ала неустойчивая  политическая
обстановка в стране. В моей жизни  уже был  случай, когда  из-за  переворота
пришлось отпустить половину отловленных  животных, и я вовсе не хотел, чтобы
эта история повторилась в  разгар съемок многосерийного фильма. Поразмыслив,
я  остановился  на Сьерра-Леоне. Мне  еще не доводилось  бывать в этой части
Африки, а там есть редкостные животные, которые очень пригодились бы тресту;
к тому же я искренне люблю Западную Африку и ее обитателей.
     С  большим  удовольствием я услышал, что руководить съемками будет Крис
Парсонс. Крис --  мой старинный друг, мы уже работали вместе, даже совершили
грандиозное  путешествие по Малайе, Австралии и Новой  Зеландии,  так что  я
успел хорошо узнать его и проникся к нему самыми теплыми чувствами.
     Мы встретились  в Бристоле и разработали план экспедиции. Решили, что я
вместе с кем-нибудь из сотрудников зоопарка отправлюсь морем в Сьерра-Леоне,
организую  базовый  лагерь и постараюсь  возможно  скорее отловить  побольше
животных, после  чего  к  нам  вылетит Крис  Парсонс со  своими  людьми.  Мы
прикинули,  что  у  нас  будет  недели  две  на  отлов  зверей  до  прибытия
киногруппы. Приедут и сразу же смогут начать съемки.
     Оставалось решить, кто из сотрудников  поедет со мной. Я  выбрал  Джона
Хартли. Высокий  --  сто  девяносто сантиметров -- и  невероятно  худой, наш
Долговязый Джон,  как мы его называли, словно сошел с карикатуры Круикшанка.
Но  этот  молодой человек --  великий труженик, и он  с восторгом принял мое
приглашение.
     Начался  крайне  важный,   хотя  и  малозанимательный  процесс  подбора
экспедиционного снаряжения.  В  таком путешествии никогда не знаешь заранее,
что можно будет достать на месте, поэтому лучше  всего везти все необходимое
с  собой.  Мы  запасли  молотки  и гвозди,  винты  и шурупы, ловушки, сети и
всевозможные  клетки, бутылочки  --  на случай  поимки детенышей,  шприцы  и
лекарства -- на случай заболевания животных, множество патентованных средств
-- таких,  как сухое молоко  "комплен",  которым очень  хорошо  выкармливать
молодняк. Получилась целая гора.
     И  тут, как  всегда  бывает, когда  снаряжаешь экспедицию --  все равно
какую и все равно куда,-- возникло  неожиданное препятствие. Выяснилось, что
суда,  заходящие  в  Фритаун,  не  перевозят  животных.   Потрясенный   этим
открытием, я позвонил в пароходство. Меня соединили с одним из директоров; к
счастью, он  читал  мои книги, и  они ему  понравились. Пароходство  любезно
согласилось сделать исключение  из правила, запрещающего  провоз животных на
пассажирских судах. Нам сообщили, что пароход "Аккра", который доставит меня
и Хартли  в  Сьерра-Леоне, потом заберет  нас оттуда вместе с добытыми  нами
животными.
     В хмурый, дождливый день мы с Долговязым Джоном проследили за погрузкой
объемистого багажа на "Аккру"  в Ливерпульском порту и вечером вышли в море.
Джеки решила  воздержаться от  участия в экспедиции. Она  дважды побывала  в
Западной  Африке  и убедилась,  что тамошний климат  не для нее. Поэтому она
предпочла  совершить  новую поездку  в Аргентину вместе  с  Хоуп Плет и моей
секретаршей Энн Питерс.
     На пути в Африку мы попали в жестокий шторм, и это даже было к лучшему:
меня шторм не  пугает, я  совсем  не страдаю морской болезнью,  но мне  было
важно проверить, как переносит непогоду Долговязый  Джон. Не очень-то сладко
ухаживать за целым зверинцем, когда тебя терзает морская болезнь. К счастью,
у Долговязого Джона оказался луженый желудок; мы ели  все, что нам подавали.
Отдыхая  в салоне, мы пили пиво и листали захваченные  с собой книги о фауне
Западной  Африки;  особенно нас интересовали  повадки  животных, которых  мы
надеялись поймать.  Развалясь  в кресле, Долговязый Джон напоминал сбитого с
ног  жирафа, а  я  твердил  ему, что  только  в  плавании  и отдохнешь, надо
пользоваться  случаем.  Еще я  говорил  ему,  чтобы он был  готов ко  всяким
передрягам. Я рисовал мрачные картины: соломенные хижины с полчищами  пауков
и скорпионов, горячее пиво, купание в лохани и прочие ужасы тропиков.
     Мы подошли к Фритауну в солнечный, жаркий день, и ветерок  донес до нас
чудесные   запахи   Западной  Африки...  Пальмовое  масло,   цветы,  гниющая
растительность создавали восхитительный, дурманящий букет.
     Через  члена   нашего   треста  мистера   Геддиса  мне  посчастливилось
установить  связь  с   мистером  Оппенгеймером,  и  он   поручил   "Алмазной
корпорации" в Сьерра-Леоне помогать  мне, с чем бы я ни обратился. Учитывая,
что нам придется задержаться в  Фритауне, я заранее написал туда, прося либо
забронировать  для нас номера  в  гостинице,  либо снять небольшую квартиру,
если это возможно. Можете представить себе мое замешательство, когда на борт
парохода поднялся шофер в ослепительной ливрее, подошел ко мне и спросил, не
я ли мистер Даррелл. Получив утвердительный ответ, он сказал, что внизу ждет
машина,  ему   велено   отвезти   нас   на   одну  из  квартир   корпорации,
предоставляемую  нам на время пребывания в  Фритауне.  Предупрежденный,  что
квартиры в городе тесные и душные, я не рассчитывал на особые удобства.
     Так  или иначе,  я  попросил шофера подождать, пока наш  багаж  пройдет
через  таможню,  и,  надо  сказать,  таможенники   не  подкачали.   Не  могу
припомнить, чтобы с такой горой  всякой всячины  меня  где-нибудь пропускали
так быстро. Мы погрузили вещи на могучий вездеход, любезно одолженный фирмой
"Лендровер",  Долговязый Джон занял  место  за рулем  и  повел его следом за
шикарной  легковой машиной,  в  которую  пригласил  меня  элегантный  шофер.
Проехав через город,  мы  очутились среди зеленых  участков с  утопающими  в
цветах   домами.  Затем  машина  круто  свернула   на  дорожку,  обрамленную
пламенеющим гибискусом, и впереди показалось роскошное здание.
     -- Нам сюда? -- удивленно спросил я шофера.
     -- Так точно, сэр,-- ответил он.
     Едва мы остановились перед  зданием, как  тотчас появились  служители в
белой  форме.  Они отнесли  наши чемоданы  на четвертый этаж и ввели  нас  в
квартиру, при виде которой у меня перехватило дыхание. Во-первых, размеры: в
гостиной,  наверно, поместилось бы человек пятьдесят. Во-вторых, обстановка,
словно  из  голливудского  фильма. В-третьих,  кондиционированный воздух.  И
в-четвертых,  с  лоджии открывался  замечательный вид через гряду холмов  на
Ламли-Бич, один из лучших пляжей Сьерра-Леоне длиной в несколько километров.
     -- А  что,--  сказал  Долговязый Джон,  осмотревшись,-- совсем неплохо,
правда? Я не против такого шалаша, если вы это подразумевали.
     -- Я ничего подобного не подразумевал,-- строго ответил я.-- Вот выедем
в глубь страны, там ты узнаешь, что  такое настоящие лишения.  А это... это,
так сказать, приятный сюрприз. Просто нам повезло.
     Я прошел на кухню и увидел слугу. Он вытянулся в струнку.
     -- Вы здесь служите? -- осведомился я.
     -- Так точно,  сэр,-- улыбнулся он,-- я убираю эту квартиру. Меня зовут
Джон. И я же повар, сэр.
     Я  обвел  взглядом  ослепительно  чистую  кухню  и  узрел  внушительный
холодильник в углу.
     --  Но  пива,-- осторожно  произнес я,-- пива  у вас скорее всего  нет,
Джон?
     -- Есть, сэр! Сейчас принесу, сэр.
     Я вернулся в гостиную и опустился в кресло, слегка оглушенный всей этой
роскошью. Неторопливой походкой  вошел Долговязый Джон, он успел обследовать
прочие помещения.
     --  Три  спальни,--  доложил  он,--  почти  такие  же большие,  как эта
комната. Невероятно.
     -- А я обнаружил холодное пиво. Похоже, голодать не придется.
     Нас ожидала уйма дел и множество встреч. Надо было получить  разрешения
на  отлов  животных  и вывоз их из страны,  надо было  связаться  с  людьми,
которые  могли  помочь нам  в  работе.  Между  тем оба наши "лендровера",  и
большой, и маленький,  отнесли к разряду грузовых машин, а грузовикам проезд
через  центр  Фритауна  запрещен.  Но  эта  проблема  разрешилась  благодаря
любезности местных властей, предоставивших нам легковую машину с водителем.
     Далее, нужно было выбрать место  для  базового  лагеря.  Поразмыслив, я
решил  ориентироваться  на  Кенему,  расположенную  километрах  в  шестистах
пятидесяти от Фритауна, внутри страны.  Все-таки Кенема сравнительно большой
город,  легче  будет доставать продукты и  снаряжение.  к  тому  же там есть
контора "Алмазной корпорации", которая уже доказала свое расположение к нам,
глядишь --  и впредь  выручит. Еще на борту "Аккры" мы познакомились с Роном
Феннелом,   исполняющим    обязанности   правительственного   советника    в
Сьерра-Леоне, он-то и порекомендовал  мне Кенему. На  мой вопрос,  где лучше
всего устроить базовый лагерь, он ответил:
     -- Попробуйте хромовый рудник.
     Сперва  я  решил, что он  шутит: мне отнюдь  не  улыбалось поселиться в
штольне.  Но  Рон  Феннел объяснил,  что километрах  в десяти от  Кенемы  на
хромовом руднике стоят пустые дома, которые были выстроены для горняков и их
семей.  После того  как запасы  хрома  истощились, рудник забросили. Власти,
несомненно, разрешат мне занять там один или два  дома.  Его идея  мне тогда
очень понравилась; теперь я обратился к властям и тотчас получил разрешение.
     Вообще  я не люблю городов,  но Фритаун  меня пленил. Его улицы умиляют
своими  несуразными,  архибританскими  названиями  --  Сент-Джеймс,  Стрэнд,
Оксфорд-стрит...  Загоните  англичанина  в  трясину  на краю  света, и  он в
приступе  оригинальности  назовет  ее Пикадилли.  Очаровательные  лондонские
автобусы,  битком   набитые   африканцами,  тащились  между  белыми   ульями
небоскребов,  которые  высились над  живописными деревянными домами прежнего
Фритауна. Старая  архитектура пришлась  мне больше  по душе,  но она  вполне
уживалась с новой.
     Следующей задачей было  подобрать себе помощников.  и я  разыскал Саду,
рекомендованного  мне  одним   знакомым,  который  несколько  лет  провел  в
Сьерра-Леоне; по  его  словам, Саду был  отличный повар,  честный  человек и
работяга. И вот  передо мной  стоит щуплый коротышка  с озорной  улыбкой  на
морщинистой,  совсем обезьяньей  физиономии.  Мы  договорились о  жалованье,
после  чего  я попросил  Саду самого  подыскать в  городе "боя". В  Западной
Африке бой -- подсобный рабочий, он чистит картошку, стелет постели, словом,
делает всякую  черную  работу, от которой повар --  или  стюард, если вы  им
обзаведетесь,-- избавлен.
     Через некоторое время Саду привел робкого мальчугана лет  четырнадцати,
с обаятельной улыбкой, по имени Ламин; мы тотчас наняли его.
     И  вот  настал  долгожданный  день.  Все  подписи  и  печати  получены,
приготовления завершены, вещи  погружены  в  большой  "лендровер" (маленький
оставался в Фритауне для  киногруппы Би-би-си), Саду и Ламин сидят в кузове.
Мы с Джоном забрались в кабину и покатили в глубь страны.
     Первая  часть пути  была  великолепной. Плотно  утрамбованная  щебенка,
стеной стоят деревья  и кустарники, радуют  глаз красные, желтые, пурпурные,
белые цветы.  Внезапно на  девяносто третьей  миле щебенку сменил латерит...
Растения на  обочине  обсыпаны пылью --  скользкой,  как  тальк,  мельчайшей
пылью, которая  просачивается в любую щель,  проникает  в глаза, в легкие --
всюду! На выбоинах и ухабах от ветров и зимних дождей машину трясет так, что
через несколько километров вам кажется, будто  вы по меньшей мере лет триста
скачете верхом на пневматическом буре.  Чем дальше, тем гуще пыль, а  дороге
не видно конца.
     В  редких африканских деревушках из  хижин  высыпали  дети и махали нам
розовыми  ладошками,  сверкая   черными  глазами  и  кипенно-белыми  зубами.
Несколько  раз  над  дорогой пролетали  птицы-носороги  с тяжелыми  длинными
клювами.  Они отчаянно хлопали крыльями, словно боясь, что  клюв перетянет и
они врежутся в землю.
     Через  несколько  часов  мы достигли селения  Бамбаву. Хромовый  рудник
расположен  в  невысоких  горах  за  селением,  но  прежде  всего  надо было
разыскать в Бамбаву смотрителя, у которого хранились ключи от всех построек.
Посадив  его  в машину, мы свернули влево, в  горы. Дорога шла на  подъем  и
становилась   все  хуже,  зато   растительность   здесь   была  куда   более
величественной.  Теперь  нас окружал настоящий  девственный лес; опираясь на
могучие контрфорсы корней, вздымались вверх исполинские деревья, облепленные
орхидеями  и другими  эпифитами,  древовидный  папоротник  разметал  зеленые
каскады.  И  чем гуще лес, тем непригляднее рисовалось  мне жилье, ожидающее
нас   на   руднике.  Еще  поворот   --  и  вот  рудник  перед  нами.  Полная
противоположность тому, что  я предполагал! Большое административное здание,
плавательный бассейн,  правда  пустой,  если  не считать  сухих  листьев, но
все-таки бассейн. Продолжая подниматься по склону, мы увидели среди деревьев
на  гребне  семь-восемь  коттеджей  с изумительным  видом  на  равнину,  где
раскинулось селение Бамбаву, и на сотни километров сплошного леса  до границ
Либерии.  Многие  постройки рудничного  поселка были сильно  запущены, но мы
присмотрели себе два отличных коттеджа, стоящих по соседству друг с другом.
