рудно рассказывать об этом ужасе, то понял бы, как я нужда-- ось в вашей об╜щей помощи. Ну, я поняла, что моя воля должна мне помочь, раз лекарство полезно, и я решила заснуть во что бы то ни стало. После этого, должно быть, наступил сон, так как я ничего более не помню. Приход Джонатана не разбудил меня, потому что, когда ко мне вернулась память, он уже лежал возле меня. В комнате был тот самый легкий белый туман, который я замечала и прежде. Я не помню теперь, известно ли это вам; вы найдете заметку в моем дневнике, который я покажу потом. Я почувствовала тот же самый смутный страх, который и раньше охватывал меня, и то же ощущение чужого присутствия. Я повернулась, чтобы разбудить Джоната╜на, но он спал так крепко, точно принял снотворное он, а не я. Как я ни старалась, но не могла его разбудить. Это сильно напугало меня, и я оглядывалась кругом в ужасе. И сердце у меня замерло: около постели стоял высокий, стройный мужчина в черном, словно он высту╜пил из тумана или вернее словно туман превратился в его фигуру. Я сейчас же узнала его по описанию других. Восковое лицо, резкий, орлиный нос, на который падал свет тонкой белой линией; открытые красные губы с острыми белыми зубами между ними; и красные глаза, какие, насколько мне помнится, я видела при закате солнца в окнах церкви св. Марии в Уайтби. Я узнала также красный рубец на его лбу, след от удара Джонатана. С минуту мое сердце не билось; я бы закричала, но была точно парализована. Он заговорил резким язвитель╜ным шепотом, показывая на Джонатана: "Молчать! Если вы издадите хоть один звук, я схвачу его и вытащу из него мозг на ваших же глазах". Я была слишком испугана, чтобы действовать или говорить. С насмешли╜вой улыбкой он положил мне руку на плечо и, крепко держа меня, обнажил другой рукой мое горло, говоря при этом: "Сначала легкое прохладительное в награду за мои труды. Пора вам привыкнуть; не в первый и не во второй раз ваши жилы утоляют мою жажду". Я была растеряна и, что довольно странно, не желала препят╜ствовать ему. Я думаю, это следствие того проклятия, которое является результатом его прикосновения к своей жертве. О, Боже мой. Боже мой, сжалься надо мной! Он прикоснулся своими ужасными зубами к моему горлу! Я чувствовала, как меня покидают силы, и я очутилась в полуобморочном состоянии. Как долго продолжался этот ужас, не знаю; но мне казалось, что прошло немало времени, прежде чем он отвел от моего горла свой безобразный, ухмыляющийся рот. Я видела, как с него капала свежая красная кровь... Затем он стал издеваться надо мной: "Итак, вы по╜добно другим хотите бороться со мной. Вы желаете помочь этим людям поймать меня и помешать мне. Вы теперь знаете, они тоже знают отчасти и скоро узнают вполне, что значит встать поперек моей дороги. Им следовало бы беречь энергию для своей защиты. В то время как они действовали хитростью против меня -- против меня, который властвовал над народами и повелевал ими, когда ваших друзей еще не было на свете, -- я разрушал все их планы. И вы, самая дорогая для них, вы сделались плотью от моей плоти, кровью от моей крови; мой живительный источник на время, вы бу╜дете потом моим товарищем и помощником. Вы будете отмщены; ведь никто из них не окажет вам помощи. Но пока вы должны быть наказаны за то, что сделали. Вы помогали вредить мне; теперь вы будете являться на мой зов. Когда мой мозг прикажет вам: "приди", вы поспешите через моря и земли. Для этой цели я сделаю вот что". Он распахнул рубашку и длинными ногтями вскрыл жилу на своей груди. Когда брызнула кровь, он крепко заткал обе мои руки в свою, другой схватил меня за шею и прижал мой рот к ране, так что я должна была задохнуться или проглотить немного... О, Боже мой! Боже мой! Что я сделала!.. Что сделать, чтобы пережить весь этот ужас! Ведь я всегда старалась быть кроткой и чест╜ной. Господи, смилуйся надо мной! Сжалься над бедной душой, которой грозит больше чем смертная опасность; яви милосердие и пожалей тех, кому я дорога! Затем она начала тереть губы, как бы желая очистить их от скверны. Пока она рассказывала свою страшную историю, восток алел и становился все светлее. Харкер был мол╜чалив и спокоен; но на его лицо, по мере того, как про╜должался страшный рассказ, надвинулась серая тень, которая все более и более темнела при утреннем свете, и когда блеснула красная полоска утренней зари, лицо выглядело совершенно темным под седеющими во╜лосами... Мы распорядились, чтобы один из нас оставался в ближайшем соседстве с несчастными супругами до тех пор, пока нам можно будет собраться и обсудить наши дальнейшие действия. В одном я уверен: солнце взошло сегодня над самым несчастным домом на всем протяжении своего дневного пути. Глава двадцать вторая ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА 3 октября. Я пишу эти строки, потому что должен что-- нибудь делать, иначе сойду с ума. Только что пробило шесть, и через полчаса мы должны собраться в кабинете и по╜завтракать, так как доктор Ван Хелзинк и доктор Сьюард решили, что если мы будем голодны, то не в силах будем исполнить наш план. Да, сегодня наши силы будут страшно напряжены. Я должен писать во что бы то ни стало, потому что не могу думать. Я должен описать не только главные факты, но и каждую мелочь. Быть может, эти самые мелочи объяс╜нят нам все скорее, чем главные факты. Знание прошло╜го не может ухудшить моего положения или положения Мины. Перед тем как приступить к обсуждению наших бу╜дущих действий, мы решили, что Мина должна быть вполне в курсе дела, что ни одно происшествие, как бы тяжело оно ни было, не должно быть скрыто от нее. Она сама вполне согласилась с нами. -- Отныне мы ничего не должны скрывать друг от друга, -- сказала она, -- к сожалению, мы уже слишком многое скрывали. И кроме того, я не думаю, что что╜-- нибудь может причинить мне большие страдания, чем те, которые я уже испытала и которые я испытываю сейчас. Что бы ни случилось, оно должно придать мне новое мужество, возбудить новую надежду. Пока она говорила, Ван Хелзинк пристально смотрел на нее и затем произнес спокойным голосом: -- Дорогая госпожа Мина, разве вы не боитесь не только за себя, но и за других после того, что произошло? Лицо ее опечалилось, но глаза сияли как у мученицы, и она ответила: -- Ах, нет! Я готова на все! -- На что! -- спросил он ласково, тогда как все мы сидели молча, ибо каждый из нас имел смутное представление о том, что она имела в виду. Ответ ее отличался прямолинейной простотой, как будто она констатировала самый обыденный факт: -- Как только я увижу, что причиняю горе тому, кого люблю, -- а я буду зорко за этим следить, -- я умру. -- Неужели вы хотите покончить с собою? -- спро╜сил он хриплым голосом. -- Да, я сделала бы это, если бы у меня не было друга, который меня любит, который избавит меня от такого горя, такого отчаянного поступка. Она бросила на него многозначительный взгляд. Когда она кончила, он встал, положил свою руку на ее голову и произнес торжественным тоном: -- Дитя мое, имейте в виду, если это вам может помочь, то такой друг у вас есть. И если бы в том прояви╜лась необходимость, я сам нашел бы для вас средство без страдания покинуть этот мир. Но, дитя мое, здесь есть несколько человек, которые станут между вами и смертью. Вы не должны умереть; вы не должны пасть ни от чьей руки, а меньше всего от вашей собственной. Пока еще не мертв тот, кто испортил вашу счастливую жизнь, вы не должны умирать. Пока он все еще обладает своим лукавым бессмертием, ваша смерть сделает вас такой же, как и он сам... Нет, вы обязаны жить! Вы обязаны бороться и стараться жить, хотя бы смерть казалась вам невыразимым благодеянием. Вы должны бороться с самою смертью, придет ли она к вам во время печали или радости, ночью или днем, в безопас╜ности или бедеИтак, ради спасения вашей души вы не должны умереть -- и не должны даже думать о смерти, пока не кончится это ужасное несчастье. Моя бедная Мина побледнела как смерть и задрожала всем телом. Мы молчали, не будучи в состоянии чем╜-- нибудь ей помочь. Наконец она успокоилась и, обратив╜шись к нему, сказала необыкновенно ласково, но вместе с тем и печально, протягивая свою руку: -- Я даю вам слово, дорогой друг, что если Господь оставит меня в живых, то я постараюсь поступать так, как вы советуете, пока не освобожусь от ужаса. Затем мы приступили к выработке плана действий. Я сообщил ей: что ее обязанностью будет хранение всех бумаг, всех дневников, пластинок фонографа, которыми мы впоследствии, быть может, воспользуемся: словом, что она будет заведовать нашим архивом, как она де╜лала до сих пор. Она с радостью и даже с величайшим интересом приняла это предложение. -- Быть может, оно и к лучшему, -- сказал Ван Хел╜зинк, -- что на нашем совещании после посещения Кар╜факса мы решили оставить в покое ящики, зарытые там. Если бы мы поступили иначе, то граф узнал бы о нашем намерении и без сомнения принял бы меры к тому, чтобы с другими убежищами нам это не удалось; теперь же он ничего не знает о наших планах. По всей вероятности, он не знает даже того, что мы обладаем средствами от его чар, и он не сможет ими пользоваться как прежде. Мы настолько продвинулись вперед в наших знаниях и настолько познакомились с его логовищем, что после обыска дома на Пикадилли сможем его выследить. Сегодняшний день в нашем распоряжении: сегодня наш план должен быть окончательно приведен в исполнение. Восходящее солнце осветило нашу печаль -- и оно будет нас сегодня охранять. Прежде чем оно зайдет, чудовище должно быть побеждено, в кого бы оно не превратилось. Днем оно связано со своею земною оболочкой. Оно не может растаять в воздухе, не может пройти сквозь замочные скважины и щели. Если оно хочет пройти через дверь, оно должно ее открыть, как и всякий другой смерт╜ный. Итак, сегодня нам надо отыскать все его убежища и уничтожить их. Если же нам не удастся это, то мы должны загнать его в такое место, где могли бы впослед╜ствии наверняка стереть его с лица земли. Тут я вскочил, не будучи в состоянии сдержать себя при мысли, что пока мы даром тратим время на раз╜говоры, проходят драгоценные минуты, от которых зависит жизнь и счастье Мины. Но Ван Хелзинк пре╜достерегающе поднял руку и сказал: -- Нет, любезнейший Джонатан, не забывайте ста╜рой истины -- тише едешь, дальше будешь. Мы все будем действовать и действовать сообща, притом с не╜обыкновенной быстротой, когда настанет время. Граф, наверное, приобрел для себя несколько домов. Я пола╜гаю, что ключ к тайне находится в доме на Пикадилли. Он хранит там, конечно, документы, удостоверяющие его покупки, ключи и другие вещи. У него там имеется бумага, на которой он пишет, и чековая книжка. Там у него много необходимых предметов, потому что этот дом oн может посещать спокойно в любое время, не обращая на себя внимания среди огромной толпы, дви╜жущейся по улице. Мы сейчас туда отправимся и обы╜щем; когда же узнаем, что в чем сокрыто, тогда начнем, по выражению нашего Артура, погоню за старым хитре╜цом. Не так ли? -- Так пойдем же немедленно! -- закричал я. -- Мы даром теряем драгоценное время. Профессор не двинулся с места и спокойно сказал: -- А каким образом вы думаете проникнуть в дом на Пикадилли? -- Все равно каким! -- воскликнул я в ответ. -- Если окажется нужным, то мы вломимся силой. -- А о полиции вы забыли? Где она будет и что она скажет по этому поводу? Я был поражен; но я знал, что если он откладывает наш поход, то имеет для этого веские основания. Поэтому я ответил, насколько мог, спокойно: -- Не медлите больше, чем надо. Надеюсь, вы по╜нимаете, какие страшные мучения я испытываю. -- Да, дитя мое, я знаю: и вовсе не хочу увеличивать ваши страдания. Но надо хорошенько обдумать, что мы реально можем сделать, когда все еще на ногах. Настанет и наше время. Я долго раздумывал и решил, что простейший путь будет и самым хорошим. Мы же╜лаем войти в дом, но у нас нет ключа, не так ли? Я молча кивнул. -- Теперь представьте себе, что вы хозяин дома и не можете в него попасть; что бы вы сделали? -- Я бы пригласил какого-- нибудь слесаря и по╜просил его открыть дверь. -- И неужели полиция не помешает вам? -- О нет! Если она знает, что слесарь приглашен