Антон Блажко. Единственный чеченец и другие рассказы --------------------------------------------------------------- © Copyright Антон Блажко Email: avbl@mail.ru Date: 27 Sep 2003 --------------------------------------------------------------- Об авторе Родился в 1970, закончил СПб Госуниверситет по специальности история. С 1993 служит в ОВД СПб, выезжал в командировки во вторую чеченскую кампанию. Художественные произведения публикуются впервые Малая судьба -- Вставай, Серега! - мосластая рука с обмотанным грязным пластырем суставом тронула спящего за плечо. - Пора. Бормотнув "ага", тот повернулся на бок, урывшись глубже в спальник. Будь ты хоть дважды кадровый офицер, трудно продирать глаза в рассветной полутьме, когда на улице ждет сырой холодок да неохотная возня в ближних палатке, а с вечера опять было злоупотреблено "шилом"... Вставший раньше зажег свечу, огонек высветил темный гражданский свитер и пятнистые штаны на светлых помочах. Скребанув голову и недельный щечный ворс, он качнул тело сильнее: -- Баранов, ну! Выезд через полчаса. Тело вздохнуло, потянулось и сбросило оголовье мешка, явив выбритый острый череп и малость припухшее сухое лицо. Зевнув, обладатель вылез из кокона, почесал грудь под защитной фуфайкой и свесил с топчана ноги в аналогичных кальсонах. -- Как там, дождь? -- Пока не предвидится. -- Бойцы поднялись? -- Нет, тебя ждут с сосами в люлях... Обнажив мускулистый торс, Баранов натянул камуфляжные брюки с портупейным ремнем и по-утреннему волглые боты. Бросив на шею полотенце, откинул фанерную дверь и полез из землянки наружу. Слыша, как товарищ походя "строит" кого-то, оставшийся нарезал черный хлеб и положил рядом с дымящейся тушенкой на снарядный ящик, застеленный боевым листком. Часть дурости в полевых условиях отменялась, и бланки из замполитского железного ящика пошли на быт. Алюминиевый закопченный чайник пристроил на земле, чтобы не опрокинуть случайно. Заварку брали пайком и готовили по вкусу, возмещая крепостью ее сорт и прочие обиходные невзгоды. Вернулся Баранов, растираясь казенным вафельным полотенцем и матеря дневальных за вечно обделанный толчок и пустые рукомойники. Водя из них стекала за ночь, сколько ни наливай, вскакивающие за час до подъема бойцы сопровождения вообще не мылись в промозглую рань, так что прикорнувшего где-нибудь дежурного из больных и хилых понять было можно. В расположении имелся отдельный господский сортир, меньше и чище, но им пользовались в основном старшие офицеры, упрямый капитан предпочитал общий ввиду стратегической близости и известного военного демократизма - командир, но не барин. Окончив ВВшное училище, когда в дипломах еще не значилось "юрист", он мог начистить повару рыло за промашку с обедом для роты и удрючить ее же в грязи строевой при чьей-нибудь вине. Солдаты предпочитали его напарника, полуштатского Федорина, который в их жизнь не лез и умеренно использовал привилегии офицера крепостной армии, наличествовавшие и здесь. Ложка у Баранова была складная, из походного набора в кожаном чехле. "Инструмент" все предпочитали носить с собой, Бог весть, где выпадет подкрепляться в следующий раз. Капитан вообще с чувством и толком относился к экипировке и снаряжению, имел в арсенале закордонный рюкзак, сжимавшийся в комок спальник, водоотталкивающий обувной крем и пружинящие стельки. Особую гордость вызывал "Золинген" в кожаных ножнах и пижонский разгрузник, он же тканевый бронежилет с карманами, ремнями, "липами" и чем-то вроде кавказских нагрудных патронташей для газырей. От прямого попадания не спасали и штатные стальные, почему командиры манкировали ими, а даже удержанная спецматериалом железка могла ушибить тело до смерти. Тем не менее временный ротный неизменно таскал свой прикид, игнорируя легкую зависть и шутки коллег. Черпая расползшуюся волокнистую массу, он сказал: -- Возьми воды, если поздно вернемся, хоть пыль смоем. Мандавохи скоро начнут грызть, в баню надо. -- С пивом и бабами? -- Пойдет с пивом... Отсутствие мелочей, создающих комфорт цивилизованной жизни, тяготило часто острее всего. Странно было думать, что в ста километрах к северу люди ходят по асфальту среди целых домов, смотрят телек, достают из холодильников ту же запотевшую бутыль... Полоскались тут от случая к случаю, ковшиком из ведра в дранной старой палатке, по тягомотности процедуры большей частью не прибегая к ней совсем. Вода тоже составляла проблему, ее возили из села, где имелась артезианская скважина, насос и дизель таскали ежедневно свой. Поблизости бурчала стремительная грязная речка, переполнявшаяся в дожди, там мыли технику и бултыхались иногда в жару, хотя воины стращали друг друга, что выше по течению гадит и мрет скот, а "чехи" подсыпают дуста. Поредевшую худобу ныне далеко не гоняли, а отравить напрочь быстрый ручей сумел бы разве что Бен Ладен, навалив "КАМАЗАМи" мышьяк или трупов. Дохляк в водоемах тут был не редкость, колхозных прудов следовало остерегаться, но из луж пьют только по безвыходности в разгар боев. А став на очередном месте, ставят тыловикам задачу наладить обеспечение, и те ее худо-бедно выполняют. По другую сторону холма торчал у подошвы круглый бетонный колодец с разбитыми поилками, точно памятник угасшему животноводству. Из него поначалу и наладили добычу питьевой воды, отменной в здешних краях. На месте основной дислокации части, среди приволжской степи, жидкость возили цистернами, перед употреблением отстаивали и сливали меньше половины, выплескивая оставшийся йод. Но весной случилось ЧП, повергшее батальон в полную небоеспособность: личный состав, включая командный, сразила неведомая чума. Людей трясло, выворачивало, жгло температурой, ноги пухли до слоновьих размеров, теряя способность ходить. Часовым раздали валенки вместо сапог, чтобы выдерживать смену, они взбирались коленями на ящики, привалясь к какому-нибудь стояку. Массовые поражения в армии происходят обычно через пищу, состоящую на две третьих из воды, не всегда до конца прокипяченной. Продукты перетрясли, все емкости отдраили с хлоркой, а поветрие не кончалось. Оставалась единственная причина - колодец. Заявлять официально диверсию не виделось оснований, то бишь выгоды начальству: оставили без охраны важнейший объект, к тому же лежащий под боком, почему и не пришло в голову. Караулы ничего подозрительного не отмечали, хотя ночью раз плюнуть заползти даже на территорию, однако с той же вероятностью грунтовые воды могли размыть какую-нибудь дрянь. Обессиливших увезли в санчасть, большинству пришлось держаться ядовито-красным тетрациклином из карманных аптечек и несгибаемой доблестью, как испокон веков. Для порядку набрали проб из колодца, помойной ямы, зачем-то ручья, отправили в госпиталь. Выявилось нечто запредельное или склянки похерили где-то, что вернее всего, но дело замяли, комиссий удалось избежать, а мрут на войне всяко - главное, что за отчизну. Командование организовало подвоз воды из села, где стояли присланные милиционеры, а злополучный колодец к дьяволу завалили. Сама часть располагалась на голой сопке вокруг брошенной кошары, чудом уцелевшей в полыме войны. Посередке торчал кирпичный сарай о трех комнатках для чабанов, когда-то даже электрифицированный - вдоль грунтовки тянулись к нему добросовестно ободранные столбы. Избушку тоже обнесли на совесть, внутренность густо уделали овцы, верно, прячась от непогоды. Прибывшей в конце зимы для разбивки лагеря роте обеспечения пришлось выгребать первосортнейший, усохший в корку навоз и мыть ледяной водой пол и стены, испещренные угольными граффити "аллаху акбар", "Смерть русским!", "Мусик казел" и прочей незамысловатостью. Проемы затянули пленкой с брезентовыми шторами для светомаскировки, пристроили снятую где-то дверь, а кубатуру вымазали до потолка древним суриком из ржавой металлической бочки, разжиженный бензином. Так было оборудовано помещение под штаб, самое главное подразделение, без которого не может протекать боевая работа войск. Остатки загонов быстро ушли в огонь и на всяческие постройки. Поносный интерьер рождал сложные ощущения у впервые попавших, скоро выявились и более существенные недостатки: смрад испражнений так и не удалось выветрить, а скверно взявшаяся краска пачкалась и от буржуйки тоже начала вонять. Разместившееся было под крышей начальство вернулось в кунги машин и вагончики, приштабные офицеры мельче расползлись в землянки - от холодов все, кто мог, понарыл руками бойцов нор. Солдаты преимущественно остались в палатках, но им уставом полагались тяготы и лишения службы родной стране. В дверцу сунулась голова "замка" первого взвода барановской роты: -- Тащ капитан, личный состав построен! Тот дохлебывал чай с горбушкой. Столовались по-окопному, из одного с бойцами котла; формовое печево было в радость, его не всегда успевали подвезти, вынуждая поварскую братию извращаться с разными лепешкосухарами. Масло, почти упраздненное в армии, полагалось на театре военных действий, но его мало кто не видел. Личные продовольственные заказы почтари и медики возили только начальству, а у прикомандированным не осталось и средств - выплаты ждали дома по возвращении, прихваченное с собой расточилось давно. -- Больные, шальные, уставшие есть? -- Двое больных. -- Заступающий наряд оставил? -- Так точно. -- Все, сейчас иду. Сержант исчез. Выпускник пединститута Федорин еще недавно имел туманное представление об армии, тем паче самом ее низу. Их с Барановым упекли сюда на полтора месяца вследствие того, что у комсостава брошенных в огонь частей сохранялись тем не менее плановые отпуска. Убывающих заменяли материалом, присланными со всех концов державы, что отнюдь не способствовало повышению дисциплины и боевой спайки. Здесь Федорину пришлось увидеть на практике, что такое по масштабам и следствиям поминаемый на всех уровнях некомплект, тем более для воюющих подразделений. Через неделю после заброски они остались единственными офицерами в возглавляемых ротах. Даже лейтенантов-взводных в полку было наперечет, особенно сейчас, накануне лета. Ближе к осени штатное расписание кое-как латалось пополнением из училищ, но далее за год это звено вновь рассасывалось. Юные правоведы в погонах вообще стремились данной лямки по возможности избежать, получив звание и плюя на контракт, массово увольнялись. Разжаловать и сослать на срочную их никто уже не мог, судебных преследований реально не осуществлялось, лишь приходилось для скорейшего вызволения оплатить иногда неизнос формы. Их ждали правительственные учреждения, адвокатура, непыльные места в разных конторах, на фоне которых армейская действительность выглядела кошмаром. Поболтавшиеся на Кавказе обычно рвались оттуда любой ценой. Сдюжившие же один солдатский призыв, не выбывшие по ранению или действительной болезни скоро поднимались в служебной иерархии выше. "Растут" на войне или полувойне все быстро. В результате обязанности командиров взводов исполняли заместители-сержанты, в обход правил на офицерские должности назначали прапорщиков, вчерашних солдат, трясли контрактных, у кого был семестр в любом занюханном институте, а то и техникуме - давай, пошлем на курсы, лет через пять, глядишь, уже генерал... Те смеялись: я свои полгода на броне отмерзну и поеду с лавэ к бабе, а ты двадцатник по землянкам тяни. В третьем батальоне имелся лейтенант-"пластилин", призванный на два года после какого-то инженерного факультета с юридическим оттенком (в последние годы чего только не пооткрывали). Как-то схерив общевойсковую специальность, формально вбитую на "военке" трудами преподавателей-отставников, его сгребли в ВВ, практически лишенные возможности пополнять свои кадры таким путем: военные кафедры, число которых и так сократилось втрое, соответствующих номенклатур просто не штамповали. Не сумевший уклониться от почетной обязанности выпускник, худой и жалкий, мало подходил к центурионской задаче "держать" тридцатимордную банду, заставляя работать, как именуется на казенном языке соблюдение правил и способность выполнить любой приказ... Правда, должного количества подчиненных нигде тоже не набиралось. Половина - считалось уже хорошо, полк давно не