     Пока  переносили в  дом  наши  вещи,  я  узнал  от  смотрителя,  что  в
административном  здании стоит генератор, снабжавший поселок электричеством.
Если   мы  раздобудем  топливо,  электрик   за  небольшое  вознаграждение  с
удовольствием подежурит на генераторе. Меня это вполне устраивало, заодно  я
договорился,  что два  крепыша  из селения  очистят  бассейн и  наполнят его
водой.
     Остаток дня мы  с  Долговязым Джоном  разбирали вещи и складывали  их в
разных  концах нашей просторной обители. А вечером  Саду  подал великолепный
ужин -- тушеное мясо с керри.
     -- По чести говоря, я этого больше всего опасался,--  сказал Долговязый
Джон,   с  удовольствием   потягивая  холодное  пиво.--  Соломенные  хижины,
скорпионы под потолком, пауки всякие, теплое пиво...
     -- Ешь да  помалкивай,-- ответил я.-- Нам жутко повезло. У меня в жизни
не  было  такого  роскошного  лагеря. Только  подумать  -- ванна,  настоящая
уборная! Это же верх роскоши!
     Скоро выяснилось, что сюрпризы рудника этим не исчерпываются. Например,
вода поступала из родников  в ближнем  лесу,  ее вполне можно было  пить, не
возясь с кипячением  и фильтрованием. Далее, начисто отсутствовали комары. И
наконец, благодаря свежему ветерку с гор в домах никогда не бывало душно.
     Начались  хлопотливые  дни.  Мы  побеседовали   со  старостой  Бамбаву,
объяснили  этому  добродушному старцу,  для чего  приехали, и  попросили его
подыскать   в   селении   желающих   ловить  для   нас   "говядину"   --   в
западноафриканском  пиджине этим словом  обозначаются  всякие  животные,  от
лягушки до слона.  Затем мы  наняли  плотника,  которому  поручили сколотить
ящики  для  клеток; готовые передние стенки мы привезли с собой из Англии. И
вот уже  в ряд выстроилось множество клеток --  увы, пустых. Тогда мы решили
посетить все  деревни  в радиусе тридцати  километров, чтобы  народ узнал  о
нашем прибытии и  наших  задачах. Всюду мы предупреждали, что через три  дня
приедем опять, проверим, удалось ли поймать что-нибудь для нас.
     Однажды   вечером,  вернувшись  из  очередной   агатпоездки  (выражение
Долговязого Джона), мы искупались, переоделись, молча, со вкусом поужинали и
уже  хотели  ложиться  спать, как  вдруг  снизу  донеслись  необычные звуки.
Флейты, барабаны, поющие голоса... Потом между деревьями замелькали огоньки:
целая вереница людей с фонарями в руках поднималась вверх по дороге.
     --  Это еще что  за явление?  --  насторожился  Долговязый Джон; дорога
кончалась у наших домов.
     -- Не знаю,-- ответил я.-- Вероятно, какая-нибудь депутация из селения.
Может, староста велел своему оркестру поиграть для нас?
     Мы терпеливо ждали;  наконец гурьба поющих африканцев подошла  к нашему
дому и выстроилась в шеренгу перед верандой. Двое в середине шеренги держали
на плечах шест, на котором висела довольно большая клетка из толстых жердей.
     --  Ага!  --  сказал  я  Долговязому  Джону.-- Похоже, первая  говядина
прибыла. Только смотри, не очень восторгайся, что бы там ни оказалось, не то
цена сразу подскочит.
     -- Что вы, что вы! Постараюсь сделать вид, будто это такая гадость, что
мы ее даром не возьмем.
     --  Ну,  друзья,  что  же вы  принесли? -- обратился  я  к  собравшейся
компании.
     -- Говядину,  сэр, говядину!  --  последовал  дружный ответ,  и в свете
фонарей засверкали белые зубы.
     Гордо  улыбаясь,  ловцы  опустили  клетку  на  землю, и  мы  попытались
рассмотреть  содержимое сквозь  щели. Судя  по клетке, должно быть  довольно
крупное животное... Нет, ничего не видно. Тогда мы перетащили клетку на свет
и перерезали прутья, которыми была привязана крышка.
     --  Берегитесь, сэр!  --  сказал  один  из охотников, когда я осторожно
взялся за крышку.-- Эта говядина вас укусит.
     Приподняв  крышку,  я заглянул  внутрь,  и вдруг из  клетки  высунулась
прелестная рожица.  Она принадлежала  крохотному  мартышонку, который вполне
уместился  бы  в  чайной  чашке.  Зеленая  мордочка,  на  носу  белое  пятно
сердечком... Из темноты на  меня уставились  блестящие глазки, и мы услышали
пронзительный  писк,  который вскоре  стал привычной музыкой  для обитателей
базового лагеря. Я  откинул крышку и  извлек детеныша из ящика. У  него была
зеленоватая спинка, длинный  хвост и грустное личико. Вцепившись ручонками в
мои пальцы, он снова пискнул дрожащим голосом.
     --  Эта  говядина  не кусается,-- сказал я  охотнику.-- Это не взрослая
обезьяна, это детеныш.
     Знакомая  уловка:  почему-то  африканцы  убеждены,  что,  преувеличивая
свирепость пойманного животного, они больше за него получат.
     Долговязый Джон бережно принял мартышонка в свои  широкие ладони,  а  я
приступил к переговорам. Торговля затянулась, но  в конце концов мне удалось
сбить цену с пяти фунтов до двух. На самом деле малыш  не стоил таких денег,
но опыт научил  меня, что на первых порах лучше переплатить,  чтобы поощрить
охотников,  а потом можно и  сбавить  цену.  Очень довольные сделкой,  гости
докинули нас, громко  распевая под дробь маленького барабана. Они исчезли за
деревьями,  а мы с  Долговязым  Джоном поспешили раздобыть теплого молока  и
покормили изголодавшегося  малыша. Потом устроили  в  одной из клеток теплую
постель из сухих банановых листьев и уложили его спать.
     -- Ну, что ж,-- сказал я  Долговязому Джону, когда мы сами легли,-- вот
и первая добыча. Кстати, неплохая.  Довольно редкий вид.  Будем считать  это
доброй приметой.
     Как я и думал, весть о том, сколько мы заплатили за  обезьянку,  быстро
распространилась, и к нашему дому потянулась непрерывная цепочка охотников с
самыми   разнообразными  животными.  Тут   были  совята  и   летучие   мыши,
кистехвостые  дикобразы и мартышата, крысы величиной  с  котенка,  большие и
малые  мангусты. Агитпоездки по деревням тоже  принесли  плоды, из повторных
визитов мы редко возвращались с пустыми руками, пусть даже весь улов состоял
из черепахи или молодого питона. В клетках шуршала, пищала, визжала и гукала
всевозможная  живность;  будет  чем  встретить  группу из  Би-би-си.  Однако
главного, за чем мы ехали в Сьерра-Леоне -- гверец и леопардов,-- добыть еще
не удалось.  И  вдруг, буквально  накануне  приезда киногруппы,  мы  наконец
получили леопардов, причем совсем неожиданным путем.
     Эти великолепные кошки становятся все большей редкостью из-за спроса на
их шкуры, и сколько я ни допытывался у охотников, нельзя ли добыть несколько
экземпляров, они только качали головой  и твердили, что поймать леопарда "ну
просто  невозможно". Я  уже начал привыкать  к  мысли, что мы  останемся без
леопардов. Но вот в один прекрасный день на  дороге показался сильно помятый
"лендровер". Возле нашего дома он остановятся, и  из  кабины  вышел поджарый
молодой американец с пышными кудрями. Он представился: Джо Шарп,  работает в
Кенеме, слышал,  будто  мы  собираем  животных.  Случайно  леопарды  нас  не
интересуют?
     -- Конечно, интересуют! А что? Вы знаете, где их можно найти?
     -- Понимаете,-- ответил Шарп,-- у меня есть  два леопарда, один охотник
уступил.  Я сам  их выкормил, им  около  шести  месяцев... Вот я  и подумал,
может, вы заинтересуетесь.
     -- Еще как! -- горячо подтвердил я.-- А где они?
     -- Тут,-- сказал он и показал на свой "лендровер".
     Американец  подошел  к  машине,  открыл  дверцу  сзади,  и  из   кузова
выпрыгнула пара самых великолепных леопардов, каких я когда-либо видел. Рост
--  с  хорошего  лабрадора,  прекрасная   расцветка,  сильные  ноги,  шерсть
переливается  на  солнце. Громко мурлыкая,  они  терлись  о ноги Джо  Шарпа.
Хозяин пристегнул  к  ошейникам поводки,  мы подвели  леопардов  к  веранде,
привязали их и сели, упиваясь чудесным зрелищем.
     -- Зовут их Герда и Локаи,--  объяснил Джо, удобно устроившись в кресле
и  приняв предложенную мной  кружку пива.-- Мне кажется,  это брат и сестра,
потому что  охотник принес их вместе и они были примерно одного роста,  хотя
Герда, как вы видите, постройнее Локаи.
     Локаи положил на стол передние лапы, подозрительно  обнюхал мою кружку,
потом внимательно поглядел на меня и лизнул мне руку шершавым языком.
     --  Так вот, берите их, если хотите,-- продолжал  Джо.-- Честное слово,
жаль с ними  расставаться, привязался, но мне скоро  возвращаться в Штаты, а
везти их с собой нельзя.
     -- Конечно,  хотим,-- сказал я.-- Я еще никогда не видел такой красивой
окраски. А доверять им можно?
     Мой вопрос был вызван тем, что как раз в эту минуту Локаи убрал лапы со
стола и нежно обхватил ими мою ногу. А когти-то острые...
     -- Вопрос по существу,-- заметил Джо.-- Со мной  они дружат и с другими
нашими ребятами тоже  ладят, правда  не со  всеми. А кого недолюбливают, тем
лучше  быть начеку. Локаи,  например, способен  прыгнуть на  вас  сверху,  с
двери, а весит он немало, так что если застигнет врасплох...
     --  Если  застигнет  врасплох,  может  вам  шею сломать,-- заключил  я,
отдирая лапы Локаи с моей ноги.
     -- Да нет, я думаю, они быстро освоятся. Они очень добродушные, честное
слово.
     --Где,--осведомился Долговязый Джон,--где мы будем их держать?
     Вот  именно! Я совсем упустил это  из виду. Плотник сегодня выходной, и
негде взять  достаточно большую клетку,  надо мастерить особо, за материалом
придется ехать  в Кенему. На все  это  требуется время,  а  завтра приезжают
ребята из  Би-би-си. Задача! И  тут я вспомнил,  что  как  раз  между  нашим
коттеджем и  маленьким  домиком  ниже  по склону,  предназначенным нами  для
киногруппы, стоит будочка  площадью два на  три  метра, высотой  около  трех
метров, которая, судя по  всему,  некогда служила общественной уборной. Если
ее хорошенько почистить, леопарды вполне могут пожить там,  пока для них  не
приготовят клетку.
     Мы тут же спустились к будке и  убедились, что ока  вполне подходит для
леопардов.  Правда, меня смущал  просвет шириной  около двадцати сантиметров
между крышей и  верхней кромкой стены, но Джо уверял, что  они в эту щель не
протиснутся.
     После уборки  мы отвели Герду  и  Локаи на новую  квартиру и  поставили
перед ними по миске любимого ими блюда -- консервированного собачьего корма,
на котором их вырастил Джо. А сами возвратились на веранду, чтобы выпить еще
по кружке пива.
     Вечером, проводив Джо, мы с Долговязым Джоном не без трепета  понесли в
будку ужин. Заслышав  наши шаги, леопарды  завыли,  замурлыкали  и принялись
царапать дверь, да так энергично, что мы беспокойно переглянулись.
     -- По-моему,-- сказал я,-- не худо бы и вооружиться для такой операции.
     Мы срезали себе по крепкой палке. На всякий случай.
     --  А теперь,--  продолжал я,--  если осторожно  открыть дверь и сунуть
туда миску с едой, может, это их отвлечет,  тогда мы поставим вторую миску и
заберем грязную посуду.
     -- Пожалуй,-- неуверенно произнес Долговязый Джон.
     Медленно,  осторожно  мы потянули дверь  к  себе;  тотчас  оба леопарда
бросились  на  нее  с  другой  стороны,  приветствуя  запах  пищи  радостным
ворчанием. Мы сунули миску внутрь и подтолкнули так, что она поехала по полу
в дальний угол. Леопарды ринулись за ней, мы живо юркнули в будку,  схватили
грязную посуду, поставили на пол вторую  миску с кормом, выскочили из будки,
захлопнули дверь и заперли ее на засов.
     -- Ух! -- вздохнул Долговязый Джон.-- Доставят  они нам хлопот.  Скорее
бы посадить их в клетку.
     --  Завтра прямо  с  утра  возьмемся за  дело,--  сказал я.-- Поезжай в
Кенему за досками, а  я попробую уговорить плотника  поработать сверхурочно.
Глядишь, к вечеру клетки будут готовы. Не такое уж хитрое сооружение.
     --  Идет,-- согласился  Долговязый  Джон.-- Только не представляю себе,
как  мы будем кормить  их утром. Кончится  тем, что  некому  будет  ехать  в
Кенему...
     -- А кто же еще их покормит? Придется нам, никуда не денешься.
     -- Ладно,-- сказал Джон,-- если погибну, то геройской смертью.
     Мы отправились спать в довольно мрачном настроении.
     На другое утро мы покормили леопардов тем  же мудреным  способом, потом
приоткрыли  дверь и поглядели на них в  щелочку.  Они лежали, облизываясь  и
удовлетворенно мурлыкая. Кажется, еда подействовала умиротворяюще...  Что ж,
рано или поздно надо  налаживать  дружбу, так стоит  ли  откладывать! И мы с
Джоном закрылись в 6удке с леопардами. Заговорили с ними, стали их гладить и
обнаружили, что  Герда больше  симпатизирует Долговязому  Джону, а  Локаи --
мне. Если, конечно, считать знаком симпатии, когда на ваше колено ставят две
толстые лапы и,  потягиваясь и позевывая, впиваются когтями в кожу. Излияние
чувств длилось  около получаса, потом мы  привязали  к ошейникам  достаточно
длинные веревки и вывели леопардов на прогулку. Они вели себя очень смирно и
великолепно выглядели на солнце. Правда,  когда  настало  время  заводить их
обратно в будку, они заартачились, но мы опять пустили в ход миски с кормом,
и обошлось без кровопролития.
