь отправляйся к себе и больше не греши! Ну, кому еще? Смотрите, вот выгодный товар. Если покажете этот свиток священнику, он по вашему выбору обязан будет отпустить вам один из смертных грехов. Не правда ли, священник? Священник. Правда, отпущу смертный грех. Тетцель. А это? (Разворачивает еще один свиток.) Просто любезность со стороны Господа Бога, не иначе. Это особые индульгенции - добрым людям, у кого родня в чистилище. Внесете денежки, и усопшие родственники на крыльях прямехонько унесутся к небесам. Всего два гроша за каждое перемещенное лицо - все попадают на небеса без промедления. Ну, кому, кому? Тебе? Тебе? Кто у тебя умер? Крестьянин. Мать. Тетцель. Только мать? В твои-то годы только мать и похоронил? Крестьянин (колеблясь). Там у меня еще дядя. Тетцель. Неужто твоему бедному дядюшке век торчать в чистилище? Давай! Давай! Выкладывай! Всего четыре гроша. (Берет монеты, поднимает их над своим кошельком.) Гляди, ребята. Монетка падает, душа летит прямехонько в рай! (Опускает экю в кошелек.) Вступает флейта. Вот первая! Снова флейта. А вот и вторая! Вот они! Вот они! Вот они! Над вами летят словно бабочки. Флейта. До скорой встречи! До скорой встречи! Молитесь там за нас! Привет всем святым! Ну, братцы, пошлем привет... Аплодисменты. Ну-ка, подходи живей! Многие крестьяне подходят ближе. За жену и бабушку? За сестру? Снова и снова вступает флейта. Раскошеливайтесь! Гёц. Назад! Шум в толпе. Тетцель (священнику). Это еще кто? Священник. Их бывший господин. Опасаться нечего. Гёц. Безумцы! Вы думаете отделаться лептой? Неужели вы считаете, что мученики дали себя сжечь заживо, чтобы вы могли попасть в рай так же просто, как зайти на мельницу? Спасетесь вы лишь тогда, когда обретете добродетели святых. Вам не купить их заслуг. Крестьянин. Тогда лучше сразу повеситься - и тотчас в ад. Станешь тут святым, когда работаешь в день по шестнадцать часов! Тетцель (крестьянину). Помолчи-ка, дурак, от тебя так много и не требуют. Покупай время от времени парочку индульгенций, и Бог смилостивится над тобой. Гёц. Вот-вот. Покупай у него гнилой товар. Он заставит тебя заплатить два гроша за право вернуться к твоим грехам. Но Бог этой сделки не одобрит, и ты отправишься в ад. Тетцель. Лишай их надежды, лишай их веры! Смелей! Что ты предложишь им взамен? Гёц. Любовь! Тетцель. Что ты о ней знаешь, о любви? Гёц. А что о ней знаешь ты? Как может любить тот, кто их так презирает, что торгует доступом на небеса? Тетцель (крестьянам). Милые мои ягнята, разве я вас презираю? Все. О! Не-ет! Тетцель. Милые мои цыплятки, разве я вас не люблю? Крестьянин. Любишь, любишь! Тетцель. Я - это церковь, братья мои, вне церкви нет любви. Церковь - общая наша мать, монахи и священники равно заботятся обо всех ее сыновьях, и бедных, и богатых. Ее материнская любовь не знает пределов. Звон колокольчика и звуки трещотки. Появляется прокаженный. Крестьяне отбегают на край сцены. Возгласы ужаса. Что это? Священник и монахи бегом укрываются в церкви. Крестьянин (показывая пальцем на прокаженного). Вот он! Вот он! Берегитесь! Прокаженный! Тетцель (в ужасе). Господи Иисусе Христе! (Пауза.) Гёц подходит к прокаженному. Гёц (показывая Тетцелю на прокаженного). Поцелуй его! Тетцель.Фу! Гёц. Если церковь, не ведая ни брезгливости, ни отвращения, любит даже самых обездоленных своих сыновей, отчего же ты его не поцелуешь? Тетцель отрицательно мотает головой. Иисус заключил бы его в объятия! Я люблю его сильней, чем ты. (Пауза. Подходит к прокаженному.) Прокаженный (сквозь зубы). Еще один хочет разыграть номер с поцелуем прокаженного. Гёц. Подойди ко мне, брат мой! Прокаженный. Так я и знал. (Подходит к нему неохотно.) Не могу отказать, если речь идет о вашем спасении... Но только давайте быстрей... Все они на один лад. Можно подумать, что Господь Бог наградил меня проказой нарочно, чтобы предоставить им возможность попасть на небеса. Гёц хочет расцеловать его. Только не в губы. Поцелуй. Тьфу! (вытирает лицо.) Тетцель (начинает смеяться). Ну и что? Ты доволен? Смотри, как он вытирает рот. Может быть, с него сошла проказа? Ну! Прокаженный, как жизнь? Прокаженный. Жилось бы лучше, если бы на свете было поменьше здоровых и побольше прокаженных. Тетцель. Где ты живешь? Прокаженный. С другими прокаженными в лесу. Тетцель. А чем вы заполняете свой день? Прокаженный. Рассказываем друг другу истории о прокаженных. Тетцель. Зачем пришел в деревню? Прокаженный. Поглядеть, нельзя ли и мне подцепить индульгенцию. Тетцель. В добрый час! Прокаженный.А они и вправду продаются? Тетцель. За два гроша. Прокаженный. У меня нет ни гроша. Тетцель (торжествует, обращаясь к крестьянам). Смотрите! (Прокаженному.} Вот прекрасная, совсем новехонькая индульгенция. Что тебе больше по душе? Получить индульгенцию или поцелуй? Прокаженный. Черт возьми... Тетцель. Я поступлю, как ты захочешь. Выбирай! Прокаженный. Черт возьми, лучше дай ее мне! Тетцель. Вот она, получай ее даром, во имя Господа. Это тебе подарок от святой матери церкви. Держи! Прокаженный. Да здравствует церковь! Тетцель кидает ему индульгенцию. Прокаженный хватает ее на лету. Тетцель. А теперь убирайся! Прокаженный уходит. Звуки колокольчика и трещотки. Тетцель. Что? Чья любовь сильней? Все. Твоя! Твоя! Ура Тетцелю! Тетцель. Ну, братья мои. Чья очередь? За сестру, умершую в дальних краях. Флейта. За теток, которые тебя воспитали! За отца и мать! За старшего сына! Платите! Платите! Гёц. Собаки! (Ударяет кулаком по столу с такой силой, что барабан скатывается по ступенькам.) Христос изгнал торгующих из храма... (Останавливается, глядит на молчаливых и враждебных крестьян, опускает капюшон на лицо, стоя перед церковной стеной, со стоном.) О! О! О! Позор мне! Не умею с ними говорить. Господи, укажи мне путь к их сердцам! Крестьяне глядят на него. Тетцель ухмыляется. Крестьяне глядят на Тетцеля. Тетцель подмигивает одним глазом, прикладывает палец к губам, повелевая молчать, и кивком указывает им на вход в церковь. Сам он входит в церковь на цыпочках. Крестьяне входят в церковь, вносят туда статую святой на носилках; все исчезают. Минута молчания, затем на пороге церкви появляется Генрих в светской одежде. ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ Генрих, Гёц, Наcти. Генрих (спускается к Гёцу, не замечая Насти). Ты душу принимаешь за овощи. Гёц. Кто это говорит? Генрих. Огородник может решать, что хорошо для моркови, но никто не может решать за другого, что есть благо. Гёц. Кто это говорит? Генрих? Генрих. Да. Гёц (поднимается и откидывает капюшон). Я был уверен, что вновь увижу тебя после первого же своего ложного шага. (Пауза.) Зачем ты здесь? Ищешь пищу для ненависти? Генрих. "Сеющий добро пожнет его". Ты это говорил, не так ли? Гёц. Сказал и вновь повторяю. (Пауза.) Генрих. Я пришел, чтоб собрать твой урожай. Гёц. Слишком рано. (Пауза.) Генрих. Вот твоя первая жертва - умирает Катерина. Гёц. Умирает? Упокой, Господи, душу ее. Чего же ты хочешь от меня? Генрих смеется. Не смейся. Ты отлично видишь, что не умеешь смеяться. Генрих (как бы извиняясь). Он строит мне рожи. Гёц (живо оборачиваясь к Генриху). Кто? (Понимает.) Значит, вы уже больше не расстаетесь? Генрих. Ни на минуту. Гёц. Хорошая компания. Генрих (проводит рукой по лицу). Он бывает надоедлив. Гёц (подходит к Генриху). Генрих... если я причинил тебе зло, прости меня. Генрих. Простить тебя? И ты повсюду станешь хвастать, что превратил ненависть в любовь, как Христос превратил воду в вино? Гёц. Твоя ненависть принадлежит мне. Я освобожу тебя от нее и от дьявола. Генрих (изменившимся голосом, словно кто-то другой говорит его устами). Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Отец - это я, дьявол - сын мой, ненависть - Святой Дух. Тебе легче разбить небесную троицу, чем разорвать нашу тройственную связь. Гёц. Тогда прощай! Отправляйся в Вормс читать свои проповеди. Давай встретимся через девять месяцев. Генрих. Я больше никогда не вернусь в Вормс, я больше никогда не буду читать проповеди. Теперь, шут, я уже не принадлежу церкви. Меня лишили права служить мессу и отпускать грехи. Гёц. В чем тебя обвиняют? Генрих. Что я за деньги выдал город. Гёц. Грязная ложь! Генрих. Эту ложь распространил я сам. Я поднялся на амвон и признался во всем перед всеми, рассказал о своем корыстолюбии, о своей зависти, о непослушании и плотских желаниях. Гёц. Ты лгал. Генрих. Ну и что ж? Весь Вормс говорил, что церковь из ненависти к беднякам повелела мне выдать их врагу на растерзание. Надо было дать возможность церкви свалить все на меня. Гёц. Раз так - ты искупил свою вину. Генрих. Ты отлично знаешь - искупить ничего нельзя. Гёц. Это верно. Ничего ничем не сотрешь. (Пауза. Внезапно подходит к Генриху.) Что с Катериной? Генрих. Порча в крови, тело в язвах. Вот уже три недели, как она не спит и не ест. Гёц. Почему ты не остался при ней? Генрих. Я ей ни к чему, и она мне тоже. Гёц. Ее надо лечить. Генрих. Ей нет исцеления. Она должна умереть. Гёц. От чего она умирает? Генрих. От стыда. Ей внушает ужас собственное тело, которого касались руки стольких мужчин. Еще больше отвращения внушает ей собственное сердце, потому что в нем остался твой образ. Ты - ее смертельная болезнь. Гёц. Поп, теперь уже новый год, а я не признаю прошлогодних заблуждений. За этот грех я буду вечно расплачиваться на том свете, но здесь с ним покончено. Я не могу терять ни минуты. Генрих. Значит, есть два Гёца. Гёц. Да, два: живой, который творит Добро, и мертвый, который творил Зло. Генрих. И ты похоронил свои грехи вместе с покойным? Гёц. Да. Генрих. Превосходно. Только сейчас Катерину убивает не покойник, а прекрасный, чистый Гёц, посвятивший себя любви. Гёц. Ты лжешь! Преступен тот, другой Гёц. Генрих. Тут не было преступления. Осквернив ее, ты дал ей намного больше того, чем сам обладал: ты дал ей любовь. Она любила тебя, не знаю за что. В один прекрасный день тебя коснулась благодать. Тогда ты дал Катерине кошелек и прогнал ее. Вот отчего она умирает. Гёц. Мог ли я жить со шлюхой? Генрих. Да, потому что шлюхой ее сделал ты! Гёц. Я должен был отказаться от Добра или от нее. Генрих. Но ты мог бы спасти ее, а вместе с ней и себя, если бы оставил при себе. Но что я говорю? Спасти одну душу, одну - единственную душу? Может ли до этого снизойти такой человек, как Гёц? У него планы пограндиозней. Гёц (внезапно). Где она? Генрих. На твоих землях. Гёц. Значит, она захотела вновь меня увидеть? Генрих. Но в пути ее подкосила болезнь. Гёц. Где она? Генрих. Не скажу. Ты и так причинил ей слишком много зла. Гёц (сжимая кулак в ярости). Я... (Успокаивается.) Хорошо я найду ее сам. Прощай, Генрих! (Кланяется в сторону дьявола.) Мое почтение. (Поворачивается к Насти.) Пойдем, Насти! Генрих (пораженный). Насти! Насти хочет последовать за Гёцем. Генрих преграждает ему путь. ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Генрих, Насти. Генрих (смущенно). Насти! (Громче.) Насти, я искал тебя! Остановись! Я должен с тобой поговорить. Презирай меня сколько хочешь, но только выслушай. Я прошел по владениям Шульгейма. Мятеж зреет. Насти. Дай мне пройти, я все знаю. Генрих. Ты хочешь мятежа? Скажи, хочешь? Насти. Что тебе за дело? Дай пройти! Генрих (раскинув руки). Ты не пройдешь, пока не ответишь. Насти (глядит на него молча, затем решается). Хочу я или нет, никто уже не может помешать. Генрих. Я могу! За два дня я могу воздвигнуть плотину, которая преградит путь к морю. За это я хочу, чтоб ты, Насти, меня простил. Насти. Опять игра в прощение? (Пауза.) Надоела она мне. Я в ней не участвую. Я не уполномочен ни проклинать, ни отпускать грехи. Это дело Господа. Генрих. Если бы Господь дал мне выбрать между твоим и его прощением, я выбрал бы твое. Насти. Ты сделал бы дурной выбор - пожертвовал бы вечным блаженством ради пустого звука. Генрих. Нет, Насти, я отказался бы от прощения на небесах ради того, чтобы быть прощенным на земле. Насти. Земля не прощает. Генрих. Ты мне надоел. Насти. Что такое? Генрих. Я не с тобой говорю. (Насти.) Ты не облегчаешь мне задачу. Меня толкают к ненависти, а ты мне не хочешь помочь. (Трижды крестится.) Ладно. Теперь он на минутку оставит меня в покое. Времени нет, слушай внимательно! Крестьяне готовятся, они хотят вести переговоры с баронами. Это дает нам несколько дней. Насти. И что же ты станешь делать? Генрих. Ты знаешь крестьян. Они позволят разрубить себя на куски ради церкви. В здешних деревнях больше веры, чем во всей остальной Германии. Насти (качает головой). Твои попы бессильны. Их любят, это верно, но, если они осудят мятеж, их проповедь будет гласом вопиющего в пустыне. Генрих. Не на их речи я рассчитываю, а на их молчание. Представь себе: вдруг, пробудившись утром, крестьяне увидят, что двери церквей распахнуты и храмы пусты. Птичка улетела. Ни души перед алтарем, ни души в ризнице, ни души подле усыпальницы, ни души в доме священника. Насти. А это возможно? Генрих. Все готово. Есть у тебя люди? Насти. Есть кое-кто. Генрих. Пусть ходят по стране и кричат громче всех. Главное, пусть богохульствуют. Нужно, чтобы они вызывали бунт, сеяли ужас. А в следующее воскресенье пусть захватят священника в Риги во время проповеди, пусть утащат его в лес и вернутся оттуда с мечами, запятнанными кровью. Священники всей округи ночью тайком покинут деревни и отправятся в замок Маркштейна, где их ждут. С понедельника Бог вернется на небеса. Детей больше не станут крестить, грехи не будут отпускать, больные будут умирать без причастия. Страх удушит мятеж. Насти (раздумывая). Может, так и будет... Дверь церкви раскрывается. Доносятся звуки органа. Крестьяне выходят, неся на носилках статую святой. Генрих. Насти, молю тебя, если удастся, скажи мне, что ты меня прощаешь! Насти. Я бы рад сказать. Но беда в том, что я не знаю, кто ты. Картина шестая Спустя две недели. Церковь; все жители деревни укрылись там и больше не выходят, там они едят и спят; в эту минуту они молятся. Насти и Генрих глядят, как они молятся. Мужчины и женщины на полу. В церковь перенесли больных и калек. Стоны и движение у подножия алтаря. ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ Молящиеся крестьяне, Насти и Генрих. Насти (про себя). Не могу их больше слышать! Увы! У вас не было ничего, кроме гнева, и я сам погасил его. Генрих. Ты что говоришь? Насти. Ничего. Генрих. Ты недоволен? Насти. Да, недоволен. Генрих. Повсюду люди толпятся в церквах. Страх сковал их, мятеж убит в зародыше. Чего ты еще хочешь? Насти не отвечает. Значит, я буду радоваться за нас двоих. Насти бьет его. Что на тебя нашло? Насти. Если станешь радоваться, я переломаю тебе ребра. Генрих. Ты не хочешь, чтобы я радовался нашей победе? Насти. Не хочу, чтобы ты радовался, заставив ползать людей. Генрих. Я сделал все ради тебя и с твоего согласия. Не усомнился ли ты в самом себе, пророк? Насти пожимает плечами. Ведь ты не в первый раз им лжешь. Насти. Ноя в первый разбросил их на колени, помешал им защищаться. Впервые вступил в сговор с суеверием, впервые заключил союз с дьяволом. Генрих. Тебе страшно? Насти. Дьявол - творение Господа. Если Господь захочет, дьявол мне подчинится. Я задыхаюсь в этой церкви. Выйдем! ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ Генрих. Насти, Гёц. Генрих и Насти собираются выйти из церкви. Гёц (входит и направляется к Генриху). Собака, для тебя все средства хороши, чтобы выиграть пари? Ты заставил меня потерять две недели. Я десять раз обошел свои владения, разыскивал ее повсюду, а теперь узнал, что она была здесь. Больная, тут, на каменном полу. И в том моя вина! Генрих освобождается от него и выходит вместе с Насти. (Гёц повторяет про себя.) Моя вина... Пустые слова... Ты ждешь, что мне станет стыдно, но я не стыжусь. Гордыня сочится из моих ран. Вот уже тридцать пять лет, как я подыхаю от гордыни. Я умираю со стыда... Дальше так нельзя! (Резко.) Лиши меня мысли! Отними ее у меня! Сделай, чтобы я забыл о себе. Преврати меня в насекомое! Да будет так! То возрастает, то стихает бормотание молящихся крестьян. Катерина! (Проходит сквозь толпу, вглядываясь в каждого, и зовет.) Катерина! Катерина! (Подходит к распростертому на плитах телу, приподнимает одеяло, тут же опускает его, исчезает за колонной. Слышно, как он продолжает звать.) Катерина! ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ Крестьяне одни. Часы на башне бьют семь. Один из спящих на полу просыпается и вскакивает. 1-й мужчина. Который час? Какой теперь день? 2-й мужчина. Сегодня воскресенье. Сейчас семь часов. Нет, сегодня не воскресенье. Голоса. Пришел конец воскресеньям, конец пришел. Больше их никогда не будет. Наш священник унес их с собой. Он оставил нам только будни, проклятые дни труда и голода. 1-й мужчина. К дьяволу все это! Лучше снова усну. Разбудите меня, когда настанет Страшный суд. Женщина. Давайте помолимся. Хильда входит, неся в руках охапку соломы. За ней следуют две крестьянки, которые также несут солому. ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ  Те же, Хильда, потом Гёц. 1-я женщина. Хильда! Это Хильда. 2-я женщина. Как хорошо, что ты пришла! Что слышно в деревне, расскажи нам. Хильда. Рассказывать нечего. Всюду тишина. Только скотина мычит от страха. Чей-то голос. А погода хорошая? Хильда. Не знаю. Голос. Ты не взглянула на небо? Хильда. Нет. (Пауза.) Я собрала солому, чтобы сделать постели для больных. (Двум крестьянкам.) Помогите мне! Они укладывают больного на соломенную подстилку. Вот. Теперь этого. Делают то же. И эту. Они поднимают старую женщину, которая начинает всхлипывать. Не плачь, прошу тебя. Не расстраивай их. Перестань, бабушка, не то они все заплачут вместе с тобой. Старуха (всхлипывая). Там мои четки... (Показывает на пол, где она лежала.) Хильда (рассердившись, берет четки и кидает ей на колени). Держи! (Успокаивается и говорит более мягким тоном.) Молись же, молись! Лучше молитва, чем слезы,- шуму меньше. Ну, погоди, нельзя же одновременно и молиться и плакать! (Вытирает старухе глаза своим платком.) Вот, утри слезы. Хватит! Не плачь, говорю тебе! Мы не виноваты, и Бог не вправе нас карать. Старуха (по-прежнему всхлипывая). Ох, дочка... Ты знаешь, у него на все есть право. Хильда (резко). Будь он вправе карать невинных, я тотчас же продала бы душу дьяволу. Все вздрагивают, смотрят на нее. (Пожимает плечами и прислоняется к колонне. Минуту стоит, уставившись в пустоту, словно завороженная каким-то воспоминанием. Затем внезапно произносит с отвращением.) Тьфу! 1-я женщина. Хильда, что с тобой? Хильда. Ничего. Женщина. Ты так умела возвращать нам надежду!.. Хильда. Надежду? На кого? На что? Женщина. Хильда, если ты отчаешься, и нас всех охватит отчаяние. Хильда. Хорошо. Но слушайте меня (Она дрожит.) Здесь холодно. Вы - единственное тепло на свете. Вы должны прижаться друг к другу и ждать. Голос. Ждать чего? Хильда. Пока не станет теплее. Мы терпим голод и жажду. Нам страшно, нам плохо, но единственное, что сейчас важно - это согреться. Женщина. Хорошо. Прижмись ко мне. Подойди ко мне ближе! Хильда не трогается с места. Женщина поднимается и идет к ней. Она мертва? Хильда. Да. Женщина. Упокой, Господи, душу ее. Хильда. Упокой, Господи? (Короткий смех.) Господу она не нужна. Женщина. Хильда, как смеешь ты так говорить? Шум в толпе. Хильда. Перед смертью она увидела ад. Вдруг приподнялась, рассказала о своем видении и тут же умерла. Женщина. Никто не сидит возле покойницы? Хильда. Нет. Может, ты пойдешь? Женщина. Ни за какие блага на свете. Хильда. Хорошо. Я сейчас к ней вернусь. Дай мне только немного согреться. Женщина (обращаясь к толпе). Помолимся, братья мои. Вымолим прощение покойнице, увидевшей ад. Может, ее ждут вечные муки. (Становится на колени поодаль.) Монотонный шум молитвы. Появляется Гёц и глядит на Хильду, которая по-прежнему стоит, прижавшись к колонне. Хильда (вполголоса). Молить о прошении! А что ты должен нам прощать? Это ты должен просить прощения у нас! Не ведаю, какую ты уготовил мне судьбу, а покойницу я совсем не знала. Но если ты ее осудишь, мне не нужны твои небеса. Неужто думаешь, за тысячу лет в раю я позабуду застывший в ее глазах ужас? Презираю твоих дурацких избранников, которые смеют радоваться, пока в аду страдают обреченные на муки, а бедняки мыкают горе на земле. Я с людьми, с ними и останусь. Ты можешь заставить меня умереть без священника, ты можешь внезапно призвать меня к своему суду; мы еще поглядим, кто кого будет судить. (Пауза.) Она любит его. Всю ночь она стонала, звала его к себе. Но чем он ее приворожил, этот ублюдок? (Внезапно обращается к присутствующим.) Если хотите молиться, молитесь о том, чтобы пролитая в Риги кровь пала на голову Гёца. Голос. Гёца? Хильда. Он один виноват. Голос. Пусть Господь покарает Гёца, незаконнорожденного! Гёц (с коротким смешком). Что ни делаю. Добро или Зло всегда вызываю ненависть. (К одному из крестьян.) Кто она. Крестьянин. Но это же Хильда! Гёц. Какая Хильда? Крестьянин. Хильда Лемм. Ее отец - самый богатый мельник в деревне. Гёц (с горечью). Вы слушаетесь ее, как пророка. Она сказала, чтобы вы молились о каре для Гёца, и вы тотчас же встали на колени. Крестьянин. Просто мы ее очень любим. Гёц. Она богачка, а вы ее любите! Крестьянин. Она больше не богата. В прошлом году должна была принять постриг, но был голод, она отказалась от своего обета и стала жить среди нас. Гёц. А чем она завоевала вашу любовь? Крестьянин. Живет как монахиня, лишает себя всего, помогает всем... Гёц. Да, да. Все это и я могу. Должно же быть что- нибудь еще? Крестьянин. Я ни о чем другом не знаю. Гёц. Ни о чем другом? Странно! Крестьянин. Она... она добра. Гёц (начинает хохотать). Добра? Спасибо, приятель, ты меня просветил. (Удаляется.) Если верно, что она делает Добро, я возрадуюсь