укомплектовывался полностью даже в призыв, с передислокацией сюда таял, как снег под солнце. На гражданке парни косили, прятались, откупались от армии, из части бежали, в том числе к "духам", получали ранения, болели всякими невероятными сыпняками. Идеальная на бумаге командная система - под ефрейтором трое рядовых, у взводного три сержанта и так до маршала включительно - шла насмарку за отсутствием личного состава. Батальоны числом и боеспособностью равнялись ротам, полк только назывался полком да тащил вверенное хозяйство, порядком урезанное и обветшавшее. Сняв с гвоздя разгрузник, Баранов подхватил автомат и кинул: -- Бывай! -- Ни пуха. -- Ни в ухо... Через минуту раздалось его зычное "По машинам!". Строевик, настоящий армеец, думал о нем Федорин, серый гусь, пес войны - добился командировки сам, как некогда в Ош и Карабах. ВВ тогда с зон начали кидать в "точки", разворачивая по эту сторону Урала в крупные соединения. Младше товарища по годам, Баранов должен был ходить майором, но должностной "потолок" и норов неизменно отдаляли вполне заслуженный им чин. Офицером он являлся по духу, на звезды плевал и с презрением относился к задолизству. Рубил правду в глаза начальству, мог разбить ладонью кирпич и окоротить любого зарвавшегося "деда" или контрактника. Впрочем, по возвращении звание должно было его ждать - бумаги оформили перед отправкой. В училище Федорин с ним близко не знался, поскольку Баранов состоял при кафедре тактики. Бывшего учителя географии страшно удивляло поначалу, что в фирму брали случайных лиц, а потом делали из них соответствующих работников. Вернее, они просто исполняли, зачастую через пень-колоду, должностные обязанности и постепенно как бы ими становились, хотя могли не обладать нужным складом мышления, подготовкой, интеллектуальным потенциалом и вовсе с ошибками писать. Немалая часть рекрутировалась из волков, оттрубивших по мордовским лагерям еще в имперское время, которые двигали с пенсией в столичную после тайги Пермь, где прошла курсантская юность и обычно высвобождалась площадь родителей жены. К месту службы молодой офицер должен убывать с супругой, так настроена армейская система, он должен иметь крепкий тыл, иначе может не вытянуть быт, мигом спиться и куролесить в отпуска. Зная об этом, поколения девушек являлись в училище на танцы, именовавшиеся прежде балами, позже дискотекой, теперь чуть ли не ночным клубом при юридическом институте ВВ МВД страны. Антураж и наклейки время меняет, а суть... Кому-то способствовали в переводе знакомые. Так, Баранова сманил друган-однокашник, встреченный в доме отдыха: чего киснешь внизу, хватит месить грязь, давай к нам, есть как раз место!.. Друган преуспел больше, имел подпола, брюхо, "Ауди" и еле выдавил потом его с кафедры, которую метил возглавить, то ли боясь конкуренции, не то ожженный гвардейской прямотой. Так или иначе, Баранов утвердился в заведении, относясь к немногочисленной категории офицеров молодых, но с опытом, подтянутых, решительных и целеустремленных, успешно осваивавших благодаря способностям любой род деятельности - надежда и будущее училища, даже ведомства, именно потому "китами" усиленно затираемое. Следующим резервом были кадры Минобороны, оставившие его ряды по невозможности дальнейшего пребывания, но желавшие дотянуть стаж, иногда напрямую прыгавшие от дяди к дяде, действовал одно время совместный хитрый приказ. Наконец, Федорин олицетворял самую последнюю категорию - штатских, не сумевших приноровиться к новым временам. В период полной задницы, встретив приятеля, узнал, что общий знакомый неожиданно пристроился в ставшем престижным училище компьютерщиком или кем-то по связи после ряда мытарств. Оказалось, туда брали с гражданки и совсем не вояк, а главное - ничего, служили люди. Случай помогает ожидающему, Федорин как раз стоял на распутье. Школа, всегда тяготившая, окончательно села в печень и перестала кормить. Толковой специальности он не имел, вузов в городе было мало, и от молодости пошел, куда брали, не задумываясь о будущем. Присутствовала доля романтики - ездили с практикой на Алтай, Южный Урал, где горы сменяет степь, но потом взяли в железа: извольте учительствовать, коли "пед". Правда, услали недалеко, в область, мотался по выходным домой, жена осталась с его родителями. Но отчалил за хозяином больше двух лет, проклиная на чем свет земство, застывшее в чеховско-макаренковских временах. Он бы сгиб там, лишившись семьи и утонув в рюмке, но тут строгость ослабла, директора с облоно удалось превозмочь, да и родившийся наследник помог выбраться на материк. Как выяснилось, ничего радужного там не ждало. Товарищ завел кооперативчик, мотались вдвоем по селам, скупая мясо и другую провизию, с которой становились все хуже, вроде начало получаться и вот-вот можно было раздать долги, но тут компаньон начал махинации, утверждая, что он лучше знает и сейчас нужно именно то. Федорин приходил домой за полночь, бегал по инстанциям, подписывал, заверял, оформлял, встречался с кем-то, не успевая вникнуть в происходящее - то ли легализация для серьезных коммерческих оборотов, то ли перевод дела на бумагу. Потом напарник исчез, зато стали наезжать хмурые личности, вызывавшие поговорить за дверь. Впору стало бежать обратно в село, да у самих кредиторов кого-то убили, начались сложности, и от него постепенно отстали. Урок частного предпринимательства запомнился крепко, как сказала жена, только через мой труп. Для прокорма семьи пытался употребить профессию, вспомнив геодезию с картографией, таскал рейку на съемках площадей под несостоявшиеся объекты, прокладывал оставшийся на планах трамвайный маршрут. Грянувший с неудачным путчем криз накрыл все строительства медным тазом, не выплатили даже начисленного, без того таявшего с каждым днем... Оставался снова казенный кошт по прежнему ведомству. Хватило его почти на три года с мелкими перерывами, но ярмо к хребту не прирастало. Мзды не брал, да и не предлагали, перспективы отсутствовали, завучество через месяц бросил - уйма мороки за прибавленный грош. Одно и то же изо дня в день, растущие негодяи и клинические дебилы, которых часто хотелось прибить; нравы в кратчайший срок эволюционировали радикально, курящий в сортире шкет на замечание посылал, с кодлой за спиной мог врезать. Правда, заведения волей обстоятельств менял не ахти - округ все поляризовалось, элитные гимназии и лицеи в кадрах не нуждались. Самое же гнусное заключалось в том, что на двух ставках с классным руководством, часами труда, физкультуры, черчения, психологии семейных или каких там отношений, одну четверть даже странного предмета ОБЖ ("Основы безопасности жизни"), напрасно сменившего военную подготовку в стране с призывной армией, существовать решительно не удавалось. Против всего, что в подобных условиях случается делать женам, супруга раза не попрекнула его трудностями даже в размолвки. Окончив музыкальное училище, на ниву педагогики она не рвалась, хотя когда-то вела кружок при Дворце пионеров. Выпестовав сына до ясельного возраста, с началом тяжких времен устроилась в косметический салон, бывшую парикмахерскую, освоив весь спектр услуг от причесок до наращивания когтей зажиточным дамам и прокалывания ушек хнычущей малышне. Периодами на ее жалованье держались всей семьей. Отбывая на работе с утра до вечера шесть дней в неделю, успевала тащить дом, поддерживать форму, не теряла оптимизм и подумывала записаться на массажные курсы... Кончались весенние каникулы; заметив пустой взгляд мужа, устремленный мимо телевизора, она погладила по щеке: -- Федорра, ты что? -- Опять завтра туда идти... Жена накрыла его длиннопалую ладонь своею: -- Знаешь, уходи оттуда. Как-нибудь перебьемся, а там что ни есть придумаем. Через пару дней на улице состоялся разговор об удачливом компьютерщике. Федорин разыскал дома его телефон и, не откладывая, тем же вечером позвонил... -------------------------- Чайник остыл, тащиться к столовой не хотелось, оставшиеся войска дрыхли законные полчаса. Печек в жилищах не топили, хотя ночью бывало холодно, убрав от тесноты. Теперь можно было добрать сна. Консервную банку и скомканный боевой лист выкинул за порог - бойцы подберут, наводя порядок, крошки смахнул на пол. Остающийся на базе офицер вставал раньше ехавшего в сопровождение, поднимал личный состав и отдавал нужные распоряжения, собирал товарищу поесть. Вместо знаменитой армейской тушенки, переполнившей на воле ларьки, жрать случалось перловую дрянь с комбижиром, прежде называвшуюся "Завтрак туриста", сухие твердокаменные каши, значившиеся мясными, сельдь с рисом и что-то вовсе неясное, соевый фарш или колбасный розовый полуфабрикат. Тушенина шла хорошо разогретая, покромсанная на куски. Перед выездом стоило заправляться поплотнее, горячим - могло статься, что на день и два. Колонна, поджидаемая для боевого охранения на сложном участке, могла пройти и в семь утра, и под вечер. Однажды торчали вообще до темна, Федорин под свою ответственность приказал сниматься, в горах связь практически не работала, а докричишься, скажут "жди". Выяснилось, что "ленточку" вообще отменили, им же просто забыли сообщить. К полной безалаберности внутри системы привыкалось с трудом. Внезапно гнали на высоту, заставив окопаться с техникой, и бросали на трое суток под дождем без продовольствия и боеприпасов. У бывалого воина всегда найдется горбушка, бэтэр тоже не ездит пустой, кипятили по нескольку раз одну и ту же заварку, пили со всякими крохами, пока не завалили приблудившуюся овцу. Затем так же неожиданно поступил приказ сняться и быть на базе к стольки-то. Все материли начальников за маневры и перестраховку, а скорее всего ту же дурость и бардак. Хай все же подняли: где жратва, почему не дают "сухарь" по норме? Где огневой запас? А вас придали оперативному соединению, у них и нужно было получить. Какое в ж... соединение, кто об этом уведомил, нас просто кинули, словно ошметок грязи! А вы командиры российской армии, товарищи офицеры, или где? Идите занимайтесь личным составом! Хорошо, что на них тогда не вылезли "чичи"... К семи выгребся из землянки. Над хребтом лучилось румяное, точно барышня из постели, солнце, даря первое тепло. Не самое высокогорье, а ночью пар изо рта, днем же раздевайся хоть догола. Один дембель так и сделал, выехав со взводом за дровами и бревнами для построек, в плавках разлегся на БТРе, пока младшие призывы шуршали, и получил снайперскую пулю в висок. Так и привезли на броне, как для морга. Эта первая при Федорине смерть лишний раз подтвердила заповедь: не высовывайся, не лезь куда-либо без нужды, и если не ляжешь в настоящем бою, останешься целым. Полк стоял на холме в центре сенокосной котловины, вытянутой к западу и охваченной лапами мохнатого гигантского зверя, меньшего из братьев, залегших южнее. Жить в лесу или подле было б сподручнее, но борющейся с населением армии он противопоказан - чащобы, скалы, болота от веку есть вотчины партизан. Свитер Федорин снял, чтобы после не возвращаться, ежился в тельнике под хэбэ. К столовой протопали практически без строя бойцы, младшие под командой сержанта изображали некое подобие шеренг, "деды" с контрактниками вольно плелись сзади, сунув кепи в карман. К счастью, "наемников", самой дикой и разложенной части войск, было немного. Составляли ее в основном свои же, отслужившие срок и оставшиеся по каким-то причинам, самой частой - дома ничего хорошего не ждало. В "миротворческие силы" по объявлениям всех подряд еще не гребли, а самостоятельно народ валил средне. Ветеранства за наведение конституционного порядка в родной стране не полагалось, боевые начислялись запутанно и шли не прямо в руки, срочникам не полагаясь вообще. Федорину с подчиненными везло, сначала думал - назначили специально, узнав об его происхождение. В роте было всего семь дембелей, от контрактников Бог избавил, убывший в отпуск командир держал бойцов в относительной дисциплине. С его отъездом она начала падать, но вмешиваться Федорин не стал. У него вряд ли бы получилось, а под занавес уже было б смешно гнуть пальцы. Сержанты работали, чувствуя с властью ответственность, "деды" сверх должного не