Василий Катунин. Возвращение Остапа Крымова ------------------------------------------- ИСТОЧНИК ББК 84.4 УКР-РОС К29 Детективная серия "Кобра" основана в 1996 году Книга публикуется в авторской редакции Художник-оформитель С. А. Пятковка Катунин В. Э. К29 Возвращение Остапа Крымова: Роман / Худож. - оформитель С. А. Пятковка. -- Харьков: Фолио, 1999. -- 494 с. -- (Детективная серия "Кобра"). ISBN 966-03-0644-Х. "Возвращение Остапа Крымова" -- первый из задуманных автором остросюжетных романов о похождениях своего героя, последователя легендарного Остапа Бендера, в наши дни. к 4702010201 - 080 Без объявл. 99 ISBN 966-03-0644-Х ББК 84.4 УКР-РОС ╘ В. Э. Катунин, 1999 ╘ С. А Пятковка, художественное оформление, 1999 ╘ Издательство "Фолио", марка серии, 1999 ------------------------------------------- Глупость -- это хорошо скрытая форма счастья. Остап Крымов (Полн. собр. соч. Т. 1, гл. 18) ПРЕДИСЛОВИЕ Будучи маленьким наивным мальчиком, я смеялся над бедным глупым Буратино, зарывшим свои монеты в землю. И только став взрослым седеющим мужчиной, я понял, что в Стране Дураков действительно растут золотые деревья. В этой книге столько же вымысла, сколько и правды, ибо сама жизнь, являясь невероятным выдумщиком, ежедневно стирает границы между реальностью, фантазией и бредом. Мир удивительно многообразен. И недостаток денег у людей -- это не единственный их недостаток, -- как людей, так и денег. Все мы -- объекты, движущиеся в системе трех координат: деньги, секс, власть. Для многих первая координата является главной, для некоторых -- единственной, превращающей их жизнь в движение по прямой. Как врач-патологоанатом, я бы посоветовал прочитать эту книгу, поскольку в ней нет ни одного трупа. Как экономист, я порекомендовал бы почитать ее тем, кто хочет очень быстро стать миллионером. Книга эта может так же показаться познавательной и для тех, кто думает, что в этом мире что-то может происходить случайно. Написав книгу, я еще раз убедился в том, что время -- это пространство, в которое можно входить в любой его точке. Если жива память... Глава 1 ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА Если нас куда-то тянет, и вы -- не алкоголик, то это -- или женщина, или Родина. Остап Крымов (Из показаний следователю.) Стоял ясный солнечный день середины апреля 1998 года. На ступеньках здания Харьковского вокзала возвышался броский молодой человек с лицом, исполненным достоинства и уважения к каждой минуте уходящего времени, неумолимо отсчитываемого электронными часами на колонном фронтоне. Он стоял, будто отлитый из тяжелого металла, словно памятник неизвестному пассажиру, в честь которого еще не успели зажечь вечный огонь вечного движения. Он стоял и полной грудью вдыхал утренний воздух большого города, не отличающийся идеальной чистотой, но точно передающий тревожные запахи времени. Пегий, явно перекормленный кот, -- по всей видимости, завсегдатай вокзальных буфетов, -- грелся на солнышке возле колонны. Его не покидали приятные воспоминания о прошедшем марте. Большой город просыпался, как просыпается человек, -- проклиная похмелье и чистя зубы, удивляясь беспричинной эрекции и заваривая кофе, нанося мимикрический макияж и намазывая мыло на отросшую щетину, с отвращением заглядывая в холодильник и хороня вечерние экзальтированные планы, прощая себе вчерашние ошибки и обманывая себя предстоящими перспективами, выглядывая в окно и восклицая: "Действительность, ты опять снишься мне!" В воздухе висел напоминающий детство запах мокрой пыли. Аналогичный ностальгический запах веселых отроческих лет -- битумное дыхание промасленных шпал -- встретил молодого человека десять минут назад, когда поезд "Москва -- Харьков" высадил его на мокром перроне вокзала. Легкий и влажный утренний бриз трепал, как черные пиратские флаги, широкие штанины брюк новоприбывшего. В боковом кармане дорогого пиджака незнакомца покоился паспорт гражданина СССР, выданный в городе Тамбове на имя Семена Семеновича Кольского. В нагрудном кармане того же пиджака лежало агрессивно краснокожее удостоверение на имя Остапа Крымова, где в графе "должность" было грязно-синим по мято-белому написано: "режиссер-постановщик". Судя по фотографиям, оба документа принадлежали одному и тому же лицу, что могло удивить кого угодно, кроме самого обладателя этого лица. Еще в юные годы Сеня Кольский, узнав о том, что многие великие люди из артистического и литературного бомонда известны в миру по своим псевдонимам, решил сменить и свое девичье имя. Таким образом, уже выступая в институтском вокально-инструментальном ансамбле в качестве ударника, Семен Кольский стал называться Остапом Крымовым. Любящий жаркое черноморское солнце юноша, не долго думая, поменял содержащееся в его фамилии название северного полуострова на аналогичный южный, а имя взял у своего любимого литературного героя. Остап не стал юридически оформлять эту метаморфозу, дабы не огорчать старика Кольского, своего дедушку -- героя Гражданской войны, красного командира и грязного горлопана, рубавшего, как капусту, еще в те мутные времена и белых, и зеленых, и красных (по ошибке), и полностью бесцветных. Голубые тогда еще не афишировали себя настолько, чтобы на них можно было завести статистику. С тех пор так и повелось: под одним именем он изредка, на заре своей трудовой деятельности, получал символическое жалование, бывал вызываем грозными и невинными повестками в присутственные учреждения, прописывался в самых неожиданных местах и селился в гостиницах; под другим -- был любим женщинами, боготворим друзьями и уважаем коллегами во всех городах и весях бывшей одной шестой части суши, называемой СССР. Поскольку зарплату Остап не получал уже лет пятнадцать, а правило не иметь лично ничего общего с официальными и, особенно, правоохранительными органами стало для него непререкаемым законом, то он как-то потихоньку стал отвыкать от своего первого, доставшегося от папы имени. Тем более что последний раз своего родителя он видел в двухмесячном возрасте и имел все основания плохо разбираться в отцовской ветви своего генеалогического дерева. Подумав об этом, Остап машинально сунул руку в карман своих широких штанин и вытащил морщинистый, засаленный сотнями казенных пальцев паспорт, который, судя по датам, уже находился в состоянии клинической смерти. С обложки грустно сверкнула до боли знакомая, некогда гордая аббревиатура -- СССР. На дворе на нетвердых ногах стоял 1998 год. В начальных классах средних школ бывшей империи ничего не подозревающие дети и подумать не могли, что Россия, Украина, Азербайджан, Чечня, Эстония и Сахалин были совсем недавно одним государством. Остап вспомнил, как неделю назад в анкете Голландского посольства в графе "страна рождения" он написал СССР, и сам удивился тому, как это уже непривычно звучит. Как все же нелепо родиться в одной стране, а затем, заполняя анкету, понять, что ты живешь уже в другой. Остап поднял глаза на серое, покроя сороковых годов, здание главпочтамта, символизирующее по задумке его авторов-архитекторов корабль, плывущий в коммунизм, и вздохнул: -- Эх, такую страну развалили! Эта фраза была рождена скорее не самим существом этой проблемы, а ее частным отголоском -- теми трудностями, которые возникли у Остапа с пересечением границы. Паспорт Крымова, давно подлежавший замене, не имел должных отметок ни с украинской, ни с российской сторон и доживал свои последние дни, находясь в глубокой коме. Единственное, что задерживало Остапа с обменом, -- это его нерешительность с выбором гражданства. Бывший подданный СССР ждал, как лягут карты в обеих странах, которые все время лихорадило то с руководством, то с войной, то с погодными условиями и, неизменно, с экономикой. К сожалению, Украина не признавала двойного гражданства. По всей видимости, такая принципиальность была рождена чувством национальной гордости. Это очень огорчало Остапа. Крымову не хотелось как-то делить свою интернациональную советскую сущность. Тем более что он сам для себя не смог бы с уверенностью ответить, где же его Родина. Пропахавший с ранней юности весь Союз от Таллинна до Курил, Остап чувствовал себя тесно и неуютно в рамках одной республики, как матерый волк в вольере зоопарка. Одни люди живут и учатся, другие -- просто живут. Остапу всегда хотелось относиться ко второй категории, но у него не всегда это получалось. Жизнь все время учила его тому, что все происходящее вокруг -- это комедия дли тех, кто думает, и трагедия для тех, кто только чувствует. С годами ему все трудней стало находить новых друзей и не терять старых, и в результате в настоящий момент его ближайшим сердечным другом была лишь нательная рубашка. Внимательный прохожий мог бы заметить, что в одеянии Крымова не хватало одной почти неуловимой детали. Черные шелковистые брюки отлично сочетались со светло-серым строгим пиджаком, но при этом не хватало рубашки. Вместо нее между изысканными лацканами пиджака проглядывала белая футболка, похожая на ту, которую используют для сна солидные мужчины, не очень доверяющие гостиничному белью. Этот факт наталкивал на мысль, что, прощаясь с Москвой, Остап не имел достаточного времени или желания разобраться со своим гардеробом. Эту же мысль подтверждал и скудный багаж приезжего -- тонкий черный дипломат с цифровым устройством и круглым разводом на боку, по всей видимости, оставленным чашкой с горячим напитком. Весь облик Крымова дышал уверенностью и силой. Прямой удлиненный с тонкими ноздрями нос говорил об изрядной доле восточной крови, текущей в его жилах. Богатырская грудь и саженый размах плеч достались ему от здоровяка-отца, уроженца Сибири. Волевой подбородок, начинавший зарастать щетиной сразу же после бритья, выдавал в нем толику кавказской крови. И только серо-голубые глаза, доставшиеся от матери в подарок в первый день рождения, русые волосы и вечно жизнерадостное выражение лица спасали Остапа от бесконечных проверок московской милиции. Без сомнения, Крымов принадлежал к тому типу мужчин, которые нравятся девяноста пяти процентам любвеспособных женщин, включая лесбиянок и политических феминисток. В декабре Остапу исполнилось сорок лет, но торжество пришлось отложить -- юбиляру его лет не давали. "Если часы начинают бить, то главное -- чтобы не по лицу", -- высказал он тогда случайно забредшую в голову мысль. И был прав. Остап стоял на возвышении привокзальной площади, как монумент, устремив взгляд сквозь каменные джунгли домов и улиц. Где-то там, в глубине города, в своей норе сидел мохнатый пузатенький паук, вечно голодный, не брезгующий ничем и никем. Следуя своему жизненному правилу никогда не возвращаться в прошлое, особенно -- принесшее разочарование, Крымов только теперь подумал, что пришло время восстановить статус-кво в этом отложенном, но не забытом вопросе. Только теперь можно впустить на время в душу столь не любимое им чувство мести, которое послужит двигателем дальнейшей программы. Подавив вздох, Остап подумал: "Если кто-то имеет на кого-то зуб, то это -- не зуб мудрости. Но что поделаешь, если человеку необходима каждую минуту жизненная программа, как двигателю -- топливо, и не важно -- то ли это месть, то ли тщеславие, то ли любовь". Остап глянул на часы. Кажется, у него было еще минут десять. "А может, оно все и к лучшему, -- подумал Крымов. -- Неизвестно, сколько бы я откладывал это дело. Как учил меня мой дедушка-лентяй, все, что не делается -- к лучшему. Как минимум, у меня есть полгода. За это время можно такой шухер здесь устроить, что мало не покажется. Думаю, что полтора миллиона на все хватит, а может быть, и меньше. Все-таки здесь -- это вам не там: Харьков -- не Москва и даже не Лас-Вегас. Хотя, время все лечит. Кроме глупости, конечно". Остап обвел добрым взглядом площадь с мельтешащими злыми прохожими. Они спешили изо всех сил, полагая, что время -- это деньги, хотя и невооруженным взглядом было видно, что времени у них гораздо больше, чем денег. Остап поймал себя на мысли, что все наши люди выглядят так, будто их постоянно кто-то имеет. Именно это свойство, вошедшее в кровь и плоть нашего народа, позволяет безошибочно идентифицировать "русского" человека, независимо от его национальности, в любой стране мира. Поэтому в нашей стране, где нас имеют всех скопом, так легко отличить иностранца. А понты и атрибутика "новых русских" -- это лишь жалкая попытка представить другим, что это они имеет всех. Наивняк. Остап отбросил эту мрачную мысль, морщинка на его переносице разладилась, взгляд просветлел, и он стал похож на иностранца. "Как всегда -- ни цветов, ни оркестра, ни визжащих фанаток, -- без обиды подумал Крымов. Доживу ли я до того дня, когда общество воздаст мне должное?" У Остапа еще с юных лет осталась привычка сочинять по одному четверостишию в день. По аналогии с любимым поэтом, он стал со временем называть их в свою честь "крымиками". Иногда, если под рукой оказывалось перо, ему удавалось увековечить себя на бумаге. Чаще же, проболтавшись несколько дней в голове, "крымики" забывались, унося в Лету сиюминутные мысли автора. Крымов сочинял их почти мгновенно, стоило ему услышать какое-то созвучное слово, шутку или придумать свой обыгрыш. А когда он не думал о деньгах и женщинах, в его голову приходило много неплохих мыслей. К тому же, в отличие от традиционных поэтов, Остап предпочитал не ждать муз, а самому посещать их. Вот и на этот раз, с первыми глотками украинского свежего воздуха в течение каких-то двух минут в душе Остапа зародилась мысль и преобразовалась в очередной "крымик". Отшлифовав мысленно стиль, Крымов вслух, но негромко продекламировал: Иной души славянской нет, Другого, братец, не ищи -- Все тот же тут менталитет, -- Плюс сало, минус щи. Задумавшись, молодой человек не мог видеть, как проезжавший мимо белый "форд" приостановился, затемненное боковое стекло чуть опустилось, обнажив верхнюю часть стриженой, обтекаемой формы, головы в темных очках. Водитель несколько секунд всматривался в монументальную фигуру на ступеньках, показавшуюся ему знакомой. Затем стекло с легким жужжанием вернулось на место и машина, взвизгнув резиной, резко рванула с места. Посмотрев вслед удаляющемуся автомобилю, Остап подумал: "По такому звуку всегда можно со стопроцентной точностью сделать вывод о характере и внешности хозяина машины, а также о наличии у него носового платка. -- Крымов вздохнул. -- А я так и не обзавелся до сих пор авто. Интересно, какая бы у меня была манера вождения?" Молодой человек слегка лукавил сам с собой. На свете было всего три вещи, которые Остап не умел и не собирался уметь делать: водить автомобиль, бить женщин и платить в общественном транспорте. Все остальное -- от рытья канавы до изучения китайского языка -- не представляло для Крымова каких-либо трудностей. В свои сорок Остап научился относиться к жизни так же снисходительно, как она относилась к нему. Он обрел, наконец, способность смотреть вслед пролетающему в небе косяку птиц и не думать, как на этом можно заработать. Открыв свой паспорт на разделе "прописка", Остап сквозь навернувшуюся слезу отыскал одну из многочисленных отметок: Харьков, улица Данилевского, 10, квартира 22, 5 мая 1978 года. Он спрятал многострадальный документ. -- Ну что же, первая столица, принимай своего блудного сына! Не поворачивая корпуса, Остап скосил глаза на обжору-кота и, получив в ответ дружелюбный взгляд, сказал, обращаясь в сторону исторического центра Харькова: -- Нет, все-таки придется опрокинуть этот город в бездну процветания и экономического роста. Все! Время слезливой встречи и минута молчания по утерянным годам закончилась. Пора браться за дело. Остап ощутил какую-то легкость на душе, хотя легкость в пустых карманах была тут ни при чем. Он нащупал в брюках сиротливо приютившуюся одинокую купюру. "Все мы гадаем, что бы мы делали, будь у нас доход Дюпона, -- подумал Остап. -- А что бы он, голуба, делал, будь у него наша наличность?" Крымов огляделся по сторонам. В его жизни часто случались моменты, когда приходилось все начинать с нулевой точки, и это никогда не приводило его в уныние. Он считал: пусть эта точка и является точкой отсчета, лишь бы она была в нужный момент в нужном месте. А лучшей точки для начала пути, чем вокзал большого города, невозможно было и придумать. В это время... Муравейник вокзала шелестел и дышал запахами пота, неприкаянности и плесени человеческих проблем своих коренных обитателей. Вокзальный улей гудел и роился суетой и вечной спешкой своего транзитного содержания. Вокзалы и поезда всегда были нужны человечеству, как нужны всему сущему единицы измерения. Деля человеческие жизни своими точками отправления и прибытия на неравные отрезки, они помогают людям исчислять свое движение во времени и пространстве. Старые усталые поезда с подслеповатыми глазами-окнами покорно насыщают свои чрева беспокойной человеческой массой и уносят сотни двуногих без крыльев в никуда. Изгибая прокопченные спины, стеклянно-металлические змеи заползают под навесы перронов, выплевывают усталые сгустки людей, затем заглатывают новые и уползают прочь. За пыльными окнами вагонов на откинутых полках лежат судьбы, эпохи и надежды, обнаженные острым и волнующим скальпелем дороги. Не меняющиеся десятилетиями тусклые запахи и звуки железнодорожного кочевья превращают озабоченных взрослых в былых восторженных и растерянных детей, ждущих от дороги чуда и желающих уехать за ним далеко-далеко. И вся разноликая человеческая пестрота с первого же качка двинувшегося поезда превращается в покорную однородную массу, вверяющую свою неистребимую цель вечного движения старым изношенным вагонам, равнодушным, как хирурги, проводникам, одиноким забытым светофорам и глупым ржавым стрелкам, -- этим четырем божествам и вершителям пассажирского сна. Проплывающие полустанки и провинциальные местечки рассыпаются на потрескавшийся асфальт перронов мелочью человеческих страстей и медной сдачей жизни, на которую никто уже не захочет махнуться не глядя. И понимая это, поезд, издав рожковый сигнал приветствия и превосходства, немедленно уносит вас подальше от пыли и бурьяна захолустья, туда, где озера огней, солнце и море, большие города и большие проблемы, большие люди и даримые ими ожидания. Глава 2 МЛАДШИЙ НАУЧНЫЙ СОТРУДНИК ВОКЗАЛА Нет, я не согласен с Островским. Зеркало души нашего народа -- это вокзал. Остап Крымов (На литературном диспуте). Каждый вокзал, принадлежит ли он большому городу или провинциальной дыре, всегда является мгновенным и точным слепком облика своего города, концентрированным отображением его лица, характера и общего уровня. Здесь можно встретить никогда не унывающих бомжей, знающих краеведческие достопримечательности родной стороны лучше любого профессора-историка; алкоголиков с кроличьими глазами, уровень наполненности которых отражает общее пристрастие горожан к горячительным напиткам; полоумных всех видов и оттенков, агрессивность которых отражает основную степень озлобленности всего населения; самых дешевых проституток, по которым мгновенно можно сделать вывод о качестве и ценах на данный товар в других городских районах; разного рода бездельников, по гордости и достоинству которых можно судить о лучших временах города. Ад не намного хуже рая. Просто в нем надо родиться. Вокзал ничем не хуже Дома пионеров, если вы давно вышли из пионерского возраста. Южный вокзал города Харькова представлял собой замкнутую экосистему, о которой писал в свое время академик Вернадский. Здесь помимо небольшого количества людей, занятых приездами и отъездами, находилась значительная масса граждан, имевших на вокзале работу, еду и ночлег. Здесь были свои финансы, свои мошенничество и воровство. Здесь была своя мафия, своя милиция и свой контингент, на котором они кормились. Здесь была своя неповторимая атмосфера, в которой определенное количество кислорода было вытеснено запахами пыли, сомнительной еды и несвежей одежды. Роспись и лепка потолка вокзала не уступали по своей роскоши и художественному мастерству хорошему христианскому собору. Здесь был даже свой памятник Ленину, незаметно притулившийся в арочке около буфета. Словом, здесь было все, что необходимо в наше время для жизни. И даже смерти. Для опытного наблюдателя было достаточно и беглого взгляда на внутренний и внешний облик харьковского вокзала, чтобы сразу понять, что это крупный вальяжный город, не блещущий такими историческими достопримечательностями, как Питер; не страдающий массовым пристрастием к спиртному, как города Нечерноземья России и Урала; не ведущий бурной ночной артистической и развлекательной жизни, как Париж; не поражающий контрастами бедного и богатого, черного и белого, как Нью-Йорк; не умиротворяющий зелеными газонами и цветастыми клумбами, как Вена; не разделенный на сферы влияния, как Москва; не раздражающий политическим экстремизмом, как Иерусалим; не фанатирующий на украинской идее, как Львов. Если собрать вместе все "не", которые воплотил в себе Харьков, то может показаться, что он вообще не стоит доброго слова. Но это было не так. Сочетая в себе большие "нет" и маленькие "да", это место Земного шара на практике оказывалось очень даже пригодным для жизни. По тому же вокзалу можно было достоверно определить, что в этом городе все есть; что здесь -- нетипично для нашего времени -- редко грабят на улицах; что дешевое пропитание позволяет не работать половине трудоспособного населения; что проститутки просят за добросовестный труд не менее полтинника, а получают не более четвертака; что здесь несильно увлекаются проверками документов на улицах, а с гаишником можно рассчитаться хорошим анекдотом; что в городе не голодают бездомные собаки; что мужчины здесь любят хорошие иномарки, а красивые девушки, в свою очередь, любят мужчин за это; что бизнесом здесь занимаются все, кому не лень, а обдурить можно каждого второго, потому что у первого просто нет денег. Словом, в этом городе можно было жить. Здесь, на вокзале, Крымов должен был найти все, что ему было нужно. Остап окинул неторопливым орлиным взглядом необъятные просторы гулких вокзальных помещений и двинулся вдоль потускневшего мрамора колонн в зал ожидания. На лавках без признаков мысли на лице сидели, спали, читали и употребляли пищу разнополые существа в одеждах преимущественно темно-коричневых, серо-черных и других грязелечебных оттенков. Некоторым удалось захватить люксовские лежачие места, другие дремали, сидя в невероятно мучительных позах. "С точки зрения стула -- все люди безголовые, с точки зрения вокзала все люди бездомные", -- думал Остап, внимательно и терпеливо, как миноискатель, прохаживаясь между скамейками. Публика была скучна, глаза тусклы, интересы явно узки. Остап знал, что где-то среди этой глины должны быть самородки, которые надо найти, отмыть и заставить заблестеть. А золото начинает блестеть только в руках мастера. Вдруг до чутких ушей Крымова с высоты семидесяти сантиметров над уровнем пола донеслась хлесткая фраза, произнесенная с излишним для данного места пафосом: -- Нет! Не надо! Пусть достанется французам! Остап повернулся к изрекшему столь неожиданные слова редкому для наших краев любителю лягушатины. Им оказался неопределенного возраста, но не моложе сорока пяти, мужчина в трехдневной щетине, круглых очках и разнокалиберной несвежей одежде. Джинсовая куртка на пуговицах переходила в явно коротковатые клетчатые брюки. На месте носков следовал пробел в одежде. И, наконец, завершали верхнее одеяние глубоко пенсионного возраста туфли со сбитыми носками, как будто их обладатель имел привычку избивать ногами поверженные статуи пролетарских вождей. Под куцей курткой проглядывала тельняшка, светлые полосы которой уже утратили свою белизну и невинность навеки. На голове незнакомца, как приклеенная столярным клеем, прочно сидела бейсбольная шапочка с эмблемой "Нью-Йорк Янкиз". Очкарик спал в позе мальчика-паиньки с подогнутыми к животу ногами. Его голова покоилась на толстой потрепанной книге, на корешке которой время уже почти стерло бессмертное имя Фейхтвангера. Он громко храпел и крепко благоухал луком, что являлось двойной зашитой от желающих попросить подвинуться. Незнакомец спал с безмятежностью большого ребенка, как бы подтверждая правило, что только на вокзале и в тюрьме вас никогда не посмеют пугать