     Долговязый  Джон отправился в Кенему за досками  и прочими  нужными нам
вещами,  а  я   закончил   уборку  клеток,  накормил  остальных  животных  и
приготовился  встречать  киногруппу.  Бригада  Би-би-си  приехала  вместе  с
Джоном. Они встретились в Кенеме, и Джон явно наговорил им всяких ужасов про
наше жилье -- судя  по изумлению, которое было написано на лице Криса, когда
он вышел из "лендровера".
     --  Черт везучий,-- улыбнулся  он,  идя ко  мне.--  И тут на все четыре
приземлился.
     - Да, не жалуемся.  Скромненько  живем,  конечно, но  все  совр. уд.  и
прочее. А  что до лесной глуши, так  за домом ее предостаточно, найдется что
поснимать.
     - Черт везучий! -- повторил он.
     Криса  высоким не  назовешь,  зато  природа снабдила  его  внушительным
носом,  кончик  которого словно  стесан топором. В минуту  задумчивости  он,
будто коршун,  зашторивает  тяжелыми веками  свои  зеленые  глаза,  а  когда
что-нибудь не ладится, смахивает на замкнувшегося в себе верблюда.
     Он  представил  мне своих  товарищей.  Говард  -- низенький, коренастый
брюнет с  волнистыми  волосами, в  огромных роговых очках, которые придавали
ему сходство  с благодушным  филином,  и оператор  Юарт  -- высокий  блондин
скандинавского типа.
     Мы расположились на веранде, и я попросил Саду принести пива.
     -- Как ты ухитрился найти такое место? -- спросил Крис.
     --  Чистая случайность,-- ответил я.-- Поселок заброшен,  этакая "Мария
Целеста"  на  суше,  но  со  всеми  удобствами.  В  обоих  домах  ванные  --
действующие, заметь! -- и уборные действуют, что еще важнее. Для продуктов и
напитков  есть холодильник. Подается электричество,  так  что можно заряжать
аккумуляторы  для  ваших  камер.  А  в конце  вон  той  дорожки --  бассейн,
раздевайтесь и плавайте, если есть охота.
     -- Силы небесные! -- воскликнул Крис.-- Невероятно!
     -- Ага. У меня еще никогда не было  такого роскошного базового  лагеря.
Сказка!
     -- Что ж,-- Крис поднял кружку,-- выпьем за хромовый рудник.
     -- Теперь уже не хромовый,--  поправил его Долговязый Джон.-- Теперь он
именуется Говяжьим рудником.
     С того дня и впредь мы только так  и называли поселок. Допили пиво, и я
повел Криса с товарищами в приготовленный для них коттедж. По пути я взмахом
руки указал на будку:
     -- Кстати, видите вон ту дверь? Вы уж  не  отпирайте ее, там у  нас два
леопарда.
     -- Леопарды? -- Говард  вперил  в меня  округлившиеся глаза.-- Вы... вы
сказали -- леопарды?
     -- Ну да. Такие пятнистые кошки. Мы их  заперли  тут на время,  пока не
смастерим подходящую клетку.
     --  А  вы  уверены, что они не вырвутся  на  волю? --  боязливо спросил
Говард.
     -- По-моему,  не должны,--  ответил  я.--  Да вы  не  бойтесь,  они еще
молодые и совсем ручные.
     После  ленча Юарт,  Говард и  Крис  пошли  к  себе  разбирать  багаж  и
проверять звукозаписывающую  и съемочную аппаратуру  --  не  растряслось  ли
что-нибудь  в  пути. Долговязый  Джон поил детенышей  молоком,  я сел писать
письмо, вдруг  послышались  крики  "Джерри! Джерри!", и  на склоне показался
Говард. Он тяжело дышал и так волновался, что даже очки запотели.
     -- Джерри! --  испуганно  кричал он.-- Скорей!  Скорей  сюда!  Леопарды
вырвались на волю!
     -- Господи! -- Я вскочил на ноги.
     Джон  бросил свои  дела,  мы  вооружились палками  и побежали  вниз  по
склону, по пятам за взбудораженным Говардом.
     -- Где они? -- спросил я.
     -- Они  сидели  на крыше,  когда  я к вам побежал. Крис и Юарт остались
сторожить.
     Верно,  вот  Крис  и Юарт с  палками  в  руках  стоят  на  почтительном
расстоянии от будки, не  сводя испуганных глаз с Герды, которая восседает на
крыше и добродушно ворчит себе под нос. А Локаи?..
     -- Куда делся Локаи? -- крикнул я.
     <i>--</i> Он только  что спрыгнул  на землю,-- виновато ответил  Крис.-- Я  не
смог  ему помешать,  он  ушел туда.  Крис показал  в  сторону  плавательного
бассейна..
     -- Джон,-- сказал я,-- займись Гердой. Она тебя любит больше, чем меня.
Только, ради бога, не делай глупостей.  Попробуй заманить ее вниз... Или сам
заберись на крышу и привяжи веревку за ошейник. Крис, пошли искать Локаи!
     И мы с Крисом принялись прочесывать склон, хотя я был почти уверен, что
Локаи ушел  в  чащу за  домом и мы  его больше никогда  не  увидим. Вдруг  я
заметил  его  --  лежит тихо-мирно  под  небольшим  апельсиновым деревом!  Я
медленно  пошел  к  леопарду,  говоря  что-то  ласковое, и  он  ответил  мне
приветливым  мурлыканьем.  Дрожащими  руками я  захватил  веревкой  ошейник,
завязал крепкий узел и подал веревку Крису.
     -- Держи, побудь тут с ним, пока я посмотрю, как там Джон справляется с
Гердой,-- сказал я и побежал вверх по склону.
     -- А  что делать, если он встанет и пойдет? -- жалобно крикнул Крис мне
вслед.
     - Иди за ним! Только не пытайся остановить его.
     Вернувшись к будке, я увидел, что Юарт и Говард по-прежнему робко стоят
поодаль, сжимая в руках палки, а Джон нашел какой-то ящик и сумел, встав  на
него, привязать веревку за ошейник Герды. Теперь мы могли быть спокойны, что
она  никуда  не  уйдет!  Но  Герда  почему-то была  не  в  духе и не  хотела
спускаться   с  крыши.  Оставалось  только   вооружиться  длинной  жердью  и
подталкивать ее  к краю,  так  что  ей  поневоле  пришлось  спрыгнуть  вниз.
Приземлившись, Герда повернулась и  зарычала на Долговязого Джона, словно он
ее оскорбил, даже угрожающе взмахнула лапой.
     Хотя  нашим  леопардам исполнилось  всего шесть  месяцев,  хищник  есть
хищник. Шлепнет играючи  лапой, и половина лица долой.  Так что мы вели себя
чрезвычайно осмотрительно. Наконец Герда была  водворена в  будку.  Джон сел
возле нее, погладил,  поговорил с ней, и она быстро успокоилась. После этого
я опять  спустился  туда.  где Крис  стоял с  видом покинутого всеми  аиста,
крепко  держась  за  веревку,  с  другого  конца  которой  на  него  зловеще
поглядывал Локаи. Я отобрал у Криса веревку и легонько потянул. Локаи встал.
     --  Ну  пошли,  Локаи,--  заговорил я.-- Пошли... Там тебя вкусный обед
ждет... И Герда. Пошли... Уютная уборная. Пошли...
     Потихоньку, полегоньку, с многочисленными остановками -- то надо что-то
обнюхать, то видом полюбоваться -- мы в конце концов довели Локаи до будки.
     Тем  временем  срочно вызванный плотник забил  досками щель под крышей,
чтобы  побег не  повторился. Мы всей компанией вернулись  в дом и приняли по
кружке пива для успокоения расстроенных нервов.
     -- Надеюсь, такие вещи случаются не каждый день? -- произнес Юарт.
     -- Ну что вы,-- ответил я.-- От силы три-четыре раза в неделю, не чаще.
Но ведь вам надо что-то снимать, вы же за тем и приехали?
     -- В будке держать их нельзя,-- вмешался Крис.
     --  Плотник  уже сколачивает клетку. К вечеру  она будет  готова,  и мы
переведем в нее леопардов. Вот вам. кстати, еще один веселенький эпизод.
     -- Гром и молния! Какие кадры! -- обрадовался Крис.
     -- Боюсь, до темноты он не управится.
     -- Ничего,-- заявил Юарт,-- поставим софиты.
     --  Только  бы  свет их  не  напугал,--  сказал я.--  Если  они  начнут
нервничать, придется вам  выключить софиты и  отменять съемки. Я не  намерен
рисковать головой для Би-би-си.
     -- Ладно, ладно,-- пообещал Крис,-- так и сделаем.
     Киногруппа  принялась устанавливать светильники,  а  плотник  продолжал
мастерить  аккуратную  клетку  для леопардов.  Уже  стемнело,  когда он вбил
последний гвоздь, и мы  включили для пробы софиты. Да-а, мощность хоть куда!
Весь  участок был залит  ярким светом. Трудно представить себе, чтобы  такое
сияние пришлось по душе леопарду.
     Но вот все  приготовления  закончены, мы с Джоном вооружились палками и
веревками,  взяли  миски  с  собачьим кормом  и отправились  за  леопардами.
Покормили их все  тем же  способом, затем вошли в будку, наговорили им  кучу
ласковых слов, объяснили, что сегодня они  станут  кинозвездами, взяли их за
поводок,  вывели  наружу  и не торопясь двинулись  вверх по склону. Скорость
задавали леопарды, а им было угодно время  от времени останавливаться. Стоят
и глядят  --  уши  подергиваются,  усы  торчат,  будто  антенны.  Наконец мы
перевалили через гребень и ступили на освещенный участок.
     Секунда  -- и  Долговязый Джон, который только что шел рядом  со  мной,
мчится  во  всю прыть  вниз по склону,  увлекаемый Гердой!  Она  тянула его,
словно куклу,  а я  ничем  не мог ему помочь, так как  был крепко привязан к
Локаи, который воспринял светильники куда спокойнее. Я медленно подвел Локаи
к  клетке. Незнакомый предмет  вызвал у  него вполне естественное недоверие,
так что я позволил ему обойти вокруг клетки и обнюхать се. Потом я  поставил
внутрь  миску с кормом и подтянул  Локаи  к  входу. Он был уже  наполовину в
клетке,  когда  ему  вдруг  пришло в голову, что я затеял что-то  нехорошее.
Локаи подался назад; к счастью, у него была достаточно широкая корма, я живо
втолкнул  его внутрь  и  захлопнул дверцу. Он занялся едой,  тем временем  я
отвязал и вытащил веревку.
     В ту же минуту на горизонте показался  Долговязый Джон. Тяжело дыша, он
тащил за собой сопротивляющуюся Герду Она была в отвратительном расположении
духа,  и   мы   оказались  перед  нелегкой  задачей:   предстояло  затолкать
рассерженного леопарда в  клетку, из  которой рвался на волю другой леопард,
подкрепившийся   полной   миской  любимого  корма.   Пришлось   основательно
потрудиться, но  вот наконец оба зверя водворены  в клетку и дверца  надежно
заперта. Джон и я вздохнули с облегчением, и в это время  раздался довольный
голос Криса:
     -  Отличный  эпизод!  И   все   шло  как  по  маслу,  напрасно  вы  так
беспокоились.
     Мокрые  от  пота, в царапинах,  которыми нас щедро наделили  шаловливые
леопарды, мы с Джоном посмотрели друг на друга.
     - Хоть  бы черт  побрал это Би-би-си! - проникновенно сказал Долговязый
Джон.- Да поскорее!
     - Одобряю! - поставил я свою резолюцию.


        Глава шестая. ПОЙМАЙТЕ МНЕ КОЛОБУСА



     Уважаемый сэр!
     Мою  жену  доставили  в  больницу.  Врач написал мне, чтобы я  пришел и
заплатил за нее. Если вы расплатитесь с  нами  сегодня, я  пойду  туда. Если
нет, прошу  вас, сэр, одолжить мне 4 леоне или 2 фунта стерлингов. Я не хочу
идти туда без вашего ведома. Желаю, сэр, доброго утра.

     К  этому времени наша коллекция успела основательно разрастись, и одним
из пополнений была тройка буйных юных шимпанзе  -  Джимми, Эймос Татлпенни и
Шеймус Нотул. Мы приобрели их у людей, которые  держали обезьян как домашних
животных. Чем больше коллекция, тем больше работы, и нам с Долговязым Джоном
приходилось вставать на заре, чтобы  к  девяти утра или к половине десятого,
когда  солнце уже позволяло  снимать,  все  звери  чистыми, накормленными  и
готовыми к съемке.
     Как  ни  странно,  на  Говяжьем руднике  вставать  на заре  было скорее
удовольствием,  чем  наказанием.  Отсюда  от-крывался  вид  почти  до  самой
либерийской границы, и  рано  утром на  юге  перед нами словно  простиралось
молочное  море, из которого  тут  и там островками  торчали  макушки холмов.
Выйдя из-за горизонта,  солнце  поначалу смахивало  на  замороженный красный
апельсин,  потом,  разогревшись,  оно  принималось сучить из тумана  длинные
извилистые плети, и казалось - весь лес объят пламенем.
     Мы выпивали чашку чая и любовались восходом, после чего совершали обход
нашего зверинца. Удостоверившись, что за ночь ни на кого из зверей не напала
та или иная  хворь. Долговязый Джон кормил малышей молоком  или каким-нибудь
специальным  составом,  а  я начинал  чистить клетки. Потом  мы часок-другой
нарезали  фрукты  и  прочий  корм  для  остальных животных.  Смотришь,  пора
завтракать;   зевая  и  потягиваясь,  к  нам  из  нижнего  дома  поднимались
кинодеятели. После завтрака мы договаривались, какие сюжеты делать  сегодня,
и приступали к съемкам.
     Конечно, всякое кино  в  известном  смысле подлог,  но  подлог  подлогу
рознь. Скажем,  если мы хотели показать, как был  пойман какой-то зверь, его
надо   было  извлечь  из  клетки,  отнести  в   лес  и  ловить  снова  перед
кинообъективом.   Или  мы,   например,   задумали  познакомить   зрителей  с
особенностями поведения животного.  Для  этого  нужно  отнести  его  в  лес,
выпустить на подходящем  участке,  огороженном сетями,  и  ждать, когда  наш
актер  изобразит  требуемое.  Работа  довольно нудная,  требующая  изрядного
терпения, особенно когда стоишь и жаришься на солнцепеке.