хозяином. -- Значит, по вашему мнению, -- сказал он, пристально глядя на меня, -- недоразумение может быть только в том случае, если слесарь или полиция усомнится в том, имеет ли она дело с настоящим владельцем или нет. Для этого наша полиция должна быть очень стара╜тельной к способной -- настолько способной, чтобы чи╜тать в сердцах людей. Нет, нет, Джонатан, вы можете пробраться в сотни пустых домов Лондона или любого другого города, и если вы поступите умно и притом будете действовать в подходящее время, то никто и не подумает помешать вам. Мы не пойдем так рано, чтобы полицейский не заподозрил нас; мы отправимся после 10 часов, когда на улицах много народа и когда все будут думать, что мы на самом деле хозяева дома. Я вполне согласился с ним, и лицо Мины потеряло прежнее отчаянное выражение: его совет пробудил в нас надежду. Ван Хелзинк продолжал: -- Когда мы очутимся в доме, мы найдем там нити, ведущие к разгадке тайны. Некоторые из нас могут остаться там на всякий случай, остальные же отправятся в другие места -- Бермондси и Мэйл-- Энд, отыскивать остальные ящики. Лорд Годалминг встал. -- Я могу немного помочь вам, -- сказал он, -- я сейчас протелеграфирую моим людям, чтобы они в опре╜деленных местах держали наготове экипажи и лошадей. -- Послушай, дружище! -- воскликнул Моррис, -- тебя осенила блестящая мысль, потому что нам, пожалуй, и в самом деле придется ехать на лошадях; но разве ты не боишься, что экипажи, украшенные фамильными гербами, обратят на себя слишком большое внимание на проселочных дорогах Уолворса или Мейл-- Энда? Я по╜лагаю, что если мы отправимся на юг или на восток, то надо пользоваться кэбами, и кроме того, оставлять их вблизи того места, куда мы пойдем. -- Наш друг Квинси прав! -- сказал профессор. -- Наше предприятие весьма сложно, и нам следует по возможности меньше обращать на себя внимание по╜сторонних. Интерес Мины к нашему делу все возрастал, и я с радостью видел, что благодаря этому она на время забыла свое ужасное ночное приключение. Она была бледна, как видение, страшно бледна, и притом так худа, что почти не видно было ее губ, поэтому видны были зубы. Я ничего не сказал ей об этом, боясь напрасно огорчить ее, но вздрагивал при мысли о том, что случилось с бедной Люси, когда граф высосал ее кровь. Хотя пока было еще незаметно, чтобы зубы стали острее, но ведь это произошло очень недавно и могло случиться самое худшее. Когда мы стали подробно обсуждать порядок выполнения нашего плана и расстановку сил, возникли новые сомнения. В конце концов было решено перед отправ╜лением на Пикадилли разрушить ближайшее логовище графа. Если бы он даже узнал об этом раньше времени, то все-- таки мы опередили бы его, и тогда присутствие графа в чисто материальном, самом уязвимом виде дало бы нам новые преимущества. Что же касается расположения наших сил, то про╜фессор решил, что после посещения Карфакса мы все проникнем в дом на Пикадилли; затем я и оба доктора останутся там, а в это время лорд Годалминг и Квинси отыщут и разрушат убежища графа в Уолворсе и Мэйл-- Энде. Было, конечно, возможно, хотя и маловероятно, как сказал профессор, что граф явится днем в свой дом на Пикадилли, и тогда мы сможем схватить его там. Во всяком случае мы сможем последовать за ним. Я упорно выступал против этого плана, настаивая на том, чтобы остаться для защиты Мины. Я полагал, что могу это сделать; но Мина не хотела и слышать об этом. Она сказала, что я буду полезным там, так как среди бумаг графа могут оказаться указания, которые я пойму лучше, чем другие, после моего приклю╜чения в Трансильвании, и что, наконец, для борьбы с необыкновенным могуществом графа нам надо собрать все наши силы. Я уступил, потому что решение Мины было непоколебимо: она сказала, что ее последняя на╜дежда заключается в том, что мы будем работать все вместе. -- Что же касается меня, -- прибавила она, -- то я его не боюсь. Я уже испытала худшее, и что бы ни случилось, все же найду хоть какое-- то успокоение. Ступай же, друг мой. Бог защитит меня, если такова Его воля, и без вас. Тогда я встал и воскликнул: -- Итак, с Богом! Пойдем, не теряя времени. Граф может прийти на Пикадилли раньше, чем мы предпо╜лагаем. -- Нет, этого не может быть! -- произнес Ван Хел╜зинк, подняв руку. -- Почему? -- спросил я. -- Разве вы забыли, -- ответил он, пытаясь улыб╜нуться, -- что в прошлую ночь он пировал и поэтому встанет позже? Разве я мог это забыть! Разве я когда-- нибудь это забуду! Забудет ли кто-- нибудь из нас эту ужасную сцену? Мина собрала все свои силы, чтобы сохранить спокой╜ствие, но страдание пересилило, и закрыв лицо руками, она задрожала и жалобно застонала. Ван Хелзинк вовсе не желал напоминать ей об ужас╜ном приключении. Он просто в рассеянности забыл О ее присутствии и упустил из виду ее участие в этом деле. Увидев, какое действие произвели его слова, он сам испугался и попытался успокоить Мину. Наш завтрак не походил на обыкновенный завтрак. Мы пытались казаться веселыми и ободрять друг друга, но самой веселой и любезной из нас, казалось, была Мина. По окончании завтрака Ван Хелзинк встал и сказал: -- Теперь, друзья мои, мы приступим к исполнению нашего ужасного плана; скажите мне, все ли вооружены так, как в ту ночь, когда мы впервые проникли в лого╜вище врага; вооружены ли мы против нападения духов и против нападения смертных людей? Если да, то все в порядке. Теперь, госпожа Мина, вы во всяком случае здесь в полной безопасности... до восхода луны; а к тому времени мы вернемся... если нам вообще суждено вер╜нуться! Но прежде чем уйти, я хочу удостовериться в том, что вы вооружены против его нападения. Пока вы были внизу, я приготовил все в вашей комнате и оставил там кое-- какие предметы, при виде которых он не посмеет войти. Теперь позвольте защитить вас самих. Этой свя╜щенной облаткой я касаюсь вашего чела во имя Отца и Сына и... Послышался страшный стон, от которого у нас замерло сердце. Когда он коснулся облаткой чела Мины, то она обожгла ей кожу, как будто лба коснулись куском раскаленного добела металла. Как только она почув╜ствовала боль, то сейчас же все поняла -- ее измученные нервы не выдержали, и она испустила этот ужасный стон. Но дар речи скоро к ней вернулся; не успел за╜глохнуть отголосок стона, как наступила реакция, и она в отчаянии упала на колени, закрыв лицо своими чудными волосами, точно скрывая струпья проказы на лице. Мина заговорила сквозь рыдания: -- НечистаяНечистая! Даже сам Всемогущий избегает меня. Я должна буду носить это позорное клеймо до Страшного суда! Все умолкли. Я бросился рядом с ней на колени, чувствуя свою беспомощность, и крепко обнял ее. Не╜сколько минут наши печальные сердца бились вместе, в то время как наши друзья плакали, отвернув головы, чтобы скрыть слезы. Наконец, Ван Хелзинк повернулся к нам и произнес таким необыкновенно серьезным тоном, что я понял, что на него нашло в некотором роде вдохновение: -- Быть может, вам и придется носить это клеймо, пока в день Страшного суда сам Бог не разберет, в чем ваша вина. Он это сделает, так как все преступления, совершенные на земле, совершены его детьми, которых Он поселил на ней. О, госпожа Мина, если бы мы только могли быть там в то время, когда это красное клеймо, знак всезнания Господа исчезнет и ваше чело будет таким же ясным как и ваша душа! Клянусь вечностью, клеймо исчезнет, когда Богу будет угодно снять с нас тяжкий крест, который мы несем. До этого же мы будем послушны Его воле и будем нести свой крест, как это делал Его Сын. Кто знает, может быть мы избраны и должны следовать Его приказанию несмотря на удары и стыд, несмотря на кровь и слезы, сомнение и страх и все остальное, чем человек разнится от Бога. В его словах звучала надежда и успокоение. Пора было уходить. Я распрощаются с Миной, и этого прощания мы не забудем до самой нашей смерти. Нако╜нец мы вышли. Я приготовился к одному: если окажется, что Мина до конца жизни останется вампиром, то она не уйдет одинокой в неведомую страну, полную ужасов. Мы без всяких приключений вошли в Карфакс и нашли все в том же положении, как при нашем первом посещении. Трудно было поверить, что среди такой обыденной обстановки, свидетельствующей о пренебре╜жении и упадке, могло быть нечто возбуждающее невы╜разимый ужас, какой мы уже испытали. Если бы мы не были к этому подготовлены и если бы у нас не оста╜лись ужасные воспоминания, мы навряд ли продолжали нашу борьбу. В доме мы не нашли никаких бумаг, ника╜ких полезных указаний, а ящики в старой часовне выглядели точно такими, какими мы видели их в послед╜ний раз. Когда мы остановились перед доктором Ван Хелзинком, он сказал нам торжественно: -- Мы должны обезвредить эту землю, освященную памятью святых, которую он привез из отдаленного края с такой бесчеловечной целью. Он взял эту землю, потому что она была освящена. Таким образом, мы победим его его же оружием, так как сделаем ее еще более освященной. Она была освящена для людей, теперь мы посвятим ее Богу. Говоря это, он вынул стамеску и отвертку, и через несколько минут крышка одного из ящиков с шумом отскочила. Земля пахла сыростью и плесенью, но мы не обращали на это никакого внимания, потому что во все глаза внимательно следили за профессором. Взяв из коробочки освященную облатку, он благоговейно положил ее на землю, покрыл ящик крышкой и завинтил его с нашей помощью. Мы проделали то же самое со всеми ящиками и затем оставили их, по-- видимому, такими же, какими они были раньше; однако в каждом находилась облатка. Когда мы заперли за собою дверь, профессор сказал: -- Многое уже сделано. Если все остальное будет исполнено так же легко и удачно, то еще до захода солнца лицо госпожи Мины засияет и своей прежней чистоте; с нее исчезнет позорное клеймо. Проходя по дорого к станции через луг, мы могли видеть фасад нашего дома. Я взглянул пристальней и увидел в окне моей комнаты Мину. Я послал ей рукою привет и кивком головы показал, что наша работа исполнена удачно. Она кивнула мне в знак того, что поняла меня. Я с глубокой грустью смотрел, как она махала рукой на прощание. Мы с тяжелым сердцем добрались до станции и едва не пропустили поезд, который уже под╜ходил, когда мы выходили на платформу. Эти строки записаны мною в поезде. Пикадилли, 12 часов 30 минут. Перед тем как мы добрались до Фенчероуз-- стрит, лорд Годалминг сказал мне: -- Мы с Квинси пойдем за слесарем. Лучше, если вы останетесь здесь, так как могут возникнуть некоторые затруднения, а при таких обстоятельствах нам, может быть, не удастся ворваться в покинутый дом. Но вы принадлежите к адвокатскому сословию, которое может поставить вам на вид, что вы хорошо знали, на что шли. Я возразил, что не обращаю внимания на опасность и даже на свою репутацию, но он продолжал: -- К тому же, чем меньше нас будет, тем меньше на нас будут обращать внимание. Мой титул поможет нам при переговорах со слесарем и при вмешательстве какого-- нибудь полисмена. Будет лучше, если вы с Джо╜ном и профессором пойдете в Грин-- парк, откуда вы будете наблюдать за домом. Когда увидите, что дверь открыта и слесарь ушел, тогда входите все. Мы будем ожидать и впустим вас в дом. -- Совет хорош! -- сказал Ван Хелзинк. И мы не возражали. Годалминг и Моррис поехали в одном кэбе, а мы в другом. На углу Арлингронской улицы мы оставили кэбы и вошли в Грин-- парк. Сердце мое билось при виде дома, в котором заключалась наша последняя надежда. Он стоял мрачный и молчаливый, всеми покинутый, выделяясь среди своих веселых и на╜рядных соседей. Мы сели на скамейку, не спуская глаз с входных дверей, и закурили сигары, стараясь не обра╜щать на себя внимания прохожих. Минуты в ожидании наших друзей протекали страшно медленно. Наконец мы увидели экипаж, из которого вышли лорд Годалминг и Моррис, а с козел слез толстый коре╜настый человек с ящиком. Моррис заплатил кучеру, который поклонился и уехал. Оба поднялись по сту╜пенькам и лорд Годалминг показал, что надо сделать. Рабочий снял пиджак и повесил его на забор, сказав что-- то проходившему мимо полисмену. Полисмен утвер╜дительно кивнул головой, слесарь опустился на колени и придвинул к себе инструменты. Порывшись в ящике, он выбрал из него что-- то и положил