наглели, подпрессовывая при надобности остальных, и все шло заведенным чередом. Офицеры тоже стягивались к кормушке, шатру поменьше рядом с тентами для солдат. Бодро здоровались: -- Привет, Михалыч! -- И вас туда же, товарищ майор. -- Что носы повесили, командиры? -- А у тебя и черешок сник, как сюда прислали. -- Ты проверял, как сейчас помню! -- Дак мне Людка с санчасти баяла - хрен, мол, еще пойду к нему, сосис вялый и бздит по ночам! Дружный хохот покрывал вздох: -- Увянешь тут... При желании можно было не ходить в пищеблок, взять порцайку на кухне или прямо из норы заслать бойца. Но в хорошую погоду столовка превращалась в клуб, да и начальство иногда выкидывало фортели - устраивало проверку внешнего вида и присутствия, соблюдения распорядка дня или собрание прямо после завтрака. Умеренная щетина со скрипом прощалась, хотя делались попытки струнить нерях: -- Товарищи офицеры, поступило указание - всем регулярно бриться, чтобы не выделяться на фоне солдат! Для вашей же безопасности - снайперы щелкают, как семечки. Майор Зенкевич, тоже из училища, имевший морду нового русского и одесский говорок, реагировал не вставая: -- Тащ полковник, посмотрите на мою харю. И ще, кто-то спутает, я умоляю вас?.. Собрание грохнуло, и нововведение не прошло. Отросшую шерсть мерзко соскребать даже в цивильных условиях, а здесь представлялось и вовсе неосуществимым - с потом и грязью никакие лосьоны не спасли бы от язв. Исполняющий же обязанности командира полка носил чин рангом ниже, но настоящий служивый "под-" должен опускать. Будучи по натуре не вредным, на мелочи он умел закрыть глаза. С командованием в полку тоже творилось Бог знает что. Родной "папа" ушел вроде как с повышением наверх, где пока что-то исполнял, то есть официально числился на прежнем месте. Присланный на смену пенсионник явно мечтал озвездиться как дагестанский коньяк и свалить подальше, но не мог быть утвержден в должности, пока ее не освободят. Особого рвения он не являл, главным образом находясь в разъездах, наверное, по важным делам. Заправлял всем начштаба Кузьмин, сам надеявшийся получить заветный пост, но временно отстраненный "варягом". Человек он был недалекий и сам подчеркивал фельдфебельство вечным "а я вам докладываю", но что-то еще держалось и функционировало в основном благодаря ему. Офицеров всех звеньев, кроме штабного, остро не хватало. Командированные не успевали полностью заменять треть их, находившуюся перманентно в отпусках, по идее отменявшихся в условиях войны. "Спецоперация" таковой не считалась, что влекло много кровавой дури в ходе боевых действии - наступай-отступай, дерись-мирись, воюй без ущерба для мирного населения, и всяческих несуразиц служебного толка. Места отбывших занимали кадры, отряженные из министерства, округов, училищ и других невойсковых подразделений - их отрыв мыслился наименее ущербным. На деле выходил бред: Федорин, последний раз читавший какой-то устав перед экзаменом по "военке", получил взвод, обходившийся без пастыря больше года. Не успев запомнить его состав числом, был назначен замкомроты с исполнением обязанностей полного командира, так как и тот свалил. Второй человек со звездами в роте, немолодой прапорщик Шалеев, держался чуть наособицу, называл его по имени-отчеству, хотя ранговых границ здесь не соблюдали. Прибывшего с ними подполковника Стекольникова, ставшего здесь комбатом, Федорин с училища звал Васей. Чехарда прямых солдатских начальников, призванных заставлять их работать, влекла стойкое обоюдное настроение "на хрена оно, если мне (тебе) завтра уезжать"... После завтрака, перекурив у столовой, разошлись в подразделения. Возни хватало ежедневно - копать, таскать, строить, укреплять и, конечно же, заниматься порядком. Пару раз в лютый дождь, сжалившись, людей велели рассадить в палатках по койкам (больше негде) и вести занятия по тактической подготовке. Как это делать, Федорин не представлял, ибо забыл даже ТТХ "Калашникова". В итоге разрешил войскам подшиваться, строчить письма, кемарить, только не шумя, выставив дозорных, которые при шухере мухой неслись бы к нему. Сам отвалил в землянку и тоже приспал, был удивлен, что Баранов два часа парил своих бойцов действиями стрелкового отделения в наступлении, обороне и разведке, при проверке населенных пунктов и транспорта, приводя многочисленные примеры. Хлопцы слушали с интересом, временами галдели, имея тоже что рассказать... Совещаний вроде не предвиделось, подведомственный личный состав в большинстве убыл на сопровождение, и Федорин залез обратно в дыру, решив поваляться еще. Тяга к койке изобличала неуклонное опускание, но думать об этом было лень. Училище внутренних войск, переименованное в юридический институт с увеличением штатов и приема, превратилось в лакомый кусок. С сокращением многих военных заведений конкурсы в МВДэшные шараги росли каждый год, увеличивая возможности сотрудников и начальства, однако Федорина взяли практически с улицы - милость неба, судьба. Вакансии по топографической части, вроде бы единственно подходившей ему, отсутствовали, но была введена должность помощника начальника редакционно-издательского отдела при ученом совете института (ПНРИО при УС, он не сразу запомнил и еще дольше не мог выговорить разом). Профессиям и навыкам служащих здесь не придавали значения, прикажем - станешь доктором наук. Отдел состоял из двух человек, шефа и заместителя, вследствие чего сама работа, естественно, ложидась на второго, благо хоть требовала из умений лишь относительной грамотности. Федорин хорошо учился в школе и новой специальностью овладел в довольно короткий срок. Главной сложностью оказалось выбивать из большезвездных мужей плоды творчества, какие-нибудь тезисы к отчетной научно-практической конференции. Побегав за ними по коридорам, отделам, кабинетам, когда припирал срок, добыв наконец вымученные странички, оставалось их в меру сил причесать и отдать компьютерной машинистке Вале. Затем тезисы шлепали на ротаторе в количестве ста экземпляров, указав в данных нужные для публикации "300", слали в нужные инстанции и раздавали довольным участникам, остаток скидывали в библиотеку. Выпускали никчемные методички, которыми заставляли пользоваться курсантов (то есть теперь слушателей), сборники статей, замначальника по научной части лелеял даже в мечтах "Вестник" или "Ученые записки", но о практическом внедрении, к счастью, речи пока не шло. При возможности Федорина обещали перевести на более подходящее место, хотя он быстро свыкся с назначенным и все реже ощущал себя в чужом костюме среди незнакомой публики. Процесс армейского воспитания всегда представлялся ему в виде четырехугольной тюрьмы, охватывающей голый плац, где под жгучим солнцем краснорожие унтеры гоняют до обмороков звероподобных тупых юнцов, не способных полезно служить обществу... В жизни хватало и этого, но многое удивило его. Среди курсантов и преподавателей нашлось немало умных и все понимающих людей, надевших форму в силу разных причин и подшучивавшими над уставными глупостями. Дело свое сотрудники в большинстве знали, не придавая значения маршировке на общих разводах - так, специфика ведомства. В аудиториях и классах шла действительная учеба с лекциями, семинарами, рефератами, успевающими и отстающими, освоением нового материала и закреплением пройденного. Странные штатскому уху предметы отличались не меньшей разработанностью, чем какое-нибудь ресурсоведение природных зон страны, имелась та же всеобщая философия, нынешняя информатика, заграничные языки. Научную механику в высших образовательных учреждениях Федорин знал плохо, что-то наблюдал в студенческий период. Тем неожиданнее оказалось наличие здесь всех должных атрибутов - плановых тем, исследовательских заданий, раздачи степеней. Ерундовость и формализм результатов народ вполне сознавал, но ведь так обстояло почти во всех неприкладных отраслях. К тому же тут жестче, чем где-либо, выполнялось установление "положено - значит, должно быть", усугубленное архиконсерватизмом и неизменностью правил с древних времен. Свежему взгляду острее виделось противоречие, несовместность вольной мысли с тяжелой казенщиной, приказным порядком. Да и та же учеба, развитие составляют процесс творческий, индивидуальный, а вколачивался прежде всего параграф, штампы, стандартный набор. Не говоря о том, что львиная часть проходимого, как и везде, выпускникам едва ли могла когда-нибудь пригодиться. Впрочем, уставшего от невзгод Федорина все это заботило мало. С коллегами он сошелся быстро, военная среда легко сближает людей. При шестидневной рабочей неделе торчать на службе приходилось не больше прежнего, в основном придумывая себе какое-нибудь дело, жаловании же шло намного больше и выплачивалось почти в срок. Обсуждая его устройство, жена сказала вечером на кухне: -- Какой из тебя солдафон, Федорин? А если станешь им, то еще хуже... Но не перечила. "Повезло мне с ней", - не раз думал он, прибавляя с мысленным вздохом: хоть в этом... Когда началось чеченское безумие, в училище заговорили: "Скоро поедем". Прочили отправку вплоть до слушателей, по крайне мере выпускных курсов, на охрану коммуникаций и административных границ. Но время шло, в болевой точке затягивались немыслимые для огромной армии бои за провинциальный город, а приказа не поступало. Рвущихся осаживали - служите где служите, не Иностранный легион. Героический порыв остыл, и тут пришла квота: двадцать человек в трехдневный срок, на сорок пять суток, а там может и больше, как повезет. Ехать не принуждали, хватало добровольцев, но молодым офицерам не выказать доблесть было вроде как не к лицу. Проявило в целом патриотизм народу вдвое против нужного, всех возрастов и должностей. Набрали по справедливости, человек от кафедры или отдела, дабы не оголять штат, прочим обещали следующие разы. Возглавил группу начальник курса дисциплин подполковник Стекольников, башковитый лысеющий весельчак с багровой рожей кадрового вояки - мороз, солнце и алкоголь. Он презрел штабной стульчик в Ханкале, где зависло несколько человек, и прибыл с оставшимися в отдельный полк ВВ, куда они получили назначение. Полк с начала весны держали в каком-то странном резерве. Переброшенный осенью на Кавказ, он участвовал в зимних боях на юго-восточном направлении, добросовестно занимал указанные рубежи, а потом увяз. К центру не перемещали, на окраинах же мятежной Ичкерии установился хрупкий баланс. Равнину официально контролировали федеральные силы, по мере возможностей закрепившиеся в предгорьях. Дальше властвовали главари племенных банд, новоявленные вожди сохранившихся даже в изгнании кланов. Оседлать горную часть без многократного численного увеличения, наведения хоть какого-то порядка в руководстве, координации и обеспечении войск оказалось невозможным. Командование, знающее лишь требование сверху, вряд ли осознавало это стратегически - просто не вышло. Взятие Грозного ценой тысячных жертв, точно Праги и Берлина сорокалетием раньше, распыление по занятой территории ослабили группировку. Она не смогла даже запереть крупные ущелья с проходами за хребет, откуда подпитывался противник; за недавнюю помощь тамошним сепаратистам южные соседи вредили бывшему Брату, как могли. После случаев тяжелых потерь и даже гибели в полном составе колонн, осуществлявших кровообращение армии циркулированием по "очищенной" зоне, было решено обеспечить им твердую безопасность. В результате полку при спорадическом участии в боевых операциях отвели ежедневное сопровождение войсковых "лент" на признанном наиболее сложным участке. Грузовики пылили среди заросших разнотравьем полей и взбирались на серпантины под охраной собственной бронетехники, иногда даже танков, но в назначенном месте останавливалась, чтобы принять в хвост, голову и где-нибудь сбоку дополнительные БТРы. Эффект был сомнителен, в пути цепь все равно растягивалась, особенно на пересеченных участках, верный способ подрыва крайних машин превращал колонну в мишень независимо от мощи конвоя. Тем не менее он исправно выезжал на рассвете, ибо военный механизм силен исполнением приказов и слаб их частой бессмысленностью. В сопровождение ездили первые два