-- Сучара большезвездная, размажу тебя здесь!..
Сбежавшиеся на шум офицеры кое-как их разняли. Вчетвером скрутив
Баранова, оравшего "Тревога! Второй батальон, строится!", оттащили в
землянку, почти силой влили стакан, второй и держали, пока не стих. Долго
сидели с ним, кто-то остался ночевать на федоринском месте. Плюя кровавые
слюни и щупая распухшую скулу, по возможности внятно Стекольников
распорядился:
-- Поднять этого утром на выезд, чтоб был как штык! Очередь
федоринская, вот пусть и замещает, раз невшибенный друг. Доигрались в
"Зарницу", грамотей, мля...
-----------------------------
Бойца все-таки пришлось тащить на себе. Сперва нес кулем на плечах,
клонясь до земли, боясь споткнуться и рухнуть лицом вниз, так как не успел
бы даже выбросить руку. Субтильный Воронов оказался тяжел, хватал одежду на
груди, душил за шею и при каждом шаге стонал. Федорин выбрал идти не
дорогой, а тянувшимся вдоль нее краем ольховой рощи, взбегавшей по склону к
переходу в собственно лес. Луны не было, но от чистого неба или запрудивших
его звезд путь как-то просматривались, по крайней мере, различалась в
сквозном воздухе глухая чернота препятствий.
Не опуская ноши, Федорину удалось пройти много, больше, чем ожидал,
передыхая согбенным у встречных стволов. Висящие на нем автоматы звякали
друг об друга, любой "чешский" пацан с берданкой или самодельным пистолем
уложил бы их сейчас одной пулей в упор, оставалось верить в милость Бога,
который спас их уже сегодня от верного конца. Ощутив, что вот-вот упадет, по
ближайшему деревцу сполз вниз, отвалив солдата вбок.
Тому становилось хуже, рана болела все сильней, ступать ногой стало
невозможно, парень заметно ослаб. Он сохранил зажигалку, при ее вспышках
Федорин кое-как разорвал пропотевшую вороновскую майку (самому пришлось бы
долго раздеваться при той же чистоте ткани) и символически перемотал ему
голень, ободрав верхний слой кровавых, сбившихся и местами присохших бинтов.
Перевязывая вначале, он размял и посыпал отверстия таблетками для
дезинфекции воды ("бросил в лужу и пей") из десантного сухпая, которые
таскал с собой, и тетрациклином из пластиковой аптечной гильзочки, чем еще.
Условная бактерицидная смесь давно растаяла и смылась, попадет что-нибудь в
дырки, и каюк хлопцу, выйдет - зря пер... Пересидеть до утра и бежать с
рассветом на трассу, вдруг кто проедет? Ждать их где-то всю ночь вряд ли
станут, разве что незримые "духи" сопроводили федералов по горам,
доброжелательно глянули на прощанье в оптику и сейчас чешут навстречу, не
таясь. О тех, кто ездит или бродит здесь в темноте, думать не хотелось. И
как знать, дотянет ли до солнца солдат?
Повесив оружие за спину, еле поднял Воронова и подхватил на плечи, как
большой мешок или местные овцу. В фильмах про войну смотрелось куда
героичнее, хотя там чаще красноармеец в живописно порванной гимнастерке нес
командира, позванивая медалями (кто их в бой надевал?). А на шее болтался
ППШ с круглым магазином и дырочками по кожуху ствола... Думал ли, что
выпадет такое, воевавшие дети невоевавших отцов, есть такая профессия -
уродину-мать защищать...
-- Не жми, - оттянул руку парня от горла.
Тот что-то пробормотал. Хорошо, пока хоть не бредил. Встряхнув с
усилием, чтобы ловчее пристроить его на хребте, полусогнувшийся Федорин
двинул вперед.
За собственным топаньем, пыхтеньем и стонами Воронова, шумом речки на
той стороне дороги не сразу услышал шум мотора, осознав звук, только когда
он раздался почти за спиной. Рванувшись глубже в заросли, Федорин сбросил
вскрикнувшего бойца и упал рядом, пытаясь расцепить автоматы, но быстро
стих. Мимо неторопливо прогудел транспортер с людьми на броне, слепя яркими
глазницами фар - ехали уверенно, по-хозяйски. Больше в потемках ничего было
не разглядеть.
-- Товарищ старший лейтенант, - дернул за рукав очнувшийся Воронов, -
это наши, надо тормознуть их!..
И попытался встать.
-- Лежи, идиотина! - шипя, прижал его к траве Федорин. - Какие наши тут
могут быть ночью с одной "коробкой"?
Слухи о том, что у "чехов" есть техника в горах, ходили давно. На
равнине, под Грозным немногочисленные по счастью танки и доставшаяся при
развале империи артиллерия били по наступавшим силам вовсю, и в
труднодоступных местах, по-видимому, у врага еще много чего осталось. Вот
тебе разведка и спецоперации, машину ведь не спрячешь на чердак. Главное -
лишь бы не приметили их... Лежали, пока начали замерзать, но слышалось
только переливчатое бормотание воды. Не хорониться же здесь до солнца, когда
опасность может только возрасти. Парень словно пришел в себя, попробовал
хромать самостоятельно, обняв командира за шею и мужественно терпя боль.
Теперь пробирались сторожко, поминутно останавливаясь и напрягая слух, ближе
к обочине вылезать не хотелось, а проклятые сучья трещали вокруг как
пулемет. Стоило померещиться чему-либо, падали с замирающим сердцем в
крапиву и лопухи, но тревога оказывалась ложной. Чуть успокоившись, пошагали
ровнее, когда метров за сто вдруг взревел двигатель и свет прорезал листву.
От страха Федорин рухнул, увлекая за собой бойца, который чуть не раздавил
ему ребра об автоматное железо и рожки. Затащив его под сплетение веток,
ткнулся рядом, боясь шевельнуться. Видимо, "гроб" стоял на какой-то поляне,
развернувшись, сейчас вырулил к дороге и тронулся в обратный путь.
-- Нас ищут... - прошептал у щеки Воронов.
-- Откуда им знать про нас? Тш-ш...
С машины заметили движение или вправду преследовали какую-то цель, но
БТР замер невдалеке, с него тяжело попрыгали вооруженные люди и пошли
россыпью к зарослям, просвеченным мощными полушариями, которые повернули
влево рукой. Мотор стих, различилась коротко местная речь; двое или трое не
спеша направились к ним, хрустя мелким валежником. Федорин не успел
выставить автомат, большой пользы при двух магазинах в нем и не было, и
теперь боялся дохнуть. Чеченцы остановились, один сказал что-то, в ответ
гоготнули и пустили веером несколько очередей в лес. Пули свистнули над
самым затылком, присыпав Федорина веточками и листвой. Едва живой, с
замиранием сердца он услышал звук обратных шагов, двигатель заурчал, и бэтэр
так же неторопливо покатил дальше, к своему тайному горному логову. Ночью
"чехи" разъезжали здесь, как дома, никого явно не боясь.
Отлежав минут сорок, Федорин поднял голову и нащупал плечо бойца:
-- Давай, Саня, ждать утра, а то вообще отсюда не выберемся. Открыто
идти нельзя, сам видишь, а по темноте этой далеко не уползем. Дьявол знает,
чего тут еще ждать, да и надо поспать как-то. Будем сторожить по очереди.
Парень молчал, борясь с одолевавшей болью. Оттащив его подальше и
нарвав ощупью травы и прутьев на подстилку, Федорин свалил часть сверху и
тоже заполз под копну. Устроились с Вороновым спина к спине, обняв автоматы,
первую очередь лежачего караула назначил бойцу.
-----------------------------
-- Товарищ капитан, вставайте! - дежурный по роте склонился над
командиром, светя фонариком в пол. На долгий стук в дверку ему никто не
ответил.
Баранов всхрапнул. Пышный камуфляжный спальник был перекручен и
закрывал его до груди.
-- Вам сегодня на выезд, я уже всех поднял.
Уважительно растолкав наконец, младший сержант в пованивающих ваксой
сапогах предложил:
-- Я вам сейчас поесть принесу.
-- Не надо, - с усилием ротный сел на шконке, опершись руками в края. -
Брось что-нибудь с собой, как войска будут готовы - крикни.
-- Есть.
Пригнувшись, дежурный вышел из землянки наружу. Баранов рухнул назад.
-----------------------
Приспать и вообще отдохнуть не получилось. Стоило опасть напряжению,
заныло натруженное, израненное и побитое тело, свело голодом в резях живот.
Но главным бичом оказался неистовый, какой-то зимний холод, точно сам космос
вакуумным языком касался этих чертовых земных наростов. Лесная сырость при
мокрой дранной одежде не позволяла угреться на пяток минут, подняв ворот и
дыша себе за пазуху. Ненадолго забывшись, Федорин окончательно продрог и
вынужден был вскочить, разминаться и едва не прыгать на месте. Воронова бил
озноб, он тихо отчетливо стонал на одной ноте, откликаясь каждому импульсу в
разорванных нервных волокнах при ударе сердца. Федорину пришлось почти лечь
на него, чтобы как-то согреть, тереть ледяные пальцы своими черными
бесчувственными граблями. Ломал ветки, дергал крепкие стебли с комками
земли, пытаясь засыпаться, укрыть их обоих или хотя бы несчастного парня, но
не получалось, вскоре расшвырял псевдошалаш и опять трясся в пляске святого
Витта. Ноги снова подкашивались, он падал на невольного сотоварища и
виновника этих бедствий, проваливаясь в беспамятство и выныривая на
поверхность кромешной промозглой тьмы...
Именно эта ночь, а не внезапная даже схватка, трехногое ковыляние по
камням в ожидании выстрелов или приключение с БТРом запомнилась главным
кошмаром. Теряя сознание, боец стих, и Федорин прикорнул на нем, вскинувшись
с ужасом - задавил! Тряся его куклой, припал к запекшемуся горькому рту и
вгонял собственное дыхание, пока не вернул к жизни, заставив издать наконец
хриплый звук. Смертельно окоченев, Федорин пытался разжечь костер с помощью
найденной у Воронова подтирной газеты. Влажная слипшаяся бумага не
занималась, нагревшееся колесико зажигалки обожгло палец, он выронил огниво
и еле нашел, обшарив на коленях всю землю около них. Собирал на ощупь ломкие
сухие прутики, которые едва тлели и гасли один за другим, померцав
рубиновыми точками, потом кончился газ. Примирившись с неизбежной кончиной,
Федорин валялся, обняв бойца, дрожа и корчась, пока не обнаружил вдруг, что
вокруг засерело. Когда различились ближние деревца и купы росистых
папоротников, адским усилием, сгребшись на четвереньки и едва разогнувшись,
встал, шатаясь и отчего-то заикав. Чувствуя внизу боль, трудно отлил в
сторону и, не застегивая штанов, стал поднимать бойца.
----------------------------------
Развернувшись под углом к выщербленному асфальту, бэтэры замерли в ряд
на широкой обочине, переходившей за спиной в склон холма. До прибытия
колонны оставался неопределенный бездеятельный срок. Разрешив войскам давить
"сухарь" и греть чаи на паялках, имевшихся в каждой машине, или солярных
костерках, Баранов сел в проем откинутой дверцы своего "коробкар". День
только начинался, из темноватого нутра веяло бензиново-масляным теплом.
Настроение у командира было паршивым.
По обычаю притопал зачуханный молодой солдат с кружкой чая поновее, без
выщерблин, и банкой килек:
-- Покушайте, товарищ капитан. Может, с нами захочете, второй взвод
кашу греет?
В речи парень напирал на "г". Расторопные бойцы упромыслили, верно,
бачок-другой вчерашних остатков с кухни. Каждый выживал здесь, как мог...
-- Спасибо, рубай сам. Долго не рассиживайтесь, мало ли когда эти
прибудут.
Организм принял с утра только ковшик ледяной воды, стоявшей в бадье у
офицерской едальни. Дорожная тряска перебаламутила вчерашнюю дрянь, в самую
пору было хлебнуть еще из фляги и прочистить канал где-нибудь в стороне -
способ верный, особенно если после влить горячего чифирку. Баранов избегал
есть с бойцами на выездах, когда они сами делили на двоих-троих
325-граммовые жестянки, содержащие наполовину сок с жиром либо останки
неведомых рыб, и по счету кусочки сахара, искрошенного в пути. Что за
государство и армия, где солдаты, идя в бой, не могут вдоволь нажраться
пусть бульбы, но сваренной нормально с мясом, а не вечного
"перегноя"-сухпюре и кислой капусты, распаренных до непотребства? Почему не
отследить, чтобы доходили по норме хотя бы эти несчастные консервы с
требухой, сгущенка по банке в пасть ежедневно? Еще трендят что-то о
профессиональных войсках, мировом уровне, беря в пример Штаты. За брошенного
на погибель ратника, не говоря офицера, тамошний генерал расстался бы с
местом, здесь же... Тьфу!