рядом с собой. Затем встал, посмотрел в замочную скважину, подул в нее и, обратившись к предполагаемым хозяевам, ска╜зал им что-- то, на что лорд Годалминг ответил с улыбкой, а слесарь взял большую связку ключей, выбрал один ключ и попробовал им открыть дверь. Повертев им не╜много, он попробовал второй, затем третий. Вдруг дверь широко открылась, и они все трое вошли в дом. Мы си╜дели молча и возбужденно курили свои сигары; Ван Хелзинк оставался спокойным. Мы тоже успокоились и стали ждать терпеливее, когда увидели, что рабочий со своим инструментом вышел. Он притворил дверь, упершись в нее коленями, пока прилаживал к замку ключ, который он наконец и вручил лорду Годалмингу. Тот вынул кошелек и заплатил ему. Слесарь снял шляпу, взял ящик с инструментами, надел пиджак и ушел; ни одна душа не обратила на это ни малейшего внимания. Когда рабочий окончательно ушел, мы перешли через дорогу и постучали в дверь. Квинси Моррис сейчас же открыл ее; рядом с ним стоял и лорд Годалминг, куря сигару. -- Здесь очень скверно пахнет, -- сказал лорд, когда мы вошли. Действительно, пахло очень скверно -- точно в ста╜рой часовне Карфакса; на основании нашего прежнего опыта мы поняли, что граф очень часто пользуется этим убежищем. Мы отправились исследовать дом, держась на случай нападения все вместе, так как знали, что имеем дело с сильным врагом; к тому же нам не было известно, в доме граф или нет. В столовой, находящей╜ся за передней, мы нашли восемь ящиков с землей. Всего только восемь из девяти, которые мы искали. Наше предприятие не кончилось и никогда не будет доведено до конца, если мы не найдем недостающего ящика. Сперва мы открыли ставни окна, выходившего на маленький, вымощенный камнями двор. Прямо про╜тив окон находилась конюшня, похожая на крошечный домик. Там не было окон, и нам нечего было бояться нескромных взглядов. Мы не теряли времени и приня╜лись за ящики. При помощи принесенных с собой ин╜струментов мы открыли их один за другим и поступили так же, как и с находившимися в старой часовне. Было ясно, что графа нет дома, и мы стали искать его вещи. Осмотрев внимательно другие помещения, мы пришли к заключению, что в столовой находятся некоторые предметы, принадлежащие, по-- видимому, графу. Мы подвергли их тщательному исследованию. Они лежали на большом обеденном столе в беспорядке, в котором, однако, была какая-- то система. Там лежала связка документов, удостоверяющая покупку дома на Пика╜дилли, бумаги, удостоверявшие продажу домов в Мэйл-- Энде и Бермондси; кроме того, нотная бумага, конверты, перья, чернила. Все они были защищены от пыли обер╜точной бумагой; затем мы нашли платяную щетку, гре╜бенку и умывальник с грязной водой, красной от крови. В конце концов мы наткнулись на связку разных клю╜чей, принадлежащих, по-- видимому, другим домам. После того как мы осмотрели последнюю находку, лорд Годал╜минг и Моррис записали точные адреса домов на востоке и на юге города, захватили с собой ключи и отправились на поиски. Мы же -- остальные -- должны были остать╜ся и терпеливо дожидаться их возвращения или прихода графа. Глава двадцать третья ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА 3 октября. В ожидании возвращения Годалминга и Морриса время тянулось страшно медленно. Профессор всячески старался поддерживать в нас бодрость духа; но Харкер был подавлен горем. Еще в прошлую ночь это был ве╜селый, жизнерадостный человек, полный энергии, со здоровым моложавым лицом и темно-- русыми волосами. Теперь же он превратился в угрюмого старика с седыми волосами, вполне гармонирующими с его впалыми ще╜ками, горящими глазами и глубокими морщинами, следами перенесенных страданий. Но все же он еще не совсем потерял энергию. Этому обстоятельству Джо╜натан, вероятно, и будет обязан своим спасением, по╜тому что, если все пойдет хорошо, он переживет этот период отчаяния. А после он как-- нибудь вернется к жизни. Бедный малый, я думал, что мое собственное горе было достаточно велико, но его!!! Профессор это очень хорошо понимает и всячески старается, чтобы мозг Джонатана работал. То, что он говорил нам тогда, было чрезвычайно интересно. Вот его слова, насколько я их помню: -- Я основательно изучил все попавшиеся мне в руки бумаги, которые имели какое-- либо отношение к этому чудовищу. И чем больше я в них вникал, тем больше я приходил к убеждению, что его надо уничто╜жить. В них везде говорится о его успехах; кроме того, видно, что он хорошо сознает свое могущество. На осно╜вании сведений, полученных мною от моего друга Ар╜миниуса из Будапешта, я пришел к заключению, что это был удивительнейший человек своего времени. Он был в одно и то же время и солдатом, и государственным деятелем, и даже алхимиком -- эта последняя наука была высшей степенью знаний того времени. Он обла╜дал большим умом и необыкновенными способностями; к сожалению, сердце его не знало страха и угрызений совести. Он не отступил даже перед изучением схоласти╜ческих наук, и кажется, не было вообще такой области, которую бы он не изучил. Как нам известно, после фи╜зической смерти его умственные силы сохранились; хотя, по-- видимому, воспоминания о былом в полном виде не сохранились в его рассудке. Некоторые части его мозга так же мало развиты, как у ребенка. Однако он продолжает развиваться, и многое, что казалось дет╜ским, теперь возмужало. Он удачно начал, и если бы мы не встали на его пути, то он стал бы -- и он станет, если наш план не удастся -- родоначальником новых существ, которые будут существовать "в смерти", а не в жизни. С первого же дня своего прибытия он проверил свое могущество: его детский ум работал, продвигаясь вперед медленно, но уверенно; и если бы он осмелился с самого начала приняться за тайные науки, то мы уже давно были бы бессильны против него. Впрочем, он на╜деется достичь успеха, а человек, у которого впереди еще столетия, может спокойно ждать и не торопиться. Тише едешь -- дальше будешь -- вот его девиз. -- Я не понимаю, -- сказал печально Харкер. -- Прошу вас объяснить мне все подробнее. Быть может, горе и беспокойство затемняют мой разум. -- Хорошо, дитя мое, я постараюсь быть ясным. Разве вы не заметили, что это чудовище приобретало свои знания постепенно, на основании своих опытов; как оно воспользовалось пациентом, чтобы войти в дом нашего Джона, потому что вампир хотя и может вхо╜дить в жилище человека, когда и как ему угодно, но не раньше, чем его позовет туда такое же существо, как и он. По это еще не главные его опыты. Разве мы не видели, что вначале эти большие ящики перетаски╜вали другие. Но все время, пока его младенческий разум развивался, он обдумывал, нельзя ли ему самому пере╜двигать их. Таким образом он начал помогать: когда же увидел, что все идет хорошо, то и сам без посторон╜ней помощи сделал попытку перенести ящики, и никто кроме него самого не мог знать, где они скрыты. Он, вероятно, зарыл их глубоко в землю, так что пользует╜ся ими только ночью или же в то время, когда может изменить свой образ: и никто не подозревает, что он в них скрывается. Но, дитя мое, не предавайтесь отчая╜нию! Это знание он приобрел слишком поздно! Теперь уже все его убежища уничтожены, за исключением лишь одного, да и это последнее также будет нами най╜дено еще до захода солнца. Тогда у него не будет места, где бы он мог скрыться. Я медлил утром, чтобы мы могли действовать наверняка. Ведь мы рискуем не мень╜ше его! Так почему же нам не быть осторожнее? По моим часам теперь ровно час, и если все обошлось бла╜гополучно, то Артур и Квинси находятся в данный момент на обратном пути. Сегодняшний день -- наш, и мы должны действовать уверенно, хотя и не опромет╜чиво, не упуская ни одного шанса; если отсутствующие вернутся, нас будет пятеро против одного. Вдруг, при его последних словах, мы все вздрогнули, потому что за дверью раздался стук. Мы разом броси╜лись в переднюю, но Ван Хелзинк, приказав нам шепо╜том остаться, подошел к двери и осторожно открыл ее... Рассыльный подал ему телеграмму. Профессор, снова заперев дверь, вскрыл депешу и громко прочел ее: "Ожи╜дайте Дракулу. Он только что, в 12 часов 45 минут, поспешно отправился из Карфакса по направлению к югу. Он, по-- видимому, делает обход и хочет застать вас врасплох. Мина". Наступило продолжительное молчание. Наконец послышался голос Харкера: "Теперь, слава Богу, мы его встретим". Ван Хелзинк быстро обернулся к нему и сказал: -- Все случится по роле Божьей и когда Он того пожелает. Не бойтесь, но и не радуйтесь преждевре╜менно: быть может, именно то, чего мы желаем, будет причиною нашей гибели. -- Я теперь думаю только о том, чтобы стереть этого зверя с лица земли. Для этой цели я даже готов продать свою душу! -- Тише, тише, дитя мое! -- быстро перебил его Ван Хелзинк. -- Бог не покупает душ, а дьявол, если и покупает, то никогда не держит своего обещания. Но Бог милостив и справедлив, и Он знает ваши стра╜дания и вашу любовь к Мине. Подумайте о том, как увеличится ее горе, когда она услышит ваши безумные слова. Доверьтесь нам, мы все преданы этому делу, и сегодня все должно кончиться. Настало время дей╜ствовать. Днем вампир не сильнее остальных людей, и до заката солнца он не переменит своего образа. Ему надо время, чтобы прибыть сюда -- посмотрите, уже 20 минут второго -- и как бы он ни торопился, все же у нас есть еще несколько минут, прежде чем он явится сюда. Главное, лишь бы лорд Артур и Квинси прибыли раньше него. Приблизительно через полчаса после того, как мы получили телеграмму от миссис Харкер, в дверях раз╜дался решительный стук. Это был самый обыкновенный стук: так стучат ежеминутно тысячи людей; однако, когда мы услыхали его наши сердца сильно забились. Мы посмотрели друг на друга и все вместе вышли в переднюю: каждый из нас держал наготове свое ору╜жие -- в левой руке оружие против духов, в правой -- против людей. Ван Хелзинк отодвинул задвижку, при╜открыл немного дверь и отскочил, приготовившись к нападению. Но наши лица повеселели, когда мы увидели на пороге лорда Годалминга и Квинси Морриса. Они торопливо вошли, закрыв за собою дверь, и первый сказал, проходя через переднюю: -- Все в порядке. Мы нашли оба логовища: в каждом было по шести ящиков, которые мы и уничтожили. -- Уничтожили? -- переспросил профессор. -- Да, он ими не сможет воспользоваться! Наступила небольшая пауза, которую первым нару╜шил Квинси, сказав: -- Теперь нам остается только одно -- ожидать его здесь. Если же до пяти часов он не придет, мы долж╜ны уйти, потому что было бы неблагоразумно оставить госпожу Харкер одну после захода солнца. -- Он теперь должен прийти скоро, -- сказал Ван Хелзинк, глядя в свою карманную книжку. -- По теле╜грамме Мины видно, что он направился на юг, значит, ему придется переправиться через реку, что он сможет сделать только во время отлива, т. е. немного раньше часа. То обстоятельство, что он направился на юг, имеет для нас большое значение. Он теперь только подозре╜вает наше вмешательство, а мы направились из Кар╜факса сперва туда, где он меньше всего может ожидать нашего появления. Мы были в Бермондси за несколько минут до его прихода. То обстоятельство, что его еще здесь нет, доказывает, что он отправился в Мэйл-- Энд. Это заняло некоторое время, так как ему надо было затем переехать через реку. Поверьте мне, друзья мои, нам не придется долго ждать. Мы должны бы соста╜вить какой-- нибудь план нападения, чтобы не упустить чего-- нибудь. Но тише, теперь нет больше времени для разговоров. Приготовьте свое оружие. При этих словах он поднял руку, предлагая нам быть настороже, и мы все услыхали, как кто-- то осторож╜но пытается отворить ключом входную дверь. Даже в этот страшный момент я мог только удив╜ляться тому, как властный характер повсюду выказы╜вает себя. Когда мы вместе с Квинси Моррисом и Ар╜туром охотились, или просто рыскали по всему свету, ищa приключений, Моррис всегда был нашим коново╜дом, составляя план действий, мы же с Артуром при╜выкли слепо повиноваться ему. Теперь мы инстинктивно вернулись к старой привычке. Бросив беглый взгляд на комнату, он тотчас же изложил план нападения и затем, не говоря ни слова, жестами указал каждому свое место. Ван Хелзинк, Харкер и я стали как