т? Здание  повреждено  в  ходе  обстрела?  Да.  Ввиду
превосходства  противника, их  до  двадцати  стволов  было  по  огню,  ясно,
удержать пункт не представилось возможным. Есть опасность уничтожения хрени,
которую мы должны беречь как зеницу ока. Я принял решение отступить на новый
рубеж, гребанный ящик  мы сберегли.  А выбирают пусть  хоть у нас на  блоке,
поставим мусорную урну, и кидай туда свои бюллетни!..
     Накопившись  снова у малого выхода,  при тонком луче фонарика раскидали
хлам и  приготовились  к броску. Ящик в  мешке  был поручен  отделенному  за
физическую силу и промедление с дверьми, наряд пер рюкзаки с  добром и торбы
спальников. Гранаты Чайкин  раздал, целые патронные ящики сложили в коридоре
первого этажа, куда он отбежал напоследок, объявив секундную готовность.
     -- Давай! - заорал, вернувшись, и толкнул первого бойца в дверь.
     Один за  другим  вылетели из  здания  без стрельбы, пригибаясь.  Чайкин
жестко гнал:
     -- Скорей, коровы, рванет сейчас!
     Задержавшись, он бросил две  "лимонки"  в окно, переждал ничком взрыв и
кинулся  вслед за парнями. Когда они достигли ближних домов, сзади грохнуло,
внутри школы полыхнул огонь.
     -- "Астрахань", "Астрахань", - поднес Чайкин рацию ко рту, - нас сильно
жмут, передай - пусть сыпанут в "букварь", а мы попытаемся уйти на "Флажок".
"Кузнечикам" сообщи, чтоб встретили нормально. Как понял, прием?
     --  Понял, понял,  - гудел Балинюк  сквозь треск  эфира.  - Организуем,
берегитесь там!
     -- Без тебя не знаю... - Чайкин сунул рацию  в кармашек у плеча.  - Ну,
полный ход, сейчас веселье начнется!
     Вскоре действительно раздался первый душераздирающий вой, и за спиной в
опасной  близости шлепнулась  мина. Пришлось  даже залечь,  но Чайкин быстро
поднял хлопцев:
     -- Бежим,  снайперы  хреновы  издырявят в дуршлаг,  а  нам как раз  под
музыку смыться!..
     Администрация находилась  в центре, несколькими  кварталами  дальше  по
прямой, точнее наискось. Выписывая  петли по кривым улицам, шли около сорока
минут.  Откуда-то  постреливали, в районе  совета трещало  кучнее. Поскольку
оборона в любом  случае бывает круговой,  на  подходе Чайкин пустил  зеленую
ракету, семафорить по правилам сперва  красной "прекратить огонь" не имелось
запаса. Да и  кто в  бою смотрит на  сигналы, почему дальше  прибег к самому
верному способу:
     --  Эй,   братва!  Мы   "астраханские"   со   школы,  вас  должны  были
предупредить. Я сейчас выйду один, не завалите!
     Почти в  рост он перебежал открытое  пространство до мешков с  песком и
свалился за них.
     -- Здорорво! Ну, теперь встречайте моих - пацаны, сюда!
     Цепочкой  бойцы перебрались в укрытие и сбросили поклажу. Наконец можно
было отдохнуть, настоящий бой у всех, кроме Чайкина и двух бойцов, прошедших
за период срочной в ВВ "точки", случился впервые.
     У  солдат  дела  оказались  хуже,  даром что  стояли  целым взводом  из
шестнадцати человек, по углам здания были сложены укрепления, а у кирпичного
гаража  для  неизменной  председательской  "Волги" прятался БТР  с АГСом  на
хребте. Разведав или  верно  оценив силу,  "духи"  не  сунулись  прямо, били
издалека, гранатометным попаданием накрыли одно  гнездо, убив контрактника и
здорово ранив призывного.  Лейтенант запрашивал  помощь, чтобы спасти парня,
ему приказывали то ждать, то самостоятельно вывозить  с рассветом. Путаясь в
указаниях, он приказал готовить бэтэр,  но мотор пока  не запускать. Раненый
скорчился в беспамятстве  у  стены, уколотый промедолом,  чуть дальше  лежал
прикрытый брезентом  труп. К военным  местные относились хуже, внутрь здания
не пустили, сорвать дверь те не решились - армейская дисциплина  строже, это
пьяный  милицейский наряд мог заявить на  посту ханкалинскому начальству: да
мы сейчас сложим автоматы, и гребитесь вы все...
     С  подразделениями   Минобороны  вояки   связи  не  имели,  собственные
минометчики  стояли далеко и без команды сверху не открыли бы огонь по селу.
Правда,  федералы по собственному почину начали обработку  ближних высот, но
партизан при этом явно  затронули мало. Коллегам  хватило  собственной  мощи
отразить  нападение, старым добрым  методом в ответ на первые выстрелы АГС и
башенный  пулемет  ударили  в жилой  сектор, чтоб  назавтра  раз и  навсегда
заявить возмущенным представителям: "По нам стреляли, а ты откуда знаешь,  с
какой стороны  - участник? Делайте сами мир, и  все будет нормально!" Обычно
помогало.  Затем  переключились  на  неприятельские   вспышки,  отправив  по
приставной лестнице на чердак воина, который из торцевого лаза давал наводку
трассерами,  вслед  бил  ПКВТ и трехногий станковый агрегат. Чувствуя отпор,
чичи  перемещались  вокруг,  огрызаясь для  порядка, к  появлению чайкинской
группы  стрельба  окончательно  утихла.  Издалека  донесся гул двигателей  -
вэвэшная  колонна  из  бронетехники,  санитарной  машины   и  оборудованного
зенитной  установкой  грузовика  входила  в   село.  Ближние   предметы  уже
прорисовывались из воздуха, обретшего рассветную глубину.
     Убитого с  раненым положили  в  кузов, задетого  отрядовца  Чайкин тоже
уговорил ехать:
     --  Дурень,  я тебя  вытащу, ты хоть день  полежи,  чтоб завели историю
болезни.  Если не выбьешь  страховку потом, хоть нашивку получишь и  награда
практически обеспечена - ведь кровь пролил!
     Прочие бойцы оказались в норме, легкие  контузии и царапины, измазанная
порванная одежда да один из школьного наряда потерял каску. Пост  выставляли
с полной  экипировкой, и это был естественный  результат.  Бог  с ней, решил
Чайкин, под  такую ночь не одну "кастрюлю" можно списать. Пострадавший взвод
сменили новым  составом, уже  при двух  бэтэрах  и одной БМП,  обещали  даже
полевую кухню,  войскам светило  париться  до  упора,  пока  голосование  не
завершится. В случае неактивности избирателей его могли и продлить.
     Чайкина заботил  теперь  лишь  ящик.  К  счастью,  глава  администрации
примчался, как  только минул комендантский час, и начштаба твердо зажал его,
хотя тот и кивал  на школьного вождя. Как выяснилось, ответственности не нес
и  директор, ящик  принадлежал  избирательной  комиссии,  причем районной, а
местная вообще  еще  полностью не собралась.  Печать сохранилась, что Чайкин
полагал главным козырем, и все больше напирал:
     -- Я сейчас увезу ваш  дурацкий ящик, за который мы рисковали жизнью, и
обратно его получите только через коменданта района! А уж он вас всех любит,
сами  знаете, и выборы  окажутся сорваны -  по чьей вине? Если ты власть, то
принимай решение,  собирай  любую  комиссию,  только  скорей.  Здесь  бумаги
государственного значения, перед главой республики будешь навытяжку стоять!
     Председатель  наконец  сдался, открыл помещение и в присутствии пожилой
тетки  в  шерстяном  платке,  делопроизводителя  администрации, и  какого-то
мужика был составлен в двух экземплярах акт передачи. За отсутствием копирки
Чайкин  лично  написал  оба  от руки.  Замок цел,  сургуч  на месте, надо  ж
понимать  важность мероприятия,  без  демократических выборов  какая  мирная
жизнь, едва не трепал он уже  по  плечу  главу. Если не помогать друг другу,
куда придем? Давай пять, отец, все будет тип-топ!
     На   блок  подкинул  "Урал"   внутренних  войск,  ехавший  за  дровами.
Уведомленный обо всем по рации Балинюк с толпой свободных от службы встретил
объятьями, как героев:
     -- Переволновались за вас. Ну, молодцы!