Одернулся - будто сам не виновен. Мог ведь, обязан был проследить за
всем лично, став на час главным в батальоне. Первая заповедь, вдалбливаемая
с училищ изустно и на практике - пересчитывай головы даже после минутного
роспуска в сортир. Там, на месте, удалось бы что-нибудь организовать, тем
более когда власть фактически принадлежала командирам ВВшных сил. А, чего
теперь...
Поджидая "ленту", машины сопровождения занимали одну и ту же позицию в
назначенном пункте, где трасса начинала плавный подъем к уступам передового
хребта. Левее тянулась зеленка, чахлая рощица на продувном склоне. Настоящие
заросли кучились ниже, в невидимой за перегибом ложбине, и раскидывались
затем плащом на весь ближний отрожек. По другую сторону разбитой дороги
начиналась равнина, бывшие колхозные поля, заросшие буйным сором. Кому она
понадобилась, эта независимость и война, какие шири раньше запахивали, в
селах стоят разбитые дворцы-особняки, народ здесь нормально жил... Бэтэры
всякий раз обосновывались на проплешинах от собственных протекторов, многие
сознавали опасность, но сменить установленный порядок все как-то не
получалось. В конце концов мина рванула прямо под колесом, не пострадал
никто только чудом. Полдня возились с машиной, держа колонну на солнце
мишенью среди гор - каждый не имел права двигаться без другого, вытаскивать
БТР пришлось на сцепке малым ходом. Баранов с тех пор всякий раз менял
стоянку на выположенном скате приткнувшегося к дороге бугра. Не нравилась
ему также близость леса, но выбрать дислокацию по собственному усмотрению не
дозволялось.
Отправленный с биноклем наверх дозор при появлении колонны давал знак и
скакал вниз, чтобы усыпанные людьми "коробки" могли сразу пристроиться к ней
на ходу, ибо постоянная задержка на одном и том же участке была только на
руку врагу. Потянувшись вытереть о траву ботинок, к которому прилипла
неизвестная дрянь, Баранов выпрямился, и в этот миг с горы за спиной бухнул
громкий выстрел. Били в правый топливный бак командирской машины, стоявшей
первой в ряду как на заказ, но что-то подвело целившего - выучка ли,
твердость руки. Крупнокалиберная пуля "антиснайперской" винтовки,
возрожденного ПТРа времен Отечественной с квадратным компенсатором на
дульном срезе, прошила наискось как бумагу выше емкости броню. Не утратив
силы, она снесла половину ершистого барановского черепа, не любившего каски.
Впрочем, она бы здесь не помогла.
Открыв из всех башенных пулеметов огонь, бойцы атаковали проклятую
высоту и обшарили ее, но ни лежки с примятой травой, ни гильзы не отыскали.
Стрелявший, если только он в одиночку бегал с тяжелой дурой, шмальнул от
края леса, раскинувшегося на пологом склоне цепи, и ушел в чащу, где его
тоже пытались безуспешно искать. Близость вытянувшегося по дну котловины
села, взрезанного надвое петляющей речкой, мало что доказывала. Вид оружия
определили не сразу, по дыркам в броне да страшной ране, вмиг унесшей жизнь
ротного. Откуда у "чехов" штуковина, бывшая редкостью даже в войсках,
осталось также не выясненным.
-----------------------------------
Устав тащить бесчувственного солдата, Федорин решил наконец его
оставить, не погибать же обоим, вернее даже парню - он был плох. Положив
рядом "калаш" с полным рожком и гранату, забросал бойца ветками и двинул к
не слишком крутому гребешку, который иначе долго пришлось бы огибать по
дороге, шарясь на открытых местах, долина там сужалась. Где-то за ним
грунтовка вливалась в основную артерию ущелья, по которой мчались вчера меж
зеленых уступов и белых скал. С обрывчика на вершине, достигнутой последним
усилием воли, открылась желанная перспектива: вот она, родимая, вьется серой
мышиной полосой. Река блестела стальным изгибом, ни дать, ни взять - сабля.
Оставили бы в покое к бесу эти горы с их бандитским народом, что не может
сам в мире жить и не отдаст свободы, разбередили рану на сто лет еще... Вниз
съезжал обессилено, на заду, удалось - катился бы до самого асфальта. Припав
к нему, распластался и лежал несколько блаженных минут, чувствуя себя почти
спасенным. Здесь, в крупной долине, поднявшееся над снежными зубцами солнце
уже источало первое тепло, согревая шершавый потрескавшийся гудрон. Ощутив,
что сейчас уснет, заставил себя отползти в канаву и изготовился ждать,
привалясь к автоматному прикладу.
Дорога оставалась пустой так долго, что Федорин собрался ковылять вниз,
к равнине, когда с той стороны показался сине-белый ЗИЛ. Скрывшись в
ложбине, он бодро вынырнул и покатил к его засаде. Федорин выскочил, держа
наперевес АК, и заорал со всей мочи:
-- Стой! Стой!
Водитель потрепанного грузовика, добродушный чеченец лет пятидесяти в
кепке, побледнел и хотел обогнуть дикую фигуру без знаков принадлежности к
каким-либо силам, не имея возможности быстро повернуть назад. Пули свистнули
перед самым ветровым стеклом, и он резко сбросил газ, подняв над баранкой
руки. Фигура рванула дверцу и ткнула стволом в живот:
-- Едешь со мной, быстро, убью! Я "федерал", надо раненого привезти!
Не снимая пальца с крючка, чудище обогнуло капот и влезло в кабину.
Влипший чечен молча тронул вперед, Федорин торопил:
-- Живей, дед, просто отвезешь нас, благодарность-премия, только без
глупостей, ладно? Сейчас повернем, на месте выйдешь со мной и поможешь
донести человека, а там на ближайший пост. Не шути только, очень прошу, ты
внуков любишь, а мне все равно уже, понял?
-- Да, да, - успокаивал водитель, - убери от мине аутомат, нажимешь
ведь...
-----------------------------------------
Когда из кабины подъехавшего бочковоза выпал грязный, оборванный и
пошатывающийся тип, ждавшие на подхвате солдаты не сразу поняли, кого это
принесло в полк. Первым охнул случайно проходивший Зенкевич:
-- Федорра, ты?! Ну и ну! Тебя ведь в пропавшие записали... Цел?
-- Да.
-- А Паляница умер.
-- Мне по дороге сказали, жаль - мужик был.
-- Тут со вчерашней гастролью столько дел, начальству месяц
отплевываться - Паляница, раненые, ты вот... Ладно, доложись пока. Да, боец
с тобой вроде был, где он?
-- В госпитале.
...У солдат на блокпосту полезли глаза на лоб и руки потянулись к
оружию, когда гражданский ЗИЛ с помятыми местными номерами подкатил к самым
заграждениям, а из окна высунулась чумазая исцарапанная рожа. Однако поняли
все быстро и отрядили раздолбанный УАЗ, домчавший их с Вороновым в ближайшую
санчасть. По минимальной хирургической оснащенности тому оказали первую
помощь и сплавили дальше, в госпиталь. Федорин побаивался, что хлопец умрет,
но осмотревший его врач заверил: выкарабкается, разве что ногу в крайнем
случае укоротят. Оптимист хренов...
Федорин от санобработки отказался, только умылся наскоро и поел. Не
давая себе упасть, бросился искать связь с частью, но скорее оказалось
прыгнуть в подвернувшийся "Урал", ехавший примерно туда, куда следовало.
Провалившись в сон, очнулся далеко за нужной развилкой, о чудике в кузове
позабыли, а на свое замызганное офицерство и соответствующее отношение он не
напирал. Пришлось вернуться гражданской попуткой на проспанный блок, где
старший подсадил его на бэтэр небольшой колонны, шедшей куда-то через
"родное" село, дававшее полку воду. Примечательно, что его нигде не
задерживали, даже не спрашивали документов, потерявших вид. От села
собирался в худшем случае брести пешком, пополнив в дороге запас патронов,
благо хоть этого добра у всех было завались, но удачно встретились свои.
Батальон обеспечения жил несколько обособленно, солдаты знали лишь, что на
боевом выходе спецназ попал в засаду, войска двинулись на выручку и бились
до ночи, перемолотив кучу "чич", но погиб командир первого батальона и
кто-то потерялся или отстал. Приваливаясь к ужавшемуся сержанту, Федорин
заснул, не дослушав рассказ. Полная трухи и прочего мусора голова безбожно
елозила по погону недавно стиранной куртки водовоза, от старлея несло потом,
но младший командир бережно поддерживал его за плечи, поставив автомат рядом
с собственным между ног.
Для начала Федорин нашел целесообразным разжиться головным убором и
обмахнуть берцы, идя на доклад. У ротных палаток курил на снарядном ящике
Сомов в синей больничной робе и тапочках, с рукой на перевязи. Его слегка
зацепило при отходе, и он решил отдохнуть недельку "на кресте", но ввиду
скуки, пользуясь дембельскими привилегиями, уже на следующий день пришел к
своим. Перед ним стояли на вытяжку два молодых бойца, о чем-то сурово
допрашиваемых. Увидев командира, осклабившийся Сомов встал, бросив горящую
папиросу.
-- Товарищ старший лейтенант! Выбрались, значит? Слава Богу, а то мы не
знали уже, что думать... Я Шалееву сразу доложил, как чего, дальше они там
сами решали.
Сомов оправдывался для порядка, вины в его голосе не чувствовалось. Да
и за что?
-- Ничего, брось. Тут все в порядке?
-- Какой там... - сержант посерьезнел. - Вчера товарища майора Паляницу
ранили, так он до вертушки не дотянул, а сейчас, бойцы вот слышали, по рации
передали: Баранов на выезде убит.
--------------------------------------
Вечером пьяный Федорин в стекольниковской землянке, убранной
"трофейными" покрывалами и набитой прочим барахлом, плющил о стол кулак:
-- Он из-за меня погиб, понимаете, вместо меня, пока я там по лесу
бегал!..
Присутствующие большей частью молчали. В подробности федоринской
истории не вникали, попал с группой в переплет, так на войне разное бывает.
Паляница, мир его праху, с точки зрения командования тоже проявил
самовольство, покрыв смертью и возможное взыскание, и награду, а с новой
потерей тем более вряд ли станут копаться в том, что кончилось благополучно.
Временный комбат-два, искушенный в службе, перехватил Федорина по дороге в
штаб:
-- Слушай, уже столько намешалось, ты им много не говори. Мы тут свели
к тому, что приказов на своей горе не слышали, связь прервалась, Виктор как
старший двинул батальон на поддержку этим терминаторам. Когда выбыл из
строя, Баранов заступил на его место, потому что был рядом с ним. Ты с
мобильной группой совершил обход с целью разведки и отвлечения противника от
основных сил. Примерно так ведь и было, если не лезть глубоко. Их уже не
вернешь, а Баран вчера сам орал, что это он тебя с заданием отправил... От
подвига до выговора один шаг, главное, держись твердо и четко коротко
доложи. Трепать особо не станут, им бы сейчас зад прикрыть, а потом за
геройство еще висюльку какую срубишь. Проставимся кому надо, командирам
выгодно эту хрень в битву народов раздуть, так что будешь еще ветераном...
Но Федорина избавили от каких-либо выворачиваний - оказалось не до
него. Жив, и ладно, пиши рапорт на всякий случай да иди служи. Экспедицию за
доспехами никто, естественно, отряжать не стал, предоставив самому решать
вопрос хоть со старшиной, хоть с самим начслужбы вооружения. Не заикнись он
- списали бы в потери, как все загнанное невесть куда имущество, ГСМ,
технику, провизию и боеприпасы. Утраченное числилось к тому же на Воронове,
который в полк при нем вряд ли бы уже вернулся.
-- Ты это оставь, - обнимал его толстой лапой поддатый Зенкевич, - то ж
малая судьба, незнамая. Думали, ты погиб, а тебя как раз уберегло, Серега
вроде оказался молодцом, а его под пулю вытащило.
-- Малая? - тянул Федорин. - Малая, говоришь? А большая где?
Нежданно трезво Зенкевич ответил, сделав глазами вверх:
-- Там, - и для ясности ткнул в потолок пальцем.
-- В округе, что ли? Или в Москве?
-- Сам ты в Москве... На небе, брат. Пошли спать, завтра ведь твоя рота
сопровождает...
-----------------------------
Уезжали домой в конце мая, по сроку, задерживать командированных не
стали. Оказалось, что федоринские броник с каской, валявшиеся в бэтэре и не
подписанные, за сутки его безвестного отсутствия кто-то доблестно спер.
Пришлось черкнуть, что были приведены в негодность, буквально разорваны
кучным попаданием осколков и пуль, вследствие чего брошены на месте для
облегчения выхода из окружения и транспортировки раненого на себе. Обошлось
даже без пузыря, обычного "стеклобатона" - видно, много чего списалось по
ведомостям на ту операцию. Сопровождение вскоре сняли, район был признан
опасным и маршрут сместили к северу, где на первую же колонну напали "духи"
и сожгли грузовик. Бывшие выездные батальоны до конца федоринского
пребывания маялись вялым бездельем, текущими нуждами и обеспечением полка.
Наградные представления и вправду отправили в группировку, откуда
благополучно ушли дальше: погибшим - ордена Мужества, ему "За боевые
заслуги", в просторечии "ЗБЗ". Он пытался найти Воронова, но того отправили
из полевого госпиталя во Владикавказ.
По возвращении желающим сразу дали краткосрочный отпуск. Когда сын,
второй день пропускавший школу, умчал перед семейным завтраком в булочную,
Федорин спросил жену:
-- Я это... орал сегодня?
-- Нет, бормотал только "зеленка", "в зеленку!", а потом сел, озирался
вокруг, стену гладил. Приснилось что?
И ее Федорин, виновато покосившись, не смог врать:
-- Да как дернуло, а ничего понять не могу - землянка чья-то богатая,
ковры, мягко, рядом баба спит, а медсестер вчера не притаскивали вроде...
Уткнув лицо в кирпичную шею, жена разрыдалась. Молча гладя ее волосы,
собранные в простой хвост, Федорин глядел в окно и пытался ощутить себя
наконец дома.
Рассказ основан на реальных событиях.
2001, 2003 гг.
Примечания
ВВ - внутренние войска МВД РФ
Разгрузка, разгрузник - разгрузочный жилет с отделениями и карманами
для магазинов и боеприпасов
БТР - бронетранспортер
Хэбэ, х/б - куртка летнего форменного обмундирования из
хлопчатобумажной ткани
ТТХ - тактико-технические характеристики
Подствольник - автоматный подствольный гранатомет
Ф-1 - ручная граната с радиусом поражения осколками до 200м
ВОГ - выстрел с осколочной гранатой
ПТР - противотанковое ружье
Единственный чеченец
Бежит меж гор речка, принимая с каждым извивом все новые мелкие потоки.
Там, где хребты распахиваются, открывая равнинную ширь, у отрогов вытянулось
по берегам село. Названо оно, как и ущелье с опушенными зеленью кручами
бортов, в честь стремительной бурной воды, пронзившей их живой ниткой. Имя
громкое, прозвучавшее в обе войны не один раз.
Огненный бог взял здесь долю сполна, вдоль улиц зияли обугленные
провалы окон, торчали зубчатые руины, словно обгрызенные стальным зверем. В
уцелевших домах продолжали обитать люди, притерпевшиеся ко всему и уставшие
безответно клясть судьбину. Кто-то выжил даже в жестоко разрушенном Грозном,
если обошла пуля, не взял голод и мор, существовали дальше кое-как, по
привычке, оттого, что теплится внутри искра наперекор всему.
По ущелью шла от села петляющая дорога, вдоль которой лепились аульцы в
три дома. Убогие селенья война трепала меньше, разве что бомбили заодно да
прилетали снаряды дальнобойных САУ. Жизнь там была совсем плохой, но в крае
и так остались лишь не сумевшие уехать хоть куда-нибудь. Разбитые машины
самых зажиточных на местном бензине с ядовито-сизым выхлопом циркулировали
туда-обратно, доставляя в горы самое необходимое, остальные ходили по своим
надобностям десятки километров пешком. Как теснина водный ток, сдавливал
артерию у села пост, выдвинувший укрепления с рядами колючки в сторону белых
зубцов. Где-то там, в лесах, скрывались террористы-боевики, члены незаконных
вооруженных формирований, партизаны, моджахеды, шахиды, бойцы сопротивления
- словом, враг, которого следовало на равнину не допустить.
Никаких "духов" в смысле крупных организованных сил на самом деле тут
давно не имелось. Дагестанский поход исламистов, по единодушному мнению
жителей инспирированный большой властью, и оправданная им в глазах мира
новая кампания подточили конфедератский актив. Идейные борцы пали в
авангарде, свирепые закаленные воины легли в нескончаемых битвах с
империалистами и друг другом, молодая дикая поросль, знавшая на коротком
веку только чуму да разор, стать достойной сменой не могла. Просто не
успевала выковаться. Со всех концов страны, из целинных степей и нефтяного
Прикамья больше не текли рекой соплеменники исполнить священный долг, как в
95-м. Тогда мужчины бросали дом, семью, работу-бизнес и отправляясь защищать
родину от новых ермоловых. Трех лет свободы в местном исполнении хватило за
глаза, из незаможней республики отбыли в анафемскую метрополию все, кто
смог. Загнанные в каменные щели со стрелковым оружием группы серьезно
противостоять армии не могли и отсиживались в лесных схронах, вредя
посильно. На зиму они уходили к соседям за хребет или рассредоточивались на
оккупированной территории под видом рядовых граждан. Началась затяжная
партизанская борьба, против которой бессилен любой агрессор, не решающийся
на единственно средство - истребить народ целиком. Все стоявшие на постах,
мерзшие и мокнувшие в окопах понимали, что надо рубить под корень или
бросать камедь, выверты с самоуправлением под верховной дланью, что до
хорошего снова не доведут. Но решали не они, тем же, в чьих руках находились
миллионы судеб, на мнение низов было абсолютно плевать.
Посему федеральные колонны (термины военного новояза быстро укоренялись
в среде тех, кто по сути являлся не менее федералом - МЧС, милиции, прочих
служак и штатских, посланных либо добровольно отправившихся в мятежную
республику) редко ходили за шлагбаум поста ввиду отсутствии практического
смысла. Выдвигались иногда для проформы, когда отрабатывающая свой хлеб и
звезды начальству авиация "отмечала скопления боевиков", а также фейсы либо
военная разведка получали оперативную информацию с равной точностью
целеуказания. Зеленый квадрат километровки с лепящимися друг к другу
горизонталями можно обшаривать день и два, не найдя целую банду, забившуюся
в какую-нибудь дыру, а обычнее рассосавшуюся до подхода наземных сил.
Мыслители, далекие от здешних дел, неизменно возмущались: неужели трудно
заполонить войсками гнилое пятнышко на огромной территории, прочесать каждый
овраг, каждый хлев в последнем ауле и раздавить, выжечь, истребить наконец
заразу? Увы диванным стратегам; горы столетиями бесстрастно взирают на суету
очередных покорителей у их стоп. Вздымающиеся ряд за рядом кряжи не взять
под контроль, военно-государственный механизм просто разрушится в попытке
такой концентрации. Естественные трудности препятствуют даже полному
оцеплению священного рубежа, змеящегося по снежным пиками и неприступным
громадам хребтов, у пограничников нет и не будет нужных сил. Пришлось бы
согнать воинскую массу без остатка, призвав резервистов и набрав ополчение,
чтобы составить заветную единую цепь, где всякий касается соседа плечом. А
на всякого потребуется еще трое сменяющих его на посту, пятеро кормящих,
подвозящих необходимые припасы, возводящих разные сооружения и
обеспечивающих в остальном, не считая крепкий тыл. Да пятнадцать командиров,
если просчитать лестницу до конца вверх. Война - самое дорогое из царских
удовольствий, за какую бы нефть она не велась...
Реальность допускала разгром крупных формирований противника с
перекрытием основных коммуникаций, чтобы не шлялись совсем открыто, как в
первую войну, разъезжая на боевой технике. Танковых армад не отмечалось и
раньше, а толпы противника скрывались в тайных бункерах, грея лапы над
костром и красуясь густыми бородами, только на лентах западных журналистов.
Действительный враг тащил мимо бойцов тележку с пожитками, глазел на них из
окон автобуса или от простреленных ворот, плелся в школу, открытую по случаю
мирной жизни. Подрост сгоняли в один класс, от семи до восемнадцати, и во
главе с учительницей все зубрили грамоту - за годы свободы выросло
поколение, не умевшее читать. Как-то при независимости обходились.
Во все рытвины не посадишь солдат, к жителям поголовно не приставить
сотрудника, лучше двух, чтобы пасли круглосуточно и неусыпно. Без того же
выходила сущая ерунда, детские кошки-мышки. Операции в подчиненных районах
носили формальный характер, участники активностью не отличались. Боевые в
эту кампанию пока шли всем, но получить их тоже хотелось. Выехав, старались
занять выгодную позицию и отстоять нужный срок под прикрытием брони, а если
фартило, докладывали о результатах, не покидая расположений.
Пост на краю села обстреливался тем не менее регулярно. Из жилого
сектора - никогда, но дистанции и скорость исчезновения не оставляли
сомнений в том, откуда брались вьетконговцы. Тревожили ночью, вечная тактика
от Гиндукуша до Балкан: днем тихий селянин ковыряется в огороде, с темнотой
достает оружие и выходит на тропу войны. Заставляли их, платили, мстили сами
за что-то или срывали злость - черт разберет. До второго пришествия империи
простой люд жил хоть с крышей над головой, а что русских с прочими резали на
глазах, было не в счет, у каждого хата с краю. За время самочинности и двух
бойнь, особенно последней, все сильно озверели. Стоявшие недалеко от поста
мотострелки иногда заезжали купить чего-нибудь на импровизированных лотках
вдоль трассы, заглядывали на блок. Между наемников, как шутя звали служащих
по контракту, встречались бомбившие с первых залпов еще в тот раз. От
рассказов продирал мороз: пленных только при начальстве с корреспондентами
отвозили на фильтрацию, в Чернокозовы, обычно взятых с бою рвали на части,
кромсали штыками, протыкали зад арматурой, обливали солярой и жгли, называя
"гриль". Схваченных по подозрению, а то и просто так давили броней, забивали
в пасть гранаты, размочить прикладами или дать просто очередь считалось
милостью, почти гуманизмом.
-- А что с нашими пацанами делали, знаешь? Так их и надо, уничтожить до
последнего всех!
Что говорить о рядовых бойцах, как-то на пост заехал в качестве
проверяющего худой дерганный майор (был и тут надзор, и рапорты-показатели,
отчетность, даже смотр с песней собрались однажды устроить). Майор в берете,
при двух рациях и куче оружия, оказался болтлив и нездоров на голову. С
третьего слова начал рассказывать, не дождясь ответственного, про 89-й в
Тбилиси, как из своей БМП расстрелял студенческое общежитие, откуда метнули
бутылку с горючим. Правда, не попали, но он жал на спуск, пока не вышел
запас, лишь тогда велел догонять колонну, а гусеницы уходящих машин секли и
секли в темноте из брусчатки мостовой искры... Хотели судить, отстранили от
должности, но подоспел Карабах, потом чурки вообще отделились. В первую
войну командовал ротой спецназа, набирал в вертак бандитов, их пособников и
допрашивал над землей: будешь говорить? Нет - пошел вниз, следующий! Если
вопросы потом, так сами выбросились по дороге на базу, страшась бесед с
комитетчиками и представителями ГРУ. Один раз доставил задержанных, начал
колоть, получил информацию, а ему: почему вешали за руки на танковый ствол?
Привязывали к ногам аккумулятор и совали в член провода? Бросил возить, за
село и в ближайший ров, не было никого, точка. Но пришлось в итоге уйти из
ВВ, достали, перекинулся по милицейской части. Ничего, обезьяны эти его
запомнят надолго...
-- Слыхал? - обменивались впечатлениями бойцы. - Чертяка какой, войной
ушибленный!
-- А че, - дымил желтой ростовской "Примой" с фильтром другой, -
нормалек. Если б все до конца так действовали, порядок давно бы был.
-- Какой тут порядок, сам посуди: захотели чичи своим племенем жить или
тейпом, а им штырь в глотку по самое не хочу. Раз прибалты цивильные и без
нефти, им позволили свалить, вся Эстония меньше этого района, у
казахов-туркменов и то какая-то независимость, а ичкерам - жуй?
-- А людей кто воровал, машины по всей России, баксы фальшивые шлепали
и по всему Кавказу беспредел разводили? Ты их защищаешь, а как бошки резали
и снимали кино, видел?
-- Никого я не защищаю, хрена они мне, просто сколько наших в итоге
погибло. А те, что жили тут раньше - дома оставили, превратились в бомжей...
Стоит оно того? Всех дел было поставить настоящую границу, сами бы
передохли, сгрызли друг друга и в конце концов запросились назад.
-- Раз такой умный, чего ехал сюда?
Чего ехали все; в сводный отряд записывали не просто добровольцев, а
лучших из них на руководительский взгляд. Желающих оказалось так много, что
вокруг командировки плели интриги, ссорились, едва не совали начальству
взяток. Восемьсот рублей в день не снились даже тем, кто занимался делами,
большинство же пробавлялось охранной халтурой да мелким грабительством.