раз за дверью, так что, если ее откроют, то профессор мог защитить ее, пока мы вдвоем загораживаем вход. Квин╜си спрятался впереди, так чтобы его нельзя было уви╜деть, держась наготове, и преграждая путь к окну. Мы ждали с таким напряжением, что секунды казались целой вечностью. Тихие, осторожные шаги послыша╜лись в передней: граф, по-- видимому, ожидал нападения, по крайней мере, нам так казалось. Вдруг одним прыжком он очутился посреди комнаты, прежде чем кто-- нибудь из нас смог поднять про╜тив него руку или преградить дорогу. В его движениях было столько хищного, столько нечеловеческого, что мы не скоро пришли в себя от удивления, вызванного его появлением. Харкер первый поспешно бросился к двери, которая вела в комнату, выходившую на улицу. Граф при виде нас дико зарычал, оскалив свои длин╜ные острые зубы: но эта усмешка быстро исчезла, и холодный взгляд его выражал лишь гордое презрение. Затем выражение лица графа снова изменилось, когда мы все, словно по внушению, двинулись на него. Как жаль, что мы не составили лучшего плана напа╜дения, так как и в этот момент я недоумевал, что нам делать. Я сам не знал, поможет ли нам наше смертоносное оружие или нет. Харкер, по-- видимому, решил это про╜верить, так как он выхватил свой длинный малайский кинжал и в бешенстве замахнулся на графа. Удар был страшный, и граф спасся только благодаря той дьяволь╜ской ловкости, с которой отпрыгнул назад. Опоздай он на секунду, и острие кинжала пронзило бы его сердце. Теперь же кончик ножа разрезал лишь сюртук, и из разреза выпала пачка банкнот, а затем на пол полился целый дождь золотых монет. Лицо графа приняло такое дьявольское выражение, что я сперва испугался за Харкера, хотя и видел, что он поднял страшный нож и приготовился ударить вторично. Я ин╜стинктивно двинулся вперед, держа в поднятой правой руке распятие, а в левой -- освященную облатку. Я чув╜ствовал, что по моей руке пробежала могучая сила, и с удивлением заметил, как чудовище прижалось к стене, ибо остальные последовали моему примеру. Никакое перо не в состоянии было бы описать то выражение дикой ненависти и коварной злобы, то дьявольское бешенство, которое исказило лицо графа. Восковый цвет его лица сделался зеленовато-- желтым, глаза за╜пылали адским пламенем, а красный рубец выделялся на бледном лбу как кровавая рана. В одно мгновение граф ловким движением проскользнул под рукою Хар╜кера прежде чем тот успел его ударить, бросился через комнату и выпрыгнул в окно. Стекла со звоном разле╜телись вдребезги, и он упал на двор, выложенный ка╜менными плитами. Сквозь звон разбитого стекла я услышал, как несколько золотых соверенов, звеня, упало на плиты. Мы кинулись за ним и увидели, что он вскочил невредимым и, перебежав через двор, от╜крыл дверь конюшни. Затем он остановился и закри╜чал нам: -- Вы думаете победить меня -- да ведь вы с вашими бледными лицами похожи на стадо баранов перед мясником. Никто из вас не будет рад тому, что воз╜будил мой гнев. Вы думаете, что я остался без всякого убежища, а между тем у меня их много. Мщение мое только начинается! Оно будет продолжаться столетия, и время будет моим верным союзником. Женщины, которых вы любите, уже все мои, а через них и вы все будете моими -- моими тварями, исполняющими мои приказания, и моими шакалами! И, презрительно засмеявшись, он быстро вошел в дверь, и мы ясно услышали скрип заржавленной за╜движки. Вдали послышался шум отворяемой двери, которую сейчас же захлопнули. Поняв невозможность следо╜вать за ним через конюшню, мы все бросились в перед╜нюю. Первым заговорил профессор: -- Мы кое-- что сейчас узнали, и узнали даже многое! Несмотря на свои гордые слова, он нас боится! Он боится времени, боится и бедности! Если бы это было не так, то зачем же он так торопился? Самый тон вы╜дал его, или же мой слух обманул меня. Зачем он подобрал эти деньги? Скорее, следуйте за ним. Думайте, что вы охотитесь за хищным зверем. Я сделаю так, что он не найдет здесь ничего нужного для себя, если вздумает вернуться! Говоря так, он положил в карман оставшиеся деньги, взял связку документов, которые бросил Харкер и, собрав все остальные предметы, бросил в камин и зажег всю пачку. Годалминг и Моррис выбежали во двор. Харкер спустился из окна, и пока они открывали дверь, его и след простыл. Я и Ван Хелзинк принялись искать по╜зади дома, но птичка улетела, и никто не видел, как и куда. Становилось поздно, и до захода солнца оставалось немного времени. Мы должны были признаться, что на сегодня наша кампания кончилась; и нам пришлось с тяжелым сердцем согласиться с профессором, кото╜рый сказал: -- Вернемся к госпоже Мине! Мы сделали все, что можно было сделать: здесь же меньше всего в состоя╜нии защитить ее. Но не следует приходить в отчаяние. Остался всего один ящик, и нам необходимо найти его во что бы то ни стало; когда это будет сделано, все будет хорошо. Я видел, что он говорит так смело для того, чтобы успокоить Харкера, который был совсем подавлен. С тяжелым сердцем вернулись мы домой, где нашли госпожу Мину, ожидавшую нас с показным спокой╜ствием, делавшим честь ее храбрости и бескорыстию. Увидев наши печальные лица, она побледнела как смерть, но спокойно сказала: -- Я не знаю, как вас благодарить! Мы поужинали вместе и немного повеселели. Ис╜полняя свое обещание, мы рассказали Мине все, что произошло. Она слушала спокойно, без всякого страха, и только когда говорили о том, какая опасность угро╜жала ее мужу, она побледнела как снег. Когда мы до╜шли до того места, как Харкер отважно бросился на графа, она крепко схватила мужа за руку, как бы за╜щищая его от несчастья. Однако она ничего не сказала, пока мы не кончили нашего повествования и не опре╜делили настоящего положения дел. Тогда, не выпуская руки своего мужа, она встала и заговорила: -- Дорогой Джонатан, и вы, верные мои друзья, я знаю, что вы должны бороться -- что вы должны уничтожить "его" так же, как вы уничтожили ту -- чужую Люси, чтобы настоящая Люси перестала страдать. Но это не ненависть. Та бедная душа, которая является виновником всех этих несчастий, сама достойна вели╜чайшего сожаления. Подумайте, как она обрадуется, если ее худшая половина будет уничтожена, чтобы луч╜шая половина достигла бессмертия. Вы должны испы╜тать жалость и к графу, хотя это чувство не должно удержать вас от его уничтожения. Ее слова причинили страшные мучения Джонатану, который резко ответил: -- Дай Бог, чтобы он попался в мои руки, чтобы я мог уничтожить его земную жизнь и тем самым до╜стичь нашей цели. И если бы я затем мог послать его душу навеки в ад, я охотно бы это сделал! -- Тише! ТишеРади Бога, замолчи! Не говори таких вещей, дорогой, ты меня пугаешь. Подожди, дорогой, -- я думала в течение всего этого долгого дня... быть может... когда-- нибудь и я буду нуждаться в подобном сожалении; и кто-- нибудь другой, как теперь ты, откажет мне в этом. Я бы не говорила этого, если бы могла. Но я молю Бога, чтобы Он принял твои безумные слова лишь за вспышку сильно любящего человека, сердце которого разбито и омрачено горем. Он бросился перед ней на колени и, обняв ее, спрятал свое лицо в складках ее платья. Ван Хелзинк кивнул нам, и мы тихо вышли из комнаты, оставив эти два любящих сердца наедине с Богом. Прежде чем они пошли спать, профессор загородил вход в их комнату, чтобы вампир не мог проникнуть туда, и уверил госпожу Харкер в ее полной безопасности. Она сама пыталась приучить себя к этой мысли и, ви╜димо, ради своего мужа старалась казаться довольной. Ван Хелзинк оставил им колокольчик, чтобы они могли позвонить в случае надобности. Когда они ушли, Квинси, Годалминг и я решили бодрствовать всю ночь напролет поочередно и охранять бедную разбитую горем жен╜щину. Первым остался сторожить Квинси, остальные же постарались по возможности скорее лечь в постель. Годалминг уже спит, так как его очередь сторожить вторым. Теперь и я, окончив свою работу, последую его примеру. ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА Полночь с 3-- го на 4-- е октября. Я думал, что вчерашний день никогда не кончится. Я страшно боялся уснуть, полагая почему-- то, что если буду бодрствовать, то ночью произойдет какая-- нибудь перемена, а всякая перемена в нашем положении к луч╜шему. Прежде чем уйти спать, мы стали обсуждать наши дальнейшие шаги, но не пришли ни к какому со╜глашению. Мы знаем только, что у графа остался один ящик и что только граф знает, где тот находится. Если он пожелает, в нем спрятаться, то в течение многих лет мы ничего не сможем предпринять, а между тем мне страшно от одной этой мысли. Но я верю, что Бог спасет Мину! В этом моя надежда! Мы несемся на под╜водные скалы, и Бог -- наш единственный якорь спа╜сения. Слава Богу, Мина спит спокойно и не бредит. Я боялся, что сны ее будут такие же страшные, как и вызвавшая их действительность. После захода солнца я впервые вижу Мину такой спокойной. Лицо ее тихо засияло, как будто его освежило дыхание весеннего ветерка. Я сам не сплю, хотя и устал, устал до смерти. Но я должен уснуть, потому что завтра надо все об╜думать, и я не успокоюсь, пока... Немного спустя. Я все-- таки, по-- видимому, заснул, так как Мина раз╜будила меня. Она сидела в постели с искаженным от ужаса лицом. Я мог все видеть, поскольку в комнате было светло. Она закрыла мой рот рукой и прошептала на ухо: -- Тише! В коридоре кто-- то есть! Я тихо встал и, пройдя через комнату, осторожно отворил дверь. Передо мной с открытыми глазами лежал мистер Моррис, вытянувшись на матрасе. Увидев меня, он поднял руку и прошептал: -- Тише! Идите спать: все в порядке. Мы будем поочередно сторожить здесь. Мы приняли меры пре╜досторожности. Взгляд его и решительный жест не допускали даль╜нейших возражений, так что я вернулся к Мине и рас╜сказал ей обо всем. Она вздохнула, и по ее бледному лицу пробежала едва заметная улыбка, когда она, обняв меня, нежно пробормотала: -- Да поможет Бог этим добрым людям! С тяжелым вздохом она опустилась на кровать и скоро снова заснула. Утро 4 октября. В течение этой ночи я еще раз был разбужен Миной. На сей раз мы успели хорошо выспаться: серое утро уже глядело в продолговатые окна. -- Скорее, позови профессора! -- сказала она тороп╜ливо. -- Мне нужно немедленно его видеть. -- Зачем? -- спросил я. -- Мне пришла в голову мысль. Я думаю, она зародилась и развилась в моем мозгу ночью, так, что я это╜го не знала. Мне кажется, профессор должен загипно╜тизировать меня до восхода солнца, и тогда я сумею многое рассказать. Иди скорее, дорогой. Времени оста╜лось мало. Я отправился к двери. Доктор Сьюард сидел на матрасе и при моем появлении вскочил на ноги. -- Что-- нибудь случилось? -- спросил он в тревоге. -- Нет! -- отвечал я, -- но Мина хочет сейчас же видеть Ван Хелзинка. -- Я пойду за ним, -- сказал он, бросаясь к комнате профессора. Минуты через две-- три Ван Хелзинк стоял уже совершенно одетый в нашей комнате, в то время как Моррис и Годалминг расспрашивали доктора Сьюарда. Увидев Мину, профессор улыбнулся, чтобы скрыть свое беспокойство, потер руки и сказал: -- О, дорогая Мина, действительно, перемена к луч╜шему. Посмотрите-- ка, Джонатан, мы вернули себе нашу Мину, она точно такая же, какая была всегда... Ну, что вы хотите? Ведь недаром же меня позвали в столь не╜урочный час? -- Я хочу, чтобы вы меня загипнотизировали, -- от╜ветила она, -- и притом до восхода солнца, так как я чувствую, что могу говорить свободно. Торопитесь, время не терпит! Не говоря ни слова, он заставил ее сесть в постели. Затем, устремив на нее пристальный взгляд, он стал проделывать пассы, водя руками сверху вниз. Постепен╜но глаза Мины начали смыкаться, и вскоре она заснула. Профессор сделал еще несколько пассов и затем оста╜новился; я видел, что с его лба градом струился пот. Мина открыла глаза, но теперь она казалась совсем другой женщиной. Глаза ее глядели куда-- то вдаль, а голос звучал как-- то мечтательно, чего я прежде ни╜когда не слыхал. Профессор поднял руку в знак мол╜чания и приказал мне позвать остальных. Они вошли на цыпочках, заперев за собой дверь, и стали у конца кровати. Мина их, видимо, не замечала. Наконец, Ван Хелзинк нарушил молчание, говоря тихим голосом, чтобы не прерывать течения ее мыслей. -- Где вы? -- Я не знаю, -- послышался ответ. На несколько минут опять водворилась тишина. Мина сидела без движения перед профессором, вперив╜шим в нее свой взор; остальные едва осмеливались ды╜шать. В комнате стало светлей; все еще не сводя глаз с лица Мины, профессор приказал мне поднять шторы. Я исполнил его желание, и розовые лучи расплылись по комнате. Профессор сейчас же продолжал. -- Где вы теперь? Ответ прозвучал как бы издалека: -- Я не знаю. Все мне чуждо! -- Что вы видите? -- Я ничего не могу различить, все темно вокруг меня. -- Что вы слышите? -- Плеск воды; она журчит и волнуется, точно взды╜мая маленькие волны. Я слышу их снаружи. -- Значит, вы находитесь на корабле? -- О, да! -- Что вы еще слышите? -- Шаги людей, бегающих над моей головой; кроме того, лязг цепей и грохот якоря. -- Что вы делаете? -- Я лежу спокойно, да, спокойно, как будто я уже умерла! Голос ее умолк, и она задышала как во сне, глаза закрылись. Между тем солнце поднялось высоко, и наступил день. Ван Хелзинк положил свои руки на плечи Мины и осторожно опустил ее голову на подушку. Она лежала несколько минут, как спящее дитя, затем глубоко вздох╜нула и с удивлением посмотрела на нас. -- Я говорила во сне? -- спросила она. Она это знала, по-- видимому, и так. Но ей хотелось узнать, что она говорила. Профессор повторил весь разговор и ска╜зал: -- Итак, нельзя терять ни минуты; быть может, еще не поздно! Мистер Моррис и лорд Годалминг направились к двери, но профессор позвал их спокойным голосом: -- Подождите, друзья! Судно это поднимало якорь в то время, когда она говорила. В огромном порту Лон╜дона сейчас многие суда готовятся к отплытию. Которое из них наше? Слава Богу, у нас опять есть нить, хотя мы и не знаем, куда она приведет. Мы были слепы; если сейчас бросить взгляд назад, то станет ясно, что мы могли бы тогда увидеть. Теперь мы знаем, о чем думал граф, захватывая с собой деньги, хотя ему угрожал страшный кинжал Джонатана. Он хотел убежать. Вы слышите, убежать! Но зная, что у него остался всего один ящик, и что ему не укрыться в Лондоне, где его пресле╜дуют пять человек, словно собаки, охотящиеся за птицей, он сел на судно, захватил с собой ящик и покинул страну. Он думает убежать, но мы последуем за ним. Наша лиса хитра, ох, как хитра, и мы должны следить за ней очень внимательно. Я тоже хитер, и думаю, хитрее его. А пока мы можем быть спокойны, потому что между ним и нами лежит вода, и он не сможет сюда явиться, пока судно не пристанет к берегу. Посмотрите, солнце уже высоко, и день принадлежит нам до захода. Примем ванну, оде╜немся и позавтракаем, в чем все мы нуждаемся и что можем спокойно сделать, так как его нет больше в этой стране. -- Но зачем нам его искать, раз он уехал? Он взял ее руку и погладил, говоря: -- Не расспрашивайте меня пока ни о чем, после завтрака я все расскажу. Он замолчал, и мы разошлись по своим комнатам, чтобы переодеться. После завтрака Мина повторила свой вопрос. Он посмотрел на нее серьезно и ответил печальным голосом: -- Потому что, дорогая госпожа Мина, мы теперь больше, чем когда-- либо должны найти его, если бы даже нам пришлось проникнуть в самый ад! Она побледнела и спросила едва слышно: -- Почему? -- Потому что, -- ответил он торжественно, -- чудовище может прожить сотни лет, а вы только смертная женщина! Теперь надо бояться времени, раз он наложил на вас свое клеймо. Я вовремя успел подхватить ее, так как она упала, как подкошенная. Глава двадцать четвертая ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА (Фонографическая запись того, что было написано профессором Ван Хелзинком Джонатану Харкеру) Вы останетесь здесь с Миной, в то время как мы от╜правимся на поиски. Сегодня он ни в коем случае не явится сюда. Позвольте теперь сообщить вам то, что я уже рассказал другим. Наш враг бежал; он отправился в свой трансильванский замок. Я уверен в этом так, как будто видел это начертанным огненной рукой на стене. Он давно на всякий случай готовился к этому; потому-- то и держал наготове последний ящик, чтобы отправить его на корабль. Вот зачем он и деньги взял; граф торо╜пился, чтобы мы не могли захватить его до захода солнца. Это была его последняя надежда, хотя он, кроме того, думал, что сможет скрыться в могиле, которую при╜готовит наша бедная Люси; он уверен, что она такая же, как он. Но у него не оставалось больше времени. Потерпев поражение, граф обратился к последнему средству спасения, своему последнему земному приста╜нищу. Он храбр, да, он очень храбр! Он знает, что его игра здесь кончена, и поэтому решил вернуться домой. Он нашел судно, которое отправляется по тому же пути, каким он приехал сюда, и сел на него. Теперь нам надо узнать, что это за судно, и его маршрут. Таким образом мы окончательно успокоим вас и бедную госпожу Мину, возбудив в ваших душах новую надежду. Ведь вся надежда в мысли, что еще не все потеряно. Этому чудовищу, которое мы преследуем, понадобилось несколько сот лет, чтобы добраться до Лондона; а мы изгнали его в один день, так как изучили пределы его власти. Он погиб, хотя все еще в состоянии причинить много зла, и страдает, очень страдает. Но и мы сильны, каждый по своему; а все вместе мы еще силь╜нее. Воспряньте же духом! Борьба только начинается, и в конце концов мы победим; в этом я так же уверен, как и в том, что Бог на небесах охраняет своих детей. Поэтому будьте спокойны и ждите нашего возвращения. Ваш Хелзинк. ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА 4 октября. Когда я прочел Мине послание Ван Хелзинка, бед╜няжка значительно повеселела. Уже одно известие о том, что граф покинул страну, успокоило ее; а успо╜коение придало силы. Что касается меня, то теперь, ко╜гда страшная опасность не угрожает нам больше, мне кажется, что этому нельзя поверить. Даже мои собствен╜ные ужасные приключения в замке Дракулы кажутся каким-- то давно забытым сновидением. Здесь, на свежем осеннем воздухе, в ярких лучах солнца... Увы! Разве я смею не верить? Во время моих мечтаний взгляд мой упал на красное клеймо на белом лбу моей дорогой жены. Пока оно не исчезнет, я не могу не верить. ДНЕВНИК МИНЫ ХАРКЕР 5 октября, 5 часов пополудни. Профессор Ван Хелзинк сообщил нам, какие шаги они предприняли для того, чтобы узнать, на каком ко╜рабле и куда бежал граф Дракула. -- Так как я знал, что он стремится вернуться в Трансильванию, то был уверен, что он проедет через устье Дуная или, во всяком случае, через Черное море, ибо он прибыл сюда этим путем. Мы принялись наводить справки, какие корабли от╜плыли в порты Черного моря. Нам было известно, что граф находится на парусном судне, потому что госпожа Мина сказала, что слышит, как поднимают паруса. Обык╜новенно эти суда не попадают в список отправлений кораблей, печатаемый в Те, и потому по настоянию лорда Годалминга мы навели справки в конторе Ллойда; здесь имеются сведения о всех судах, как бы малы они ни были. Там мы узнали, что только одно судно отплыло с приливом от Дулитлской пристани в Черное море. Это была "Czarine Caterine"7, которая направилась в Варну, а оттуда в другие порты и вверх по Дунаю! Так вот, -- решил я, -- на этом-- то судне и находится граф. Мы все отправились к Дулитлской пристани и нашли там в крошечной конторе толстого господина. У него мы осведомились о "Czarine Caterine". Он орал, клялся и ругался, лицо его наливалось кровью, но все же он оказался славным малым, особенно после того как Квинси дал ему новенький кредитный билет. Он по╜шел с нами, расспрашивая встречных, не отличавшихся особой вежливостью: но и они оказались славными ребятами. Они-- то и сообщили нам все, что нам нужно было узнать. Из их рассказов выяснилось, что около пяти часов прибежал какой-- то человек. Высокий, худощавый и блед╜ный мужчина с горбатым носом, белыми зубами и свер╜кающими глазами. Одет он был во все черное, только шляпа -- соломенная, не по сезону. Он не жалел денег, чтобы скорее узнать, какое судно отправляется в гавани Черного моря. Кто-- то указал ему контору, а затем и корабль. Однако он отказался взойти по трапу, попросив капитана спуститься к нему. Капитан вышел, узнав предварительно, что ему хорошо заплатят, и хотя вна╜чале ругался, но все-- таки заключил условие. Затем худо╜щавый господин спросил, где можно нанять лошадь и телегу. Он ушел, но вскоре вернулся, сопровождая те╜легу, груженую большим ящиком, который он сам снял с телеги, хотя, чтобы поднять его на судно, понадоби╜лось несколько человек. Господин долго объяснял ка╜питану, куда надо поставить ящик, но тому это не нра╜вилось, и он ругался на всех языках, приглашая госпо╜дина самому подняться и посмотреть, где будет стоять ящик. Но тот отказался, ссылаясь на многочисленные дела. На что капитан отвечал, что будет лучше, если он поторопится -- ко всем чертям -- так как судно отчалит от пристани -- черт бы ее драл -- до начала прилива -- ко всем чертям. Тогда худощавый господин улыбнулся и сказал, что, конечно, судно отправится тогда, когда капитан найдет это удобным, но господин будет очень удивлен, если это случится так скоро. Капитан снова принялся ругаться на всех языках, а худощавый госпо╜дин поклонился ему, поблагодарил и сказал, что будет настолько любезен, что явится на судно как раз перед отходом. Тогда капитан покраснел еще больше и сказал, что ему не надо французов -- черт бы их побрал -- на своем корабле -- чтобы его тоже черт побрал. Господин спросил, где поблизости лавка, и ушел. Никто не поинтересовался, куда он пошел, так как им пришлось думать совсем о другом, потому что вскоре стало ясно, что "Czarine Caterine" не снимется с якоря так рано, как предполагалось. С поверхности реки под╜нялся легкий туман, который вскоре так сгустился, что скрыл все суда в гавани. Капитан ругался на всех язы╜ках -- призывал небо и ад, но ничего не мог поделать. А вода поднималась и поднималась, и он боялся упустить прилив. Он был в очень нехорошем настроении, когда вдруг появился худощавый господин и попросил пока╜зать, куда поставили ящик. На что капитан ответил, что желал бы, чтобы и он и его ящик отправились ко всем чертям в ад. Но господин, нисколько не обидевшись, спустился вниз со штурманом, посмотрел, где стоит ящик, затем поднялся на палубу и остался там, окутан╜ный туманом. Никто не обращал на него внимания. В самом деле, теперь было не до него, поскольку туман вскоре стал редеть и воздух прояснился. Как бы то ни было, судно вышло с отливом и утром находилось уже в устье реки, и когда мы расспрашивали о нем, плыло по волнам. Итак, дорогая Мина, мы можем на время отдохнуть, потому что наш враг в море и плывет, властвуя над ту╜манами, к устью Дуная. На этот переход парусному судну потребуется немало времени; и если мы сейчас отправимся сухим путем, то опередим его и встретим на месте. Для нас лучше всего будет найти его в гробу между восходом и закатом солнца: тогда он будет не в состоянии бороться, и мы сможем поступить с ним как надо. До того у нас есть достаточно времени, чтобы составить план. Мы знаем, куда он направляется, так как видели хозяина корабля, показавшего нам все судо╜вые бумаги. Ящик, который мы ищем, будет выгружен в Варне и передан агенту, который должен предъявить доверенность. Итак, наш приятель-- купец помог нам. Он спросил нас, не случилось ли чего неладного с ящи╜ком, и хотел даже телеграфировать в Варну, чтобы там занялись расследованием, но мы его успокоили, потому что вмешательство полиции вовсе нежелательно. Мы должны исполнить все сами. Когда Ван Хелзинк кончил, я спросила его, уверен ли он, что граф остался на корабле. Он ответил: -- У нас имеется самое достоверное доказательство -- ваши собственные слова во время гипнотиче╜ского сна. Я опять спросила, неужели так необходимо пресле╜довать графа, ибо боюсь оставаться без Джонатана, а я наверняка знаю, что он пойдет туда, куда пойдут другие. Ван Хелзинк отвечал мне сперва спокойно, но потом его голос сделался более страстным и достиг, нако╜нец, такого возбуждения и силы, что все мы поняли, в чем заключалась та власть, которая нас всех подав╜ляла: -- Да, необходимо, необходимо, необходимо! Для вашего блага и блага всего человечества. Это чудовище и так причинило много вреда в ограниченной оболочке, когда оно было лишь телом и только ощупью, без зна╜ний, действовало в темноте. Обо всем этом я уже рас╜сказал другим: вы, госпожа Мина, узнаете все из фоно╜графа Джона или из дневника мужа. Я рассказал им, как ему понадобились сотни лет, чтобы оставить свою маленькую страну и отправиться в новую, где столько людей, сколько в поле колосьев. Местность, в которой в течение столетий жил "не-- умерший", представляет собой только нагромождение всяких геологических не╜сообразностей. В те тяжелые времена, когда он еще жил настоящей жизнью, он славился тем, что ни у кого не было таких железных нервов, такого изворотливого ума и такой храбрости. Некоторые жизненные силы в нем развились до крайней точки; вместе с телом развился также и его ум. Все это происходило помимо дьяволь╜ской помощи, которую он несомненно получает, но она должна уступать силам, идущим из источника добра и их символам. Поэтому-- то он в нашей власти. Он осквер╜нил вас -- простите, дорогая, что я так говорю, -- но это вам полезно. Он заразил вас таким образом, что даже если он не сделает этого вторично, вы будете только жить, жить обычным образом: а затем после смерти, являющейся по Божьей воле уделом всех людей, вы упо╜добитесь ему. Но этого не должно случиться! Мы все поклялись, что этого не будет. Таким образом мы исполняем лишь волю Бога, который не желает, чтобы мир и люди, за которых пострадал Его Сын, были отданы во власть чудовищам, существование которых Его оскорбляет. Он уже позволил вернуть нам в лоно Истины одну душу, и мы отправимся теперь за другими, подоб╜но древним крестоносцам. Как и они, мы пойдем на вос╜ток, и если погибнем, то погибнем, как и они, за святое дело. Он остановился; я воспользовалась паузой, чтобы спросить: -- Но не отступит ли граф перед опасностью из-- за благоразумия? Быть может, с тех пор, как вы изгнали его из страны, он будет избегать ее подобно тигру, про╜гнанному туземцами из деревни? -- Ага! -- сказал он. -- Ваше сравнение с тигром очень удачно, я им воспользуюсь. Ваши людоеды, как в Индии зовут тигров, попробовавших человеческой крови, не желают иной пищи, кроме человечины, и бро╜дят вокруг деревень, пока им не удастся опять ею по╜лакомиться. Тот, кого мы прогнали из нашей деревни, -- такой же тигр-- людоед, и он никогда не перестанет рыс╜кать по соседству с нами. Да и не в его характере отсту╜пать. В своем детском разуме он давно уже решил отправиться в большой город. Мы решили собраться через полчаса здесь в нашем кабинете и окончательно утвердить план действий. Я предвижу лишь одно затруд╜нение, которое чувствую инстинктивно: мы все должны говорить откровенно, но боюсь, что по какой-- то таин╜ственной причине язык госпожи Харкер будет связан. Я знаю, что она делает свои выводы, и на основании всего того, что произошло, я могу угадать, как они правиль╜ны и близки к истине: но она не сможет или не захочет сообщить их нам. Я говорил об этом Ван Хелзинку, когда мы остались наедине, и мы обсудим это. Я предпо╜лагаю, что ужасный яд, попавший в ее кровь, начинает оказывать свое действие. У графа, видимо, был опреде╜ленный план, когда он дал ей то, что Ван Хелзинк назы╜вает "кровавым крещением вампира". Должно быть, су╜ществует яд, получаемый из безвредных веществ; в наш век осталось еще много таинственного, и поэтому нам нечего удивляться. Я знаю одно, а именно: если меня не обманывает мой инстинкт, то в молчании госпожи Хар╜кер заключается новая страшная опасность, которая грозит нам в будущем. Но, быть может, та самая сила, которая заставляет ее молчать, заставит ее заговорить. Я не смею больше об этом думать, потому что боюсь даже мысленно оскорбить эту благородную женщину! Ван Хелзинк пришел в мой кабинет раньше других. Я постараюсь раскрыть истину с его помощью. Через некоторое время. Вот что сказал Ван Хелзинк: -- Джон, нам надо во что бы то ни стало переговорить кое о чем до прихода остальных, а впоследствии мы можем сообщить это и им. -- Мина, наша бедная, дорогая Мина становится другой! -- На основании нашего прежнего опыта с мисс Люси нам надо остерегаться, чтобы помощь не пришла слишком поздно. Наша задача теперь стала тяжелее, чем когда-- либо: ввиду этого нового несчастья нам до╜рог каждый час. Я вижу, как на ее лице постепенно по╜являются характерные признаки вампира. Правда, пока они едва заметны, но все же их можно разглядеть, если всмотреться внимательнее и без предрассудков. Ее зубы стали острее, а выражение глаз суровее. Кроме того, она теперь часто молчит, как это было с Люси; она даже не говорила, когда писала, то, что хотела сообщить. Теперь я боюсь вот чего! Если она может во сне, вызванном нами, сказать, что делает граф, то вполне вероятно, что тот, кто первый загипнотизировал Мину и заставил вы╜пить свою кровь, может заставить ее открыть ему то, что она знает о нас. Нам надо во что бы то ни стало предотвратить это; мы должны скрывать от нее наши намерения, тогда она не сможет рассказать ему то, что не знает сама. О! Печальная задача! Такая печальная, что у меня раз╜рывается сердце при одной мысли об этом; но иначе нель╜зя. Когда мы увидим ее сегодня, я скажу, что по некото╜рым причинам она не должна больше присутствовать на наших совещаниях, оставаясь, однако, под нашей охраной. Я ответил, что разделяю его мнение. Сейчас мы все соберемся. Ван Хелзинк ушел, чтобы приготовиться к исполнению своей печальной мис╜сии. Я думаю, что он хочет также помолиться на╜едине. Немного спустя. Перед самым началом нашего совещания мы с Ван Хелзинком испытали большое облегчение, так как госпожа Харкер послала своего мужа передать, что не при╜соединится к нам, ибо ей кажется, что мы почувствуем себя свободнее, если не будем стеснены ее присутствием во время обсуждения наших планов. Мы с профессором переглянулись и с облегчением вздохнули. Я со своей стороны подумал, что раз госпожа Мина сама поняла опасность, то тем самым мы избавлены от многих стра╜даний и неприятностей... Итак, мы приступили к составлению плана нашей кампании. Сперва Ван Хелзинк сжато изложил нам следующие факты: -- "Czarine Caterine" вышла вчера утром из Темзы. Чтобы добраться до Варны, ей понадобится, по край╜ней мере, три недели; мы же доберемся до Варны сухим путем всего за три дня. Допустив даже, что благодаря благоприятной погоде, которая может быть вызвана графом, судно выиграет два дня, и что мы случайно будем задержаны на целые сутки, -- все же у нас впереди около двух недель. Таким образом, чтобы быть вполне спокойными, мы должны отправиться самое позднее 17-- го. Тогда мы в любом случае прибудем в Варну на день раньше судна и успеем сделать все необходимые приготовления. После этого Квинси Моррис прибавил: -- Я знаю, что граф родом из страны волков, и быть может, он будет там раньше нас. Я предлагаю допол╜нить наше вооружение винтовками Винчестера. Во всех затруднительных обстоятельствах я крепко надеюсь на винтовку. -- Хорошо! -- сказал Ван Хелзинк.-- Возьмем с собой и винтовки. Здесь нам, в сущности, нечего делать, а так как Варна никому из нас не знакома, то не отпра╜виться ли нам уже завтра? Все равно, где ждать, здесь или там. Сегодня ночью и завтра мы успеем пригото╜виться и, если все будет в порядке, -- вечером тронемся в путь вчетвером. -- Вчетвером? -- спросил удивленно Харкер, бросая на нас вопросительные взгляды. -- Конечно! Вы должны остаться и позаботиться о вашей дорогой жене! -- поспешил ответить профессор. Харкер помолчал несколько минут и затем сказал глухим голосом: -- Мы поговорим об этом завтра утром. Мне надо посоветоваться с Миной. Я подумал, что Ван Хелзинку пришло время преду╜предить Харкера не открывать ей наших планов: но он не обратил на это внимания. Я бросил на него много╜значительный взгляд и закашлял; однако вместо ответа он приложил палец к губам и отвернулся. ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА 5 октября, после обеда. После нашего совещания я долгое время не мог ни о чем думать. Новый поворот событий настолько поразил меня, что я не в силах мыслить. Решение Мины не при╜нимать никакого участия в обсуждении заставляет за╜думываться: а так как я не смею сказать ей об этом, то могу лишь высказать свои предположения. Теперь я дальше от истины, чем когда-- либо. Поведение осталь╜ных при этом известии также поразило меня: ведь в последнее время мы часто обсуждали данный вопрос и решили, что между нами не будет никаких тайн. Мина спит сейчас тихо и спокойно, как маленькое дитя. Губы ее полуоткрыты, и лицо сияет счастьем. Слава Богу, что это так. Немного спустя. Как странно! Я сидел, сторожа счастливый сон Мины, и считал себя таким счастливым, как, пожалуй, никогда. Когда настал вечер и земля покрылась тенью, в комнате стало еще тише и торжественней. Вдруг Мина открыла глаза и сказала: -- Джонатан, дай мне честное слово, что исполнишь мою просьбу. Дай мне это обещание перед Богом, и поклянись, что ты не нарушишь его, даже если я буду умолять тебя об этом на коленях, заливаясь горькими слезами. Скорее исполни мою просьбу -- сейчас же. -- Обещаю, -- ответил я, и она на мгновение показалась счастливой; для меня же счастья не было, так как красное клеймо по-- прежнему горело на ее лбу. Она сказала: -- Обещай, что ни слова не скажешь мне о плане, составленном против графа. Ни слова, ни намека, ни поступка, пока не исчезнет это! -- и она торжественно указала на клеймо. Я увидел, что она говорит серьезно, и повторил: -- Обещаю! После этих слов я понял, что с данного момента между нами появилась стена. Полночь. Весь вечер Мина была весела и бодра, так что и остальные приободрились, как бы зараженные ее ве╜сельем, и даже я почувствовал, что печальный покров, давивший нас, будто немного приподнялся. Мы разо╜шлись рано. Утро, 6 октября. Новый сюрпризМина разбудила меня так же рано, как и вчера и попросила пригласить Ван Хелзинка. Я подумал, что она хочет снова быть загипнотизирован╜ной, и сейчас же пошел за профессором. Он, по-- видимому, ожидал этого приглашения, так как был уже одет. Дверь его была полуоткрыта, поэтому он слышал, как хлопнула наша дверь. Он сейчас же пришел. Войдя в комнату, профессор спросил Мину, могут ли войти и остальные. -- Нет, -- ответила она, -- это не обязательно. Вы можете сами все рассказать им потом. Я должна ехать с вами! Ван Хелзинк был поражен не меньше моего. После некоторой паузы он опять спросил: -- Но почему? -- Вы должны взять меня с собой. С вами я буду в большей безопасности, да и вы также. -- Но почему же, дорогая госпожа Мина? Вы знаете, что забота о вашей безопасности является нашей священной обязанностью. Мы идем навстречу опас╜ностям, которым вы подвергаетесь больше, чем кто-- либо из нас, -- вследствие разных обстоятельств... Он остановился в замешательстве. Она указала пальцем на свой лоб и ответила: -- Знаю. Но я должна отправиться с вами. Могу сказать вам это, потому что солнце встает; потом я буду не в состоянии. Я знаю, что если граф захочет, то я должна буду пойти за ним, я знаю, что если он прикажет мне уйти тайком, то я употреблю хитрость, обману даже Джонатана. Вы сильны и храбры. Вы сильны тем, что вас много, и можете презирать то, что сломило бы одного человека. Кроме того, я, пожалуй, смогу быть вам полезной: если вы меня загипнотизируете, то узна╜ете то, чего я не знаю сама. Тогда Ван Хелзинк сказал серьезно: -- Госпожа Мина, вы говорите умно, как всегда. Вы отправитесь с нами. И мы все вместе исполним нашу обязанность. Ван Хелзинк пригласил меня последовать за ним. Мы вошли в его комнату, где к нам присоединились Годалминг, доктор Сьюард, Квинси Моррис. Профессор рассказал им все, что сообщила Мина, и затем про╜должал: -- Утром мы отправимся в Варну. Нам надо теперь считаться с новым фактором -- Миной. Но она нам пре╜дана. Ей стоило многих страданий рассказать нам так много; однако она очень хорошо сделала: теперь мы предупреждены. Не надо упускать из виду ни одного шанса, и в Варне мы должны быть готовы действовать немедленно после прибытия судна. -- Что же нам там делать? -- лаконично спросил Моррис. Профессор подумал немного и ответил: -- Мы первым делом поднимемся на судно и затем, когда найдем ящик, положим на него ветку