     -------------------------------

     Как ни вымотался Чайкин, командир заставил первым делом писать рапорт.
     --  Все  по  пунктам -  когда было получено  сообщение о  нападении  на
выносной пост, как выдвигались, в каком составе и что дальше произошло.
     -- На хрена, пан  майор?  В  комендатуру докладывали  обо всем ночью, у
дежурного где-нибудь пометка есть, коли что.
     --  Ты  пиши, Михайла, пиши, под копию. Ее  я  как раз в комендатуру  и
свезу. Помяни слово, писать еще придется. Отрази, что  имелись раненые, были
окружены, запрашивалась  поддержка  артиллерии,  которая не могла эффективно
действовать в полном масштабе ввиду расположения  целей в населенном пункте.
И только тогда в критической  ситуации, чтобы избежать уничтожения  выборной
документации  либо захвата  ее врагом,  принял единственно верное  решение -
преодолев ожесточенное сопротивление противника, с боем  вырваться из кольца
и перенести  сейф к  зданию администрации, на  усиленную позицию федеральных
сил. Где  передали все главе самоуправления  с  надлежащим оформлением.  Акт
грамотно составил, хвалю. Да, с Годзиллы тоже рапорт.
     Чайкин  понимал начальника, в  царившей  бессмыслице часто  приходилось
доказывать  <i>правомерность</i>  открытия  огня не  с  пьяных глаз,  а  в ответ на
происки  моджахедов -  у  вас  нет жертв, а пострадали дома  мирных граждан.
Кроме того,  милицейский  опыт учил: что  бы  ни сделал - грамотно напиши, а
потом стой твердо, самые грозные разбиратели в конце концов запутаются и все
спустят  на  тормозах, когда  от  реального  происшествия  останутся  версии
участников  и  куча  бумажек.  Шум  стоит  первые  день-два,  затем  острота
теряется,   новые   казенные   хлопоты  с   текучкой   оттесняют   вчерашнюю
злободневность.  Не велика  беда  - школа, "духи"  ее  и рванули со  злости,
обнаружив, что  драгоценные бланки ушли, или снаряд  попал, да  мало ли что,
какое-то время она вовсе оставалась  бесхозной. Проголосуют макаки и в своей
управе... Балинюк подсказал содержание, словно читал мысли, в подробности не
лез, обнаруживая вновь стаж и  зрелость: ты не говорил, я не слышал, тебе же
легче  отбалтываться, если что. Майор вообще оказывался  мужик ничего, нашли
бы общий язык, если б не соперничество дома...
     В середине  дня  командир поднял  начштаба,  малость  дюбнувшего  перед
койкой и проспавшегося не до конца:
     -- Съезди в школу, подбери наше, что осталось. Глянь заодно, чего  там,
вырази  сочувствие  директору,  его позиция  тоже будет важна. Обещай - если
удастся, выпишем материалы, поможем чем-нибудь.
     Проклиная дурацкую войну и командировку, Чайкин с трудом встал и  начал
сгребаться.  Далась им эта  несчастная бурса, сколько всего  разрушено из-за
генералов  с  политиками  -  нет спроса, на  веку  сам  кое-что  взрывал,  с
жертвами, и ничего страшного, а  тут... УАЗ стоял наготове, взяв двух бойцов
и бывшего старшего поста, поехал в школу.
     Вид   открылся  и   впрямь  удручающий.  Здание  не  пострадало  так  в
предшествовавшие боевые  действия,  как за  минувшую  ночь. В асфальте перед
главным входом, где строились  когда-то линейки и  отмечались звонки, теперь
зияла приличная  воронка,  по фасаду и с торцов не  осталось  целых  стекол,
издырявленная  пленка, заменявшая  их,  висла клочьями.  Выщерблены  кирпича
отныне было не скрыть ремонтами, разве только штукатурить стены целиком, эти
мелкие  раны  остаются  самым долговечным напоминанием о  войне. Саму  школу
снаряды обошли,  за что Чайкин ругнул про себя минометчиков, понимая - и они
не боги, хотя славно было б списать все на других,  но  первый  этаж изнутри
облизало пламя, в длинном коридоре взрывами снесло несколько дверей, вышибло
оконные рамы, иссекло потолок и выщербило бетонный с крошкой пол.
     Пожилой директор в сетчатой шляпе, с потемневшим институтским ромбом на
лацкане вытертого  пиджака  бродил по школе, заглядывая в классы  и горестно
вздыхая. Второму этажу  тоже досталось, он сокрушенно качал головой - только
закончили  посильный  ремонт,  и  вот... Несколько учительниц  в  косынках и
хромой  тощий  мужичонка пытались что-то убрать с помощью учеников постарше,
ребятня  носилась  во  дворе.  Мальки  беззастенчиво  окружили  "козелок"  и
увязались за милиционерами, норовя потрогать оружие и выпиравшие из карманов
гранаты. По летнему времени поросль была свободна, не зная, как убить время,
радовалась всему.  На скупые пояснения директор  вяло  отвечал:  "Да, да", и
Чайкин  не  стал  вдаваться  в подробности. Патронные ящики, под  которые он
заложил  тол, разметало  на  части, собрав  оставшееся барахлишко  - чайник,
кастрюли,  миски, забытый  шуршун, которое  не  успели  растащить  уборщики,
делегация отбыла  без политесу. Дядьку с работниками было  отчасти жаль, они
искренне  сокрушались  напасти, но  вина  лежала в целом на  всех  -  нечего
вскармливать дудаевых с прочими шамилями.
     Умен оказался  командир,  не имевший  толком  юридической подготовки  и
работавший в органах сравнительно мало. Однако не зря он  столько лет служил
государству, изучил его механику и знал, как просто давится судьба, попавшая
случайно  под гигантские  колеса. Балинюк  тем  же  днем  успел  съездить  в
администрацию   и    составить   протокол    осмотра   злополучного   ящика,
подтверждавший  его  непорочную  целостность, затем  прибывшие  из райцентра
уполномоченные вскрыли  его и  пересчитали  пустые бланки, при виде  которых
майор крякнул: что  ж, нельзя было  их проштемпелевать заново  или  подвезти
позже?.. С присутствующих взял расписки об отсутствии претензий,  после чего
ящик  снова опечатали, хотели  было  пластилином  за  неимением  сургуча, но
командир настоял  использовать хотя бы свечку, закапав  все  углы и приложив
личную  печать.  Председатель  не  знал  уже,  как  избавиться от  проклятых
бюллетеней и настырного русского, но Балинюк предложил ему заезжать на пост,
литр-другой качественного  бензина для  хороших  людей  всегда  найдется,  и
расстались они почти друзьями.
     Затем он  посетил школу, сердечно пособолезновал директору, подарил три
стопки  тетрадей и  связку  карандашей,  осмотрел помещения и начальственный
кабинет.  Отметил  несоблюдение норм пожарной  безопасности,  от  случайного
трассера  и  даже  окурка   может   сгореть  все,  установил,  что   бумажки
действительно находились в переносном металлическом ящике, а не крепленном к
прочным  элементам конструкции сейфе с  надежным  замком,  как предусмотрено
законом  (директор  не  нашелся  даже  спросить,  каким). Вместо  специально
оборудованного помещения документация была оставлена на рабочем  месте главы
заведения, где нет решеток на окнах. Просто  в шкафу? Ну,  знаете...  А моим
людям в итоге пришлось рисковать жизнью, чтобы эти бланки  спасти. Придется,
видимо, обо всех нарушения доложить соответствующим инстанциям.
     -- Я причем? - слабо протестовал ошарашенный директор. -  Распорядились
голосовать здесь, всегда так было, привезли эти бюлльтень, что я могу? У нас
сейф на деньги нет, все украли,  когда зарплата бывает, деньги несу домой, а
этим выборам специальное помещение делать стану, что ли?
     От волнения он коверкал вначале чистую речь.
     --  Значит,  кому-то  выгодны наши трудности,  -  гнул  свое Балинюк, -
намеренно все подстроили, спровоцировав нападение боевиков. Поэтому давайте,
чтобы подстраховаться,  составим акт о  том, что  документацию разместили  в
необорудованном  здании,  с вопиющими  нарушениями  правил,  не  организовав
должным образом охраны и обороны, вследствие чего пострадали мой боец и ваша
школа. По экземпляру каждому.
     Взвинченный директор уже сам  рад был иметь  какие-то  бумаги, зная  их
силу в казенном аппарате, и Балинюк скоренько набросал текст на  собственных
белых  листах.  Упросив  заверить  росчерки  печатью,  дружелюбно  пригласил
заглядывать, пожал руку и отбыл.
     По  дороге он завернул  на  газовый участок,  где имелся единственный в
селе ксерокс, и за банку тушенки откатал копии всех бумаг. Затем с  чувством
выполненного долга наконец отправился по собственным делам.
     Труды  его отнюдь  не  пропали.  Спустя день после  выборов  из  района
прикатила  на  гражданских авто куча местных чинов  под  охраной собственных
милиционеров.  Чехи,  стоило  им  заполучить кроху  власти,  не  говоря  уже
автомат,  становились  заносчивы, неприступны и грубы,  точно  враз менялась
сущность.  С  разными  "союзниками",  вновь  укомплектовываемыми  нацкадрами
<i>силовыми</i> и прочими службами была одна  неясность и множество заморок. Коллег
продолжали звать гантамировцами по рождению из формирований, участвовавших в
боях  за  Грозный  на российской стороне. Поначалу  ОМОН-спецназ  их  просто
разоружал, когда  проезжали  через посты,  затем велели не  трогать.  Сверху
взяли  курс  на  учреждение  туземной власти, и с  недавнего времени здешних
милиционеров  даже стали присылать  в  целях  усиления на блок. Обе  стороны
держались  скованно, общих  тем не нашлось, молодые  чеченцы плохо  говорили
по-русски,  старших  неудобно  было  о чем-то  спрашивать,  разговор  быстро
упирался в события последних лет. Когда они  попытались вмешаться  в досмотр
машин, пропустив кого-то - наши ребята едут, Чайкин вспылил:
     -- Уважаемые, ну его лезть сюда! Пообедайте с нами и валите к  себе без
обид по-хорошему, лады?
     Тормознув попутку,  чехи молча уехали и больше не появлялись.  Заявился
ли  теперь кто из опущенных тогда деятелей, бойцы не разобрали, но держались
прибывшие нагло. Горбоносый лысоватый пузан  в  камуфляже со "Стечкиным"  на
боку назвался помощником прокурора и без околичностей начал: решается вопрос
о возбуждении уголовного дела по факту  попытки  срыва общенародных выборов.
Направленный  для  охраны избирательного  участка  личный  состав, пользуясь
малозначительным либо сымитированным ими  же  обстрелом, умышленно взорвал и
поджог здание, причинив значительный ущерб интересам государства,  с  трудом
залечивающей  раны  республике  и   ее  системе   образования.  После   чего
милиционеры   самоуправно   изъяли   <i>бюллетни</i>,  передав   их  военнослужащим
федеральных сил,  оказывали давление  на членов  комиссии  и ряд должностных
лиц, вынуждая их  подписать  лишенные  какой-либо  законной  силы  бумаги об
отсутствии претензий. Все замешанные в  преступлении лица должны  проехать с
нами. Кто руководил нарядом в ту ночь?
     Во гад, как чешет, думали многие. Наверняка из прежних, где скороспелке
увостриться так,  чего ж тогда гнать волну, заставшие  нормальную жизнь  при
совке   обычно   проявляли  лояльность  к  центральной   власти.   Внутренне
напружинившись, Чайкин готов  был шагнуть вперед  - "ну,  я", однако Балинюк
сказал преспокойным голосом:
     -- Документы, пожалуйста.
     -- Чво?
     --  Предъявите документы,  уважаемый.  В противном случае мне не  с кем
говорить.
     Пыхнув,  крепыш  залез  в  карман  и вытащил  удостоверение на  толстой
цепочке с цветной  фотографией  внутри.  Распахнув  на  миг,  хотел  тут  же
спрятать, но Балинюк остановил его:
     -- Не-ет,  позвольте  ознакомиться. -  Вчитавшись,  он  достал книжку в
тисненном переплете и черкнул  туда ручкой с золотым пером. - Так-то  лучше,
господин  Шахбиев  Хаважи  Таусович. Можем  пройти в  штаб  все обсудить,  а
правомерность   действий   бойцов   и  командира,   самоотверженно  вынесших
избирательные  <i>бюл</i>...  <i>летени</i>   из-под  огня,   отражена  в  соответствующих
документах.
     --  Ваши отписки у меня  здесь, - прокурорский раскрыл кожаную папку  и
потряс ею, - кто такие Чайкин и... бывший старшим в школе?
     Фамилию отделенного Годзиелевский и дома выговаривали не все,  почерк у
него тоже был весьма корявый. Сам он стоял тут же в цветастых шортах-трусах,
отсвечивая бронзовыми плечами, лицо его заметно вытянулось,  а чесавшая пузо
рука замерла. Сунув пальцы за широкий ремень, командир ответствовал:
     -- Мои  бойцы действовали  законно и  <i>спасли</i> выборные документы,  никто
давления не оказывал, у меня имеются подлинники всех бумаг. Показания бывают
после возбуждения уголовного  дела,  что целому помпрокурора  надо бы знать.
Никто  никуда  не поедет, если требуются какие-то дополнительные объяснения,
могу пропустить за охраняемый периметр лично вас. Остальных попрошу покинуть
вверенную мне территорию и ближе трех метров к забору не подходить!
     -- Да ты, э... - шагнул к нему небритый урка из свиты лысого.
     -- Отряд, ко мне! - оглушительно гаркнул Балинюк.
     Кто откуда взялся,  стояли  округ по-домашнему, в тапочках и спортивных
штанах,  но через секунду на незваных гостей смотрело уже с десяток стволов.
От казармы бежал народ в отягченных боезапасом разгрузках, лязгая затворами,
наряд поста сунул дула внутрь базы поверх ограждений с мешками,  над  срубом
"кукушки" возник пулемет. Чеченец, бранясь по-своему, отступил.
     --  Вы  понимаете  свои  действия?  -   горбоносый  стал  багроветь.  -
Немедленно уберите оружие и предоставьте сюда тех, кто охранял избирательный
пункт, иначе будете арестованы и вы, и преступники, которых покрываешь!
     -- Слушай, помощник, - майор  тоже наливался краской, -  кто ты  такой,
чтоб  здесь командовать?  Давай катись  откуда прибыл,  иначе разоружу  твою
банду и сдам не в комендатуру, а сначала войсковикам, и дернется хоть один -
все тут ляжете!
     -- Ты ответишь за это,  - повысил голос толстый. - Не знаешь  просто, с
кем говоришь - сейчас придет твой руководитель, сам разоружишься ему!
     Он заклокотал что-то в рацию по-чеченски, затем на русском призвал:
     --  Один-три, зайди пожалуйста, проблеми у нас,  <i>бичить</i> начинают.  -  И
прибавил, оборотясь к строптивому командиру: -  Сейчас, я на  тебя посмотрю,
как ты у военного прокурор округа бледный стоять будешь!..
     Ситуация  повисла  на  волоске,  Балинюк  и  чех равно  кипели,  однако
понимая,  что любое движение  сторон и  даже  окрик  повлекут  стрельбу.  Из
прохода   между  ограждениями  появился  замначальника  временного   отдела,
известный всем по частым визитам. По-видимому, он приехал с чеченцами и ждал
в  машине  снаружи,  а  теперь  вынужден  был  объявиться.  Замнач  выглядел
смущенным, шел не торопясь, стараясь избежать взглядов. Сунув руку Балинюку,
нехотя поинтересовался:
     -- Что тут у вас?
     --  Да  вот, Абульхаир Галимзянович,  -  знавший начальство  поименно и
обычно  радушный с ним  командир отряда  был  суров, - явились  к нам, права
качают, обвинения какие-то возводят, да еще требуют бойцов им отдать. Дурака
нашли, что ли?
     --  Ну,  это... все надо по закону. Съездят,  это,  напишут  что надо и
вернутся, чего ты уж?
     Лицо  Балинюка  окончательно  закаменело.  С  ВОВДом  отношения  вообще
складывались  непросто, он и  был  вышестоящей  инстанцией, и не совсем, ибо
имелись более  прямые  - комендатура, группировка, мобильный отряд, которому
непосредственно  подчинялся  личный  состав определенных блоков. Кроме того,
комплектовавшие временный отдел татары заметно держали руку чехов и не очень
ладили  со  многими  отрядами  из  российских регионов. ВОВДы  в  полубоевых
условиях  заставляли  вести обычную милицейскую  работу, на подрыв машины  и
кражу овец выезжала одна  следственно-оперативная группа, созданный материал
уполномоченные лица обязаны были рассмотреть в те  же сроки,  что их коллеги
по  всей стране. С  местными  неизбежно  завязывались разные  связи, включая
коррупционно-покрывательские,   укреплявшиеся    в    силу   преемственности
контингента  временника. Кроме того,  ему  приходилось  взаимодействовать  с
национальными органами и структурами, создававшимися все активнее, достигать
обычного взаимопонимания между ветвями  власти. Все это ставило отделенцев в
сложное положение - работать бок о бок с кем-то не то, что отмаяться день на
посту.
     Районному  ВОВДу отряд  прямо  не  подчинялся,  но  выполнял  указания,
проверялся  им,  передавал задержанный  народ, машины,  грузы,  изъятые вещи
документы.  Показателей  требовали  и  здесь,  но их  "делание"  в  условиях
разрухи,  отсутствия  функционирования  исполнительных систем,  неприкрытого
корыстолюбия и грубости  нравов оборачивалось  лишь пущей бессмысленностью и
мздоимством.  Схваченные часто  уходили  раньше,  чем отбывал доставивший их
наряд,  транспорт быстро  отпускался,  нелегальный  бензин начальник  отдела
сливал  личному  покупателю-оптовику.  Однако на  совещаниях  в  присутствии
командиров постов он строго  требовал выявлять участников бандформирований и
потенциальных  террористов,  дотошно проверять всех  следующих через  блоки,
проявляя неподкупную принципиальность. Как выявлять - смотреть правое плечо?