повышением квартплаты. Остап постоял некоторое время над спящим, прикидывая, к чему относилась его фраза: к войне 1812 года, к футбольному матчу Украина -- Франция или к просроченным импортным продуктам питания. Только в последнем случае Крымов назвал бы автора услышанного лозунга патриотом. Общий вид кандидата на будущее процветание и богатство Остапу, в общем, понравился. По всему было видно, что он принадлежал к числу тех, кто не увеличивал валовой национальный доход страны, не уменьшал безработицу и никак не влиял на рост преступности. "Судя по всему, образован, интеллигентен, непритязателен и голоден, -- подумал Остап, подходя ближе. -- Сразу видно, что на его жизненную трагедию ходило не много зрителей. Надо пробовать". Кандидата пора было будить. Но Крымов хорошо знал, что особенно крепко спится после звонка будильника и что человек, насильственно выводимый из состояния сна, как правило, обретает скверное настроение. Поэтому Остап решил, добавив немного положительных эмоций, сделать пробуждение предполагаемого сподвижника, по возможности, приятным. Он достал из кармана брюк смятую пятидесятитысячную рублевую купюру, окинул ее прощальным взглядом и кинул под скамейку. -- Эй, мужчина, это не у вас деньги выпали? -- негромко спросил Остап, придав голосу немного официальности. -- Мои! -- мгновенно выпалил незнакомец и вскочил, еще не успев открыть глаза. "Реакция хорошая, -- с удовлетворением отметил Крымов, -- А как у нас с сообразительностью?" -- Послушайте, любезный, вы уверены, что это ваши деньги? Я проходил тут минут пять назад, никакой купюры не было и в помине. Незнакомец ошарашено уставился на деньги, углубившись на несколько минут в анализ этой невероятной ситуации. Наконец, сжав купюру в кулаке так, что у той захрустели кости, он выпалил высоким голосом человека, знающего свои демократические права: -- Но это мои деньги! Решительность незнакомца была беспредельной. У Остапа уже не оставалось пути к отступлению, и он миролюбиво пожал плечами. -- Я и не оспариваю этого. Почему бы такому солидному человеку не иметь денег? Просто подумал, не могу ли я рассчитывать на свою долю. Даже государство, которое нас совсем не балует, платит двадцать пять процентов от найденного клада. Я ведь мог и не тревожить ваш сон, позволив французам разбазаривать народное достояние. Незнакомец, ничего, видимо, не поняв про французов, сунул купюру в карман и убежденно сказал: -- Нет, никак нет! -- В таком случае, -- пошел на мировую Остап, -- могу ли я рассчитывать хотя бы на чашку чая? Надо же обмыть это дело! Некоторое время очкарик колебался. -- Что ж, пожалуй, -- нерешительно буркнул обладатель купюры и вытянул шею в сторону буфета. Крымов, слегка склонив голову, протянул руку угощающему. -- Крымов. Остап. Режиссер. Новоиспеченный гроза буфета протянул Остапу сухую воробьиную ладонь. -- Сан Саныч Нильский, научный сотрудник... Бывший. Горячая сладковатая жидкость, попавшая самотеком в желудок Нильского после суточного поста, произвела на него эффект подогретого портвейна. Через десять минут непринужденной беседы, проведенной за парой граненых стаканов чая и бутербродами с позавчерашним потным сыром, Остап знал все необходимое из биографии бывшего научного сотрудника. Первая волна перестройки, которую Сан Саныч как истый интеллигент в пятом колене встретил с восторгом, казалось, не предвещала ничего плохого. Правда, журавлиными стаями и утиными косяками потянулись в Америку и Израиль коллеги по работе и знакомые еврейского происхождения. Имея русских предков во всех ветвях своего генеалогического древа, Сан Саныч со своими круглыми очками, картавым голосом и склочным характером был везде принимаем за еврея. И нередко ему приходилось слышать: "Нильский, ну а вы что же? Вон, Иванов уже и билеты взял, а вы все не чешетесь". Но Сан Саныч только отмахивался. А зря. Необходимое для такого случая свидетельство о рождении стоило тогда на руках пятьдесят долларов. В те времена его еще не проверяли на подлинность ни американцы, ни израильтяне, ни немцы. Сан Саныч никак не хотел внять голосу разума, исходившему от знакомых и друзей, которые складывали чемоданы, -- русских, украинцев, армян и бурятов с еврейскими метриками, а также евреев, которым уже не надо было переделывать свою национальность в старых советских паспортах. Наоборот, Нильский рьяно занимался просветительской работой, убеждая своих знакомых, что родину Гоголя и Пушкина, Чайковского и Рахманинова, Менделеева и Сахарова ждет светлое будущее в самые ближайшие времена. Но, в конце концов, жизнь подтвердила свое правило: не бери на себя больше, чем сможешь унести. Распад СССР произвел на Нильского эффект рухнувшего потолка. Ему было обидно и страшно. Ему хотелось объясниться с кем-либо. Но с кем? Большинство друзей уехало, единицы мотались с вытаращенными глазами и желто-блакитными флагами, остальные бегали, тоже вытаращив глаза, в поисках денег на колбасу и хлеб. Нильскому сразу показалось, что он тратил свои последние годы, как тратил мелочь в детстве, когда каждые десять копеек были большой ценностью, но быстро и незаметно уходили на леденцы и газированную воду, от которых не оставалось никакого следа, кроме пятен на футболке. Задавая себе и окружающим вопрос -- почему? зачем это им было нужно? -- он не понимал, что точно по такой же причине первые русские князья после смерти своего папы, раздавшего все всем поровну, резали друг другу глотки и жгли города только для того, чтобы править самостоятельно. Они собирали народное вече, и одуревший от поборов и пьянки люд кричал: "Независимость!" И накричавшись вдоволь, рвался грабить соседнего князя. Нильский никак не мог понять, что здравый смысл народов и здравый смысл их руководителей -- это не одно и то же. Процветание народа и процветание руководства -- это тоже разные вещи, которые связаны друг с другом так же, как желания рыбака и рыбки. Нильский никак не мог понять, зачем советских людей, не слишком уважаемых во всем мире, но внушавших некоторый страх, поделили на украинцев, русских, узбеков и молдаван, не внушающих ни страха, ни уважения, ни интереса. Кому нужно было разбивать страну, занимавшую лидирующие места в мире, на несколько иждивенческих самостоятельных кусков, дружно занявших места со сто четвертого по сто тридцатое в мировой табели о рангах по кредиту доверия? Нильский никак не мог понять, что институт демократии в наших странах еще не достиг того уровня, когда вновь назначенные премьеры не начинали бы свою трудовую деятельность сразу же с открытия кодированных валютных счетов за границей. В обстановке воцарившегося бардака слово "независимость" означало для Нильского только одно -- от этой страны уже нигде ничего не зависело. Всегда недолюбливавший Ленина, Нильский с ностальгией вспоминал времена, когда за небольшую взятку все же можно было отдохнуть в Ялте, когда Никита Хрущев мог без всяких последствий постучать ботинком по трибуне ООН, когда, уложившись всего в пятерку, можно было соблазнить жену сослуживца, когда железно-дорожные билеты с вершком были доступны студентам, когда имена космонавтов все знали наизусть, и ты знал, что главное -- в восемь ноль-ноль пересечь проходную института, а там -- хоть трава не расти. Поражения любят тех, кто их терпит. Нильский мужественно перенес потерю работы, устроившись на подмену лоточницы-соседки, торгующей на базаре колготками. Он стойко перенес уход жены, устроившись на подмену мужа соседки-лоточницы, вечно ошивающегося в командировках. Он достойно пережил обесценивание денег на сберкнижке, заявив свои права на часть холодильника сожительницы. Но что окончательно подкосило Нильского, так это пирамида. У Сан Саныча никогда не было даже мелких свободных денег, чтобы играть в народные финансовые игры. Но у него еще оставались друзья и знакомые, у которых совершенно необъяснимым образом водились хоть и небольшие, но деньги. В девяносто третьем году инфляция, как эпидемия, повсеместно охватившая все районы Украины, породила необычайно высокий процент депозитных ставок. В то время Нильский, совершенно нелюбезным образом спущенный с лестницы новым любовником соседки-лоточницы, устроился охранником в одну из частных фирм, называющуюся "Кредитный Союз". Хозяин фирмы -- молодой, невысокого роста юноша с беличьим лицом, девичьей кожей и голубоватой манерой поведения постоянно носил в кармане узкие целлофановые пакеты, распираемые изнутри долларовыми купюрами. К нему ежечасно приезжали самые разнокалиберные люди -- от старых, сомнительно попахивавших старичков до пузатых дядек с распухшими от сотовых телефонов ушами. Они производили какие-то операции с денежными пакетами и разъезжались с довольными лицами. Нильский великолепно знал, что его начальник ничегошеньки не делает, но чужие деньги в его пакетах каким-то непонятным образом размножались. Когда же начальник предложил ему поискать среди своих знакомых и приятелей желающих иметь хороший процент от временно свободных денег, Нильский не знал, что эта трясина легкого заработка засосет его с головой. Он всегда считал себя умным человеком, забывая, что умные -- это те, кто зарабатывает собственной головой, а мудрые -- это те, на которых работают умные. В то время инфляция так перепугала народ, что временно свободных денег было в избытке. Работать не хотел никто, равно как и плохо жить. Голубоватый начальник принимал у Нильского первые робкие суммы его знакомых и в конце каждого месяца доставал из целлофановых конвертов хорошие проценты. Ломбардная контора разрасталась. Появились дорогая мебель, мордовороты-охранники, длинноволосые фурии -- словом, все, что является атрибутами процветания по-новорусски. Нильскому, исправно передающему процентные деньги своих знакомых, начинали доверять все большие и большие суммы. Денежные потоки ширились. В них втекали новые ручейки "трудовых" и "последних". Имея свои полпроцента, Нильский уволился с работы и заимел массу времени для любимого занятия -- чтения и коллекционирования книг. Как и любое счастье, вольготная жизнь Нильского закончилась так же неожиданно и обидно, как заканчивается добротный эротический сон. Однажды утром первый из кредиторов робко постучал и дверь квартиры Нильского и осмелился справиться насчет просроченных процентов. Получив отрицательный ответ, знакомый тихо ушел. К тому времени беличьеобразного начальника уже неделю не было на работе. На следующий день, как по голубиной почте, эта весть разнеслась намного шире. Уже несколько приятелей, родственников и знакомых Нильского выслушивали его сбивчивые объяснения. Ушли они на этот раз громко, обещая завтра снова прийти за своими деньгами. Еще через день ни в чем не повинный Нильский переехал жить к маме -- оставаться на своей квартире становилось уже опасно. Тогда он понял, что лучший друг человека -- не собака, а козел отпущения. Те немногие знакомые Сан Саныча, кто еще не свалил за бугор и кто совсем недавно любил, уважал и дружил с Нильским, теперь искали его с единственной целью -- набить морду и отобрать то, что еще можно было отобрать. Все кредиторы, будучи друг другу явными конкурентами, всячески хотели показать своим коллегам по несчастью, что они уже смирились с фиаско. Но каждый из них персонально хотел первым добраться своими руками до горла Нильского и трясти его так долго, пока что-нибудь не выпадет. Некоторым это удалось. Вскоре у Нильского нечего было забирать, но и оставшаяся перспектива -- быть всего лишь побитым и искусанным -- не очень прельщала его. За несколько месяцев Нильский набрался бесценного опыта конспирации, уходя от погонь, уворачиваясь от самых неожиданных и коварных ударов, обходя заставы и заслоны. В прошлом сеть знакомых Нильского покрывала, как плотная паутина, весь город, и в результате вынужденной конспирации вокзал стал самым безопасным местом, где были и ночлег, и случайный заработок, и случайная любовь. Изредка, маскируясь под придурка, Нильский совершал дерзкие вылазки в город, в основном на книжную балку. Но в последнее время засады возле книжных лотков стали настолько очевидны, что хитрый Нильский решил больше не искушать судьбу. Отрезанный от живительных источников культуры, Сан Саныч стал грустить и подумывать о переезде. Но для этого нужна была определенная сумма, а ее не было не только в наличии, но и в теории. Таким вот образом Нильский дожил до сорока пяти лет, сыграв в своей жизни всего несколько эпизодических ролей. Выслушав печальную историю своего нового знакомого, Остап сочувственно посмотрел на младшего научного сотрудника. -- Сан Саныч, справедливости всегда ищут там, где ее нет. Разве вы этого еще не усвоили? Я вижу, в вашей жизни, как у маляра, слишком большие пробелы. Вы чрезмерно закомплексованы, учитесь перестраиваться вместе со временем. Кстати, образование у вас высшее? Нильский грустно улыбнулся. -- Незаконное высшее. -- На данный момент вы женаты? -- уточнил Крымов. -- Да нет, это я просто так выгляжу, -- уныло пошутил Нильский. -- Жаль, я больше люблю женатых сотрудников. Они дольше задерживаются на работе. А вы, я вижу, живете замкнуто, как устрица. Остап окинул Нильского печальным взглядом. -- Я уже заметил, что вы выглядите таким поношенным не потому, что вас часто носили на руках. Послушайте меня, если ваш жребий жалок, наплюйте на него и выберите другой. И самые дорогие цветы мгновенно вянут, если их ни во что не ставят. У меня, вероятно, найдется для вас работа. -- Не стоит, -- со знанием дела сказал Нильский. -- После того, что мне пришлось пережить, боюсь, я разочарую вас. Я -- моральный импотент. -- Не преувеличивайте, Сан Саныч. Помните, у Чехова: если в первом акте висит, то в последнем обязательно выстрелит. Нильский недоверчиво посмотрел па Крымова. -- Боюсь, у меня уже не тот запал. Возраст. Остап бодро оглядел Нильского. -- Истинная молодость отличается от просто молодости тем, что приходит с возрастом. Я понимаю, что жизнь перегнала вас. Но в вас же сидят образование, знания и культура. Вы что, ничего не можете придумать лучшего, как вывезти все это за границу? Ведь это же контрабанда нашего национального наследия. Вы хотите, чтобы вас арестовали? Нильский молчал и ежился под искрящимся взглядом Остапа. -- Хватит бороться с темнотой методом светлячка, -- продолжал напирать Крымов. -- Вы думаете, что вам удалось спрятаться ото всех в этом зале ожидания жизни? Знайте, что легче всего отыскать человека, когда он уходит в себя. Ладно, беру вас в свою команду. -- Зачем я вам нужен? -- спросил Сан Саныч, искренне полагая, что своей персоной он мог бы заинтересовать только студентов мединститута, пожелающих покопаться в его внутренностях. -- Дело в том, что я собираюсь в ближайшее время неприлично разбогатеть, -- задумчиво сказал Крымов. -- Но один в отечественном поле бизнеса -- не воин. Мне нужны единомышленники, а с вами, я вижу, у нас получится неплохая команда. -- Опять афера? -- прервал Сан Саныч песенное настроение Крымова. -- А какой бизнес сейчас не афера? -- саркастически осведомился Остап. -- Во всяком случае, я гарантирую вам три момента: безопасность, харчевые и исполнение вашей мечты. -- Откуда вы можете знать мою мечту? -- грустно спросил Нильский. -- Уже знаю. Вы просто обязаны помочь мне осуществить ее. Паспорт у вас есть? -- Ну, это последнее, что у меня не смогли отобрать,-- с гордостью сказал Нильский, похлопав себя в области паха, где он, видимо, прятал паспорт. -- Отлично, президент! -- Почему президент? -- Теперь так будет называться ваша должность! -- провозгласил Остап. -- Ждите меня здесь. За год и три месяца до этого... Свет опять отключили. На улице была кромешная тьма. Конечно, с температурным знаком минус. Лифт, естественно, не работал. Потыкав пальцем вмертвую кнопку, Сан Саныч, скорее повинуясь привычке, чем надежде, зажег спичку. Написанное от руки объявление гласило: "Лифт не работает. Ближайший лифт находится в соседнем подъезде". Эта бумажка документально подтверждала, что идет 1997 год, то есть: веерное отключение света; тепло в половину мощности; горячая вода по графику; о лифте, как о подакцизной роскоши, надо было забыть навсегда. -- Боже мой, опять переться на двенадцатый этаж! За что мне такие муки! -- Голос жены шрапнелью ударил в спину. Пошли. Первый этаж. -- Ты помнишь, что у мамы завтра день рождения? -- Сейчас вспомнил. Ума не приложу, что ей подарить. -- Давай я спрошу у нее. -- Не надо. У меня нет таких денег. Второй этаж. -- А они у тебя когда-нибудь были? А они у тебя когда-нибудь будут? Сумки с картошкой и крупой больно резали руки. Жена тащила авоськи с маминой консервацией, но ему было жалко только себя. "Жена -- как дурная привычка: легко приобрести и трудно избавиться", -- подумал он. На площадке нехорошо запахло. Сам Саныч старался ступать в кромешной темноте осторожно, но если пошел непрун, то это, казалось, навсегда. Он поскользнулся и, широко расставив руки, ударил жену сумкой. Преодолевая следующий лестничный пролет, Нильский услышал о себе пару новых определений. "Если хочешь узнать, что на самом деле о тебе думает женщина, женись на ней, и очень скоро ты все узнаешь", -- подумал он. -- Мне нужно пальто на зиму. -- Давай подождем до марта. Они должны дать скидку на сорок процентов. Все-таки экономия. -- Я знаю. Потом ты найдешь способ сэкономить все сто процентов. Ты предложишь подождать доследующей зимы. Третий этаж -- А помнишь, как мы с тобой целовались? -- спросил он, уходя от темы пальто. -- Это было давно, и я тогда была замужем за Файбусовичем. Ты можешь представить, где бы я сейчас жила? Какая роковая ошибка! "Жена-еврейка -- это самый короткий путь в антисемиты, -- подумал он, но затем передумал. -- Впрочем, причем здесь еврейство? Если бы моя жена была русской, я бы страдал русофобией". Четвертый этаж. -- Ты помнишь, что у нас нет ничего мясного. Мне придется потушить твоего Фейхтвангера и двухтомник Бабеля. -- Только через мой труп. -- Не надо меня искушать. Я и так уже две недели не ела мяса. Пятый этаж. "Мужчина гоняется за женщиной до тех пор, пока она его не поймает", -- вспомнил он и сказал: -- Боже мой! Как я был слеп, как не наблюдателен! С какой жалостью смотрел на меня твой папа, когда я просил твоей руки! -- Жаль, что ты не видел глаза моей мамы, когда она смотрела на тебя! Шестой этаж. Со стороны мусоропровода донесся крепкий запах спиртного. В темноте раздался скрежет откидываемой крышки и затем прозвучал голос: -- Извините, какой это этаж? Нарастающий звук падающего сверху по трубе мусора заглушил ответ. Спиртной запах исчез. "До понимания некоторых истин надо не дорасти, а опуститься", -- подумал он. Седьмой этаж. -- Ты -- неудачник. И папа твой -- неудачник. И дети твои -- слава Богу, уберег, -- тоже будут неудачники. Если бы был конкурс неудачников, ты бы занял третье место. -- Почему не первое? -- Потому что неудачник. -- Только не говори, что ты придумала это сама. -- Тебя так уж точно придумала не я. Если бы тебя видел твой папа, он бы горько плакал над загубленным сперматозоидом. Восьмой этаж. "Ударю, -- подумал он. -- Не могу больше терпеть. Вот еще поднимусь на пару ступенек и ударю. Только мокрое место останется". Поднявшись натри ступеньки, Нильский поставил сумки на пол и резко ударил открытой ладонью. На пальце он ощутил липковатую жидкость. "Кровь! У, зараза! Так тебе и надо". -- Ну вот, видишь, -- раздался издевательский голос жены, -- на улице мороз, а его в подъезде комары кусают. Я же говорила, что неудачник. -- Неудачи преследуют сейчас всех. -- А догоняют некоторых. Девятый этаж. -- Бензин подорожал, -- попытался он сменить тему. -- Можно подумать, тебя это касается. У тебя даже зажигалки нет. -- Язык твой -- враг мой, -- одарил он ее ходячей фразой. Хотя горькая правда, как утопленница, всплыла на поверхность ее слов. "А еще говорят, вдвоем легче плыть по океану жизни, -- вздохнул Сан Саныч. -- Не легче, а веселей. И только в штиль. Когда штормит, то два плохо плавающих человека, вцепившись друг в друга, быстрее идут ко дну". Десятый этаж. -- Где твои обещания? Где твои стихи? Где твоя тайна, за которую я тебя полюбила? -- Любят не за что-то, а вопреки чему-то. -- Это уже не любовь, а мазохизм. Вспомнив о бесконечных головных болях жены, он хотел сказать, что это тоже не любовь, а садизм, но только произнес вслух: -- Если у женщины ничего не болит, пора вызывать скорую помощь. -- Еще одно слово, и я -- вдова. Он вспомнил, что у нее в авоське тяжелые трехлитровые банки с овощами. Одиннадцатый этаж. "Наверняка, крутит с Гугилем. Как пить дать, уедет с ним. Все меня предали. Все... На моей могиле напишут: "Ему не изменяла только память". Жена уже порядком запыхалась. -- Ты... хоть можешь представить... что, как в былые времена... любишь меня? "Это значит нести авоськи с огурцами самому. Нет уж, дудки!" -- Я отдала тебе лучшие годы своей жизни. "Если это были лучшие, то представляю, что меня ждет впереди", -- подумал он и произнес вслух: -- А я отдал тебе лучшие страницы своих сберкнижек. -- Если бы! Лучшие страницы своих сберкнижек ты отдал этому государству, если его можно так назвать. "Она все время права. Ну, как можно после этого с ней жить!" Ему представилась надгробная плита с портретом жены и короткая эпитафия: "Спи спокойно. Твои слова подтвердились". Двенадцатый этаж. Пыхтя, как паровозы, загнанные в тупик бытия, они остановились около двери. Отдышавшись, он вставил ключ в замок и подумал, что завтра она от него уйдет. Глава 3 НАЗНАЧАЮ ВАС ПЯТНИЦЕЙ У некоторых людей зуб мудрости является единственным признаком интеллекта. Остап Крымов (На приеме у зубного врача) Остапу нужны были еще, как минимум, два соратника. Причем, один из них должен быть женщиной. Но эту, самую ответственную, часть кадровой работы Остап отложил на завтра. Сегодня надо было устроиться на ночлег и, желательно, не на пустой желудок. К тому же без рубашки шансы на быстрое обретение компаньонки слегка уменьшались. Но это не печалило Остапа. Он смог бы познакомиться с леди даже в наряде гвинейского папуаса. Плюс ко всему, удостоверение режиссера-постановщика по-прежнему продолжало магически действовать на совковских дам, независимо от того, из Бердичева они или из Санкт-Петербурга. "С Нильским, кажется, я не ошибся, -- подумал Остап, потирая ощетинившийся подбородок. -- Теперь нужен соратник номер два. Из скудного выбора кандидатур придется лепить одного полноценного работника из двоих. Если Нильский -- это голова, то надо найти еще и ноги". Исходя из требуемых характеристик, Крымов уверенно направился к самой деловой части вокзала -- к кассам. Билетные кассы, как Сити в Лондоне, как Уолл-Стрит в Нью-Йорке, были деловым и финансовым центром каждого уважающего себя вокзала. Именно здесь делались деньги и находились рабочие места для неискушенных в сложных финансовых махинациях мелких спекулянтов. Зоркий взгляд Остапа сразу же выхватил из толпы коротко стриженый затылок смуглого молодого человека в потертой кожаной куртке. Голова его была слегка наклонена и вытянута вперед. Хорошо разбирающийся в человеческой жестикуляции Остап подумал, что такая позиция предвещает обычно неожиданный удар в солнечное сплетение. Но в данном случае на лице парня застыло маслянисто-улыбчивое выражение. Молодой человек поочередно подходил к жаждущим лишнего билетика и вступал в диалоги. Крупные залысины на голове у парня могли бы говорить о признаке интеллекта, если бы не глаза, подпирающие этот лоб мыслителя снизу. Они не выражали ничего, кроме блеска городской дешевой ушлости и желания хапнуть все, что плохо лежит. Весь его стандартный вид говорил, что рожден он был для вокзала, как рыба для ухи. Чтобы детальней познакомиться с методами вокзального уолл-стритовца, Остап подошел поближе. В это время, придвинув свое лицо вплотную к раскрасневшейся физиономии очередного клиента, парень убеждал толстого хохла с родинкой на носу, что верхняя боковая полка плацкартного вагона возле туалета -- одно из самых лучших мест в поезде. Хохол не очень был в этом уверен, но маслянистый взгляд и положение головы спекулянта постепенно развеивали его сомнения. Наконец, пассажир начал сдаваться и полез за деньгами. Молодой человек попросил секунду на организационные вопросы и, мгновенно нырнув в толпу, исчез. Через несколько секунд он неожиданно вынырнул с другой стороны, испугав этим своего клиента. -- Все в порядке, -- выдохнул он, конспиративно оглядываясь по сторонам. Тут началось второе действие, не менее мучительное для толстого хохла, чем первое. Парень назвал цену. Хохол часто замахал руками, как курица, делающая отчаянную попытку взлететь. Бедняга не знал, что он уже барахтается в липкой паутине вокзального паука-магната. Парень, еще более агрессивно наклонив голову, безапелляционно заявил, что он уже заплатил свои деньги и не собирается терять на сделке ни копейки. Исход борьбы был предрешен, и Остап отошел от места поединка. "Морда наглая, денег нет, может постоять за себя, -- резюмировал Остап свои наблюдения. -- В беде такой не оставит, но может легко до нее довести. Надо прощупать". Для того чтобы войти в контакт с билетным специалистом, Остап избрал более короткий и прямолинейный способ. Когда тот, подсчитывая барыш, освободился, Крымов подошел к парню, хлопнул по плечу и негромко сказал: -- Эй, приятель, лишний билетик не нужен? Парень оглянулся по сторонам и вытянул голову в сторону Остапа. По характерному запаху Крымов понял, что железнодорожный барышник недавно съел одного из родственников Чиполлино. -- Если по дешевке, то возьму. А куда? -- В страну, где вечная зелень, океан, пальмы и полуобнаженные туземки. А также небоскребы, лимузины и двуспальная кровать с водяным матрацем, - воодушевленно перечислил Крымов. Парень глянул на Остапа и, убедившись в том, что тот не чокнутый, спросил: -- Ты что, мент? -- По-вашему, только менты могут предложить столь заманчивую перспективу? -- вопросом на вопрос ответил Крымов. Парень отступил на полшага назад. -- Короче, Склифосовский, не морочь мне голову, говори, чего надо? -- Во-первых, раз мы уже почти познакомились, то можно переходить на "вы", - слегка изменив тон, сказал Крымов. -- Во-вторых, мне бы хотелось получить от вас чистосердечный ответ на вопрос: вы хотите заработать? -- Кто ж не хочет заработать! -- А не будет ли для вас в тягость постоянная работа? -- понизив голос, спросил Крымов. -- Кто ж не хочет постоянной работы! -- недоверчиво ответил парень, окинув Остапа внимательным взглядом. -- А честно работать хотите? -- с пристрастием поинтересовался Крымов. -- Конечно, - прикинулся дурачком парень, великолепно зная, что честной работы не бывает. -- Только я не тот человек, который разменивается по мелочам, -- продолжил нагнетать Остап. -- Кто же хочет размениваться по мелочам! -- как попугай, повторил парень, поглядывая на незнакомца с сомнением, рожденным отсутствием рубашки. Он смотрел на Остапа, как на картонную коробку из-под обуви, найденную на улице: с одной стороны, очень хотелось ее буцнуть ногой, с другой -- опасно: в ней мог лежать кирпич. -- Тогда разрешите представиться. Остап Крымов. -- Жора Четвергов, -- сказал парень и выкинул в сторону Остапа ладонь, простую и твердую, как у памятника Ленину. Крымов машинально обратил внимание на постановку его руки. Ладонь Жоры располагалась строго вертикально, что говорило о среднем балансе уверенности в себе. Кстати, Нильский, здороваясь, протянул Крымову руку слегка обращенной ладонью кверху, что говорило о мягкости характера и открытости. -- Итак, Четвергов, -- повторил Остап, определяя по жесткости ладони ее знакомство со слесарным инструментом. В школе, наверное, вас звали просто Четверг. -- Откуда вы знаете? -- слегка засомневавшись в новом начальнике, спросил Жора. -- Просто я знаком с полетом фантазии нашего народа. Можете не сомневаться, молодой человек, если бы я был вашим одноклассником, вас бы уже лет двадцать называли Пятницей. -- Почему Пятницей? -- спросил Жора. Как лучший способ ведения беседы, он всегда предпочитал задавать вопросы, потому что относился к той категории людей, которые пишут скверно, говорят плохо, а думают только в крайнем случае. -- А что, вам больше нравится Среда? -- спросил Остап и, взяв Жору за руку, начал не спеша прогуливаться вдоль касс, -- Кстати, мы, вообще-то, не знакомы, но я могу рассказать кое-что о вас. Я большой физиономист, не удивляйтесь, мой милый Пятница, Хотите, погадаю по вашему лицу? -- Может, лучше по руке? -- спросил Жора. -- Нет. Только по лицу. По руке гадают цыгане и шарлатаны. -- Валяйте, -- разрешил Жора, поскольку с него за это денег не просили. Остап, прищурившись, взглянул на парня. -- Несомненно, вы являетесь типичным представителем нашего народа, в который легко верят революционеры и попы, но доверять которому противопоказано и тем, и другим. В свое время вы уклонились от воинской обязанности, затем -- от права на труд. И я думаю, вы, вообще, -- талантливый уклонист. Такому, как вы, пальцев в рот не клади -- свистните. Зная, что семья заменяет человеку все, вы, выбирая между семьей и всем, выбрали последнее. В настоящее время в вашей душе не осталось места, где бы не ступала нога человека по имени женщина. Как ни ловчились, вы все же попали в брачные сети. Но затем временно приостановили свое членство в семье. Очень вероятно, что не в одной. Я верю, что вы не раз давали себе слово стать другим человеком. И становились им, но вскоре этот другой тоже начинал красть. Вы всегда были легки на подъем для падения в очередную яму краха ваших финансовых начинаний. Бизнесом вы начали заниматься очень рано. Еще во втором классе, наверное, помогали своим родителям экономить деньги на учебниках, оставаясь на второй год. Гигиене вы традиционно отводите не самые почетные места в вашей жизни. С милицией у вас трудные отношения, но взаимные, -- вы не любите друг друга. Очень вероятно, что именно поэтому, выступая антиподом Феликса Дзержинского, вы идете по жизни с холодным сердцем, горячим умом и грязными руками. Жора посмотрел на свои черные ногти и неопределенно хмыкнул. -- Если мы уже договорились насчет работы, -- продолжил Остап, -- то я хочу предложить вам должность Пятницы. Жора не стал спорить, тем более, что не читал "Робинзона Крузо". Он решил перейти к делу. -- Так в чем работа? -- Не торопитесь, мой дорогой Пятница. Кстати, сколько вам лет? -- Тридцать. -- Сколько раз были женаты? Жора замешкался. Видимо, у него не было точного ответа на этот вопрос. -- Ясно, -- сказал Остап. -- Дети? Жора поднял глаза к лепному куполу вокзала, где на панно счастливые дети сталинских времен были прорежены не менее счастливыми сталеварами и шахтерами. Он углубился в сложные математические расчеты. -- Понятно, -- констатировал Остап. -- Признавайтесь, сколько капусты вы перевели на своих детей? Алименты? Жора уныло кивнул и потупил глаза. -- С дерева вашей любви облетели все листья, кроме исполнительного. Ну ладно, с этим мы разберемся, -- кинул Остап. -- Порой так трудно выйти в люди и сохраниться человеком. Жора почувствовал, как в районе затылка в нем зародилось чувство уважения к шефу. Остап придирчиво оглядел Жору. -- Вы пьете? -- Нет, -- категорично ответил Четвергов. -- Курите? -- Бросаю. -- Верю, -- сказал Остап, но с сомнением двинул бровью. -- Вы, наверное, находитесь на той стадии, на которой перестаете сами покупать сигареты. Как с женщинами? Излишества присутствуют? -- Боже упаси! -- замахал руками Жора. -- Так что, получается, что у вас всего один порок? -- недоуменно спросил Остап. -- Какой? -- удивился Жора. -- Вы -- лгун. Впрочем, это, может быть, сейчас и не порок, а средство к существованию. В это время тоненький румяный юноша, видимо, опаздывающий к поезду, пытаясь прошмыгнуть между говорящими мужчинами, слегка толкнул Остапа в плечо. Молниеносным движением, подобным броску языка лягушки за мухой, Жора схватил студента за ухо и вытянул его в ниточку перед Остапом. -- Извинись перед дядей, нахал, -- сказал Жора, не оставляя студенту других вариантов, кроме одного -- присущей нашему народу вежливости. -- Ладно, Жора. Отпустите юношу, -- успокоил его Крымов. -- Если он куда-то торопится, его за это можно уважать. Не торопятся только те, кто познал истину жизни, а это несчастнейшие люди. Остап задумался. Кандидат предлагал не очень большой выбор способностей. Мир мудр, и в вечной терпеливой жизни есть место всем: и красивым, и уродливым, и умникам, и глупцам. Каждый займет свою нишу и дополнит бесконечную цепь Вселенной еще одним звеном. И каждое из этих звеньев -- недостающее. Знать бы только, не достающее до чего. Крымов колебался. Он вспомнил одну американскую пословицу: чем глупее фермер, тем выше кукуруза. Наша пословица гласила: лучше с умным потерять, чем с дураком найти. "В конце концов, -- подумал Остап, -- страна поворачивается к западным идеалам жизни. Главный конек американцев и японцев -- это узкая специализация. Если сразу лишить этого парня инициативы, то много вреда он не наделает. А люди нужны. Еще Карл Маркс в "Капитале" обосновал необходимость прибавочной стоимости. Что на простом языке означает: сам много не наработаешь". Крымов считал, что все люди делятся на две категории: на тех, которые ни на что не способны, и тех, кто способен на все. И неизвестно, кто мог бы доставить больше хлопот. По облику Четвергова сразу было видно, что парень недалек и хитер задним умом. Окинув кандидата скептическим взглядом, Остап подумал, что до полноценного соратника ему так же далеко, как сенбернару до Сары Бернар. И все же нет абсолютно бездарных людей, каждый бездарен по-своему. Это испокон веков давало в жизни шанс каждому. Жора тоже молчал. И делал это по двум причинам. Во-первых, он вообще, не очень любил говорить, и не только потому, что его мозг редко вырабатывал мысль, достойную публичной огласки. Во-вторых, -- и это был редкий случай, -- в данный момент он как раз такую мысль вырабатывал. Жора думал о том, что очень даже может пригодиться этому пройдохе без рубашки, но в дорогих штанах. Только сам Жора знал, в чем его конек и сила. А дело было в том, что он с младых лет обладая несравненным даром конспирации. У каждого человека может быть свой "бздык", как говорила его мать. Жориным хобби и второй натурой были конспирация и разведка. Ему всегда мерещились слежка, злые происки не только недругов, но и более скрытые и коварные -- происки друзей, любимых и родителей. С невероятной хитростью Жора еще в школе уходил от бесконечных слежек, ловушек и покушений на его жизнь. Его не устраивала пассивная роль в ежедневной схватке с многочисленными врагами, в том числе и международными, и часто он работал на опережение. Он умудрялся знать все обо всем. Он тайно рылся в портфелях своих одноклассников, что позволяло иметь оперативную информацию о их враждебных планах. Каждую ночь он прокрадывался в коридор и исследовал содержимое карманов своего отчима, которому он очень не доверял. При всем при этом Жора был относительно честным мальчиком и не скрывал, что родителей любит меньше, чем сливочное мороженое. Кстати, вскоре опасения Жоры насчет своего отчима подтвердились. Именно он первым обнаружил факт наличия у отчима молодой любовницы. Выследить явочную квартиру и установить ее личность для Жоры не представило труда. Через месяц ювелирной работы он положил на стол своей мамаши досье, состоящее из ста двадцати страниц. Факты были убийственные. Отчим был обречен. Это был лишь один из многих раскрытых им заговоров. Никто не умел так ловко, как Жора, распознать тройную слежку и уйти от нее. Никто не знал так, как он, самые удобные места для установки подслушивающих жучков. Мало кто смог бы, как он, всю ночь просидеть в засаде под проливным дождем, выслеживая объект семейства кошачьих, регулярно брюхативший их Мурку. Да, что там говорить, -- это был талант. Годы смели с души нашего Пинкертона налет прыти, но бдительность осталась при нем. Несмотря на врожденную лень, которая касалась всего, кроме конспирации, Жора обладал крепкой волей для того, чтобы позволить кому-либо избавить его от дурных привычек. Пронесшиеся воспоминания и нахлынувшие мысли Жора резюмировал одной фразой: -- Я пригожусь нам, шеф, вы не пожалеете. -- Я никогда ни о чем не жалею, -- ответил Остап, выходя из задумчивости. -- Абсолютно точно установлено, что причина рака -- чувство обиды. А обида -- сестра самоедства. Ладно, пойдемте знакомиться с коллективом. Поскольку на интеллектуальную поддержку рассчитывать не приходится, то если я скажу, что две головы лучше, чем одна, меня поймет только торговец шляпами. Но ведь еще остаются ноги, количество которых будет равняться четырем А это уже приличная цифра. Уже можно ходить строем. Остап ухарски махнул рукой. -- Ладно, Георгий, наше время дает нам не очень большой выбор. Эх, ударим, что ли, концом века по недостаткам воспитания и избытку глупости! За мной! Через минуту Остап подводил Жору к тому месту, где Нильский в ожидании новых жизненных перспектив натирал суконной тряпочкой свои туфли. -- Знакомьтесь, господа. Это Георгий Пятница Победоносец. -- Жора, -- пропустив шутку мимо ушей, представился билетный спекулянт, -- Жора Четвергов -- А это Сан Саныч Нильский Тринадцатый. -- Сан Саныч, -- улыбнувшись, представился научный сотрудник Южного вокзала. Будущие соратники, в прошлом находившиеся на разных уровнях интеллектуальной иерархии, скептически посмотрели друг на друга. В глазах Нильского читалось сочувствие. Зрачки Жоры горели желанием ответить тем же, но, с детства не имеющие привычки фиксироваться на одном месте, не выражали ничего, кроме ожидания подвоха. Только детям и патологоанатомам присуще свойство не придавать значения различиям между людьми -- ни умственным, ни социальным, ни внешним. Оба соратника уже давно не были детьми, и с первого взгляда каждый из них мысленно поставил себя на ступеньку выше другого. По всем показателям. -- Итак, -- начал Крымов, -- будем обустраиваться. Вы, Жора, лично займетесь жильем. Я видел там на ступеньках бабушек с рекламными табличками. Нам нужна квартира со всеми удобствами, спутниковой связью, круглосуточно работающим телефоном, живописным видом на море и плотным завтраком. В общем, вы должны уложиться в шестьдесят баксов, не больше. Вы, Нильский, купите прессу, из которой я должен почерпнуть информацию о политической и экономической ситуации в городе. -- А деньги на квартиру, шеф? -- поинтересовался Жора. Остап обиделся. Как только найдете что-то подходящее, предоставьте квартиродателя мне. Уж в чем -- в чем, а в кредите Крымову еще никогда не отказывали. За два года и три месяца до этого... По рыхлой вате снега на фоне умиротворенной ограды православной церкви мечется огненно-рыжий беснующийся комок собачьего восторга. Жарко. Ноль градусов -- это очень жарко. Это -- Сахара для снега, собирающегося умереть завтра. А сегодня -- утопающая по брюхо собачья радость, обращенная внутрь себя. Чау-чау с тибетскими глазами и фиолетовым дивом языка, разбрызгивая пушистые золотые искры, пропахивает клацающими челюстями хрустящий снег, и в бездонных коричневых глазах его -- китайское бесстрастие. Сдержанная радость себе самому, сдержанное ожидание миски с кашей и новых собачьих запахов, степенное терпение присутствия человека. Его хладнокровие -- это не мудрость Востока и не высота непальских хребтов. Его предки редко доживали до старости, и мудрость исхода жизни не осела в клетках их сочного и вкусного мяса. Их убивали пастухи своими длинными кривыми ножами, и разделанная плоть не успевала остынуть до соприкосновения с огнем жаровни. Его предки не успели впитать в свои гены ни страсть человеческой любви и ненависти, ни первый туман во влажных пурпурных глазах агонизирующего оленя, ни серую ненависть в глазах голодной волчицы. Выращенные дни корма двуногих животных, они не познали их мудрости, их силы и ничтожества, и ни одна клетка их девственного мозга не запятнала себя рефлексом преданности человеку. И выхолощенное мироощущение, замкнутое в тесном кругу гордыни, независимости и глупости, довольствуется двумя земными радостями мохнатого зверя -- новыми собачьими запахами и миской теплой каши. И никогда в его мозгу не родится простая мысль о том, что ни щенков, ни человеческих детей нельзя рождать в юности, что хотя бы один из родителей должен иметь достаточный возраст для того, чтобы передать своему потомку, кроме своей внешности и крови, свою мудрость и мудрость своих предков. Глава 4 "ВЕЛИКИЙ СУКОННЫЙ ПУТЬ" Если вы не можете работать без плана, то это не значит, что вы -- наркоман и потеряны для общества. Остап Крымов (Из поездки в Амстердам) Через полчаса Остап с соратниками въезжал в снятое помещение, которое, как рассчитывал Крымов, будет на первых порах служить и офисом. Жилищем-офисом оказался дореволюционной постройки двухэтажный дом с мокрым цоколем и позеленевшим шифером на том месте, которое называлось крышей. Половина дома принадлежала хозяйке, вторая пустовала вовсе. При доме был крошечный участок, украшенный двумя строениями: собачьей будкой и мрачной кирпичной конструкцией над выгребной ямой. Весь дом был щедро украшен самым древним и распространенным орнаментом -- бедностью. Апартаменты находились в одном из самых затрапезных районов города -- Москалевке, названном так хохлами, по-видимому, в отмазку за имперские замашки кацапов. Крымов, знавший пятизвездочные отели Майами и Барселоны, утешал себя мыслью, что данную экзотику вполне можно принять за ретро. Зато в доме был настоящий телефон, поставленный хозяйке как жене участника трех войн. Сам аппарат был громоздким, зловещим и черным, как чекистский "воронок", и навевал воспоминания о добрых сталинских временах. Портрет самого Иосифа Виссарионовича стоял за стеклом серванта. Взгляд кормчего падал вбок на семь белых слоников, повернувшихся к вождю задом, как будто они только что вышли из зала заседания Двадцатого съезда КПСС. После часового обследования дома радостный Пятница доложил, что двор надежно прикрыт собакой, с улицы на окнах стоят решетки, подслушивающих жучков не обнаружено. Правда, присутствует несметное количество живых жучков, в том числе и довольно крупных. Со стороны пустующей половины дома Жора пообещал установить секретные механические датчики. Остап успокоил себя мыслью: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не руками, и отпустил завхоза делать ловушки. Хозяйкой дома оказалась древняя, но крепкая от скопившейся в ней обиды старуха, именующаяся Даниловной. Брошенная на произвол судьбы государством и мужем, преспокойно умершим еще при Советской власти, она крепко ударилась в религию, надеясь на том свете добраться-таки до Михаила Горбачева. У Даниловны была ужасная память -- она все помнила. Уже десять лет жила она сама, не считая Барона -- огромного злобного кобеля, все время прикованного к цепи возле своей будки. Последний раз кобель выбегал за пределы родного дома еще при старом хозяине и был приговорен к пожизненным кандалам после того, как за один день завалил соседского козла Никиту и в образовавшейся потасовке оторвал кусок ляжки участковому инспектору милиции. В результате пожизненного ареста -- этого типично человеческого акта насилия и произвола -- характер Барона изменился к худшему. Он молча ненавидел и презирал всех и вся. Тщетно Жора впоследствии подкармливал его мясом, пытаясь снискать благосклонность кобеля, сидящего слишком близко от дверей сортира. Барон не спеша прожевывал говядину, окидывал Жору презрительным взглядом и уходил в будку, оставляя кормильца в полном неведении о своих возможных действиях. В этой связи Остап живо вспомнил сетования своего знакомого, бывшего депутата Самарской думы, который во время предвыборной кампании регулярно устраивал благотворительные обеды для бедняков. Голодные молчаливые старики и старухи дружно приходили изо дня в день, получали свое полноценное питание, а затем дружно, как один, проголосовали за коммуниста, который ничего не делал, кроме того, что собирал под красным флагом праздный люд по дворам и поносил по матери в мегафон своих оппонентов. "Да, необъяснима душа не только российского человека, но и российской собаки", -- говорил Остап, глядя на Барона. Поэтому Крымов, хотя и считал, что собаки во многом благородней людей, но и им также старался не доверять. Вся троица новоиспеченных соратников разместилась на втором этаже. Нильскому досталась панцирная кровать, чиркающая сеткой по полу при погружении в нее кого-либо старше трехлетнего ребенка. Остап разместился на королевском дерматиновом диване с высокой спинкой и двумя круглыми валиками по краям. Жора забил за собой раскладушку, поскольку вообще не собирался спать в свои годы один. Помимо полатей, на втором этаже было много стенных шкафов, которые, как потом оказалось, были комнатами. Компаньоны перекусили картошкой, сваренной Даниловной для постояльцев в кредит. Счищая горячую кожуру, Остап предупредил соратников: -- Обращайтесь с картошкой почтительно, уважая ее мундир. Посыпая разваристый корнеплод солью, Крымов уплел его с не меньшим аппетитом, чем тихоокеанского королевского омара. Закончив трапезу, Остап собрал компаньонов на совещание. Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями. Первым не выдержал Жора. -- Так в чем работа-то? -- вернулся он к давно мучившему его вопросу. -- Да! В чем, собственно, будут наши обязанности, -- набравшись храбрости, вставил Нильский и, слегка покраснев, добавил, -- и наша зарплата? -- Прежде, чем говорить об обязанностях, надо знать цели, -- начал Остап. -- Вы, дорогие мои соратнички, должны знать перспективу, какой бы блестящей она вам ни показалась. Итак, каковы наши цели? В ближайшие полгода я собираюсь заработать полтора миллиона, разорить один банк и построить один храм. Впрочем, последнее уже сделают мои последователи. Зато первые две части я собираюсь сделать при вашем непосредственном участии. Все три задачи не представляют для меня особой сложности. Единственное, в чем я могу ошибиться, -- это в сроках. Остап замолчал, ожидая, по-видимому, вопросов. Образовавшуюся паузу заполнила неудачная шутка Нильского. -- Уточните насчет характера сроков, Остап Семенович, -- сказал он с ехидным смешком и взглядом попросил поддержки у Четвергова. Жора, ошарашенный размером суммы ожидаемого оборота, молчал, прикидывая, сможет ли он уже на первой стадии предприятия украсть "штуку" и быстренько смыться. Остап обвел соратников снисходительным взглядом. -- Я вижу, вам не очень-то верится. Я прощаю вам ваш скепсис. Но, тем не менее, мои планы именно таковы, и, как мне кажется, начало уже положено. Главное, что уже есть в нашем предприятии, -- это я, ваш покорный слуга, офис -- это уютное жилище со шкафами вместо комнат, главный менеджер и завхоз -- мосье Пятница, сам господин президент -- Сан Саныч Нильский и, наконец, у нас есть начальный капитал -- десять украинских гривен, что равно пяти долларам США. На первый взгляд, это может показаться маловатым, но Генри Форд тоже начинал свою карьеру с чистильщика сапог. Правда, в отличие от Форда, мы находимся в более плачевном положении, потому что у нас отсутствуют законы, защищающие права частного предпринимателя. Зато присутствует такое количество противоречащих друг другу декретов, в которых еще долго никто не сможет разобраться. Мы не будем обращать внимания на этот сорняк. И я надеюсь, нас посетит искра Божья, на которой мы разогреем свой обед. -- Теперь, чего у нас нет, -- продолжал Остап, постепенно воодушевляясь. -- У нас нет одного необходимого члена нашей команды -- женщины. Какой именно женщины, и зачем она нам понадобится, вы узнаете позже. И последнее, чего у нас нет, -- это информации. Самой свежайшей, горячей и бесценной информации -- Информация в наше время -- это все! -- козыряя своим образованием, сказал Нильский, обращаясь к Жоре. -- Кто владеет информацией, тот владеет миром. Но где ее достать? -- Мы достанем ее немедленно! -- безапелляционно заявил Остап, пододвигая к себе небольшую стопку газет и журналов. Затем, взглянув на кислое выражение лиц своих подопечных, он добавил -- Впрочем, если кое-кого одолевают сомнения, то прошу не стесняться. Работа серьезная и напряженная, мне нужны будут помощники энергичные, мыслящие масштабно и рьяно. Или за отсутствием способности к мышлению, верующие в меня беззаветно, как Пенелопа в Одиссея. -- А как же все-таки насчет зарплаты? -- опять вернулся к старому вопросу Жора, сразу обозначив свои критерии понятия веры. -- Джентльмены, ну вы подумайте, можно ли говорить о жаловании при двух миллионах чистого заработка? -- с укоризной сказал Остап. При этой фразе Жора подумал, что, возможно, удастся украсть и все три штуки. -- Я согласен! Держите петуха, шеф! -- выпалил он. Остап перевел взгляд на Нильского. -- А нельзя ли поговорить все-таки о небольшой, но гарантированной оплате? -- спросил мудрый бывший научный сотрудник. -- Можно, но этот разговор будет окончательным, а мне бы не хотелось, чтобы с появлением в нашем коллективе сверхприбылей, за которые, как говорил Карл Маркс, капиталисты готовы пойти на любое преступление, у нас появились обиженные и недовольные. Я просто настаиваю на проценте. Иначе у меня не будет уверенности, что какой-нибудь тихой теплой ночью вы, Сан Саныч, не перережете горло Пятнице и не уложите меня под товарный поезд. Нильский начал изображать на лице возмущение, но тут с вопросом вмешался Жора. -- А сколько мы получим? -- Распределение предлагается исключительно честное, -- ответил Крымов. -- Я удовлетворюсь девяноста процентами, остальную огромную массу денег вы разделите поровну. -- А сколько это все же составит в абсолютной сумме? -- не унимался Жора. -- Если считать в долларах -- а при нынешней ситуации в стране лучше считать в твердой валюте, -- то у вас должно выйти чистыми по семьдесят тысяч на каждого. Оба соратника одновременно выразили свою полную и безоговорочную капитуляцию в вопросе небольшого, но гарантированного заработка. Остап перешел к следующему вопросу. -- Теперь насчет субординации. Мне не нравится, что вы начали называть меня шефом. Во-первых, это плохая примета. Во-вторых, я буду осуществлять только идейное руководство. Учитывая мое пристрастие к режиссуре, можете называть меня просто и скромно -- маэстро. Если говорить о дисциплине, то без моего указания не производить никаких действий, даже самых безобидных. Заранее прошу простить мне мои командные высоты, но я давно усвоил правило: только оторвавшись от коллектива, его можно возглавить Ходить придется по лезвию бритвы, так что будем учиться балансировать. Импровизировать и думать самостоятельно -- только по моей команде. Влюбляться в женщин и вступать в религиозные секты на время операции категорически запрещается. Питаться умеренно, делать зарядку -- никакого лишнего веса. -- А что, придется убегать? -- ехидно спросил битый жизнью Нильский. -- Не только, -- пропуская колкость мимо ушей, ответил Остап, -- возможно, и догонять. Надо будет выглядеть подтянуто и импозантно. Вам лично, Нильский, предстоит должность президента большого концерна. -- А мне? -- заерзал на стуле Жора, волнуясь, что его начинают вытеснять на вторые роли и по своей неискушенности в бизнесе не знающий, что большие должности заканчиваются большими сроками. -- Я бы предложил должность президента вам, Пятница, если бы вы могли написать это слово хотя бы с двумя ошибками. Но не волнуйтесь, распределение доходов будет вестись по трудовым вкладам, а не по должностям, которых у нас еще остается больше, чем людей. Вы назначаетесь завхозом и по совместительству начальником отдела кадров. Это очень ответственно, Жора. Даже самые захудалые сутенеры сейчас согласны с товарищем Сталиным в том, что кадры решают все. Скрипя половицами, Остап, самовоодушевившийся, как современные телепроповедники, расхаживал по комнате, прочно удерживая внимание слушателей. Соратники, не отрывая глаз, провожали его движением голов, как теннисный мячик в замедленной съемке. -- Поскольку наш президент на данный момент еще имеет слишком много недоброжелателей в городе, то на первых порах он будет прикован к президентскому креслу. Но затем, когда у нас появится оборотный капитал, нам придется в целях легальности погасить часть ваших векселей, Нильский. С остальными любителями бить морды президентам разберется завхоз Пятница. Нильский сглотнул навернувшуюся слюну и подумал, что Крымов мыслит свежо и оригинально. Где-то в глубине его желудка одновременно с исчезновением ощущения голода на освободившемся месте начало зарождаться чувство уважения и преданности начальнику, о которых только что говорил Остап. -- А теперь пора приступать к разработке плана, -- между тем продолжал маэстро. -- Еще в институте я выработал для себя правило: чтобы спастись от хаоса, надо либо самому этот хаос создать, либо иметь хотя бы паршивенький планчик. Правительство страны идет по первому пути, поэтому мы выберем альтернативное направление. Пойдем по второму варианту. Ввиду грандиозности наших начинаний предлагаю для конспирации назвать наш план "Великий суконный путь". -- Почему "суконный"? -- спросил с детства любознательный Жора. Остап ждал этого вопроса. -- Мне уже нравится, что вы не спрашиваете, почему "великий". "Суконный" -- чтобы не путали с китайским "Шелковым путем" и понимали нашу национальную специфику. Остап перестал ходить и присел к столу. -- Удивительное дело, Сан Саныч. Сотни людей ночами не спят, ломают себе головы над тем, как бы заработать. И ничего, кроме того, чтобы продать свою честь или сбить шапку у подвыпившего прохожего, им не приходит на ум. Мы пойдем другим путем. Кто сказал, что все дороги ведут в Рим? Лично я знаю одну дорогу, которая точно ведет в Шепетовку. Я покажу вам, голуби мои, что на самом деле деньги лежат у всех под ногами и богатыми становятся те, кто просто не поленится нагнуться за ними. Мы должны заработать деньги в считанные месяцы, причем, относительно честно. Я не предлагаю вам заработать их абсолютно честно, потому что тогда бы мы были вне конкуренции, ибо таких в этом городе нет. А я все-таки люблю дух соперничества. Часть денег мы заработаем, остальные нам принесут сами владельцы дензнаков. -- Как это? -- поинтересовался Жора, чувствуя, как от зажигательной речи Остапа в нем начинает пробуждаться вера, что, возможно, удастся избежать разборок с милицией. Остап прошелся ласковым взглядом по софокловским залысинам Пятницы. -- Дело в том, что в нашей стране желающих отдать свои деньги больше, чем самого населения. Это объясняется тем, что основная масса людей, за исключением небольшого количества откровенных жадин, готова отдать их по нескольку раз. Кстати, и я -- не исключение. Если подсчитать, сколько я роздал денег по своей доверчивости, то можно было бы открыть не-большой банчок. Прошу заметить, что я лично никогда не брал денег у простых, добрых и доверчивых людей. Поэтому можете считать меня Робин Гудом этих каменных лесов и рощ. Забирать деньги у неимущих -- это аморально и подло. Буквально с завтрашнего дня вы убедитесь, что охотнее всего отдают деньги люди порочные, злые, мстительные и жадные. Точно также, в первую очередь, съедают те, кто сыт по горло, То, что я собираюсь быстро разбогатеть, может показаться чудом только тому, кто не знаком с этой страной, хотя все, что нужно, -- это только знание психологии людей, немного режиссуры и актерской игры, логики и математического расчета. Мало того, мне нужна будет легальная сумма, а значит, нам придется платить налоги, и мы сможем честно взглянуть в беспощадные глаза налоговой полиции. Хотя платить налоги при их ставках -- это преступление против себя, своих близких и человечества. -- И таким образом вы собираетесь за полгода заработать полтора миллиона? -- недоверчиво покачал головой Нильский. -- Не совсем, -- ответил Остап. -- Собственно, заработать я собираюсь всего около миллиона, а остальные деньги взять у одного нехорошего человека. Но, чтобы мне к нему подобраться, я должен быть с ним водной весовой категории. Но хватит сотрясать воздух. За дело! Остап придвинул к себе толстую еженедельную газету с названием "Деловой Харьков". -- Вот здесь, коллеги, есть все, что нам нужно. Никто из огромного населения этого города, поголовно мечтающего стать богатым или, на худой конец, красивым, не догадывается, что подсказка кроется в этом журнале. Жора вытянул шею, стараясь разглядеть из-под руки Остапа номер и дату еженедельника Остап улыбнулся. -- Перестаньте, Пятница, вы меня смешите. Эта газета выходит каждую неделю, и все номера одинаковы. Не одинаков только взгляд читателя. Сан Саныч, берите ручку, лист бумаги и пишите. Озаглавьте: "Великий суконный путь". Прежде чем начать чтение, Остап театральным голосом прочревовещал: -- Экипаж больницы приветствует вас на борту палаты номер шесть. Счастливого вам полета фантазии. Младшие компаньоны, еще не привыкшие к причудам маэстро, недоуменно переглянулись, а Остап, как водолаз, с головой погрузился в работу. Он стал читать, изредка задерживаясь на отдельных страницах. Углубившись в чтение, он не заметил, как начал разговаривать сам с собой вслух. -- Да первые страницы, как всегда, о политике... Выборы... У вас что, выборы только закончились?.. А ну-ка, ну-ка! Что тут пишут? Опротестованы выборы в Верховную Раду по одному из округов... Разница в пятьсот голосов... Агитация в день выборов... Незарегистрированные урны... Постановление суда... Апелляция... Вот! Перевыборы через месяц! Остап почему-то посмотрел на часы, хотя календаря на них не было, -- Нильский, пишите. В кавычках "Все на выборы"... Срочно... Отыскать в картотеке горисполкома все благотворительные организации, зарегистрированные не менее двух лет назад... Выбрать из них бездействовавшие все это время... Выписать данные на их руководителей... Поговорить с каждым... Выбрать из них или круглого дурака, или откровенного лентяя, а лучше -- и то и другое. Поверьте мне, среди этой публики таких предостаточно... Кандидатуру вместе с документами ко мне... Сходить в избирательную комиссию и принести мне все данные по кандидатам этого округа... Найти мне старую прессу, начиная за две недели до прошедших выборов... Купить на балке дискету с милицейской базой данных по населению города и телефонам. Она должна стоить не более пятидесяти баксов... Купить компьютер с принтером и пять тысяч почтовых конвертов... Составить смету затрат по этому этапу. Остап закончил диктовать, перелистнул страницу и опять забубнил себе под нос. -- "Украинская мобильная связь"... Совместное предприятие... Весеннее снижение цен... Тарифы... Фью-у-у-у! И это сниженные цены?! Нет, все-таки монополия -- это великая вещь! Насколько я сужу по ценам, эта компания у вас единственная? Нильский только замахал руками. -- Откуда мне знать? Мне до сотовой связи, как Незнайке до Луны. Остап дочитал статью до конца и повернулся к Нильскому. -- Там, где присутствуют неразумные цены, там всегда есть место финансовому подвигу. Пишите, президент. В кавычках: "Пчелиная связь". Снять квартиру с окном, выходящим на самое оживленное место в городе... Отправить в Москву телеграмму следующего содержания: "Присылайте балалайки с балалаечниками конец мая тчк Остап". Адрес перепишите из моего блокнота. Остап опять вернулся к журналу и продолжил чтение. -- Так, что тут?.. Еврейская община... Интервью... Барон Ходос... Ха! Какое звучное сочетание! Он что, действительно барон? Кстати, Нильский, вы случайно не слышали какие-нибудь другие дворянские имена в вашем славном городе? Ну, что-то типа: председатель райисполкома граф Шипилкин или голова колхоза маркиз Кандыба. Не слышали? Странно. Тогда пишите. В кавычках: "Благородное собрание". Отправить телеграмму в Питер. "Приезжайте начало июня Харьков тчк захватите минимум десять комплектов тчк Остап"... Адрес возьмете у меня... Дать объявление: "Русский дворянский попечительский Совет ищет спонсора для организации представительства..." Адрес и телефон Даниловны. Старые настенные часы с боем зажужжали, готовые пробить час ночи. Полинявшая пластмассовая кукушка, как пьяная девка, развязно вывалилась на ржавой пружине из окошка и, увидев трех человек, сидящих в столь позднее время, поперхнулась и убралась восвояси, не проронив ни звука. Остап умиленно посмотрел на старый механизм. -- Эти часы умеют постоять за себя. Они так стары, что я предлагаю переименовать их в песочные. Вернувшись к газете, Крымов сразу наткнулся на маленькую заметку о состоявшемся на стадионе "Динамо" Областном Конгрессе Свидетелей Иеговы. -- Ого! -- весело выкрикнул Остап. -- Пять тысяч участников. "Свидетели" продолжают свое победоносное шествие по миру. Хочу вам сказать, что, при всем моем уважении к этим ребятам, они являются моими