батальона, третий нес караулы, исполнял работы и выдумки командования, занимался обеспечением внутренних нужд а последний, самый малочисленный, считался ремонтным. Батальоны не составляли количеством штатных рот, но выделять требовалось определенные силы, поэтому таскались через день каким-то сводным подразделением с одним из ротных во главе. Сегодня Баранов брал часть федоринских людей, завтра происходило наоборот. Монотонность дурацкого занятия всем обрыдла, многие командированные ехали "за орденами", но куда было деться. День после-перед сопровождением являлся как бы выходным, папы не дергали без надобности офицеров, личный состав вяло отправлял разную текучку. После завтрака до девяти войска наводили условный порядок, дневальные выгребали из палаток и с проходов на задворки всякий сор. Федорин с жалостью наблюдал картину полевого лечения: золотушному первогодку густо мазал чудовищные фурункулы на спине белым составом из баночки круглоголовый товарищ. -- Задолбал вже дохторшу ходить до нее, от дала цей майонез. Счас иго обштукатурим, як порося, и в пэчь! Боец виновато улыбался, потирал тщедушную грудь. Руки и плечи усеивали рыжие веснушки, на теле виднелись поджившие синяки. -- Глядьте, товарыщ старший лытинант, чем жив еще? - домодельный эскулап сунул кончик палочки, которой орудовал, в кратер одной из язв. Инструмент влез почти на дюйм, страдалец даже не поморщился. Содрогнувшись, Федорин отошел. Разыскав Шалеева, попросил: -- Николай Иваныч, займи людей до обеда. Я у себя буду, что-то не климатит. Если что - зови. Настроение вправду было вялым. То ли к погоде, то ли глубоко штатский организм не осиливал здешний допинг. Всегда подтянутый и даже бритый прапорщик ответствовал: -- Понял. Есть. Странные отношения. Пройдясь для видимости вдоль палаток, Федорин нырнул в берлогу. Дремалось скверно, выныривал из сонных провалов в поту, хотя окружающая земля хранила прохладу даже днем, при солнце и открытой двери. Валялся в обуви, что удобства также не прибавляло. Повернувшись на спину, созерцал накатный бревенчатый потолок, крытый сверху толем. Кино про Отечественную... Надоело, скорей бы домой. Война оказывалась вблизи еще тягостнее, дурнее, гаже, чем можно было предполагать. Одна нескончаемая грязь, самая обыкновенная, от заляпанных по ствол бэтэров до вечно зудящей кожи... Под навесом курилки шло обычное предобеденное зубоскальство, когда примчался запыханный воин: -- Офицеров срочно в штаб, командир приехал! Сидений на всех не хватило, младшие сгрудились у стен. Рыбьеглазый подпол с зачесом на лысое темя, Федорин так и не запомнил его фамилии, был против командирских обычаев лаконичен: -- Товарищи! Завтра первый и второй батальоны в полном составе убывают для участия в операции. Будет работать отряд спецназа "Щит", нам - тыл и боевое охранение. Старший - комбат-один. Подъем в 4.30, выдвижение в 6.00, задачи поставят на месте. До ужина проверить технику, вооружение, подготовить остальное и к 18 часам доложить. Сопровождение обеспечивается силами третьего батальона, наряды выставляет четвертый. Да, и привести в соответствие внешний вид, должен быть представитель командования. А то ходят бойцы, как "лесные братья". Вопросы есть? Довести по подразделениям. Расходились с гомоном - свалилась на голову очередная ерунда. Хоть не с коек ночью дернули, как всегда, секретность и безалаберность, а то дали бы пару дней, и войскам подготовиться, и "духам" в горы уйти. Передразнивали: -- "Комба-ат-один"! Начдив, комиссар, полуротный... Ну, Баранов твой обрадуется - думал, завтра будет хер чесать и молоком с бешенной коровки баловаться, а тут трах-бах, стране нужны герои! В офицерской столовой по причине тепла были распахнуты окна, то есть сдвинуты вбок плексигласовые квадраты с деревянными рамами. Господам повара добавляли обычно что-нибудь сверх нормы, поджарку из овощей или капустно-морковный салат, нагребали побольше мяса и скелетированной рыбы, но Федорину спустя час хотелось жрать снова. Матерые же кадровики покидали стол, не доковыряв одной миски, зато водку, а чаще разведенный спирт дули зверскими порциями, с осьмушкой хлеба на брата. Операция сулила некоторое развлечение, с другой стороны - куча хлопот, а польза как всегда грошовая. Сухофрукты кончились, третий день в обед хлебали котловой "байкал". Чай, как в зоне, даже бойцы старались добыть свой и варить отдельно, в котелочке на огне или поставив консервную банку среди горящей солярной лужицы. Наскоро посмолив под навесом (Федорин пробовал здесь курить, но не проникся), двинулись исполнять "це у". Сопровождение вернулось поздно, чертова колонна задержалась. Остывший борщ с нерезаными картофелинами в предвкушении слипшейся перловкой хлебали кисло. Вот и отдохнули, да еще технику налаживать, две "коробки" не на ходу. В итоге ванны для обоих держал Баранов, когда бочковозы приперли воды. Небольшим доступным офицерам сибаритством были ямки размером с окопчик, отрываемые в минуту парой бойцов. Туда опускалась прорезиненная емкость или пленка, брезент, три-четыре ведра, и тащись с сигареткой в зубах. После трудового дня, особенно выездов, полежать так было сущим наслаждением. Использованный литраж выплескивали, подняв "ванну" за край. Когда стенки рушились, обычно после дождя, ямки заваливали, чтобы не искротовить всю свободную площадь. Мылись прямо в импровизированных лоханях, по-немецки, ополаскиваясь напоследок ковшом. Мелкие удобства в пещерном здешнем быту поневоле ценились. Плескались второпях после доклада о готовности, когда солнце подползло к западному хребту и стала чувствоваться прохлада. Согревшаяся вода добавила удовольствия процедуре. Рожи скоблили пластмассовой одноразкой, дергавшей шерсть, без зеркал, на ощупь. Кирпичные затылки выделялись на фоне белых спин; Баранов хотел побрить голову, но раздумал - скоро домой, парикмахерская машинка оставит нужную длину ворса. Ужинали молча при тусклых лампочках под крышей шатра, самое лучшее вечернее время сегодня пропадало. "Пускать сок", даже по малой, явно не собирались; кивнув сержантам "ведите людей, на горшок и спать", отправились к себе. Землянка им досталась славная, как раз на двоих и малая для сборищ, почему блевания и прочих безобразий в ней почти не случалось. Когда-то здесь жили четверо офицеров, но казарменность быстро утомляет, и постепенно руками солдат все настроили себе апартаментов, устраиваясь сколь-то человечески. ------------------------- ...Ревущие бэтэры ухали в выбоины размытой, искореженной траками дороги, почти касаясь скошенными мордами полотна. Тряска на жесткой, мокрой с ночи броне круто выглядит лишь со стороны. Внутри теплее, но тесно и быстро глохнешь, подставляют лица пыли, ветру, снегу и дождю больше из дела: при подрыве вспорхнешь птицей и можешь уцелеть, в корпусе же - верная крышка. Те же БМП потому и зовут "братской могилой пехоты". Только водилы-смертники, труженики войны и службы, глядели из люков, предпочитая летящую в очи грязь синякам от окуляров. Черный дым рвался на подъемах из выхлопов. Горы росли, надвигались все ближе, постепенно смыкаясь; отвернув вбок с трассы, промотали еще километров семь. Развернувшись в боевой порядок, по одиночке, с большими интервалами всползли по заросшей грунтовке на травянистую седловину. За перегибом начинался лес, покрывавший все вершины с севера. "Щиты" спешились, погудели над картой и двинулись вперед группами по пять человек, супербрутальные в камуфляжах "день-ночь" при всяческих бамбасах. Автоматы 7,62 с подствольниками, змеящиеся пулеметные ленты, гроздья "мух", заряженные фаустпатроны, мини-рации на фоне заплечных ящиков с антеннами у армейцев. Тяжелые каски складывались лепестком из обтянутых тканью пластин, шнурованных под размер черепа. В них быстро уставала голова и ныла зверски шея, но от железок они хозяев берегли. Черные велосипедные перчатки напоминали митенки полусветских дам, оружие все держали на плечах или за рукоятки стволом вверх, посверкивая дымчатыми очками. Грязные и оборванные рядом с ними войска заняли господствующие точки, разбившись по направлениям, и залегли вдоль перегиба у машин. Вскоре начали помаленьку курить, сползаться кучками в тень брони, проситься по делу. Командовал операцией какой-то полкан, насколько поняли, тоже сменный из Ростова. В чехарде кадров мало кто уже разбирал, где временные, замещающие, исполняющие обязанности, а солдатская и вовсе масса представлялась безликой, то возраставшей, то падавшей числом до критической отметки и ниже. Полкан с охраной и связью остался внизу, на огибающей хребет грунтовке. С башни машины Федорин видел, как под деревом поставили столик, стулья и, похоже, начали перекус. Батальонам выдали сухпай, но давиться им пока было рано. Перед отъездом столовская клейстерная размазня не лезла в брюхо, а теперь он глотнул слюну и прыгнул наземь от искушений. "Замок" первого взвода дембель Сомов, известный отменным зрением, всматривался куда-то в сторону массива, громоздившегося выступом справа от них. -- Тащ старш лейтенант, никак что-то блестит? Приглядевшись, Федорин тоже вроде бы уловил промельк. Зайчик прицела с такого расстояния едва ли заметишь, да и не станут им семафорить, однако просто так в густом лесу светить тоже нечему. -- Может, проверить? -- Приключений ищешь на зад, к маме неохота? Зашли кого-нибудь к Баранову за биноклем. Оптика полагалась каждому офицеру, как и много чего. Опытный напарник взял в командировку собственный прибор завода "ЛОМО" с 24-кратным увеличением и шкалой дальномера, который таскал при выездах в черном футляре на груди. Наведя общую резкость и сфокусировав подвижный глазок, Федорин сосредоточился на размытой увеличением зелени мыска. Она безлично трепетала в лучах, какая-то точка действительно вспыхнуло на миг... -- Разрешите? - сержант бережно принял оптику. - Знатная штука. Вон, вон оно мигнул, ей-бо! -- Дай! Федорин напряг глаза, но различал только желтые пятнышки в калейдоскопе ветвей. Показалось, что поймал мелкий блик, однако тут же все опять смешалось. Ранний подъем придал бодрости, забилась авантюрная жилка: пухнуть тут до вечера один черт, полчаса, если сбегать налегке. Много людей брать нельзя, заметят, а проверить с отделением подступы он даже обязан. Просто размяться в лесу, шурша прелой листвой, забыл уже ее аромат, какие там мины, растяжки или дурак-снайпер, детски выдающий себя, могут быть в этой глухомани. Безмолвные горы да ветерок... Путь "витязей" лежал близко от места проблеска, они расшугали бы любых партизан, хотя что-то же там маячит. Вот и узнать разом. Нарушение конечно, но... -- Сомов, бери шесть человек, идем в разведку. Иванычу передайте - остается за старшего, будем через... сорок минут. - Бросил внутрь машины каску, полевую сумку с истертой тетрадкой, "журнал" или рабочий конспект командира роты, он же при острой нужде пипифакс, забрал у водилы пару рожков и гранаты, чтобы не ковыряться в общем боезапасе. Указал направление стратегического маневра: - Двигаем по верхам, из вида друг друга не терять, Сомов замыкающий. Нога здесь - другая там, вперед! С горки побежали бодро, взяв славный темп, но довольно скоро он выдохся первый и сбавил шаг как бы для осмотра местности. Упыхавшись, отдохнули на смычке ближней гривы с седловиной и по краю вершинного лужка почесали цепочкой дальше. По отсутствию практики Федорин забыл, что в горах кажущееся близким может отстоять на километры пути. Спуски, подъемы, крапивно-ежевичные джунгли, буреломы, промоины и скальники поджидали в самых вроде бы проходимых местах. Обливаясь потом, он начал сознавать, что вряд ли найдет даже сам тот мыс, который изучал в бинокль. Просто не опознает, стоя на нем среди зарослей и ушедших в землю глыб, слишком отлично все вблизи от дальнего взгляда. Здесь ландшафт выглядел иначе, склоны просматривались до ближнего перегиба, и какой из вздыбленных носов созерцали они с позиции, определить с ходу не удавалось. -- Обогнем еще это "плечико", лес пошерстим и обратно, пока на сюрпризы не нарвались. Сомов, на какой высоте была примерно та хрень? -- ... знает, тащ старший лейтенант. Побольше вроде. Распарившиеся в полной выкладке