Нужно стрелять  целыми днями и таскать "калаш" на  голом теле, чтоб  остался
след, с зеленой повязкой на лбу и прозрачным мешком пластита тоже пока никто
не  проезжал...  Даже  толком  "пробить"  человека,  за исключением  списков
разыскиваемых   полугодовой  давности,  не   представлялось   возможным   по
отсутствии единого  информационного  центра  и связи  с  ним.  Выпытывать  у
каждого,  что  делал  с  декабря  94-го  по  сей  день,  а   потом  ехать  к
родственникам,  знакомым, во  все указанные  пункты  жительства, сверяя, что
соврал - ради  Бога, шлите вертак, роту поддержки и снимайте с поста. Тащить
всех подряд в  блок  и бить,  пока что-нибудь  не скажут - а зачем  нам это,
данный этап в ходе освободительной компании все-таки уже прошел.
     Вместе с  тем отсутствие  крупной дичи старались  не возмещать  обилием
мелкоты,  просроченной  фотографией  в  паспорте  или  разбитым  подфарником
"Запора". Рядовым парням во временнике хватало забот без того, в том числе с
пленными,  которых  таскал  всякий спецназ  при  регулярных зачистках. Ходил
анекдот-быль первой  войны: свежий  ОМОН привозит  задержанных, в отделе как
всегда  крик,  мат, дурдом. Разрываясь  между коммутатором, рацией  и своими
книгами, дежурный орет:
     -- Куда столько натащили, не буду принимать!
     -- А че нам с ними делать?
     -- Да хоть выведи и расстреляй!..
     Арестантов  выталкивают,  через  минуту  очереди.  Дежурный   с  воплем
выскакивает: так и есть, лежат у стены.
     -- Вы что, с ума съехали?!
     -- Мы думали, так принято - сам же сказал...
     Окончательно перестали кого-либо сдавать после одного случая.  На посту
задержали тарантас  без  документов - рукописная доверенность  на  половинке
листа,  права  алой  корочкой,  минувшей эпохи, свидетельства о  регистрации
транспортного средства,  именуемого по  старинке  техпаспортом,  вообще нет.
Дедок  в шляпе и  заштопанной куртке гортанил скорее  всего  правду: взял  у
родственника  "Москвич", проклятую  бумажку  забыл - у кого тут сейчас все в
порядке, и так на каждом посту даешь бакшиш. Может, и отпустили бы дядьку  с
миром или без машины, езжай за свидетельством либо вези хозяина, но случился
на беду проверяющий чуть не  из самой Ханкалы. Словно больше нечем заняться,
влез: немедленно доставить в ВОВД, проверить по учетам, мы добренькие, а они
все на  краденных машинах ездят. Матерясь про  себя,  Балинюк  полез в УАЗ с
двумя бойцами отдыхающей смены,  еще  одного  посадил  за  баранку разбитого
оранжевого драндулета с отвинченными панелями  дверец, чтоб  не искали везде
оружия, и процессия двинулась в район.
     В отделе мужичку склонялись поверить, оставляй машину и топай, владелец
приедет и заберет. Ручную картотеку перебирали редко, но было электричество,
и дряхлый автономный  компьютер с  базой  данных неизвестных времен сообщил,
что  злосчастный  автомобиль  по  номеру  двигателя  числится в  розыске  за
Волгоградской областью. Напрасно клялся мужик, что хозяин двадцать лет ездит
на  этой тачке - кто спорит, менял  движок, и втюхали от разобранной угонки,
такого и в России полно, а уж здесь было правилом при анархии. В независимую
вашу <i>Очкерию</i> стекалось  до 70% краденного  транспорта всей страны...  Дядька
плакался, теперь откупаться предстояло за себя и за телегу, он клял соседа и
в  то  же  время  просил съездить вместе  к нему,  чтобы  выяснить правду  и
избежать разбирательств. Дежурный,  однако, связался с кем-то по внутреннему
телефону, зарегистрировал рапорт и попросил:
     -- Братки, оттарабаньте его на спецплощадку, организовали  тут вмести с
ГАИ. Сразу  техническую экспертизу назначат, вам же показатель будет. Это за
бывшей мельницей, а у меня сейчас ни транспорта, ни людей.
     Куда  деться,  надо  идти  друг  другу  навстречу.  Злясь  на  ретивого
проверяющего   (легко  разъезжать  на  бронированном  УАЗе  с  эскортом,  ты
покомандуй  бойцами  или  постой  на дороге  сам),  беспамятного  старика  и
недотепу-хозяина,  Балинюк велел ехать  через  выселки по объездной  дороге.
Выйдет быстрее, в райцентре движение интенсивнее и плотнее заторы на постах,
а в том  краю имелась  давняя  надобность,  один  подпольный  "нефтяник" был
должен  за  услугу. Раз  уж  приходится  тратить время,  хоть  малую  пользу
следовало извлечь. По "трубе" о встрече здесь не договоришься, чтобы застать
кого-то дома, ездят до упора. Водитель, приданный отряду, был в Чечне первый
раз, плохо  знал дороги, вечерами прикладывался к бутылке  и  плевал на все,
поэтому командир указывал даже там, где  нормальный рулевой в любых условиях
руководствуется сметкой  и чутьем. Сам Балинюк, имея права  трех  категорий,
почти не водил и тяги к автомобильному делу не испытывал.
     Маленькая кавалькада покинула жилые кварталы,  чтобы  по дуге малоезжей
трасски  оказаться  в  южном  конце  большого  села.  За  пробитыми  башнями
элеватора  к  асфальту  жалась рощица, напротив торчали ряды  бетонных  стел
кладбища с округлым верхом, кое-где дополненных жестяными флажками на шестах
-  погибшим в войне и вообще геройски. Дальше кустистые заросли,  постепенно
расширяясь, клином бежали в горку. Оттуда и грохнул  в  откос  полотна перед
самым  носом  "козла" гранатометный заряд, с обеих сторон понеслись очереди.
УАЗ нырнул  в  кювет  передними колесами, ведший  "Москвич"  боец  ударил по
тормозам,  вывалился  на  дорогу  и  покатился  к  канаве. Балинюк  едва  не
протаранил теменем лобовое стекло, водиле расплющило  грудь баранкой, задние
тоже порядком стукнулись, однако все  мигом опомнились и метнулись  россыпью
по кустам. Дедок тоже выскочил из машины  и ткнулся ничком в асфальт, закрыв
голову руками.
     Потрясенный  струхнувший Балинюк  все же быстро сообразил, что огонь не
концентрируется на них, идя выше  - палят друг в друга через  шоссе. Кто тут
еще может  быть,  свои какие-нибудь да чехи, не хватало только  под  раздачу
попасть. Оторвав лицо от  илистого дна  траншеи,  он крикнул  выпустившим по
рожку невесть куда бойцам:
     -- Не стреляйте, всем лежать!..
     Докумекав что-то сами, хлопцы вжались глубже в кюветную грязь и пыльную
траву  у  дороги. Стрельба  переместилась  за развалины  поодаль,  образовав
какой-то  новый  очаг. Бабахнул  взрыв,  воздух  прошила длинная  пулеметная
очередь,  сшибая  листву  и веточки с кустов,  после  нескольких  отрывочных
выстрелов  все стихло.  Парни  оставалась на своих местах, начиная понемногу
шевелиться.   Балинюк  уже  чувствовал   командирскую  необходимость  что-то
предпринять, когда из зелени напротив раздалось:
     -- Эй, кто здесь?
     Голос звучал  вроде  без  акцента. Не  успел он  ответить,  как  водила
крикнул из канавы:
     -- Свои!
     -- А ...ли тогда прячетесь? Пусть старший выйдет.
     Балинюк приподнялся:
     -- Грамотный, от вас тоже один навстречу, оружие за спиной!
     -- Ладно, вылазьте!
     Ситуация   оказалась  будничной:   разведка  охотились  за   боевиками,
укрывшимися под личиной мирных граждан и умышлявших какую-то гадость  в этих
местах,  засаду, установку фугаса  на  будущее  или  подрыв. Те  чувствовали
опасность, стереглись, группы битый час кружили, пытаясь запутать друг друга
и  обмануть.  На  ограниченном, взрезанном  дорогой пятаке трудно  играть  в
прятки, коллеги решились на удар, и тут из-за поворота вылетел отрядный УАЗ.
Чехи  запросто   могли   подбить  его,  хотя   бабахнули  скорее  всего   от
неожиданности, без толком прицела.  Балинюк невольно поежился - еще бы метр,
командирское сидение как раз впереди... Не удержался:
     -- Нашли, блин, где стрелять!
     -- А вы, блин, где ездить!..
     Подняв охавшего трясшегося старика,  посчитали дырки в УАЗике и корпусе
"Москвича". Да, останься кто-то внутри... Созрел Балинюк мгновенно:
     -- Отец,  вали отсюда на все четыре стороны, не дай Бог еще появишься с
этой  развалюхой на каком-нибудь посту! Из-за тебя чуть все не легли... Духу
твоего чтоб не было через минуту, пшел!
     Шалый старик залез в  машину, которая  отказалась заводиться,  пришлось
еще и толкать. Обстрел  Балинюк  решил  не фиксировать  - тащиться  снова  в
райотдел,  объясняться  насчет  машины,  терять  полностью  день. Наград  за
мужество  из   случая  не  вытянуть,  казенный  автомобиль  не  списать,   а
какая-нибудь рация  не заслуживает мороки  - после разом будет спихнуто все,
что  можно,  под нападение на пост или липовый пожарчик. На должок,  чуть не
стоивший жизни, махнул рукой, наменяв у военных за пол-литра спирта гранат и
ВОГов,  развернулись и помчались  назад.  Объехав  временник  пятой  улицей,
Балинюк зарекся на  будущее  таскать схваченных куда-то: надо  -  приезжайте
сами,  нет - пинок в  зад. На удивление собственные его поездки,  даже самые
рискованные, кончались удачно.
     И сейчас,  глядя в  лицо прокурорскому мимо переминающегося зама ВОВДа,
Балинюк отчеканил:
     -- В вопросах, касающихся действий личного состава, я подчиняюсь только
мобильному  отряду, а ни один боец отсюда не выедет без приказа командующего
объединенной группировкой. Когда  получите его в письменной форме, продолжим
разговор,  а  пока в  своих  требованиях  превышаете должностные полномочия.
Впредь  без  представителей командования  говорить  с  вами  отказываюсь,  и
повторно требую от посторонних очистить территорию блокпоста!
     Видя оборот ситуации,  в  которой  шишкарь  временника  не  помог  ему,
главный  чех  наконец  отступил.  Он   решительно  сунул  под  мышку  папку,
скомандовал  что-то кодле  и  зашагал  к выходу, бранясь  по-своему и  грозя
пальцем:
     -- Ты ответишь за это! За все ответишь!
     Отделенческий зам, вздохнув с облегчением, шепнул Балинюку:
     -- Правильно, так их. А я, сам понимаешь...
     Затем развернулся и объявил вслух, уходя:
     -- Что  ж,  будем  разбираться.  Самовольства  не  потерпим ни  с  чьей
стороны!
     Многозначность его  финальной  тирады  дошла к присутствующим не сразу.
Командир крутнул башкой - вот хитрая татарва...
     Чайкин ощущал благодарность старшему - сам  он в итоге, может, и поехал
бы  с чехом, в полной экипировке, захватив  всех  бойцов. Однако  дальше, за
поворотом или в прокуратуре  могли взять в кольцо, приказать сдать оружие, и
что дальше,  стрелять? А подчинишься - выйдет фильм "Блокпост", где  солдата
увезли  на допрос в  местную милицию  и  после бросили на асфальт  зашитое в
шкуру тело... Сравнение пришло на ум многим, загалдели:
     -- ╗лы, кино прямо! Ну, батя, ты даешь, молодца!
     Фронтовое обращение польстило Балинюку, а над "Кавказскими  пленниками"
с "Чистилищами" здесь оставалось  только улыбаться. Благородные горцы вплоть
до  плечистого бандитского главаря, то  избыточный  кошмар отрезанных голов,
цепляемых к стреле гранатомета...
     Чехи  больше  не  приехали, хотя  явно  что-то выяснили и могли  копать
дальше.  Верно, нашлись свидетели, видевшие  схватку из ближних домов,  либо
местные упыри  хватались за любой  повод  куснуть федералов, а прокурорский,
накручивая страсти,  домыслил истинный ход  событий. О той ночи участники не
говорили даже меж собой,  но пакостное чувство  едва не пойманности у  всех,
особенно Чайкина,  осталось.  На чем -  другой разговор,  правильно тор, что
тобой  сделано.  Если  б обобрали или  мочканули кого  по  беспределу, а  то
несчастная школа. Тут не  их  вина, не директора -  играют политики наверху,
вновь создают и  укрепляют тут власть,  с которой придется воевать когда-то.
За  дело  голову  класть не  жаль,  обидно служить  чужой  корысти.  Школу к
сентябрю подремонтируют,  и так была не дворец, а  детей  здесь  не учить, а
стрелять   надо...   Нынешние  бандиты  погибнут,  отойдут  от  дел,  свалят
куда-нибудь или перемрут  от старости, но их  ряды пополняет смена из  таких
вот школьничков  с  рюкзачками. Замкнутый круг,  решение одно  -  к чертовой
матери отсоединить их, а как бросать этот клочок страны, столько раз политый
кровью...
     Отношение  Чайкина  к  шефу заметно улучшилось, он словно  открыл в нем
положительные качества, Балинюк со своей стороны  тоже помягчел.  Иначе вряд
ли начштаба  стал  бы  выполнять  почти  без  возражений все его приказания,
вследствие  чего под занавес  командировки  случилось второе  примечательное
событие, запомнившееся надолго всем.
     На исходе лета в горах произошел бой между выдвинувшимся подразделением
мотострелков и  партизанами.  Специальные  группы,  покинув  основные силы у
конца   проезжих  дорог,  регулярно  уходили  на  чистку  зеленых  массивов,
пропадали  среди круч  и теснин  по нескольку  дней.  Иных возможностей хоть
как-то контролировать  огромную территорию просто не было.  Войскам пришлось
туго,  с  ранеными  и  "двухсотыми",  для  поддержки   и  эвакуации  вызвали
вертолеты. На проведение "акции возмездия" через  блокпост  вскоре прошла  в
ущелье длинная колонна с минометами, парой  гаубиц и даже танком, имея целью
обнаружение и ликвидацию прорвавшегося, конечно же,  из сопредельных районов
крупного отряда боевиков. Над дорогой весь день кружили "стрекозы", к вечеру
прожужжавшие назад - темнота опасно винтокрылым.
     Трасса  на  всем протяжении была перекрыта, и  бойцы  лениво  сидели  у
опущенного  шлагбаума на  скамейке, заплевывая  семечной  шелухой  окрестную
площадь. Слушали боевой канал, ничего  особенного не  происходило. Донеслись
слабые  отдаленные  раскаты -  артиллерия  обработала  контрольные  точки  и
смолкла,  по населенным пунктам стрелять нельзя, в дикие скалы бессмысленно.
Гражданских машин  не показывалось  вообще,  пешие  брели редко, налегке они
вообще обходили пост боковыми тропами,  все перелески не закроешь, разве что
село колючкой под током обнести... Сутки прошли необыкновенно спокойно.
     На следующее  утро, позавтракав, новая смена оттащила уже скамью в тень
и сибаритствовала,  укрыв под  скинутыми  брониками пивной пузырь.  Непьющий
спортсмен  дергался под ритм наушников  и первым заметил  вынырнувшую  из-за
поворота фигуру. Пожилой чечен в темном пиджаке и шляпе на затылке семенил к
посту, то прибавляя шаг,  то бессильно волочась с прижатой к  сердцу  рукой.
Добежав,  он  едва  не  рухнул  на бело-красную  поперечину,  хватая  воздух
открытым  ртом,  насторожившиеся  парни  подошли с другой  стороны.  Пыль на
кирзовом  лице мужика  бороздили  ручейки пота, сквозь хрип не сразу удалось
разобрать:
     --  Ребят, помогите пожалуйста,  умоляю! Машина заглохла, никого совсем
нет, в больница еду. Вот денги... Старший ест?
     Обращаясь  то  к  одному, то к другому,  он совал пачку мятых десяти- и
пятидесятирублевок  из  внутреннего   кармана.  Стряхнувший  лень   Годзилла
придержал его за рукав:
     -- Погоди, сам-то кто будешь? Документы есть?
     Пока  все  изучали  мятый  советский  паспорт, старик  торопливо, мешая
слова, объяснял:  невестка  рожает тяжело с ночи,  в  аулах даже  захудалого
фельдшера не осталось, бабки не  помогли,  сказали - надо  в больницу, не то
умрет. Упросил солдат выпустить на  трассу,  пять раз проверили машину, даже
женщин, с  ними поехала тетка  по матери,  обыскали,  но разрешили  наконец,
спасибо им. Санитар  у военных был, ответил "катись давай, не роддом тут"...
Километров за семь от поста машина  стала на безлюдной дороге, и все попытки
реанимировать ее оказались тщетны. Невестка исходит  криком, пришлось бежать
сюда, помогите, будьте людьми!
     Бойцы  переглядывались  - может,  и  так, больно  искренне  дядька  все
излагал. Человеческие нужды сохраняются  в  самых тяжких  условиях, не из-за
силы жизни, куда от них просто деться. То же появление ребенка обычно радует
всех, а тут...
     -- А сын где, чего сам не возится с женой? - поинтересовался Годзилла.
     -- Нету сына, пропал без вести. Говорят, убили.
     -- Кто убил - наши, как всегда? Федералы, военные?
     -- Зачем ваши, сами ничего не знаем...
     Бойцы  переглянулись.  Подошедший  Чайкин,  листая паспорт  и  зачем-то
глянув на свет права, вник в ситуацию и ответил без обиняков:
     -- Чего  ты  от нас хочешь, дед?  Движение  запрещено, без  письменного
разрешения коменданта ты вообще здесь возникать не должен, можем задержать и
сдать в отдел до выяснения.  Ладно уж,  раз беда, беги  до кого-нибудь проси
транспорт, но в темпе, чтоб глаза не мозолить. Обстановка - сам понимаешь, а
вы посмотрите его сначала.
     Пока ближний хлопец неохотно щупал карманы,  вздевший к небу руки мужик
запричитал:
     --  Кого я найду здесь, родных нет, девочка совсем умрет, пока я бегать
стану! Их там какой-нибудь бандиты  или солдат  может застрелили  уже,  а вы
меня забирать хотите. Вызовите хоть санитарный машина, спасатели, я не знаю,