этому. Господи, возрадуюсь, как должно. Да прийдет царствие твое, не важно где, не важно - благодаря ей или мне. (Глядит на нее враждебно.) Живет как монахиня. А я? Разве я не живу, как монах? Что сделала она такого, чего не сделал я? (Подходит к Хильде.) Здравствуй! Знаешь ли ты Катерину? Хильда (вскакивая). Зачем ты меня спрашиваешь? Кто ты? Гёц. Ответь мне, ты ее знаешь? Хильда. Да, да, знаю. (Она резким движением отбрасывает капюшон Гёца, открывая его лицо.) А, это ты? Тебя я тоже знаю, хотя ни разу не видела. Ты Гёц. Гёц. Да, это я. Хильда. Наконец-то! Гёц. Где она? Хильда (глядит на него не отвечая; на губах ее застыла гневная улыбка). Ты ее увидишь, торопиться незачем. Гёц. Неужели ты думаешь, что она захочет страдать лишние пять минут? Хильда. Неужели ты веришь, что она перестанет страдать, увидев тебя! (Она глядит на него. Пауза.) Вы оба подождете. Гёц. Чего же нам ждать? Хильда. Покуда я не нагляжусь на тебя вдоволь. Гёц. Безумная, я тебя не знаю и знать не хочу. Хильда. А я тебя знаю. Гёц. Нет. Хильда. Нет? На груди у тебя волосы, как черный бархат. На животе у тебя синяя вена, она вздувается, когда ты ласкаешь женщин. На бедре у тебя большая родинка, похожая на землянику. Гёц. Откуда ты знаешь? Хильда. Пять дней и пять ночей я провела возле Катерины. Нас было трое в комнате: она, я, ты. Мы жили втроем, как одна семья. Она видела тебя повсюду, под конец я тоже стала видеть тебя. Двадцать раз за ночь открывалась дверь, и ты входил. Ты глядел на нее лениво и небрежно, ты гладил ее по затылку двумя пальцами. Вот так. (Грубо хватает его за руку.) Что в них, в этих пальцах? Что в них такого? Мясо, обросшее шерстью. (В ярости отталкивает его.) Гёц. Что она говорила? Хильда. Все, что нужно, чтобы я тебя возненавидела. Гёц. Говорила, что я зол, груб, отвратителен? Хильда. Что ты красив, умен, храбр. Что ты дерзок и жесток. Что женщине стоит взглянуть на тебя, чтобы сразу влюбиться. Гёц. Она говорила тебе о другом Гёце. Хильда. Есть только один Гёц. Гёц. Взгляни на меня своими глазами: где жестокость, где дерзость? Увы! Где разум? Прежде я видел далеко и ясно, потому что Зло просто. Но взгляд мой померк, и весь мир стал непонятен. Хильда, прошу тебя, не становись моим врагом. Хильда. Что тебе до меня? Ведь я не могу тебе повредить. Гёц (указывая на крестьян). Ты уже повредила мне в их глазах. Хильда. Они принадлежат мне, я им. Не вмешивай их в свои дела. Гёц. Верно, что они тебя любят? Хильда. Да, верно. Гёц. Почему? Хильда. Я никогда не задумывалась об этом. Гёц. Оттого что ты красива. Хильда. Нет, полководец. Вы любите красивых женщин, потому что вам делать нечего и потому что вы едите пряную пищу. Но мои братья работают целый день и голодают. Им не надо женской красоты. Гёц. Тогда в чем же дело? Они любят тебя, потому что ты им нужна? Хильда. Потому, что они нужны мне. Гёц. Зачем? Хильда. Тебе не понять. Гёц (идя к ней). Они тебя сразу полюбили? Хильда. Да, сразу. Гёц (про себя). Да, я так и думал: сразу или никогда. Тут сразу выигрываешь или теряешь. От времени и от усилий не зависит ничего. (Резко.) Бог не может этого желать. Это несправедливо. Выходит, есть люди, проклятые от рождения. Хильда. Да, есть. Например, Катерина. Гёц (не слушая). Чем ты их обворожила, колдунья? Как добилась удачи там, где меня ждал провал? Хильда. Что сделал ты, чтоб приворожить Катерину? Они как зачарованные глядят друг на друга. Гёц (не переставая ее разглядывать). Ты украла у меня их любовь. Когда я гляжу на тебя, я вижу их любовь. Хильда. А я гляжу на тебя и вижу любовь Катерины. И ты мне отвратителен. Гёц. В чем ты упрекаешь меня? Хильда. Упрекаю именем Катерины в том, что ты довел ее до отчаяния. Гёц. Это не твое дело. Хильда. Упрекаю именем этих мужчин и женщин в том, что ты свалил нам на голову твои земли и похоронил нас под ними. Гёц. К дьяволу! Я не должен оправдываться перед женщиной. Хильда. А от своего имени я упрекаю тебя в том, что ты овладел мной против моей воли. Гёц (поражен). Тобой? Хильда. Пять дней кряду ты владел мною, прибегая к хитрости и насилию. Гёц (смеется). Наверно, это было во сне. Хильда. Да, во сне. В ее снах. Она втянула меня в них. Я хотела страдать ее болью, как страдаю от их боли. Но это была ловушка. Я полюбила тебя ее любовью. Благословен Господь, теперь я увидела тебя. Увидела при дневном свете и освобождаюсь от своего сна. Днем ты такой, какой на самом деле. Гёц. Ну так проснись! Все было лишь в твоем сне. Я не прикоснулся к тебе. До этого утра я ни разу тебя не видел. Ничего не было. Хильда. Ничего. Ровно ничего. Она кричала у меня на руках, но разве это что-нибудь значит? Со мной ничего не случилось - ведь ты не прикоснулся к моей груди, к моим губам. Ты красив, полководец! Ты одинок, как все богачи. И ты всегда страдал только от ран, нанесенных тебе. В этом твоя беда. А я едва чувствую собственное тело, не знаю, где начинается и где кончается моя жизнь, и не всегда откликаюсь, когда меня зовут. Меня порой удивляет даже, что у меня есть собственное имя. Я страдаю болью всех: мне больно, когда другого бьют по щекам, я умираю с каждым, кто умирает. Ты изнасиловал во мне всех женщин, которых взял силой. Гёц (торжествуя). Наконец-то! Хильда смотрит на него с удивлением. Ты будешь первой. Хильда. Первой? Гёц. Первой, которая меня полюбит. Хильда. Я? (Смеется.) Гёц. Ты уже любишь меня. Я держал тебя в своих объятиях пять ночей, я оставил след в твоей душе, ты полюбила меня любовью Катерины, а я люблю тебя любовью крестьян. Ты полюбишь меня. А если они твои, то и они должны полюбить меня. Хильда. Я выцарапаю себе глаза, если настанет день, когда взгляну на тебя с нежностью. Гёц хватает ее за руки. Она внезапно перестает смеяться и глядит на него со злобой. Катерина умерла. Гёц. Умерла! (Он подавлен этой вестью.) Когда? Хильда. Только что. Гёц. Она... страдала? Хильда. Она видела ад. Гёц (пошатнувшись.) Умерла... Хильда. Она сбежала от тебя, не так ли? Иди-ка погладь ее затылок. Молчание. Потом чей-то крик в глубине церкви. Крестьяне встают с пола и поворачиваются лицом ко входу. Минута ожидания. Шум возрастает. Потом появляются Генрих и Насти. Они несут на носилках Катерину. ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ Те же, Генрих, Насти и Катерина. Катерина (больше не кричит. Приподнявшись на носилках, бормочет). Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Гёц (кричит). Катерина! (Хильде.) Дрянь! Ты мне солгала. Хильда. Я? Я не лгала тебе, Гёц. Ее сердце перестало биться. (Она склоняется над Катериной.) Генрих. По пути сюда мы услышали, как она стонет. Она кричала, что ее подстерегает дьявол, она молила нас принести ее к подножию креста. Крестьяне с угрозой преграждают им путь. Голоса. Нет! Нет! - Она проклята! - Вон отсюда! - Вон отсюда тотчас же! Гёц. Черт побери, собаки! Я научу вас христианскому милосердию. Хильда. Молчи! Ты можешь лишь причинить зло. (Крестьянам.) Это труп, но душа ее не может оторваться от тела, потому что она окружена демонами. Вас тоже подстерегает дьявол. Кто же сжалится над вами, сели вы не сжалитесь над ней? Кто полюбит бедняков, если бедняки не полюбят друг друга? Толпа молча отходит в сторону. Поднесите ее к подножию креста, раз она просит этого. Генрих и Насти устанавливают носилки у подножия креста. Катерина. Он тут? Хильда. Кто? Катерина. Священник. Хильда. Его еще нет. Катерина. Пойди за ним! Скорее! Я протяну, покуда он не придет. Гёц (приближается). Катерина! Катерина. Это он? Гёц. Это я, любовь моя. Катерина. Ты? Я думала, это священник. (Она кричит.) Хочу священника! Приведите его поскорее. Не хочу умирать без причастия. Гёц. Катерина, тебе нечего бояться. Никто не причинит тебе зла. Ты слишком много страдала на земле. Катерина. Говорю тебе - я их вижу. Гёц. Где? Катерина. Повсюду. Окропи их святой водой. (Она снова начинает кричать.) Спаси меня, Гёц, спаси меня! Во всем виноват ты, а не я. Если любишь, спаси меня. Хильда обхватывает ее руками и пытается вновь уложить на носилки. Катерина бьется в припадке и кричит. Гёц (с мольбой в голосе). Генрих! Генрих. Я больше не принадлежу церкви. Гёц. Она не знает этого. Перекрести ей лоб, и ты спасешь ее от ужаса. Генрих. К чему? Ужас ждет ее по ту сторону... Гёц. Но это лишь видения, Генрих. Генрих. Ты так думаешь? (Смеется.) Гёц. Насти, ты утверждаешь, что каждый может быть священником. Насти пожимает плечами, подавленный своим бессилием. Катерина (не слушая их). Разве вы не видите - я умираю! Хильда хочет заставить ее вновь улечься. Оставьте меня! Оставьте меня! Гёц (про себя). Если бы я только мог... (Внезапно принимает ре- шение и поворачивается к толпе.) Эта женщина погибла по моей вине, я ее спасу. Уйдите все! Все медленно уходят. Насти увлекает за собой Генриха, Хильда колеблется. Ты тоже, Хильда. Хильда, взглянув на него, уходит. ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ Гёц, Катерина, затем толпа. Гёц. Теперь ты у меня в руках. Хоть ты и скуп на чудеса, на этот раз тебе придется сотворить для меня чудо. Катерина. Куда они уходят? Не оставляй меня одну. Гёц. Нет, Катерина, нет, любовь моя, я спасу тебя. Катерина. Как? Ты не священник. Гёц. Я попрошу Христа, чтобы он разрешил мне взять твои грехи на себя. Ты слышишь меня? Катерина. Да. Гёц. Буду нести их тяжесть вместо тебя. Твоя душа будет чиста, как в день рождения. Чище, чем если бы грехи тебе отпустил священник. Катерина. Как я узнаю, послушался ли он тебя? Гёц. Я стану молиться. Если я вернусь к тебе изуродованным проказой или гангреной, ты мне поверишь? Катерина. Да, любовь моя, поверю. Гёц (отходит в сторону). Это мои грехи, ты это знаешь. Верни то, что принадлежит мне. Ты не вправе осуждать эту женщину. Потому что виноват я один! Вот мои руки! Вот мое лицо! Вот моя грудь! Изгрызи мне щеки! Пусть за ее грехи гноятся мои глаза и уши! Пусть сгорит кожа на спине и бедрах! Ниспошли на меня проказу, холеру, чуму, но спаси ее! Катерина (слабеющим голосом). Гёц, помоги мне! Гёц. Слышишь ты меня, глухой Бог? Ты не отвергнешь эту сделку - она справедлива. Катерина. Гёц! Гёц! Гёц! Гёц. Не могу больше слышать этот голос. (Поднимается на амвон.) Ты умер для людей, отвечай - да или нет? Взгляни: люди страдают. Снова нужна Голгофа. Дай мне, дай мне твои раны! Отдай мне разверстую рану на бедре, отдай раны, пробитые гвоздями на твоих руках! Если Бог мог страдать, почему не может страдать человек? Уж не ревнуешь ли ты меня? Дай мне свои стигматы, дай мне их! (Раскинул руки крестом перед распятием.) Отдай мне их! Отдай! Отдай! (Повторяет эти слова, словно заклинание.) Ты оглох? О, черт возьми, какой я глупец! На Бога надейся, да сам не плошай! (Выхватывает из-за пояса кинжал, наносит себе удар кинжалом правой рукой по левой, левой рукой по правой, ранит себя в бок. Затем швыряет кинжал на амвон, наклоняется и мажет кровью грудь распятого Христа.) Войдите все! Крестьяне входят. Христос кровоточит! Шум в толпе. Он поднимает руки. Взгляните! В своем милосердии Он позволил мне носить стигматы. Кровь Христа, братья мои, кровь Христа струится по моим рукам. (Спускается по ступеням амвона к Катерине.) Не бойся ничего, любовь моя. Я прикасаюсь к твоему лбу, твоим глазам, твоим рукам, вот кровь нашего Иисуса. (Мажет ей лицо кровью.) Ты еще видишь дьявола? Катерина. Нет. Гёц. Кровь Христа, Катерина. Катерина. Твоя кровь, Гёц, твоя кровь. Ты отдал ее ради меня! Гёц. Кровь Христа, Катерина. Катерина. Твоя кровь... (Умирает.) Гёц. Все на колени. Крестьяне становятся на колени. Ваши священники - собаки. Но ничего не бойтесь. Я останусь здесь. Пока кровь Христа будет течь из моих ран, с вами не приключится беды. Возвращайтесь в свои дома, радуйтесь. Праздник настал. Сегодня для всех начинается царство Божие. Мы построим Город Солнца. (Пауза.) Толпа медленно и безмолвно отхлынула. Женщина подошла к Гёцу, взяла его за руку и смочила лицо его кровью. Хильда остается последней, подходит к Гёцу, тот ее не видит. Хильда. Не причини им зла. Гёц не отвечает. Она уходит. Гёц (пошатнувшись, опирается о колонну). Теперь они мои. Наконец-то. ЗАНАВЕС  * АКТ ТРЕТИЙ *  Картина седьмая Площадь в деревне Альтвейлер. ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ Крестьяне окружили женщину, которая их обучает. Женщина -наставница, она молода и миловидна. В руках у нее палка, которой она выписывает на земле буквы. Позже - Карл и молодая женщина. Наставница. Какая это буква? Один из крестьян. Это "л". Наставница. А это? Другой крестьянин. Это "ю". Наставница. А вот эти четыре буквы? Один из крестьян. Болк. Наставница. Нет. Другой крестьянин. Бовь. Наставница. А все слово? Один из крестьян. Любовь. Все крестьяне. Любовь!.. Наставница. Смелей, братья мои! Скоро вы сможете читать. И тогда вы научитесь отличать добро от зла и правду от лжи. А теперь ответь мне ты... какой была наша прежняя натура? Одна из крестьянок (словно читая катехизис). Прежняя - значит, до того, как мы узнали Гёца. Наставница. Какими мы были прежде? Одна из крестьянок (так же). Дурными. Наставница. Как бороться против нашей прежней натуры? Одна из крестьянок. Создавая себе вторую натуру. Наставница. Как создать вторую натуру? Одна из крестьянок. Научившись выказывать любовь. Наставница. Любить и выказывать любовь - это одно и то же? Одна из крестьянок. Нет, не одно и то же... Входит Хильда. Крестьяне указывают на нее. Наставница. Что? (Она оборачивается.) Ах! Хильда... (Пауза.) Сестра моя... ты нам мешаешь. Хильда. Чем я могу вам мешать? Я ведь молчу. Наставница. Ты молчишь, но ты глядишь на нас, и мы знаем, что ты нас не одобряешь. Хильда. Но я могу думать, как хочу? Наставница. Нет, Хильда, здесь думают открыто, при свете дня и вслух. Мысли каждого принадлежат всем. Хочешь ли присоединиться к нам? Хильда. Нет. Наставница. Значит, ты нас не любишь? Хильда. Люблю, но на свой лад. Наставница. Ты не рада нашему счастью? Хильда. Я... Ах, братья мои, вы столько страдали. Если вы счастливы, то и я должна быть счастлива. Входит Карл, глаза его завязаны. Его ведет молодая женщина. Наставница. Кто вы? Молодая женщина. Мы ищем Город Солнца. Один из крестьян. Город Солнца здесь. Молодая женщина (обращаясь к Карлу). Так я и думала. Жаль, что ты не можешь видеть, какой у них счастливый вид. Ты бы обрадовался. Крестьяне толпятся вокруг них. Крестьянин. Бедняги, вы хотите пить? Вы голодны! Садитесь же. Карл (усаживаясь). Ах, вы так добры... Крестьянин. Здесь все добры. Здесь все счастливы. Другой крестьянин. Но в нынешнее смутное время люди не путешествуют. Нам пришлось ограничиться любовью друг к другу. Вот отчего твой приход наполнил наши сердца радостью. Крестьянка. Так приятно, когда можешь сделать добро чужестранцу. Что вам нужно? Молодая женщина. Мы хотим видеть человека, руки которого кровоточат. Карл. Правда ли, что он творит чудеса? Крестьянка. Только тем и занят. Карл. Правда ли, что его руки кровоточат? Один из крестьян. Дня не проходит без этого. Карл. Я хочу, чтоб он коснулся моих век своими окровавленными руками и вернул мне зрение. Крестьянка. Это ему как раз по плечу, он тебя излечит. Карл. До чего вам повезло, у вас есть такой человек. И вы больше никогда не поступаете дурно? Один из крестьян. Никто не пьет, никто не крадет. Другой крестьянин. Мужьям запрещено бить своих жен. Первый крестьянин. Родителям запрещено бить своих детей. Карл (усаживаясь на скамью). Лишь бы только это подольше продлилось. 2-й крестьянин. Это продлится столько, сколько будет угодно Господу. Карл. Увы! (Вздыхает.) Наставница. Отчего ты вздыхаешь? Карл. Мой поводырь повсюду видел вооруженных людей. Крестьяне и бароны будут драться. Наставница. На землях Гейденштама? Карл. Нет, но по всей округе. Наставница. Это нас не касается. Мы никому не желаем зла. Мы хотим, чтобы везде царила любовь. Карл. Правильно! Пусть они перебьют друг друга, ненависть, убийство, кровь других людей - только пища для вашего счастья. Один из крестьян. Что ты говоришь? Ты с ума сошел! Карл. Я лишь повторяю то, что говорят повсюду. Наставница. А что говорят? Карл. Говорят, что ваше счастье сделало их страдания еще невыносимее и они дошли до предела отчаяния. (Пауза.) Но вы правы, вас это не должно тревожить: пусть ваше счастье окропят несколько капель крови... цена не слишком высока. Наставница. Наше счастье священно - так сказал Гёц. Мы счастливы не только ради себя, но ради всех. Мы свидетельствуем всем и перед всеми, что счастье возможно. Эта деревня стала священной, все должны глядеть на нас, как христиане на святую землю. Карл. Я вернусь в свою деревню и принесу эту радостную весть. Я знаю целые семьи, умирающие с голоду. И будет так приятно узнать, что вы счастливы ради них. Смущенное молчание крестьян. А что вы станете делать, добрые люди, если начнется война? Одна из крестьянок. Мы будем молиться. Карл. Боюсь, как бы вам не пришлось в ней участвовать. Наставница. Нет, не бывать тому. Все крестьяне. Нет! Нет! Нет! Карл. Разве не священна война рабов, которые хотят стать людьми? Наставница. Все войны - святотатство. Мы останемся на страже любви, будем мучениками мира. Карл. По соседству с вами грабят, насилуют, убивают ваших братьев господа, и вы не питаете к ним ненависти? Одна из крестьянок. Мы жалеем их, потому что они злы. Все крестьяне. Да, мы их жалеем. Карл. Они злы, и, значит, справедливо, что против них восстали жертвы их зла? Наставница. Насилие несправедливо, откуда бы оно ни исходило. Карл. Осуждая насилие ваших братьев, вы, стало быть, одобряете насилие баронов? Наставница. Нет, конечно. Карл. Но все же это так, раз вы не хотите, чтобы оно прекратилось. Наставница. Мы хотим, чтобы оно прекратилось по доброй воле самих баронов. Карл. А кто внушит им эту добрую волю? Наставница. Мы. Все крестьяне. Мы! Мы! Карл. А что же покуда делать крестьянам? Наставница. Терпеть, ждать и молиться. Карл. Предатели! Вот вы и разоблачены. Вы любите лишь самих себя. Но остерегайтесь, если война начнется, от вас потребуют ответа, не допустят, чтобы вы оставались в стороне, покуда ваши братья идут на смерть. Если крестьяне победят, то бойтесь, как бы они не сожгли Город Солнца, чтобы покарать вас за предательство. Если победят сеньоры, они не потерпят, чтобы дворянские земли оставались в руках крепостных. К оружию, друзья! Если не станете драться из братских чувств, возьмитесь за оружие хотя бы из корысти. Счастье нужно защищать! Один из крестьян. Мы не станем драться. Карл. Тогда вас перебьют. Наставница. Мы поцелуем руку, которая нанесет нам удар. Мы умрем в молитвах за тех, кто нас убивает. Покуда мы живы, у нас еще будет возможность пойти на смерть; мертвые, мы поселимся в ваших душах, и наши голоса будут звучать у вас в ушах. Карл. Черт возьми! Вы хорошо выучили свой урок! Но виноваты не вы. Преступен лжепророк, который вбил вам в головы эту благостную ложь. Крестьянин. Он оскорбляет нашего Гёца! (Надвигается на Карла.) Молодая женщина. Неужели вы ударите слепца? Вы же сказали, что живете ради любви. Один из крестьян (срывает с глаз Карла повязку). Хорош слепой! Да это же Карл, лакей из замка. Его сердце источено ненавистью, и он уже много недель бродит вокруг, сея раздор и мятеж. Крестьяне. Повесить его! Хильда. Ах вы, кроткие овечки, теперь вы разъярились. Карл - негодяй, потому что призывает к войне. Но Карл говорит правду, и я не дам вам убить того, кто говорит правду, откуда бы он ни пришел. А это правда, братья мои, что ваш Город Солнца построен на несчастье других людей. Бароны будут терпеть ваш город, только пока их рабы останутся рабами. Братья мои, я не попрекаю вас вашим счастьем, но мне было легче, когда мы вместе с вами были несчастны,- тогда наше несчастье было несчастьем всех людей. На этой кровоточащей земле любая радость непристойна, а счастливцы всегда одиноки. Один из крестьян. Ступай! Тебе по душе лишь нищета, а Гёц хочет строить. Хильда. Ваш Гёц обманщик. Шум в толпе. Ну? Хватайте меня, бейте, вешайте! Чего вы ждете? Входит Гёц. ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ Те же и Гёц. Гёц. Почему вы такие хмурые? Один из крестьян. Гёц, это... Гёц. Молчи! Я не хочу больше видеть мрачные лица. Сначала улыбайтесь, потом говорите. Ну, улыбайтесь! Крестьяне улыбаются. Один из крестьян (улыбаясь). Этот человек зовет нас к мятежу. Гёц. Тем лучше! Это искус. Нужно уметь выслушать слова ненависти. Одна из крестьянок (улыбаясь). Он оскорбил тебя, Гёц, обозвал тебя лжепророком. Гёц. Мой добрый Карл, неужели ты так меня ненавидишь? Карл. По правде говоря, да! Гёц. Значит, я не сумел заставить себя полюбить. Прости меня! Проводите его до выхода из деревни, дайте ему еды в дорогу, поцелуйте на прощание. Карл. Все это кончится побоищем, слышишь меня, Гёц? Пусть кровь этих людей падет на твою голову! Гёц. Да будет так. Карл с поводырем уходят. ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ Те же, без Карла и молодой женщины. Гёц. Помолимся за них. Наставница. Гёц, нас кое-кто смущает. Гёц. Говори. Наставница. Хильда... Мы очень ее любим, но она нам мешает. Она не согласна с тобой. Гёц. Я это знаю. Хильда. Что вам до этого? Ведь я ухожу. Гёц (поражен). Ты уходишь? Хильда. Да, тотчас же. Гёц. Почему? Хильда. Потому что они счастливы. Гёц. И что же? Хильда. Счастливым я не нужна. Гёц. Они тебя любят. Хильда. Конечно. Но они утешатся. Гёц. Они еще нуждаются в тебе. Хильда. Ты думаешь? (Оборачивается к крестьянам.) Разве я еще нужна вам? Крестьяне растерянно молчат. Ты видишь? К чему я им, раз у них есть ты? Прощай! Гёц. Вы ее отпустите, не сказав ни слова? Неблагодарные! Кто спас вас от отчаяния, когда вы были несчастны? Оставайся, Хильда, их именем прошу тебя. А вам, вам я приказываю вернуть ей свою любовь. Хильда (с внезапной яростью). Оставь все себе! Ты выкрал у меня кошелек, но я не позволю тебе подавать мне милостыню моими же деньгами. Наставница. Останься, Хильда, раз он так хочет. Мы покоримся ему, клянусь тебе, и мы полюбим тебя, как нам велит этот святой человек! Хильда. Оставь! Оставь! Вы любили меня по велению сердца. Теперь все кончено. Не будем говорить!.. Забудьте меня. Забудьте меня поскорей. Чем скорее, тем лучше. Гёц. Оставьте нас! Крестьяне уходят. ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Гёц, Хильда. Гёц. Куда ты пойдешь? Хильда. Неважно. Нищеты всюду хватает. Гёц. Опять нищета! Опять горе! Неужели нет ничего другого на свете? Хильда. Для меня нет. В этом моя жизнь. Гёц. Нужно ли постоянно мучиться их муками? Неужели нельзя радоваться их счастью? Хильда (страстно). Я не могу! Хорошо счастье! Они прямо блеют от счастья. (В отчаянии.) О Гёц, с тех пор как ты среди нас, я стала врагом собственной души. Мне стыдно за нее, когда я слышу ее голос. Я знаю, они теперь не голодают, их работа не так тяжела. Счастье для баранов! Если оно им по душе, я вместе с ними должна к нему стремиться. Но я не могу, не хочу такого счастья. Должно быть, я чудовище! Люблю их меньше с той поры, как они стали меньше страдать, хотя ненавижу страдание. (Пауза.) Но разве я злая? Гёц. Нет. Ты ревнивая. Хильда. Ревнивая? Да, ревность душит меня. (Пауза.) Видишь, мне давно уже пора было уйти: ты развратил меня. Но уйду я или останусь, все равно, что бы ты ни делал, тебе суждено пробуждать зло в душах людей. Прощай! Гёц. Прощай! Она не уходит. Ну, чего ты ждешь? Она собирается уйти. Хильда, прошу тебя, не покидай меня. Она смеется. Что с тобой? Хильда (без злобы). Ты все отнял у меня, и ты же просишь не покидать тебя? Гёц. Чем сильней они меня любят, тем больше я одинок. Я стал их крышей, но у меня самого нет крыши. Я стал их небом, но у меня самого нет неба. Нет, есть, но видишь, как оно далеко. Я хотел стать опорой, нести на себе небесный свод. Ерунда, небо просто дырка. Я спрашиваю, где же Бог? (Пауза.) Должно быть, я люблю их недостаточно, все от этого. Я только выказывал любовь, но сама любовь не пришла. Может быть, я лишен дара любви. Почему ты глядишь на меня так? Хильда. Ты и не любил их, ты напрасно обокрал меня. Гёц. Не их любовь я должен был отобрать у тебя, а твою. Любить их, как ты! Смотри, я завидую тебе во всем. Завидую даже твоей ревности. Ты здесь, ты глядишь на них, ты прикасаешься к ним. Ты - тепло, ты - свет, но я - не ты. Невыносимо! Я не понимаю, к чему нас двое на земле. Как я хотел бы стать тобой, оставаясь самим собой. Входит Насти. ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ Гёц, Хильда. Наcти. Насти (глухим голосом). Гёц! Гёц! Гёц! Гёц (оборачиваясь). Кто это?.. Насти!.. Насти. Люди глухи. Гёц. Глухи?.. Глухи к твоему голосу? Это для меня новость. Насти. Да, такого не было. Гёц. Бог испытывает тебя, как и других? Посмотрим, как ты справишься с этим. Насти. Пусть Бог испытывает меня, сколько хочет. Не усомнюсь ни в нем, ни в своем предназначении; если Бог усомнится во мне - значит, он обезумел. Гёц. Говори все! Насти (указывая на Хильду). Отошли ее. Гёц. Она - это я. Говори или уходи. Насти. Хорошо. (Пауза.) Мятеж вспыхнул. Гёц. Какой мятеж? (Резко.) Я ни при чем! Тут нет моей вины. Пусть перебьют друг друга. Я тут ни при чем! Насти. Их сдерживал только страх перед церковью. Ты доказал им, что они могут обойтись без попов, и теперь повсюду появились проповедники ярости, они призывают к мести. Гёц. И все это сделано мной? Насти. Да. Гёц. Получай! (Ударяет его.) Насти. Бей! Бей же! Гёц. Ха! (Поворачивается.) Как сладко было Зло: я мог убивать! (Шагает. Пауза.) Ну! Чего ты просишь от меня? Насти. Ты можешь спасти нас от самого худшего. Гёц. Я? (Сухо смеется.) У меня дурной слух. Как смеешь ты звать меня? Насти. Нет выбора... У нас ни оружия, ни денег, ни военачальников. Крестьяне не знают дисциплины, им трудно стать хорошими солдатами. Через несколько дней начнутся поражения, через несколько месяцев нас станут истреблять. Гёц. И что же? Насти. Есть лишь одна возможность. Сегодня я не могу остановить мятеж, а через три месяца смог бы. Если мы одержим настоящую победу в одном, хотя бы в одном сражении, бароны предложат нам мир. Гёц. Чем могу помочь я? Насти. Ты лучший полководец Германии. Гёц (глядит на него, затем отворачивается). Увы. (Пауза.) Исправлять! Всегда что-то исправлять! Вы заставляете меня терять время. Все вы только тем и заняты! Но у меня свои дела, черт подери! Насти. И ты позволишь им перерезать друг другу глотки, лишь бы тебе построить свой шутовской, свой образцовый город? Гёц. Эта деревня - ковчег, здесь укрыта любовь. Что мне потоп, когда я спасаю любовь? Насти. Ты обезумел? Тебе не избежать войны. Она тебя отыщет здесь. Молчание Гёца. Ну как, согласен? Гёц. Не спеши! (Снова оборачивается к Насти.) Дисциплины нет, а я должен буду ее создать. Знаешь ли ты, что это значит? Виселицы! Насти. Знаю. Гёц. Насти, придется вешать бедняков, вешать кого попало для острастки - и правого и виноватого. Да что я, какие там виноватые, все они невиновны. Сегодня я их брат и понимаю, что они невиновны, а завтра - я их полководец, и я перестану понимать и начну вешать. Насти. И пусть! Так нужно. Гёц. Придется мне стать мясником. У вас нет ни оружия, ни умения. Спасение в том, что вас много! Придется платить тысячами жизней. Подлая война! Насти. Ты пожертвуешь двадцатью тысячами жизней, чтобы спасти сто тысяч. Гёц. Будь я только в этом убежден! Насти, поверь мне! Я знаю, что такое сражение. Если мы начнем - сто шансов против одного, что мы проиграем. Насти. Воспользуйся этим единственным шансом! Смелей! Не ведаю намерений Господа, но мы избраны им: я его пророк, ты его мясник. Не время отступать! (Пауза.) Гёц. Хильда! Хильда. Чего ты хочешь? Гёц. Помоги мне! Что бы ты решила на моем месте? Хильда. Я никогда не буду на твоем месте, не хочу этого. Вы - вожаки, а я - простая женщина. Мне нечего вам дать. Гёц. Я только на тебя надеюсь. Хильда. На меня? Гёц. Больше чем на самого себя. Хильда. Зачем ты хочешь сделать меня соучастницей своих преступлений? Почему заставляешь решать за себя? Чего ради даешь мне власть над жизнью и смертью моих братьев? Гёц. Я люблю тебя. Хильда. Замолчи! (Пауза.) Ты победил - заставил меня стать по другую сторону баррикады. Я была с теми, кто страдает, теперь я с теми, кто решает, как им страдать. О Гёц! Мне больше никогда не уснуть. (Пауза.) Я запрещаю тебе проливать кровь. Откажись! Гёц. Мы принимаем это решение вместе? Хильда. Да, вместе. Гёц. И вместе будем за него в ответе? Хильда. Да, вместе, что бы ни случилось. Насти (Хильде). Зачем ты вмешиваешься? Хильда. Я говорю от имени бедняков. Насти. Никто, кроме меня, не вправе говорить от их имени. Хильда. Почему? Насти. Потому что я один из них. Хильда. Ты бедняк? Нет, этому давно пришел конец. Теперь ты - вождь. Гёц погружен в свои мысли и не слышит. Неожиданно он поднимает голову. Гёц. Почему не сказать им правду? Насти. Какую? Гёц. Сказать, что они не умеют сражаться и погибнут, если начнут войну. Насти. Они убьют того, кто скажет им это. Гёц. А если я попытаюсь? Насти.Ты? Гёц. Они ко мне относятся с доверием, я пророк и роздал свое имущество. А что делать с доверием, как не рисковать им? Насти. Но если существует только одна возможность из тысячи. Гёц. Одна из тысячи? Хорошо! Вправе ли ты отвергнуть ее? Насти. Нет, не вправе. Пойдем! Хильда. Останься! Гёц (берет ее за плечи). Не бойся ничего. На этот раз Бог на нашей стороне. (Зовет.) Идите все сюда. Крестье не возвращаются. Повсюду - бой. Завтра вспыхнет пламя во всей Германии. Я ухожу к людям, чтобы спасти мир. Все крестьяне. Гёц, не покидай нас. Что с нами будет без тебя? Гёц. Я вернусь, братья мои: здесь мой Бог, здесь мое счастье, здесь моя любовь. Я вернусь. Вот Хильда - я доверяю вас ей. Если в мое отсутствие вас захотят вовлечь в войну на той или иной стороне, отказывайтесь драться. Если вам станут угрожать, отвечайте на угрозы любовью. Помните, братья мои, помните: любовь заставит отступить войну. Гёц и Насти уходят. ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ Те же, кроме Гёца и Насти. Крестьянин. Что, если он не вернется? Молчание. Хильда. Станем молиться. (Пауза.) Молиться, чтобы любовь заставила отступить войну. Крестьяне (опускаются на колени). Боже, пусть любовь заставит отступить войну. Хильда. Пусть моя любовь заставит отступить войну. Да будет так! Сцена погружается во мрак, первые реплики 8-и картины звучат тотчас же за последней репликой Хильды. Картины восьмая и девятая Лагерь крестьян. Шум. Крики в темноте ночи. ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ Гёц, Насти, Карл, крестьяне. Голоса. У-у-у! Голос Гёца (подымается над шумом). Вы все погибнете. Голоса. Смерть ему! Смерть ему! Свет. Лужайка в лесу. Ночь. Крестьяне, вооруженные дубинами и вилами. Кое у кого сабли. Некоторые держат в руках зажженные факелы. Гёц и Насти стоят на скале перед толпой. У-У-у! Гёц. Бедные люди! Вам не хватает мужества, даже чтобы взглянуть правде в лицо. Голос. Правда в том, что ты предатель. Гёц. Правда, братья мои, самая очевидная правда, что драться вы не умеете. Крестьянин огромного роста выступает вперед. Крестьянин. Я не умею драться? Оживление в толпе. Эх, братцы, выходит, я не умею драться! Да я могу схватить быка за рога и свернуть ему шею. Гёц (спрыгнул на землю и подошел к нему). На вид, брат мой,ты в три раза сильнее меня. Крестьянин исполинского роста. Я, братишка? (Он толкает Гёца и отбрасывает его на пять шагов.) Гёц. Отлично! (Одному из крестьян.) Дай мне эту палку. (Рослому крестьянину.) А ты возьми вот эту. Будем драться на шпагах. Ты видишь? Видишь? Видишь? К чему тебе твоя сила? Только воздух сотрясать да ветер пугать. Они дерутся. Теперь, брат мой, прости меня, но я тебя легонько хвачу по башке. Это для общего блага. Вот! (Наносит удар.) Прости меня, Господи! Крестьянин падает. Вы убедились: он был самым сильным среди вас, а я не самый ловкий. Пауза. Крестьяне в у давлении молчат. Гёц, пользуясь своей победой, снова начинает. Хотите, я скажу вам, почему вы не боитесь смерти? Каждый из вас думает, что она станет уделом соседа. (Пауза.) Но я обращаюсь к Господу, Отцу нашему, и говорю ему: "Господи, если ты хочешь помочь людям, подай мне знак, укажи, кто из них погибнет на войне". (Внезапно изображает страх.) О! О! О! О! Что я вижу! О братья мои, что будет с вами? Какое ужасное видение! Вот что вы натворили! Один из крестьян (встревоженно). Что такое? Что ты видишь? Гёц. Господь растопил ваши тела, как воск. Я вижу только ваши кости. Святая дева! Сплошь одни скелеты! Крестьянин. Что это значит? Как ты думаешь? Гёц. Бог не хочет мятежа и указывает мне на тех, кто должен погибнуть. Крестьянин. Кто же, например? Гёц. Кто? (Протягивает в его сторону указательный палец и страшным голосом говорит.) Ты! (Пауза.) И ты! И ты! И ты! Что за страшная пляска смерти! Один из крестьян (потрясенный, но все же с сомнением). Кто нам докажет, что ты пророк? Гёц. Эй вы, не верящие мне! Если вам нужны доказательства, взгляните на эту кровь. (Он поднимает руки. Пауза. Насти.) Я победил. Насти (сквозь зубы). Нет еще. Выступает вперед Карл. Будь осторожен с ним, он ожесточенней всех. Карл. О мои легковерные братья! Когда же вы научитесь недоверию? Вы стали такими неженками, что совсем разучились ненавидеть! Стоит человеку заговорить с вами как господину и владыке, и вы склоняете головы. А что вы увидели? У него следы крови на руках - только и всего. Если нужно истекать кровью, чтобы убедить вас, взгляните на меня. (Поднимает вверх руки, с которых стекают капли крови.) Гёц. Кто ты? Карл. Пророк, как и ты. Гёц. Пророк ненависти. Карл. Таков единственный путь к любви. Гёц. Но я узнал тебя. Ты, Карл, мой лакей. Карл. К вашим услугам. Гёц. Лакей-пророк. Шутовство! Карл. Не больше чем генерал-пророк. Гёц (спускаясь по ступенькам). Покажи свои руки. (Выворачивает его руки.) Черт возьми, он прячет в рукавах пузыри, полные крови. Карл. Покажи свои руки! (Глядит на его руки.) Этот человек расцарапал ногтями старые раны, чтобы выдавить из них несколько капель крови. Давайте, братья, попытайте нас, решите сами, кто из нас пророк. Голос из толпы. Да... Да... Карл. А так умеешь? (На палочке, которую он держит, появляется цветок.) А это тебе знакомо? (Вынимает кролика из шляпы.) А это? (Окружает себя дымом.) Покажи нам, что ты умеешь делать. Гёц. Такие фокусы я сотни раз видел на площадях. Я не фигляр. Крестьянин. Пророк должен уметь делать то, что умеет фокусник. Гёц. Не буду состязаться в фокусах со своим лакеем. Братья, прежде чем стать пророком, я был генералом. Сейчас речь идет о войне: если не верите пророку, доверьтесь генералу. Карл. Доверьтесь генералу, пусть только генерал докажет, что он не предатель. Гёц. Неблагодарный! Из любви к тебе и к твоим братьям я расстался со всеми своими владениями. Карл. Из любви ко мне? Гёц. Да. Из любви к тебе, хотя ты меня ненавидишь. Карл. Значит, ты любишь меня? Гёц. Да, брат мой, я люблю тебя. Карл (торжествуя). Он выдал себя, братья мои. Он лжет нам. Взгляните на мою рожу и скажите сами, можно ли меня любить? А вас, братцы, разве вас можно любить? Гёц. Болван! Не люби я их, зачем бы стал отдавать им свои земли? Карл. В самом деле, зачем? (Резко.) Господь всемогущий, на помощь! Вот мое тело, вот мои уста. Скажи нам, почему ублюдок Гёц отдал свои земли? (Издает страшные крики.) Крестьяне. Бог здесь! - Бог будет говорить! Они становятся на колени. Гёц. Господи, только этого не хватало. Карл (закрыв глаза, кричит странным, словно чужим голосом). Эй! Слушай! Земля! Крестьяне. Слушаем! Карл (так же). Господи, вижу тебя! Люди, вижу вас! Крестьяне. Сжалься над нами! Карл (продолжает). Гёц здесь? Крестьяне. Да, Отче наш. Он справа, чуть позади. Карл (продолжает). Гёц! Гёц! Зачем ты отдал им свои земли, отвечай! Гёц. Кто вопрошает меня? Карл (продолжая). Вездесущий. Гёц. Если ты вездесущ, то знаешь все и должен знать, почему я так поступил. Крестьяне (с угрозой). Отвечай! Отвечай! Гёц. Вам отвечаю я, братья мои, не ему, а вам. Я отдал свои земли, чтобы все люди были равны. Карл хохочет. Крестьяне. Бог смеется! Бог смеется! Насти спустился по ступенькам и встал за спиной Гёца. Карл (продолжает). Ты лжешь мне, ты лжешь своему Господу. А вы, сыновья мои, слушайте. Что бы ни делал сеньор, он никогда не будет равен вам. Я требую, чтобы вы перебили всех господ! Гёц дал вам свои земли, а можете ли вы дать ему ваши? Он вправе выбирать: оставить их себе или дать вам. А вы разве могли отказаться? Тому, кто вас поцеловал, верните поцелуй, тому, кто вас ударил, верните удар. Тому, кто даст вам то, что вы вернуть не можете, отплатите всей ненавистью сердца. Вы были рабами, и он поработил вас, вы были унижены, а он еще пуще унизил вас. Утром вам в дар - горе! В полдень вам дар - забота! К вечеру дар - отчаяние! Гёц. Хороша проповедь! Кто дал вам жизнь и свет? Бог. Есть закон - даровать. Что бы Господь ни делал, он всегда дарует. Можете вы вернуть ему его дары? Вы прах у его ног. Значит, вы должны ненавидеть Бога. Крестьянин. Ну, Бог - это совсем другое дело. Гёц. Зачем он создал нас по своему образу и подобию? Раз Бог само великодушие и любовь, то человек, подобие Его, должен любить и быть великодушным. Братья, прошу вас, примите дары мои и дружбу! Я не требую от вас благодарности, хочу лишь, чтоб вы не осуждали мою любовь как порок и не попрекали меня моими дарами, словно они преступны. Крестьянин. Что ни говори, а я не люблю подачек. Карл (снова обретая свои естественный голос и показывая на нищего). Вот он все понял. Земли - ваши. Тот, кто отдает их вам, обманщик: дарит то, что ему не принадлежит. Берите их! Берите и убивайте, если хотите стать людьми! Людьми вас сделает насилие. Гёц. Братья, разве на свете нет ничего, кроме ненависти? Моя любовь... Карл. Твоя любовь от дьявола - гниет все, к чему она прикоснется. Братцы, поглядели бы вы на крестьян из Альтвейлера. За три месяца он их в кастратов превратил. От такой любви, пожалуй, и про девок забудем... Были вы скотом, ненависть сделала вас людьми. Если он лишит вас ненависти, снова станете ползать на четвереньках и молча страдать, как скотина. Гёц. Насти, на помощь! Насти (показывая на Карла). Все решено. Бог на его стороне. Гёц (поражен). Насти! Крестьяне. Убирайся! Убирайся к черту! Гёц (в гневе). Уйду, не бойтесь. Идите же навстречу смерти, подохнете - от радости плясать стану. Что за уроды! Вы призраки, вас нет среди живых. Благодарю тебя. Господи, за то, что ты открыл мне их души. Теперь я понял, что ошибся: землей должны владеть аристократы, потому что у них гордые сердца, а вы должны ползать на брюхе - вы свиньи! Крестьяне (хотят наброситься на Гёца). Смерть ему! Смерть! Гёц (вырывая шпагу у одного из крестьян). Попробуйте возьмите! Насти (поднимая руку). Довольно! Полная тишина. Этот человек доверился вашему слову. Научитесь держать свое слово перед врагом. Сцена постепенно пустеет и снова погружается во мрак. Последний факел горит на скале. Насти берет его и хочет уйти. Насти. Уходи, Гёц! Скорей уходи! Гёц. Насти, Насти! Зачем ты меня бросил? Насти. Ты потерпел поражение. Гёц. Насти, они волки. Как можешь ты оставаться с ними? Насти. Вся любовь земли в них. Гёц. В них? Если ты разглядишь крупицу любви в этой навозной куче - значит, у тебя хорошие глаза. Я ничего не вижу. Насти. Это верно, Гёц, ты ничего не видишь. Он уходит. Ночь. Удаляющийся шум голосов. Вдали кричит женщина. Затем слабый свет падает на Гёца. ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ Гёц, один. Гёц. Вы подохнете, собаки! Буду вредить вам так, что попомните меня. Вернись ко мне, моя злоба, дай мне легкость и силу. (Пауза.) Как смешно! Любовь смыла с моей души всю желчь. Ну что ж. Вперед, навстречу Добру, вперед, в Альтвейлер; мне теперь одно из двух - повеситься или творить Добро! Мои дети ждут меня. Ждут меня мои разжиревшие каплуны, мои кастрированные бараны, мои ангелочки со скотного двора. Они встретят меня с почестями. Боже, как они мне надоели! Мне по душе другое - люблю волчью стаю. (Уходя.) Что ж. Господи, тебе вести меня во мраке ночи. Надо продолжать. Поражение - лишь знак, поданный мне Богом; беда - новая возможность, горе - милость, пусть в помощь мне придут мои неудачи. Господи, верю, хочу верить - ты ведешь меня по свету окольными путями, чтоб я безраздельно стал твоим. Господи, снова стоим мы лицом к лицу, как в доброе старое время, когда я чинил Зло. Не стоило растрачивать себя ради людей: они только мешают... Густые заросли, их нужно раздвинуть, чтобы добраться до тебя. Я иду к тебе, Господи, иду. Шагаю во мраке твоей ночи. Дай руку! Скажи: ночь - это ты? Ночь... Беспредельная, раздирающая душу пустота! Ты здесь, в этой вселенской пустоте, все молчит, но ты глаголешь, не видно ни зги, но ты здесь. Древняя ночь, великая ночь, такой была ночь до появления живого на земле, ночь незнания, ночь бед и горестей, укрой меня, ночь, проскользни в мою душу, поглоти мое бренное тело. Хочу развязки, хочу позора, одиночества, презрения. Человек создан, чтоб уничтожить в самом себе человека и отдаться черному телу ночи. Покуда я не вкушу всего, у меня ни к чему не будет вкуса, покуда не овладею всем, я ничем не буду владеть, покуда не стану всем, не буду ничем, опущусь ниже всех, и тогда ты. Господи, поймаешь меня в сети твоей ночи, подымешь меня над ними. (Сильным и полным тревоги голосом.) Господи! Господи! В этом ли воля твоя? Разве я, когда творил Зло, не искал этой ненависти к человеку, презрения к себе самому? Как же мне отличить: одиночество Добра не схоже с одиночеством Зла? Медленно рассветает. Занимается день. Я прошел сквозь Твою ночь. Спасибо, что Ты ниспослал мне свет. Я увижу все в ясном свете дня. Он оборачивается и видит, что деревня Альтвейлер лежит в развалинах. Хильда сидиту развалин, обхватив голову руками. (Кричит.) Эй! ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ  Гёц, Хильда. Хильда (поднимает голову и глядит на него). Наконец-то! Гёц. Где остальные! Их нет в живых? Почему? Потому что они отказались драться? Хильда. Да. Гёц. Верни мне мою ночь! Скрой от меня людей! (Пауза.) Как это случилось? Хильда. Крестьяне из Вальсхейма пришли с оружием в руках, потребовали, чтобы мы присоединились к ним, а мы не захотели... Гёц. Тогда они подожгли деревню. Великолепно! (Хохочет.) Почему ты не умерла вместе со всеми? Хильда. Ты жалеешь об этом? Гёц. Черт возьми, когда никого не остается в живых, все куда проще. Хильда. И я жалею, что осталась жить. (Пауза.) Они заперли всех в одном из домов и подожгли его. Хорошо сделали. Гёц. Да, хорошо. Очень хорошо. Хильда. Под конец окно распахнулось. Я выскочила. Смерть меня не страшила. Но мне хотелось снова увидеть тебя. Гёц. Зачем? Мы бы свиделись на небесах. Хильда. Мне не бывать там, Гёц. И будь мы оба там, наши глаза не нашли бы друг друга, наши руки не коснулись бы друг друга. Там наверху все заняты лишь Богом. (Она прикасается к нему.) Ты здесь, несчастная, изможденная плоть. Жалкая, бренная жизнь! Но я люблю и эту плоть, и эту жизнь. Любить можно лишь на земле и только вопреки Богу. Гёц. А я люблю лишь Бога, и я уже не здесь. Хильда. Значит, ты меня не любишь? Гёц. Нет, и ты меня не любишь, Хильда. И ты уже не любишь меня. Ты ненависть приняла за любовь. Хильда. Отчего бы я стала тебя ненавидеть? Гёц. Я погубил их. Хильда. Нет, это я повинна в их смерти. Гёц.Ты? Хильда. Это я сказала им: нет! По мне, лучше смерть, чем если б они стали убийцами. О Гёц, кто дал мне право решать за них? Гёц. Следуй моему примеру! Смой кровь со своих рук. Мы - ничто, мы ничего не можем, совсем ничего. Человеку лишь кажется, будто он действует, на самом деле Бог направляет его шаги. Хильда. Нет, Гёц, нет! Не будь меня, они были бы живы. Гёц. Что ж, пусть так. Не будь тебя, возможно. Но я тут ни при чем. Хильда. Помнишь свои слова: решаем вместе и вместе будем в ответе за последствия? Гёц. Мы не вместе. Ты хотела меня видеть? Ну вот, гляди на меня. Прикоснись ко мне. Хорошо, а теперь уходи. В жизни больше не взгляну ни на чье лицо. Буду глядеть лишь на землю и на камни. (Пауза.) Я вопрошал тебя. Господи, и ты ответил мне. Будь же благословен за то, что ты открыл мне злобу людей. За их грехи я покараю собственную плоть. Плоть свою подвергну голоду, холоду, ударам бича... понемногу, шаг за шагом... Уничтожу человека в себе, ведь человека ты создал ради уничтожения. У меня был народ, мой маленький народ. Всего одна деревня, почти одна семья. Но они мертвы, и я живой, умру для мира и проведу остаток жизни в раздумьях о смерти. (Хильде.) Ты еще здесь? Ступай! Ищи и горести и жизнь подальше от меня. Хильда. Нет горемыки несчастнее тебя. Мое место здесь. Я остаюсь. Картина десятая Разрушенная деревня, полгода спустя. ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ Хильда сидит на том же месте, что и в предыдущей картине, и глядит на дорогу. Видно, что она заметила кого-то, ждет. Входит Генрих. К его шляпе приколоты цветы. В руках у него букет. Генрих. Вот мы и пришли. (Оборачивается к невидимому спутнику.) Сними шляпу! (Хильде.) Меня зовут Генрих, в прежние времена я служил мессу, теперь живу подаяниями. (Дьяволу.) Куда ты побежал? Поди сюда! (Хильде.) Чуть повеет мертвечиной, и он сразу чует поживу. А так и мухи не обидит. Хильда. Прошел год и один день, не так ли? Год и один день после Вормса. Генрих. Кто сказал тебе это? Хильда. Я считала дни. Генрих. Тебе рассказывали обо мне? Хильда. Да, когда-то! Генрих. Правда, какой чудесный день! По пути я собирал цветы. Букет в честь годовщины! (Протягивает ей цветы.) Хильда. Не хочу. (Кладет цветы рядом с собой.) Генрих. Не бойся тех, кто счастлив. Хильда. Ты несчастен. Генрих. Говорю тебе, сегодня праздник: всю ночь я крепко спал. Ну, сестричка, улыбнись. Я всех люблю, кроме одного человека. Хочу, чтоб все на свете были довольны. (Резко.) Приведи его! Она не двигается с места. Скорей! Не заставляй его ждать. Хильда. Он не ждет тебя. Генрих. Он? Ты удивляешь меня. Мы с ним друзья, готов поспорить, он уже принарядился ради встречи. Хильда. Пощади его. Возьми цветы и уходи. Генрих (дьяволу). Слышишь, что она говорит? Хильда. Оставь в покое дьявола, я в него не верю. Генрих. Я тоже. Хильда. В чем же дело? Генрих. Ха! Ха! Какой ты ребенок! Хильда. Того, кто оскорбил тебя, на свете нет: он умер для мира. Он и не узнал бы тебя. Уверена, и ты бы его не узнал. Ты ищешь одного, найдешь другого. Генрих. Уж кого найду. Хильда. Молю тебя, пощади его. Зачем ты хочешь мне зла, ведь я перед тобой не виновата? Генрих. Я не хочу тебе зла, ты мне пришлась по душе. Хильда. Если ты ранишь его, прольется моя кровь. Генрих. Ты его любишь? Хильда. Да. Генрих. Значит, его можно любить? Забавно! (Смеется.) Меня многие пытались любить, но ничего не вышло. А он тебя любит? Хильда. Он любил меня, покуда любил самого себя. Генрих. Ну, раз он любит тебя, мне легче причинить ему горе. Хильда. Прости ему обиду, и Бог тебя простит. Генрих. Я вовсе не хочу, чтобы он меня прощал. Я проклят - но в этом тоже есть свои хорошие стороны. Все дело в привычке. А я привык. Еще и не в аду, а стал привыкать. Хильда. Бедняга! Генрих (в ярости). Нет! Нет! Нет! Какой я бедняга?! Я счастлив, говорю тебе, счастлив. (Пауза.) Ну, зови его! Она молчит. Лучше позови его ты. Приготовим ему сюрприз. Не хочешь? Тогда я сам. (Кричит.) Гёц! Гёц! Гёц! Хильда. Его здесь нет. Генрих. Где он? Хильда. В лесу. Порой неделями оттуда не выходит. Генрих. Он далеко? Хильда. Отсюда лье двадцать пять. Генрих (дьяволу). Ты ей поверил? (Закрывает глаза и слушает, что нашептывает дьявол.) Да, да, да. (Хитро улыбается.) Что ж, как мне его найти? Хильда. Иди, добрый пастырь, иди. Твой спутник покажет тебе дорогу. Генрих. Храни тебя Бог, сестра моя. (Дьяволу.) Эй ты, пошли! (Исчезает.) Хильда остается одна, провожая Генриха взглядом. ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ Хильда, Гёц. Гёц входит. В правой руке у него бич, в левой - кувшин. У него изможденный вид. Гёц. Кто звал меня? Хильда не отвечает. Здесь меня кто-то звал, я слышал чей-то голос. Хильда. Ты всегда слышишь голоса, когда постишься. Гёц. Откуда цветы? Хильда. Я собрала. Гёц. Ты не часто собираешь цветы. (Пауза.) Какой сегодня день? Какое время года? Хильда. Зачем ты спрашиваешь? Гёц. Кое-кто должен был прийти осенью. Хильда. Кто? Гёц. Забыл. (Пауза.) Скажи, какое сегодня число, какого месяца? Хильда. Думаешь, я считаю дни? Есть лишь один день, и он каждый раз начинается заново: его дают нам с рассветом и отнимают, когда приходит ночь. Ты теперь как остановившиеся часы, которые всегда показывают одно и то же время. Гёц. Часы остановились? Нет, они идут вперед. (Размахивает кувшином.) Ты слышишь? Вода шумит. Ангельская музыка воды. Ад во рту, в ушах звуки рая. Хильда. Как давно ты не пил? Гёц. Три дня. Нужно продержаться до завтра. Хильда. Зачем? Гёц (смеется дурацким смехом). Ха! Ха! Нужно! Нужно! (Пауза. Взбалтывает воду в кувшине.) Буль! Буль! Слышишь? Нет шума тягостней для человека, умирающего от жажды. Хильда. Развлекайся! Дразни свои желания. Ведь пить, когда приходит жажда, слишком просто. Без этих непрестанных искушений ты позабыл бы о самом себе. Гёц. Как мог бы я одержать над собой победу, не искушая себя, Хильда? Хильда. О Гёц, разве это впервые? Все помню наизусть - и кувшин, и плеск воды, и твои побелевшие губы. Неужели ты не знаешь, что будет? Гёц. Продержусь до утра, вот и все. Хильда. Ты никогда до конца не выдержишь. Ставишь себе слишком долгий срок для испытания. Будешь носиться с кувшином, пока не свалишься, и тогда я дам тебе напиться. Гёц. Ты хочешь новизны? Вот! (Наклоняет кувшин.) Цветы тоже хотят пить. Пейте цветы! Пейте мою воду! Пусть небеса коснутся ваших золотых горлышек. Видишь, цветы оживают. Земля и травы принимают мои дары, только люди отвергли их. (Переворачивает кувшин.) Вот, больше ни капли. (Он смеется и горько повторяет.) Ни капли... Ни капли. Хильда. Неужели Господу угодны твои причуды? Гёц. Конечно. Нужно уничтожить человека, не так ли? (Он бросает кувшин.) Что ж, теперь ты дашь мне напиться? (Падает.) Хильда (холодно глядя на него, смеется.) А сам небось думаешь, у нее всегда вода в запасе. Я знаю тебя. (Отправляется за другим кувшином. Возвращается, приподнимает голову Гёца.) Пей! Гёц. Не раньше завтрашнего дня. Хильда. Богу угодны твое безумие, твои причуды. Но Бог не хочет, чтобы ты умер. Пей! Гёц. Прежде я заставлял Германию дрожать от страха, а теперь сам словно грудной ребенок на руках у кормилицы. Доволен ли ты, Господи? Может ли человек быть униженней меня? Хильда, ты все предвидишь. Ты знаешь, что будет, когда я утолю жажду. Хильда. Да, знаю: новая игра - искушение плоти. Ты захочешь со мной переспать. Гёц. И ты все равно требуешь, чтоб я пил? Хильда. Да. Гёц. А если я брошусь на тебя? Хильда. Ты? Все наперед известно, как в церковной мессе. Сначала пойдут оскорбления, непристойности, потом ты станешь бичевать себя. Гёц (берет кувшин). Снова поражение! (Пьет.) Собачья плоть! Хильда. Не плоть - душа собачья. Гёц. Нет, раз я этого хочу, не буду. (Глядит на нее.) Покажи мне твои груди. Она не шевельнулась. Покажи мне, соблазни меня. Дай мне подохнуть от желания. Нет? Ах, девка! Не хочешь? Почему? Хильда. Я люблю тебя. Гёц. Раскали свою любовь добела. Вонзи мне ее в сердце. Пусть оно зашипит, задымится. Если ты любишь, то должна меня мучить. Хильда. Я твоя. Зачем превращать свое тело в орудие пытки? Гёц. Ты бы разбила мне голову, если б только могла заглянуть в мою душу. Сплошной шабаш, и ты, как свора ведьм... Хильда (смеется). Бахвалишься. Гёц. Будь ты зверем... я взял бы тебя, как зверь... Хильда. Как трудно тебе быть человеком. Гёц. Я не человек, я ничто. Есть только Бог. Человек - всего лишь обман зрения. Ты с отвращением глядишь на меня? Хильда (спокойно). Нет, раз я люблю тебя. Гёц. Ты видишь, как я хочу тебя унизить. Хильда. Да, оттого что у тебя нет ничего дороже меня. Гёц (в ярости). Ты не играешь в мою игру! Хильда. Нет, не играю. Гёц. Покуда ты подле меня, я не смогу ощутить всю свою гнусность. Хильда. Для того я здесь. Гёц (с трудом поднимается). А если я тебя обниму, ты оттолкнешь меня? Хильда. Нет. Гёц. Даже когда мое сердце полно нечистот? Хильда. Если ты осмелишься коснуться меня, значит, сердце твое чисто. Гёц. Хильда, как можно любить друг друга без стыда? Нет греха хуже любовного вожделения. Хильда. Взгляни на меня. Вот глаза мои, губы, шея, руки. Разве я греховна? Гёц. Ты красива. Красота есть зло. Хильда. Ты уверен? Гёц. Я более ни в чем не уверен. (Пауза.) Пусть следовать желанию - грех, зато я от него избавлюсь. Отказаться - значит, заразой отравить всю душу... Приходит ночь, и в этом сумеречном свете так нелегко отличить Бога от дьявола. (Приближается к ней, обнимает и затем отталкивает от себя резким движением.) Спать с тобой на глазах у Бога! Нет, я не люблю свального греха. (Пауза.) Будь только ночь потемней, чтоб укрыться от его взгляда... Хильда. Любовь есть ночь: Бог не видит любящих. Гёц (колеблется, затем отступает). Дай мне глаза пронзительней, чем у рыси, дай мне проникнуть сквозь эту кожу, увидеть, что скрыто в ноздрях и ушах этой женщины. Я пальцем не коснусь нечистот. Как же могу я желать ее? Она - мешок нечистот. Хильда (страстно). В моем теле меньше нечистот, чем в твоей душе. Вот где плотское уродство и грязь. К чему мне пронзительный взгляд рыси? Я ходила за тобой, мыла тебя, знаю все запахи твоих болезней. Разве я перестала тебя любить? Ты с каждым днем все больше походишь на труп, а я по-прежнему люблю тебя. Умрешь, и я лягу рядом с тобой, останусь с тобой до конца, не буду ни есть, ни пить. Ты будешь гнить у меня в объятиях, и я буду любить твою смердящую плоть. Когда любишь - любишь все. Иначе это нелюбовь. Гёц (протягивает ей бич). Хлещи меня!.. Хильда пожимает плечами. Бичуй меня, бичуй! Отомсти за умершую Катерину, за свою погибшую молодость, за всех, кого сожгли по моей вине. Хильда (внезапно хохочет). Да, я отхлещу тебя, грязный монах. Отхлещу за то, что ты убил нашу любовь. (Хватает бич.) Гёц. По глазам, Хильда, по глазам! ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ  Те же и Генрих. Генрих. Бичуй его, бичуй! Так, словно меня и нет. (Приближается к Хильде.) Мой спутник шепнул мне на ухо: обойди вокруг и вернись потихоньку. Имей в виду, его не обмануть. (Пауза.) Она хотела помешать нашему свиданию. Правда, что ты меня больше не ждал? Гёц. Я? Дни считал... Хильда. Считал дни? О Гёц, ты лгал мне. (Глядит на него.) Что с тобой? Твои глаза сверкают. Ты уже не тот. Гёц. Рад встрече с ним. Хильда. Странная радость. Он причинит тебе все зло, какое сумеет. Гёц. Значит, любит. И тем докажет свою любовь ко мне. Ты ревнуешь, правда? Она не отвечает. Он оборачивается к Генриху. Это ты собрал цветы? Генрих. Да, для тебя. Гёц. Спасибо! (Поднимает букет.) Генрих. Поздравляю с годовщиной, Гёц! Гёц. Поздравляю с годовщиной, Генрих. Генрих. Должно быть, ты умрешь этой ночью... Гёц. В самом деле? А почему? Генрих. Крестьяне ищут тебя, они хотят тебя убить. Мне пришлось бежать, чтобы поспеть сюда раньше их. Гёц. Убить меня! Черт побери, какая честь! Я-то думал, что меня совсем забыли. А почему они хотят меня убить? Генрих. В прошлый четверг в долине Гунсбаха бароны разбили в конец армию Насти. Двадцать пять тысяч убитых - это разгром. Через два-три месяца мятеж будет подавлен. Гёц (в ярости). Двадцать пять тысяч убитых! Не надо было решаться на сражение. Дурачье! Они должны были... (Успокаивается.) К дьяволу! Мы рождены, чтобы умирать. (Пауза.) Конечно, во всем винят меня? Генрих. Они говорят, что ты сумел бы предотвратить побоище, став во главе войска. Можешь быть доволен: во всей Германии нет человека, которого ненавидели бы так, как ненавидят тебя. Гёц. А Насти? Он бежал? В плену? Убит? Генрих. Отгадай. Гёц. Убирайся! (Погружается в свои мысли.) Хильда. Знают ли они, что он здесь? Генрих. Да. Хильда. Кто им сказал? Ты? Генрих (показывая на дьявола). Не я - он им сказал. Хильда (мягко). Гёц! Гёц! (Касается его руки.) Гёц! Гёц (вскакивает). А! Что? Хильда. Тебе нельзя здесь оставаться. Гёц. Почему? Идет расплата, а? Хильда. Никакой расплаты, ты не виноват. Гёц. Не вмешивайся не в свое дело. Хильда. Это мое дело, Гёц. Нам нужно уходить. Гёц. Куда? Хильда. Неважно, лишь бы ты был в безопасности. Ты не вправе дать себя убить. Гёц. Почему? Хильда. Это было бы жульничество! Гёц. Верно, жульничество. Ну и что? Разве я не жульничал всю жизнь? (Генриху.) Ты можешь начинать обвинительную речь, теперь самое время - я готов. Генрих (указывая на Хильду). Скажи ей, чтобы она ушла. Хильда. Тебе придется говорить при мне, я его не покину. Гёц. Он прав, Хильда. Это суд при закрытых дверях. Хильда. Что за суд? Гёц. Суд надо мной. Хильда. Зачем ты позволяешь ему судить себя? Прогони этого попа, и мы уйдем отсюда. Гёц. Хильда, мне нужно, чтобы меня судили. Я сам что ни день, что ни час выношу себе приговор. Но я уже себе не верю: слишком хорошо знаю себя, чтобы поверить. Своя душа так близко, ее не разглядеть. Пусть кто-нибудь одолжит мне зрение. Хильда. Возьми мое. Гёц. И ты уже не видишь меня: ты любишь. Генрих ненавидит - значит, он может меня убедить. Я поверю своим мыслям, когда услышу их из его уст. Хильда. Я уйду, но обещаешь ли тотчас же бежать со мной? Гёц. Да, если выиграю свой процесс. Хильда. Ты знаешь, что заранее решил проиграть. Прощай, Гёц! (Подходит к нему, целует и уходит.) ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Гёц, Генрих. Гёц (кидая букет). Живей берись за дело! Причини мне все зло, какое можешь! Генрих (глядя на него). Я представлял себе это иначе. Гёц. Смелей, Генрих, дело не из трудных. Я сам наполовину твой сообщник. Поройся хорошенько в моей душе, дойдя до самой сути. Генрих. Значит, ты и впрямь желаешь проиграть? Гёц. Да нет, не бойся! Только отчаяние лучше сомнений. Генрих. Ладно... (Пауза.) Постой, что за провал в памяти!.. Со мной это бывает, но я сейчас припомню. (В волнении шагает по сцене.) Я ведь принял меры, утром все хорошенько повторил... Это твоя вина: ты не такой, как должно. Ты должен быть украшен венком из роз, глаза твои должны светиться торжеством. Тогда я содрал бы с тебя венок, втоптал бы в грязь твое торжество, под конец ты встал бы на колени передо мной... Где твоя гордая повадка? Где твоя наглость? Ты наполовину мертв. Что мне за радость в том, чтобы тебя прикончить? (В бешенстве кричит.) Ах, я еще недостаточно зол! Гёц (смеясь). Ты, Генрих, весь сжался в комик. Успокойся, не торопись. Генрих. Нельзя терять ни минуты. Говорю тебе, они идут за мной по пятам. (Дьяволу.) Ну, подскажи, ну, шепни, помоги возненавидеть его как следует. (Жалобно.) Когда он нужен, его никогда нет на месте. Гёц. Давай я подскажу. (Пауза.) Мои земли... Генрих. Земли? Гёц. Имел я право их раздать? Генрих. А, земли... Но ты не роздал их - отдать ведь можно только то, чем обладаешь. Гёц. Хорошо сказано. Владение есть дружба между человеком и вещами, в моих руках вопили даже вещи. Я ничего не отдал, лишь дарственную огласил - только и всего. И все же, поп, пусть я не роздал свои земли, но ведь крестьяне их получили. Что ты на то скажешь? Генрих. Они не получили их, раз не могут уберечь. Бароны захватят эту область, посадят в замок Гейденштама, дальнего родственника Конрада, и вся фантасмагория развеется как дым. Гёц. Что ж, в добрый час! Я ничего не дал, никто ничего не взял - так проще. Когда расплачиваешься золотом дьявола, оно в руках у тебя становится трухой. Так и мои благодеяния: прикоснись к ним - и они оборачиваются мертвечиной. Но все же намерение было? Не так ли? Я в самом деле хотел добра. Ни Бог, ни дьявол не могли меня заставить отступиться. Займись-ка моими помыслами, их осуди. Генрих. Не так уж трудно. Ты не мог пользоваться своими благами и тут-то вознамерился от них отречься. Гёц. О беспощадный голос! Разоблачай, разоблачай же мои мысли. Не знаю, кто говорит, ты или я. Значит, все только ложь и притворство. И я не действовал. Я только играл роль. Ах, поп, ты метишь прямо в точку. Ну, а дальше, дальше? Что этот шут затеял потом? Ты быстро выдохся, однако! Генрих (ему передалось исступление Гёца). Ты отдавал, чтоб разрушать. Гёц. В точку! Мне мало было умертвить владельца... Генрих (так же). Ты решил развеять по ветру владения. Гёц. Я держал в своих рукях старинные владения Гейденштама... Генрих (все так же). И ты швырнул их оземь, вдребезги разбив. Гёц. Я хотел, чтобы моя доброта стала разрушительнее моих пороков. Генрих. И это тебе удалось, смотри - двадцать пять тысяч трупов. За день добродетели ты перебил больше народу, чем за тридцать пять лет злодейства. Гёц. Добавь еще, что убитые - те бедняки, кому я притворства ради роздал владения Конрада. Генрих. Черт возьми, ты их всегда терпеть не мог. Гёц (поднял кулак). Пес! (Останавливается и начинает смеяться.) Чуть тебя не стукнул - значит, ты близок к правде. Ха! Ха! Вот мое больное место. Ну, дальше! Расскажи, как я их ненавидел, как использовал их благодарность для их же порабощения. Прежде я насиловал их души пыткой, потом - добром. Селение превратилось в букет одураченных, увядших душ. Они, бедняги, как обезьяны, подражали мне во всем, а я, как обезьяна, перенимал ужимки добродетели. Они погибли как мученики, сами не зная за что. Послушай, поп, я предал всех на свете, даже своего брата, но жажды предавать не утолил. И вот ночью у крепостных стен Вормса я надумал предать Зло - только и всего. Но Зло не так-то легко предать. В кости тогда выпало не Добро, а только Зло, еще хуже прежнего. Впрочем, мне было наплевать, чудовище я или святой! Главное - я не хотел быть человечным. Скажи же, Генрих, что я обезумел от стыда: решил удивить небеса, чтобы спастись от людского презрения. Ну, чего же ты ждешь? Говори! Ах, верно, ты не можешь говорить, твоим голосом говорю я. (Подражая Генриху.) "Гец, ты сменил не кожу, а язык. Свою ненависть к людям обозвал любовью, свое безумное стремление разрушать - великодушием. Но ты остался верен себе, остался тем же незаконнорожденным ублюдком"... (Снова говорит своим обычным голосом.) Боже, я подтверждаю, что он прав, я обвиняемый, признаю себя виновным. Я проиграл процесс, Генрих. Ты доволен? (Пошатнулся и прислонился к стене.) Генрих. Нет. Гёц. На тебя нелегко угодить. Генрих. О Господи! Это ли моя победа? Как она печальна. Гёц. Что ты будешь делать, когда меня не станет? Ты будешь скучать без меня. Генрих (указывая на дьявола). Он задаст мне немало работы. Времени не будет думать о тебе. Гёц. А ты уверен, что они хотят меня убить? Генрих. Уверен! Гёц. Добрые люди! Я подставляю им шею, и все будет кончено! Какой хороший выход для всех. Генрих. Ничто никогда не кончается. Гёц. Ничто. Ах, да, еще есть ад! Что ж, там я изменюсь! Генрих. Нет! Не изменишься: мы уже в аду. Мой кум! (Показывая на дьявола.) Он научил меня: земля лишь видимость. Есть небо и есть ад, только и всего. Смерть лишь родных водит за нос, для покойника все продолжается! Гёц. И для меня все будет продолжаться? Генрих. Все. Ты сможешь вечно наслаждаться самим собой. Гёц. Когда я чинил Зло, Добро казалось близким. (Пауза.) Только руку протяни. И протянул, и оно в одно мгновение перестало быть Добром. Значит, Добро - мираж. Генрих, возможно ли Добро? Генрих. Веселенькая годовщина! Год и день тому назад ты у меня спросил о том же и я ответил: нет. Стояла ночь. Ты, глядя на меня, сказал, что я похож на крысу, потом ты выкрутился, смошенничал. Что ж, смотри: вот снова ночь, точно такая же, как тогда. Но кто из нас сегодня в мышеловке? Гёц (шутовским тоном). Я. Генрих. А выйдешь из нее? Гёц (без шутовства). Нет, не выйду. (Ходит по сцене.) Господи, раз ты не даешь нам творить Добро, зачем вселяешь в нас столь сильное к нему стремление? Если ты не дозволил быть добрым, зачем ты лишил меня желания быть злым? (Шагает.) Забавно все-таки, что исхода нет! Генрих. Зачем ты притворяешься, будто говоришь с ним? Знаешь ведь, что он не ответит. Гёц. А почему он молчит? Почему он не хочет показаться мне? Ведь он предстал даже перед ослицей пророка. Генрих. Ты ничего не значишь. Пытай слабых, мучь самого себя, целуй распутниц или прокаженных, погибай от лишений или излишеств - Богу плевать на тебя. Гёц. Что же тогда имеет значение? Генрих. Ничто. Человек - ничто. Не удивляйся, ты это знал всегда. Ты знал это, бросая кости, не то зачем тебе было мошенничать? Гёц хочет говорить. Ты жульничал. Катерина видела. Ты поднял свой голос, желая заглушить молчание Бога... Ты притворялся, что следуешь велению Бога, а следовал только своей воле. Гёц (раздумчиво). Да, это так. Генрих (удивленно). Да, своей воле... Гёц (так же). Все я сам... Генрих. Да, говорю тебе, да! Гёц (поднимая голову). Все я сам, поп: ты прав, все сам! Я молил, я выпрашивал знака небес. Слал небесам мольбы - ответа нет. Небеса не знают даже моего имени. Я вопрошал себя ежечасно, что я в глазах Господа? Теперь я знаю: ничто. Бог меня не видит, Бог меня не слышит, Бог меня не знает. Ты видишь пустоту над головой: то Бог. Ты видишь щель в двери: то Бог. Ты видишь дыру в земле: то Бог. Бог есть молчание, бог есть отсутствие. Бог есть одиночество людское. Нет никого, кроме меня, я сам решал, какое зло чинить. Я сам избрал добро. Я жульничал: я творил чудеса. Сегодня я сам обвиняю себя. Один лишь я мог отпустить свои грехи. Я - человек. Если есть Бог, то человек ничто; если существует человек... Куда ты беж