     Помню,  мы  решили  снять,  как  хомяковая крыса уписывает  корм, потом
набивает  впрок полные защечные  мешки и  ходит словно  с  флюсом. Хомяковую
крысу  никак  не  назовешь  красавицей:  ростом  с небольшую  кошку,  шерсть
шиферного  цвета, широкие розовые уши, розовато-коричневый хвост, на носу  -
множество длинных трепещущих волосков.
     Наш  Альберт,  когда ему ставили в клетку  корм,  жадно набрасывался на
миску,  наедался до отвала,  потом набивал остатками  защечные мешки  и  нес
добычу  в угол, к своему ложу, чтобы там схоронить. Я был уверен, что он и в
лесу повторит эту процедуру. В назначенный день мы оставили его без завтрака
и  торжественно  отнесли в лес, к  контрфорсам исполинского дерева.  Обнесли
участок  сетями,  разложили  на земле  всякие заманчивые  плоды и  выпустили
Альберта из клетки.
     Застрекотали  камеры, а наш Альберт  - надо  же! - равнодушно протрусил
мимо угощения,  нашел удобную .ямку  в  корне,  свернулся в ней  калачиком и
уснул.  Мы безжалостно извлекли  его из ямки и посадили  к  плодам. Он опять
улизнул. Четыре раза сажали мы его к плодам, и четыре раза он воротил от них
нос, хотя время  завтрака давно прошло, пора и проголодаться.  Лишь  в пятый
раз  Альберт заметил угощение - словно вдруг прозрел. Он нетерпеливо обнюхал
один  плод, однако  Крис  напрасно  ждал обещанную  мной  сцену, потому  что
Альберт  аккуратно  взял лакомство зубами,  отошел в сторонку, сел на задние
лапки и  принялся есть  с  видом  престарелой герцогини, изволившей откушать
мороженого.  Отнюдь  не  то,  что  было  нужно  нам!  Ладно,  хоть  какой-то
материал...
     В  другой раз мы решили  снять  потто. Этот  зверек - отдаленный  родич
обезьян, а с виду он похож на игрушечного мишку. У потто любопытное строение
кисти:  указательный  палец редуцирован до маленького бугорка, что позволяет
ему  крепче цепляться за ветви  деревьев. А отростки шейных  позвонков сзади
буквально торчат наружу, и,  когда  потто надо обороняться, он прячет голову
между передними  лапками,  так  что  в пасть  врага  впиваются  острые шипы,
которые могут отбить аппетит даже у самого кровожадного хищника.
     Нам  потто нужен был для связки  с другим эпизодом, снятым накануне. От
него  требовалось всего лишь посидеть  спокойно на  ветке, потом дойти до ее
конца, больше  ничего.  Он  уже пообедал, и  мы рассчитывали  управиться  со
съемками в пять минут.
     В  подходящем  месте мы выбрали подходящую  ветку. расставили  софиты и
камеры  (на  что  ушло немало времени), наконец извлекли из  клетки потто  и
посадили его на дерево.  Он тотчас спрятал голову между передними лапками  и
замер  в оборонительной  позе.  Прошло четверть  часа,  софиты  перегрелись,
пришлось  их выключить. Потто  оставался недвижим. Я  недоумевал,  почему он
вдруг  испугался  нас,  ведь давно уже  привык есть из рук!  Так  или иначе,
зверек перетрусил,  и нам оставалось только  терпеливо ждать с  выключенными
софитами.
     Надо  вам  сказать,  что  для  меня  нет  ничего   прекраснее   ночного
тропического леса, а этот лес был особенно хорош. В период дождей овраг, где
мы  сидели,  наверное, заполнялся  бурным  потоком, но  сейчас было  сухо, и
валуны обросли мхом, по которому ползали и  над которым летали сотни горящих
изумрудом  светлячков.  В  воздухе  бесшумно  проплывали  призрачные  стайки
мотыльков, со всех сторон звучало пение цикад и других насекомых - то словно
пила  жужжит,  то  кто-то  звонит  в  крохотный  колокольчик...  Поглощенный
созерцанием, я чуть  не забыл про потто и Би-би-си; вдруг Крис прошептал мне
на ухо:
     - Кажется, тронулся.
     Мы заняли  боевые посты, включили свет, потто  приподнял голову и снова
спрятал ее. Еще четверть часа  ожидания,  а затем произошли одновременно два
события.  Потто поднял  голову,  и  в  ту же минуту  Юарт, поглядев на часы,
изрек, должно быть, самую неподходящую к моменту фразу, какая только звучала
в Африке после встречи Стенли и Ливингстона.
     -  Ребята в  Бристоле сейчас как  раз  выходят из пивной,-  произнес он
проникновенно.
     Слова  Юарта произвели сильнейшее впечатление  на потто. Видно,  он был
одним из лидеров  Общества трезвенников, ибо вместо  того,  чтобы бежать  по
ветке в сторону камеры,  зверек повернул кругом  и задал  стрекача.  Полчаса
ушло  на то, чтобы  отыскать  его среди ветвей.  Наконец потто  был пойман и
водворен  на  место,  после  чего  безропотно  выполнил  все,  что  от  него
требовалось,  и нужный эпизод был снят. В  итоге  мы потратили  больше  двух
часов на кадры, которые на экране длились от силы тридцать секунд.
     Разумеется, мы снимали также будни зверинца - чистку клеток,  кормление
животных. Правда, называть уход за животными будничным делом неверно. Во все
дни недели они всячески стараются озадачить вас и вывести из себя. Например,
был  у  нас  очень  красивый  африканский зимородок. Так вот,  мы  не  могли
обеспечить  его  естественным  кормом  (маленькими  змейками  и  ящеричками,
кузнечиками  и саранчой)  и  давали взамен мелко нарезанное мясо. Что же  вы
думаете, этот чудак яростно колотил каждый кусочек о палку, "убивая" добычу,
прежде чем ее проглотить.
     С  самого  начала  я  предупреждал  Долговязого  Джона,  что  в  каждой
зоологической экспедиции наступает минута, когда вам кажется,  что теперь-то
уж вы все  знаете. Это  опасная  минута,  ибо, как ни старайся, все знать  и
предусмотреть  невозможно. Стоит  вам  возомнить  о себе,  и  вы  непременно
совершите какую-нибудь ошибку. Я однажды вообразил, что все постиг, и тотчас
был  наказан:  меня укусала змея. Это было очень неприятно, зато с тех пор я
стал осмотрительнее.
     Но  вот  как-то  раз  нам принесли  очаровательного  птенца белошлемных
носорогов,  у  которых все  оперение  черное, а на  голове словно колпак  из
пушистых белых перьев.  Я очень обрадовался, потому что  это  был наш первый
носорог,  и  прочитал  Долговязому Джону  целую лекцию об этих  птицах и  их
повадках.  Обычно птенцов  носорога  и тукана  легко выкармливать,  и  я  не
сомневался,  что Томми -  так мы  его назвали - не причинит нам  хлопот.  Мы
накрошили  плодов, посадили Томми  на  столик для кормления и поднесли к его
клюву заманчивый кусок. Никакого впечатления.
     - Ничего,  со временем  привыкнет,- сказал я.-  А для начала,  пожалуй,
придется кормить его насильно.
     Мы затолкали ему в горло кусочек плода - он тотчас его отрыгнул. Второй
затолкали  глубже  -  через несколько минут Томми и от него избавился тем же
способом.
     - Наверно, он еще не освоился,- предположил я.- Пусть посидит в клетке,
потом  снова  попробуем.  Мало  ли что, может быть, его  поймали сразу после
того, как мать покормила его, и он просто не успел проголодаться.
     И мы вернули  Томми в клетку. Часа через  два или три опять извлекли  и
повторили  трудоемкую  процедуру насильственного  кормления.  Птенец  упорно
отрыгивал пищу. Сколько мы в тот день ни предлагали ему плодов, он продолжал
их отвергать.
     -  Честное слово, ничего не  понимаю,- сказал  я Долговязому Джону.-  У
большинства юных носорогов после первых же кусков такой аппетит развивается,
что потом только поспевай их кормить.
     На  другое утро Томми выглядел отнюдь не бодро,  однако упорно не  брал
корма, хотя явно был голоден.
     - Что  за чертовщина! -  рассердился я.- Придется справочник полистать.
Может быть, ему требуется что-то особенное.
     Я-то,  невежда,  был уверен,  что  птицы-носороги  едят  овощи, фрукты,
насекомых,  словом, чуть ли не все подряд.  Но справочник показал,  что  наш
Томми  относится к редким видам, питающимся почти одним мясом. И пичкать его
фруктами  было  все равно  что  потчевать  кровавым  бифштексом  убежденного
вегетарианца.
     Мы вынули Томми  из клетки, посадили его  на столик, накрошили  мяса, и
через полминуты  он  уписывал, что твой волк. Больше он никогда не бастовал.
Так Томми преподал мне урок; надо думать, и Долговязому Джону тоже...
     Одно  дело  -  уход  за  животными  в   зоопарке  с  хорошо  налаженным
хозяйством, где всегда  есть  чем кормить и  кому лечить, и совсем  другое -
когда вы обитаете  у черта на куличках, животные сидят  в  тесных деревянных
ящиках,  и всем,  от  ветеринарии  до  ремонта,  надо  заниматься голинов. я
заключил,  что  в  смеси из  сырых яиц,  молока  самому.  К  тому же  звери,
смирившись с  заточением,  тотчас начинают развлекать  вас  эксцентрическими
выходками. И что за причуды! Скажем, сегодня  они выказывают такую страсть к
апельсинам, что вы немедленно закупаете для них целую гору. Но предложите им
апельсин завтра - они  посмотрят  на вас  со смертельной обидой, подавай  им
земляные  орехи.  А если вы  не  будете ублажать  их,  как престарелая  леди
ублажает свою болонку, они загрустят и захиреют.
     Достаточно  назвать панголина. Я очень обрадовался. когда его принесли,
потому что в  прежних экспедициях  в Западную Африку мне  никак не удавалось
подобрать ключик к этим странным  животным, смахивающим на ожившую  сосновую
шишку  с  хвостом.  Не  удавалось  потому,  что главная  пища  панголинов  -
маленькие свирепые  древесные  муравьи. Обдумывая  в  Англии вопрос  о диете
панголинов, я заключил, что в смеси из сырых яиц, молока и фарша, которую мы
им предлагали, не хватало одного ингредиента, а  именно  муравьиной кислоты.
Чтобы проверить свою догадку, я на сей раз взял с собой пузырек с муравьиной
кислотой  и  сам  ежедневно  готовил корм для нашего  панголина. При  этом я
пытался представить себе, как описал бы мой рецепт телевизионный кулинар:
     "Дорогие зрители, возьмите две столовые ложки сухого молока, хорошенько
размешайте в четверти  пинты воды, затем в  полученную густую  смесь  вбейте
одно  сырое яйцо. Насыпьте туда же  горсть мелко  нарубленного  сырого мяса,
осторожно  все  взболтайте  и  наконец  добавьте  в  виде  приправы  щепотку
рубленого  муравейника  и каплю муравьиной  кислоты. Сразу же  подавайте  на
стол. Это  блюдо  произведет  отменное впечатление  на  ваших  гостей, и вам
обеспечена слава лучшего в сезоне устроителя панголиновых вечеринок".
     Да, интересно было бы составить-кулинарную книгу для звероловов, этакий
"Гастрономический  Лярусс" с рекомендациями,  как  лучше  всего  приготовить
личинок, червей и тому подобное.
     Мы уже засняли большинство животных из нашей коллекции и  накопили гору
готовых роликов, а красно-черных и черно-белых  колобусов, или  гверец, ради
которых  мы ехали в Сьерра-Леоне,  все  не  было. Охотники несли нам  всяких
обезьян, только не гверец, и в конце концов я начал отчаиваться.
     - Это пустой номер,- сказал я  Крису.-  Придется организовать облаву на
обезьян, может быть, так что-нибудь получится.
     - Облаву на обезьян? - удивился Крис.
     - Ну да. На  плантациях какао устраивают облавы - загоняют всех обезьян
на какой-нибудь участок и убивают.  Ведь они сущее разорение для  плантации.
Насколько я  помню,  власти  платят  вознаграждение,  по шиллингу  с головы.
Сегодня же попрошу  Долговязого Джона съездить в  Кенему и выяснить, где нам
лучше всего попытать счастья. И будет интереснейший киносюжет.
     Итак,  Долговязый  Джон  отправился  в  Кенему,  а  вернувшись  оттуда,
сообщил, что ему назвали три-четыре деревни, где регулярно устраивают облавы
на  обезьян,  но,  чтобы уговорить  местных  жителей  выйти на  внеочередную
облаву, надо заручиться помощью властей. Мы решили завтра же этим заняться.
     На другое  утро  я, как обычно, встал на рассвете и  вышел  на веранду,
ожидая, когда Саду принесет чай. Долговязый Джон  с великим трудом отрывался
от постели и приходил только к самому чаю.
     Я  стоял и  смотрел  на оплетенный туманом лес: вдруг из  долинки перед
домом ко мне донестись какие-то  звуки.  Очень приятные звуки, словно  шорох
волн  на каменистом берегу. Так  шуршат  листья,  когда  обезьяны прыгают по
деревьям, но я не мог сразу разглядеть, какие это обезьяны. Они направлялись
к могучему дереву на склоне,  метрах в двухстах от веранды. Красивое дерево:
зеленовато-серый ствол,  сочная зелень  листвы,  россыпь ярко-алых  стручков
длиной около пятнадцати сантиметров.
     Опять треск и шорох... На секунду воцарилась тишина. и вдруг все дерево
словно расцвело, причем каждый цветок был обезьяной. У меня захватило дух: я
узнал красно-черных гверец. Густая каштаново-красная и угольно-черная шерсть
переливалась в лучах утреннего солнца, будто лаковая. Упоительное зрелище!
     Я насчитал около  полутора десятков гверец да еще  двух-трех детенышей.