Богом  прошу!  Отблагодарю  всех, клянусь, никогда  не обманывал.  Жили одна
страна, было нормально, а теперь из-за этой политики война и все погибай, не
жалко, да? Что мы, не люди?
     Прижимая  руки  к  груди,  то  простирая  их к  Чайкину,  он  готов был
зарыдать. Начштаб утомленно слушал очередные излияния того, кому надо что-то
в  обход правил,  уверенного в  своей  житейской правоте вопреки  бездушному
закону.  Объясняться  не  имело  смысла,  проситель  сознает  лишь  бытовую,
человеческую  сторону  действительности,  а  ты  ему  вынужден  толковать  о
формальной.  Служба  избавляет  от чувствительности быстро, хотя  дедка было
где-то  жаль, но зачем брать ответственность -  не за гроши  же, всучиваемые
прилюдно, что  по  понятиям  влекло  отказ или  дележ на  всех. Чеченца, дав
сколько-то выговориться,  он бы отшил,  но из-за  поворота  вырулил отрядный
УАЗ, Балинюк мотался с утра по своим бесконечным надобностям.
     -- Шо таке? - высунулся он из двери поверх снятой в жару оконной части,
когда машина подкатила к шлагбауму.
     --  Да вот... - Чайкин изложил просьбу старика. Тот, почуяв  в Балинюке
главного,  хотя  майорские звезды  не были  видны  под  разгрузкой,  пытался
вставить что-то, обращаясь к нему подчеркнуто уважительно и просящее.
     Приказав убрать купюры, командир  тяжело  спрыгнул на асфальт, забросил
на  плечо автомат  со  сложенным прикладом  и кивнул начштабу -  отойдем.  У
прохода на блок, где их не могли слышать, полупопросил:
     -- Михей, съезди  с ним.  Возьми пару бойцов, дело-то  плевое, заведете
драндулет или сюда притащите, дальше пусть чешется сам.
     -- Да  на кой он сдался? - развел  руками эмоциональный Чайкин. -  Бюро
добрых  услуг?  А  если   подстава  или   отловят  его  дальше  по   трассе,
представляешь, какой шухер будет?
     -- Не проезжал через нас, ты словно первый раз замужем. И что там может
быть, если вся территория перекрыта? Иногда надо по-людски, поставь себя  на
его место. Девка помрет, мороки тоже не оберемся - "оставление в опасности",
тут ведь теперь закон и порядок. Знал бы ты, сколько мне проставляться за ту
школу пришлось... Местные озлобятся,  а так я  уж  организую  звон,  как  мы
простому чеху помогли. Шалить меньше станут.
     -- Дипломат ты, елы, а нас пусть грохнут к чертям? Тогда давай "скорую"
вызовем или хоть коновала из медпункта захватим какого-нибудь...
     В  райцентре   при   наскоро   восстановленной   больнице  организовали
неотложную  помощь с двумя машинами и  сменными бригадами российских врачей,
но  они за три улицы не  ездили  без  охраны. Пока  свяжешься с  ВОВДом, там
расчухаются  да  съездят к  медикам, а у  тех дай  Бог чтоб  хоть  один РАФ,
списанный  где-нибудь в  рязанском  облздраве, был на ходу.  Здешняя лекарня
держалась на  бабке-фельдшерице,  которую щадила любая власть, универсалке с
большим опытом,  но уже ветхим  здоровьем, да тут и молодые им не пышут. Она
сидела   в   основном   дома,  средства  и   инструменты   тоже  практически
отсутствовали.  Где  ей управиться с трудным  случаем  родов,  да  еще ехать
куда-то, сколько  времени  уйдет  объяснять,  уговаривать, не под стволом же
тащить, а потом будет  еще собираться. Решительно прогнать старого - черта с
два  он транспорт найдет, если  нет родичей, кому  надо в  такой  обстановке
связываться, не миллион же дает, и мало транспорта осталось  у сельчан, весь
дышит на ладан. Это до войн в каждом дворе красовался "Жигуль" и безотказная
старая "Волга" для окрестных дорог, на которой хоть к отаре,  хоть в  лес, с
прицепом  за  сеном  на горные луга.  А и найдется кто - трясти их станут на
каждом  шлагбауме  и временных  армейских  заставах,  разбросанных до  конца
операции тут и там. Вот подкинул дед геморрой со своей молодой дурой...
     Отправляясь за кем-нибудь из свободного отделения, Чайкин бросил:
     -- Если баба при нас сдохнет, кто будет виноват?
     Нашарив  в кармане  пачку "Винстона",  командир  прикурил  от  поданной
бойцом зажигалки, поблагодарил кивком и взвешенно ответил:
     --  А если  в придорожной  канаве? Думаешь, этот дядя  и весь  его клан
промолчат  о том, как мы отказали в помощи? Я буду постоянно на  рации, если
что.
     Дуревшие  под  конец   срока   от   полутюремности  бойцы  с   радостью
отправлялись куда угодно, пришлось взять четырех и обещать прочим "следующий
раз". Чеченца  посадили в задний отсек, подвязав  наверх клапан  брезентовой
крыши  и  откинув  дверцу, рядом  с выставившим неизменный  ПК Бэтмэном  - в
серьезные  ездки  здесь отправлялись так. Хлопцы  из  дежурной смены подняли
шлагбаум,  мрачный  трезвый  водила  дал  по газам,  заставив  мотор взвыть,
выписал кривую меж бетонных панелей, разделявших дорогу на две узких полосы,
и УАЗ вскоре скрылся из глаз за холмами.
     Превозмогая  шум  движения  и  густо  клубящуюся  пыль,  Бэтмэн   пытал
вопросами  соседа,  который вынужден  был  поддерживать  беседу,  потихоньку
отплевываясь, чтобы хозяева  не приняли на свой счет. Жил он большим двором,
имел пять детей, старший сын после  той войны уехал  в Россию, в Челябинскую
область,  теперь и спасались  только его передачами. Дочерей раздал  замуж в
другие села, младшая пока оставалась  с ним и больной матерью, да второй сын
взял  хорошую  трудолюбивую  девушку,  была  радость  в  доме, но  долго  не
получался  ребенок.  Возили  к   врачам  в  Махачкалу,  потом  в  Нальчик  и
Кисловодск, много потратили денег, но что-то ей вправили, наконец удалось. К
тому времени заварилась новая каша, с приближением войск несколько парней, в
том  числе  сын,  решили на  время уехать в горы,  чтобы  не  хватали силком
ваххабиты, а  потом  расстреляли военные. Как  ни заваруха, первым достается
мужчинам помоложе,  так  сказать призывного возраста. Одни  заставят воевать
либо станут резать, бить: почему  не идешь  сражаться, Россию  любишь? Армия
придет, сразу  пуля без расспросов, молодой  -  значит,  боевик,  против нас
дрался и теперь вредишь  в  тылу, а  пощадят  или  выкупишься, пересидишь  в
подвале,  так потом <i>фильтрация</i> заберет  с концами, очень  стало жестоко все.
Взяли они старый микроавтобус и  поехали,  лучше  б  сидели дома...  Как раз
десант  высадился на перевал, какая-то ударная  группировка пришла, начались
бои в горах  и  машина  точно растворилась, до  места не добрались.  Искали,
спрашивали - впустую, как не было никого.  Слабая надежда  остается, пока не
видел  мертвым или  сказали наверняка, но вряд ли на самом деле. Мать совсем
разболелась,  девочка  высохла с горя, а куда деться, срок подошел.  И снова
неладно, эта операция  в селах, родить не может, еле выпросился у военных, и
тут "Жигуль" подвел. Спасибо вам, ребята, что бы без вас делал!..
     Бойцы на заднем сидении слушали вполуха, временами переглядываясь  - э,
дядька, знаем  мы такие истории и  кем  был  сынок  твой, да  что  уж.  Одни
хлопнули,  другие  мчатся теперь спасать вдову и будущего  дитенка,  который
вырастет и станет шмалять в других федералов через плетень... Кто поручится,
что сам мужик ничего страшнее лопаты  в руки не брал, хотя большинство здесь
просто выживало кошмарные десять лет. Чайкин на командирском сидении молчал,
покинув зону видимости поста,  водила  набрал скорость, пытаясь  спастись от
возможного фугаса или выстрела в борт. Безжалостно вертя руль, он швырял УАЗ
в стороны, огибая выбоины и провалы, в любом из которых мог ждать "сюрприз",
а старший внимательно смотрел вбок, чтобы заметить малейший дурной признак -
свежую присыпку  откоса,  тянущийся от  бетонного столбика  проводок.  Езда,
особенно  в горы, была тут  занятием  нервным.  Саперы  прошли впереди войск
больше суток  назад,  в виде мести, бурдет за что, армейцам уже вполне могли
заложить "привет".  Да и просто жужжать мишенью среди теснящихся  все кучнее
скал, по-над  вывернувшей  к дороге  речкой, за  которой  сплошь  зеленка на
крутых мысах-утюгах, тоже не мед...
     Побитое зеленое  детище  тольяттинского автозавода стояло одним колесом
почти  в  кювете,  куда хозяева  столкнули  его  впопыхах, чтобы  не двинула
пронесшаяся на полном ходу броня. Дальше расстилалась  поросшая  гигантскими
лопухами  опушка, уходившая в распадок  между  двух  лесистых языков, справа
тянулась от полотна русловая бечевная отмель. Приехавшие выпрыгнули из УАЗа,
водитель круто развернул его и сдал задом к  "копейке",  не заглушая движка.
Даже сквозь тарахтенье и плеск  воды слышался протяжный стонущий вой молодой
некрасивой  чеченки, полулежавшей  на откинутом  сидении  развалюхи с широко
расставленными  ногами.  Живот  под свободным  платьем  выглядел  при  общей
субтильности непомерно большим, она сжимала его с боков руками, словно желая
вдавить  или приподнять. При появлении мужчин  роженица попыталась  одернуть
подол, из-под которого виднелась белая ткань в пятнах слизи. Рядом хлопотала
женщина постарше в платке, отирая ей лоб влажной тряпкой.
     Мужик закудахтал по-местному, обращаясь к обеим, Чайкин велел одному из
бойцов:
     -- Спроси  у "шефа" трос, давай  зацепим.  Не к себе же брать, она  нам
загадит салон и  еще  по дороге  родит.  Я попробую пока -  может, заведется
консервная банка...
     Ключ зажигания торчал в  замке, хозяина он не стал спрашивать, забрался
внутрь  и попробовал  дать обороты. Пара фырканий  в недрах конструкции ни к
чему не привела, мученица надсадно орала, Чайкин вылез и бросил старику:
     -- С тросом ездить умеешь? Тогда садись за руль живей.
     Тот  замешкался  у  дверцы,  женщина  начала  усаживаться  назад, парни
накинули ржавую негнущуюся петлю с торчащими проволочными обрывками на шишак
фаркопа. УАЗ начал медленно отъезжать, выбирая слабину, и  в этот момент  по
машинам ударила от деревьев через прогалину густая очередь.
     Бойцы попадали где стояли, даром что двое  были назначены  в охранение,
следить  за  окрестностями  с  оружием  наперевес. Чайкин, не выпутываясь из
ременного хомута АКСУ, с асфальта засадил по лесной поросли, крича:
     -- Трос долой! Огонь туда, кучнее!..
     Присевший за своей телегой чеченец поймал его яростный взгляд и крикнул
сквозь грохот выстрелов:
     -- Не я, нет! Подожди, сейчас...
     И он  вдруг побежал согнувшись в сторону выстрелов, размахивая руками и
что-то выкрикивая по-своему. Шляпа слетела с макушки и утонула в лопухах.
     От неожиданности стрельба прервалась, ему удалось пробежать до середины
поляны,  пока  огонь  вспыхнул с новой  силой.  Чайкин клялся потом, что  не
засек, чьи пули сразили до пояса скрытую зеленью фигуру, может, те и другие,
по крайней мере он прицельно не бил.  Мужик сделал гребущее движение, словно
подломился хребтом и рухнул навзничь, исчезнув в траве. Видевшие это женщины
забились с воплем в машине, шофер  УАЗа, свесившись с выпученными глазами из
кабины, что-то орал. Один из бойцов,  привстав на колено, лихорадочно дергал
трос, но стальная  петля  не поддавалась. Другой, бросив оружие,  растерянно
жался за колесом, сжимая плечо.
     -- В  машину все,  -  гаркнул  Чайкин,  дергая  из  карманов  разгрузки
гранаты, - я эту поведу!
     Осмыслив приказ, раненый первым запрыгнул в  салон, подцепив за  ремень
автомат, и ухитрился съежится  между сидений на  полу. Не  растерявшийся под
огнем  Бэтмэн  выдал  затяжную  очередь,  позволив  товарищам  забраться   в
транспорт, кто-то высунул из-за обвешанной бронниками дверцы ствол и прикрыл
его на  пять секунд,  емкость рожка, пока  он вваливался  со своим громобоем
сзади. Водитель тотчас вскинулся, как цирковой джигит в седле,  подхватив  с
арены папаху,  выжал  сцепление и утопил газовую педаль. Чайкин швырнул один
за другим "лимонки" и на ходу упал  за руль "копейки", бесцеремонно отпихнув
шарившую  вокруг  руками  припадошную  роженицу.   В  мозгу  отпечатался  ее
распяленный  в  неслышном крике рот, или он успел  оглохнуть. Машину  тащило
боком, сгибаясь, Чайкин  едва успел отжать ручник и переключить скорость, не
обращая внимания на взвизг пуль справа и  треснувшее  перед  глазами лобовое
стекло. Впереди  лежал  прямой  участок  дороги,  и  УАЗ  рванулся  из  зоны
обстрела,  хотя  он  еле справлялся с  автомобилем.  Приближаясь к извилине,
водила снизил бешенный  темп,  Чайкин успел выхватить из нагрудного  кармана
рацию и крикнуть в нее:
     -- Не гони так, оторвет или расшибусь на хрен!..
     Однако  его, похоже, не слышали, повредилась рация или сбили канал. УАЗ
чуть снизил обороты, твердо  взял середину дороги и мчал  дальше, постепенно
вновь набирая скорость.  Эту дьявольскую гонку Чайкин запомнил крепче всего,
рискуя ежесекундно  перевернуться или  врезаться  в буксир, когда тот  резко
сбрасывал  газ  перед  очередным поворотом, собственные тормоза  оказались у
повозки  ни  к черту  и  оставалось только  из  последних сил сжимать  руль,
неотрывно  следя  за маневрами  передней  машины. Только  вылетев из ущелья,
адский пилот наконец унял железного коня до обычного при сцепке хода.
     Балинюк  и здесь оказал  себя  молодцом,  не слыша переговоров и боя за
холмами, он тотчас  после отъезда экспедиционного корпуса  вызвал через ВОВД
медпомощь  и добился выделения  охраны для нее.  Из продырявленных машин как
раз вытащили потерявшую сознание молодку и  бледного парня, когда  от центра
села  послышался  вой сирены  и  в  проблесках  древней конусовидной мигалки
появился  заслуженный   РАФ,   сопровождаемый   единственным   отделенческим
бэтээром.  Здоровый медбрат  наскоро перевязал  бойцу  верхнюю  часть  руки,
установив сквозной характер  ранения. Отвязный худой врач с бритой головой и
коньячным  амбре,   заценив  обстановку,   велел   тащить  бабу   в  местный
фельдшерский пункт,  замок  с  которого  просто сбили.  Там он вкатал ей два
шприца  обезболивающего  и  при  помощи  третьего  члена  бригады,  плотного
коротыша,  ничтоже сумняшася  подрезал что-то, запустил  обтянутую перчаткой
кисть в разверстое лоно и вытащил почти задохшегося мальца, крупноватого для
узкого  таза несчастной. Затем  принялся быстро шить рассеченные ткани, пока
ассистенты   не  очень  ловко  обихаживали   народившегося  пацана.  Хлопнув
спиртяшки и перекуривая на крыльце,  доктор отвечал восхищенным милиционерам
охраны:
     -- Времени  не  оставалось,  кончился бы ее  чиченок, да  и сама могла.
Ответственности я  не боюсь, это  вам страшно без  работы остаться. Скажите,
пусть готовят катафалк, едем  в больницу, не ночевать  же  здесь!  Вытерпела
такое  -  и остальное перенесет. Им  обоим  теперь  уход  нужен,  стационар,
обратно в коровник можно только на смерть отослать.
     Клиентку  с  новорожденным  и очумелой  теткой  деликатно  загрузили  в
транспорт, раненый  влез  на броню.  Его трясло, рука  картинно покоилась на
перевязи, хотя сведущий в процедурных тонкостях медбрат сразу определил:
     --  Дорогой, у  тебя от  этой царапины через неделю шрама не останется,
продезинфицируют и даже шить не станут. Так что двадцать один день больнички
или как там, стойкая утраты трудоспособности более чем на треть, боюсь, тебе
не светит. Может, повезет в другой раз!
     Вечером  участники  предприятия  коллективно   снимали  стресс,  водила
насчитал  в  УАЗике  девять  свежих пробоин,  одну смятую пулю выковырял  из
сидения под  собственным задом.  Обмыв  ее  как награду в "шиле", до  дна  с
вытаскиванием  зубами на ладонь,  решил просверлить и  довесить к нательному
крестику. Брошенный  в стороне "Жигуль" обходили, как заразный, был он точно
решето, с побитыми стеклами, Чайкина с  женщинами  обнесло чудом. Видно, Бог
не хотел в тот день больше крови и смертей.
     До окончания командировки  ничего примечательного  больше не произошло.
Соскучившись, раненый бежал через  три дня из санчасти, добравшись попутками
на блок.  Из  казенных  сумм выделили часть  на цветы, собрали  продуктов  и
съездили к крестнику в больницу. Туго запеленутый по местным обычаям ребенок
спал с матерью, порядки строгостью  не  отличались. Сама она  лежала худая и
потемневшая,  великий и  могучий язык межнационального общения знала плохо и
из  речей  присутствующих, в том  числе  замглавы  администрации,  мало  что
поняла.  В  районной газетке  прописали  статью  о  благородстве, фактически
подвиге российских  милиционеров, ценой смертельного риска спасших две жизни
освобожденному   братскому   народу.   Присовокупив   к  служебным   бумагам
ходатайства властей, Балинюк сдал в группировку наградные документы почти на
всех,  включая Чайкина  и  себя. Инстанции  никого  вроде  не срезали, через
полгодика можно было ждать знаков признательности от родного государства.
     Невезучий старик остался  единственным чеченцем, достоверно погибшим от
рук отрядовцев либо на их глазах за весь срок командировки.


     2001-2003 гг.


     Примечания

     САУ - самоходная артиллерийская установка

     БТР - бронетранспортер

     БМП - боевая машина пехоты

     Чернокозово - следственный изолятор Минюста в Чечне, известный жесткими
условиями содержания

     Шахиды - террористы-смертники  и  в  целом бойцы, принесшие  клятву  не
щадить жизни в борьбе за исламские идеалы

     "Фейсы" - сотрудники ФСБ

     ГРУ - Главное разведывательное управление

     ВВ - внутренние войска МВД РФ

     ППСМ - патрульно-постовая служба милиции

     АК - автомат Калашникова

     АКСУ - автомат Калашникова складывающийся укороченный

     Броник - бронежилет

     УСБ - управление собственной безопасности

     СОБР - специальный отряд быстрого реагирования, подразделение в составе
РУБОПов до их реорганизации

     ПНВ - прибор ночного видения

     ВОГ - выстрел с осколочной гранатой

     Подствольник - подствольный гранатомет для стрельбы ВОГами

     "Муха" - одноразовый гранатомет в раздвижном тубусе

     СВД - снайперская винтовка Драгунова

     ПК - пулемет Калашникова

     "Маслята" - патроны

     АГС - автоматический гранатомет станковый

     Ханкала - пункт нахождения командования  объединенной группировки войск
(ОГВ)  и входящей в  ее состав  ВОГОиП,  временной  объединенной группировки
органов и подразделений МВД РФ