шиповника; пока она там, никто не сможет из него выйти, так, по крайней мере, гласит поверье. Далее, мы дождемся та╜кого стечения обстоятельств, что никого не будет по╜близости, откроем ящик -- и все закончим. -- Я не стану ждать никакого удобного случая, -- сказал Моррис. -- Когда я найду ящик, то открою его и уничтожу чудовище, и пусть тысячи людей видят это и пусть меня после этого сразу же казнят. -- Вы славный малый, -- сказал доктор Ван Хелзинк, -- да, славный малый. Дитя мое, поверьте, никто из нас не отступит из-- за страха. Я говорю только, что все мы поступим, как надо. Но на самом деле, пока мы не можем сказать, как. До того времени многое может случиться. Все мы будем вооружены, и когда наступит критический момент, наши усилия не ослабнут. Сегодня же приведем в порядок наши дела, потому что никто из нас не может сказать, какой будет конец. Мои дела уже устроены, а так как мне больше нечего делать, я пойду готовить все к путешествию. Я приобрету билеты и все, что необходимо. Нам больше нечего было обсуждать, и мы разошлись. Я сейчас займусь своими делами и после этого буду готов ко всему, что бы ни случилось. Некоторое время спустя. Все сделано. Моя последняя воля записана. Мина -- моя единственная наследница, если она переживет меня. Если случится иначе, то все получат остальные, которые были так добры к нам. Солнце близится к закату. Недо╜могание Мины привлекает мое внимание. Я уверен, что она о чем-- то думает, мы узнаем это после захода солнца. Мы со страхом ждем каждый раз восхода и захода, потому что каждый раз узнаем о новой опасности, но╜вом горе; но дай Бог, чтобы все кончилось благопо╜лучно. Глава двадцать пятая ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА 17 октября, вечер. Меня попросил записать это Харкер, так как сам он не в состоянии работать, а точная запись нужна. Мы все заметили, что за последние дни время захода и восхода солнца является для миссис Харкер периодом особенной свободы; когда ее прежняя личность может проявляться вне влияния контролирующей силы, угне╜тающей ее или побуждающей к странным поступкам. Состояние это наступает приблизительно за полчаса до наступления восхода или заката и продолжается до тех пор, пока солнце поднимается высоко или пока облака пылают еще в лучах скрывшегося за горизон╜том дневного светила. Сначала ее состояние становится каким-- то колеблющимся, словно некие узы начинают ослабевать, внезапно наступает чувство абсолютной свободы. Когда же свободное состояние прекращается, быстро наступает реакция, которой предшествует предо╜стерегающее молчание. Когда мы сегодня встретились, она была несколько сдержанна и проявила все признаки борьбы. Затем, после продолжительной паузы, сказала: -- Утром мы приступим к исполнению нашей задачи, и только Богу известно, что ожидает нас в даль╜нейшем. Вы будете так добры, что возьмете меня с со╜бою. Я знаю, на что в состоянии пойти отважные, стой╜кие люди, чтобы помочь бедной слабой женщине, душа которой, может быть, погибла... во всяком случае, в опасности. Но вы должны помнить, что я не такая как вы. В моей крови, в моей душе -- яд, который мо╜жет убить меня; который должен убить меня, если сво╜евременно мне не будет оказана помощь. О, друзья мои, вы так же хорошо знаете, как и я, что моя душа в опасности; и хотя я также, как и вы, знаю, что для меня один только путь, но ни вы, ни я не должны из╜брать его. -- Какой путь? -- спросил хриплым голосом Ван Хелзинк. -- Этот путь -- моя смерть сейчас же, от своей руки или от руки другого, но во всяком случае раньше, чем разразится величайшее бедствие. Я знаю, и вы тоже, что умри я сейчас, вы в состоянии будете спасти мою бес╜смертную душу, как вы сделали это с бедной Люси. Если б только смерть или страх смерти стояли един╜ственным препятствием на моем пути, я не задумываясь умерла бы здесь, теперь, среди любящих меня друзей. Но смерть не есть конец. Я не могу допустить мысли, что Божья воля направлена на то, чтобы мне умереть, в то время, как мы имеем надежду спастись. Итак я, со своей стороны, отказываюсь от вечного успокоения и добровольно вступаю в тот мрак, в котором, может быть, заключено величайшее зло, какое только встреча╜ется в мире и в преисподней... Но что даст каждый из вас? Знаю, ваши жизни, -- быстро продолжала она, -- это мало для храбрых людейВаши жизни принадлежат Богу, и вы должны вернуть их Ему; но что дадите вы мне? Она поглядела на нас вопросительно, избегая глядеть в лицо мужа. Квинси как будто понял, кивнул головой, и ее лицо просияло. -- Я прямо скажу вам, что мне надо, потому что между нами не должно быть в этом отношении ничего скрытного. Вы должны обещать все, как один, -- и даже ты, мой любимый супруг, -- что когда наступит час, вы убьете меня. -- Какой час? -- спросил Квинси глухим, сдавлен╜ным голосом. -- Когда вы увидите по происшедшей в моей внешности перемене, что мне лучше умереть, чем жить. Когда мое тело будет мертвым, вы должны не медля ни минуты проткнуть меня колом и отрезать голову, вообще испол╜нить все, что понадобится для успокоения моей души. Квинси первый заговорил после продолжительной паузы. -- Я грубый человек, который, пожалуй, жил далеко не так, чтобы заслужить такое отличие, но я клянусь всем, что свято и дорого для меня: если момент насту╜пит, я не уклонюсь от долга, который вы возложили на нас. -- Вы истинный друг! -- вот все, что она могла про╜говорить, заливаясь слезами. -- Клянусь сделать то же самое, дорогая мадам Мина! -- сказал Ван Хелзинк. -- И я! -- произнес лорд Годалминг. -- И я последую их примеру, -- заявил ее муж, обер╜нувшись к ней с блуждающими глазами, и спросил: -- Должен ли я также дать обещание, жена моя? -- Да, милый, -- сказала она с бесконечным сочувствием в голосе и глазах. -- Ты не должен отказываться. Ты самый близкий и дорогой для меня человек; в тебе весь мой мир; наши души спаяны одна с другой на всю жизнь и на всю вечность. Подумай, дорогой, о том, что были времена, когда храбрые мужья убивали своих жен и близких женщин, чтобы они не могли попасть в руки врагов. Это обязанность мужчин перед теми, кого они любят, во время тяжких испытаний. О, дорогой мой, если мне суждено принять смерть от чьей-- либо руки, то пусть это будет рука того, кто любит меня сильнее всех. Еще одно предостережение -- предостережение, ко╜торого вы не должны забывать: если это время должно наступить, то оно наступит скоро и неожиданно, и в таком случае вы должны, не теряя времени, воспользо╜ваться выгодой своего положения, потому что в то время я могу быть... нет, если оно наступит, то я уже буду... связана с вашим врагом против вас. -- И еще одна просьба, -- добавила она после минутной паузы, -- она не столь существенна и необходима, как первая, но я желаю, чтобы вы сделали одну вещь для меня, и прошу согласиться. Мы все молча кивнули головами. -- Я желаю, чтобы вы прочли надо мной обряд по╜гребения. Ее прервал громкий стон мужа: взяв его руку, она приложила ее к своему сердцу и продолжала: -- Ты должен хоть когда-- нибудь прочесть его надо мной. Какой бы ни был выход из этого страшного поло╜жения, это будет утешительной мыслью для всех или некоторых из нас. Надеюсь, прочтешь ты, голубчик мой, чтобы он запечатлелся в моей памяти навеки в звуках твоего голоса... что бы ни случилось. -- Но, дорогая моя, -- молил он, -- смерть далека от тебя. -- Нет, -- ответила она, -- я ближе к смерти в настоящую минуту, чем если бы лежала под тяжестью мо╜гильной насыпи. Как я могу -- да и вообще кто-- нибудь -- описать эту страшную сцену во всей ее торжественности. Даже скептик, видящий одну лишь пародию горькой истины во всякой святыне и во всяком волнении, был бы растро╜ган до глубины сердца, если бы увидел маленькую группу любящих и преданных друзей на коленях вокруг осуж╜денной и тоскующей женщины; или услышал бы страст╜ную нежность в голосе супруга, когда он прерывающим╜ся от волнения голосом, так что ему приходилось вре╜менами умолкать, читал простой и прекрасный обряд погребения. -- Я... не могу продолжать... слова... и... не хватает у меня... голоса... Она была права в своем инстинктивном требовании. Как это ни было странно, какой бы причудливой ни ка╜залась нам эта сцена, нам, которые находились в то время под сильным ее влиянием, впоследствии она до╜ставила большое утешение; и молчание, которое дока╜зывало скорый конец свободы души миссис Харкер, не было для нас полным отчаянием, как мы того опасались. ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА 15 октября. Варна. Мы покинули Черинг-- Кросс 12-- го утром, приехали в Париж в ту же ночь и заняли приготовленные для нас места в Восточном экспрессе. Мы ехали день и ночь и прибыли сюда около пяти часов вечера. Лорд Годалминг отправился в консульство справиться, нет ли телеграммы на его имя, а мы расположились в гостинице. Дорогой, вероятно, происходили случайности; я, впрочем, был слишком поглощен желанием уехать, чтобы обращать на них внимание. Пока "Царица Екатерина" не придет в порт, для меня не может быть ничего интересного на всем земном шаре. Слава Богу, Мина здорова и как будто окрепла: возвращается румянец. Она много спит; дорогою она спала почти все время. Перед закатом и восходом солнца она, впрочем, бодрствует и тревожна; у Ван Хел╜зинка вошло в привычку гипнотизировать ее в это время. Сначала требовалось некоторое усилие, но теперь она вдруг поддалась ему, точно привыкла подключаться. Он всегда спрашивает ее, что она видит и слышит. Она отвечает: -- Ничего; все темно. Я слышу, как волны ударяются о борт, и как бурлит вода. Паруса и снасти натягивают╜ся, реи скрипят. Ветер сильный... Очевидно, что "Царица Екатерина" все еще в море и спешно направляется в Варну. Лорд Годалминг только что вернулся. Получил четыре телеграммы, по одной в день со времени нашего отъезда, и все одинакового содержания: Ллойд не имеет известий о "Царице Ека╜терине". Мы пообедали рано и легли спать. Завтра нам надо повидать вице-- консула и устроить так, если возможно, чтобы попасть на корабль, как только он придет. Ван Хелзинк говорит, что для нас важно попасть на судно между восходом и закатом солнца. Граф, превратись он даже в летучую мышь, не может силою своей воли пересечь воду и поэтому не может покинуть корабль. Так как он не посмеет обернуться человеком, не воз╜буждая подозрения, чего он, очевидно, желает избегнуть, то он должен оставаться в ящике. Следовательно, если мы попадем на судно после восхода солнца, он будет в нашей власти, потому что мы сможем открыть ящик и овладеть им прежде, чем он проснется. Пощады от нас ему нечего ждать. Надеемся, что с чиновниками и моря╜ками затруднений не возникнет. Слава Богу, это такая страна, где подкупом можно сделать все, а мы в достаточ╜ном количестве запаслись деньгами. Нам надо только похлопотать, чтобы судно не могло войти в порт неведомо для нас между закатом и восходом солнца, и мы будем спасены. 16 октября. Ответ Мины все тот же: удары волн о борт корабля и бурливая волна, темнота и благоприятные ветры. Мы, очевидно, в полосе везения, и когда услышим о "Царице Екатерине", мы будем готовы. Так как она должна пройти через Дарданеллы, мы можем быть уверены что узнаем все своевременно. 17 октября. Теперь, кажется, все устроено для встречи графа. Годалминг сказал судовладельцам, что подозревает, что в ящике на корабле могут оказаться вещи, укра╜денные у его приятеля, и получил согласие на вскрытие ящика под свою ответственность. Владелец корабля дал ему письмо, приказывающее капитану предоставить Годалмингу полную свободу действий и дал такое же разрешение на имя своего агента в Варне. Мы повидали агента, на которого очень сильно подействовало ласко╜вое обращение с ним Годалминга, и все мы спокойны; с его стороны будет сделано все, что может содействовать исполнению наших желаний. Мы уже сговорились, что делать, когда ящик будет вскрыт. Если граф окажется в ящике, Ван Хелзинк и Сьюард отрубят ему голову и воткнут кол в сердце; Моррис, Годалминг и я будем на страже, чтобы предупредить вмешательство, если понадо╜бится, даже с оружием в руках. Профессор говорит, что если мы совершим обряд, то тело графа скоро обратит╜ся в прах. В таком случае против нас не будет никаких улик, даже если возникнет подозрение в убийстве. Но даже если этого не произойдет, мы одолеем или падем, когда-- нибудь записки явятся доказательством нашей правоты и станут стеной между некоторыми из нас и ви╜селицей. Мы решили не оставить камня на камне, но привести наш план в исполнение. Мы условились с не╜которыми чиновниками, что как только "Царица Ека╜терина" покажется, нас тотчас же уведомят. 