Забавно было глядеть, как  малыши, перебираясь  с места на место,  хватаются
без разбора то за  ветки, то за хвосты  родителей. Меня удивило, что гверецы
пренебрегают стручками, зато  жадно  едят молодые листья  и  побеги. Любуясь
этими на редкость красивыми обезьянами, я сказал себе,  что непременно  надо
раздобыть несколько  экземпляров  для  нашей коллекции.  Гверецы  продолжали
мирно завтракать, обмениваясь тихими возгласами;  вдруг  на веранде появился
Саду с гремящим подносом, и, когда я снова поглядел  на дерево, обезьяны уже
исчезли.  Приступая к  чаепитию, я вспомнил  одну  не  очень умную  женщину,
которая на приеме в Фритауне сказала мне: "Не понимаю, мистер Даррелл, и что
это  вас  тянет куда-то  в глушь! Там же  нет ничего  интересного".  Вот  бы
показать ей этих гверец!
     Попозже  мы  отправились  на  переговоры  к  местным  властям,  оставив
Долговязого Джона присматривать  за животными. Глава районной  администрации
совещался с деревенскими старостами, и нам пришлось ждать конца сове-
     щания, прежде чем он нас принял.  Это был очень симпатичный молодой еще
человек  в  простом ослом одеянии  и  пестрой  ермолке: большинство  старост
щеголяли  в  роскошных красочных мантиях. Через  переводчика я объяснил, для
чего мы приехали  в Сьерра-Леоне, и подчеркнул, что нам особенно важно снять
и поймать живьем  гверец  обоих  видов. Слово  "живьем"  пришлось  повторить
несколько раз, потому что они привыкли расправляться с обезьянами и никак не
могли взять в толк, что нам нужны живые и невредимые гверецы. В конце концов
до них дошел смысл моей просьбы; оставалось только надеяться, что они пошлют
в деревни гонцов с четкими инструкциями.
     Беседа с этими людьми доставила мне истинное  удовольствие. Я любовался
их красивыми выразительными  лицами. Большие  черные глаза смотрели строго и
оценивающе,   как   у   какого-нибудь   уличного   торговца   с   лондонской
Петтикоут-Лейн,  но  малейшей шутки было достаточно, чтобы  в  них заплясали
веселые чертики, обличая столь редкую у европейцев живость чувств.
     По  словам районного  начальника, если бы  речь  шла только  о съемках,
лучше  всего  подошла  бы плантация какао неподалеку  от деревни, там всяких
обезьян хватает.  А вот  для  облавы  место  неподходящее,  придется ехать в
другую  деревню, подальше. Что ж, посмотрим на  ближнюю плантацию, раз уж мы
здесь.
     По пути туда  я  размышлял  о  том,  как  в  Сьерра-Леоне  обходятся  с
обезьянами. Ежегодно во время облав убивают от  двух  до  трех тысяч. Дело в
том, что обезьянам, на их беду, не втолковали, какую важную роль в экономике
страны играет какао, поэтому они вторгаются на плантации и причиняют немалый
ущерб. Приходится  ограничивать их численность, но при этом, к сожалению, не
делают  различия между  видами. В  Сьерра-Леоне участникам обезьяньих  облав
платят  вознаграждение с головы, и они убивают всех обезьян  без разбора.  В
том числе  и  оба  интересовавших  нас  вида гверец,  хотя  теоретически они
охраняются законом. Вот вам типичный пример того, как одного казнят за грехи
другого - ведь гверецы не причиняют никакого вреда плантациям какао.
     Сколько  раз  наблюдал  я такие картины,  и всегда досадно  становится:
государства готовы  выложить  миллионы  на  воздушные  замки,  а  на  охрану
животных и гроша  жалко.  И  получается, например, что ежегодно  убивают три
тысячи обезьян, половина которых вовсе и не посягала на урожай какао. Больше
того, гверецы могли бы стать неплохим аттракционом для туристов.
     Как только мы приехали на плантацию, я понял, почему нужны облавы. Куда
ни взглянешь, на молодых деревцах какао кормятся  целые  отряды обезьян. Но,
как  я  и  предполагал,  среди  них не было  ни  одной  гверецы; преобладали
мартышки  диана и  зеленая. Глядя на правильные шеренги молодых  деревьев  в
питомнике, нетрудно  было  представить  себе,  что  буйная обезьянья  ватага
способна за десять минут очистить двух-трехлетнее деревце от листьев.
     Крис  со  своими  товарищами  установил аппаратуру  и принялся  снимать
мартышек,  а я пошел  на край  плантации  и скоро очутился в  лесу.  Четкого
рубежа нет, но когда вам перестают встречаться деревья  какао, только лесные
породы  стоят  кругом  да  могучими  окаменевшими   фонтанами  рвутся  ввысь
шелестящие прутья бамбука,  вы понимаете, что плантация кончилась.  Необычно
было пробираться сквозь заросли бамбука, где мощные  стебли, иные толщиной с
бедро человека, певуче поскрипывали от  малейшего ветра.  Наверное, такую же
музыку слышали некогда моряки, идя на всех парусах мимо мыса Горн.
     Я  искал гверец, но  ведь  в  тропиках на  каждом  шагу видишь  столько
интересного, что поневоле отвлекаешься. То совсем незнакомый цветок, то ярко
окрашенный гриб  или лишайник, то не менее живописная древесная лягушка  или
кузнечик.  Тропики  можно   сравнить  с   каким-нибудь  роскошным  творением
Голливуда  - сразу чувствуешь, насколько ты, в сущности, мал и ничтожен пред
ликом сложного и прекрасного мира, в котором обитаешь.
     Я  тихо   шел  через   лес,  поминутно  останавливаясь,  чтобы  получше
рассмотреть какую-нибудь диковину. И вдруг,  на радость мне, явилось то, что
я  искал! Что-то прошуршало на деревьях впереди меня, я осторожно направился
туда  и  прямо  перед  собой  увидел  стаю  черно-белых  гверец.  Стая  была
небольшая, шесть  особей,  и одна  самка  держала  на руках двойню -  случай
довольно редкий. Обезьяны спокойно уписывали листья метрах  в пятнадцати над
моей  головой,  не  проявляя  ни  малейшей  робости, хотя они,  конечно  же,
заметили меня. Разглядывая их в бинокль, я заключил, что они далеко не такие
живописные,  как  красно-черные  гверецы,  но  в  них  была  своя  прелесть.
Черная-пречерная шерсть - и белоснежные хвосты; вокруг мордочки словно рамка
из  белой  шерсти;  и  держатся  с таким достоинством, будто члены какого-то
неведомого религиозного ордена. Насытившись, гверецы двинулись дальше.
     Уж  как  поразили  меня  своим  проворством  красно-черные  гверецы,  а
черно-белые могли дать  им сто очков вперед. Не  задумываясь, они  бросались
вниз с макушки пятидесятиметрового дерева и "приземлялись" на ветвях внизу с
такой точностью, таким изяществом, что Тарзан лопнул бы от зависти.
     А вернувшись на плантацию, я увидел еще одно редкое зрелище - ликующего
Криса.  Его группе  удалось снять отличные кадры  кормящихся мартышек. Можно
было укладывать свое имущество и возвращаться в селение.
     Был  базарный  день,  и,  так  как  я  обожаю  африканские  базары,  мы
задержались в деревне. Все хлопочут, все возбуждены, огромные глазищи горят,
зубы сверкают... Яркие краски воскресных нарядов, многоцветные горы плодов и
овощей, кипы пестрых тканей  - точно идешь сквозь радугу! И  чего только нет
на прилавках -  от  нанизанных на  бамбуковые  лучины высушенных лягушек  до
сандалий из старых покрышек.
     Неожиданно ко мне подошел  стройный молодец в видавшем виды тропическом
шлеме,  белой  майке и  шортах  защитного  цвета. Учтиво  приподняв шлем, он
осведомятся:
     - Простите, сэр, вы - мистер Даллелл?
     У  него был такой писклявый голос, что в первую минуту я принял его  за
женщину.
     - Да, я мистер Даррелл.
     - Меня  прислал начальник,  сэр. Мое имя Мохаммед,  и  начальник сказал
мне, что вы хотите поймать живых обезьян. Так вот, сэр, я  могу устроить это
для вас.
     -  Большое  спасибо,-  неуверенно произнес  я. Он  отнюдь не производил
впечатления человека, способного организовать облаву  на обезьян. А впрочем,
начальнику лучше знать...
     - Когда вы хотели бы устроить облаву, мистер Даллелл?
     - Как  можно  скорее. Мне нужны не  какие-нибудь обезьяны,  а гверецы -
черно-белые и красно-черные. Знаете таких?
     - Да, сэр, знаю,- ответил он.- У нас их тут много, очень много.
     - А как происходят эти облавы? - полюбопытствовал я.
     - Сейчас объясню, сэр. Сперва мы отыскиваем обезьян,  рано-рано  утром,
потом гоним их,  гоним, кричим и гоним, все время  кричим  и гоним,  пока не
загоним  в  нужное место. Потом срубаем все деревья вокруг. А потом  под тем
деревом, на котором сидят все обезьяны, складываем груду.
     - Груду? Какую груду?
     - Мы собираем в  кучу весь хворост, который лежит на земле,  складываем
огромную кучу под деревом, а обезьяны  спускаются по дереву и попадают в эту
кучу, и мы их ловим.
     Объяснение Мохаммеда показалось мне в  высшей мере неправдоподобным, но
по его лицу было видно, что он говорит вполне серьезно.
     - И когда же можно устроить облаву? - спросил я.
     - Могу устроить послезавтра.
     -  Отлично.  Нам  надо  быть  там с  самого начала,  чтобы  все  снять.
Понимаете? Так  что без нас не начинайте! - Нет-нет, сэр. - Мы приедем часов
около девяти. - О-о-о-о... это слишком поздно, сэр. - Да,  но раньше снимать
нельзя, слишком темно,- объяснил я.
     -А... а  если мы  сперва подгоним обезьян поближе к подходящему дереву,
можете вы снимать потом? - допытывался он.
     - Можем... если будет достаточно светло. Если начнем часов около девяти
или половины десятого. В это время будет уже достаточно светло для съемок.
     Мохаммед немного поразмыслил.
     - Ладно, сэр,-  заключил  он.-  Приезжайте  в деревню к девяти часам, и
обезьяны будут ждать вас.
     - Хорошо. Большое спасибо.
     -Не за что, сэр.
     Он надел свой тропический шлем и важно зашагал прочь по людной базарной
площади.
     В  назначенный день  мы  поднялись чуть  свет,  тщательно проверили всю
съемочную и  звукозаписывающую аппаратуру и взяли курс  на деревню, где была
назначена облава на обезьян.
     Нас встретили и повели по узкой тропке через банановую плантацию в лес.
Вскоре  послышался  страшный  гвалт, с каждым нашим шагом он становился  все
громче, и  вот мы  уже  там,  куда  загнали  обезьян. Что  это  было!  Дикая
суматоха, шум  и гам,  человек триста ретиво  рубили подлесок,  а между ними
важно расхаживал Мохаммед, выкрикивая  тонким голосом команды, которые  явно
никто не слушал.
     Ловцам удалось загнать на  огромное дерево две стаи гверец;  теперь они
торопились   отрезать   обезьянам  пути  к  отступлению,  и  те  все  больше
нервничали,  видя,  как падают  деревца  кругом.  Одна-две  гверецы все-таки
сумели  уйти,  прыгнув  с  пятидесятиметровой  высоты на  ближайшую  пальму.
Африканцы проводили их дружным гиканьем и удвоили свои усилия.
     Мне  всегда  больно  смотреть,  когда  рубят  деревья, а тут их  валили
нещадно. Правда,  мне сказали,  что этот участок предназначен под  плантацию
какао,  рано или поздно  его все равно расчистят.  Наконец с треском рухнуло
последнее высокое дерево, которым гверецы могли воспользоваться для бегства,
осталось несколько пальм, а их достаточно было лишить зеленого убора. Ложась
на землю, срубленные листья хрустко шелестели...  Удивительный это был звук,
словно приседали дамы  в накрахмаленных кринолинах. Усилиями моих доблестных
охотников  была расчищена  изрядная площадь вокруг  заветного дерева, и я  с
интересом ждал, что последует  дальше. А последовало нечто вроде перерыва на
чай в африканском духе. Несколько человек разрубили на куски особую  лиану -
она внутри полая и содержит много влаги,- и потные, разгоряченные  участники
облавы утоляли жажду из этого живого родника, возбужденно обсуждая следующий
этап  операции. Предстояло,  как  сообщил  мне  Мохаммед  писклявым голосом,
"соорудить кучу". Снова заработали пилы и топоры, и под  деревом вырос конус
из ветвей и пальмовых листьев. Его  окружили сетями,  затем  охотники дружно
принялись заготавливать длинные рогатины. Когда обезьяна,  соскочив на груду
ветвей, попадает  в сеть, ее прижимают рогатинами к земле, после чего жертву
можно схватить за шиворот и хвост.
     Я внимательно наблюдал  за  макушкой  дерева,  где собрались  обезьяны.
Густая листва  не позволяла определить,  сколько их там, но я рассмотрел оба
интересующих меня вида гверец. Наконец Мохаммед  доложил,  что все готово, и
я-не  столько  потому,  что  он  меня  убедил,  сколько  из  отзывчивости  -
распорядился  поднести  клетки поближе. Я  сильно  сомневался, что с  такими
способами лова  что-нибудь получится, но все-таки лучше быть начеку -  вдруг
каким-то чудом удастся добыть гверецу-другую.
     Двое  африканцев извлекли  откуда-то огромную  древнюю пилу,  у которой
почти  не осталось зубьев, перелезли через сети,  вскарабкались  на конус из
ветвей и принялись пилить ствол.
     - Что это они затеяли? - спросил я Мохаммеда.
     -  Если  обезьяна подумает,  что  мы хотим  спилить  дерево,  сэр,  она
спустится на кучу, и тут мы ее изловим,- объяснил он, вытирая потный лоб.
     Я навел  на макушку дерева бинокль. Не  видно, чтобы пила произвела  на
обезьян какое-то впечатление... А ствол огромный, таким инструментом и через
полгода его не перепилить. Полчаса спустя,  убедившись,  что парни  трудятся
впустую, я подозвал Мохаммеда.
     Он подбежал ко мне и лихо козырнул:
     - Слушаю, сэр!
     - Вот что, Мохаммед, так у нас вряд ли что-нибудь получится. Это дерево
можно еще сто  лет пилить, а обезьянам хоть бы что. Почему бы не испробовать
другой способ?
     - Слушаюсь, сэр. Какой?
     - Если  расчистить  клочок под самым деревом, чтобы  не  загорелась вся
груда,  развести  на  нем небольшой  костер и  подбрасывать зеленые  листья,
много-много зеленых листьев, от них наверх пойдет дым,  и тогда, может быть,
обезьяны спустятся вниз.