     ПКВТ - пулемет Калашникова-Владимирова танковый

     Шуршун - защитный камуфлированный комбинезон из синтетической ткани

     ВОВД, "временник" - временный отдел внутренних дел













        Зимним вечером


     Ничем не  примечательный наш блокпост  торчал на  выезде  из райцентра,
перекрывая грозненскую трассу. Целыми днями с рассвета до темноты, желанного
комендантского   часа,  в  обе   стороны   грохотал  бесконечный   транспорт
ограбленного  угнетаемого  населения,  разоренных  организаций.  Заплатанные
легковушки, РАФики советских лет, забывшие  о ремонте, разбитые  "Икарусы" и
ПАЗы,  шаланды,  осевшие   под  самыми   неожиданными   грузами  от  катушек
высоковольтных кабелей до  кирпича, выбранного  из развалин. Военная техника
составляла в этом потоке довольно скромный процент. Выжженная оккупированная
земля представлялась совсем иначе - трубы спаленных хат, бредущие по дорогам
беженцы с детьми на руках, замотанные в платки женщины без возрасти и ветхие
старики... На  счастье жителей, бомбили и  обстреливали село в  период войны
сравнительно мало, а райцентром,  именовавшимся ваххабитским гнездом, войска
овладели без боя к обоюдной выгоде  сторон. Вечерами  светилось от  дворовой
лампочки решето ворот напротив, различались днем крупнокалиберные выщерблины
стен и  какие-то  руины  в  поле  -  вот  и  все,  что  свидетельствовало  о
пронесшемся  урагане.  Тетки же  и девицы среди  проезжавших мимо и  ждавших
попуток  у  границ поста, где ссаживали народ колымаги  местного  сообщения,
маршрутки и  <i>коммерческие автобусы</i> "Базар-Газучасток", случались  дай Бог, в
шубах, золоте и густом макияже. Убрать наши "калаши", бетонные  разгородки -
рядовое кавказское захолустье...
     У  людей  шла  жизнь  в тех условиях,  к  которым  они  за  десятилетие
вынужденно привыкли.  Собственные колеса  в  разруху  стали  необходимостью,
подчас  основным  кормильцем, при  независимости  угнанные  по стране машине
стоили  здесь  дешево,  а  кустарный  бензин,  люто  портивший  двигатель  и
окружающий  воздух, обходился того  меньше. Нужды  гнали селян из дому много
чаще, чем  в забытое мирное время, ибо  в годины революций, войн и смут, при
самых неспособствующих кондициях граждан будто рвет  с насестов некий вихрь.
Официально восстанавливаемая столица с ее конторами, органами власти и парой
"вузов"  втягивала ежедневно тысячи людей. Там была какая-то работа, <i>бизнес</i>,
дела,  но отсутствовали жилье,  быт, многие уцелевшие обитатели воротились в
родную полудеревню, и даже некоторые  видные лица купили или обустроили себе
здесь дома. В нашей провинции почти регулярно давались газ, свет, из уличных
колонок шла вода без нефтяной пленки и даже горели отдельные фонари.
     Личные  обстоятельства  населения,  честно говоря,  трогали  нас все же
мало.  Не только по черствости; мы  сталкивались с людьми кратко, в ситуации
приказа  и  подчинения, когда  исстрадавшиеся  пейзане неискренне улыбались,
открывая  в пятый  раз за полчаса  багажник, а  осененные хоть  какой-нибудь
властью  надменно  вскидывали "корочку" в  окно и упорно стремились объехать
очередь. Полутюремная  жизнь  за колючей проволокой  с  редкими выездами  на
почту, однообразие, вечное  принуждение  кого-то к выполнению  бессмысленных
требований и начальственный тяжкий пресс вытомили до корней  уже  за  первый
месяц. В манерах утвердилось раздражение,  вспыхивающее  яростью от малейшей
искры,  боеспособность  истачивало  скрытое пьянство. И  все  же  простаивая
сутками  на  обрыдшей  дороге,  видя  житье  проезжающих  и   перебрасываясь
словом-другим  с настроенными лояльно,  самые  твердолобые  начинали  смутно
что-то понимать. Зарождалось даже  сочувствие - предмет, в службе лишний. На
деле,  впрочем,  носившее  отвлеченный  характер,  как  к чужим бедствиям  в
теленовостях. Жаль бедолаг, но это их проблемы...
     Созерцая в  ясные дни снежные  пики  на  горизонте с  лагерно-армейской
тоской,  думали мы об одном: когда это кончится? Теперь  понималось,  отчего
сменяемые нами  парни мотали  как  с пожара без  понукания,  бросая  шмотье,
казенные простыни  и  даже  левые боеприпасы, накопленные  трудом  и  обычно
конвертируемые у  прибывших в огненную воду, "хрусты"  и домашнюю жратву. Мы
стойко  глотали  едкие  выхлопы  адской смеси, местной самопальной  горючки,
резавшей    глаза,    бронхи    и    оседавшей    копотью     на    плащевых
комбинезонах-"шуршунах", закупленных для отряда при отправке  на <i>спонсорские
средства</i>.  Выбитого из мрачных спонсоров по слухам хватило  бы  на  полярные
костюмы   с   подогревом,  где-то  все   эти  тысячи  с   тушенко-сгущенками
благополучно  осели,  но заглядывать  начальству  в известный  отдел военное
правило воспрещало. Особую ненависть вызывали КАМАЗы, жирно коптившие чистой
нефтью. Выхлопное  жерло крепилось  у них за кабиной  таким образом, что при
начале движение после проверки они испускали в лицо густочайшее облако, мстя
за  трату  времени,  чинимые  препятствия и  обиды всех  лет.  Малоприятными
оказывались  даже  выходные дни, по которым  в  райцентре  открывался  базар
всечеченского, судя по количеству покупателей и негоциантов, масштаба. Утром
товар  везли  одни, ближе к  вечеру  его  тащили назад  другие  в  таких  же
замызганных  "шестерках"   и  "Волгах",   маршрутках,   автобусах,   забитых
челночными клетчатыми  сумками, которые  приходилось снова просматривать под
страхом взыскания хотя бы внешне.
     Поражали  равно  интенсивность  торговли  и  первобытный  ее  характер:
тонущий в грязи рынок с дырявым полиэтиленом над столиками, минитолкучки  на
всех  перекрестках  центральной  Советской  улицы, изгибавшейся  от  бывшего
исполкома до нашей  окраины  с постом. Доски  на  ящиках  вместо  прилавков,
пирамиды консервных банок и желтые масляные  бутылки, связки привозной сухой
рыбы.   Стояли   раритетные   металлические  ларьки   в  рыжих  потеках,   с
козырьком-ставнем  и свечой внутри по замене выбитых стекол  той же пленкой.
Вдоль  дорог  красовались  скамейки  и  целые стенды  с  домашней  выпечкой,
изукрашенными  по всем  правилам  кондитерского  искусства пирожными  и даже
роскошными  свадебными тортами в хрусткой прозрачной  оболочке. Тут же могла
стоять  мочеподобная  жидкость  в здоровых  бутылях  и  емкостях  с  брендом
"дистопливо  дешыво  из  России"  на  фанерках,  сулившим  высокое  качество
"импортного"  товара. Подоконники  домов украшали  выставки-продажи сигарет,
жвачек,  сникерсов и напитков, включая  ситро "Буратино" в стеклянной таре с
той  самой  месяцевидной  этикеткой. Она так  же отклеивалась  на  концах  и
значилась оттиснутой  в  1986  году,  хотя могла  быть с уцелевшей  печатной
формы.  Стоил дивный  напиток  три рубля; разок поблевав,  самые  укоренелые
похмельщики  начинали  предпочитать   завозную  дристную  воду  из  пожарной
цистерны  -  таинственные изготовители не  только  пренебрегали  фильтровать
сырье из ближайшей  канавы,  но  и добавляли вместе с жженным сахаром что-то
мало совместимое с жизнью.
     Семечки, пачки "Донского табака", непривычно желтую ростовскую "Приму",
пиво,  осетинскую водку и дербентский "коньяк" с  соответствующими наценками
везли,  несли  и  прикатывали на  тележках  и велосипедах  прямо на  пост. А
подлинная  река  транзитного  ширпотреба ежедневно  текла  мимо,  вызывая  у
нестойких соблазн припасть к ней хоть на миг. Склонные к умствованиям жевали
слово  <i>менталитет</i>, достигшее самых  широких серых масс: торгашество в крови.
От нужды, конечно, и не так начнешь крутиться, но надо ж и склонность иметь.
Даже под снегом было видно,  какими сорняками заросли поля окрест. Остальные
выражались проще: торгаши, воры  и разбойники, у  них это в крови... Термины
"обезьяны" и "чурбанота" оба разряда использовали предпочтительно.
     Задачей блокпостов являлась проверка транспорта и  следующих на нем лиц
с целью выявления запрещенных предметов, улик,  боевиков и преступников, еще
не находящихся в розыске  и тем паче в  него объявленных, краденных машин  и
добра.  Действенных  методик   выполнения  отечественная  военно-полицейская
система  так  и не  выработала,  оставаясь  на уровне  копания  в поклаже  и
пристального  чтения паспортов. Впрочем,  что  еще выдумать;  позже  я видел
кадры  действий  потенциальных  союзников  в  захваченной  арабской  стране:
зачистка  кварталов с  вытаскиванием  подозреваемых на  улицу  под стволами,
узнаваемый блок на дороге... Повеяло чем-то знакомым, почти своим. Известную
сдерживающую роль сеть постов и полупассивное силовое присутствие играли, но
явно не  соизмеримую с  их  размерами, затрачиваемыми средствами  и энергией
людей. Реальность же исполнения обязанностей выглядела более чем убого.
     На ветхом <i>пункте регистрации  граждан и  транспорта</i>,  огневой  точке из
прохудившихся  мешков с  песком и  шифериной сверху, лежали в грязных папках
всяческие  ориентировки,  списки  преступников и угнанных телег. База данных
пещерной  эпохи, так сказать. Первое время мы честно пытались заглядывать  в
них  при  изучении  документов  и  госзнаков  машин,  и  даже  поймали  одну
преступную "копейку".  Уложенный ретивым постовым на  капот дядька  с тоской
тянул:
     --  Ви новие, да?  Это моя машина, у мине ее угнали,  потом  вернули за
денги. А тепер все врем ловят,  надоело уже! Прежний ребят меня все знал, не
трогал...
     Было ясно,  что он  скорее всего  не врет. В местный отдел его все-таки
сдали <i>показателей</i> ради, но внушительно советовали:
     -- Так сними с учета колымагу, всем проще будет!
     -- Э, ходил уже, говорат - плати давай...
     Просмотрев для порядку лист вождей незаконных вооруженных формирований,
гордо  возглавляемый  изгнанным  президентом,  я  обнаружил  еще  числящимся
известного пахана, с шумом  и помпой <i>ликвидированного</i> полгода назад. Отдыхая
по  соседству,  дурила  с  чего-то начал  шмалять  из пукалки  при внезапной
зачистке и  был смертельно  ранен; <i>добазарься</i> он,  как обычно, и по сей день
ездил  бы через наш же пост с удостоверением какого-нибудь  начальника РОВД.
Закрыв папку, я оставил ее под  рукой и солидно раскрывал, когда требовалось
обозначить работу.
     Что до обыска транспорта, то ничего мы не находили и не пытались найти,
быстро убедившись в невозможности требуемых доскональных шмонов. При возне с
машиной больше  трех минут  возникал затор,  опасный всем при любви войск  к
беспрепятственному проезду, задние  начинали  сигналить, бежали  просители и
крикуны,  ситуация накалялась за миг. В километровой очереди  кто-то начинал
выруливать и разворачиваться, задевая других, возникали свары до  драк среди
уже  соплеменников,  перераставшие в  стихийные  митинги  протеста.  Изредка
подобные  шоу  устраивались  в  моменты  озверения  начальства,  получившего
наверху втык. Его гнев приходилось, как бурю, пережидать. Бог с ними нервами
и суетой, все равно  к вечеру  на  дороге все  шатались  без водки.  Главная
постовая  сложность заключалась  в  другом. Она  для  краткости обозначалось
<i>местной милицией</i>, то бишь любыми кадрами с пушкой и ксивой.
     Разных  крутых  амбалов  ездило  через  нас  необыкновенно  много, даже
зампредседателя какого-то упорно существующего на бумаге совхоза гордо рулил
без  пиджака,  обнажая сбрую плечевой кобуры. Соблюдать  порядок  движения и
тормозить для показа документов  не приходило им в  голову,  являясь  чем-то
противоестественным.  Всяческие фантастические помощники депутатов,  младшие
юристы,  инспекторы чего-то, начальники  отделов учреждений, о существовании
которых в  системе власти никто даже не подозревал, сотрудники <i>службы охраны
правительства</i> и лично  <i>главы республики</i> (занявшего пост несмотря на активный
плебейский   антифедерализм   в  прошлом   или  благодаря   ему)   одевались
исключительно  в  камуфляж и  проносились мимо, небрежно  вскидывая  руку  в
полуприветствии, чаще просто дав сигнал,  мигнув фарами и неизменно скалясь.
При перестрелке их 7,62-миллиметровые  АК прошили бы  меня вместе с жилетом,
для облегчения лишенным пластин,  а  наши пульки  5,45  ушли бы  в  сторону,
коснувшись струи выхлопных газов. Правда, враг труднее разживался патронами,
которые  мы  скупали цинками у  солдат,  меняли  на  спирт и  даже  пайковой
"Беломор"  с  килькой.  Таким  образом  известный  смысл  в  разнокалиберном
вооружении сил имелся, а простым стволом тут давно уже было некого пугать.
     Воротясь ценой новых жертв на истерзанный  клок  земли,  держава начала
утверждаться здесь  введением  странного двоевластия.  Даже  в нашей  банде,
именуемой  сводный  отряд, не  один  я  понимал,  что  любым  колонизаторам,
завоевателям,   империалистам  без   местного   управления   на  подчиненных
территориях не обойтись, однако  полная мешанина и несогласованность ставили
в  тупик всякого,  кто  пытался хоть что-то понять. Так, самый захудалый аул
имел свой муниципалитет в лице какого-нибудь  уважаемого человека с печатью,
исправлявшего должность при всех режимах и принимавшего посетителей  на дому
без  отрыва  от хозяйства.  Сей  наркомат числился  в  составе  вышестоящего
административного органа, глава коего без санкции коменданта района не  смел
чихнуть.  По доброй отечественной  традиции,  опирающейся  на  мировой опыт,
добытыми с бою землями по первости  военные же и управляют. Милиции и прочих
служб  для <i>охраны  порядка</i>  в освобожденных  уделах нагнали со всей  страны,
повелев одновременно набрать местных - какие иначе демократия, суверенитет и
народоправство?
     Опор у общественного  строя в итоге  оказалось  две,  между  собой мало
связанных и, как следовало ожидать, перманентно сползавших в противоборство.
Нацкадры подчинялись  к собственным  управлениям министерств по  республике,
пришлые относились к мобильным  отрядам, чему-то вроде штабов  соединений, и
через  них  - ханкалинской временной группировке  органов  и  подразделений,
ВОГОиП  МВД,  входившей  в состав объединенной  группировки  войск  (сил) по
проведению  <i>контртеррористической операции</i>  на  Северном  Кавказе.  Прямые и
нужные  любой власти  полицейские  функции исполняли  повсеместно  временные
отделы  внутренних дел, укомплектованные народом  из самых  дальних мест, от
Башкирии  до  Владивостока. Как исчислялась  надлежащая дистанция,  осталось
загадкой, но из  соседних  к примеру <i>субъектов федерации</i>  вообще  никого  не
слали.  Деятельность   созданных  местных  отделов  покрывал  густой   мрак,
навевавший мысли  об  ее  практическом  отсутствии. Заехавший как-то в свите
начальника "временника" опер-земляк, за что-то брошенный сюда  из управления
розыска добивать срок, прояснить ситуацию не смог:
     -- Так, себя сторожат. Информацию иногда сливают.
     -- А вы это... взаимодействуете?
     -- Да, их шеф к нашему ходит на совещания, бывает, вместе пьют...
     На  своем  блоке  мы  торчали в качестве  рядовых  бойцов,  усиленные в
дневное   время  чеченцами-контрактниками   из   отдельной  стрелковой  роты
комендатуры.  Местные коллеги, должностью  те  же постовые, разные служители
вневедомственной  охраны проезжали  мимо  на  собственных авто,  назначенные
стеречь  каких-то деятелей,  объекты нефтегазового комплекса  (их  руины?) и
энергетики...
     Этой  туманных задач милиции, не считая прочих <i>силовиков</i> и  должностных
лиц,  спустя  считанные  месяцы по официальному  завершению  войны  моталось
туда-сюда неправдоподобное  множество. Тихие семьянины непризывного возраста
и прочий люд, прикупавший удостоверения на рынке для ускоренного пересечения
КПП,  в счет  не шли.  Они держались скромно,  носили гражданку,  показывали
ксиву  без  обычного  апломба  и  быстро   вычислялись  по  длинным  лохмам,
неточности форменных аксессуаров на фото и отсутствии элементарных служебных
знаний.
     -- Ты в армии-то был, уважаемый?
     -- Нет.
     -- Как тебе  могли  сразу дать тогда сержанта,  если ты  месяц назад на
работу поступил?
     Клиент пыхтел и отмалчивался.
     --  Здесь вот китель должен быть,  а ты в рубашке.  Так и  скажи  - что
дали,  в  том  снялся,  и  не надо делать из нас дураков.  Будто один такой.
Ладно, езжай.
     Резон сдавать  их что  соплеменникам, что  во временный  отдел  напрочь
отсутствовал, обыкновенно задержанные спустя некоторое время ехали через нас
вновь, улыбаясь, как старым знакомым.
     Зато любой юнец,  заимевший  бумажку о  стажерстве  при  взводе  охраны
чего-то, чего он  даже не успел  выучить и  обделенный еще казенным оружием,
летел по встречной полосе в  объезд очереди, всех наших знаков, шлагбаумов и
бетонных чушек.  Остановленный  пальбой в воздух,  он  с праведным гневом  и
невыразимым презрением вопрошал, открыв дверь:
     -- Че такое? Ты же видишь, че свой!
     Коллеги  постарше в набитых мужчинской  всячиной  разгрузках, увешанные
железом  до зубов,  могли выскочить  из  ландо  всей кодлой, мигом  грамотно
окружить,  не  застя  друг  другу  линий  огня.  АК  с  семидесятипатронными
"улитками" на  согнутых локтях ненавязчиво  смотрели  нам в  область грудных
клеток.
     -- Что случилось? Мы - республиканский ОМОН, а вам чего надо?
     Ссылка  на  указание верхов до командующего  группировкой  включительно
досматривать  весь транспорт  и  особенно служебный местный  впечатления  не
производила.
     -- Покажи сюда твое указание? С комендантом мы за руку здороваемся,  он
такого приказа не отдавал и нам вообще никто. Вы тут херней страдаете, бабки
стрижете, а у нас операция сегодня. Зови старшего, а я сейчас доложу наверх,
из-за чего мы опаздываем!
     На свет являлась рация со сканнером, имитировалось нажимание кнопок. От
машин стягивался народ, устав ждать,  подъезжали  другие бойцы правопорядка,
тотчас присоединяясь  к сотоварищам.  Парни  на  другом  конце  поста,  видя
неладное,  перекрывали   движение,   поверх  опоясывавших   блок  укреплений
возникали  стволы  кем-то  поднятого   резерва,  с  вышки   лязгал  затвором
просунутый сквозь дырявую массеть пулемет.
     Обстановка разряжалась обычно неохотным выползанием  из фортеции  наших
<i>рулевых</i>.  Никаких бумаг  и  внятных  легитимных  установок  насчет  проверки
служащих  <i>органов</i>  не   было,  и  туманное  поминание  обязанностей   наряда
парировалось   заявлениями   о   директиве   самого    главного   начальства
беспрепятственно пропускать всех силовиков.
     <i>Директоры</i> пробовали бычиться раз-другой с вызовом подкреплений и бранью
в лицо, загоняя противостояние на грань стрельбы. Но прибывавшие на разборку
паханы сводили его к рукопожатиям с авторитетами другой стороны, "мои ребята
погорячились, но и ты не  прав". Ситуация изначальна являлась тупиковой, что
признавали таким образом де-факто самые киношно хрипатые бугры из комендатур
и  даже   ханкалинских  управлений.  Посему  наши  отцы,  построжившись  для
видимости, приказывали записать номера строптивцев - сообщим куда следует, и
усмехающиеся  братки по  классу  сматывались восвояси,  а мы  возвращались к
повседневным задачам.


     На  разводах, в  свете чуть  разгорающегося  стылого утра, зачитывались
поступившие  ориентировки.  Внимание   неизменно   заострялось   на  розыске
преступников и боевиков,  успевших послужить новой власти либо <i>располагающих
документами</i> сотрудников милиции.  "Вот они  гады  какие,  сплошь  дудаевцы и
исламисты!  Давить  их  всех  надо,  а  вы  жалеете..."  Жалостью  считалась
либеральность к  коллегам,  снисхождение к пожилым  людям,  теткам и прочему
угнетенному  большинству,   а  также  случаи  явной  халатности,  доходившей
моментами  до  саботажа.  Привозимые  из мобильного  отряда,  "временника" и
комендатуры сообщения об инцидентах  на блоках,  стрельбе и жертвах  с обеих
сторон отчего-то лишь разогревали показное рвение  начальства. Чужой опыт не
шел им впрок, заставляя  осмыслить целесообразность строгих мер  и возможные
последствия ввиду близившегося отъезда.
     Нашим  <i>завхозам</i>  не  хватало  разума,  сил  и  мужества  держать  пресс
многочисленных   генералов,   руководителей,  проверяющих,   немилосердно  и
постоянно дравших их. Вылез - терпи, плетью не гнали, но они, как жидкость в
поршне, лишь передавали  давление вниз,  чего система  от  них и  требовала.
Механика осложнялась  подчиненьем  разным  инстанциям,  главным  из  которых
нередко оказывалась ведомственно чуждая нам комендатура.  Посему в очередной
раз мало кто обратил внимания на рядовое зачитывание:
     -- ...Задержать автомашину ВАЗ-2106 белого цвета  госзнак  С645КХ 95-го
региона,   в  которой  может  находиться  сотрудник  милиции   Арсаев  Юнади
Саламбекович  либо  преступник,  имеющий документы  на  его  имя.  Соблюдать
осторожность ввиду  наличия у него оружия, в случае  задержания сообщить  на
"Утес".
     Это  был  радиопозывной   комендатуры.  Формально  ловлей  кого-либо  с
рассылкой сыскных  листов занимались ОВД, куда  отправляли  всех  пойманных,
исходить же  требования по уголовным делам либо оперативная информация могли
откуда  угодно из  сети подразделений и служб, опутавших край тотчас  по его
замирению.  Бытие власти для  самой себя,  а  не упорядочения  и  облегчения
народной  жизни,  отчетливо  демонстрировалось  здесь  наличием бесчисленных
структур  управления населением,  половина которого голодала. До  розыска же
какой-то  машины нам  откровенно было мало дела. Высматривать ее  до пучения
глаз  вряд ли  кто  собирался,  ибо  только  идиот, натворив что-то,  поедет
открыто через посты...
     К концу  первой  смены,  когда  наплыв ослаб,  я глянул в ориентировки,
иметь  представление  на  случай  проверок.  Когда зевота  рвет пасть, тяжко
запоминать  что-либо, не  больно и  хотелось, но  лишних  нареканий старался
избегать. В конце была подколота утренняя, ксерокопированный листок с ручным
текстом косыми печатными буквами; "временник"  и то шлепал цидулы на компе и
почти  без  ошибок.  Организация на  нуле, а командиров...  Вспомнился  крик
вечером раньше  в  эфире, запойный начштаб  после  кому-то говорил: разведка
гоняла  по  темноте  белую "шестеру", да  упустила. Местные полицаи, кстати,
вполне могли ехать  поздно со службы и не остановиться  средь чиста поля или
развалин на сигнал военных, периодически ставивших выдвижные посты - замашки
у тех были далеки от светских, а любой чех только враг. Оккупационные будни,
хотя нам что...
     Сутки  прошли непримечательно и обыкновенно. Кого-то для проформы взяли
в  плен за  просроченную справку взамен паспорта, сгинувшего  в пекле войны,
одного бойца  сняли с  поста бухим. Ненастный  отсыпной день  тек вяло, всяк
шедший толкал наши  средние  нары  в тесноте, сосед лазал туда-сюда на верх,
кряхтя и ругаясь. Долбанный  телевизор  показывал очередное ток-шоу, рванный
сон  окутывал и исчезал  от шума. Погода нежданно скакнула в  оттепель,  шел
мокрый снег,  вылазить  никуда не хотелось.  Начальство  уже  не  принуждало
трудиться в выходные, хотя быстро сдававшие под открытым небом хлорвиниловые
мешки тихо сыпались, а столбы  с колючей проволокой, врытые нами же в начале
срока, угрожающе кренились. Грял дембель-избавитель,  опутывая всех  ленивой
неохотой издалека.


     День же следующий не задался  прямо с утра. Невесть зачем в полвосьмого
на Грозный промчался комендантский кортеж, углядев какие-то  нарушения, босс
выскочил из "Волги", обложил криком  в обычной  манере стоявших  и  приказал
звать  ответственного.  Тот  мирно   дрых  с  полуночи,  озверевший  генерал
затребовал командира отряда, редко встававшего раньше девяти. Не дождавшись,
красный  от ярости комендант ворвался на блок,  прямо в <i>офицерский кубрик</i>, и
застал нашего  маршала  в  сиреневых кальсонах, еле  продравшего  от  стуков
посыльных  глаза. Все  очухавшиеся прыснули  куда могли,  но вопли слышались
даже  на  посту.  Последовали  репрессии, виновный личный  состав  до  обеда
собирал мусор, выкладывал кирпичную дорожку по грязи и рыл сточную канаву. С
нарядом торчал  на дороге  весь день  комвзвод по  кличке  Даун,  в основной
службе выше  старшего опера так и не поднявшийся. Избежавший армии, здесь он
раскрылся  в  полный  рост,  заменяя ефрейторской придирчивостью  отсутствие
способности мыслить и выдвинуться  хоть  куда-то силой иных качеств. Ухватки
слободской шпаны  при комплекции среднего бегемота кричали о пропавшем месте
в  бандшайке,  может,  не взяли  когда-то за скудоумие, только  в  милицию и
осталось идти... Он ревностно бдил  за нами, ел мозг до сумерек, когда поток
машин иссяк, и лишь  тогда ушествовал  с чувством выполненного долга, обещав
всю  ночь  проверять нашу боеготовность. Это  слово  мы не могли слышать без
плевков; днем по  рации  ввели "Стоп  колеса", народ покричал и  разъехался,
царило относительное спокойствие, но  явились три  машины чеченского СОБРа и
потребовали  их  пропустить,  размахивая  боевым  распоряжением  с  подписью
грозненского  коменданта.  Даун вылез  из  столовой  как был,  без  шапки, с
маслянистыми губами, изучил бумагу и важно заявил хриплым басом:
     -- Мне это не указ. Дорога з а к р ы т а д л я в с е х!
     Напрасно  здоровый улыбчивый мужик,  главный  у собровцев, перед  явным
боевым опытом  (не  важно, на чьей стороне)  которого Даун  выглядел щенком,
пробовал втолковать,  что  один комендант не может  знать приказов  другого,
равного   по   должности,   и  для  этого   сотрудникам   выдается  документ
установленного образца. Мерзший в свитере и калошах, привезенных по чьему-то
совету вместо резиновых сапог, Даун гороподобно стоял на своем.
     -- А если сейчас откроем сами и поедем, что сделаешь? - двинулся вперед
потерявший терпение крепыш с пулеметом, кладя ладонь на шлагбаум.
     И оставивший где-то  даже знаменитый ремень  с патронташем  для  ВОГов,
гранатными  подсумками  и командирским "Макаровым",  общим весом на полпуда,
Даун заявил, вздернув голову:
     -- Буду стрелять!
     Плюнув, чехи развернулись и полетели в сторону объездной дороги. Гордый
собой,  Даун  вернулся к прерванной  трапезе. Мы с напарником  вытерли пот -
толпа изрешетила бы нас  и умчалась  раньше, чем кто-то успел бы  отщелкнуть
предохранитель...
     Среди гама кубрика невозможно  было отдохнуть в законные два часа между
сменами. Вяло собираясь на  пост, я краем глаза поглядывал на экран, вольный
народ с нездоровой погруженностью созерцал ширпотребный бовик.  Молчавшая  в
углу рация вдруг ожила:
     -- "Кондор", "Кондор", выйди срочно на "первый"!
     Первым числился блок, хотя других постов  не было. Выбравший изначально
звучный позывной Даун нехотя зашевелился на койке, где возлежал в спортивных
брюках и носках. Рация заторопила:
     -- "Кондор" - "первому", пожалуйста быстрее! Как принял нас?
     -- Слышу,  слышу, -  проворчал  он в персональный  "Кенвуд",  накидывая
куртку и вываливаясь за дверь. -  Пернуть сами не могут, все командир нужен,
мля...
     Хотя  вечно требовал докладывать ему  обо  всем  и  спаси Бог  избегать
самовольства.
     Я натягивал ватные штаны, когда в наш барак  заглянул кто-то из второго
отделения и крикнул:
     -- Заступающая смена, бегом на пост! Вас Жорж зовет, сказал быть мигом.
     Так на самом деле звали Дауна-грифа. Чертыхаясь (задержали кого-то  или
разборка с  проезжающими, как пить дать), мы сгреблись,  застегивая на  ходу
разгрузки,  пихая  кого-то  прикладами,  и  потопали  в  холодную  тьму.   У
шлагбаума, к нашему удивлению, никого не  оказалось. "Эгей!"  -  окликнули с
перекрестка, куда не добивал единственный на всю округу фонарь, возрожденный
при блоке усилиями старшины и негусто освещавший круг выщербленного асфальта
под  собой.  Подойдя, мы разглядели у крайних ворот  Муху с  Борей,  которых
должны были  сменить, Дауна  и  двух  чеченцев-парней в камуфляже и вязанных
шапочках  у  белых  "Жигулей". Преобразившийся Жорж  что-то втирал ближнему,
деланно хихикая и  скалясь. Раздраженный перспективой топтать  снег на целую
четверть часа дольше, я хмуро бросил Мухе:
     -- Ну, что тут?
     Молчаливый  Борис  пожал плечами, а Мухин  начал делать какие-то знаки,
кивая исподволь на  местных. Когда я снова открыл рот, он потянул меня назад
и зашептал:
     -- На номер смотри - это та "шестера".
     -- Какая?
     -- Тише, та самая, в розыске, позавчера  на разводе читали. Стоим себе,
вдруг кто-то к  Адиле приехал. Бор говорит - давай глянем, подходим ближе, и
опа-на...
     Борис регулярно писал  себе  на  листок  данные  разыскиваемых  людей и
транспорта, сверяя затем при  проверке. Отличаясь  редкой исполнительностью,
он сыскал притом немилость шефа, ответив на вопли по поводу не высаженной из
автобуса бабки:  "Я  не  оккупант", и с тех пор  ходил  в  штрафниках.  Хотя
добросовестнее и честнее его среди нашего сброда не имелось.
     Жившая  в этом доме Адиля, муж которой то ли погиб или пропал без вести
в первую войну, то ли пребывал неизвестно где, тянула многочисленную семью и
родственников на  доходы от ларька, стоявшего по другую сторону улицы. Бойцы
отоваривались у нее сигаретной  мелочью, пивом и бодяжной водкой. Официально
торговля  спиртным,  как  и  употребление  его военнослужащими  объединенной
группировки,  к  которым  мы  приравнивались, строго  воспрещалось.  Бутылки
уносили за пазухой  или  в  штанах,  и кособокие  семенящие фигуры  издалека
обличали преступную цель  похода "за  спичками".  Издержавшиеся несли к  ней
пятнистую <i>спонсорскую</i>  форму, обувь, мелкое  отрядное  имущество, пайковые и
стащенные из  кухни продукты, накупленное поперву невесомое турецкое золото.
Ради мирных  отношений Адиля верила  в долг, часто без отдачи.  Жаждя, парни
бегали  к   ней  ночью  домой,  иногда  сталкиваясь   с  другими  гостями  и
посетителями. Кому и чем  она платила за прибыльный бизнес, кто подруливал к
воротам поздними вечерами,  их не парило -  есть маркитантка,  и хорошо. "Мы
кровь чью-то пьем или  оружие толкаем? Военные тайны сдаем? Да про нас и так
все все знают, чих-пых их  "фейсов" и всяких там партизан..."  А Борис вновь
проявил рвение и служебную принципиальность.
     -- ...Тот, что выше - Арсаев.
     -- Имя-отчество совпадают?
     --  Нет, ну и что? Брат, родственник какой-нибудь. Один пес надо сдать,
раз уж повязали.
     -- Машина его?
     -- Нет, того, кто в розыске. Доверка есть.
     -- Хрень полная... А второй кто?
     -- Просто друг вроде, -  Муха  утер перчаткой нос. - Говорит,  его дядя
министр какой-то, что ли. Оба в каком-то грозненском отделе числятся, а сами
"телки" при этом папике, ездят с ним охраняют.
     Дело переставало мне нравиться совсем.
     --  Коллеги, получается? Вроде как своих сдаем, а  им звезды однозначно
вкатят, виноват ли, нет.
     -- Какие они нам свои, все бандиты...
     -- Оружие при них есть?
     -- Пистолеты, заставили на сидение положить.
     -- А сюда они чего приехали, по то, за чем наши ходят?
     -- Ну.
     Даун стоял с чехами один, мы толклись поодаль,  и я шагнул ближе, чтобы
не  уклоняться  от   неприятной   процедуры  задержания  коллег,   тем  паче
вооруженных. Как ни что, в бою будь рядом, и  коль геморрой  начался, вилять
недостойно. Даун, пользуясь этим, забубнил по дежурной рации, настроенной на
боевой канал:
     -- "Казбек", "Казбек", скоро у нас? Очень ждем, ускорьтесь, если можно!
     -- Пошли, пошли к вам колесики, - просипел далекий металлический голос.
- Помним о вас.
     Опершись  на   капот,   сухощавый   рослый  парень  с  открытым   лицом
поинтересовался:
     --  Ребята,  а в  чем  дело  хоть? Все время останавливают,  проверяют,
забирают оружие, уже надоело. Мы ведь такие же, как вы, разве нет?
     Говорил  он чисто, почти без акцента, что было здесь  редким  - видимо,
жил в  России.  Второй  закурил  сигарету, предложив сперва  Дауну  и мне. Я
отказался, тот взял и уклончиво ответил:
     -- Не знаем. Сказали доставлять сейчас всех, кто приезжает  по вечерам,
наверно,  провинилась  чем-то  Адиля.  Проверят,  отпустят. -  В голосе  его
звучала неискренность. - О, никак едут!
     Послышался    нарастающий    гул    моторов,    вспыхнул   стремительно
приближавшийся  свет. Два  БТРа подлетели  на скорости, ослепив всех  яркими
круглыми фарами, с визгом развернулись и  замерли  в ряд. С брони посыпались
одинаковые, как из набора, коротыши  в вылинявших комбезах  и шапках-масках.
Глаза блестели  в прорезях, точно у ниндзь. Только старший оказался длинным,
худым и сутулым, с острым  хищным носом и оспинами на щеках. Быстро выслушав
Дауна, он бросил чеченцам:
     -- Документы!
     Смолкшие парни вытащили удостоверения, техпаспорт "Жигулей". Изучив  их
в свете фонарика, остроносый приказал своим:
     -- Взять.
     Ниндзи тотчас окружили  чеченцев, тыкая стволами и разворачивая лицом к
"шестерке".
     -- Руки на капот! Брось сигарету! Ноги раздвинул, шире, смотреть вниз!
     Ошарашенный не меньше нашего Даун топтался возле командира таинственной
группы.  Сунув  ксивы  в карман, тот подошел  к  чеченцам, о чем-то  спросил
одного, другого и скомандовал:
     -- В трюм!
     Его   бойцы,  круто   вывернув  парням   руки,   бегом  потащили  их  к
транспортерам.  Вмиг откинув дверцы боковых лазов, запинали  внутрь,  кто-то
втиснулся следом, остальные прыгнули наверх. Двое сели в машину, где остался
ключ  зажигания,  пристроились  за  первым  БТРом.  Старший  отозвал  Дауна,
долетели обрывки фраз: "...дядя... А  второй что?  Ну и все тогда...". Затем
он влез на  броню, что-то сказал в люк водителю, и маленькая колонна рванула
в сторону обрамлявшей боковую дорогу лесополосы.
     Мы   безмолвно  проводили   их  взглядом.  Стряхивая  оцепенение,  Даун
отхаркнулся и гуще обычного пробасил:
     -- Слышь, пацаны, тут никого не было, мы ниче не видали. Врубаетесь? Не
слышу - сечете, бойцы?
     -- Да  уж... - Муха простужено ушел  в шарф по уши. Глаза у него нервно
помаргивали.
     Медленно двигаясь к посту, я наконец пришел в себя:
     -- А кто это были?
     За пленными приезжал обычно временный  отдел, заставляя ждать по часу и
больше,  но  с   гражданскими  и  тем  паче  разными  служащими   обращались
более-менее  корректно,  время  не  то.  Только  что  виденное   повергло  в
недоумение и оставило скверный осадок.
     -- Разведка комендантская, - к Дауну возвращался уверенный тон.
     -- Почему разведка?.. - начал я, пытаясь собрать мысли.
     Даун оборвал меня:
     -- Все,  кончили базарить. Кто сменился - на отдых, а вы несите  службу
как  положено,  буду  проверять. Муха,  если  опять нажрешься  ночью,  башку
сверну. Понял?
     Бормоча "а че я", тот первый затрусил к блоку. Взяв фонарь, Даун слазил
в  дот-регистрацию, повозился  там  и наконец  ушел, пообещав  нас регулярно
навещать.  Отработавший  пару лет в одном с  ним отделе мой  напарник,  опер
Саня, хмыкнул вслед.
     -- Не нравится мне  все это, Александр Васильич, - поделился я мыслями.
Трогаясь потихоньку умом в этом театре абсурда, мы величали с ним друг друга
по отчеству. - Маски-шоу какое-то...
     -- Влипли, - бесстрстно констатировал он.
     -- Точно, попали бедные чехи. Отметелят их - мама, не горюй.
     --  Почему чехи? Все  влипли.  - Саня что-то уже просчитал и говорил  в
обычной манере, взвешенно и трезво.
     -- Мы-то причем?
     -- Куда их, по-твоему, увезли?
     --  Да  ну... Не  может  быть,  что  ты!  - я  боялся озвучить догадку,
подкатывавшую мутной  волной.  -  Надо ж разобраться, информацию вытащить  в
конце концов, если замешаны в чем-то, но не... так сразу...
     -- Посмотрим.
     Саня  был  здесь  солдатом  в  первую  войну  и  ко  многому  относился
спокойнее, деятельность тоже накладывала отпечаток. Соображал  в <i>раскладах</i> с
<i>мульками</i> он тоже  быстрее, но  и я работал в  системе не один год. Мысли как
магнитом утянуло в другом направлении:
     -- Черт, видел их кто-нибудь? Приехали-то к Адиле.
     -- Ее дома  нет,  я у  Бори  спрашивал.  Чехи  ждали, наверное,  вот  и
задержались на свою голову. Дай Бог, чтобы обошлось, но ты же сам видел...
     Меня начал пробирать холодок.
     -- Кстати, а с чего комендатура приехала?
     --  Хрен  знает.  А,  так  дербил же  при  нас  кричал их, значит, было
заряжено или  "временник"  стрелки перевел.  Сведения по этой  машине вообще
откуда взялись?
     -- На разводе читали. В папке ориентировок что-то лежать должно...
     Разыскав  в   бункере  мятый  скоросшиватель  с  покоробленными  влагой
листами, мы несколько раз просмотрели содержимое взад и вперед. Искомый лист
отсутствовал.
     --  Даун  вырвал.  Типа  замел след, -  Саня  погасил узкий,  обтянутый
камуфлированной резиной фонарик. - Блин,  надо иногда слушать, что по  утрам
трендят.
     Мы  начали  выхаживать  по  обычаю  вдоль  бетонной  ограды,  чтобы  не
закоченеть, повесив "весла" на грудь. Я вспоминал:
     -- Там и не ориентировка была, так, писуля ксероксная.
     -- Кто инициатор розыска?
     -- Внизу было... сейчас, вспомню зрительно - точно, в случае задержания
сообщить на "Казбек"!
     -- Ясно.  В общем, как у  нас, надо кого-то поймать,  а нет  формальных
оснований  - липовый розыск через  друзей засылаешь или  просишь  начальника
подписать. Получила разведка информацию  на чела  с тачкой или  просто счеты
какие-то  свести,  пульнули от  себя маляву его куканить и  щемить.  Второй,
может, не  при делах, да  судьба  злая,  карта не так  легла  - свидетель. В
Чернокозово, думаю,  их  вряд ли  повезут,  короче -  девяносто  пять  целых
вероятности...
     В это время на юге полыхнуло зарницей, донесся приглушенный расстоянием
взрыв. Мы замерли, обернувшись. Саша первым нарушил молчание:
     -- Все. Сто и один процент...