24 октября. Целая неделя ожидания. Ежедневные телеграммы Годалмингу, но все те же: "нет известий". Утренний и вечерний ответы Мины под гипнозом неизменны: удары волн, бурливая вода, скрипящие мачты. ТЕЛЕГРАММА ОТ РУФУСА СМИТА, ЛЛОЙД, ЛОНДОН, ЛОРДУ ГОДАЛМИНГУ, ЧЕРЕЗ ВИЦЕ-- КОНСУЛА, ВАРНА 24 октября. "Сегодня утром получено известие о "Царице Ека╜терине" из Дарданелл". ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА 25 октября. Как мне не достает моего фонографа! Писать дневник пером страшно утомительно, но Ван Хелзинк гово╜рит, что я должен записывать все. Вчера, когда Годал╜минг получил от Ллойда телеграмму, мы все были в ди╜ком возбуждении. Теперь я знаю, что чувствуют люди в сражении, когда раздается приказ начинать атаку. Одна лишь миссис Харкер не проявила никаких признаков волнения. Впрочем, в этом нет ничего странного, потому что мы приняли все меры, чтобы она ничего не знала, и старались скрыть наши чувства, когда были в ее при╜сутствии. Она очень переменилась за последние три недели. Сонливость все больше овладевает ею, и хотя у нее здоровый вид -- к ней вернулся румянец -- Ван Хелзинк и я недовольны ею. Ван Хелзинк сообщил, что он внимательно осматривает ее зубы во время гипноза, и говорит, что, пока они не начинают заостряться, можно не опасаться перемен. Когда перемена наступит, необхо╜димо будет принять меры... Мы оба знаем, каковы будут эти меры, хотя не поверяем друг другу своих мыслей. Ни один из нас не уклонится от обязанности... страшной обязанности. Только 24 часа пути от Дарданелл сюда при той ско╜рости, с какой шла "Царица Екатерина" из Лондона. Следовательно, она придет утром: поскольку она никак не может прийти раньше, мы рано разойдемся. И подни╜мемся в час утра, чтобы быть наготове. 25 октября, полдень. До сих пор нет никаких известий о прибытии судна. Гипнотический ответ миссис Харкер сегодня утром был тот же, что всегда, так что, возможно, мы еще получим известие. Мы, мужчины, в лихорадочном возбуждении, все кроме Харкера, который внешне совершенно спокоен. Ван Хелзинк и я немного встревожились сегодня по поводу миссис Харкер. Около полудня она впала в сон, который нам не понравился. Хотя мы ничего не сказали другим, но нам обоим было не по себе. Она была беспо╜койна все утро, и мы сперва обрадовались, что она за╜снула. Однако когда ее муж случайно сказал, что Мина спит так крепко, что он не может ее разбудить, мы пошли в ее комнату взглянуть. Она дышала и выглядела так хорошо и спокойно, что мы согласились, что сон для нее полезнее всего. Бедняжка! Ей надо так много забыть; неудивительно, что сон, приносящий ей забвение, по╜лезен. Позднее. Наше предположение оправдалось, так как после освежительного сна, продолжавшегося несколько ча╜сов, она стала веселее и бодрее. На закате солнца она дала обычный гипнотический ответ. На каком бы месте Черного моря ни был граф, верно лишь то, что он спе╜шит к месту назначения. К своей погибели, надеюсь! 26 октября. Вот уже второй день, как нет известий о "Царице Екатерине". Она должна была бы быть уже здесь. Что она все еще на плаву -- очевидно, так как ответ мис╜сис Харкер под гипнозом на восходе солнца был обыч╜ный. Возможно, корабль временами стоит на якоре по причине тумана; некоторые пароходы, прибывшие вчера вечером, сообщили, что на севере и юге от порта стоит густой туман. Мы должны быть настороже, так как суд╜но может прибыть каждую минуту. 27 октября, полдень. Очень странно; все еще нет известий о корабле, ко╜торый мы ожидаем. Миссис Харкер прошлой ночью и сегодня утром отвечала, как всегда: удары волн и бур╜ливая вода, хотя прибавила, что волны слабые. Теле╜граммы из Лондона те же: "нет известия". Ван Хелзинк страшно встревожен и только что сказал мне, что боится, как бы граф не ускользнул. Он прибавил многозначи╜тельно: -- Мне не нравится сонливость мадам Мины. Душа и память проделывает странные штуки во время транса. Я хотел подробнее расспросить его, но вошел Хар╜кер, и профессор сделал мне предостерегающий жест. Мы должны постараться сегодня на закате солнца за╜ставить ее разговориться во время гипноза. ТЕЛЕГРАММА ОТ РУФУСА СМИТА, ЛЛОЙД, ЛОНДОН, ЛОРДУ ГОДАЛМИНГУ, ЧЕРЕЗ ВИЦЕ-- КОНСУЛА, ВАРНА 28 октября. "Царица Екатерина" вошла в Галац сегодня в час дня". ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА 28 октября. Когда пришла телеграмма о прибытии судна в Галац, это не стало для нас ударом, как следовало ожидать. Правда, мы не знали, откуда, как и когда разразится гроза, но мы ожидали, что случится нечто странное. За╜поздание с прибытием в Варну подготовило нас к тому, что события складываются не так, как мы ожидаем; не╜понятно было только, где произойдет перемена. Конеч╜но, это нас поразило, но мы быстро оправились. -- Когда отправляется следующий поезд в Галац? -- спросил Ван Хелзинк, обращаясь к нам всем. Мы с удивлением переглянулись и хотели ответить, но миссис Харкер нас опередила: -- В шесть тридцать утра. -- Откуда вы это знаете? -- спросил Арчи. -- Вы забыли, или, может быть, не знаете, хотя Джо╜натан и доктор Ван Хелзинк должны бы это знать, что я знаток по части расписаний поездов. Дома в Эксетере я всегда составляла расписания поездов, чтобы помочь мужу. Я нахожу это настолько полезным, что теперь всегда изучаю расписания поездов тех стран, по которым путешествую. Я знала, что если нам нужно будет побы╜вать в замке Дракулы, то мы поедем через Галац или, во всяком случае, через Бухарест, и я тщательно за╜помнила поезда. К несчастью, запоминать пришлось немного, так как только завтра идет единственный поезд. -- Удивительная женщина, -- прошептал профессор. -- Нельзя ли нам заказать экстренный? -- спросил лорд Годалминг. Ван Хелзинк покачал головой: -- Нет, думаю, вряд ли. Страна эта не похожа на вашу или мою; если бы мы даже и получили экстренный поезд, то он пришел бы позднее обыкновенного. К то╜му же, нам надо еще собраться. Мы должны обдумать и организовать погоню. Вы, Артур, ступайте на желез╜ную дорогу, возьмите билеты и устройте все, чтобы мы могли уехать завтра. Вы, Джонатан, идите к корабельно╜му агенту и получите у него письмо к агенту в Галаце с разрешением произвести такой же обыск на судне, как здесь. Вы, Квинси, повидайте вице-- консула и заручитесь его поддержкой и помощью его коллеги в Галаце, чтобы все устроить для облегчения нашего путешествия и не терять времени на Дунае. Джон останется с мадам Ми╜ной и со мной, и мы посоветуемся. Вас могут задержать, но это неважно, так как, когда зайдет солнце, здесь с ма╜дам Миной буду я и смогу получить ответ. -- А я, -- сказала миссис Харкер оживленным тоном, более похожим на ее прежнюю манеру, постараюсь быть всячески полезной, буду думать и писать для вас, как привыкла делать до сих пор. Я чувствую, будто мне что-- то помогает, точно спадает какая-- то тяжесть, и я чувствую себя свободнее, чем за все последнее время. Трое молодых людей просияли в эту минуту, так как по-- своему поняли значение ее слов. Но Ван Хелзинк и я, повернулись друг к другу, обменялись серьезными, тре╜вожными взглядами, и ничего не сказали. Когда трое мужчин ушли исполнять поручения, Ван Хелзинк попросил миссис Харкер достать дневник и выбрать из него запись Харкера о пребывании в замке. Она отправилась за дневником; когда дверь за ней за╜крылась, он сказал: -- У нас одна и та же мысль. Говорите. -- Произошла какая-- то перемена. Но это хрупкая надежда; она может обмануть нас. -- Именно так; знаете, зачем я попросил ее принести рукопись? -- Нет, -- ответил я, -- впрочем, может быть, чтобы иметь случай переговорить со мной наедине. -- Отчасти вы правы, Джон, но только отчасти. Мне надо сказать вам кое-- что. О, мой друг, я сильно... страшно... рискую; но я считаю это справедливым. В ту самую минуту, когда мадам Мина сказала слова, кото╜рые приковали наше внимание, на меня снизошло вдохно╜вение. Во время транса, три дня тому назад, граф послал свой дух прочесть ее мысли; или, что вернее, он заставил ее дух явиться к нему в ящик на корабль. Итак, он узнал, что мы здесь; ибо у нее есть больше сведений, ведь она ведет открытый образ жизни, видит глазами и слы╜шит ушами, чего он лишен в своем ящике-- гробу. Теперь граф делает величайшее усилие, чтобы скрыться от нас. Теперь Мина ему не нужна. Благодаря своим обшир╜ным познаниям он уверен, что она явится на зов; но он гонит ее, ставит насколько возможно, вне пределов своей власти, чтобы она не могла к нему явиться. Вот тут-- то я надеюсь, что наш человеческий ум, который так долго был умом взрослого мужчины и не утратил Божьего милосердия, окажется сильнее, чем его детский мозг, лежавший целые века в могиле, который не дорос до на╜шей зрелости и исполняет лишь эгоистическую и, следо╜вательно, ничтожную работу. Вот идет мадам Мина; ни слова при ней о трансе. Предоставьте мне говорить, и вы поймете мой план. Мы в ужасном положении, Джон. Я боюсь, как никогда прежде. Мы можем надеяться лишь на милосердие Бога. Молчание. Она идет. Когда миссис Харкер вошла в комнату с веселым и счастливым видом, позабыв, казалось, за работой о своем несчастье, она подала Ван Хелзинку несколько листов, отпечатанных на машинке. Он начал сосредото╜ченно пробегать их, и лицо его оживлялось по мере чте╜ния. Затем, придерживая страницы указательным и боль╜шим пальцами, он сказал: -- Какая-- то неясная мысль часто жужжала у меня в мозгу, но я боялся дать ей распустить крылья. А теперь, обогатив свой ум свежими познаниями, я снова возвра╜щаюсь к тому источнику, где зародилась эта полумысль, и прихожу к заключению, что это вовсе не полумысль, нo целая, хотя столь юная, что не может еще пользовать╜ся своими маленькими крылышками. Подобно тому, как происходит дело в "Гадком утенке" моего земляка Ган╜са Андерсена, это вовсе не утиная мысль, но лебединая, которая гордо поплывет на своих широко распростер╜тых крыльях, когда придет время испробовать их. Слу╜шайте, я прочту вам то, что здесь написал Джонатан: "Тот, другой, который неоднократно отправлял свои силы через реку в Турцию; тот, который был разбит, но приходил снова и снова, хотя каждый раз возвращался один с кровавого поля, где были уничтожены его войска, так как знал, что может одержать окончательную по╜беду только в одиночестве". Какое мы можем вывести из этого заключение? Вы думаете, никакого? Посмотрим. Детская мысль графа ничего здесь не видит, поэтому он и говорит об этом так свободно. Ваша взрослая мысль тоже ничего не видит. Моя тоже не видит ничего, вернее, не видела до сих пор. Но вот начинается речь той, которая говорит, не думая, потому что она также не знает, что это значит... что это могло бы значить. Это совершенно подобно тем элемен╜там, которые кажутся неподвижными, что, однако, не мешает им совершать свой путь в системе мироздания и доходить до своей цели. Вдруг блеснет свет, раскры╜вается небо и что-- то ослепляет, убивает и уничтожает; земля вскрывает свои недра на большие глубины. Разве не так? Вы не понимаете? Хорошо, я объясню. Изучали ли вы когда-- нибудь философию преступления? Да и нет. Вы, Джон, -- да, так как это изучение безумия. Вы, ма╜дам Мина, нет, так как преступление далеко от вас... только однажды оно коснулось вас. Все же ваш ум ра╜ботает правильно. Во всяком преступлении есть своя особенность. Это до того постоянно во всех странах и во все времена, что даже полиция, незнакомая с фило╜софией, эмпирически узнает, что оно таково. Преступник всегда занимается одним преступлением, т. е. настоящий преступник тот, у кого есть предрасположение к опре╜деленному разряду преступлений и который не спосо╜бен на другое преступление. Ни один преступник не об╜ладает мозгом зрелого человека. Он умен, хитер и наход╜чив, но в отношении мозга он не зрелый человек. Во многом у него детский мозг. У нашего престу