идеологическими оппонентами. Церковь, основанная мной в Узбекистане, расходится с ними сразу потрем пунктам. Так что между нами присутствует доля здоровой конкуренции. Впрочем, какой я им конкурент? Куда мне против их размаха? Присутствие в двухстах странах, сто филиалов по всему миру, районные и разъездные надзиратели, красочные издания на всех языках мира, 15 тысяч добровольных работников, семь тысяч миссионеров, руководящая корпорация в США... Крымов задумчиво почесал затылок. -- Господа, вы задумывались над тем, сколько стоит минута телевизионного времени? А вы заметили, сколько религиозных передач выходит в неделю? Почти каждый день. Большие расходы. Значит, это кому-то нужно. Точно так же я подумал пять лет назад в городе Ташкенте, когда у меня заканчивался последний червонец. Новое -- это хорошо забытое старое. Тряхнуть, что ли, стариной? В былые времена я бы не сомневался ни минуты, но за последние три года я совершенно не владею информацией о конъюнктуре на религиозном рынке. Ладно, давайте запишем этот пункт как резервный. Сан Саныч, давайте назовем его "Храм человеческих страстей". Предоставьте мне сведения о том, какие религиозные течения сейчас внедряются в вашем городе и расписание их собраний, выпишите мне из телевизионных программ все передачи, где выступают отечественные и импортные проповедники, законспектируйте мне по нескольку выступлений каждого. По этому пункту пока все. Крымов попросил еще чайку, и Жора молнией метнулся вниз. Нильский любовно проводил ребром ладони по шпаргалке с инструкциями. Остап продолжил чтение журнала. Пролистав несколько страниц, он углубился в статью о состоянии книжного и полиграфического бизнеса в городе. Крымов читал вслух. -- Так... Фабрика имени Фрунзе... Простаивает импортное оборудование... Рост цен на бумагу... Новости с книжного рынка... Шелдон пошел в гору... Маринина еще держится... Серии по-прежнему в цене... Низкопробная продукция... Постоянный читательский спрос... Остап на минуту задумался, глядя куда-то вдаль, и затем повернулся к Нильскому. -- Насколько я помню, вы давнишний ценитель книги. Скажите-ка мне, как вы расцениваете теперешнее состояние книжного рынка? Нильский, который кормился с полиграфической продукции еще при Советской власти, заметно оживился. -- Вы знаете, чем дальше -- тем хуже. Полное засилье чернухи и пошлятины. Покупать стали меньше, равно как и платить. На балке сейчас можно заработать только грыжу, а не деньги. Не знаю, как держатся издатели и авторы, но для мелких спекулянтов это нелегкий хлеб. Серии еще покупают, плюются, но покупают. Вот, взять, к примеру, этот сериал про Слепого... -- Нильский, беритесь-ка за карандаш и пишите, -- перебил его Крымов, боясь упустить мысль. -- В кавычках: "Золотой Пегас". Дать объявление на замещение должности главного редактора в частном издательстве. Объявите также о наличии вакансий с середины лета на должности журналистов по совместительству. Оплата сдельная. Достаньте мне напрокат смету расходов на издание покет-бука, а также более солидного издания. Возьмите для меня напрокат как можно больше книг по разным разделам, кроме научной и узкоспециализированной литературы. Найти хорошего, не сильно пьющего художника. Все. Остап помассировал себе затылок, пытаясь снять усталость, и затем опять начал медленно листать страницы. Через пять минут беглого чтения надуманных статей, валютных и товарных котировок Остап присвистнул и развернул перед Жорой страницу, полностью усеянную объявлениями с фотографиями обнаженных девиц и текстами настолько же короткими, насколько долгое удовольствие, полученное по телефону, они обещали. -- Ну что, Пятница, позвоним, что ли? -- весело предложил Остап. -- А что, десять гривен у нас есть, хватит на пятнадцать секунд разговора. Зато удовольствия потом -- на всю ночь. Если повезет со сном, конечно. Смотрите, какое разнообразие костюмов и какая фантазия в текстах. Представляю, что можно узнать о любви от этих полногрудых фурий. У меня вечно то времени нет, чтобы позвонить, то денег. Думаю, что в целях экономии зарплаты в этот штат в основном нанимают многодетных домохозяек и престарелых продавщиц книжных магазинов. Телефон -- это, вообще, незаменимое средство обмана. Остап задумался на секунду и опять пробежал глазами объявления. -- А вы обращали когда-нибудь внимание на то, что все указанные телефоны заграничные? В редком случае они находятся в Москве. Или этот бизнес у нас запрещен, или здесь что-то неспроста. Надо подумать на досуге. Кстати, у вас в городе еще сохранилась служба 09? -- Сохранилась, -- ответил Нильский, -- но только они не дают сексуальных справок по телефону. -- Эта служба платная? -- поинтересовался Остап. -- Да нет, такая же, как и в старые добрые времена. -- Это плохо, -- в задумчивости произнес Остап. -- То есть, наоборот, хорошо. -- Уж не задумали ли вы заняться сексом по телефону, маэстро? -- спросил Жора, открыв от восхищения рот, -- С какой точностью вы попадаете пальцем в небо! -- сказал Остап. -- Неужели вы обо мне так плохо думаете? Вас надо сурово штрафовать за превышение скорости ответа над скоростью обдумывания. Он замолчал, уставившись сквозь Нильского в какую-то далекую точку, где его никому неведомые мысли выстраивались в замысловатую комбинацию. Видимо, что-то придумав, Остап оживленно заерзал на стуле и обратился к Жоре: -- Нет! Телефонным сексом мы заниматься не будем. Нильский, я не встретил ни одного объявления о платной справке. Неужели в вашем городе люди скорее умрут от своего невежества, чем заплатят пару рублей за глоток живительного воздуха, коим является в наше время информация? Информационные потоки настолько разлились, что надо ставить плотины. Кстати, вы знаете, что информация измеряется в битах, а раз есть единица измерения, то есть и ее цена? Информация стремительно дорожает и становится бесценной. Ничего плохого не будет, если мы сделаем ее чуточку дешевле, то есть -- просто ценной... Пишите. В кавычках: "Ценная информация". Посетить городской телефонный узел и узнать о технической возможности регистрации звонков на данные нами городские телефоны. Дать объявления о наборе домохозяек по приему на дому запросов на рекламу. Дать в Ригу запрос в КБ "Электросвязь" о возможности продажи или изготовления комплекта счетного оборудования для старых АТС. Часы на стене осторожно зажужжали, но кукушка не показалась -- видно, кончился завод. Остап посмотрел на стрелки и потянулся. -- Да, да. Я вижу, что уже поздно. Пора закругляться, господа. Ну-ка, президент, дайте сюда списочек, просмотрю его сначала. Так, все хорошо, но, к сожалению, у нас нет на все это стартового капитала. На одни объявления и телеграммы пойдет не меньше двухсот баксов. А в дальнейшем нас ждут колоссальные расходы на технические средства и связь. В этот план надо добавить парочку небольших идеек. Давайте я поставлю на первое место скромный, но стабильный способ заработка начального капитала. Закодируем его под названием "Веселый кукольник"... Так, что еще придумать? -- Остап посмотрел на раскрытые страницы. -- Жаль, что журнал закончился. Остались только новости культуры. А что в наше время можно заработать на нищей культуре, кроме хронического пессимизма? Впрочем, есть одна небольшая идейка... Пишу вторым номером "Большого пути": "Музыкальный бомонд". Кстати, Пятница, а вы знаете, что больней всего могут побить за самые низкодоходные и безобидные вещи. Именно поэтому я не люблю размениваться по мелочам. Но что поделаешь, когда в качестве стартового капитала имеешь одну мелочь. "Бомонд" даст нам тысячи четыре, не больше. А вони произведет больше всего. Но даже и этого по деньгам маловато будет. Нам предстоят на старте большие представительские расходы. Что же добавить еще? Крымов перелистнул еще одну страницу журнала и уперся взглядом на броский анонс выступления Филиппа Киркорова. -- Бог мой! -- воскликнул он, хлопнув себя по лбу толи от радости, то ли от досады. -- Как же я забыл! А еще сам спрашивал, какой толк может быть в наше время от культуры! Непосредственный! Если "Бомонд" даст нам средства на хлеб насущный, то к хлебу надо еще масло, мясо и фрукты, богатые столь необходимыми витаминами. Поэтому назовем этот пункт: "Не хлебом единым". Остап задумался на минуту, видимо, прикидывая про себя какой-то расклад. Ход его мыслей в данную минуту не смог бы отгадать ни Вольф Мессинг, ни Штирлиц, ни "агент 007". Продукт этих размышлений выразился в нескольких не связанных между собой фразах, репродуцированных маэстро вслух явно самому себе. -- Да, это классика. Но по причине легальности это будет мелочь. Надо усилить... Где-то я там видел объявление о продаже кафе. Кризис жанра... Это положительно наталкивает меня на какую-то мысль. Конечно! Вот этого, я думаю, будет достаточно. Крымов резко повернулся к Нильскому. -- Пишите, президент: "Не хлебом единым". Завтра же предоставьте мне график гастролей в Харькове популярных российских исполнителей и групп. Выписать объявления о продаже кафе или ресторана. Собрать мне объявления о пропажах собак, кошек и документов, а также об угонах машин. Все! Когда Нильский закончил, Остап выхватил у него листик и сделал на нем какие-то пометки. Наконец он закончил писать, посмотрел еще раз на результат и передал бумагу Сан Санычу. -- Вот, я составил окончательный вариант "Великого пути" и проставил ориентировочные суммы. Огласите весь список, пожалуйста, господин президент. Нильский взял план и стал читать: "Великий суконный путь" 1. "Веселый кукольник" -- 500 2. "Музыкальный бомонд" -- 3500 3. "Не хлебом единым" -- 10 000 4. "Храм человеческих страстей" -- 50 000 5. "Все на выборы" -- 70 000 6. "Благородное собрание" -- 80 000 7. "Пчелиная связь" -- 100 000 8. "Ценная информация" -- 300 000 9. "Золотой Пегас" -- 400 000 10. "Банк ва-банк" -- 1 000 000 Итого: приблизительно 2 000 000 долларов. -- Но это грязными, -- сказал Остап, забрав список у Нильского и снова черкая в нем. -- Вычтем отсюда расходную часть и налоги. Получим один миллион восемьсот тысяч долларов США чистого заработка. Ну что? Неплохой списочек, а, президент? -- спросил Остап, довольно потягиваясь. -- Да, лишь бы нас не внесли к этот список вперед ногами, -- мрачно пошутил Нильский. -- Сан Саныч, вы мучительно остроумны, -- сказал Остап и с разбегу прыгнул на диван, который ответил на это злобным рычанием. -- А мне наш план положительно нравится. Сегодня мы заложили основу. Теперь у нас в руках план дороги, ведущей наверх. По-моему, он гениален. -- А что означает последний пункт -- "Ва-банк"? -- спросил Жора, изучивший весь список, но не разделивший после этого оптимизма Остапа. -- А это и есть то, за чем я, собственно, приехал в этот город, -- хитро сказал Крымов. -- Но об этом я как-нибудь потом. Пока что перед нами стоит элементарнейшая и пошлейшая проблема -- что мы будем жрать завтра. За пятнадцать лет до этого... Постепенно наращивая звук, ночной звонок телефона бесцеремонно ввинтился в его сознание. Как и все звонки, врывающиеся к вам домой глубокой ночью, он был омерзителен. Вжавшись в подушку, фотограф изо всех сил старался не потерять нить волнообразных ночных грез. Вцепившись бультерьерской хваткой в сознание, звонок неумолимо вытаскивал его из сна. -- Слушаю, -- его приглушенный хриплый голос был начисто лишен любезности. -- Привет, начальник! Это я, Люсик! Стряхнув с себя лохмотья сна, фотограф вспомнил. Это был звонок из Пермской области. После августовской "кидки", как называли на жаргоне фотоволынщиков сдачу работы и ее оплату, образовался большой "лом", то есть неоплаченные фото-портреты. Только напрочь отмороженный Люсик, известный в городе специалист по пристраиванию "лома", брался за такие объемы. Работая за тридцать процентов от суммы, он творил чудеса, возвращая до половины, казалось бы, пропащих денег. Чисто по-человечески фотограф не любил отморозка-Люсика, но признавал, что в работе равных ему нет. Не уплатившим заказчикам бесполезно было хитрить, прятаться и выворачивать пустые карманы. Люсик находил их из-под земли и вместо денег мог забрать корову или полное собрание сочинений Ленина, отобрать последн