     На следующий  день наш  ком ездил в  комендатуру  и "временник", откуда
вернулся мрачный. Запершись с Дауном, долго что-то рядили, вызывали Мухина и
Борю. Вышли они невеселые, до нас с Саней очередь почему-то не дошла. Друг к
другу никто не лез, Муха на невысказанный вопрос промямлил:
     -- Ничего не видели, ничего не знаем...
     И, обругавшись, тяжело вздохнул.
     --  Другого от  наших завхозов  я  и  не ожидал,  - подытожил Васильич,
направляясь курить.
     От чеченских стрелков, заступивших  со  вторым отделением на  пост, уже
было  известно,  что за  селом нашли  обгорелый  ВАЗ с телами  двух  местных
милиционеров.  Всех подняли  на  ноги, потому что родственник одного занимал
крупную должность в правительстве, а погибшие  состояли в его личной охране.
Убийц  поклялись  найти, из  Грозного  наехали  всякие бугры  для  выражения
соболезнований и организации действий.
     Забравшись  на  пустую  днем наблюдательную вышку, срубик  в  три венца
поверх бани,  мы  с Саней обмозговывали перспективы. Я не видел лучшего, чем
принять  официальную  версию  и в случае прижима  тупо стоять на ней. Глухая
несознанка - вещь топорно-надежная, в дрянной ситуации хитрить сложнее. Друг
мудрил, оперски просчитывая ходы:
     --  Поднять  это  дерьмо,  как реально  было-  два  пальца об  асфальт,
элементарно. За любой конец дерни, а копать начнут, раскрутится все за милую
душу. Найдут свидетелей, сличат показания, не одни ж простофили у них там, и
Даун первый  развалится, потечет,  как тухлятина. Он насквозь  деревянный, а
менты  вообще быстро  сыпятся, кто  с  оперативно-следственной деятельностью
плохо  не знаком, психика  косная, вживаются полностью  в доминирующую роль.
Попадают  на  допрос  к опытному  волку, почва выбита  из-под ног, и в слезы
через  полчаса...  Кстати, здесь  в прокуратуре наши командированные или уже
свои?
     -- Может, рулят союзные, но аборигены  точно есть. Через нас их сколько
ездит с ксивами, треть хоть настоящими должна быть.
     -- Хрен с ними, думаю, мы с тобой в любом случае не причем. Опоздали на
пост  немного,  фильм  хотелось досмотреть,  все  подтвердят,  ну  и  как-то
проворонили все. Когда пришли,  никого не было, с  упырями нашими разговоров
ни  о чем не вели.  Сменили, и  те ушли себе,  а чего  нам.  Расхождение  по
времени  пять-десять  минут,  отчасти так и было, полуправда  - лучшая ложь.
Будем  держаться этой  версии, только  языки надо подвязать, особенно  Мухе.
Хотя знают двое - знает свинья...


     Вечером в  кубарь приперлись  друзья-алкаши начштаб  и  повар Андрюхой,
сопровождавшие  в  поездке  командира,  таща  кассету. Подружившись с кем-то
через пузырь, задастый начштаб  Колунов переписывал  во "временнике"  съемки
тамошних сыскарей - трупы боевиков, задержания, допросы, ликвидация схронов,
выезд на  подрыв,  где  от  припавшего  на  сорванное  колесо  УАЗа  волокут
кричащего раненого без ноги, а у машины  лежит скорченное неподвижное  тело.
Видак  стоял  у  нас, и  бывший  интернационалист Кол, пополнив  свою  дикую
коллекцию, неизменно спешил к нам.
     --  Братва,  че мне пацаны слили, покажу  счас,  вырубайте  на  ... эту
бодягу!
     Прокручивая знакомые  уже  старые кадры,  он  долго не  мог попасть  на
нужное место. В конце концов справился.
     -- Все, тихо!
     На экране возникло кочковатое поле с рощицей  на горизонте и недальними
развалинами.  Медленно  описав  полукруг,   глаз  камеры  сфокусировался  на
искореженном  обгоревшем  каркасе  легковушки  у  обочины  дороги. Сорванную
дверцу  тащит за ручку из канавы усач  в серой форме  с  подсумком на ремне.
Крупным планом  смятый, как  лист бумаги, госзнак,  погнутый  овальный жетон
"МВД России" с личным номером на чьей-то ладони. Объектив заглядывает в  то,
что раньше было салоном: мешанина клочьев, гарь, остатки завалившихся кресел
с  двумя обугленными  телами  в характерной  "боксерской" позе. Снова  общий
план,  по  рытвинам  и кустам бродят разномастно  экипированные милиционеры,
высматривая что-то под  ногами.  Вид  машины издали, рядом  с ней  несколько
человек,   один  пишет,   держа  черную   папку   на  весу,  другой  щелкает
фотоаппаратом. Слева  два УАЗика, "Жигули",  БТР.  Сцена ныряет вбок,  рябит
компьютерным ценником и гаснет.
     Дальше   полутемно,  внутренность  большого  дома.   Снимавший   что-то
подстраивает,  точно  камере   после  улицы  нужно  привыкнуть,  изображение
несколько проясняется и светлеет. Мужчины на лавках  вдоль стен,  старики  в
папахах,  слышен  женский  вой  и причитания  на чеченском языке.  Начальник
"временника" Сайфутдинов медленно жмет  руки  полному господину  в  норковой
шапке и расстегнутом  пальто, под  которым видны  пиджак с галстуком,  вечно
припухшее  лицо полковника необычно серьезно.  Голосов  за плачем не слышно,
чувствуется  общее напряжение. Двор, Сайфутдинов окружен женщинами  в темной
одежде,  передняя  рвет  на себе волосы,  царапает до  крови лицо,  ее силой
уводят. Остальные  кричат,  размахивают руками,  готовые  вцепиться  в  шефа
милиции.  Подняв  успокаивающе  ладони,  он  чуть  сдает  назад  и  пытается
возвысить голос:  "Сделаем все для того,  чтобы... Беру под личный контроль,
подонки  будут  найдены...  заслуженное  наказание". Автоматчики  потихоньку
начинают оттирать толпу, высвобождая проход. Начальник садится в "Волгу", за
которой торчат немытые дети. Один что-то говорит, все прыскают, самый мелкий
ковыряет в носу,  сосет  тот же  палец и начинает дергать за руку сестренку.
Президентский кортеж трогается, Колунов жмет пульт. Сеанс окончен.
     -- Это их разведка замочила? - нарушил кто-то молчание с задних коек.
     -- Какая разведка? - лениво протянул Кол, довольный собой,  точно лично
участвовал в ликвидации. - Не сморозь где-нибудь. Боевики они были, как  все
менты здешние. Позырим еще раз?
     Он запустил перемотку  среди гама  "ну его, там Ван Дамм!", "не,  давай
этот ужастик  из гущи жизни". Перешагивая через ноги, я  выбрался  на улицу.
Морозно обнаженное небо  дохнуло колким мерцанием. За баней у  сточного рва,
который   мы   долбили  весь  ноябрь  под  оборонительную  траншею,  качался
мутноглазый  Андрюха,  справляя  нужду.  Подобные действия  запрещали  равно
начальство и <i>понятия общака</i>, но он обладал иммунитетом к любым требованиям и
нормам.
     -- Огонь есть? А, ты, некурящий.
     Застегнув штаны, повар начал рыться в карманах, выронил из губ папиросу
и  с матерным  бурчанием вынул  из рваной пачки другую, болезненно согнутую,
точно ревматизмом. Поймав  наконец прозрачную  зажигалку, с  третьей попытки
высек искру и неглубоко затянулся.
     -- Хочешь скажу, как на самом деле было? Мне во "временнике" опер, зема
наш,  расск