бойцы явно не радовались уже прогулке. -- Ладно, за родину, вперед! Дьявол, влево от разбитого трещинами серого лба начинался глубокий овраг, правее склон задирался вертикально. Перистое или кулисное членение рельефа, будь он неладен... На схемах в учебнике все было проще. Заскакали по осыпи над щелью приличной глубины, дальше пришлось карабкаться по откосу вверх. Из-под ног сыпался рыхлый грунт с остроугольным белым щебнем, сахарные глыбы оказывались вблизи мышиного цвета, в красно-бурых и желтых потеках, геометрически иссеченными разломами. По-хорошему следовало возвращаться, но держал азарт - вдруг что-то там, за вывороченным корневищем, трехобхватным стволом, очередным мыском или прикрытой ветроломом ямой. Когда в просветах деревьев мелькнул гребень, прорезалась отвесная стенка, пыхтели вдоль нее, пока не выбрались кое-как на задернованную холмистую вершинку с редким сухостоем. За другим краем, куда вел маршрут, вновь оказалось круто, чтоб обогнуть, пришлось брести к новому подъему. Там обнаружился цирковидный обрыв, настоящая пропасть, вернулись назад, и Федорин махнул рукой: вниз хоть на крыльях, время жмет. На самом деле углубляться малыми силами было опасно, да и перлись без утайки, топая на весь лес как слоны, но - последний овраг, последняя перемычка... Съехав на подошвах и седалищах к ближайшей терраске, покатились с грехом пополам дальше. Склон бороздили промоины, увалы, бровки, с которых приходилось прыгать на добрых метр-полтора, поваленные бурями вкривь и вкось бревна ежеминутно преграждали дорогу. Если тут и бывал кто, лесоразработчики или какие-нибудь пастухи, все давным-давно затянулось и не просматривалось на десять шагов вперед. Когда преодолели еще один глубокий овраг и взобрались на следующий отвершек, за ним вырисовался новый провал и здоровый холмище, предварявший массив в скальных проплешинах, как хозяина собачка на поводке. Федорин про себя выругался: место явно не соответствовало намеченному, седловину с покинутыми соратниками вообще закрывал массив. В круговерти распадков, лощин, эскарпов где-то свернули не туда, шаг-другой по звериной тропке, и оказываешься черт-те где, удивленно озираясь вокруг... -- Возвращаемся, хлопцы! - Федорин не без тревоги развернул отряд. - Промахнулись мы малость, пора назад. Сомов, гони всех плотнее, точно вздрючат нас... Развернулись гуськом, почти в затылок друг другу. Направление Федорин, как ему казалось, представлял верно, обратный путь короче всегда. Армия - никому не выдали карт, лишь полкан что-то показал комбатам перед выездом, а те уже "водили руками" как могли. Правда, сейчас он вряд ли бы уже сориентировался, для этого следовало лезть на возвышенность, да и некогда висевший на тыльном ремешке брошенного планшета компас потерялся или был украден в первые дни. За экипировку вплоть до смены белья и курвиметра драли на тревогах в училище, а тут автомат на месте - и хорошо... Огибая скальный выступ, он услышал возглас, затем окликнули: -- Гляньте, товарищ старший лейтенант! Боец-"годок" указывал пальцем в небо, отирая рукой пот. Задрав голову, Федорин не сразу разглядел, что там, выматерился и начал карабкаться по осыпи сбоку от лба. На его поверхности росли кривые деревья, пронизавшие корнями тонкий грунт, известняк, и стоящее у края простирало над обрывом ветвь, увенчанную перевернутой десятилитровой банкой. Кому понадобилось тащить ее сюда в давние времена, извращаться странным образом? Безвестные чертовы шутники, допив кукурузную сивуху или вино, насадили тару на побег вместо того, чтобы просто грохнуть о камень, а упрямое растение не согнуло длань, не ветрам позволило сбросить ее, вскинуло над скалой, точно какой-то дикий фонарь... Изнутри стекло заполнилось прелыми листьями, однако снаружи его исправно мыли дожди и протирали соседние колышущиеся прутья. Подвижный маячок при известном освещении мигал зайчиками, принудив их совершить целый рейд по горам. Вскинув автомат, Федорин опомнился, не хватало получить на шум от своих и чужих. -- Разбить эту дрянь к матери, чтоб не светилась больше! Длины прикладов не хватило, под градом щебня склянка звонко разлетелась, обнаружив на конце ветки комок своей формы из отростков с бледной листвой. Теперь можно было идти назад с чувством выполненного долга. Сразу выяснилось и обратное направление, край седловины открылся из-за ближнего выступа. У следующего подъема Федорин позволил бойцам сесть, побулькать флягами. В оврагах встречались кое-где ручьи, но тощеватые и мутные, выручил запас. И тут донеслось приглушенное расстоянием, но вполне отчетливое "ббум", затем "пах-пах-пах" стрелкового оружия. Все невольно переглянулись - началось. Взрыв донесся оттуда, где должны были шуровать "витязи". У Федорина разом упало внутри от мелькнувшего "влип", теперь отоварят на полную, дупло будет с пушечный ствол. А то и до увольнения, как еще повернется... Вскочил первым: -- За мной! Давно он так не бегал, стегаемый мыслью о последствиях дурацкого самовольства. Откуда взялись силы - обогнал пацанов, перемахивая буреломы, штурмуя крутые склоны на четвереньках. Свистел ветер в ушах, ветки секли кожу, запредельным дыханием жгло грудь. Татаканье перестрелки стало слышнее, перемежаясь хлопками гранат. Парни отстали, Федорин сам чувствовал предел и в марафонском запале не успел что-либо понять, когда из кустов навстречу резанула очередь, прошуршав дождем в листве. Рухнув подкошенным, он успел вскинуть автомат и выдать куда-то перед собой, не целясь. Бойцы попадали выше, на увале, поддержали его огнем. Рожок вмиг опустел и не хотел отцепляться, справившись, трясущимися пальцами он долго рвали клапан "лифака". Федорин лежал невыгодно, почти открыто, сделал инстинктивное движенье к дереву, из которого пуля с визгом тотчас выщепила лучину. Казалось, били со всех сторон, ощущая впервые смертный ужас, частью сознания он понимал - если нарвались на крупную группу, опытные "духи" сейчас возьмут их в кольцо и передавят, как цыплят. Жахнул почти в упор подствольник, оглушенный Федорин выскреб из кармашка зеленый кругляш с белым пластиковым взрывателем, рвал кольцо, пока не сообразил отогнуть усики, швырнул как сумел и, выждав просвист осколков, на карачках метнулся вбок... ---------------------------- Качество оперативной армейской связи неизбывно оставляет желать много лучшего, тем более в горах. По мере продвижения спецназа контакт с ним становился все спорадичнее, расположившиеся на седловине войска ловили обрывки сообщений и передавали их вниз начальству, вообще не слышавшему на своей дороге ни хрена. "Щит" загнал, видно, собственного крикуна на высотку и сносно доложил: обнаружена база противника (избушка-землянка, как обычно), даже не заминированная, с бое- и прочими припасами, а именно консервами отечественного производства и присоленной бараньей ногой. В казане стояла теплая еще жратва, на столе грязные тарелки - по всему "чичи" выпасли ситуацию и смотались, возможно даже недалеко. Полкан велел найденное взорвать, собрав документы, бумаги, всю представляющую развединтерес ерунду и немедленно вертаться. Результат есть, "двухсотые" никому не нужны. Витязи начали готовить фейерверк, продвинувшись частью сил дальше, через пятнадцать минут их связной проорал: ведем бой, противник неопределенной численности, но жарко. Квадрат такой-то, как насчет поддержки? Отрядовцы приравнивались чуть не к целому батальону, но количеством составляли не больше пятидесяти человек. Комбат-один доложил вниз. -- Мать вашу, какая еще поддержка? - забулькали наушники скрипучим визгом сводного командующего. - Авиацию им вызвать, что ли? Отходить немедленно, вы прикроете их огнем по мере приближения, с места не трогаться, в "зелень" не углубляться. Ясно? Штатный майор Паляница, командир первого батальона, сбросил головные телефоны и повернулся к заму по составу: -- Тьфу, б... штабная! Передай - со мной идут первая и вторая роты, ты остаешься в бате за главного, связиста ко мне. Зам, пожав плечами, отправился исполнять. Взяв микрофон, Паляница нажал передачу: -- "Волна-2", где старший твой? Ответил искаженный металлом бас Стекольникова: -- Внимательно! -- Отряжай мне одну роту, принимай здесь командование. -- Викторыч, давай я схожу! -- Не препираться, товарищ почти полковник. Видишь горку на сто пятьдесят градусов? Там "узелок", выкат "клубков" сам на сам, в темпе. Принял? Тогда все. Обозначив кодом место соединения и порядок движения рот, он передал микрофон с наушниками водителю в транспортере. Услышав переговоры, нижняя рация возмущенно захрюкала, но ей никто уже не отвечал. Во втором батальоне три штатных тщедушных роты за отсутствием командиров свели до летнего набора в неполных две. Кого послать из офицеров, колебаться тоже не приходилось, и Стекольников крикнул состоявшему на выезде при нем порученцу: -- Баранова ко мне! ------------------------------- ...Бегство осталось в памяти сплошным огненным кошмаром. Федорин не умел командовать в бою и вообще забыл о своей роли, имевшие опыт бойцы приучены были к руководству и отстреливались вразнобой, каждый по себе. Когда он проорал "Бежим!" из какой-то ложбинки, была упущена последняя возможность организованного отпора и выхода. Все прянули назад, смешав огонь и поневоле обратясь к врагу спиной, выползали по-змеиному и карабкались прочь на четвереньках. Кто-то пытался согнувшись перебегать, падал и жался в прелую листву под затяжными очередями, нацеленными прямо в сердце и выбивающими окончательно понимание, на каком ты свете есть. Федорин полз ящерицей на животе, зарываясь в рыхлую лесную землю, скатился в яму и пропахал ее до конца, сузившегося в ширину тела, греб руками и подошвами, стремясь укрыться куда-нибудь, ввинтиться в проклятую глину от свинца. Что-то рухнуло сверху, он выпустил автомат и забился, пытаясь вытолкнуться на руках, позабыв про штык на поясе, но над ухом захрипели: -- Тарищ старший лейтенант, бегите, это я! Дышащий с присвистом Сомов отвалился в сторону и рванул его на спину, вытащив из норы. От крепкого толчка Федорин словно очнулся, нашарил в лесном соре АК. Огонь шел по верхам, пули не доставали их в мелком овражке, ставшем вдруг укрытием среди творившейся жути. Полусидя, он стал хватать сержанта за вылинявший брезентовый нагрудник: -- Патроны дай... гранату... Уводи людей, быстрей! Бухнувшись на колени, Сомов молитвенно припал к земле и стал торопливо вываливать из ячеек рожки. Магазинов официально полагалось четыре, но каждый таскал их, сколько мог. Федорин сунул ему опустевшую загулину, сержант автоматически спрятал ее в нагрудник, привыкнув беречь добро. Цепляясь ручкой, бомбочка не хотела лезть наружу, пришлось додрать полуоторванный клапан. По каске рикошетом цвиркнула пуля, Сомов дернулся и ткнулся ничком в траву. Федорин схватил его за плечо: -- Жив?! Беги отсюда, приказываю, слышишь? Сержант, приподняв с глаз шлем рукой, потряс головой и на четвереньках брызнул в горку, волоча автомат за ремень. Прищелкнув двойной валетный рожок, перемотанный изолентой, Федорин пополз в другую сторону и, выставив оружие из-за бревна, не глядя начал сыпать короткими очередями туда, откуда несся грохот и вспыхивал огонь. Сзади над головой прошел веер - кто-то поддержал, отходя, бойцы чуть опомнились и огрызались прицельнее. Швырнув через перегиб гранату, Федорин за дымом успел метнуться под громадный черный пень с приваленным к боку камнем и затих. Сознание того, что он мертв и только должен прикрыть солдат, которых глупостью завел на гибель, уняло дрожь и вернуло мыслям строй. Задача упрощалась, оставалась одна - дольше продержаться, давая парням уйти, выполняя последнее, к чему способен и обязан. Бежать им оставалось не так много, лишь бы выйти из-под огня, там услышат свои и выдвинутся на помощь. Чехи, знающие местность, даже если не разведали еще наличия крупных сил, вряд ли полезут далеко - не с неба же упали они, дурачье, где-то должны быть остальные. Сунув гладкую наступательную "лимонку" в карман штанов, Федорин молниеносно приподнялся, швырнул ребристую Ф-1 с замахом, переждал взрыв и пополз дальше в сторону, чтобы отвлечь стрельбу на себя. Огонь действительно