Хотелось и овеяться славой, побывать на войне, пусть все знали, что простая
милиция в настоящих боевых действиях не участвовала, даже когда они шли.
Стратегам наверху точно известно, как нужно и что: армия ломает
организованное сопротивление, дальше приходит черед "внутренних органов",
земля-то своя, просто взбунтовавшаяся. Главное - четко распределить функции
и поставить задачи, добиваясь их выполнения бичем приказов и взысканий что
на фронте, что при окрашивании листвы в образцово-проказательный цвет. На
деле получалось не совсем так, молотил "Град" девственно-пустые ущелья, а
колонны попадали в клещи боевиков далеко от передовых позиций, в неразберихе
части сражались друг с другом, но за то генералы ответственности уже не
несли.
Операр, участковые, дознаватели и прочие инспекторы остро завидовали
отъезжающим. Хотели бы многие, но для выполнения соответствующих задач брали
только определенную службу. Это за бугром любого копа от Австралии до
Аляски, стоит ему только кивнуть "да", с почетом зашлют куда-нибудь в
Скопье, где палят лишь дети из разноцветных пугачей. И будет он сниматься у
единственного сгоревшего дома, торжественно объезжать с дозором солнечные
улочки, лениво прикидывая цифры на счету. Военный механизм есть прежде всего
порядок, организованность, план. На постах должны стоять постовые, и поедут
те, кто пишет с тремя ошибками в двух словах и редко просыхает, но числится
по нужному разряду и устраивает начальство. Жаждущие длинных рублей господа
офицеры при всем опыте пусть заткнуться и с боевым рвением исполняют свои
обязанности, которых никто не отменял! В том числе заменят младших
товарищей, ежедневно патрулируя оголенную территорию. Операция
"Вихрь-Антитеррор" идет по стране который год, а где показатели? Если
где-нибудь в Певеке до сих пор не задержан хоть один террорист - значит,
работаем плохо. С экстремизмом каждый должен бороться на своем месте и
давать результат!
-- На хрена я получал эти звезды? - сокрушались недавно вышедшие из
патрульно-постовой...
Сводный отряд набирали из всех отделов района и непосредственно роты
ППС. Постовую службу лихорадило реорганизацией уже долго: опамятовавшись
вдруг, что в 80-х она была самостоятельно-целокупной, возродили для
повышения эффективности отдельные подразделения при управлениях внутренних
дел ротной численности, отобрав половину штатов с "земли". Вскоре пришла
следующая волна гигантомании и укрупнений, постовых собрали в батальон с
полной номенклатурой командования, которое за отсутствием помещений ютилось
где придется, а рядовой состав получал оружие, как и прежде, в
территориальных дежурных частях. Половина транспорта последних также отошла
к батальону. Возникали анекдотические ситуации: люто эксплуатируемая
отделенческая машина в очередной раз ломалась, ставилась на долгий ремонт, и
дежурный-майор шел просить сержанта выполнить заявку. Тот недовольно отвечал
- у нас свои задачи, шеф запретил помогать вам без приказа, и увешанный как
елка автоматом, броником, пистолем, каской и палкой участковый бежал на
очередную квартирную драку сам...
Никакого интенсифицирования, аналогично хрущевским госхозам, не
получилось. Отлов преступных элементов против ожидаемого не возрос,
деятельность по-прежнему сводилась к ловле пьяных с лицами без прописки,
уличных бабок-торговок, каковых исправно задерживалось требуемое число.
Многократно увеличился только грабеж. Если вчера, сегодня, завтра, через
месяц и даже год постовой является на один и тот же рынок, знает всех
обитателей, ручкается с главным хачом и заказывает меню на обед, он не
станет давить купцов чрезвычайными поборами с целью набить карман прямо
сейчас. Когда же он не знает, будет ли послан в наряд на другой конец
"земли" или за провинность охранять вытрезвитель, пестовать дойную скотину
ему ни к чему. Повторялась в миниатюре история смены Петром воевод (либо
царями новейшего времени правительств): швырял мерзавцев из края в край, не
давая прирасти к месту, ссылал и даже вешал, чтобы укротить мздоимство и
воровство, а получал лишь челобитные от неблагодарного народа - оставь,
государь, какого ни есть упыря, насосется да стихнет, инда от новых уж спасу
нет. Верхи, впрочем, это заботило мало, система "прозрачна", известно все
про всех, но пока не зарвался или попал под компанию, выдавай показатели да
лишку не бузи.
Однако что-то наверху провернулось, службу опять велели преобразовать,
из лучших верно побуждений. Сократив численность вновь до роты, половину
людей слили обратно в территориальные подразделения, комбата услали на
заслуженный отдых, как ни сопротивлялся почти обретший желанную вторую
звезду алкаш-майор с четвертьвековым стажем. Заместители и даже бывшие
ротные ушли кто куда; эту стадию пертурбаций и застала командировка в Чечню.
Быстро набранный сводный отряд на декаду загнали в учебный центр
первоначальной подготовки, где для отправляемых на юг ввели особый спеццикл.
Четверо мэнов в неуставной черной форме, как после выяснилось, просто бывших
вэвэшников без всяких "наз", парили классификацией взрывчатых веществ,
инженерных боеприпасов и самодельных устройств, требованиями безопасности
при проверке зданий, улиц и мостов. За отсутствием персональных носимых
армейских станций "Моторола", "Стандарт" и "Айком" изучали их технические
данные, назначение и виды связи (радио, проводная и радиотелефонная). Бегали
идиотами на виду скалящихся в окна слушателей-новичков и людей на дороге по
заросшему пустырю, отрабатывали действия группой и в парах. Выбрасывали
пальцами знаки глухонемых - понял, пошел, закат (отход) и восход (за
родину!). После этого отряд повезли на медкомиссию, которую со скрипом
преодолели без потерь. Наиболее распространенными у парней и молодых мужчин
оказались сердечно-сосудистые неполадки и также печень. Ряду лиц назначили
дополнительные обследования и за скромный гешефт, усиленный нажимом по
каналам, признали годными в конце концов. Зато на психологической
диагностике, которую пять товарищей не прошли даже с третьего раза, мымры
уперлись насмерть: олигофренов с имбецилами не допустим, зачем нам
ответственность на себя брать. Испробованные методы оказались бессильны,
начальство приказало сменить бойцов на кого-нибудь поприличней. Но командир
отряда своей властью постановил: хлопцы, решайте до отъезда вопрос как
хотите. Если уж совсем никак - хрен с ним, протащу вас на страх и риск, но
если там чего накосорезите, я вам лично мозги прочищу вот чем! Кулаки у него
были дай Боже.
Еще три недели отряд мариновался без дела. Не распускать же
сформированное, утрамбованное, прошедшее все комиссии и учебы подразделение,
которое без узды вмиг успеет разложиться, переболеть, взять краткосрочные
отпуска по семейным обстоятельствам и залететь на уголовные дела. Пытались
было возить за город на стрельбище, но выделявший транспорт шефский автопарк
застонал - лимит бензина исчерпался в три дня, а бойцы расстреляли патроны
на год вперед. Поскольку в милиции автоматов мало, ездили с четырьмя
дребезжащими АКСУ, и пока тридцать рыл по разу прикладывались с
пробно-зачетными, подходом к мишеням и возвращению на огневой рубеж, вылетал
полный рабочий день. Чистить стволы никто не хотел, приходилось заставлять с
матом. К тому же заслезили дожди, погода испортилась, и начальство велело
проводить в ленинской комнате занятия, не раскрыв их суть - зубрить ли устав
или теоретически отрабатывать строевые приемы. Возглавивший отряд комвзвод
одного из отделов взялся за дело сам. Избрав класс службы при
медвытрезвителе штаб-квартирой, он перенес туда "учебу" и поставил наконец
дельную задачу: искать спонсоров. На приданном "козелке" объезжали всякую
мелочь, бывшую под рукой низового состава, использовали личные связи чинов
выше, собирая деньги на покупку снаряжения, амуниции и всякий провиант -
консервы, сгущенку, макароны, сахар, запаянную в вакуум колбасу, муку и
спирт. Выясняли в ОМОНе и побывавших районах, что нужно в первую очередь и
ценится больше всего. Закупали в магазине "Солдат удачи" разгрузники,
кроссыр, майки-сетки на жару, ветрозащитные плащевые комбинезоны и куртки с
подстежкой - два месяца большой срок, хоть и лето на дворе, колотун-бабай
ночью достанет, если в горы зашлют.
Много продовольствия выжало из своих ленников руководство, грех плохо
сказать, отмаксало для устройства на месте денег в общак. Сколько под
благородный сбор "пацанам на войну" хапнули - божье дело, старшим в зад не
глядят. Когда грузились на товарной платформе вокзала, люд дивился: бойцы
правопорядка едут сражаться или барыги на юга? Набив оба своих плацкартных
вагона, списанных из подвижного состава и пользуемых для таких перевозок,
отобрали у проводников ключи, заперли двери и тряслись до самого Моздока на
ящиках, кучах и мешках, перебираясь через них под потолками. Надорвавшись
грузить добро из поезда в КАМАЗы, из вертолета опять в грузовики, целым и
невредимым доставили его наконец в назначенный пункт.
--------------------
Командиром отряда нежданно был назначен майор Балинюк, перекинутый с
месяц назад из дознавателей на среднепрестижную должность взводного в
территориальный отдел. Щирый хохол происходил из военных, развал армии
застал в небольшой части, откуда уволился и прибыл на жительство в крупный
центр, резонно полагая, что возможностей там больше по сравнению с ридным
винницким селом. Но абстрактные потенции оказалось реализовать труднее, чем
думалось, и Балинюк вслед за многими отставниками обратил взор на
милицейскую службу. Легко приобретая связи, он потерся в городском
управлении и спустился "на землю", осознав, что там делать нечего - слишком
много прочих. В верхах нужно быть начальством или при нем, а так у
последнего околоточного больше власти и источников дохода, чем у
какого-нибудь старшего инспектора штаба. Первым же вопросом в любом случае
стояло жилье, снимать которое становилось все накладнее. Он быстро понял,
что посулы стоят немного, надо занять должность, предусматривающую
обеспечение площадью, и тогда искать рычаги. Не погнушавшись спуститься в
участковые, Балинюк получил однокомнатную хибару за полтора года - редкий
случай для сотрудника, пробивающего дорогу собственным лбом.
На ремонт и обустройство ушел еще год, после чего начался активный
поиск доступа к руководящим постам. Не из одного лишь тщеславия, деятельной
натуре было тесно внизу. Времена поменялись, все определял размер лопатника,
а не звезд на плечах, хотя чаще они совпадают. Хозяйственный, склонный к
коммерции Балинюк завел пару точек на рынке и соучаствовал пайщиком в
маленьком кафе, но для богатыря это был не простор. Лакомым представлялось
место главы участковых отдела, замначальника по службе, дающее в равной
степени нужную власть и старт. Сколько он приложил усилий, организовал
застолий и перетаскал даров к праздникам, дням рождений ответственных лиц,
их жен и детей, неоднократно исполнял заветные обязанности, когда меняли
очередного коновода, но - по усам текло, в рот не попадало. У других
оказывалась сильнее рука либо в кресло плюхали своего человека, тащимого
вверх, даже если тот рвением не отличался. Не раз клял Балинюк безродность и
порочную систему, пока не решил изменить стратегию и переориентироваться на
процессуальные сферы, заняв дознавательский пост. Здесь ждало разочарование:
по делам вроде хулиганств и вскрытых машин проходили отнюдь не жаждущие
откупиться любой ценой бандиты и нуворишские сынки, нагрузка при той же
зарплате оказалась неоправданно большой, а требования строже. Кроме того,
дало знать себя отсутствие подготовки, за исключением краткого курса для
офицеров запаса при аттестации. Хотя Балинюк поступил (и не за дешево) в
юридический университет, как теперь именовалась высшая милицейская школа,
первая же сессия выявила то, что он знал сам: отвлеченное правовое
крючкотворство, будучи вещью нужной, совершенно не лезло в ум. Мысль его
бойко работала в практическом направлении, а теория являлась областью
чуждой.
Не оставалось другого, как искать новых путей. Взгляд его пал на вроде
бы малопочетную, однако предоставляющую на деле ряд возможностей постовую
службу. Заодно пригождались армейские навыки. Командующий бравыми хлопцами
много чего держит в руках по части тех же рынков, уличной негоции и
сторожевых халтур, опускаться до традиционной дани с подчиненных Балинюк не
собирался. Так поступают лишь держиморды-хапуги, зрящие вперед не дальше
одного дня. Достаточно того, что утверждение любого руководителя проходит
через УСБ, которое копит информацию обо всех. Постовая служба, если проявить
себя - прямая дорога в отделы охраны общественного порядка или профилактики
и раскрытия преступлений (ОПиРП), в руках которых вся торговля района, связь
с администрацией и структурами всякого плана. Работа там сулила заманчивые
перспективы, со временем, обрастя контактами и заведя серьезное дело, с
этого уровня можно было шагнуть и в главк. Мозолить зад в ОООПе рядовым
инспектором до дембеля он не собирался, следовало расти, пенсия близилась
неукоснительно. Из главы постовых вполне можно перескочить также в
замначотдела, конечно, подняв, что требуется - дисциплину, показатели и
прочую дребедень.
На вакантное место командира роты претендовали люди, имевшие больше
заслуг, в частности срок профильной службы. И у них тоже были подвязки,
зацепки и торпеды в верхах, но Балинюк привык к борьбе. Заручившись
поддержкой нужных лиц, по крайней мере обещанием ее, он вернулся взводным в
отдел, где начинал участковым. Так было просторней, хотя выходило двойное
подчинение здешнему начальнику и тому же ООПу. Открытие чеченской эпопеи
пришлось как нельзя кстати, Балинюк твердо решил ехать, причем не меньше как
возглавив отряд.
Это являлось необходимым по многим причинам, от карьеры до разового
прихода требуемых бизнесом денег. Если твердо жать бойцов и ладить с
начальством, можно будет сделать какую-нибудь боевую, не "песочно"-юбилейную
награду, пригодится. Война-то показывает, кто чего стоит, но каждый
вернувшийся с нее - герой, а уж тем более с висюлькой... Также он провидел,
что рано или поздно всем "кавказцам" дадут ветеранство наподобие
интернационалистов, некогда попавших в струю. Мало кто знает, что в тот же
Афган посылали и милиционеров, шишки сидели в Кабуле советниками, простые
как-то налаживали службу, таскались на операции и в рейды. Месяц-полтора, а
льготы теперь до конца жизни. Прежде всего в открытии собственных
предприятий, налогообложении, кроме того, с этим званием открывался вход в
конторы бывших силовиков... Игра стоила свеч.
Словно нарочно вторым лицом после Балинюка, начштабом отряда ехал
главный конкурент, замкомроты старший лейтенант Чайкин. Капитанская звезда
светила ему вот-вот, стоило занять должный пост или выгнуться на звание
ступенькой выше предусмотренного по штату. В обоих случаях командировка было
просто необходима, хотя самым первым осповатый и малость безбашенный старлей
записался не потому. Судьба точно вела его за руку по войнам, благополучно
вытаскивая из передряг. На он срочке попал за Пяндж, был ранен в ногу, после
чуть не погиб, заблудившись с донесением в пустыне. Откинувшись, съездил в
родное сельцо, обтерся неделю и двинул поступать в институт. На первом
экзамене срезался при всех регалиях и заслугах - какой багаж у выпускника
деревенской школы, где оценки ставили за мешок картошки, да после двух лет
"горячей земли". Оставалось ехать домой или податься на какой-нибудь завод,
из абитуриентской общаги выперли, и тут на вокзале попался бойкий
представитель кадров, который наметанным взглядом отлавливал свежих
дембелей. Временная прописка, койко-место и почетная мужественная служба
неизменно брали верх над перспективой возврата в родные Малые Бугорки.
Органы всегда страдали недобором, выручали только лимитчики, полноценного
горожанина попробуй было замани...
Неделю спустя Чайкин уже ходил стажером при древнем старшине с
прозвищем Карбофос. Тот оттоптал по улице тридцать лет и не хотел покидать
службу - что делать дома? Через год он преставился от сердца, зайдя
погреться зимой в пикет, и к Чайкину перешел его маршрут, владения и
клиентура. Он женился на передовичке кондитерской местной фабрики и получил
комнату в старом фонде, где вскоре родилась дочка, а через пару лет треснула
за несходством характеров семейная жизнь. К окончательному разводу подоспела
демократия, южная кромка страны запылала, как синтетическая штора от
недокуренного хапца. Поскольку держава еще числилась единой, на усмирение
самостийников (на деле оказывавшихся везде бандитами и крикунами) отправляли
внутренние войска и милицию. Последнюю в основном добровольно, тогда вправду
стоило только пожелать.
Чайкин, ценимый за боевой опыт, подстегиваемый конъюнктурой и личными
обстоятельствами, пустился в тяжкие. Последовательно сменив Фергану,
Карабах, Сумгаит, Южную Осетию и ее северную родню, в Гудауту и
Приднестровье ездил в отпуск, повоевать за деньги и отдохнуть. Вместо
положенных 45 суток ухитрялся зависать на полгода, возвращался черный,
веселый, гулял месяц-два, если не подхватывала очередная авантюра, немного
болтался на службе до следующего набора и вновь убывал куда-нибудь. Между
вояжами ухитрился добыть от исполкома новую площадь, хотя и через солидные
"вложения". Не скрывал, что жил войной и привез из Армении как-то рюкзак
денег, что было тьфу, летчики брали с ограниченным весом и спецура шмонала
на посадке, сами авиаторы да генералы перли контейнеры бабок, золота и
всякого барахла. Поводило то, что знаки быстро обесценивались, не хватало
времени плотно накопить хрусты и вбить их с толком. "Много у меня тогда
денег пропало", - сокрушался Чайкин, но не унывал. Комнату обменял на
"брежневку", купил машину, снова женился и завел скромное дело. Войны как
раз закончились, да и подустал - все, хватит.
В окружающей действительности тем временем многое преобразилось, резко
сместились приоритеты. Если в первые годы его службы не всякий начальник мог
позволить себе новые "жигули", а мечтой нижнего состава было нажраться даром
портвейна, то теперь преуспевшие рассекали на "бомбах", лохи скрипели
зубами, а все способные кинулись в бизнес. Под ним разумелись торговля,
посредничество, решение вопросов, "крыши", разборки и прочее, что
обозначиться и получиться урвать. Из простых служак шинкуют "капусту" прямо
у станка разве что гаишники, к ним и не попасть в спаянные ряды, крутиться
же народ заставляла жизнь: оклады после реформ звучали смешнее учительских,
дворник и тот мог взять для уборки второй участок. С трудом верилось, что
недавно сотрудник МВД уступал обеспеченностью только военным...
Мирный быт не давался Чайкину: сначала разбил машину, долбанув "мерс" и
попав на ремонт, коммерция забуксовала. Наделав долгов, вынужден был продать
тачку и кров, чему яростно сопротивлялась жена, в ходе дрязг тоже ставшая
бывшей. Видно, семья тоже была ему противопоказана, хотя женщин тянуло
всегда как магнитом. Пришлось даже судиться за площадь, чуть не с бандосами
трясти вмиг остервозившуюся экс-супругу, также нашедшую себе каких-то ребят.
Жил у баб, на халтурах, случалось ночевать по столам в ленинской комнате и
дежурках, пока не устроился как-то в маневренный фонд. И лишь карьера,
смешная по нынешнему времени, шла в гору: из отделенного стал замкомвзводом,
долго исполнял обязанности полного командира, покуда сверху не сказали -
поступай в любой колледж-технарь с юридическим факультетом, на крайняк хоть
в кулинарный, для офицерского звания достаточно образования выше среднего, и
становись на должность. Иначе так и сдохнешь прапорщиком, а человека мы
найдем. Эх, были дураки, когда в "вышку" гнали пинками, заставляли идти по
разнарядке, а народ отлынивал: еще чего, мозги сушить да тратить время.
Теперь попробуй сунься без "зеленых", конкурс выше, чем в МГИМО... Набрав
справок о своих "точках", через собеседование приткнулся на заочное в
ментовскую среднюху и даже ходил на занятия, желая вынести что-то в
отставку, когда пробьет час. Одинокая мамлейская звездочка обозначила его
успешный рост, хотя чины в милиции сильно девальвировались и вообще значат
меньше армейских. Конфирмация с некоторым нарушением правил, требовавших
сначала все же полный диплом, нареканий не вызвала - работал он давно,
авторитетом пользовался и службу, что называется, знал.
Первую чеченскую компанию Чайкин пропустил, хотя не по своей воле. С
"земли" брали мало, о волонтерах речь вообще не шла, молотили ОМОН,
СОБРовцы, отряд "Тайфун" управления наказаний, перешедшего в Минюст. Эти
ездили, как на работу, гибло много, бойня шла без организации и порядка,
противник систематически прорывался в тыл, окружал и брал в плен целые
подразделения, уничтожал состав поголовно - бред борьбы с вооруженным
населением, действующим по соображению и условиям, а не приказу. Однажды в
район пришла долгожданная команда, определили состав и начали было
готовиться, но тут мордатый генерал, умевший в основном рявкать и сжимать
бульдожьи челюсти перед объективом, заключил с конфедератами мир.
Бесчисленные жертвы зачеркнул взмах пера; далекий от политики Чайкин боевые
дела понимал и принимал остро, зная, что такое ползать под обстрелом, тащить
из подвалов горящих домов женщин с ребятишками, вырывать растерзанных
соотечественников из лап всяких мамедов, давить очаги ползучего
сопротивления, а потом вдруг бросать все и мчаться на аэродром, оцепленный
"национальной гвардией", грузиться в последний транспортник с последним
бойцом оперотряда, потому что наверху принято решение. Знал он также не по
газетам, что в Приднестровье войны генерал не выиграл, просто разделил
стороны, одна из которых являлась союзной, посулив смести артиллерией любые
позиции, с которых вспыхнет огонь. Что было сделать не мудрено,
независимость же пророссийской республики отстояли местные силы, ополченцы,
милиция и даже уголовные элементы, поддержанные негласно в самые трудные дни
командным составом 14-й армии. Большинство этих офицеров велели затем
уволить, не разобрав, что многих посмертно... А когда генерал впервые начал
плевать тщательно прокуренным басом корявые фразы в микрофон, "румынские" и
тираспольские войска уже понесли тяжкие потери, исчерпав порыв. Скороспелые
президенты добазарились тихой сапой друг с другом, суетнувшиеся поимели
долю, и все постепенно сползло в болото, где завязло навсегда.
Бабки на войне делать можно, пусть на каждом уровне свои. Это Чайкин
знал и сказал первым, не спрашивая, а утверждая: "еду", с ним не спорили -
кому ж еще. Должность в отряде его интересовала мало, выше насест - больше
ответственность, хотя по мере выяснения, что из руководителей никто ехать не
рвется, первую роль все увереннее примерял на себя. Когда дошуршало, что в
командиры пробирается Балинюк, стали ясны дальнейшие его цели. Стратегически
Чайкин метил туда же, хотя ближние год-два мог вполне провести на роте, кто
знает, не укрупнят ли ее опять. В батальоне он имел взвод и должен был
вот-вот повыситься, но подразделение сократили, ненужных офицеров распихали
кого куда, и ему стоило труда удержаться на месте, поскольку не хотелось
идти в территориальное подчинение. Отдельная рота при райуправлении -
вольные птицы, разогнал бойцов по постам и занимайся чем хочешь, езди их
проверяй. По правде говоря, охотнее всего Чайкин катался бы на УАЗике
каким-нибудь начальником патрульного участка или старшим группы быстрого
реагирования, имея дармовые колеса и время для личных дел. Но следовало
расти, лишь тупари с алкашами довольствуются обиранием "черных" на рынке. Он
налег на службу, в меру подкрутил гайки и стал замкомроты, когда
освободилась должность - прежний зам, устав от неопределенности, перевелся
куда-то. Руководство специально держало место командира вакантным, чтобы
надеющиеся получить его усердствовали, а оно подстегивало их время от
времени обещанием "скоро решить вопрос".
Назначение Балинюка в отряд при наличии старшего по основной должности
Чайкина являлось нарушением, но он бодаться не стал. Ехал тоже начальником,
там будет видно. На месте все распределилось естественным образом: бывший
участковый взял на себя обеспечение, налаживание связей и быт, Чайкин -
организацию службы, расстановку и боевую часть. Поначалу строжились с
бойцами, даже устраивали во дворе вечернюю проверку, когда почти удачно
пальнули ВОГом с холма, дуристику бросили. Здесь уяснялось быстро, что на
одно место не стоит дважды ступать и в сортир лучше бегать пригнувшись,
всякий раз новым путем. Балинюк, стремясь держать равновесие между фронтовым
послаблением и дисциплиной, сказал:
-- Хлопцы, задача у нас одна - вернуться целыми и невредимыми. Первый
бог я, второй - Чайкин, на остальных вплоть до министра без команды внимания
не обращать. Имейте голову, блюдите осторожность, на службе пьяных чтоб не
было. Попадетесь с самодеятельностью - пеняйте на себя, а если чего нужно,
подойди скажи.
Базой служила разгромленная консервная фабрика, стоявшая на окраине.
Первый этаж пострадал мало, предыдущие обитатели вычистили сор, навесили
двери, заложили кирпичом оконные проемы, установили буржуйки для обогрева и
сложили на крыше наблюдательный пункт из мешков с песком, перекрытых
шифером. К прибытию отряда наличествовал уже известный комфорт - нары,
кровати, топчаны, раздобытые правдами и не только матрацы, одеяла, посуда,
стулья, древний телевизор, приемник "Спидола" и прочие мелочи, создающие
чувство обжитости и уют. С собой народ увозил только самое ценное и
транспортабельное, не военные с их грузовиками, много ли утащишь в руках.
Обиход поэтому доставался смене и приумножался ею в свой черед.
Разместились чин-чином - столовая, казарма, оружейка, где стояли ящики
с боеприпасами и всякой пиротехникой; автомат, набитые магазины и гранаты у
каждого всегда были под рукой. Имелось отдельное командирское помещение, оно
же штаб, склад и кухня. Газ поступал с перебоями, баллоны старались
приберечь и в хорошую погоду стряпали на улице, где стояла печка из кирпичей
и чугунной плиты с конфорками. Готовила под приглядом старшины, вела
хозяйство и стирала по просьбам крупное шмотье тетка Сергеевна с дочкой
Таней девятнадцати лет. Раньше они жили в другом селе, неподалеку, совсем
без родных. Первую войну как-то пересидели в подполе да по соседям-чеченцам,
уцелел и дом, худо-бедно кормились с огорода. Независимость перетерпели
благодаря строгому, но справедливому мулло. Если для мечети не случалось
имеющего должное образование и подготовку имама, старшим по культу избирался
самый знающий из общины, который становился для односельчан главным и во
внутренних делах. Поселок в первую кампанию разрушили мало, войска прошли в
наступательном темпе, особо не безобразничая, ваххабиты затем массой не
нагрянули, и мулло обычно защищал прибегавшую Сергеевну и две-три оставшихся
неместных семьи от здешних стервецов и наезжих головорезов.
Когда заварилась новая беспощадная война, по сравнению с которой
предыдущую называли "зарницей", кончился авторитет старейшин и вообще
чья-либо власть. Татьяну изнасиловали молодые боевики, швырнули в подвал и
кинули следом гранату, на счастье не взорвавшуюся. Сырую картофельную тьму
прострочили очередями, а бросившуюся на них мать, забив прикладами и ногами,
оставили у забора. Взять в доме было нечего, расстреляв последние стекла и
утварь, воины ислама ушли.
Но женщины выжили, отлежавшись в районе, где МЧС наскоро восстановило
больничку, и прибились к стоявшему тогда на посту сибирскому ОМОНу. Им
обустроили лачужку позади фабричных строений, за дело мать и дочь взялись
сами, не сидеть же просто так, кормились с общего стола. Бойцы решили
сбрасываться им на жалованье в месяц по полтахе. Это были не деньги,
командировочные и часть прочего довольствия платили вперед, с пустыми руками
в Чечню никто не ехал, от пропуска машин тоже кой-какой доход поступал.
Казна пайком обеспечивала, "гуманитарной помощи" отряды притаскивали с собой
не один центнер, так что кроме водки да сигарет парни мало в чем нуждались.
На месте царила страшная нищета, десять рублей являлись приличной суммой, в
ходу был натуральный обмен. Войска сливали государственную соляру и бензин
за домашние продукты, милиционеры обращали бросовую кильку, твердый белый
комбижир и стройматериалы типа колючки и сетки рабицы в огненную воду, от
которой случались временные умопомрачения, но без летальных исходов - "нам
хоть пулемет, лишь бы с ног валило". У федералов на железную валюту, спирт,
покупались левые гранаты, дымовухи, сигнальные ракеты, штык-ножи и удобные
ранцы десантников (РД) из брезента. При особом желании можно было добыть
"муху", огнемет, даже танк, если набирался соответствующий объем жидкости.
Ходило много фальшивых денег, особенно баксов, неотличимых на глаз, поэтому
"зелень" тут советовали не брать, даже по супернизкому курсу. Сергеевне
негласно уговорились давать только чистые, "наши". Ежемесячное довольствие
по здешним условиям выходило солидным, тем паче имелся какой ни есть стол и
кров. Она копила средства, понимая, что по блокам век не прожить, когда-то
придется ехать в Россию. Бойцы не жмотились, кидали из общака сотню-другую
сверх - такое тетки пережили.
Горе сожгло их по-разному: старшая молчала в вечной безучастности,
девчонка с искривленной пулей ногой могла вдруг дико захохотать, а через
минуту биться в истерике. Не очень развитая по выпавшей доле,
малопривлекательная, говорящая с акцентом, как сами чехи и все выросшие
здесь, она от случившегося повредилась в уме. Само насилие повлияло на нее
образом, противоположным обычному, жалко и примитивно, с проглядывающей
болезненностью она заигрывала с хлопцами, отпугивая даже истосковавшихся и
всеядных. По смене уехавшие передали, что с беднягой лучше не связываться,
под мухой иные пробовали нарушить запрет и раскаивались: у Таньки начинались
приступы, она стонала, тряслась, орала в голос, потом могла лишиться
сознания или глубоко впиться грязными ногтями в лицо, выбежать неглиже на
блок. К ней относились сочувственно, но брезгливо. После суток на посту в
любую погоду и обстановку сил и желаний оставалось день ото дня все меньше.
Территорию фабрики некогда окружал бетонный заборчик, который
подправили там-сям, заделав проломы цементными блоками и кирпичом, подняли
ломами несколько рухнувших секций, натянули сверху колючку, повесили
сигнализацию из консервных банок. Для охраны этого внешнего периметра
учредили ночной пост, промежутки между строениями завалили чем придется, в
том числе приставив жестяные-шиферные листы и укрыв внутренность больше от
лишних глаз, чем пуль и осколков.
-- Ну, у вас тут прямо форт, - одобрил какой-то проверяющий, - целый
редут!
Двойное ограждение позволило оставить на первом этаже несколько окон, в
боевых условиях их закладывают как прорехи в обороне и светомаскировке
ночью. Следующую трудность представляло отсутствие стекол - там, где прошла
война, они становятся дефицитом. Пару рам заполнили найденными кусками,
дальше натянули пленку. Вечером окна плотно зашторивали и прикрывали сбитыми
щитами, днем распахивали для свежести и освещения, которое являлось в
основном первобытным - свечи, керосиновые лампы. Электричество в селе
отсутствовало, ГЭС на речке взорвали еще в прошлый раз, а дотянуть с севера
у новой старой власти рук пока не хватало. На базе стоял ископаемый
дизельный агрегат, но днем его мало включали из-за громового тарахтения,
вони и частых поломок, запускали позже часа на три - подзарядить
аккумуляторы раций, посмотреть телек бойцам. Чтобы пальнуть на звук движка
чем-нибудь крупнее автомата, в темноте не требуется даже особенно целить.
После заката курильщики во дворе и то садились на корточки, жались к стене,
оптика приближает рубиновую точку огонька на километр, а ПНВ показывает
возле губ светящийся шарик, словно во рту зажат фонарь. Бери чуть выше и
шпарь... На одиночные выстрелы поверх голов отвечать скоро перестали,
начинали войну лишь в случаях относительно серьезных. Ночью смена торчала за
бетонными укреплениями, подремывая в очередь, благо в комендантский час
изредка проезжал разве кто-нибудь свой, с оснащенными узкой прорезью
нафарниками, отбрасывающими двойной млечный эллипс перед капотом.
Остановившись, тотчас все гасили, подходивший для выяснения боец "светляком"
тоже зря не махал.
Основную проблему устраиваемого в непростых условиях быта составляют
всегда помывка и клозет. Плескаться летней порой можно было во дворе, благо
за оградой не видать, с оправкой обстояло сложнее. Канализация в полном
инженерном смысле отсутствовала на фабрике и раньше, имелся где-то отвод к
речке или поглотительные резервуары, периодически опоражниваемые со сливом
туда же. В углу забора стоял двухместный кирпичный сортир, загаженный до
предела, с проломленной крышей. Глубокий выгребной коллектор под ним не был,
к счастью, вскрыт случайным попаданием или злонамеренной "лимонкой", но
ввиду переполненности дальнейшему использованию не подлежал. Первые
обитатели блока сколотили дощатую будочку вроде тех, что стояли вокруг по
огородам. Куркули позажиточней имели в домах санузлы, ванны с газовыми
нагревателями, но сброс и там шел в ближайший овраг или закрытый колодец,
внутрь которого опускались бетонные кольца, добывавшиеся с прокладки всяких
коммуникаций. Объем засыпали щебнем или булыжником, собранным на берегу
окатанным речным голышом. Вода фильтровалась в грунт через открытый низ
колодца, нечистоты медленно оседали на заполнителе, рано или поздно
заставляя чистить изобретение хитроумной народной мысли, но в зависимости от
глубины его обычно хватало надолго. Строительство подобных сооружений даже в
самом упрощенном виде бойцам улыбалось мало, хотя система как таковая для
уроженцев разных нечерноземных деревень была не нова. Чеченцы тут вообще
жили по-русски, с криницами, печками, сеновалами и чердаками. Дальше в горах
еще стояли плоскокрышие сакли на гигантских валунах, штукатуренные светлые
башни с плитчатым навершием. Нижние сланцевины, выходящие за край венечной
кладки, придавливались сверху новым рядом отступающих в центр камней, и так
конструкция сужалась до проема, закрывавшегося последними двумя обломками,
шлепнутыми книжкой на старый бесцементный раствор. Готовился он из песка с
известью, полученной обжигом карбонатных пород, иногда выбранных средь того
же самого руслового галечника-кругляша. Такой капитальный свод выводили
веками на века, поглядеть издали - фанза на мощном столпе, только смотрели
тут издавна друг на друга сквозь ружейный целик...
В ущельях с отхожим делом обстояло проще. На крутом склоне за усадьбой
вкапывали стоймя пару длинных бревен, прибивали к торцам настил с дырой и
кабинкой из жердей с тряпками-занавесками. Поверх клался толь, от дорожки -
трап с поперечными плашками против оскальзывания и даже ограждением по одну
сторону, если конструкция получалась высокой. Сидеть в таком ласточкином
гнезде было жутковато, ветер раскачивал его и шевелил "стены", доски
отчаянно скрипели под ногой, от взгляда в дыру голова шла кругом... Зато
никакой выгреб тут не требовался, система действовала автоматически в полном
равновесии с природой.
Яму под хилое переносное строеньице приходилось рыть узкую, много ли
выгребешь тогда в глубину. Лопатить грунт бойцы не чурались, все одно
получалась та же армия, и труд вроде на себя, но не каждую же неделю толчок
перетаскивать. Кроме того, бегать к нему за внутреннее ограждение с одним
проходом оказывалось далековато, особенно ночью, неизменно обделывались углы
и закоулки, а утвердить его внутри периметра было просто негде. Гальюн -
объект стратегический, он должен находиться в постоянном доступе и виде,
иначе уборной станут окрестности, а у порога однажды найдешь растяжку с
миной под нею. Просто бросят карбид, и то выйдет диверсия по масштабу
последствий.
Балинюк, любивший основательность, вплотную занялся вопросом и решение,
как всегда, в итоге нашел. Цеха фабрики имели достаточно обширные подвалы
или заглубленный фундамент, где была свалена всякая дрянь, а поверху шли
сплетения ржавых труб в клочьях стекловаты. Наиболее разрушенный корпусик и
превратили в санузел. Для казны здесь строили в благословенные времена
халтурно, лом с кувалдой практически без усилий брал цементный пол. Над
отверстиями даже выложили род приступочек из кирпичей типа вокзальных, дабы
не пачкаться после неаккуратных товарищей, возвели перегородки из рухляди и
подлатали крышу. Вышло на славу - защищено, просторно, никаких утренних
очередей. Правда, ввиду близости скоро начало пованивать, но феканье Чайкин
пресек:
-- А вы куда ехали, на курорт к теще? Знаете, как в Афгане говорили,
когда ходишь под себя сутки между духами и минным полем: лучше в дерьме
лежать, чем стать им. Не нравится - вообще не ...ите, я только за!
Дело мытья тоже наладили. Предшественники в одном из сарайчиков пробили
внизу дыру, водрузив сверху бочку с краном, сколотили пару деревянных
решеток на пол. Получился летний душ, а насчет бани-стирки каждый за себя,
грей на улице водичку и таскай, сколько хошь. Балинюк силами матерившихся,
но работавших бойцов реконструировал полоскальню в настоящий помывочный
пункт. Внутри помещение разгородили, оставив меньшую площадь на душевую, в
новой половине установили железную двухсотлитровку на буржуйку с дырчатым
верхом, чтоб нагрев шел быстрее. К топке подвели пластиковый шланг,
кончавшийся металлической трубкой-соплом. Есть газ - пали вволю, когда нет,
берись за дрова. К печке насыпали горку камней, соорудили полкир, и народ
мог париться, залив в достатке воду. Умельцы даже осуществили вылазку за
березовыми и дубовыми вениками, просушили их, развесив на бечевках в
казарме. Если ночью не вырубали газ, емкость грелась потихоньку всю ночь и
утром можно было цивильно побриться, достойно осуществить прочий туалет.
Хлопцы наряда время от времени навещали до рассвета баню, следя за напором
топлива, чтоб потом она не взлетела на воздух от сигареты или чиркнувшего
коробка.
По части водоснабжения блоку редкостно повезло. Действовавшая ранее
местная гидросеть запитывалась из источников и артезианской скважины,
пробуренной на закате крепкой власти в непосредственной близости от
мануфактуры. По рассказам, фонтан бил метров на двадцать, после ослаб, был
пленен трубой и заперт в распределительный узел, для которого соорудили
бетонный колодец из тех самых колец, популярных у сельчан. Для равномерного
поступления воду качали насосом, хватало на фабрику и весь конец села.
Естественное давление земных пластов и ныне обеспечивало базе вполне
приличную струю из загулины с вентилем посреди двора. Остальные изорванные
фабричные коммуникации обрубили, и если отрядовцы закрывали на ночь свой
кран, вода достигала ближних домов. Прочие вынуждены были рыть колодцы или
возить на тачках ведра с бидонами из родников, преодолевших все оковы и
снова выбившихся на поверхность в разных точках.
Чтобы не охранять распределительный узел от отравления, взрыва и отвода
главным образом в чужие трубы, еще первый отряд завалил его камнями и
грунтом, отпилив все прочие разводки. Сверху бросили здоровую плиту, под
которую насовали гранат с выдернутыми чеками, присыпали землей, утрамбовали
и честно воткнули табличку "Заминировано". Желающих ковырять холмик не
нашлось.
-------------------------
В юго-восточном углу республики еще полыхала бойня, а по дорогам
"свободной зоны" уже чередуясь стояли армейские, ВВшные и преобладавшие
милицейские посты. На собственной территории наводят порядок соответствующие
органы. Километрах в пяти от села располагалась мотострелковая часть,
зарывшаяся в глину зимой чуть не до крыш палаток, с блиндажами и разными
норами. В фанерных времянках роскошествовали далеко не все офицеры, а на
вагончик или кунг машины с печкой мог рассчитывать разве что генерал.
Федералов и всякий спецназ местные ненавидели гораздо сильнее простой
милиции. Войска сражались тут уже второй раз и становились в пунктах
временной дислокации среди голых полей, готовые по приказу двинуться дальше,
терпя жару, холод, трудности армейско-полевого быта и постоянных операций.
ОМОНы всей страны регулярно сменяли друг друга, разделяя всю тяжесть не
входящих в их задачи полномасштабных боев и следующих затем чисток. Война
ожесточает всех, и не вследствие шовинизма, положением вещей человек данной
общности становился врагом, иногда пусть вынужденным, и тогда уже ты или
тебя по закону борьбы, кровавой беспощадной схватки. Без грабежа на фронте
тоже не обойтись, рисковавший жизнью солдат имеет вечное право на трофей,
сорокалетние мужики шли контрактниками не за тысячу "деревянных" в месяц.
Офицеры не отставали от них, зная, что по возвращении к местам постоянной
службы им вновь придется охранять чужие ларьки, толкать казенное имущество
да тянуть со срочников мзду за поблажки. Кроме того, воину многого иначе
просто не добыть, а начальство может приказать найти к вечеру что угодно, от
метлы до пропавшего сто лет назад колеса, суля опустить ногами дедорв почки,
и тогда хоть в плен убегай...
Милиция, являвшаяся вслед за прошедшим огненным валом, обращалась с
населением не так жестко, соблюдала хоть какую-то законность, меньше
свирепствовала на зачистках и постах. Кроме блоков, силами командированных
охранялись стратегические объекты - газораспределительные станции,
водокачки, при необходимости органы власти, школы и больницы. Задержанных не
расстреливали, отвезя куда-нибудь в лес, передавали в соответствующие
инстанции без особенных измывательств, не трогали ребятишек и баб, в нужных
случаях с ментами легче было договориться. Под занавес сроков они держались
снисходительно, хотя неуклонно взимали "подорожные" на отъезд.
В результате тот же отрядный пост обстреливали не в пример реже, чем
ВВшный за другой оконечностью села, расположенный вроде бы куда безопаснее
вдали от домов, на открытом почти месте. Его долбили еженощно из "мух" и
граников, минные поля вокруг неведомым образом перекраивались обратно
схемам, а поставленные вечером растяжки утром оказывались буквально под
ногой. С окрестных холмов пощелкивал снайпер, в основном за дальностью
безущербно, но заставляя сгибаться в три погибели, выйдя по нужде. Тем не
менее за время стояния отряда злодей подбил-таки двух солдат, причем одного
насмерть. Пробовали трясти село вместе с войсками и составом окрестных
блоков, ясно же, что палил кто-то "свой" - ради счастья бахнуть из СВДухи по
неверным вряд ли прибегут с гор, но безрезультатно. Ставили засады, разок
устроили в сумерках гон, кончившийся тем, что молодой воин сорвал ржавую
проволоку самопального устройства, благо успел рухнуть, поранило только бок.
Инициативу запретили, есть плановые мероприятия соответствующего масштаба, а
партизанщины - ни-ни.
Хоронясь, можно было привыкнуть и к снайперам, однако на командировку
отряда выпала беда хуже - всенародные выборы в Думу. Любые подобные
мероприятия и дома превращались в затяжной геморрой вроде кори, утвердится с
третьей попытки президент - доспел какой-нибудь Совет Федерации, только
победил в пятый раз действующий губернатор, а уже депутаты муниципальных
округов разворачивают борьбу с использованием грязнейших технологий. Каждые
выборы значат как минимум месяц усиленного варианта несения службы, по
двенадцать часов без выходных, хотя кому нужно их срывать на уровне
квартального самоуправления, оставалось неясным. При обязательных двух-трех
турах по низкой активности избирателей и чрезмерной кандидатов торжество
демократии оборачивалось для стражей порядка сущим мученьем. Сверх того шли
бесконечные операции (здесь название вспоминалось смешно), призванные
обозначить бурную деятельность органов перед правительством и народом. С
началом войны все многочисленные "Допинги" и "Криминалы" слились в
бесконечный "Вихрь-Антитеррор", хлопцы по существу впервые за год толком
отдохнули здесь, в Чечне, имея гарантированные свободные сутки после
рабочих. И тут свалилась очередная показуха, которую из высших соображений
край нужно было провести на отвоеванной территории, утверждая ее
принадлежность стране.
"Духи" нежданно проявили свою отнюдь не патриотически-мстительную, а
самую что ни на есть политическую сущность. Народам державы до фени любые
предприятия государства, а моджахедам с чего-то вдруг до зарезу
потребовалось сорвать несчастные выборы. Со всей очевидностью им спустили
приказ точно так же, как это происходило на федеральной стороне сил,
вследствие чего постовых отправили сторожить школу. Голосование, знаменуя
возрождение общегосударственных начал, намечалось в образовательных
заведениях, уцелевших либо спешно для того оборудуемых. Ко дню
волеизъявления обещали подвезти дармовые праздничные наборы - печенье,
сгущенка и банка шпрот, может быть, по килограмму муки в руки. В школе стоял
опечатанный ящик с бюллетнями, как выражаются в служебно-административных
кругах от Находки до Сунжи наряду с "кваррталом" и "ложит", а также
обтянутая кумачом урна. Военных нарядили охранять сельсовет.
Поставленный к школе, выходящей заросшим футбольным полем прямо на
речной откос, пост обстреляли с противоположного берега в первую же ночь. В
то же время огонь велся по администрации; с закатом не принято было спешить
на выручку кому-то, ты отсидишься в укреплении, а выехавших для поддержки
расстреляют или подобьют. Школа являлась достаточно уязвимой, к ней могли
подобраться вдоль уреза мутного потока, закидать гранатами, обдолбить из
"мух", прямая стрельба и то опасна даже за кирпичной стеной, если у
противника найдется калибр 5,45. Легкая пуля непредсказуемо мечется, касаясь
малейшей преграды, и тем хороша в населенных пунктах - попав в любой проем,
изрешечивает помещение внутри. Но парней вместе с державшими недалече
оборону солдатами выручила предусмотрительность Балинюка, опиравшегося на
искушенность Чайкина и собственный послужной опыт.
Взлелеянный еще суворовским училищем командир знал: если чего-то
хочешь, делай или организуй сам. Казенная система не работает автоматически,
хотя вроде должна. Конкретные люди обязаны выполнять определенные функции,
но они всегда найдут оправдания, кивая на других исполнителей и сотни
объективных причин. В командном механизме при мелкой придирчивости реальной
ответственности нет, с этим постепенно смиряется каждый, начинает
соответственно действовать и мало чешется о подчиненных - вывернутся, если
захотят жить.
Закончив утренние дела, Балинюк садился в ветхий УАЗ, брал старшину и
отбывал по делам. В чем они заключались, доподлинно никто не знал, рядовой
состав устраивал обильный стол, парное мясо, созревающие фрукты и мелкие
улучшения быта вроде новых одеял (б/ушных казенных спальников, подлежащих
возврату на склад, большинство с собой не захватило). Куда при этом девались
положняковые тушняк и рыба, которые можно было коллективно продать, почему
не выдавались деньги, отслюнявленные дома руководством на подпитку,
спрашивать не решались - все-таки командир, разве что по пьяни. Чайкин
скрипел зубами, но от конфликтов воздерживался, блюдя негласный раздел сфер
влияния и полномочий. Все равно полноценно заменить другого ни один бы не
смог. Еще Балинюк обладал удивительным чутьем на начальство и к серьезным
проверкам ни разу не опоздал. Кроме них двоих, из офицеров имелся командир
взвода, состоявший на той же должности в роте, по отрядной малочисленностью
принявший и обязанности зампотыла. Эта деятельность в паре со старшиной
поглощала его целиком наряду с запоями, он ни во что не лез, непосредственно
распоряжались бойцами два отделенных, назначенные из самых бугров.
Лояльный в служебных делах начштаб подсказал Балинюку то, о чем бывший
ракетчик и сам подумывал: для безопасности необходим контакт с обладающими
боевой силой федералами, в первую очередь ближайшей артчастью, условие коего
есть живая связь. Ветераны первой кампании единодушно утверждали, что она
была проклятьем той войны - даже родственные подразделения имели частоты и
устаревшие станции разных типов. В результате невозможно было вызвать на
помощь соседей, взаимодействие практически отсутствовало, царили путаница и
хаос с частыми сражениями между собой, а неприятель преспокойно слушал все
переговоры, имея сканирующие устройства. И Балинюк вскоре по приезде убил
враз двух зайцев, съездив к ближним пушкарям - наладил дружбу и выменял на
спирт здоровое армейское радио, тут же списанное в разряд потерь. Статья "не
подлежит восстановлению" многое позволяла пускать налево в условиях войны,
хотя и здесь имелись лимиты. Ведающие материальными резервами лица активно
пользовались ею, а личный состав после настоящих боев неизменно латал
изношенную пробитую технику, героическими усилиями возвращал разному
оборудованию жизнь и сшивал проволокой расколотые приклады АК.
Защитного цвета ящик с ручкой-кричалкой и наушниками поставили у
связных, закинув наверх антенну, стало доступным развлечение следить за
некодированным обменном военных до самой Ханкалы. Служила машинка неоценимо:
стоило боевикам затеять пальбу, отряд выходил на полк, имевший дивизион
артиллерии, и те редко отказывались дать залп-другой, пристреливая заодно
точки вокруг села. Так пресекли в корне несколько серьезных вылазок, однако
бухать по окрестностям населенных пунктов без крайней надобности уже
запрещалось, рядовое "пиф-паф" велено было отражать собственными силами, при
отсутствии потерь и разрушений просто пережидая в укрытиях. При возможности
экс-канонир Балинюк втаскивал станцию на вышку, где хватало для работы ее
длинного уса, гнувшегося в кольцо, и давал целеуказания минометчикам,
корректируя стрельбу. Поднапрягшись, тряс стариной и кричал цифры для
наводки, удовлетворенно крякая, если координата попадания сходилась с
расчетной. Кончив обработку, его хвалили в эфир со льстинкой:
-- Добре числишь, атаман, глаз-алмаз, дальномерище. Переходи к нам!
-- Чего я у вас не видал, сыт по горло, - отвечал командир, умасленный
тем, что еще порох есть.
-- Тогда заезжай, - вояки знали, что с пустыми руками визит не бывает.
-- Заеду. Готовьтесь, як положено... Конец связи!
Сроков и дат тут открыто не назначали - поймаешь на пути фугас или
"муху" в борт, не по цифровой же таблице разговаривать. Да и расхожие эти
шифры враг наверняка знал.
Первая атака экстремистов, посягавших на основы конституционного строя,
права и свободы граждан была также отбита с помощью бомбардиров, провизорски
уложивших три крупных мины на незастроенный левый берег, куда сбрасывался
мусор. Не ожидавший такого отпора враг ретировался, кусаясь издали мелкими
очередями. До утра экстренных ситуаций больше не возникало, хотя стало ясно,
что ягодки впереди.
Обстрелы продолжились еженощно. На два дня к школе приставили БТР
внутренних войск, затем почему-то сняли. Планировалось усилить посты
федеральным составом непосредственно с ночи перед голосованием, а пока
чертов сундук с бумагами охраняли пять человек. Выделить больше не
представилось возможным, ибо пропускной режим на блоке никто не отменял, как
раз приказали устрожить, на дорогу и так были поставлены все - командир
взвода, старшина, приданный отряду управлением автохозяйства группировки
водитель и даже последний резерв, связист. Зная либо предвидя концентрацию
сил и повышенную боеготовность перед самыми выборами, "духи" устроили шоу
сутками раньше, в глухую пору четвертого часа утра, когда мозг опутан
сонливостью, а ночь кажется прошедшей. Они ударили по школе разом с двух
сторон, таки пробравшись вдоль реки и впервые решившись палить из жилого
сектора. В то же время был атакован сельсовет и обстреляны все окраинные
посты.
Полуголые бойцы, набрасывая разгрузки и передергивая затворы,
выскакивали из казармы, сталкиваясь и матерясь в темноте, разбегались по
местам. Битюг-прапорщик по кличке Бэтмэн, дома первый мздоимец и пьяница,
молодецки выпустил ленту из вверенного ПК и орал с вышки:
-- Второй номер, твою мать, патроны!
На каждой огневой точке следовало иметься запас, как бывает в окопах и
гнездах настоящей войны, но здесь оставленное без присмотра оказалось бы тут
же проданным или выброшенным неизвестно куда. Номер два где-то гремел
жестью, чертыхаясь:
-- Пи...ры, что за падла коробки убрала?!
Балинюк пытался доложить обстановку в комендатуру и райотдел по
стандартному милицейскому "Сапфиру", какой ставился в машинах и дежурных
частях, но эфир был забит на боевом и резервном каналах ввиду начавшейся
кутерьмы. Как всегда, подпакостивали союзные чешские полицаи или "духи",
слушающие частоту, если они не совпадали в одном лице - зажимали тангетку
передачи, создавая воющий фон, либо для разнообразия поливали старших
братьев грязью. Усадив в закуток связи для подвернувшегося бойца, он
привычно забросил на плечо ремни зеленого ящика и полез наверх. В бою важен
не лишний ствол, а твердое общее руководство.
Чайкину на случай нештатных ситуаций поручался школьный пост. При
ночной заварухе сторонняя помощь вряд ли придет, выкручивайся как сможешь.
Заранее была определена группа из пяти человек с гранатометчиком и солидным
боезапасом, дополнительные магазины собрали по всему отряду и прикупили у
вояк. Патронные ящики и вскрытые цинки стояли наготове в школе, при
интенсивной стрельбе главная заминка - набивать рожки, опустошаемые в
секунду, потому их хорошо иметь снаряженными побольше. Пулеметчик вынужден
был экономить ленты по вечному их недостатку, под огнем "маслят" в тугие
гнезда судорожными руками просто не загонишь, к тому же полосы обычно
состоят из кусков, сцепляемых очередным патроном для стрельбы на ходу -
израсходованный отрезок летит прочь, не мешая продвижению. Держа связь со
школой по малой рации на "внутренней" волне, начштаб выступил на выручку к
хлопцам.
Собрать группу в требуемые минуты, как и следовало ожидать, среди
бедлама не удалось. Пришлось схватить из обороны для комплекта ближних двух
воинов, благо вещмешки с запасом стояли под известными койками и у самого
Чайкина всегда ждала наготове эрдэха - патронная россыпь, гранаты, пара
толовых шашек с детонаторами и огнепроводный шнур. ВОГи он таскал в
кармашках тяжеленного пояса, напоминавшего охотничий патронташ.
Удержав получившего наконец свои коробки пулеметчика за лапу, чтобы не
грохотал, Балинюк вышел на связь с федералами. Одновременно ему приходилось
слушать еще два канала, местный и боевой, поскольку отсутствие лишних
станций препятствовало иметь на каждый свою. Пуль он не страшился, даже
взвизгнувших прямо над головой, хотя пригибался за бревна обкладки гнезда.
Есть много вещей серьезней летучих железок, например - избежать потерь в
отряде, которые зачеркнут все его чаяния и труды, да и здешняя война уже
являлась игрой наполовину, ее можно было во многом просчитать. Докричавшись
ответа "Слышу тебя, "Астрахань", слышу!", начал излагать диспозицию с
расстановкой сил.
Чайкин с группой, разбившейся по сторонам дороги, пробирался к школе
заранее разведанными проулками. В одном месте проскочили напрямик для
скорости чей-то огород. Последнюю боковую улицу форсировали уже под огнем,
случайная очередь хлестнула стены домов или их обнаружили, но пришлось
выдать себя ответкой. Местонахождения Чайкин в эфир не объявлял, сообщил
только: "Держитесь, держитесь, уже "перрон"!", что означало "скоро буду,
готовьтесь". Приблизившись вплотную, следовало пустить зеленую ракету - "я
свой" и обозначиться голосом, как он знал по опыту, ибо условный знак может
тотчас перебить разноцветным залпом противник или не пойми кто, в ночном бою
пучки осветительных и сигнальных зарядов вечно расчерчивают
по-рожденственски небосвод. На деле вышло не совсем по тактическим
наставлениям, парни отчаянно палили с крыши, крик терялся среди грохота,
поэтому Чайкин расшифровался в эфир:
-- Прекратить огонь, там-тарам, нас полоржите! Сказано ведь - "перрон"!
-- Так давайте скорей, тарарам, нас окружают!..
Последний бросок от угла крайнего дома к школе, открытой со всех
сторон, был наиболее опасен. По зданию били с двух или трех сторон
прицельным очередями, бухали подствольники. Велев прикрыть его во что бы то
ни стало, Чайкин бросился на прорыв. Коротким бегом от канавы к деревцу, от
деревца к ограде, будь неладна, преодолел часть дистанции и залег, отвлекая
огонь на себя. Когда подтянулись остальные, поползли к белеющей силикатным
кирпичом школе, раздирая ладони и штаны о хлам с камнями, усеивающий грунт
вокруг. Здесь, со стороны пустыря, имелся боковой вход, и Чайкин орал в
рацию:
-- Открывайте пожарную дверь, мы рядом!
-- Не могу, заперта, - вопил чумной командир первого отделения по
кличке Годзилла, являвшийся старшим поста. - Идите через главную лестницу,
там свободно!
Огибать здание и всползать на широкие ступеньки крыльца было все равно,
что лезть в поднятое метра на два от земли окно. Распластавшись листом,
Чайкин ревел недотепе:
-- Идиот, сломай, выбей - мы на поле лежим, по нам в упор ...чат!
-- Да завалили же специально! Бегите к тому ходу или в окошко вот, я
сейчас раму отобью...
-- Гаденыш, - было ясно, что Чайкин убьет дурака, если доберется, -
освободи дверь или я взорву ее на хрен вместе с тобой, а в окно сейчас
гранату кину! Шевелись, долбогреб, из-за тебя погибнем!
Рассредоточившись, бойцы кое-как укрылись вдоль стен и слышали, что за
обитой железом дверью началась возня. Вскоре замок изнутри прострелили,
шугнув хоронившихся вблизи, и наконец заветный прямоугольник со скрипом
приотворился. Друг за другом, на карачках и ползком все протиснулись внутрь
и спешно закрыли вновь, привалив назад бревна, старые покрышки, какую-то
чугунку и мешки с песком.
Тем временем Балинюк дал наводку минометчикам, и первые "рыбы" с воем
обрушились на заросли и брошенное поле юго-восточнее поста. Затем прилетел
артиллерийский снаряд, лег так близко, что фабричные постройки дрогнули,
стрельба прервалась с обеих сторон, а командир с Бэтмэном чуть не
кувыркнулись вниз. Оглохший Балинюк забасил кружку микрофона, держа наушник
в горсти:
-- Хорош, хорош, снесете нас к бабушке! Отбой, скоро понадобится
обработать другой квадрат, только чистенько, как в аптеке!
И он взялся за малую рацию, вызывая школу на связь. Ответил Чайкин -
слава Богу, значит, дошли, наступила пора бомбить тамошние окрестности. Не
жалея домов, раз допустили боевиков в село, только здесь отдать команду
должен был уже с места начштаб.
Ситуация вокруг чертова изберпункта между тем осложнялась. Не удержав
подкрепления защитникам, в преддверии рассвета моджахеды решили идти на
приступ. Усилив обстрел, они начали подбираться к зданию, бухнула "муха", к
счастью, перелетавшая цель и рванувшая где-то на задах. Пули стучали по
стенам, точно косой дождь, ВОГ ткнулся в рубероидную крышу и ранил осколками
бойца, пришлось спуститься на второй этаж, обзор сузился, часть проемов
вместо стекла была забрана полиэтиленом и фанерой. Так и возьмут штурмом,
если бывалые вояки, подползут вплотную и закидают гранатами, подожгут,
выкурят, когда под ногами враг, на долго верхотуре не усидишь. Оставалось
крайнее средство: просить на себя залп. Укрывшись в простенке, Чайкин стал
вызывать отряд.
Артиллеристам поставили трудную задачу - работать по неразведанной
цели, руководствуясь указаниями из вторых рук, ибо начштаб мало смыслил в
баллистической премудрости, способный давать разве что перелет-недолет.
Балинюк вовремя догадался разжиться у коллег дубликатом
карты-пятисотметровки во избежание ошибок и разночтений, а им вручил копию
добытого в комендатуре стройплана села 80-х годов (свежее не нашлось).
Требовалось положить заряды вокруг здания практически в жилмассиве, по
возможности не тронув обоих, что все же превышало возможности расчетов,
укомплектованных срочниками. На пробу выпустили мину, поднявшую столб воды в
реке, следующая зажгла чей-то сарай поблизости - дьявол с ним, главное
отбить врага. Третья выщербила угол школы и лишила фасад последних стекол.
Чайкин запросил прекратить огонь, прямое попадание накрыло бы всех разом.
"Духам" сюрприз не понравился, они подали назад. По-видимому, цель состояла
больше в шуме, чем уничтожении выборного участка, класть упрямо головы за
штемпелеванные бумажки они вряд ли собирались. Воздух начинал сереть, а
следовало еще рассредоточиться либо уйти из села, грядущий день мог принести
ответные карательные действия, тотальную зачистку. Стрельба ослабла, уходя
за ближние дома. Положив раскаленный автомат, Чайкин спросил отделенного:
-- Слышь, а где тут эта документация?
-- В директорском кабинете, - пришедший в себя Годзилла набивал у стены
рожок.
-- Там сейф или как? Шибко тяжелый?
-- Да ящик железный с замком, печать сургучная, просто тьфу!
-- Найдешь в темноте дверь? Пошли.
На корточках они пробрались к нужному кабинету, Чайкин молниеносно
подпрыгнул, вышиб ногой дверь, настолько хлипкую, что она сорвалась с
петель, и пауком сиганул внутрь. Пришлось все-таки достать узкий
"гинекологический" фонарик, торчавший из кармана разгрузки большой, облитый
резиной против ударов, был опасен. В углу стояла красная урна, а сам ящик,
почему-то представлявшийся торжественно водруженным на стол, отыскался в
шкафу под старым плащом и истоптанными заскорузлыми ботинками. Видно,
директор хранил в кабинете обувь на дождь и грязь, и была она у него не
ахти... Пошарив, нашли пыльный дерюжный мешок, в военный "сидор" и тем паче
заплечную мародерку ящик просто бы не влез.
-- Поднимай народ, - приказал Чайкин запыхавшемуся младшему командиру,
- пойдем на сельсовет, гори оно все. Брать только личный скарб, самое
необходимое. Думаю, прорвемся.
-- Какого хрена? Задница самая прошла, чехи сваливают, а мы вылезем под
остатнюю пулю?
-- Ни черта не мыслишь, правильно гоблином зовут. Считать-то на ход-два
вперед надо... Охота вам еще сутки за эту дрянь воевать? Я уйду, а ты
останешься. Уверен, что больше подарков не будет, а они дружно проголосуют
за день и вас уберу