     - Хорошо, сэр. Мы попробуем.
     Зазвучали  команды, отдаваемые пронзительным,  как у чайки,  голосом, и
вот  уже клочок  земли расчищен, костер разведен. Медленно  потянулся  вверх
дым,  обвиваясь  вокруг могучего ствола. Я перевел взгляд на  обезьян  - как
они? Почуяв запах дыма,  гверецы засуетились, правда без особой тревоги.  Но
по  мере того  как на  костер ложились  новые охапки  зеленых листьев  и дым
становился все гуще, они стали метаться взад-вперед среди ветвей.
     Три сотни африканцев,  которые только  что с  диким  гомоном  сокрушали
подлесок, теперь окружили  сеть безмолвным кольцом, держа наготове рогатины.
Не успел я попросить Мохаммеда, чтобы он передал  загонщикам предупреждение:
не набрасываться  всем сразу на первую  же  обезьяну (если вообще  хоть одна
спустится с дерева), а стеречь всю сеть, как прямо с макушки на груду ветвей
ловко  прыгнула черно-белая  гвереца  и,  к  моему  изумлению, исчезла среди
листьев. Клич, вырвавшийся из груди загонщиков, напоминал восторженный вопль
болельщиков  после забитого гола.  Затем  последовала долгая пауза...  Вдруг
обезьяна  появилась  снова  и  бросилась  прямо в  сеть.  Как  я  и  ожидал,
большинство загонщиков сорвались с места, выставив рогатины вперед.
     -  Вели  им  вернуться  в строй...  вернуться  в  строй!  -  крикнул  я
Мохаммеду.
     Звонкие  команды  Мохаммеда восстановили  порядок.  Чтобы управиться  с
гверецей,  достаточно  было  двух  человек. Они  пригвоздили  сеть  к  земле
рогатинами,  и я подбежал, чтобы рассмотреть добычу вблизи. Ухватив обезьяну
за шиворот и основание хвоста, один из охотников извлек ее из сети. Это была
совсем молодая самка, крепкая и здоровая.
     На вид такие смирные и  меланхоличные,  гверецы тем не менее  могут вас
пребольно  укусить,  так что  обращаться  с  ними  надо  очень осторожно. Мы
отнесли пленницу  к клетке, посадили внутрь  и,  захлопнув  дверцу,  накрыли
клетку пальмовыми листьями, чтобы обезьяне было спокойнее. Только я вернулся
к дереву, как с  него дождем посыпались  гверецы.  Они мелькали в воздухе  с
такой частотой,  что я  не поспевал  их  считать. А  едва коснутся ветвей  -
тотчас ныряют внутрь, так что и тут не уследить.
     Какое  поднялось  столпотворение! Из  кучи ветвей одна за другой в сеть
выскакивали   обезьяны,   ловцы  орудовали   рогатинами,  воздух  наполнился
возбужденными криками. Шум, гам, полная неразбериха...  Бессильный  что-либо
предпринять, я стоял у клеток, еле  поспевая определять пол и вести  подсчет
обезьян, которых приносили ловцы.
     Задним числом подумаешь - просто удивительно, как в голове одновременно
умещается столько мыслей.  Глядя, как ловцы  волокут очередную  отбивающуюся
жертву,  я  волновался,  не  слишком  ли  крепко  они ее держат, не грубо ли
обращаются. Тут же надо было определить состояние обезьяны. Если зубы сильно
сточены, значит, она уже немолода - освоится  ли  она в  неволе? Сажают ее в
клетку  -  надо внимательно следить,  как  бы впопыхах не прищемили  дверцей
хвост. И в  то  же время  я  соображал. насколько данный экземпляр  испуган,
насколько взбудоражен. Вынесет ли переезд до лагеря? И если  вынесет - скоро
ли свыкнется с новой обстановкой?
     Любопытно, что большинство гверец уже через два-три часа принимали пищу
из моих рук, хотя облава должна была основательно их напугать.
     Когда  последняя обезьяна была посажена в клетку, мы тщательно перерыли
ветви, чтобы  убедиться, что под ними никто не притаился. Лишь после этого я
смог приступить к  индивидуальному  осмотру и  окончательному подсчету. Пока
что  я  знал  только, что нам  невероятно повезло, мы в один  заход добыли и
красно-черных и  черно-белых гверец. Теперь, обойдя все клетки,  я  насчитал
десять  красно-черных  и  семь  черно-белых экземпляров разного  возраста  и
размера. И самое главное - разного пола.
     Накрытые  листьями  клетки  подвесили  к  длинным  жердям,  и   колонна
загонщиков с победно-ликующими кликами двинулась через лес.
     Я  тоже ликовал. Столько  недель ждали, столько  труда и пота вложено в
экспедицию, и  вот цель наконец достигнута, колобус пойман! Но  когда клетки
были погружены в  кузов большого  "лендровера"  и  мы  медленно  покатили по
ухабам  домой,  я  сказал себе,  что  сделан  только  первый  шаг.  Решающее
испытание впереди: сумеем ли мы сохранить гверец?


        Глава седьмая. СОХРАНИТЕ МНЕ КОЛОБУСА


     Господа!
     Будем   признательны,  если   вы  сможете  принять   участие   в  нашем
танцевальном  вечере   сегодня,  который  начнется  ровно   в  21.00.  Вечер
устраивается в честь нашей сестры Регины, которая служит в полиции, а сейчас
находится  в  отпуску.  Мы  устраиваем ей  проводы.  Вы  все  приглашены  на
танцевальный вечер.
     Ожидаем скорейшего ответа.
     Адрес: Дж. Б. Муса,
     Дж. П. Муса.
     Бамбаву

     Да-а,  одно  дело  поймать  колобуса,  совсем другое - сохранить его. И
главная трудность заключалась не в том, чтобы приучить гверец к неволе,  они
почти  сразу  покорились  своей  участи.  Главное  - чем их кормить?  Обычно
гверецы держатся на макушках деревьев и едят почти исключительно листья, мох
и  другой грубый  зеленый корм;  подозреваю,  что  они  не  гнушаются  также
птичьими яйцами  и  ящерицами.  Оттого  и желудок их,  в отличие от желудков
других обезьян,  состоит из двойных долей, что  позволяет извлекать максимум
питательных веществ из малопитательного в общем-то корма. Он во многом похож
на  желудок  жвачных животных. Желудок  гверецы настолько  велик, что на его
счет вместе с содержимым приходится подчас около четверти веса животного.
     Сперва  мы предложили  своим  пленницам  естественный корм, собранный в
окружающем  нас лесу, и  они жадно набросились на него. Правда, мне кажется,
тут сыграл  роль  вызванный поимкой шок, потому что  уже  через  сутки  наши
гверецы  почти  совсем  потеряли  аппетит.  Не на  шуткy  встревоженные,  мы
отправились  на  базар  в  Бамбаву, раскинувшийся  под  холмом,  и  закупили
множество зелени,  которую африканцы выращивают для  своего стола. Тут  была
всякая всячина - что-то вроде шпината, что-то вроде широколистного клевера и
другие травы.  Все это  было подано гверецам. Сначала они равнодушно приняли
новое угощение, потом соблаговолили отведать его, но без особого восторга.
     В конце  концов черно-белые,  словно решив не  противиться року, начали
аккуратно  поедать  базарную  зелень,  тогда как  красно-черные  по-прежнему
принимали лишь столько пищи, сколько требовалось, чтобы не отдать богу душу.
Нрав у гверец оказался  удивительно несхожим для представителей одного рода.
Черно-белые - юркие, живые, они быстро привыкли к нам и стали есть из рук. А
красно-черные   -   унылые,   замкнутые,   подверженные  приступам   дурного
настроения.
     Меня больше всего  заботили  две вещи. Во-первых, нам  предстояло скоро
возвращаться   в  Фритаун,  чтобы  поспеть  на  пароход,  идущий  в  Англию.
Во-вторых, надо было как-то приучить гверец  к новой  пище, которой мы могли
обеспечить их в пути,- такой, как яблоки  или морковь. К  сожалению, достать
их в Бамбаву и Кенеме было почти невозможно.  Нам  удалось купить  яблоки по
бешеной  цене,   но   гверецы,  едва  понюхав,  отбрасывали  их  в  сторону.
Рассчитывая  на  успех в поимке  колобуса, я  заранее условился, что "Аккра"
возьмет с  собой добрый запас моркови, капусты  и  других овощей, способных,
как  мне казалось, прельстить  обезьян. Теперь  же, видя, с каким презрением
они отвергают яблоки,  я  пал духом.  Похоже, то, что  мы для  них припасли,
совсем не годится...
     Красно-черные гверецы так нас дичились и так скверно  ели, что в  конце
концов стало очевидно: понадобятся месяцы терпеливого труда,  чтобы приучить
их к  неволе  и необычной диете. Как ни горько,  сказал  я себе, придется их
отпустить. Что мы и сделали.
     Одно  утешало  нас:  черно-белые гверецы  по-прежнему чувствовали  себя
превосходно, хотя продолжали отвергать  яблоки  и  бананы. А  так как зелень
из-за жары быстро увядала,  приходилось кормить  их четыре-пять раз на день.
Бремя,  немалое  для  нашего  бюджета  времени, ведь, кроме  того, надо было
ухаживать за другими животными и заниматься съемками.
     А  тут еще я возьми да соверши довольно  типичную для таких путешествий
глупость.  Мы  отправились в лесок за несколько  километров  от  базы  снять
небольшой эпизод,  поехали  на  маленьком "лендровере", который  доставил на
рудник группу Би-би-си. Когда мы двинулись обратно, я сел в кузове на задний
борт, а машина шла довольно быстро, и на одном ухабе нас тряхнуло так, что я
подпрыгнул наискось вверх. К счастью, приземлился я в кузове, однако здорово
ушиб копчик  и  сломал два ребра. Прежде  мне казалось, что перелом ребра  -
пустяки.  Теперь я думаю иначе.  Перелом ребра -  <i>весьма</i>  болезненная  вещь.
Из-за ушибленного  копчика было  очень тяжко сидеть, а стоило мне  нагнуться
или просто вдохнуть, как я ощущал острую боль в боку.
     Отныне мне стало еще труднее  работать с животными. ведь, когда чистишь
клетки, приходится довольно  часто нагибаться.  А подносить  воду, а  другие
дела? В моей аптечке были только таблетки от  головной боли, а они ничуть не
помогали.  Я рассчитывал, что через несколько дней боль уймется.  Какое там,
она только обострялась, и я понял, что не справлюсь с уходом за коллекцией и
со съемками на борту парохода. Необходим третий человек.
     К счастью, Джеки должна была вернуться в Англию из Аргентины примерно в
то же  время, когда "Аккра"  выйдет за нами  в Западную Африку. И я отправил
телеграмму, прося Джеки прибыть на "Аккре",  но не объясняя почему. Понятно,
телеграмма  была  адресована в  зоопарк.  на  имя Кэт, потому что я не  знал
точно, где сейчас судно Джеки, и не мог связаться с ней непосредственно. Так
или  иначе, скоро  пришла ответная телеграмма, из которой  явствовало, что у
Джеки будет всего двое суток на то, чтобы оформить  документы и добраться до
порта,  где стоит "Аккра". Ее выезд  обязателен? Мне  не  хотелось  говорить
правду,  чтобы  не  тревожить  Джеки,  поэтому  я  ответил:   "Приезд  Джеки
необязателен. Просто я люблю мою жену". Разумеется, Джеки успела на "Аккру".
И,  конечно, работники  телеграфа, через  руки  которых прошло мое послание,
были шокированы. Они не привыкли к такой откровенности.
     Но  вот  пришло время  расставаться с Говяжьим  рудником  и выезжать  в
Фритаун. Одна из проблем  для такой экспедиции, как  наша,- когда  совершать
переезды, днем или  ночью. Днем животные перегреваются, и на тряских дорогах
их сложно кормить. Ночью  дороги  не  менее тряские,  и  животные  не  могут
уснуть, зато  им не грозит перегрев. Я решил  ехать  ночью.  Чтобы захватить
всех отловленных животных, нам, кроме большого "лендровера", требовалось три
грузовика. Меня очень заботили детеныши, ведь им придется особенно тяжко.
     И тут нас выручил Джо Шарп. Он прикатил на своем маленьком "лендровере"
и с ходу  вызвался отвезти в Фритаун меня вместе со всей нашей "телятиной" -
так  мы называли малышей.  Грузовикам на этот путь нужна была целая ночь,  а
Джо мог уложиться в  несколько  часов. К тому же мы с ним  могли ехать днем,
останавливаясь, когда придет время кормить малышей.
     Ранним утром кузов "лендровера"  был  нагружен "телятиной", и мы  с Джо
Шарпом простились с Говяжьим рудником.  Долговязый Джон  и киногруппа должны
были выехать  на  грузовиках  вечером  того же дня.  Трогаясь  в путь,  я  в
последний раз  окинул  взором отлогую  гряду холмов  и чудный лес.  Пожалуй,
никогда еще я не покидал базовый лагерь с такой грустью.
     Джо ехал  быстро,  но так, чтобы наших пассажиров не очень трясло, и мы
достигли Фритауна  в  рекордно короткий срок.  "Алмазная корпорация" еще раз
любезно предоставила нам роскошную квартиру  из  голливудского фильма; сверх
того она разрешила занять для наших животных два просторных открытых гаража.
     Я разместил малышей  в квартире и тотчас лег спать. чтобы быть в полной
боевой готовности, когда прибудет Долговязый Джон. Большой конвой ожидался в
шесть часов утра, но в шесть я никого не увидел. В четверть седьмого я начал
беспокоиться, в половине седьмого беспокойство переросло в  тревогу. Неужели
один из грузовиков  опрокинулся в канаву  и ведь драгоценный груз погиб? Или
их задержал всего лишь какой-нибудь пустяк вроде прокола? В семь часов я был
на  грани отчаяния. И ничего  нельзя предпринять!  Мы  с Джо  не отходили от
окна, но грузовики как сквозь землю провалились. Наконец в четверть восьмого
первая запыленная машина затормозила перед  нашим домом. Все обитатели дома,
прослышавшие о скором  прибытии  животных, нетерпеливо  ждали  на  балконах,
чтобы посмотреть на наш  улов. И по  мере того как грузовики один за  другим
въезжали во двор, глаза зрителей становились все шире от изумления.
     Мы   выгрузили  всю  "говядину",   и  я  убедился,  к  своему  великому
облегчению,  что  никто  не  пострадал  от  перевозки,  разве  что  у  Герды
настроение  хуже  обычного.  Расставив  клетки  в  гаражах,   мы  немедленно
принялись за уборку  и кормление - ведь мне еще надо было  успеть к прибытию
"Аккры", чтобы встретить Джеки.
     Джо подбросил меня  на пристань. В руках у меня была картонная коробка,
а в ней на мягкой постельке  из ваты лежал крохотный  бельчонок, у  которого
только-только  открылись  глаза.  Один  охотник  принес его нам  буквально в
последнюю  минуту.  Эти  бельчата  -  очаровательнейшие  существа  на свете.
Зеленовато-золотистое  тельце,  на каждом  боку - продольная  белая  полоса,
аккуратные ушки, большущий пушистый хвост - черный снаружи и красный внутри.
Я знал, что Джеки обожает белок, к тому же у меня не  было другого  подарка.
Правда,  я  не  догадался запастись пропуском,  и в  порту  не  обошлось без
осложнений, но  в конце  концов  ворота открылись,  и я увидел  на  пристани
возмущенную Джеки.
     - Где ты пропадаешь? - приветствовала меня любящая супруга.
     - Не так-то просто пробиться на эту чертову пристань,- ответил я.
     Джеки подошла поцеловать меня, и я поспешил предупредить:
     - Обнимай поосторожнее, у меня ребро сломано.
     - Чем ты тут  занимался,  черт возьми? - воинственно вопросила  она.- У
врача был? Тебе перебинтовали грудь?
     Надо было срочно отвлечь ее внимание от моей персоны.
     <i>-</i> Нет, не был. Я только что приехал... Вот... подарок тебе.
     Джеки крайне подозрительно приняла коробку.
     - Что это? - Она посмотрела на меня.
     - Да подарок же. Открывай... не бойся.
     Джеки открыла коробку и мгновенно забыла обо  всем на свете,  включая и
мое ребро. На крохотное создание, которое лежало на ее ладони, излился поток
ласковых слов.
     - Пошли,- скомандовал я.- Поедем на квартиру.
     - Какая прелесть! Когда ты его получил?
     - Буквально за пять минут до отъезда. Нарочно взял его, чтобы доставить
тебе удовольствие.
     - Очаровательный малыш. Ты покормил его?
     - Да-да, покормил,  все  в  порядке.  Можешь  сменить  ему пеленки, как
только приедем  на квартиру. А сейчас  надо поторапливаться,  нас  ждет куча
работы.
     - Ладно,- согласилась она.
     - Да, кстати, познакомься - Джо Шарп. Мой друг.
     - Добрый день, Джо,- сказала Джеки.
     - Привет,- отозвался он.
     Бурные  приветствия  супругов  после  четырехмесячной разлуки  на  этом
закончились, мы поспешили к "лендроверу" и поехали на квартиру.
     Как только Джеки отнесла в спальню своего бельчонка, она  обратилась ко
мне:
     - Где телефонная книга?
     - Зачем тебе телефонная книга?
     - Мне надо позвонить врачу насчет твоего ребра.
     - Не глупи, врачу тут делать нечего.
     - Ну, вот что,- сказала она.- Или покажешься  врачу,  или я отказываюсь
что-либо делать.
     - Ладно,- нехотя уступил я.- Я поднимусь в квартиру над нами, там живет
один молодой человек по имени Иэн, он, наверное, знает, как найти врача.
     Я сходил к Иэну,  получил нужные сведения и вернулся  в  свою квартиру.
Джеки  живо  дозвонилась  до  врача  и  объяснила, в чем дело.  Тот  любезно
согласился приехать.
     Приступив к осмотру, врач сразу обратил внимание на огромный синяк ниже
пояса и  заявил,  что у  меня, вероятно,  треснул  копчик.  Потом ткнул меня
пальцем в бок так, что я с диким воплем подскочил метра на три вверх.
     - Все ясно,- сказал он.- Два ребра сломаны.
     С этими словами  он туго  перебинтовал  мне грудь, так  что  я едва мог
дышать.
     - Вам нельзя нагибаться, нельзя поднимать тяжести и вообще напрягаться.
Да-да, пока ничего нельзя. Но к тому времени, когда  вы вернетесь  в Англию,
кости должны срастись. Я выпишу вам болеутоляющие таблетки.
     Таблетки  помогли, мне сразу стало  легче, но ходить с тугой повязкой в
африканскую жару было невыносимо, и в конце концов пришлось ее снять.
     -  Да,  на  пароходе  от  тебя  будет  мало  проку,- заключила  Джеки.-
Нагибаться нельзя, тяжести поднимать нельзя... К тому  же вы с Джоном будете
заняты съемками, значит, весь уход за животными ляжет на меня.
     - Ничего, как-нибудь справимся.
     - Нет, это неразумно,- возразила она.- Что, если вызвать Энн?
     Как я уже говорил, Энн, моя секретарша, только что сопровождала Джеки в
Аргентину и обратно в Англию.
     - Думаешь, она успеет? "Аккра" вот-вот прибудет.
     - Пошлем телеграмму сегодня, пусть постарается поспеть на самолет.
     Мы отправили телеграмму и вскоре  же получили ответ: билет  на  самолет
куплен. А через два дня явилась и сама Энн, бойкая деловитая блондинка. Наша
коллекция  привела  ее  в  восторг.  Энн  очень  любила  животных  и  охотно
согласилась помогать с кормлением и уходом во время плавания. Я  обратил  ее
внимание на гверец.
     -  Они любят,  чтобы с ними нянчились.- объяснил я.- А на пароходе нам,
ей-богу,  будет не до этого. И еще не  известно,  как они отнесутся к  новой
диете. В общем, мне бы хотелось поручить тебе наших колобусов. Можешь больше
ничего не  делать, только  заставь  этих  чертей  есть, чтобы мы  довезли их
живыми.
     -  Попробую,- обещала она.- Хотя, судя  по тому, что вы  говорите,  это
будет нелегко.
     -  Вот  именно,- подтвердил я.- Легко не будет. Разве  что у  них вдруг
проявится страсть к капусте или еще чему-нибудь. Словом, поживем - увидим.
     Вскоре после прибытия Энн  нашу  коллекцию пополнил еще один экземпляр,
очаровательнейшее существо. Под  вечер,  когда мы решили  пропустить рюмочку
перед обедом, зазвонил телефон. Джеки взяла трубку.
     - Это Эмброуз,- сказала она мне.- Говорит, раздобыл для тебя свинью.
     Звонил Эмброуз Джендер, майор войск Сьерра-Леоне.  Я познакомился с ним
еще до отъезда в Кенему, мне его представили главным  образом потому, что он
выступал  по местному телевидению  с показом животных юным зрителям, которые
знали его как "дядюшку Эмброуза". Я взял трубку.
     - Добрый день, Эмброуз.
     -Привет,  Джерри!  -услышал я  звучный низкий голос.- У  меня  для тебя
свинья. Очень милая свинка. Ее зовут Цветок.
     - А что это за свинья?
     - Точно  сказать не берусь,  но, кажется, это то, что  у вас называется
речной свиньей.
     - Бог мой! Это замечательно!
     Речные,  или  кистеухие,  свиньи  - мои  любимцы. Тело  взрослой  особи
покрыто ярко-рыжей щетиной, хвост длинный, на ушах - белые кисточки.
     - Ты можешь за ней приехать? - спросил Эмброуз.
     - Конечно. А где ты сейчас?
     -  Я  собираюсь на телевидение, у  меня  передача.  Может,  приедешь на
студию, посмотришь мою программу, а потом заберешь свинью?
     - Отлично. А что у тебя сегодня в программе?
     - Да опять ищейки. Прошлый  раз они  так понравились, что нас  засыпали
письмами с просьбой повторить передачу. Но теперь я не дам себя укусить.
     Во время первой передачи Эмброуз обернул руку тряпкой, чтобы  показать,
как ищейка хватает преступника. А собака так в него вцепилась, что прокусила
тряпку насквозь.
     - Ясно. В котором часу нам быть на студии?
     - Примерно через полчаса,- сказал Эмброуз.
     - Ладно. Жди.
     Мы живо пообедали и  поехали на  телевидение. Студия была небольшая, но
хорошо оборудованная. Нас поразило, что широкие двери не запирались на время
передачи,  и в дальнем  конце зала стояли кресла, так что любой прохожий мог
при желании запросто войти и посмотреть, как делается программа. Крис был до
глубины души потрясен такой расхлябанностью.
     - У нас на Би-би-си такие вещи совершенно невозможны,- заметил он.
     -  Так  ведь  здесь  не  Би-би-си,-  ответил  Эмброуз,-  а  телевидение
Сьерра-Леоне.
     Эмброуз был невысокого роста,  очень симпатичный, в его  огромных живых
глазах   всегда   светилась   юмористическая   искорка.  Он   отрастил  себе
великолепные, завивающиеся на концах  черные усы - видно, сказывались  годы,
проведенные в военном училище в Сэндхерсте.
     - Сейчас начнется моя программа,-  сообщил он.- Вы можете подождать?  А
потом я отдам тебе свинку.
     - Конечно,<b>-</b> ответил я.- Я с удовольствием посмотрю на твоих ищеек.
     Дело в  том, что в Фритауне участились грабежи, и  отчаявшаяся полиция,
чтобы нагнать страху  на преступников, закупила трех  ищеек.  Они  и  впрямь
выглядели устрашающе.  Три пса  с проводниками выстроились в  ряд под лучами
юпитеров, разинув пасти от жары. Эмброуз занял свое место перед камерами.
     - Добрый вечер, дети,- начал он.- Вот вы и опять встретились с дядюшкой
Эмброузом.  Понимаете,  нам  прислали  столько писем  с  просьбой  повторить
передачу  про  ищеек, что я решил сегодня  показать  их  еще раз. Сначала вы
увидите, какие они послушные. Куда проводник пойдет - туда и собака.
     Проводники,  сопровождаемые  по  пятам  ищейками, важно  обошли  вокруг
камеры и вернулись на место.
     -  А  теперь,- рассказывал  Эмброуз,- чтобы  показать  вам,  какие  это
послушные  собаки, проводники  прикажут  им сидеть, а  сами пройдут в другой
конец студии, и вы увидите, как ищейки выполняют команду.
     Проводники скомандовали "сидеть", собаки  сели  в ряд,  высунув  языки,
проводники отошли в другой конец студии.
     - Видите? - На лице Эмброуза сияла счастливая улыбка.-  Вот  этого  пса
зовут Питер, ему пять лет. А это Томас, ему четыре года...
     Тут третья  ищейка, которой осточертела  вся эта затея, встала и  пошла
прочь, подальше от жарких ламп.
     - А это,- как ни в чем  не бывало продолжал Эмброуз, указывая пальцем в
ту сторону, куда удалилась ищейка,- это Жозефина, она сука.
     Грешен,  я  и не только я, все  мы поспешно заткнули себе  рты носовыми
платками,  чтобы  до  зрителей  не  дошел  наш  смех. Собаки  выполнили  еще
несколько команд, наконец Эмброуз попрощался со зрителями и подошел  к нам -
весь в поту, но сияющий.
     - Ну вот,- сказал он,- а теперь получай Цветок.
     Он прошел  в  угол студии  и вернулся  оттуда  с маленьким ящиком. Я-то
рассчитывал увидеть  большую клетку...  Эмброуз открыл  дверцу, и  из  ящика
выбрался  очаровательнейший  поросеночек. Шоколадно-коричневая  щетина  была
расписана вдоль  ярко-желтыми полосами, которые придавали поросенку сходство
с косматой осой  невиданных размеров. Восхитительный пятачок, живые, веселые
глазки, длинные  болтающиеся  уши и длинный болтающийся хвост. Попискивая  и
похрюкивая от удовольствия, поросенок жадно обнюхал наши ноги, проверяя, нет
ли в отворотах брюк чего-нибудь вкусненького. Все мы тут же влюбились  в это
существо и с триумфом повезли его к себе на квартиру. На другой день местный
плотник смастерил по моему заказу добротную клетку для Цветка.
     Близилось время  отъезда  в  Англию,  и  я  начал беспокоиться, как  мы
доставим наш зверинец из жилого комплекса "Алмазной корпорации" на пристань.
Навел  справки в  Фритауне;  выяснилось, что грузовики  найти  очень трудно.
Как-то вечером нас  навестил  Эмброуз,  и я  спросил  его,  не  знает ли  он
какую-нибудь фирму, которая могла бы предоставить нам на несколько часов три
грузовика.
     - А для чего тебе грузовики? - поинтересовался он.
     - Надо отвезти животных в порт. Не на руках же их нести.
     - А войска на что, дорогой друг?
     - Как это понимать - войска?
     - Ну да, войска. Я пришлю тебе  три  армейских грузовика, везите  своих
зверей на здоровье.
     - Прости, Эмброуз, но разве так можно? Чтобы армейские грузовики возили
в порт зверей!
     - Почему же нельзя? Я майор, войска подчинены мне.  Ничего страшного не
случится. Когда подать грузовики?
     - Но ты уверен, что это не против устава? Мне вовсе не улыбается, чтобы
тебя судил военный трибунал!
     - Не беспокойся, Джерри,-  заверил он меня.- Не беспокойся, все будет в
порядке. Только скажи, к какому часу подать машины.
     Мы  условились  о часе.  И в  самом деле, в назначенный день  к  жилому
комплексу "Алмазной  корпорации"  подкатили армейские  грузовики и водители,
выстроившись в шеренгу, лихо откозыряли нам. Внушительное зрелище.
     Мы  осторожно погрузили животных и направились в порт. В огромных сетях
клетки были  подняты на борт  и  опущены в трюм,  где их  расставили по моим
указаниям. Матросы и старший  помощник старались изо всех сил, тем  не менее
погрузка продолжалась чуть не целый час, а солнце нещадно палило, так что им
пришлось несладко. Сам я из-за сломанных ребер мог только стоять и смотреть,
как работают другие.
     Но вот последняя клетка стала на место, и мы поднялись на палубу, чтобы
глотнуть   пива.  Тем  временем  пароход  медленно  отошел  от  стенки,  над
лоснящимися вол нами загремели  исторгаемые  корабельным  радио  звуки гимна
"Правь, Британия!", и вот уже вскоре Фритаун превратился в мерцающее облачко
вдали.