сместился, стоило обнаружиться из-за кочки. Жал крючок бережно, экономя патроны, кончатся они - и все. "Духи" метко прижимали к земле, сердце захолодило: "обошли", но понял, что со склона выше лепят туда же, куда он. Остался кто-то, что ли? Выяснять было некогда, в мгновенное затишье чуть высунулся и успел поймать вроде промельк среди деревьев. Засадил туда, что-то упало между стволов, последовал всплеск огня, неподалеку взрыл землю ВОГ, разорвался жалящими осколками. Судя по ощущению стежка плетью, некоторые пробили форму на левом боку и спине, достав тело. Ему не дали бы поднять голову, если б не судорожный автомат там, на склоне. Когда тот внезапно захлебнулся, Федорин выставил ствол и снова дал очередь в неприятельскую сторону - что, взяли? Кинжальные очереди вдруг начали отдаляться, в грунт и хворост кругом вонзились два или три подствольных заряда, взметнув щебнистый чернозем, вороха палок и прочей дряни, осыпавшей его сверху. Оглушенный Федорин бросил оружие и вжался в хрящеватое ложе, прикрыв руками голову и пытаясь заполнить собой малейшую вмятинку. Чудом его не тронуло, зависла томительная пауза. Придя в себя и решившись поднять лицо, он не сразу понял, что вокруг тихо. На всякий случай вновь припав к автоматному ложу, долго пытался сообразить, что к чему. Когда пискнула наконец птаха и зашуршало в траве, а пороховая гарь рассеялась в лесном воздухе, трудно сознающий окружающее и не верящий в спасение помнач РИО чужим голосом крикнул: -- Эй, есть кто? --------------------------------- Быстро собрав людей и поставив задачу, Паляница наискось по склону двинул к следующей вершине, чтобы сократить время. По заросшей тропке скатились к плешивому подъему, который венчали скальные выходы. Связист пытался докричаться спецназа, который шел примерно навстречу, отбиваясь от кусавших с боков "душар". У избушки-складика витязи разделились, пока группа с сапером взрывала ее, часть углубилась в лес и наткнулась на противника. Мужики пытались дать бой и даже погнать его, вряд ли превосходившего силой, но с самого начала оказались в невыгодном положении, на дне лощины. Перекрестный огонь с высот кругом вспыхнул разом, точно их ждали. Сразу появились раненые, и бойцы начали постепенный отход, вызывая оставшихся у схрона. Те тоже попали под мелкий обстрел, но не стали ввязываться и пошли своим путем, стараясь координироваться на ходу. Враги использовали превосходство хозяев, скача по верхам, как черти, встречая залпами в неожиданных местах и принуждая идти то заваленным глыбами ручьем, то крутыми оврагами. Оказались количеством они больше, чем могла вместить темная полуземлянка, или мобильнее, но что было всего хуже - видимо, прослушивали связь. Одолев штурмом горб, комбат повел свои войска в максимальном темпе под углом к следующей гриве, чтобы траверсом взойти на нее и огнем поддержать отряд. Барановских солдат во главе с командиром оставил на полпути по краю зелени, обеспечивать тыл - подвигов майор не жаждал, выполнить задачу скорей и грести отсюда с минимальными потерями, а лучше совсем без них. Со стрелковым оружием и парой гранатометов в войну не играют, тем паче здесь, кто придумал идиотское шоу, ставшее в малую пока кровь... Прапорщик Шалев нервничал у федоринского БТРа, когда началась суета выступления. В любую минуту Стекольников мог затребовать командира, что тогда говорить - до кустиков отлучился? Это не прикрыть офицерскую пьянку или самоезд в село. Обратился снова к бойцу: -- Куда они пошли? -- Туда, - махнул воин лапой. -- Зачем? -- Проверыть. Снайпыра засекли, чи што... -- Какого еще снайпера... черт возьми? - крепких слов он не употреблял. -- Та я шо, тащ прапоршык... ------------------------------------- Солдат трясся, лежа на подвернутой ноге. -- Чего не ушел? Парень молчал. С бледного под грязью лица тек пот, кругом валялись расстрелянные гильзы. Федорин поднял брошенный автомат, проверил магазин - пуст. В пальцах бедолага сжимал гранату, к счастью, с невыдернутой чекой. -- Размораживайся, пока вроде живы. Цел? Форма бойца, как и его собственная, была измарана настолько, что он не сразу заметил на левой штанине ниже колена бурое пятно. От прикосновения боец дернулся. -- Встать можешь? Идти? Глядя на ротного расширенными глазами, пацан словно проглотил язык. С трудом Федорин разорвал штыком крепкую ткань; рана оказалась сквозной, а задела что или нет, как знать. Почему они его бросили? Небось бежал последним, ткнуло, и все. Переждав, когда чуть успокоились трясущиеся руки, всадил ему иглу пластиковой ампулы из своей аптечки - первогодок если не сам истратил промедол на кайф, то забрали давно старшие, у солдат в шприцах плескалась обычно вода. Вынув из нарукавного кармана парня, где носили перевязку, серый индпакет с ватной подушечкой и бинтом, вскрыл его и замотал как мог голень. Марля быстро начала промокать. Ноги не держали, кое-как нашел две ровных палки и стал прикручивать остатком бинта к поврежденной конечности на манер шины, вдруг тронуло кость. Хлопец морщился, но не издал звука. Следовало перетянуть еще где-то артерию и даже сунуть записку со временем. Вот оно, отсутствие военно-полевых навыков... Размотав с приклада жгут, остановился в нерешительности. Операция на деле являлась не простой, как-то на выезде войска баловались и прострелили "годку" плечо, инструктор отсутствовал, раздев, дружно пытались зажать вены, кровь хлынула струей, сняли все к черту и помчались в часть. Оформили как выстрел снайпера, боец даже в отпуск съездил. Так что завяжешь не там, и конец. Но спрашивать было не у кого, поэтому наложил красную медицинскую резину чуть ниже колена, как сумел. Хуже вроде не стало. Глянул на часы: половина первого. Надо ж, шли. -- Поднимайся, не потащу. Идти нужно, понимаешь? Ну что как оглоблей контуженный, твою мать!.. Затравленно таращась, тот не отвечал. Терпение Федорина начало истощаться: -- В плен хочешь или сдохнуть, если нас не подберут? Неизвестно, что еще там творится, как доложат про все. Меня в павшие уже точно занесли, а ты без вести будешь, радости дома - ... Вставай, ну! Подыскав дрючок с развилкой на роль костыля, повесил на себя автоматы и собрал на всякий случай рожки. Взяв парня по мышки, с трудом поставил на ноги, тот выворачивался и стонал. Обозлясь, Федорин крепко тряхнул его: -- Да оживай ты, елы, а то как звездану сейчас!.. Боец вдруг заплакал, одергивая что-то сзади рукой. Там ниже бронежилета измазанные штаны расплывались темно-влажным. -- Что, и сюда тоже? - Солдат помотал головой, и Федорин понял. - Трам-татам, я уж думал!.. Брось, не до этого. Хотя постой малость, я сейчас... С неодолимой ясностью он вдруг ощутил, что конфуз может повториться... ---------------------------- Первыми на барановцев вышли спецы основной группы, потерявшие незадолго перед тем связь. Осколок ли пробил их главную станцию, выданный для операции зеленый армейский ящик, село питание или древний агрегат не выдержал болтанки, собственные же их карманные устройства работали на другой волне. Естественно, побратимов едва не встретили огнем. Витязи отходили молодцами, сказывались подготовка и спаянность, двух раненых тащили бегом на брезентовых носилках, одного для скорости, у него было задето бедро. Из заметных трофеев наличествовали сломанная видеокамера и двухкассетный магнитофон, левое оружие и припасы в богатом оснащении не выделялись. С Паляницей они не пересеклись, те вышли в район схватки левее и завязали перестрелку с быстро обнаружившими их "чехами", в результате оттянувшимися от спецназа. Понимая обстановку, противник едва ли развернул бы настоящее сражение, и все же где-то за хребтом шел сейчас бой. Баранов взял рацию, но комбат, видимо, его не слышал. Вновь получалась ерунда: теперь следовало поддержать войска, выдвинувшиеся на помощь отряду. "Щиты" готовы были повернуть назад, отправив раненых, пополнив огневой запас и разжившись дальней связью. Вместо этого Баранов предложил сменить его на позиции, условившись, что как только выйдет вторая их группа, витязи сформируют кулак и по мере сил обеспечат выход армейцам. Сориентировавшись по переданной ему карте, он разбил людей по тройкам и рванул вперед. Перемахнув облесенную гриву, вскоре услышали первые выстрелы из низины. Помчались еще быстрее, выйдя из радиотени и перекрикиваясь уже напрямую с двигавшимися навстречу товарищами. На бегу толком не разобрали, но связист, находившийся при ротном, понял - кто-то ранен. За взгорком навстречу попалась группа под командованием взмыленного сверхсрочника, бойцы волокли почти по земле на распяленном бронежилете Паляницу, поддерживая ноги. Крови на его сбитой вверх форме почти не было, и только серое лицо с опавшими веками свидетельствовало о тяжелом состоянии. -- Куда его? - Баранов схватил комбата за безжизненную ладонь. -- В живот, грудь. Нога тоже... - "сверчок", командовавший невольными санитарами, смотрел подавленно, словно чувствуя вину. Отерев пот с лица, залепленного древесной трухой и паутиной, отхаркался в сторону. -- С остальными что? Где связист, почему отвечает через раз? -- Не знаю, там все, - солдат показал автоматом в направлении, откуда неслась частая пальба. -- Ладно, несите быстрее, меняйтесь чаще, но не стойте. Там спецы остались, сразу на бэтэр и вниз. Готовой отвечаешь, пошел! Заворачивая и сбивая на ходу в кучу встречных бойцов, отрывочно выяснили: майор разделил своих, чтобы зайти "чехам" в тыл, охватить и при взаимодействии с отрядом шугнуть до ледников, а выйдет - раздавить под корень. Но связи не получилось, первая рота во главе с комбатом обнаружила "духов" раньше, чем планировалось, те хитро бегали кругом, маневрируя и, по всей видимости, слыша переговоры. Внезапно открытый с гребня огонь срезал Паляницу, шедшего впереди. Командир первой роты, молодой лейтенант, приказал спасать комбата, заняв оборону с оставшимися людьми. Вторая группа тем временем беспрепятственно вышла в намеченный район, ударив по "чехам", но подверглась обстрелу скорее всего той их частью, что раньше молотилась со "щитами". Противник обнаружил немалую силу и умение воевать, в горной местности партизаны могут и побеждать регулярную армию. Спецназ не отвечал на вызовы, положение осложнялось неясностью, выбрался ли он и нужно думать о себе либо отстреливается и вот-вот может возникнуть рядом. Барахлящая дезорганизованная связь, проклятие кампании, мешала координировать действия и получать сообщения от остальных. Вмешательство барановской роты наконец решило исход. ----------------------------- Различая далекую стрельбу, ковыляли потихоньку своей дорогой, в представлении Федорина к заветной седловине с бронетехникой. Маршрут получался так себе, боец не мог преодолевать склоны, пошли низинами, над ручьем, где хватало бурелома и глыб. Федорина уже заботило больше всего как оправдываться, вернувшись. Вляпался крепко, по его вине ранен солдат, дай Бог один, это шишкам за тысячные потери только чины с крестами дают ... Задела мысль, что не дойти лично ему было б проще, ну и война-служба, где собственного начальства страшишься больше врага. Правда, вина непростительна, но наказан по самые гланды; а парень за что? Гадостно было неимоверно... Пацан ступал тяжело, поджимая ногу и прыгая на здоровой, вскоре сломал импровизированный костыль и рухнул, ударив локоть. С трудом выталкивая слова, попросил ослабить жгут - туго, а кровь все равно шла. Матерясь, Федорин размотал измазанную резину и запихал в боковой карман. Взяв у парня брючный ремень, перетянул ногу, но когда тот встал, штаны свалились до колен, форма была размера на три-четыре больше нужного. Отстегнув собственные подтяжки, вытянул из-под куртки и закрутил вокруг многострадальной голени. Снял с бойца всю лишнюю сбрую, которую пришлось взвалить на себя, нашел ему для левой руки дрын и сунул в правую автомат стволом вниз: -- Хромай так, а то к вечеру не доберемся. Сам он надеялся, что их выдвинутся искать, как только бойцы достигнут позиции на плато, и опасался разминуться со своими в зеленке. Тандем их силы не представлял и в случае нового столкновения однозначно был бы уничтожен. Путь он старался выбирать примерно тот, каким приперлись, во избежание очередных неожиданностей, хотя выходило приблизительно. Паскудство и началось тем, что заблудились, но ничего лучше в голову не шло. Кепи где-то потерял, напялил бойцовскую каску, броник наливался тяжестью с каждым шагом, приходилось тащиться сзади раненого, в трудных местах подставляя ему плечо. От штанов парня ощутимо пованивало, спустились к самой воде обмыться. Федорин отошел, чтобы не смущать. Вблизи любая война - грязь, кровь да вот это, тем более такая дурацкая, как все государственные начинания последних лет... Разделся до пояса и чуть поплескался сам, осколочные царапины саднил пот и терла одежда. Взобраться на косогор парень не смог, поплелись дальше в обход холма. За скальным выступом борта раздались в стороны, открылась настоящая пойма с сочной травой. К руслу выходили три распадка с собственными водотоками, почва чавкала под ногами. Следовало лезть вверх или их просто не найдут, и так отклонились уже дальше возможного. -- Слышь, потерпи, надо подняться, а там сядем и будем ждать. Должны уже нас искать, не могут же просто бросить, так его растак... ---------------------------------- Забрав вправо для обхода противника, Баранов попал на вторую роту первого бата, пробивавшуюся к своим. О командовании не пришлось заикаться, измазанный расцарапанный прапорщик, и.о. взводного, готов был к любым четким распоряжениям. Плюнув на связь, больше помогавшую "чехам", скучили огонь, истратили почти все гранаты, но ударно перевалили через высотку без потерь, оказавшись в прямой видимости полуокруженных товарищей. "Чичи" палили ожесточенно и не без толку, но сдали назад. К остатку первой роты прорвались вовремя, ей приходилось туго. На командира, старшего лейтенанта, прикрывавшего с горсткой бойцов основную часть, страшно было глядеть. Близкий взрыв мелкими осколками, точно лезвиями, располосовал ему шмотье и обтяжку бронежилета, сорвал с головы каску, посек руки и лицо. Кровь текла из многочисленных порезов, заливала глаза, оглушенный контузией, он смахивал с бровей красные сгустки и невнятно что-то мычал. Баранов заставил его первым идти в тыл, собрав других раненых, развернул подкрепление и скомандовал общий отход. Фактическое безвластие, в котором отряд подчинялся сам себе, а Паляница плюнул на трусливое временное командование, обернулось наконец пользой. Как только первые бойцы дотащили майора до лужка, где лежал спецназ, тот, узнав состояние дел, попер на помощь. Выходила чехарда, бег друг за другом, но гладко операции проходят только на планах. При поддержке "Щита" Баранов даже перешел в короткое наступление, отогнав "чехов" за хребтик, и те отстали. Успех не стали развивать, хватит на сегодня, шарахнули напоследок гранатометный залп и почесали назад, к технике. ---------------------------------- Стекольников потребовал к рации комроты. Прапорщицкое "на связи!" его не удовлетворило: -- "Двести третий" где? Это был позывной Федорина. -- Я за него. -- Тебя спрашивают - где он? Наушники помолчали. -- Вызвали куда-то... Участвует в операции. -- Кто приказал? -- Не могу знать. -- Связь с ним имеешь? -- Никак нет. Обругавшись, подполковник затребовал: -- Ищи где хочешь, разворачивай две "коробки" и держи наготове - наши с "трехсотыми" идут. Честя всех подряд, Стекольников продул беломорину, обмял гильзу и сунул в рот. Огниво затерялось где-то под сбруей, связист услужливо протянул свое. Пустил едкий дым, он подытожил: -- Вечный дурдом! Командиров до хренища, одни командиры кругом, а бардак как двадцать лет назад был, так и остался... Хотя такого, правда, все же не было! ------------------------------- От движения помочи ослабли и распустились, пришлось их заново перемотать. При ходьбе кровь сочилась из раны постоянно, бинт и штанина промокли насквозь, в ботинке у солдата хлюпало. Федорин перевязал его марлей из своего пакета поверх старой и взглянул на часы. Стекло подернулось сеткой трещин, исчезли циферки с кварцевого табло - где-то стукнул. Остыв на вершине, почувствовали голод. Хлебнули по очереди из фляги, наполненной по дороге внизу. -- Тебя как зовут? -- Рядовой Воронов. -- А по имени? -- Александр. -- Попали мы с тобой, Александр... Ладно, прорвемся. Сам откуда? Оба сидели, привалившись спиной к стволам. -- Из Тверской области. -- Сколько отслужил? -- Полгода. Если день за два будет, в октябре домой... -- Вернемся - поваляешься в госпитале, в Махач отправят, а то и Ростов, отдохнешь, потом в отпуск съездишь. Дырка у тебя пустяковая, зато медаль какую-нибудь дадут, сейчас вроде за ранение всех представляют. Где вот только наши запропастились? Обе свои ракеты, зеленую и красную, Федорин уже выпустил, пока безответно. Прикинуть время точно не получалось, оно словно разорвалось после стычки, но солнце явно клонилось на закат. -- Надо идти, Александр. Что-то не так, хотя черт его знает... Стрелять вверх не хотелось, дважды чудо сомнительно, противник любой численности означал бы для них конец. Ремень на вороновском автомате он отпустил так, чтобы боец сунул в него ботинок, но не касался раненой ногой земли, после чего они вновь обнялись и похромали вниз. --------------------- Когда авангард прикрытия достиг зоны видимости основных сил, начались очередные беспорядок и суета из лучших побуждений. Для вывоза раненых приготовили машины, отправив часть личного состава вниз пешком, санинструкторов выслали навстречу с носилками и под прикрытием свежего взвода. Майора с поверженными витязями и еще двух солдат, поймавших небольшие осколки, вывезли первыми, стихший полкан от своего имени приказал запросить в ущелье вертолет. Баранов последовательно задержался на собственной недавней позиции, затем последнем взгорке уже в виду БТРов, чтобы пересчитать народ и собрать отставших, зная, какие случаются накладки. Однако торопили все - нижнее, оно же верхнее начальство, Стекольников, "щиты", полагавшие свою задачу выполненной, сверить личный состав полностью не удавалось: кто-то убыл первым с ранеными, другие скатывались к дороге по склону, в ходе маневров подразделения частью перемешались. Витязи сначала искали отставшую группу, подрывавшую несчастный схрон, требовали развернуть войска для прочесывания леса и хватались за стволы, пока не выяснилось, что те давно внизу и успели даже поесть. Мордатый старший лейтенант генеральского возраста (поздно вышел в офицеры, наверно) ухитрился кружным путем вывести их прямо на командный пункт, где поджидал всех нервничавший полковник. Найдя друг друга, спецы заспешили больше всех, не имея почему-то собственного транспорта и предвидя ночь на перекладных. Стекольников подгонял: -- Быстрее, быстрее! Посчитали людей? Ладно, там проверимся, по машинам! Сгреблись в конце концов, как есть, облепили технику и вереницей потянулись вниз. В хвосте полз, развернув назад башню, приданный танк. Увешанное брикетами взрывчатки, которая при попадании детонирует и отбрасывает заряд, железо производит странное впечатление покрытых наростами чудовищ, вкупе с ним колонна напоминала какой-то табор цыган войны. Уже на пути следования батальонов из привершинной рощи неожиданно выбежала группка бойцов. Одного, виснущего мешком, волокли под руки. Их могли не заметить, но хлопцы пустили вверх пару очередей, заставив многих пригнуться и вскинуть оружие. Крайняя машина притормозила и, дождавшись бедолаг, дала газ. Шалееву в сумятице так и не удалось найти ротного. Дорогой, когда остановились из-за буксовавшего транспортера, к нему запрыгнул посланный на розыски боец и сквозь рев двигателя сообщил, что видел замкар первого взвода Сомова, с которым командир уходил. Прапорщик несколько успокоился - значит, и тот где-нибудь поблизости. Офицеры хреновы, без году неделя, а уже ворочу, как хочу. Наберут в армию от пивного ларя... -------------------- Федорин думал уже не о том, что "чехи" могут настигнуть их в любой момент, гнело другое: окапываться и драться насмерть либо наступать до снежных вершин никто не собирался, представление изначально намечалось показательным, на один день. И если побывавший нынче в бою сводный полк - не полк ждет их сейчас, выстроившись в походную колонну, а пара рот брошена на поиск, выходило скверно. Но где же они, товарищи по оружию? Воин Красной Армии, спаси! Боец выдохся прыгать вверх-вниз и не мог ползти к дальней гриве, чтобы топать затем по верхам. К тому же Федорин не узнавал мест, хотя молчал об этом. Высокие скалистые пики передового хребта, по которым можно было ориентироваться, не просматривались из низин, а окрестные носы и пирамиды, затянутые лесом на пологих северных склонах, повсюду выглядели незнакомо-однообразно. Подступала тревога - да как бы не... Бросали на произвол судьбы и верную смерть целые части, ОМОНы, СОБРы, два каких-то человека вовсе не шли в счет, тем паче живых ли, нет ли. Поразмыслив, Федорин принял стратегическое решение идти вниз по ручьям. Сливаясь, они должны были привести к речке, бурлившей в долине, откуда вся сегодняшняя эпопея началась. Ничего больше, собственно, и не оставалось. ----------------------------- -- ...Как - нету? Прапорщик молчал. -- В Бога душу мать, как, я спрашиваю?! Сомов честно рассказал о случившемся, но выкладывать командованию всю правду Шалеев не стал. Ротный двинулся по чьему-то приказу в район боевых действий, не ставя лично его в известность, позже выяснилось, что в лесу он попал в засаду и остался прикрыть отход с бойцом. Обоих скорее всего уже не было на свете или попали в плен, что в общем-то равнозначно, а как дело повернется, следовало еще посмотреть. -- Где это случилось? - у Стекольникова даже сел голос. -- Правее заварухи спецназовцев, как воины говорят. Не по карте ведь шли... Кому она нужна, правда - лишняя морока, в первую очередь ему: докладывать, отчитываться, писать, а затем его же первого выдолбят по полной программе, что да как, почему допустили. Выберется старлей - отплюется сам, а если худшее, так война не без этого, все спишет. Для родных пал смертью храбрых лучше сгинувшего по глупости, награда, пенсия; его же в сложившейся ситуации задергают, верно, один черт - куда смотрел ты, настоящий солдат, которому доверили этого партизана-пластилинщика?.. ---------------------------- Больше парень идти не мог. -- Саня, посиди тут, а я сбегаю на ту горку. Может, наши уже рядом где. Глаза Воронова налились мольбой: -- Товарищ старший лейтенант, не бросайте меня!.. -- Что говоришь-то? Просто мы как иголка в сене, до утра ведь искать не станут, и каюк нам. Сообразил? Подозрения на самом деле переходили в уверенность - похоже, их впрямь потеряли с вытекающими последствиями, но озвучивать приговор не хотелось. Боец уцепился за форму: -- Товарищ стар... пожалуйста! Я взорву себя, я ... В глазах его стояли слезы. Отчасти он был прав, и без шкурных намерений плутануть здесь - раз плюнуть, умение ориентироваться Федорин уже доказал. Потерять местоположение солдата и бегать потом вокруг, крича и зазывая на себя "духов"? Может, они и так шастают поблизости, за следующим поворотом столкнется нос к носу, как тогда... От воспоминаний передернуло. -- Накроемся мы с тобой тут скоро оба медным тазом... Какого ты вообще не ушел со всеми, подставился "чехам"? Злость все-таки прорвалась, боец понял это и выпустил куртку. Если б не он, может, ротный давно трясся бы уже на броне, отлучку б не заметил никто... Хотя что там, парень сам вряд ли помнил, как удар в ногу сбил наземь. Орал убегавшим, а те не слышали за страхом и шумом боя, не хотели слышать... -- Военник при тебе? С пакетом? -- Да. Бойцы заматывали документы в полиэтиленки, чтобы меньше размывали вода и пот. -- Давай тогда ксивы в берцы пихать, на случай, если нас потом обнаружат. Может, "чехи" на рвань нашу не польстятся. А номерки - в другой говнодав, под стельку. Сказал бы кто, что однажды так буднично придется готовится к смерти... Воронову тоже приходилось впервые, хотя по сроку службы должен был участвовать в зимних боях. Документы и личные номера чечены старались забирать как доказательства подвигов, совали потом в объективы камер, а неопознанные трупы свозили в железнодорожные рефрижераторы под Грозный и в другие места. Они