     Прежде  всего  мы  с Долговязым  Джоном  отправились  на  переговоры  с
баталером. Когда везешь на пароходе зверей,  важнее человека  нет,  ведь  от
него  зависит,  сварить  ли  тебе  рис  и  крутые  яйца, и  он  же  заведует
холодильником, где хранятся все  твои драгоценные  продукты. Я шел к нему не
без  тревоги  в душе,  так как еще не успел выяснить, взяли  они в Англии на
борт заказанную мной  провизию или нет. К счастью, все было погружено: пучки
моркови, ящики с превосходной капустой, яблоки,  груши  и  прочие лакомства,
которыми я надеялся соблазнить  гверец. Я  сообщил баталеру,  сколько и чего
нам приблизительно  понадобится  на день, но предупредил, что морской воздух
благотворно влияет на  аппетит  животных,  поэтому  не исключено, что в пути
норму придется увеличить. Он был  очень любезен и  заверил, что мы  можем на
него положиться.
     Немало  времени у  нас отнимали киносъемки, ведь, когда мы с Долговязым
Джоном  шли в Сьерра-Леоне, на "Аккре" не было оператора, и теперь надо было
снять эпизоды, рассказывающие о нашем плавании в оба конца. Мы снимали также
повседневный уход за животными в трюме. Здесь было  к чему руки приложить  и
нам  с  Долговязым  Джоном, но, так  как  мы превратились  в кинооператоров,
большая часть этой работы  легла на плечи Энн и Джеки. К тому же злополучные
ребра ограничивали мои возможности. Правда, я мог кормить леопардов, которые
с  невероятной  жадностью  пожирали цыплят и кроликов. Я мог  также готовить
корм для других животных. И конечно, я помогал кормить Цветка.
     Впрочем, эта процедура напоминала не столько кормление, сколько схватку
борцов на ковре.  Ставить  корм  в клетку было бесполезно,  поросенок тотчас
опрокидывал миску с молоком и фруктами, и получалась такая грязь,  что потом
сто  лет не  отмоешь.  Поэтому для  кормления мы  два  раза в день выпускали
Цветка из клетки. На большой противень клали гору лакомых плодов и овощей  и
подливали молока. Стоило присесть с этим блюдом около клетки и поставить его
на палубу, как поросенок начинал отчаянно визжать и биться о дверь пятачком.
Дальше  наступало  самое  трудное. Надо  было открыть дверцу  и  постараться
схватить поросенка, иначе, бросаясь на противень,  Цветок мог  не рассчитать
свои  движения  и перевернуть  его; это случалось  не раз.  Итак,  отворяешь
дверцу и норовишь поймать поросенка за длинное ухо. И держишь как проклятый,
потому  что  Цветок  выскакивает  из  клетки пулей. Затем  осторожно  ведешь
поросенка  к противню, он становится прямо на него своими короткими ножками,
растопырив копыта, зарывается носом в корм и чавкает, упоенно Хрюкая, а то и
взвизгивая от радости.
     Вот  уже последняя  капля  молока  вылизана, последний  кусочек  овощей
съеден, но Цветок твердо убежден, что есть смысл поискать еще чего-нибудь. И
если вы не помешаете поросенку, начнутся скачки вокруг остальных клеток.
     Чаще всего  Цветок устремляется к обезьянам, но  как-то раз его понесло
прямо  к клетке леопардов, хорошо, что  в  последнюю минуту мне  удалось его
перехватить. Просвет  внизу, через  который выгребают мусор, вполне позволял
леопардам  просунуть наружу лапу,  так  что тут  и пришел  бы  конец  нашему
Цветку. Герда и Локаи ворчали и  дергали когтями сетку, пытаясь добраться до
поросенка, а он хоть бы что, только возмущенно визжал, скалил свои крохотные
клыки  и отчаянно рвался  у меня из рук, чтобы схватиться  с леопардами.  Ни
капли страха, а ведь они были раз в двадцать больше Цветка!
     Энн, как я и просил ее, все силы отдавала колобусам. Я не ошибся, когда
говорил,  что они  не дадут  ей  сидеть  сложа руки. Мало приучить обезьян к
незнакомой  пище,  надо было  еще  привить им  новые навыки.  У гверецы  нет
большого пальца, на воле она передвигается так стремительно, совершает такие
огромные  прыжки,  что  он  был  бы  только  помехой,  вот и остался от него
маленький бугорок. Но из-за этого обезьяне трудно поднять что-нибудь с пола,
ведь  она может только  загребать  ладонью, как человек,  когда он  собирает
крошки со стола. Представьте себе, что вы кормитесь на макушке дерева метрах
в пятидесяти над землей. Взяли ртом листья или еще что-нибудь, потом бросили
и спокойно перебрались на другую ветку. В клетке так не получится. В базовом
лагере и в  Фритауне,  где мы кормили колобусов  листьями,  задача  решалась
сравнительно  просто: просунул сверху в клетку зеленую ветку, и пусть едят и
бросают на  здоровье; с  полу они ничего не  подбирали. На пароходе  зеленых
веток  не было,  заменой листьев могла служить только  капуста, а она  им не
очень-то нравилась.  Впрочем,  им не очень-то  нравился  и весь прочий корм,
который мы припасли,- морковь, груши, яблоки, виноград.
     И развернулся поединок. С одной стороны, твердое намерение Энн не  дать
обезьянам  умереть.  С  другой  стороны,  упрямое   нежелание  обезьян  есть
предлагаемую им пищу. Часами она просиживала  на  корточках  перед клетками,
терпеливо обучая обезьян, как поднимать  с пола вещи, и добиваясь, чтобы они
хоть попробовали виноград или кусок моркови. А  то ведь, даже если и возьмут
в руки,- понюхают и с отвращением отбросят, так и не отведав.
     Самым крупным среди наших гверец был самец лет тринадцати-четырнадцати,
который всех ненавидел,  а особенно Энн; за  женоненавистничество он получил
от  нас нелестное  прозвище. Все плавание  между  ним и Энн шло ожесточенное
сражение:  кто  кого  переупрямит.  Когда  ему  ставили миску с  едой, он ее
опрокидывал  и, чтобы подчеркнуть  свое отвращение к  такому  корму и к Энн,
ерзал  по  опилкам взад-вперед, так что получалось мерзопакостное месиво  из
опилок и фруктов.
     Надо было изыскивать другой способ.  Старый самец возненавидел Энн так,
словно эта ненависть составляла смысл его жизни. Тем не  менее  она садилась
на корточках перед его клеткой и протягивала  на  ладони какой-нибудь  корм.
Широкая ячея позволяла обезьянам просунуть руку наружу, поэтому самец прыгал
к сетке,  яростно бодал ее и выбрасывал  вперед руку, норовя схватить пальцы
Энн, подтянуть их  поближе и  хорошенько укусить. Понятно,  корм летел через
весь трюм.  В один прекрасный день после ряда неудачных  попыток  Энн решила
предложить ему для  разнообразия кокосовый  орех.  Белое  ядро  ореха  лучше
выделялось на ладони, к тому же все остальное он уже решительно отверг.
     То ли это было чистое совпадение, то ли еще что, но на сей раз, пытаясь
схватить руку Энн, самец  вместо этого схватил орех. И, прежде  чем швырнуть
его  на  пол,  понюхал. С невероятным терпением  Энн  час за часом повторяла
процедуру и  взяла-таки женоненавистника  измором.  Он все  еще при виде  ее
бодал проволоку, но  затем вместо  ладони  хватал opex,  обнюхивал и  съедал
кусочек. И  вот уже он  гораздо учтивее берет угощение!  Было  очевидно, что
найден корм, который пришелся ему по вкусу. Постепенно он, а за ним и Другие
гверецы  научились брать пищу  из поставленной на пол миски и  с каждым днем
ели  чуть  больше.   Мы   воспрянули  духом.  Правда,   обезьяны  оставались
малоежками,  но  хоть перестали  отвергать  виноград,  морковь и  яблоки,  а
главное -  начали  пить  витаминизированное молоко, так  что можно  было  не
опасаться за их жизнь.
     Но  и теперь кормить  их было  поистине  геркулесовым трудом,  и только
поразительное  терпение Энн позволяло ей справляться  с порученным делом. На
наше  счастье,  держалась  хорошая  погода,  ведь,  начнись  сильная  качка,
гверецам  вряд  ли  удалось  бы  избежать  морской  болезни,   а  тогда,  не
сомневаюсь, мы остались бы без колобусов. Пользуясь тем, что "Аккра" зашла в
Лас-Пальмас, мы поспешили на местный базар и  накупили всяких даров природы,
способных, как нам казалось, привлечь гверец, в том числе таких, которых они
еще  не видели: шпинат,  землянику,  вишни.  Торжествующие, доставили  мы на
пароход добытые овощи  и фрукты и приступили к испытаниям. Надо ли говорить,
что гверецы воротили  нос от дорогостоящих вишен  и земляники (правда, потом
они все-таки снизошли к вишням).  Шпинат попробовали, но тоже не оценили.  У
нас еще была в запасе какая-то  зелень вроде  фасоли. Энн в последнюю минуту
обнаружила ее на базаре, и на всякий случай мы взяли немного.  И вот. поди ж
ты, гверецы так  набросились на стручки, что,  знать бы заранее, мы бы целый
мешок припасли.
     Наконец мы прибыли  в Ливерпуль.  К  моей великой радости, день выдался
солнечный,  жаркий.  Я говорил себе,  что  скоро  всем мучениям  конец, ведь
осталось  только отвезти  нашу  коллекцию  в аэропорт  и  лететь  на Джерси.
Вечером  животные  уже будут  благополучно  размещены в  зоопарке, а  там им
обеспечен самый тщательный уход и нежная любовь сотрудников.
     Пароход  медленно  подошел  к   стенке.  Тем  временем  мы  лихорадочно
трудились в трюме, обивая клетки брезентом и легкими одеялами.  Я всегда так
делаю -  не столько  для защиты животных,  сколько  для  того, чтобы люди не
тыкали пальцами в клетки с риском быть укушенными. И зверей только напугают.
К  тому же в  темной  клетке  животные спокойнее переносят  всякую тряску  и
болтанку.
     Снова  огромные  сети  вознесли  клетки  над бортом,  потом опустили на
пристань,  где  стояли  наготове  грузовики.  чтобы везти нас в аэропорт,  к
зафрахтованному самолету. Мы аккуратно расставили  клетки в кузовах машин, и
я облегченно вздохнул. Еще несколько  часов - и  мы будем дома, на Джерси...
Тут ко  мне  подошел  маленький  человечек  и осведомился,  не я  ли  мистер
Даррелл. Я кивнул. радостно улыбаясь,
     - Видите ли, сэр,- сказал он,- я по поводу ваших леопардов,
     У меня сердце оборвалось.
     - Что с ними? - спросил я.
     - Видите ли, сэр, у вас нет разрешения на ввоз.
     -  Как же так,- возразил я.-  Мы обращались  в министерство,  там  дали
разрешение  и  сказали,  что,  поскольку  леопарды  из  Ливерпуля  сразу  же
проследуют на Джерси, их не надо подвергать карантину в Англии.
     - Видите ли, сэр, я не получал никаких бумаг на этот счет.
     - Господи... Но ведь достаточно позвонить в зоопарк. .
     - Ничего не знаю, сэр. Без документов я не могу их пропустить.
     Я постарался взять себя  в  руки.  За мою жизнь мне  не раз  доводилось
нарываться  на бюрократические крючки, и  я  знал, что лучше не  давать воли
своим чувствам.
     - Хорошо, я позвоню в зоопарк.
     - Пожалуйста, сэр. Только боюсь, вам придется оплачивать разговор.
     - С удовольствием,- процедил я сквозь зубы.
     Мы прошли в мрачный закуток, служивший ему  кабинетом, и я соединился с
Кэт.
     Где, черт возьми, разрешение на леопардов? Кэт сообщила, что бумаги сию
минуту  прибыли  в  зоопарк.  Озадаченная   этим,  она  сразу   позвонила  в
министерство, хотя не сомневалась, что один экземпляр направлен в Ливерпуль.
Нет, любезно  ответили ей в министерстве, никаких экземпляров в Ливерпуль не
направляли,  потому  что  все  документы принято  посылать лицу,  ожидающему
леопардов и прочих животных.
     У меня вырвался стон.
     - Ладно, Кэт,- сказал я.- Я сам позвоню в министерство.
     Она продиктовала  мне  номер телефона,  и я  связался с соответствующим
отделом. Чиновник выразил свое сожаление, но  добавил, что отдел не совершил
никакой ошибки, направив документы туда, куда должны прибыть леопарды.
     -  Ну хорошо, можно попросить вас поговорить с джентльменом, которому я
сейчас передам трубку? Он не разрешает мне везти леопардов на Джерси, потому
что не  получил  нужных  документов... Вы  не могли бы  подтвердить ему, что
разрешение оформлено?
     Я  передал  трубку  моему  мучителю.  Он  что-то  бормотал  и  всячески
кочевряжился, но все  же чиновник из министерства убедил его, что разрешение
на  леопардов есть. С кислой физиономией положил он  трубку, я  испортил ему
все удовольствие...
     - Мне можно идти? - мягко осведомился я.
     - Да, пожалуй,- пробурчал он.
     И мы поехали в аэропорт. Однако из-за  бюрократа мы потеряли целый час,
пришлось звонить и предупреждать, чтобы нас подождали.
     В аэропорту  животных погрузили на самолет, затем  мы сами расселись по
местам и застегнули  пояса. Взревели моторы, самолет  задрожал и тронулся  с
места. Но вдруг остановился. Возвратился на место, снова прибавил оборотов и
рванулся  вперед,  и  снова остановился.  Вернулся  на  исходную  позицию  и
заглушил моторы. Пилот подошел ко мне с виноватым видом.
     - Боюсь, сэр, у нас неисправность.- сказал он.- Мы не можем взлететь.
     - Сколько времени уйдет на починку? - спросил я.
     - Боюсь, сэр, это трудно сказать.
     - А можно оставить животных в самолете на это время?
     - Можно оставить, сэр, а можно перенести в ангар, если хотите.
     - Пожалуй,  лучше в ангар,- сказал я.- Потому что некоторых из них пора
кормить.
     Мы вытащили клетки  из самолета и отнесли в  пустующий ангар. Шли часы,
мы  покормили наших  подопечных,  дали  им  молока.  Наконец ко мне  подошел
представитель авиакомпании и сообщил, что механики ищут неисправность и, как
только  самолет  будет готов,  мне  дадут  знать. Я  позвонил  в  зоопарк  и
предупредил Кэт, что мы  задерживаемся. Два часа  дня,