же будут тут валяться до истлевания, шинкованные полуметровыми ножами или раздербаненные в куски, гранаты оставались, чтобы не попасть живьем в плен. Домашним будет суждена мучительная неизвестность... Пособив Воронову с обуванием больной ноги, заставил встать: -- Не хочешь оставаться - пошли. ------------------------------- -- Товарищ полковник, во втором батальоне отсутствуют исполняющий обязанности командира роты старший лейтенант Федорин и один рядовой. -- Что значит - отсутствуют? Причина, где могут быть? -- Неизвестно. Предположительно не вышли из района боя. -- Предположительно-о... - раздражаясь, передразнил сводный командир. - Выяснили хоть что-нибудь? Кто видел последним? -- Бойцы его группы. Прикрыл отход, когда попали в окружение. Стекольников был сам ошарашен случившимся. Почему Федорин оказался в круговерти стычки, хотя должен был торчать бдительно на указанном рубеже, докапываться не стал, всякое случается в армейской неразберихе, узнаешь слишком много - после отвечай, почему не доложил. Разговор с командиром шел практически с глазу на глаз, представитель штаба оперативной зоны отбыл с первыми ранеными, чтобы успеть в вертак и оказаться поскорей дома. -- Искали? -- Еще не успели, сейчас только выяснили, что нет. Несколько секунд полкан размышлял, барабаня ногтем по клапану генеральской полевой сумки. Наконец решил: -- У нас не осталось времени. После разберемся, сейчас по машинам. -- Товарищ полковник!.. Аспидные глаза на дрябловатом, нездорово смуглом лице изливали желчь. -- Приказ не ясен? Хотите новых потерь или неделю здесь ошиваться? Ваши подчиненные - в любом случае прямой ваш недосмотр, а за партизанщину ответят все, это я обещаю! Стекольников чужие грехи расхлебывать не собирался, но промолчал. -- Вам известно, что майор, как там его, самовольно двинувший подразделение и помешавший выполнять задачи спецназу, скончался на пути следования к авиатранспорту? Понимаете теперь, какое разбирательство ждет? Сегодняшних бесчинств я так не оставлю, разбойничья шайка, а не армия, обо всем будет доложено в округ! Если отказываетесь подчиняться, я вас отстраняю от должности. Вопросы есть? Тогда идите командуйте. Развернувшись без "есть", Стекольников зашагал вдоль колонны к своим войскам. ------------------------------ Осознав, что видит впереди желанную седловину с другого направления, Федорин обрадовался так, что ослабевшие ноги подкосились, и он плюхнулся на зад. Дошли; вскочив, скинул тяжелую амуницию рядом с каликой Вороновым и побежал на вершину бугра, словно глотнул живительный эликсир. Метров через тридцать подъема запал иссяк, дальше карабкался носом в землю, опираясь на автомат и хватаясь за стволы. Холм оказался высоким, за перегибом вместо неба открылся следующий участок постепенно крутеющего склона. Обогнув скальный выступ, Федорин влез на него с пологой стороны и попытался высмотреть, что там, на заветной гряде, потом плюнул, дал очередь и замер, поджидая ответ. Расстреляв остаток рожка и наоравшись до хрипоты, он сел на камень, опустив ствол. Не услышать вряд ли могли, седловина находилась в прямой видимости уступа, даже если разглядеть простым глазом что-то было трудно. Неужели?.. Собравшись с духом, поднялся - их жизнь, похоже, находилась в собственных руках, ногах вернее. Вниз бежал слаломистскими зигзагами, чтобы не полететь кубарем через голову, несколько раз все же упал. С Вороновым пришлось аукаться, тот забился под корягу и боялся отвечать, уже плохо соображая, а Федорин на спуске немного промахнулся. Будь они прокляты, эти горы, даст Бог выбраться - на картинках не станет смотреть... Парень вопросов не задал, кое-как встал, обнял его за шею и запрыгал рядом тяжелым увечным кузнечиком, дергая Федорина при каждом броске. Спустились вновь к ручью, который стал полноводнее, шире руслом, что путь не облегчало. Через шаг громоздились здоровые обточенные течением валуны, рухнувшие стволы и притащенный в дожди потоком древолом застревали меж них, образую целые плотины, дальше стопы проваливались меж скользких камней, ежеминутно грозя хрустнуть. Где случалось ровнее, хлюпали по воде, отпечатывая следы на редких плесах, крупные завалы обходили, выбираясь на берег к кустистой пойме. Наконец оба свалились без сил. -- Скину я эту броню, - решился наконец Федорин, - не дороже головы. Будем живы - разберемся, нет - чего тогда... Вороновский панцирь с каской и пустые рожки сунул в яму, под корни вывороченного бука, завалив глиноземом с травой и палыми листьями. Для порядку Федорин попытался запомнить место и даже выбил штыком зарубку на бревне. С которой попытки удалось бы продырявить им врага, даже новенькие, в смазке клинки тупее консервных ножей для патронных цинков... Пошли чуть быстрее, но скоро выдохлись опять - боец постанывал, норовил запасть в обморок и вис мешком, еле волоча простреленную конечность. Рана была серьезнее, чем казалось, или сильно вытекла кровь, да и парень геракловым здоровьем не отличался. Выбравшись в лощину пошире, где уже целая речушка петляла меж зеленых бортов, рухнули в рост среди высокого остролиста, долго отдыхивались, не замечая налетевших вмиг комаров и слепней. Действие лекарства заканчивалось, парня ощутимо жгла боль. Страдальчески морщась, вдруг зачастил: -- Товарищ старший лейтенант, оставьте меня пожалуйста, больше не могу. Оба из-за меня погибнем, идите, очень прошу, только оставьте гранату. Возьмите билет, там земляки есть, домой напишут... И он потянулся торопливо к берцу. Накрыв трясущуюся кисть парня своей, Федорин закрыл глаза. Саднили ноги, растертые долгой ходьбой в мокрой обуви. Тени удлинялись, солнце почти коснулось пильчатого хребта, опоясанные снегом зубцы которого грозно очерчивались в синеве. Было странно вспомнить, как утром выезжали с базы, ни о чем подобном не думая, и на тебе... Судьба, хоть сам в ней виноват, дернул черт. Выбраться бы, станет все иначе, новая жизнь, где ценен каждый миг. Только перенеся встряску, начинаешь что-то понимать. Дойти, только дойти... Кое-как перевалили пологий ближний скат и поплелись снова в обход, над речкой по открытому месту, сдвоенная малоподвижная мишень с любой возвышенности. Уже было плевать, от них зависело разве что не сдаться в последнем, брести вперед, к долине, где разместился командный пункт. В спасение верилось все меньше, но ковыляли через силу, подгоняемые федоринскими уверениями, что если до темна вылезти на дорогу, там будет кто-нибудь ждать. Правда, даже навскидку выйти они должны были в ущелье повыше, но вдруг ищут все же или оставили специально взвод-другой... Взрезанные речкой отроги сблизились, тащиться снова пришлось в теснине, выбирая галечные отмели с косами буро-серого песка или спотыкаясь на булыжниках. Ступни до бесчувствия мерзли в ледяной воде, измочаленные размокшие документы вытащили из ботинок обратно, вдруг еще пригодятся. Начинало смеркаться. Когда за поворотом каньона открылся заветный распадок, Федорин не сразу это понял, затем припустил, едва не пиная солдата, почти бегом. Грунтовка оказалась пуста, но и место выглядело незнакомым, хотя Федорин вряд ли смог бы опознать даже то дерево, под которым сидел полкан. Устроив Воронова при обочине, помчался изо всех сил к подрезанному дорогой выступу, который огибало полотно. Ноги легче несли под уклон, хотя уже сам хромал; пролетев мыс, еле затормозил, готовый орать: "Вот мы!" Участок был тот, вон пологая седловина с восходящей прорезью старой колеи, помнилась даже лента травы меж колеями, а здесь бэтэры начинали разворот на подъем. Дорога просматривалась метров на триста, и даже орблачка выхли не клубилось над ней. Тишину нарушало лишь прерывистое федоринское дыхание да бурчанье речки на камнях. Не верилось, что это - все... ----------------------- Мотание между требовавшим доклада полковником и командиром спецназа, хотевшим данных о совокупно нанесенном "чехам" уроне для своей отчетности, Стекольниковым, расстроенным первым батом, который он фактически вывел из-под огня, и собственной ротой умаяли Баранова хуже боя. Подсчет людей переложил на сержантов и еле успел прыгнуть на ближайший БТР, изрыгающий едкий дым. Чесали без остановки, успев только справить нужду да вспороть по консервине на двоих, пока в назначенном пункте разделялись с витязями и командованием, срок полномочий которого к взаимному облегчению истек. Сгущалась темнота, пожевав на ходу, забрались внутрь гремучих коробок, сколько хватило места, и дремали там без различия званий и чинов. Под руководством Стекольникова прибыли в полк только глубокой ночью. Спешно занялись последними надобностями - ставить технику, проверять оружие и личный состав, бойцов поротно гнали в столовую, где с ужина ждали застывшая каша и сонный наряд. Разогрели быстро даже остатки дневного супа, но уставшее войско рубало вяло, норовя ткнуться в миску лбом. Лишь тут Баранов узнал, что пропал его кореш с одним из солдат, затесались куда-то и попали под обстрел, "замок" вывел основную группу, а их вдвоем больше не видели. Полагая, что о случившемся уже всем известно, ему просто не удосужились сообщить. Он бросился искать Стекольникова, оказавшегося у командования. Оно в принципе уже почивало, но Кузьмин приказал будить его, как только выделенные силы прибудут назад, а временный батальонный настоял на подъеме и.о. комполка. В штабе буднично пованивало фекало-краской с хлором, которым дневальных неукоснительно заставляли мыть пол. Подпол с набрякшими мутными буркалами от доложенного в восторг не пришел: -- Да, наворотили в один день, расхлебывать теперь кто будет? Сейчас за потери бьют, между прочим, по первое число. Завтра свяжусь с дивизией, а начштаба пусть думает, что делать. Формальное самовольство Паляницы, двинувшего войска в роковую для него схватку, Стекольников по возможности обошел, сведений по иным каналам к командиров пока не дошло. Решения принимал не он, пусть разбираются в своей части хоть до ноябрьского парада, если при такой службе будет с кем. Упор делал на безвестное отсутствие офицера с бойцом, волей обстоятельств брошенных живыми или мертвыми в районе боя. Однако "папу" их судьба явно не волновала, поскольку личной ответственности он тут не нес, а войны без жертв не бывает. -- Товарищ полковник, - равный по званию начкафедры завысил ранг прямого начальника, как лейтенант, - разрешите утром вернуться туда с батальоном для поисков. Местность теперь знакома, район невелик, можно быстро прочесать, если подтянуть вертолетчиков... -- Что вы несете, - раздраженно перебил тот, - по карте хоть прикиньте, какие силы нужны для минимальных действий в горах, товарищ преподаватель. Затевать целую операцию из-за двух человек, с которыми неизвестно что случилось - кто это позволит? С таким вопросом я даже выходить на командование не стану, и заниматься самодеятельностью тоже никому не дам. Проследите лучше, чтоб политчасть оформила наградные документы погибшему и тому капитану, что вывел людей, еще кому-нибудь из раненых, лучше офицеру. В отношении этих двух я попробую что-нибудь сделать. Следовало на месте решать, а теперь выставляете меня злодеем... Подполковник встал, обозначая конец разговора. Давя неприязнь, Стекольников взял интонацию как можно просительнее: -- Разрешите по крайней мере завтра... -- Нет. Завтра, то есть уже сегодня - сопровождение и прочее по распорядку. Если не ошибаюсь, выезжает как раз ваш личный состав, вот и исполняйте прямые обязанности. У полка есть возложенные на него задачи, которых никто не отменял! Не слушая до конца, Стекольников вышел и хлопнул покосившейся дверью так, что строеньице дрогнуло. У столовой его настиг Баранов: -- Василий, как это получилось? Почему ты... -- Да потому, перемать! Сам-то хоть знаешь, что было? Кто велел твоему Федорину переться к черту на рога и под огонь лезть, чистое самоуправство и беспредел! -- Я приказал ему, понял? Почему уехали, спрашиваю тебя?! -- Иди ты, Серега, без тебя тошно! Будешь мне еще... Вон командир сидит, топай и ори на него, где ж ты раньше был, а теперь выискался герой!.. Удар в челюсть сбил комбата с ног. -- Охренел совсем, Рембо гребанный? Баранов подбросил его пинком в зад: