г до головы, а лицо было сосредоточенно нахмурено. Постепенно это выражение сменилось удив╜лением, перешедшим в сомнение; затем, к моему велико╜му изумлению, он сказал: -- Ведь вы не та девушка, на которой доктор хотел жениться? Впрочем, вы не можете быть ею, знаете ли, потому что она умерла. Миссис Харкер ответила с прелестной улыбкой: -- О нет! У меня есть собственный муж, за которого я вышла замуж, прежде чем мы встретились с доктором Сьюардом. Я -- миссис Харкер. -- Что же в таком случае вы делаете здесь? -- Мы с мужем гостим у доктора Сьюарда. -- Ну, так не оставайтесь тут больше. -- Почему же? Я подумал, что разговор подобного рода так же мало приятен миссис Харкер, как и мне, поэтому я пере╜менил тему: -- Откуда вы знаете, что я собирался на ком-- то жениться? Его ответ был дан после паузы, во время которой он на секунду перевел взгляд с миссис Харкер на меня, и сейчас же снова стал смотреть исключительно на нее: -- Что за ослиный вопрос! -- Я совершенно этого не нахожу, м-- р Рэнфилд, -- сказала миссис Харкер, желая помешать мне говорить с ним. Он ответил, высказывая ей столько же почти╜тельности и вежливости, сколько презрения ко мне: -- Вы, конечно, понимаете, миссис Харкер, что когда человек так любим и уважаем, как наш хозяин, то все его касающееся интересует весь наш маленький круг. Д-- р Сьюард любим не только своими домашними и друзьями, но также и своими пациентами, из которых некоторые почти лишены душевного равновесия и спо╜собны искажать причины и следствия. Я положительно разинул рот, услышав это. Мне интересно было узнать, не затронуло ли присутствие миссис Харкер какую-- нибудь струну в его памяти. Если эта фраза была самопроизвольной или вызвана бессознательным влиянием миссис Харкер, у нее должен быть какой-- нибудь редкий дар и сила. Мы продолжали некоторое время наш разговор. Рэнфилд еще больше поразил меня, рассказав миссис Харкер в связной форме историю своего покушения на меня и выразив сожаление о случившемся. Посмотрев на часы, я увидел, что пора ехать на вокзал встречать Ван Хелзинка, и сказал миссис Харкер, что пора ухо╜дить. Она сейчас же собралась, любезно сказав Рэн╜филду: -- До свидания. Надеюсь видеться с вами часто при более благоприятных для вас обстоятельствах. На это к моему глубокому удивлению он ответил: -- Прощайте, милая! Молю Бога, чтобы мне никогда больше не пришлось увидеть ваше прекрасное лицо. Благослови и храни Он вас. Отправляясь на вокзал навстречу Ван Хелзинку, я оставил всех дома. Бедный Артур выглядел веселее, чем я помню его с тех пор, как заболела Люси, а Квинси похож на вполне жизнерадостного человека, чего давно уже не было. Ван Хелзинк выскочил из вагона с юноше╜ской живостью. Он сразу увидел меня и бросился ко мне со словами: -- Ну, Джон, как дела? Хороши? Так! Я был очень занят, но решил приехать сюда и остаться здесь, сколько понадобится. Все мои дела устроены, и мне о многом надо вам рассказать. Мадам Мина у вас? Да? А ее муж? А Артур и мой друг Квинси, они тоже у тебя? Прекрасно! По дороге домой я рассказал ему о происшедшем и о том, как пригодился в некоторой степени мой днев╜ник благодаря сообразительности миссис Харкер. Про╜фессор прервал меня и начал: -- Ax, эта удивительная мадам Мина! У нее мужской ум -- и женское сердце. Милосердный Бог пред╜назначил ее для известной цели, устроив такое хорошее сочетание. До сих пор судьба делала из этой женщины нашу помощницу: но после той ужасной ночи она не должна больше прикасаться к нашему делу. Нехорошо, что ей приходится так сильно рисковать жизнью. Мы, мужчины, намерены уничтожить чудовище; а это не женское дело. Даже если оно ей и не повредит, все же ее сердце может не выдержать таких ужасов, и после она может страдать наяву от нервных припадков, а во сне -- от кошмаров. К тому же миссис Харкер -- моло╜дая женщина и недавно замужем; надо думать и о других вещах, если не сейчас, то через некоторое время. Вы говорите, она все перепечатала? Тогда она должна при╜сутствовать при нашем разговоре; но завтра пусть про╜стится со своей работой; мы будем продолжать ее сами. Я с радостью согласился с ним и затем рассказал, что мы открыли в его отсутствие: именно, что дом, ко╜торый купил Дракула, находится рядом с моим. Он по╜разился, и мне показалось, что его охватила сильная тревога. -- О, если бы мы знали это раньше, -- сказал он, -- тогда мы могли бы схватить его и спасти нашу бедную Люси. Однако после лета по малину не ходят, как го╜ворится. Не будем думать об этом и доведем дело до конца. Затем он глубоко задумался; молчание продолжалось до тех пор, пока мы не въехали в ворота дома. Прежде чем разойтись, чтобы переодеться к обеду, он сказал миссис Харкер: -- Я узнал, мадам Мина, от моего друга Джона, что вы с мужем привели в полный порядок все бумаги, ка╜сающиеся того, что произошло до настоящего момента. -- Не до настоящего момента, профессор, -- воз╜разила она, -- но до сегодняшнего утра. -- Но почему же не до этой минуты? Мы увидели, как много света проливают даже незначительные де╜тали. Мы все рассказали свои тайны, и никому не сде╜лалось хуже. Миссис Харкер покраснела и, вынув из кармана бумагу, сказала: -- Будьте добры прочитать и сказать, следует ли это включить. Здесь мой протокол сегодняшнего дня. Я тоже вижу необходимость фиксировать все, даже пустяки; но тут мало материала, за исключением имею╜щего чисто личное значение. Надо ли его вписать? Профессор серьезно прочитал написанное и отдал ей обратно со словами: -- Оно могло бы и не быть включенным, если хотите; но я очень прошу включить. Это заставит вашего мужа еще больше полюбить вас, а всех нас, ваших дру╜зей, еще больше чтить вас и также больше уважать и любить. Она, покраснев вторично, взяла бумагу обратно. Таким образом, все отчеты, имеющиеся в наших руках, полны и приведены в порядок. Профессор взял одну копию, чтобы познакомиться с ней после обеда до общей беседы, которая назначена на 9 часов. Все осталь╜ные уже прочитали; так что когда мы встретимся в ка╜бинете, мы будем осведомлены относительно фактов и сможем обсудить план борьбы с этим ужасным и таин╜ственным врагом. ДНЕВНИК МИНЫ ХАРКЕР 30 сентября. Сойдясь вечером после обеда в кабинете д-- ра Сьюарда, мы бессознательно образовали что-- то вроде заседа╜ния или комитета. Профессор Ван Хелзинк был пред╜седателем, его попросил о том д-- р Сьюард, как только профессор вошел в комнату. Меня он посадил рядом с собой и попросил быть секретарем. -- Я могу, надеюсь, принять как основное положе╜ние, что все мы знакомы с фактами, изложенными в этих бумагах. Мы все ответили утвердительно, и он продолжал: -- Я полагаю, в таком случае необходимо сообщить вам кое-- что о том, с каким врагом нам приходится иметь дело. Потом я посвящу вас в историю жизни этого су╜щества, которая была мною тщательно проверена. За╜тем мы может обсудить, как нам слезет действовать, и сообразно с этим принять меры. Вампиры существуют на свете; некоторые из вас убедились в этом воочию. Даже если бы у нас не было собственного печального опыта, учения и свидетельства прежних времен достаточно убедительны для здраво╜мыслящих людей. Сознаюсь, сначала я был скептиком. Увы, знай я с самого начала то, что знаю теперь, дога╜дайся я раньше -- одна драгоценная для всех нас жизнь была бы спасена на радость всем любившим ее. Но это, к сожалению, невозвратимо; и мы должны работать, чтобы не дать погибнуть другим душам, пока есть воз╜можность их спасти. Вампир не умирает, как пчела, после того как один раз ужалит. Он только крепнет; а делаясь сильнее, приобретает возможность творить еще больше зла. Этот вампир, живущий среди нас, сам по себе имеет силу двадцати человек; он хитрее смерти, потому что его хитрость -- плод веков; все люди, к ко╜торым он может приблизиться, в его власти; он больше чем зверь, так как он -- дьявол во плоти; он может в предоставленных ему пределах появляться где и когда угодно, в любой свойственной ему форме; он может управлять стихиями: бурей, туманом, громом; он может повелевать низшими существами: крысами, совами, ле╜тучими мышами, молью, лисицами, волками; он может увеличиваться и уменьшаться в объеме; он может вре╜менами исчезать и неожиданно появляться. Каким же образом мы можем вступить с ним в борьбу и начать наше дело? Как мы найдем его местопребывание? А най╜дя, как мы сможем его уничтожить? Друзья мои, это очень трудно; мы затеваем ужасное дело, и могут про╜изойти вещи, которые заставят нас содрогнуться. Если мы хоть на минуту потеряемся в этой борьбе, он побе╜дит наверняка; и тогда что станется с нами? Жизнь -- пустяки! Но быть побежденным в данном случае -- не только вопрос жизни и смерти. Дело в том, что мы уподобимся ему; с минуты его победы мы превратимся в таких же бездушных существ, что и он, без сердца и совести, питающихся телами и душами тех, которых больше всего любим. Для нас навеки будут закрыты райские двери; ибо кто вновь откроет их для нас? Мы бу╜дем вести существование отвергнутых всеми; мы сде╜лаемся темным пятном на фоне божественного сияющего солнца; стрелой в борьбе против Того, Кто умер за нас всех. Но мы стоим лицом к лицу со священной обязан╜ностью; а разве в таком положении можно отступать? За себя я скажу -- нет; но я стар, и жизнь с солнечным светом, сияющими днями, с пением птичек, музыкой и любовью осталась далеко позади меня. Вы же все -- молоды: некоторые из вас познали печаль, но вам пред╜стоит еще немало прекрасных дней. Что же вы мне ответите? Когда профессор кончил, муж посмотрел мне прямо в глаза, я ответила тем же; слов было не нужно. -- Я отвечаю за Мину и за себя, -- сказал он. -- Рассчитывайте на меня, профессор, -- лакони╜чески сказал м-- р Квинси Моррис. -- Я с вами, -- сказал лорд Годалминг, -- ради Люси, если не по другой причине. Д-- р Сьюард просто кивнул головой. Профессор встал и, положив на стол золотое распятие, протянул руки в обе стороны. Мы все взяли друг друга за руки. Таким образом был заключен наш торжественный союз. Я чув╜ствовала, что сердце у меня похолодело; но мне даже в голову не пришло отступить. Мы опять сели на свои места, и Ван Хелзинк продолжил: -- Итак, вы знаете, с чем нам предстоит бороться. Но мы также не лишены силы. На нашей стороне власть единения -- власть, которой лишена природа вампиров; в наших руках научные источники; мы можем свободно мыслить и действовать, и часы дня и ночи -- совер╜шенно одинаково -- принадлежат нам. В общем, по╜скольку наши силы в нашей власти, мы можем свободно пускать их в ход. У нас есть самоотверженность и цель, достижение которой бескорыстно. Все это имеет гро╜мадное значение. Теперь посмотрим, до какой степени организованы противные нам силы; в чем слабые стороны вампира? Наконец, рассмотрим ограничения вампиров вообще и нашего в частности. Все, с чем нам приходится считаться, -- это традиции и суеверия. Сначала они представляются не имею╜щими большого веса, но когда дело идет о жизни и смерти -- все приобретает иное значение. И мы должны довольствоваться ими в силу необходимости, так как, во-- первых, мы не имеем под руками других средств, а во-- вторых, в такого рода вещах традиции и суеверия в сущности все. Разве вера в вампиров -- не суеверие? А между тем нам приходится поневоле верить в их су╜ществование. Кто из нас год тому назад допустил бы возможность существования таких явлений в наш научно-- скептический, требующий только фактов девят╜надцатый век? Мы даже насмехались над верованием, которое подтвердилось у нас на глазах. Примите же в таком случае и веру в то, что вампир, также как и уче╜ние о его ограничениях и способах искоренения пока существуют в природе. Ибо, позвольте вам заметить, что он известен, повсюду в обитаемых местах. О нем писали в Древней Греции и Древнем Риме; он процветал во всей Германии, во Франции, в Индии и даже в Херсонесе; даже в Китае, который так отдален от нас, даже там он существовал, и люди боятся его до сих пор. Он сопут╜ствовал возникновению исландцев, гуннов, славян, сак╜сонцев, мадьяр. Так что пока у нас есть данные, на осно╜вании которых мы можем действовать; а кроме того, заметьте, многие из этих верований подтверждаются нашим собственным опытом. Вампир живет и не может умереть как люди, только потому, что пришло их время; он будет процветать, пока у него есть возможность жи╜реть от крови живых; даже больше: мы знаем на осно╜вании наших собственных наблюдений, что он может молодеть; его жизненные способности возобновляются, когда его специальный корм в изобилии. Но он не может процветать без этой диеты; он не ест, как другие. Даже друг Джонатан, живший с ним несколько недель, нико╜гда не видел, как он ест -- никогда! Он не отбрасывает тени, он не дает отражения в зеркале -- опять-- таки по наблюдениям Джонатана. В его руках сконцентри╜рована сила многих людей -- о чем опять свидетель╜ствует Джонатан -- судя по тому, как граф закрыл дверь от волков или помог ему сойти с дилижанса. Он может превращаться в волка, как мы знаем по сведениям о прибытии корабля в Уайтби, когда он разорвал со╜баку; он может уподобиться летучей мыши, как сви╜детельствует мадам Мина, которая видела его в окне в Уайтби, и друг Джон, который видел его вылетающим из соседнего дома, и друг Квинси -- у окна мисс Люси. Он может окружить себя туманом, который он сам вызы╜вает -- об этом свидетельствует благородный капитан корабля; но как мы знаем, расстояние, на котором он может создать этот туман, ограничено; и туман может появляться только вокруг него. Он материализуется в лунных лучах в виде пыли, как Джонатан видел это в замке Дракулы при появлении сестер. Он может беско╜нечно утоньшаться -- мисс Люси, когда была вампиром, проскальзывала сквозь отверстие толщиной в волос у дверей склепа. Он может, если однажды нашел до╜рогу, выходить откуда бы то ни было, и входить куда угодно. Он может видеть в темноте. Он может проде╜лывать все эти вещи, но тем не менее он не свободен. Нет, он даже больше в плену, чем раб на галере, чем безумный в своей камере. Он не может идти куда хочет; он -- выродок природы -- должен подчиняться, однако, некоторым ее законам. Почему? -- Этого мы не знаем. Он не может никуда войти, пока кто-- нибудь из домо╜чадцев не пригласит его, хотя потом он может входить куда угодно. Его мощь исчезает с наступлением дня, как у всякой нечистой силы. Только в известное время у него бывает ограниченная свобода, так например, если он находится не на месте, с которым связан, то может менять личину только в полдень, или точно в мо╜менты восхода или захода солнца. Все это нам известно наверняка, и в настоящем нашем докладе мы имеем доказательства всего этого. Таким образом, все фокусы и прекращения доступны ему в отведенных для него пределах, но только тогда, когда он находится в своем земном доме, в гробу, доме, заменяющем ему пре╜исподнюю. Во всех же остальных случаях он может превращаться только в известный час. Кроме того, утверждают, что он может проходить через проточную воду только в час прилива или отлива. Затем, есть пред╜меты, обладающие свойством лишать его силы, как, на╜пример, чеснок; что же касается таких священных пред╜метов, как мое распятие, которое объединяет нас в при╜нятом нами решении, то для вампиров они не имеют никакого значения, хотя встретив или увидев их на своем пути, вампиры стараются поместиться подальше от них и относятся к ним с молчаливой почтительностью. Есть и другие вещи, о которых я расскажу, если они пона╜добятся нам в наших поисках. Ветка шиповника, по╜ложенная на гроб вампира, не дает ему выйти из него; освященная пуля, выпущенная в гроб, убивает его дей╜ствительно насмерть. Что же касается прокалывания вампира, то мы уже имели случай убедиться в недейст╜вительности этого средства; отрезанная голова дает ему покой. Мы и это видели собственными глазами. Таким образом, если мы найдем жилище этого не╜человека, то сможем лишить его возможности покидать свой гроб, и уничтожить, если будем точно следовать тому, что нам известно. Но он умен. Я просил своего друга Арминиуса, профессора Будапештского универ╜ситета, дать о нем сведения; он навел справки по всем имеющимся в его распоряжении источникам и сообщил мне о том, кем он был. По-- видимому, наш вампир был тем самым воеводой Дракулой, который прославил свое имя в войне с турками из-- за великой реки на границе с Турцией. Если это действительно так, то он не был обыкновенным человеком, так как и в те времена и много веков спустя о нем шла слава, как о хитрейшем и лука╜вейшем человеке из "Залесья". Могучий ум и железная решительность ушла с ним за пределы его земной жизни и теперь направлена против нас. Дракулы были -- пишет мне Арминиус -- знаменитым и благородным родом, хотя среди них появлялись иногда отпрыски, которых современники подозревали в общении с лукавым. Они познакомились с тайной наукой в горах над Герман╜штадтским озером, где дьявол берет себе в виде дани каждого десятого человека в ученики. В рукописях встречаются такие слова как "стрегонка" -- "ведьма", "ордог" и "покал", "сатана" и "ад"; а в одной рукописи об этом самом Дракуле говорится как о "вампире", что нас с вами теперь вряд ли удивит. В числе его потомства есть великие мужи и великие женщины, могилы которых почитаются священными местами, а между тем там же на кладбище гнездится и эта мерзость. Ибо не послед╜ним из ужасов является то обстоятельство, что это лукавое существо живет в тесной близости со всем доб╜рым; в безлюдной же почве, почве без святых воспоми╜наний для него не существует отдыха. Во время доклада м-- р Моррис сосредоточенно смотрел в окно, затем неожиданно встал и вышел из комнаты. Наступило долгое молчание, потом профессор про╜должал: -- А теперь мы должны решить, что делать! У нас много данных, надо заняться приготовлениями к нашей кампании. Мы знаем из расследования Джонатана, что из замка графа в Уайтби прибыло 50 ящиков земли, которые все были приняты в Карфаксе; мы знаем также, что, по крайней мере, некоторые из этих ящиков были перенесены в другое место. Мне кажется, что прежде всего мы должны установить, остались ли остальные ящики в доме за стеною, которая граничит с нашим домом. В эту минуту нас неожиданно прервали: с улицы донесся звук пистолетного выстрела; окно было разбито пулей, которая рикошетом от верха амбразуры удари╜лась о противоположную стенку комнаты. Боюсь, в душе я трусиха, потому что я вскрикнула. Мужчины вскочили на ноги, лорд Годалминг бросился к окну и открыл его. В это время мы услышали с улицы голос Морриса: -- ЖальПростите, я, должно быть, испугал вас. Сейчас я вернусь -- и расскажу, в чем дело. Через минуту он вошел и сказал: -- Это было очень глупо с моей стороны; прошу прощения, миссис Харкер, боюсь, я вас страшно испу╜гал. Но дело в том, что в то время, когда говорил про╜фессор, сюда прилетела огромная летучая мышь и усе╜лась на подоконнике. У меня такое отвращение к этим проклятым животным под влиянием событий послед╜него времени, что я не могу выносить их вида, поэтому я пошел и выстрелил в нее, как поступаю теперь всегда, когда вижу их вечером или ночью. Ты еще смеялся надо мной. Арчи! -- Попали ли вы в нее? -- спросил Ван Хелзинк. -- Не знаю; думаю что нет, так как она улетела. Не сказав больше ни слова, он сел на прежнее мес╜то, а профессор начал резюмировать свой доклад: -- Мы должны выследить местонахождение каждого из ящиков; и когда с этим покончим, то должны или взять в плен или убить чудовище в его логове; или же должны, так сказать, "стерилизовать" землю, чтобы он не мог в ней больше укрываться. Тогда в конце концов мы сможем найти его в человеческом образе в проме╜жутке между полуднем и заходом солнца и овладеть им в такое время, когда он слабее всего. Что же касается вас, мадам Мина, то эта ночь будет последним этапом, в котором вы принимаете участие. Вы слишком дороги нам всем, чтобы мы могли позво╜лить вам подвергаться риску; вы не должны нас больше ни о чем расспрашивать. Обо всем мы скажем вам в свое время. Мы мужчины и способны к выносливости, а вы должны быть нашей путеводной звездой; мы будем дей╜ствовать тем свободнее, чем больше будем уверены, что вы вне опасности. Все мужчины, даже Джонатан, казалось, почувство╜вали облегчение; но мне показалось несправедливым, что они будут подвергаться опасности и, может быть, даже вредить себе, заботясь обо мне, так как отвлекут этим часть своих сил от борьбы; но они твердо решили, и хотя пилюля показалась мне очень горькой, я ничего не могла им возразить, и мне оставалось только принять их рыцарскую заботливость. Мистер Моррис прекратил дебаты: -- Так как нам нельзя терять времени, я предлагаю сейчас же осмотреть тот дом. В нашем деле время -- все, и быстрота действий может спасти новую жертву. Сознаюсь, что сердце у меня упало, когда пришло время приниматься за работу, но я ничего не сказала, опасаясь больше всего сделаться им в тягость и стать помехой в работе. Итак, они решились пойти к Карфаксу с тем, чтобы пробраться в дом. Как истинные мужчины, они предложили мне лечь спать, точно женщина может заснуть, когда тот, кого она любит, находится в опасности! Я лягу и притворюсь спящей, чтобы Джонатан не волновался, когда вер╜нется. ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА 1 октября, 4 часа после полудня. Мы только что собрались выйти из дома, как мне принесли спешное послание от Рэнфилда, спрашивав╜шего, не может ли он сейчас же повидать меня, так как ему необходимо сообщить нечто чрезвычайно важное. Я поручил посыльному передать, что в настоящий мо╜мент очень занят. Служитель добавил: -- Он, по-- видимому, очень нуждается, сэр. Я никогда еще не видел его в таком состоянии нетерпения. Не берусь предсказать, что будет, но полагаю, что если вы не повидаетесь, с ним опять сделается один из его страшных припадков. Я знал, что этот человек не сказал бы так без осно╜ваний, поэтому ответил: -- Хорошо, я сейчас приду, -- и попросил остальных подождать меня несколько минут, так как мне надо навестить пациента. -- Возьми нас с собою, Джон, -- сказал профессор. -- Его случай по описанию в твоем дневнике сильно меня заинтересовал, и к тому же он имеет некоторое отноше╜ние к нашему делу. Я очень хотел бы повидать Рэн╜филда, особенно теперь, когда его душевное равновесие нарушено. -- Можно нам также пойти? -- спросил лорд Годал╜минг и м-- р Моррис. Я кивнул, и мы все вместе пошли по коридору. Мы нашли Рэнфилда в возбужденном состоянии, но гораздо разумнее в разговоре и манерах чем раньше. Требование заключалось в том, чтобы я немедленно выпустил его из больницы и отправил домой. Он подкреплял свое требование аргументами, доказывавшими его полное выздоровление, и обращал мое внимание на свою полную нормальность. -- Я взываю к вашим друзьям, -- добавил он, -- может быть, они не откажутся высказать свое мнение по моему делу, хотя, к слову, вы забыли нас познакомить. Я был настолько удивлен, что странность этой пре╜тензии, претензии сумасшедшего, находящегося в доме умалишенных, представить ему посетителей, не поразила меня в ту минуту; к тому же, в его манере держаться было известного рода достоинство, как у человека, при╜выкшего к обращению с равными себе, поэтому я сейчас же представил их друг другу. Он всем пожал руку, го╜воря каждому по очереди: -- Лорд Годалминг, я имел честь быть одно время помощником вашего отца в Уиндгаме: очень горько знать, судя по вашему титулу, что его уже нет в живых. Все знавшие любили и уважали его; в молодости он изо╜брел, как я слышал, жженый пунш из рома; он сильно в ходу в ночь перед Дэрби. -- Мистер Моррис, вы должны гордиться своим состоянием и высоким положением. Признание их Соединенными Штатами является прецедентом, могу╜щим иметь большие последствия, когда полюс и тропики присягнут в верности звездам, то есть национальному американскому флагу. -- О, как мне выразить свое удовольствие при встрече с профессором Ван Хелзинком? Сэр, я не извиняюсь за то, что не произнес в честь вас приличествующих случаю предисловий. Когда человек произвел революцию в области терапии, своим открытием бесконечной эво╜люции в мировой субстанции, обычные разговорные формы неуместны, раз они пытаются ограничить его одним классом. Вас, джентльмены, которые националь╜ностью, наследственностью или врожденными дарова╜ниями предназначены для высокого положения в этом мире, я призываю в свидетели, что я нормален настоль╜ко, насколько, по крайней мере, нормально большинство людей, пользующихся полной свободой. И я уверен, что вы, доктор Сьюард, гуманный и юридически образован╜ный человек, сочтете своим нравственным долгом обра╜щаться со мною, как с человеком, заслуживающим выполнения своей просьбы... Я подозреваю, что все мы опешили. Я, по крайней мере, был убежден, несмотря на мое знание характера и истории болезни этого человека, что к нему вернулся рассудок, и у меня было сильное желание сказать, что я удовлетворен состоянием его здоровья и позабочусь о формальностях, необходимых для освобождения на следующее утро. Все же я решил, что необходимо подо╜ждать немного с решением такого важного вопроса, так как на основании прежнего опыта знал о внезапных переменах, которым был подвержен этот больной. По╜этому я ограничился тем, что констатировал наличие быстрого выздоровления, сказав, что побеседую с ним об остальном утром и тогда посмотрю, что можно сде╜лать во исполнение его желания. Это совсем не удовле╜творило Рэнфилда, и он быстро сказал: -- Боюсь, доктор Сьюард, едва ли вы поняли меня как следует. Я хочу уехать сейчас -- немедленно -- в эту же минуту, если можно. Время не терпит. Я уве╜рен, что стоит только высказать такому великолепному практику, как д-- р Сьюард, такое простое и в то же время такое важное желание, чтобы быть уверенным в его исполнении. Он зорко посмотрел на меня, и заметив на моем лице отрицательное отношение, посмотрел на других, точно испытывая их. Не получив удовлетворительного ответа, он продолжил: -- Неужели я ошибся в своем предположении? -- Да, ошиблись, -- сказал я откровенно, но почув╜ствовал, что сказал это грубо. Наступило продолжи╜тельное молчание, после которого он медленно произнес: -- В таком случае, позвольте привести основания для моего требования. Позвольте мне просить о такой уступке, о милости, о привилегии -- как хотите. В дан╜ном случае я прошу не ради каких-- то своих целей, но ради других. Я не вправе сообщать вам полностью все причины, но вы можете поверить, что это хорошие, честные, бескорыстные причины, основанные на высо╜чайшем чувстве долга. Если бы могли, сэр, заглянуть мне в сердце, вы бы вполне одобрили руководящие мною чувства. Даже больше, вы стали бы считать меня своим лучшим и преданнейшим другом. Опять он испытующе посмотрел на нас! У меня росло убеждение, что эта внезапная перемена во вполне логич╜ной манере выражаться была лишь новой формой или фазой сумасшествия, и поэтому решил дать ему про╜должать еще немного, зная по опыту, что в конце кон╜цов он как все сумасшедшие выдаст себя. Ван Хелзинк смотрел на него с крайне сосредоточенным видом, его пушистые брови почти сошлись, до того он нахмурился. Он сказал Рэнфилду тоном, на который я в тот момент не обратил внимания, но которому впоследствии не╜мало удивился, когда вспомнил -- потому что он вполне походил на обращение к равному себе: -- Можете ли вы откровенно сообщить мне настоящую причину вашего желания быть освобожденным именно сегодня? Я ручаюсь, что если вы со свойствен╜ной вам откровенностью удовлетворите меня -- незна╜комца без предрассудков, -- доктор Сьюард даст вам на свой собственный страх и риск привилегию, которой вы добиваетесь. Рэнфилд грустно покачал головой с выражением глубокого сожаления. Профессор продолжал: -- Послушайте, сэр, образумьтесь! Вы требуете, чтобы к вам отнеслись как к вполне выздоровевшему человеку, вы стараетесь импонировать нам своей полной нормальностью. И это делаете вы, человек, в выздоров╜лении которого мы все еще сомневаемся. Если вы не поможете нам в наших усилиях выбрать правильный образ действий, то как сможем мы выполнить те обязан╜ности, которые вы на нас же возлагаете? Будьте благо╜разумны и помогите нам; и если это будет в наших силах, мы поможем вам исполнить ваше желание. Рэнфилд продолжал качать головой и ответил: -- Мне нечего сказать, профессор; ваши аргументы очень убедительны, и я не колебался бы ни минуты, если бы имел право; но в данном случае я не свободен. Я могу только просить вас верить мне. Если я получу отказ, то ответственность за то, что случится, будет лежать не на мне. Я решил, что настало время прекратить эту сцену, которая становилась комически серьезной, и поэтому направился к двери, сказав: -- Идемте, друзья мои; у нас есть дело. Спокойной ночи, Рэнфилд. Однако, когда я почти дошел до двери, с пациентом произошла новая перемена. Он так быстро подскочил ко мне, что у меня моментально зародилось подозре╜ние, не собирается ли он вторично сделать попытку на╜пасть на меня. Мои опасения, однако, были неоснова╜тельны, так как он умоляюще простер ко мне обе руки и начал жестами выражать ту же просьбу об освобожде╜нии. Хотя он заметил, что эти движения вредили ему в нашем мнении, так как наводили нас на мысли о новом припадке, он все же продолжал умолять меня. Я по╜смотрел на Ван Хелзинка и увидел в его глазах под╜тверждение своего мнения, поэтому я стал несколько сдержаннее, продолжал быть настороже, и сказал Рэн╜филду, что все его усилия напрасны. Я и раньше замечал у него нечто похожее на это возрастающее волнение именно в тех случаях, когда он добивался исполнения какого-- нибудь из своих многочисленных фантастиче╜ских требований, например, когда ему нужна была кошка; я полагал, что после категорического отказа он впадет в ту же угрюмую покорность, как и в предыду╜щих случаях. Мои ожидания не оправдались: убедив╜шись, что просьба его не будет исполнена, он впал в не╜истовство. Он бросился на колени, протягивал ко мне руки, ломал их в жалобной мольбе, по его щекам кати╜лись слезы, и все лицо и фигура выражали глубочайшее волнение. -- Умоляю вас, доктор Сьюард, взываю к вам, чтобы вы выпустили меня сейчас же из этого дома. Вышлите меня как и куда хотите, пошлите со мной сторожей с кнутами и цепями; пусть они увезут меня в смиритель╜ной рубашке со связанными руками и закованными в железо ногами хотя бы в тюрьму; но выпустите меня отсюда! Я говорю из глубины сердца -- из самой души. Вы не знаете, кому и как вы вредите, а я не могу вам сказать! Горе мне! Я не могу сказать! Но во имя всего для вас святого, дорогого, в память вашей разбитой любви, во имя живущей еще в вас надежды -- ради Всемогущего, возьмите меня отсюда и спасите от зла мою душу! Неужели вы не слышите меня, не понимаете? Неужели никогда не узнаете? Разве вы не видите, что теперь я здоровый, нормальный человек, борющийся за спасение своей души? О, послушайте меня! Послу╜шайте меня! Отпустите! Отпустите! Отпустите! Я решил, что чем больше это будет продолжаться, тем больше он будет неистовствовать и дойдет до при╜падка; поэтому я взял его за руку и поднял с колен. -- Довольно, -- сказал я строго, -- довольно; я уже достаточно насмотрелся. Ложитесь в постель и поста╜райтесь вести себя приличнее. Он неожиданно затих и внимательно взглянул мне прямо в глаза. Потом, не говоря ни слова, встают и, мед╜ленно передвигаясь, пошел и сел на край кровати. Покор╜ность пришла так же неожиданно, как и в предыдущих случаях. Когда я последним из всей компании выходил из комнаты, он сказал мне спокойным голосом благовоспи╜танного человека: -- Вы воздадите мне справедливость со временем, д-- р Сьюард, сегодня я сделал все, что в моих силах, чтобы убедить вас. Глава девятнадцатая ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА 1 октября, 5 часов дня. Мы с легким сердцем отправились на поиски вампира, потому что оставили Мину в прекрасном настрое╜нии. Я так рад, что она согласилась остаться и предо╜ставить работу нам, мужчинам. Мне как-- то страшно становилось при мысли, что она вообще принимает участие в этом ужасном деле; но теперь, когда ее ра╜бота кончена и когда благодаря ее энергии, сообрази╜тельности и предусмотрительности вся история связана и единое целое, -- она может чувствовать, что ее дело сделано и что с этого времени она может предоставить остальное нам. Все мы были несколько взволнованы сценою с Рэнфилдом. Выйдя от него, мы до самого воз╜вращения в кабинет не обмолвились ни словом. Затем мистер Моррис сказал доктору Сьюарду: -- Послушай, Джон, мне кажется, что если этот человек не замышлял какой-- нибудь выходки, то он нор╜мальнейший из сумасшедших, которых я когда-- либо встречал. Я не вполне в этом уверен, но мне кажется, что у него была какая-- то серьезная цель, и если это так, то, пожалуй, жаль, что не удалось осуществиться его желанию. Мы с лордом Годалмингом молчали, но доктор Ван Хелзинк добавил: -- Ты больше меня знаешь о сумасшедших, Джон, и я рад этому; если бы мне пришлось решать вопрос о его освобождении, боюсь, я освободил бы его, конечно, до того истерического припадка, который мы наблюдали в конце. Но век живи -- век учись, и в данном случае не надо было давать ему потачки, как выразился бы мой друг Квинси. Что ни делается -- все к лучшему. Доктор Сьюард ответил: -- Не знаю! Но, пожалуй, я согласен с тобою. Если бы этот человек был обыкновенным сумасшедшим, я бы решился поверить ему; но он, по-- видимому, каким-- то непонятным образом связан с графом, так что я боюсь повредить нашему предприятию, потакая его выходкам. Не могу забыть, как он молил о кошке, а затем почти с такой же страстностью пытался перегрызть мне горло зубами. Кроме того, он называет графа "господин и повелитель". Он хочет выйти, чтобы помочь ему каким╜-- то бесовским образом. Наш отвратительный вампир имеет в своем распоряжении волков, и крыс, и всю свою братию; я думаю, он не побрезгует обратиться к помощи почтенного умалишенного. Хотя, по правде говоря, он выражался вполне связно. Надеюсь, что служители бу╜дут осмотрительнее, чем раньше, и не дадут ему воз╜можности бежать. А не то в связи с предстоящей рабо╜той, способной истощить человеческие силы, могут слу╜читься большие неприятности. -- Не волнуйся, друг Джон, -- ответил профессор, -- мы все стараемся исполнить свой долг в этом ужасном и печальном случае; каждый из нас поступает так, как ему кажется лучше. Но что же нам остается, кроме надежды на милосердие всемилостивого Бога? Лорд Годалминг вышел на несколько минут из комнаты и вернулся, держа в руках маленький серебряный свисток. -- Эта старая дыра, вероятно, полна крыс, -- сказал он. -- На всякий случай я захватил с собой предохра╜нительное средство. Обойдя стену, мы направились к дому, стараясь держаться в тени деревьев. Когда мы подошли к подъ╜езду, профессор открыл свой мешок и вынул множество предметов, которые разложил на ступеньках, рассорти╜ровав их на четыре маленькие кучки, предназначав╜шиеся, по-- видимому, для каждого из нас. Затем он сказал: -- Друзья мои, мы затеваем очень рискованное пред╜приятие и нам понадобится всевозможное оружие. Наш враг силен не только как дух. Помните, он обладает силой двадцати человек, и в то же время у нас обыкно╜венные шеи и глотки, которые поддаются простой силе. Более сильный человек или кучка людей, которые вместе сильнее его, могут на некоторое время его удержать; но все же они не могут повредить ему так, как он нам. Поэтому даже лев должен остерегаться его прикосно╜вения. Храните это у вашего сердца, -- сказал он, под╜няв небольшое распятие и протянув его мне, так как я был к нему ближе всех. -- Наденьте эти цветы себе на шею, -- протянул он мне венок увядших цветов чесно╜ка, -- а для других врагов, обычного типа, возьмите этот револьвер и нож; на всякий случай вот вам крошечные электрические лампочки, которые вы можете прикрепить себе на грудь; но важнее всего вот это оружие: мы не должны расточать его понапрасну. Это был маленький кусок освященной облатки, ко╜торую он положил в конверт и передал мне. -- Теперь, -- добавил он, -- скажи-- ка, Джон, где отмычки? Если нам не удастся открыть дверь, то при╜дется вламываться в дом через окно, как было однажды у мисс Люси. Доктор Сьюард попробовал несколько отмычек, причем его хирургическая привычка послужила ему нема╜лую службу. Он быстро нашел подходящую и открыл дверь. -- In manus tuas, Domine!6 -- сказал профессор, переступая через порог и осеняя себя крестным зна╜мением. Мы закрыли за собой дверь, чтобы не привлекать ничьего внимания, когда зажжем свои электрические лампочки. Профессор осторожно попробовал замок, что╜бы узнать, сможем ли мы отпереть его без затруднения, если будем торопиться к выходу. После этого все мы зажгли свои лампочки и принялись за поиски. Я никак не мог отделаться от ощущения, что с нами находился кто-- то еще. Вероятно, это было следствием воспомина╜ния, неотвязно жившего в моей душе, о жуткой обста╜новке, в которой произошли все эти ужасы в Трансиль╜вании. Мне показалось, что и остальные испытывали те же чувства, поскольку я заметил, что при каждом звуке, каждой новой тени, каждом шорохе они то и дело оглядывались. Все окружающее было покрыто густым слоем пыли. Пол казался покрытым ею на несколько вершков, за исключением тех мест, где видны были свежие следы с отпечатками гвоздей с широкими шляпками, как я мог различить, освещая затвердевшую пыль своей лампоч╜кой. Стены были также покрыты слоем пыли, а по углам висела масса паутины. В зале на столе лежала большая связка ключей с пожелтевшими от времени ярлыками на каждом из них. По-- видимому, ими несколько раз пользовались, потому что на пыльном покрывале стола было несколько одинаковых следов, подобных тому, какой образовался после того, как их поднял профессор. Он повернулся ко мне и сказал: -- Ты знаком с этим местом, Джонатан? Ты снимал с него план, и тебе оно, во всяком случае, более знакомо, чем мне. Где дорога к часовне? Я имел смутное представление, где находится часов╜ня, хотя в прошлое свое посещение так и не смог до╜браться до нее. В конце концов, после нескольких не╜верных поворотов, я нашел дорогу и очутился против низкой, сводчатой, дубовой двери, обитой железными полосами. -- Вот это где, -- сказал профессор, осветив своей лампой маленький план дома, скопированный из книг моей собственной корреспонденции, относящейся к най╜му дома. С небольшим затруднением мы отыскали в связке нужный нам ключ и отперли дверь. Мы готови╜лись к чему-- то неприятному, потому что в то время, когда мы открывали дверь, сквозь щели крался слабый отвратительный запах, но никто из нас не ожидал той вони, которая ударила нам в нос. Никто из нас, кроме меня, не встречал раньше графа, а когда его видел я, он либо находился в своих комнатах, но в стадии поста, либо, если был упитан свежей кровью -- находился в разрушенном здании на открытом воздухе; здесь же помещение было небольшое и закрытое, кроме того, в нем десятки лет никто не жил, из-- за чего воздух сде╜лался затхлым и зловонным; в нем носился землистый запах каких-- то гниющих миазмов, вызывавший тошноту. При обычных условиях такое зловоние заставило бы нас бросить это предприятие; но данный случай был не из обыкновенных, а высокая и ужасная цель, к ко╜торой мы стремились, вливала в нас силу, бывшую силь╜нее просто физических неприятностей. После неволь╜ного содрогания, охватившего нас при первом приступе омерзения, мы все как один принялись за работу, словно это отвратительное место было садом, наполненным розами. Мы произвели подробный осмотр местности, перед началом которого профессор сказал: -- Нам предстоит, во-- первых, проверить, сколько осталось ящиков; затем мы должны исследовать каж╜дую дыру, каждую щель, каждый угол, и посмотреть, не можем ли мы найти какого-- нибудь ключа к тому, что произошло с остальными ящиками. Достаточно было одного взгляда, чтобы узнать сколько их осталось, потому что ящики с землей были громадного размера и не могли остаться незамечен╜ными. Из пятидесяти осталось всего двадцать девять! Я испытал мгновение ужаса, ибо, заметив, что лорд Годалминг внезапно повернулся и посмотрел вдоль темнеющего прохода, я также взглянул туда -- и на минуту у меня замерло сердце. Мне показалось, что я вижу силуэт графа, вырисовывающийся в тени; я отчет╜ливо увидел лукавое, мертвенно-- бледное горбоносое лицо с красными глазами, красными губами. Это продол╜жалось всего одно мгновение, потому что, когда лорд Годалминг сказал: -- Мне показалось, что я видел чье-- то лицо, но это только игра теней, -- и возобновил свои расследования, я направил свет моей лампочки в указанном направ╜лении и пошел в проход. Я не нашел ничьих следов; а так как там не встретилось ни углов, ни дверей, ни малейшей скважины, а лишь одни капитальные стены, то, следовательно, ему некуда было и скрыться. Я решил, что страх сыграл на руку воображению, и ничего не ска╜зал своим спутникам. Несколько минут спустя я увидел, как Моррис по╜пятился внезапно от угла, который исследовал. Мы все инстинктивно повернули головы в его сторону, посколь╜ку нервы у всех были напряжены, и увидели массу фосфоресцирующих точек, мерцавших, как звезды. Все мы невольно попятились, увидев, что угол буквально наводнился крысами. Минуту или две мы стояли без движения, но лорд Годалминг, который, по-- видимому, приготовился к такой встрече, подошел к огромной, обитой железом двери, наружную сторону которой доктор Сьюард описал в своем дневнике, повернул ключ в замке, вынул огром╜ные засовы и растворил ее настежь. Затем, вынув из кармана маленький серебряный свисток, резко и прон╜зительно свистнул. Ему ответил лай собак из-- за дома доктора Сьюарда, и приблизительно через минуту из-- за угла примчались три фокстерьера. Мы бессознательно подвинулись к двери; я случайно заметил, что в этом месте пыль была сильно сбита: по-- видимому, недостаю╜щие ящики проносились этим путем. Но даже за эту минуту количество крыс возросло. Собаки бросились к нам, но на пороге дома вдруг остановились, зарычали, затем одновременно задрав носы, начали выть самым зловещим образом. Лорд Годалминг взял одну из собак, внес внутрь и опустил на пол. Лишь только ее ноги коснулись земли, к ней вернулась природная храбрость, и она кинулась на своих естественных врагов. Они обратились в такое бегство, что прежде чем она успела загрызть одну, дру╜гим собакам, которых пришлось внести таким же об╜разом, почти не осталось добычи. Крысы исчезли так же быстро, как и появились. После их исчезновения мы почувствовали облегчение, точно избавились от чьего-- то дьявольского присут╜ствия. К нам вернулось наше бодрое настроение. Было ли оно вызвано освежением мертвенной атмосферы благодаря открытой двери часовни, или облегчением, которое мы почувствовали, очутившись на свежем воз╜духе, -- не знаю; но тень ужаса, казалось, соскользнула с нас, как одежда, и самая цель нашего прихода поте╜ряла отчасти свое ужасное значение, хотя мы ни на йоту не поколебались в нашем решении. Закрыв наружную дверь, заперев ее, задвинув засовы и захватив с собой собак, мы возобновили поиски в доме. Мы ничего не нашли, кроме громадного количества пыли, все в нем осталось нетронутым, даже следы моих ног со времени моего первого посещения. Ни разу собаки не проявили признаков какой-- либо боязни, и даже когда мы верну╜лись к часовне, они прыгали вокруг нас, точно только что охотились на кроликов в лесу. На востоке уже алела заря, когда мы вышли из подъ╜езда. Доктор Ван Хелзинк вынул из связки ключ от входной двери и, заперев ее нормальным путем, положил ключ себе в карман. -- До сих пор, -- сказал он, -- наша ночь была очень удачна. Мы избежали всякого вреда, чего я очень боялся, и в то же время мы узнали, сколько ящиков недостает. Больше всего я рад тому, что этот наш первый -- и мо╜жет быть труднейший и опаснейший -- шаг совершился без участия нашей прелестнейшей мадам Мины, без омрачения ее сна или бодрствования образами, звуками и запахами и тому подобными ужасами, которые она могла бы никогда не забыть. Мы имели возможность сказать "шах" в той шахматной игре, которую мы ведем для спасения человеческих душ, а теперь пойдем домой. Заря приближается, у нас же есть основание быть до╜вольными своей работой первой ночью. Когда мы вернулись, все было тихо. Я на цыпочках вошел в нашу комнату и нашел Мину спящей и дышащей так тихо, что мне пришлось нагнуть╜ся к ней, чтобы услышать ее дыхание. Она выглядит бледнее обыкновенного. Надеюсь, что ей не повредило сегодняшнее собрание. Я действительно очень призна╜телен профессору за то, что он исключил ее из сферы нашей будущей работы и даже наших совещаний. Не╜которые вещи встревожили бы ее слух; и в то же время скрывать их от нее было бы хуже, чем рассказывать, если бы она заподозрила, что от нее что-- то скрывают. С этих пор наша работа должна быть для нее запретной книгой, по крайней мере до того времени, пока мы не сможем сказать ей, что все кончено и что земля освобо╜дилась от чудовища подземного мира. 1 октября. Позже. Вполне естественно, что мы проспали, потому что вчерашний день был сплошь занят работой, а ночь не принесла нам покоя. Даже на Мине, должно быть, ска╜залось истощение вчерашнего дня, потому что хотя я сам проспал чуть не до полудня, тем не менее я про╜снулся раньше ее, и будил ее два или три раза, пока она наконец не проснулась. Она спала так крепко, что, проснувшись, в продолжение нескольких секунд не узна╜вала меня и смотрела на меня с невыразимым ужасом, как бывает после кошмара. Она немного жаловалась на усталость, и я оставил ее отдыхать. ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА 1 октября. Выло около полудня, когда профессор разбудил меня; он был веселее и радостнее обыкновенного; по╜-- видимому, результаты работы прошлой ночью прояснили для него кое-- какие вопросы и сняли с души какую-- то тяжесть. Коснувшись происшествий сегодняшней ночи, он вдруг сказал: -- Твой больной очень меня интересует. Можно ли мне посетить его с тобой сегодня утром? Но если ты очень занят и ничего не имеешь против, я могу пойти один. Для меня новость -- сумасшедший, разговари╜вающий как философ и рассуждающий так здраво. У меня была спешная работа; я сказал ему, что буду рад, если он пойдет один, так что в этом случае ему не придется меня дожидаться; затем я позвал служителя и дал ему необходимые разъяснения. Я продолжал свою работу и скоро ее окончил. По-- ╜видимому, время в самом деле прошло очень быстро, так как Ван Хелзинк уже успел вернуться. -- Я не помешаю? -- вежливо спросил он, стоя у двери. -- Нисколько, -- ответил я. -- Войди. Моя работа кончена, и я свободен. Теперь я могу пойти с тобой, если хочешь. -- Это лишнее: я видел его! -- Ну? -- Боюсь, что он не очень высокого мнения обо мне. Наше свидание было коротко; когда я вошел в комнату, он сидел на стуле, опираясь локтями на колени, и лицо его выражало мрачное неудовольствие. Я обратился к нему как можно веселее и, насколько мог, почтитель╜нее. Он не ответил ничего. "Разве вы не узнаете меня?" -- спросил я. Ответ его был малоуспокоителен: "Я знаю вас слишком хорошо: вы старый дурак, Ван Хелзинк. Я хотел бы, чтобы вы убрались вместе с вашими идиот╜скими теориями куда-- нибудь в другое место. Да будут прокляты все толстокожие голландцы". Больше он не сказал ни слова, а сидел с невозмутимой мрачностью и таким равнодушием ко мне, как будто меня совсем не было в комнате. Так на этот раз я потерял случай поучиться чему-- нибудь у этого мудрого безумца; поэтому я решил пойти и, если можно, развеселиться в прият╜ной беседе с нашей прелестной мадам Миной. Меня бесконечно радует, что она не будет больше волновать╜ся из-- за этих ужасов. Хотя нам и будет сильно недоста╜вать ее общества, но так лучше. ДНЕВНИК МИНЫ ХАРКЕР 1 октября. Мне странно сегодня находиться в потемках после стольких лет полного доверия Джонатана, видеть, как он умышленно избегает разговоров на известные темы, особенно на самые интересные для меня. После вчераш╜него утомительного дня я долго спала, и хотя Джонатан тоже проспал, все же он встал раньше меня. Перед тем как уйти, он говорил со мной так нежно и ласково как никогда, но ни разу не проронил ни слова о том, что произошло с ними во время посещения графского дома. А между тем он должен был знать, как ужасно я волно╜валась. Милый, бедный мальчикВероятно, это рас╜строило его еще больше, чем меня. Все они сошлись на том, что мне лучше быть подальше от этой работы, и я согласилась с ними. Но каково знать, что они что-- то от меня скрывают! Но делать нечего -- когда-- нибудь Джонатан все мне расскажет; а я для того, чтобы он не подумал, что я что-- то от него скрываю, буду по-- прежнему вести свой дневник. Если он усомнится в моем доверии, я покажу ему дневник, в котором записана каждая мысль моего сердца, для того, чтобы его дорогие глаза прочитали их. Сегодня я чувствую себя страшно грустной, и у меня упадок духа. Вероятно, это реакция после ужасного волнения. Прошлой ночью я пошла спать, когда все ушли, просто потому, что они мне так велели. Спать не хоте╜лось, и я сгорала от нетерпения узнать, как у них дела. Я продолжала думать обо всем, что произошло со вре╜мени нашей встречи с Джонатаном в Лондоне, и все это представляется ужасной трагедией рока, ведущего нас неумолимо к какому-- то концу. Если бы я не при╜ехала в Уайтби, милая бедная Люси была бы теперь с нами. У нее не было никакого желания идти на клад╜бище, пока не приехала я; если бы она не пошла туда со мной днем, ее бы не влекло туда сонную; а если бы она не попала туда ночью во сне, чудовище не смогло бы ей повредить. О, зачем я поехала в Уайтби! Не помню хорошо, как я заснула прошлой ночью. Помню только, что внезапно услышала лай собак и множество странных звуков, точно в комнате мистера Рэнфилда, которая находится где-- то под моей, кто-- то шумно заиграл гаммы. Затем кругом наступило пол╜нейшее молчание, молчание до того глубокое, что оно меня поразило: я встала и выглянула в окно. Все было темно и безмолвно, черные тени, отбрасываемые де╜ревьями, озаренными лунным светом, казались напол╜ненными собственной молчаливой тайной. Все казалось неподвижным, мрачным и застывшим, так что тонкая полоска белого тумана, которая медленно ползла по траве к дому, казалась единственной живой точкой в природе. Я думаю, что отвлечься от грустных мыслей было полезно, потому что, когда я вернулась в постель, то почувствовала, как мной овладела сонливость. Я лежала некоторое время спокойно, но никак не могла заснуть, поэтому я опять встала и снова выгля╜нула в окно. Туман расстилался теперь около самого дома, так что я могла видеть, как он лежал у самых стен, точно подкрадывался к окнам. Несчастный Рэн╜филд шумел в своей комнате больше прежнего, и хотя я не могла различить ни одного слова в его разговоре, но в звуках голоса как-- то улавливала странную угрозу. Затем я услышала шум борьбы и поняла, что с ним борются служители. Я так испугалась, что бросилась на кровать, натянула на голову одеяло и заткнула паль╜цами уши. Тогда мне нисколько не хотелось спать -- так, по крайней мере, я думала -- но должно быть, я немедленно заснула, потому что не помню ничего, кроме снов, до самого утра, когда меня разбудил Джо╜натан. Мне пришлось сделать некоторое усилие, и прошло какое-- то время, пока я сообразила, где я, и что надо мной наклонился Джонатан. Мне приснился очень страшный сон. Странно, что в нем необычайным образом отразилось то, о чем я думала в последнее время. Мне казалось, что я сплю и жду Джонатана. Я боялась за него, но была бессильна действовать, так как мои ноги, руки и мозг страшно отяжелели. Итак, я спала неспокойно и думала. Затем мне стало казаться, что воздух стал тяжелый, сырой и холодный. Я откинула с лица одеяло и к своему удивлению увидела, что вокруг меня все тускло. Газовый рожок, который я оставила гореть для Джонатана, слегка его завернув, казался кро╜шечной красной искрой в сплошном тумане, который, по-- видимому, сделался гуще и пробрался в комнату. Тогда мне пришло в голову, что я не закрыла окно перед тем, как лечь спать. Я хотела подойти к нему, чтобы удосто╜вериться в этом, но какой-- то свинцовый летаргический сон, казалось, сковал мои члены и волю. Я закрыла глаза, но могла видеть сквозь веки. (Удивительно, какие шутки играют над нами сны и как мы можем фантази╜ровать в соответствии с ними.) Туман становился все гуще и гуще, и я могла теперь видеть, как он проникает в комнату, потому что видела его в форме дыма или клубов пара, проникавших не через окно, а через замоч╜ную скважину. Туман стал еще гуще и сконцентрировался в виде облачного столба, сквозь вершину которого я могла разглядеть свет газового рожка, горевшего как красный глаз. В голове все начало кружиться, а облачная колонна тоже кружилась по комнате. Но вдруг у меня на глазах пламя рожка раздвоилось и засверкало, как мне показа╜лось сквозь туман, двумя красными глазами, подобно тому, как рассказывала Люси в одну из наших совмест╜ных прогулок, когда заходящая заря осветила окна церк╜ви Св. Марии на утесе. Вдруг я с ужасом сообразила, что Джонатан точно так же видел этих ужасных женщин, превращавшихся из кружащегося в лунном свете ту╜мана в реальные создания, и должно быть, во сне мне сделалось дурно, потому что все превратилось в бес╜просветный туман. Последним проблеском сознания было фантастическое видение багрово-- белого лица, склонявшегося из тумана. Надо быть осторожной с подобными снами, потому что они могут повредить рассудку, если будут повторяться слишком часто. Я бы могла попросить доктора Ван Хелзинка или Сьюарда прописать мне что-- нибудь от бессонницы, но боюсь напугать их, так как в настоящее время они и так немало волнуются из-- за меня. Постараюсь сегодня выспаться как следует. Если это не удастся, я попрошу дать мне дозу хлорала; он не может повредить, если не злоупотреблять им, но даст хороший ночной сон. Прошлая ночь утомила меня сильнее, чем если бы я вовсе не спала. 2 октября, 10 часов. Прошлую ночь я спала, но без снов. Я, должно быть, спала крепко, так как даже не проснулась, когда вернулся Джонатан; но сон не освежил меня, потому что сегодня я чувствую страшную слабость и упадок духа. Весь вчерашний день я провела, пытаясь читать, или лежала и дремала. Днем мистер Рэнфилд попросил позволения меня видеть. Бедный человек -- он был очень кроток, а когда я уходила, поцеловал мне руку и призвал на меня Божье благословение. Меня это как-- то сильно тронуло; я плачу, когда вспоминаю о нем. Новая слабость; Джонатан страшно огорчился бы, если бы узнал, что я плакала. Я сделала все, что могла, чтобы подбодрить их, и вероятно, мое усилие принесло мне пользу, потому что я забыла о своей усталости. После обеда они отослали меня спать, а сами пошли вес вместе, как сказали, покурить, но я знаю, что они хотели поделиться друг с другом своими впечатлениями дня; я видела по манерам Джонатана, что он хотел сообщить им что-- то важное. Мне совсем не хотелось спать, поэтому я попросила доктора Сьюарда дать какое-- нибудь снотворное средство, так как я плохо спала прошлую ночь. Он был настолько добр, что сам приготовил для меня снотворный порошок и велел принять его, сказав, что он не повредит. Я приняла его и жду сна, которого все нет. Надеюсь, что я не по╜ступила неправильно: когда мною начинает овладевать сон, мною овладевает и чувство страха; мне начинает казаться, что я, возможно, делаю глупость, лишая себя возможности проснуться: у меня все время такое чувство, точно это может мне понадобиться... Но меня начинает клонить ко сну. Спокойной ночи! Глава двадцатая ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА 1 октября. Вечером. Я застал Томаса Спелинга у себя в Бетнал Грине, но к несчастью, он был не в состоянии что-- нибудь вспомнить. Перспектива выпить со мною стакан пива так его соблазнила, что он слишком рано принялся за желанный кутеж. Все-- таки я узнал от его жены, что он был лишь помощником Смолетта, который является ответственным лицом перед фирмой, так что я решил поехать в Уолворф. Мистера Джозефа Смолетта я застал дома. Он очень скромный и умный малый, тип хорошего, добросовестного рабочего, очень толкового при этом. Он твердо помнил весь инцидент с ящиками и, вынув из какого-- то таинственного места в брюках записную книжку со странными застежками, в которой оказались иероглифические полустертые записи ка╜рандашом, сказал мне, куда были доставлены ящики. Их было шесть, сказал он мне, на том возу, кото╜рый он принял в Карфаксе и сдал в дом номер 197 по Чиксэнд-- стрит, Мэйл-- энд-- Нью-- Таун, а кроме того, еще шесть штук, которые он сдал Джамайко Лэн, Бермондси. Я дал Смолетту полсоверена и спросил его, были ли взяты еще ящики из Карфакса. Он ответил: -- Вы были так добры ко мне, что я расскажу вам все, что знаю. Несколько дней тому назад я слышал, как некий Блоксмэн рассказывал, что он со своим по╜мощником сделали какое-- то темное дело в каком-- то старом доме в Перфмоте. Такие дела не так часто встречаются, и возможно, что Сэм Блоксмэн расскажет вам что-- нибудь интересное. Я сказал, что если он достанет его адрес, то полу╜чит еще полсоверена. Тут он наскоро проглотил свой чай и встал, сказав, что пойдет искать его повсюду. У дверей он остановился и сказал: -- Послушайте, начальник, вам нет никакого смысла оставаться тут. Найду ли я Сэма, скоро или нет, сегодня во всяком случае он вам ничего не скажет. Сэм удивительный человек, когда он пьян. Если вы мне дадите конверт с маркой и напишете на нем свой адрес, я отыщу Сэма и напишу вам сегодня же вечером. Но вам придется отправиться к нему с утра, так как Сэм встает очень рано и немедленно уходит из дома, как бы он ни был пьян накануне. Я написал адрес, наклеил марку и, отдав конверт Смолетту, отправился домой. Как бы там ни было, а мы уже идем по следам. Я сегодня устал, и мне хочется спать. Мина крепко спит, она что-- то слишком бледна, и у нее такой вид, будто она плакала. Бедняжка, я убежден, что это неведение ее терзает, и она наверное беспокоится за меня и за других. Но в данном случае мне легче видеть ее разочарованной и беспокоящейся сейчас, нежели в будущем с окончательно расстроен╜ными нервами. 2 октября. Вечером. Длинный, томительный, тревожный день. С первой же почтой я получил адресованный мне конверт с вло╜жением грязного лоскута бумаги, на котором каран╜дашом дрожащей рукой было написано: "Сэм Блокемэн, Коркранс, 4, Поттер Корт, Бартэл╜стрит, Уолворф. Спросить перевозчика". Я получил письмо, когда еще лежал в постели, и встал, не будя Мину. Она выглядела усталой, бледной и не совсем здоровой. Я решил не будить ее и, вернув╜шись со своих новых поисков, отправить ее в Эксэтер. Мне кажется, что дома, занимаясь своей повседневной работой, она будет лучше себя чувствовать, чем здесь, среди нас, да еще в полном неведении относительно того, что происходит. Я встретил доктора Сьюарда и сказал ему, куда ухожу, обещав вскоре вернуться и рассказать ему и остальным, как только что-- нибудь разузнаю. Я поехал в Уолворф и с некоторыми затруд╜нениями нашел Поттер Корт и дом Коркранса. Когда я спросил человека, открывшего дверь, где живет пере╜возчик, то за полсоверена узнал, что мистер Блоксмэн, выспавшись после выпитого накануне в Коркоране пива, уже в пять часов утра отправился на работу в Поплар. Он не знал точно, где находится это место, но насколько он помнил, в каком-- то вновь открытом товарном складе; с этими жалкими данными я отпра╜вился в Поплар. Было около двенадцати часов, когда я, ничего не найдя, зашел в кафе, где обедали несколько рабочих. Один из них утверждал, что на Кросс Энджэл стрит строят новый холодный амбар для нового товар╜ного склада. Я тотчас же принял это к сведению. Беседа со сторожем и главным приказчиком -- я наградил их обоих звонкой монетой -- навела меня на след Блокс╜мэна; я обещал уплатить ему его поденную плату, и он пошел к своему начальнику спросить разрешения поговорить со мной. Он был довольно видный малый, хотя немного грубый в разговоре и манерах. Когда я дал ему задаток, обещав заплатить за сведения, он сказал мне, что дважды ездил из Карфакса в какой-- то дом на Пикадилли и отвез туда девять больших ящи╜ков -- "невероятно тяжелых" -- на специально нанятой повозке. Я спросил о номере дома на Пикадилли, на что он ответил: -- Номер-- то, начальник, я забыл, но это всего в нескольких шагах от большой, недавно выстроенной белой церкви или чего-- то в том же роде. Дом старый и пыльный, хотя в сравнении с тем проклятым домом, откуда ящики взяты, это царский дворец. -- Как же вы попали в эти дома, раз они пустые? -- В доме в Пэрфлитс меня встретил старый гос╜подин, он же помог мне поднять ящики и поставить на телегу. Черт подери, это был самый здоровый па╜рень, которого я когда-- либо видел, а ведь такой старый, с седыми усами, и такой тощий, что даже тени не от╜брасывал. Эти слова ужасно меня поразили. -- Представьте, он поднял свой конец ящика с та╜кой легкостью, точно это был фунт чаю, между тем как я, задыхаясь и обливаясь потом, с трудом поднял свой, а ведь я тоже не цыпленок. -- Как же вы вошли в дом на Пикадилли? -- спро╜сил я. -- Там был он же. Он, должно быть, вышел и пришел туда раньше и сам открыл мне дверь и помог внести ящики в переднюю. -- Все девять? -- спросил я. -- Да, на первой телеге их было пять, а на второй четыре. Это был ужасно тяжелый труд, и я даже не помню, как попал домой. -- Что же, вы оставили ящики в передней? -- Да, это была большая передняя, совершенно пустая. Я сделал еще одну попытку разузнать дальнейшее. -- А ключей у вас не было никаких? -- Мне не нужно было ни ключей, ни чего-- нибудь другого, потому что старик сам открыл дверь и сам закрыл ее за мною, когда я перенес все на место. Я не помню всего точно -- проклятое пиво! -- И не можете вспомнить номер дома? -- Нет, сэр, но вы и так сможете легко найти его. Такой высокий дом с каменным фасадом и аркой на╜верху, с высокими ступенями перед дверьми. Я хорошо помню эти ступени, по ним я и таскал ящики вместе с тремя бродягами, жаждавшими получить на чай. Старик дал им по шиллингу; видя, что им так много дают, они стали требовать еще, тогда старик схватил одного из них за плечо, собираясь спустить его с лестни╜цы, и только тогда они ушли, ругаясь. Я решил, что узнал вполне достаточно, чтобы найти тот дом, и заплатив своему новому приятелю за сведе╜ния, поехал на Пикадилли. Тут пришла мне в голову мысль: граф ведь сам мог убрать эти ящики. Если так, то время дорого, поскольку теперь он может это сделать в любое время. У цирка Пикадилли я отпустил кэб и пошел пешком. Недалеко от белой церкви я увидел дом, похожий на тот, что описывал Блоксмэн. У дома был такой запущенный вид, словно в нем давно уже никто не жил. В Пикадилли мне больше нечего было делать, так что я обошел дом с задней стороны, чтобы посмотреть, не узнаю ли я тут еще чего-- нибудь. Там суетливо ле╜тали чайки. На Пикадилли я расспрашивал грумов и их помощников, не могут ли они что-- нибудь рассказать о пустующем доме. Один из них сказал, что, по слухам, его недавно заняли, но неизвестно, кто. Он сказал еще, что раньше тут висел билетик о продаже дома и что, может быть, Митчел и Кэнди, агенты, которым была поручена продажа, что-- нибудь и смогут сказать по этому поводу, так как, насколько он помнит, он видел название этой фирмы на билетике. Я старался не пока╜зывать вида, настолько мне эти было важно; и поблаго╜дарив его, как обычно, полсовереном, пошел дальше. Наступили сумерки, близился осенний вечер, так что я не хотел терять времени. Разыскав в адресной книге адрес Митчел и Кэнди в Беркли, я немедленно отправился к ним в контору на Сэквил-- стрит. Господин, встретивший меня, был невероятно любе╜зен, но настолько же необщителен. Сказав, что дом на Пикадилли продан, он посчитал вопрос исчерпанным. Когда я спросил, кто его купил, он широко раскрыл глаза, немного помолчал и ответил: -- Он продан, сэр. -- Прошу извинения, -- сказал я так же любезно, -- но по особо важным причинам мне необходимо знать, кто его купил. Он помолчал, затем, еще выше подняв брови, снова лаконично повторил: -- Он продан, сэр. -- Неужели, -- сказал я, -- вы больше ничего мне не скажете? -- Нет, ничего, -- ответил он. -- Дела клиентов Мит╜чел и Кэнди находятся в верных руках. Спорить не имело смысла, так что, решив все же разойтись по-- хорошему, я сказал: -- Счастливы ваши клиенты, что у них такой хороший поверенный, ревностно стоящий на страже их инте╜ресов. Я сам юрист. -- Тут я подал ему свою визитную карточку. -- В данном случае я действую не из простого любопытства а по поручению лорда Годалминга, желающего узнать кое-- какие подробности относительно того имущества, которое, как ему показалось, недавно продавалось. Эти слова изменили дело: он ответил любезнее: -- Если бы я мог, то охотно оказал бы вам услугу, в особенности лорду Годалмингу. Мы исполняли его поручения и, между прочим, сняли для него несколько комнат, когда он был еще Артуром Холмвудом. Если хотите, оставьте его адрес, я поговорю с представителями фирмы по этому поводу и, во всяком случае, сегодня же напишу лорду. Если будет возможно, я с удоволь╜ствием отступлю от наших правил и сообщу необходимые его сиятельству сведения. Мне необходимо было заручиться другом, а не врагом, так что я дал адрес доктора Сьюарда и ушел. Уже стемнело; я порядком устал и проголодался. В "Аэро-- Брэд компани" я выпил чашку чаю и следующим поездом выехал в Пэрфлит. Все были дома: Мина выглядела усталой и бледной, но старалась казаться веселой и ласковой. Мне было больно, что приходится все скрывать от нее и тем причи╜нить беспокойство. Слава Богу, завтра это кончится. Я не мог рассказать остальным о своих последних открытиях, приходилось ждать, пока уйдет Мина. После обеда мы немного музицировали, чтобы отвлечься от окружающего нас ужаса, а затем я проводил Мину в спальню и попросил ее лечь спать. В этот вечер Мина казалась особенно ласковой и сердечной и ни за что не хотела меня отпускать, но мне нужно было еще о многом переговорить с друзьями, и я ушел. Слава Богу, наши отношения нисколько не изменились оттого, что мы не во все посвящаем друг друга. Вернувшись, я застал всех друзей собравшимися у камина в кабинете. В поезде я все точно записал в дневник, так что мне пришлось только прочесть им свою запись: когда я кончил, Ван Хелзинк сказал: -- Немало, однако, пришлось вам потрудиться, друг Джонатан. Но зато теперь мы наверняка напали на след пропавших ящиков. Если все они найдутся в том доме, то и делу скоро конец. Но если некоторых из них не окажется, то придется снова отправляться на поиски, пока мы не найдем все ящики, после чего нам останется лишь одно -- заставить этого негодяя умереть естественной смертью. Мы сидели молча, как вдруг мистер Моррис спросил: -- Скажите, как мы попадем в этот дом? -- Но попали же мы в первый, -- быстро ответил лорд Годалминг. -- Артур, это большая разница. Мы взломали дом в Карфаксе, но тогда мы находились под защитой ночи и загороженного стеною парка. На Пикадилли будет гораздо труднее, безразлично, днем или ночью. Я очень сомневаюсь, что нам удастся туда попасть, если этот индюк-- агент не достанет нам каких-- либо ключей; мо╜жет быть, завтра мы получим от него письмо, тогда все разъяснится. Лорд Годалминг нахмурился и мрачно зашагал взад и вперед по комнате. Затем постепенно замедляя шаги, он остановился и, обращаясь по очереди к каждому из нас, сказал: -- Квинси рассуждает совершенно правильно. Взлом помещения вещь слишком серьезная; один раз сошло великолепно, но в дачном случае это более сложно. Разве только мы найдем ключи от дома у графа. Так как до утра мы ничего не могли предпринять и приходилось ждать письма Митчела, мы решили устроить передышку до завтра. Мы довольно долго сиде╜ли, курили, обсудили этот вопрос со всех сторон и разошлись. Я воспользовался случаем и записал все в дневник; теперь мне страшно хочется спать, пойду и лягу. ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА 1 октября. Рэнфилд снова меня беспокоит; его настроения так быстро меняются, что трудно понять его состояние; не знаю даже в чем тут причина -- это начинает меня сильно интриговать. Когда я вошел к нему сегодня утром, после того, как он выгнал Ван Хелзинка, у него был такой вид, точно он повелевает судьбами мира; и он действительно повелевает судьбой, но очень свое╜образно. Его положительно ничто на свете не интересует; он точно в тумане и свысока глядит на слабости и жела╜ния всех смертных. Я решил воспользоваться случаем и кое-- что разузнать у него. Из очень длинной беседы, причем он все время говорил изумительно здраво и осмысленно, я сделал вывод, что Рэнфилд твердо верит в свое предназначение для какой-- то высшей цели. Он убежден, что достигнет ее не путем использования человеческих душ, а исклю╜чительно чужих жизней... Некоторые подробности беседы и взгляды на пользу, которую он может извлечь из чужой жизни, до того близки к рассказанному нам Ван Хелзинком о вампирах, что у меня неожиданно мелькнула мысль о влиянии на Ренфилда графа. Неужели так? Как это раньше не пришло мне в голову? Позже. После обхода я пошел к Ван Хелзинку и рассказал ему о своих подозрениях. Он очень серьезно отнесся к моим словам и, подумав немного, попросил взять его с собою к Рэнфилду. Когда мы вошли, то были поражены, увидев, что он опять рассыпал свой сахар. Сонные осен╜ние мухи, жужжа, влетали в комнату. Мы старались навести его на прежний разговор, но он не обращал на нас никакого внимания. Он напевал, точно нас совсем не было в комнате, затем достал кусок бумаги и сложил его в виде записной книжки. Мы так и ушли ни с чем. По-- видимому, это действительно исключительный случай; надо будет сегодня тщательно проследить за ним. ПИСЬМО ОТ МИТЧЕЛ И КЭНДИ ЛОРДУ ГОДАЛМИНГУ 1 октября. Милостивый государь! Мы счастливы в любое время пойти навстречу Вашим желаниям. Из этого письма Ваше сиятельство узнает, согласно его желаниям, переданным нам мистером Харкером, подробности о покупке и продаже дома No 347 на Пикадилли. Продавцами были поверенные мистера Арчибальда Винтер-- Сьюффилда. Покупатель -- знатный иностранец, граф де Вил, который произвел покупку лично, заплатив всю сумму наличными. Вот все, что нам известно. Остаемся покорными слугами Вашего сиятельства, Митчел и Кэнди. ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА 2 октября. Вчера ночью я поставил человека в коридоре и велел следить за каждым звуком, исходящим из комнаты Рэнфилда; я приказал ему немедленно послать за мной, если произойдет что-- нибудь странное. После того, как миссис Харкер пошла спать, мы долго еще обсуждали наши действия и открытия, сделанные в течение дня. Один лишь Харкер узнал что-- то новое, и мы надеемся, это окажется важным. Перед сном я еще раз подошел к комнате своего пациента и посмотрел в дверной глазок. Он крепко спал; грудь спокойно и ровно поднималась и опускалась. Се╜годня утром дежурный доложил, что вскоре после полу╜ночи сон Рэнфилда стал тревожным и пациент все время молился. Больше дежурный ничего не слышал. Его ответ показался мне почему-- то подозрительным, и я прямо спросил, не заснул ли он на дежурстве. Вначале он отрицал, но потом сознался, что немного вздремнул. Сегодня Харкер ушел, чтобы продолжить свои рас╜следования, а Артур и Квинси ищут лошадей. Годалминг говорит, что лошади всегда должны быть наготове, поскольку, когда мы получим нужные сведения, искать их будет поздно. Нам нужно стерилизовать всю привезенную графом землю между восходом и заходом солнца; таким образом мы сможем напасть на графа с самой слабой его стороны и будем меньше рисковать жизнью. Ван Хелзинк пошел в Британский музей посмотреть некоторые экземпляры книг по древней медицине. Древние врачи обращали внимание на такие вещи, которые не признают их последователи, и профессор ищет средства против ведьм и бесов. Порою мне кажется, что мы все сошли с ума и что нас вылечит только смирительная рубашка. Позже. Мы снова собрались: кажется, мы напали на след и завтрашняя работа, может быть, будет началом конца. Хотелось бы знать, имеет ли спокойствие Рэнфилда что-- нибудь общее с этим. Его настроение так явно соот╜ветствовало действиям графа, что уничтожение чудовища может оказаться для него благом. Если бы иметь хоть малейшее представление о том, что происходит у него в мозгу, у нас были бы важные данные. Теперь он, как видно, на время успокоился... Так ли? Этот вой, кажется, раздаются из его комнаты... Ко мне влетел сторож и сказал, что с Рэнфилдом что-- то случилось. Он услышал, как Рэнфилд завыл и, войдя в комнату, застал его лежащим на полу лицом вниз, в луже крови. Иду к нему. Глава двадцать первая ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА 3 октября. Позвольте в точности изложить, насколько я помню, все случившееся со времени моей последней записи. Я придаю громадное значение тому, чтобы именно эти сообщения были записаны с необыкновенной, прямо педантичной точностью. Когда я вошел в комнату Рэнфилда, я нашел его лежащим на полу на левом боку в яркой луже крови. Подойдя ближе, чтобы поднять пациента, я сразу за╜метил, что он получил тяжкие повреждения. Взглянув на его голову, я увидел, что лицо было так разбито, словно Рэнфилда колотили лицом об пол; действительно, лужа крови образовалась из лицевых ран. Служитель, стоявший на коленях возле тела, сказал, когда мы перевернули раненого: -- Мне кажется, у него сломана спина. Смотрите, правая рука, нога и вся правая сторона лица парали╜зованы. Служителя чрезвычайно озадачило, как это могло случиться. Он был страшно поражен, и его брови в недоу╜мении нахмурены, когда он сказал: -- Я не понимаю двух вещей. Он мог разбить себе лицо, если бы колотился им об пол. Я видел, как делала это одна молодая женщина в Эверсфилдском доме для умалишенных, прежде чем ее успели схватить. И полагаю, он мог сломать спину, если бы упал с постели в момент неожиданного припадка. Но я все же никак не могу понять, как могли произойти обе эти вещи. Если у него была сломана спина, он не мог биться голо╜вой об пол; а если лицо было разбито до падения с постели, то должны остаться следы на кровати. Я крикнул ему: -- Бегите к доктору Ван Хелзинку и попросите не╜медленно прийти сюда. Он мне нужен сейчас же. Служитель убежал, и через несколько минут появился профессор в халате и туфлях. Когда он увидел Рэн╜филда на полу, то проницательно взглянул на него, а затем обернулся ко мне. Полагаю, что он прочел мою мысль у меня в глазах, потому что спокойно сказал -- очевидно, имея в виду уши служителя: -- А, печальный случай! Он потребует весьма забот╜ливого ухода и больших попечений. Я останусь с вами, ни сперва оденусь. Подождите меня здесь, я вернусь через несколько минут. Пациент хрипло дышал, видно было, что он терпит невероятные страдания. Ван Хелзинк вернулся необы╜чайно быстро с набором хирургических инструментов. Он, видимо, успел обдумать этот случай и принять какое-- то решение, потому что, не взглянув на пациента, шепнул мне: -- Вышлите вон служителя. Мы должны остаться с Рэнфилдом наедине к тому времени, когда к нему вернется сознание после операции. Я сказал: -- Пока довольно, Симмонс. Вы сделали все, что могли. Можете идти, а доктор Ван Хелзинк приступит к операции. Дайте мне немедленно знать, если случится что-- нибудь необычное. Служитель удалился, а мы приступили к вниматель╜ному осмотру пациента. Раны на лице были поверх╜ностными; тяжким повреждением был опасный пролом черепа на правой стороне головы. Профессор на минуту задумался и сказал: -- Надо постараться уменьшить давление костей на мозг и привести его в нормальное состояние, на╜сколько это возможно; быстрота кровотечения показы╜вает опасный характер повреждения. Вся двигательная сфера, кажется, затронута. Кровоизлияние в мозг быстро усилится, так что нам необходимо немедленно присту╜пить к операции, иначе будет поздно. В то время, как он говорил, послышался легкий стук в дверь. Я открыл дверь и увидел в коридоре Артура и Квинси в пижамах и туфлях; первый сказал: -- Я слышал, как ваш человек позвал доктора Ван Хелзинка и сообщил ему о печальном случае. Я разбудил Квинси, вернее, позвал его, так как он не спал. Слишком много необычайных событий происходит в последнее время, чтобы мы могли наслаждаться здоровым сном. Мне пришло в голову, что завтрашняя ночь многое изменит. Мы должны глядеть вперед и назад гораздо внимательнее, нежели мы это делали до сих пор. Можно нам войти? Я молча кивнул и держал дверь открытой, пока они входили, затем снова запер ее. Когда Квинси увидел положение и состояние пациента и заметил страшную лужу на полу, он спросил: -- Боже мой! Что с ним? Бедняга, бедняга! Я вкратце рассказал ему, что произошло, и объяснил, почему мы надеемся, что к пациенту вернется со╜знание после операции... на короткое время, во всяком случае. Квинси сел на край постели, рядом с Годалмин╜гом, и мы стали терпеливо ждать. Минуты нашего ожидания протекали с ужасной мед╜ленностью. У меня замирало сердце, и я видел по лицу Ван Хелзинка, что он также немало волнуется за резуль╜тат. Я боялся тех слов, которые мог произнести Рэнфилд. Я положительно боялся думать; меня угнетало предчувствие того неотвратимого бедствия, которое на╜двигалось на нас, как море в часы прилива. Бедняга Рэнфилд дышал отрывисто, спазматически. Каждую минуту казалось, что он откроет глаза и заговорит; но снова раздавалось хриплое дыхание, и снова он впадал в еще большую бесчувственность. Как я ни привык к виду болезней и смерти, это ожидание все больше и больше действовало мне на нервы. Я почти слышал биение своего собственного сердца; а кровь, приливавшая к вискам, стучала в мозгу, как удары молота. Молчание становилось мучительным. Я поглядел на своих товарищей и по их пылающим лицам и влажным лбам увидел, что они испы╜тывают такую же муку. Все мы находились в таком нервном ожидании, словно сверху должен был раздаться страшный звук колокола и застать нас врасплох. Наконец настал момент, когда стало ясно, что пациент быстро слабеет; он мог умереть с минуты на минуту. Я взглянул на профессора и поймал его пристальный взор. Он сказал: -- Нельзя терять времени. От его слов зависит жизнь многих людей; я думал об этом, пока стоял здесь. Быть может, ставкой тут служат души. Мы сделаем операцию как раз над ухом. Не произнося больше ни слова, он принялся за операцию. Несколько минут дыхание оставалось хрип╜лым. Затем последовал такой продолжительный вздох, что казалось, грудь должна была разорваться. Глаза Рэнфилда вдруг открылись и уставились на нас диким, бессмысленным взором. Это продолжалось несколько минут; потом взгляд его смягчился, в нем появилось выражение приятного удивления, и с губ сорвался вздох облегчения. Он сделал судорожное движение и сказал: -- Я буду спокоен, доктор. Велите им снять смири╜тельную рубашку. Я видел страшный сон, и он так обессилил меня, что я не могу сдвинуться с места. Что с моим лицом? Оно как будто распухло и ужасно саднит. Он хотел повернуть голову, но при этом усилии глаза Рэнфилда снова стали стеклянными, и я тихонько опус╜тил его голову. Тогда Ван Хелзинк сказал серьезным, спокойным тоном: -- Расскажите нам ваш сон, мистер Рэнфилд! При звуках этого голоса на разбитом лице Рэн╜филда появилась радостная улыбка, и он спросил: -- Доктор Ван Хелзинк? Как вы добры, что пришли сюда; дайте воды, у меня пересохли губы; и я постараюсь рассказать вам... Мне снилось...-- он замолк, точно потерял сознание. Я быстро сказал Квинси: -- Водка у меня в кабинете, живо! Он убежал и быстро вернулся со стаканом, графином водки и водой. Мы смочили растрескавшиеся губы пациента, и он ожил. Но было очевидно, что его бедный поврежденный мозг работал в этот промежуток, потому что когда он совершенно пришел в себя, то поглядел на меня с мучительным смущением, которого мне никогда не забыть, и сказал: -- Я не должен обманывать самого себя; это был не сон, а жестокая действительность. Его глаза блуждали по комнате; когда они останови╜лись на двух фигурах, терпеливо сидевших на краю постели, он продолжал: -- Если бы я не был уверен в этом, то понял бы это по их присутствию. На секунду его глаза закрылись -- не от боли или сонливости, но по доброй воле, как будто он хотел со╜браться с мыслями; когда он открыл глаза, то заговорил торопливо и с большей энергией, чем до сих пор: -- Скорее, доктор, скорее! Я умираю. Чувствую, что мне осталось жить всего несколько минут; и затем я снова вернусь к смерти... или к тому, что еще хуже смерти. Смочите опять мои губы водкой. Я должен сказать кое-- что раньше, чем умру; или прежде чем умрет мой бедный мозг... Благодарю вас... Это произошло в ту ночь, когда я умолял вас выпустить меня, и после того, как вы ушли. Я не мог говорить тогда, потому что чувствовал, что мой язык связан; но за исключением этого, я был тогда так же здоров, как теперь. Я долго оставался в мучительном отчаянии после того, как вы оставили меня; мне казалось, что прошли целые годы. И вдруг неожиданный мир снизошел на меня. Мой мозг снова пришел в спокойствие, и я понял, где я нахожусь. Я слышал, как собаки лаяли позади нашего дома, но не там, где был Он. Он подошел к окну в тумане, как я это часто видел прежде; но на сей раз Он не был духом, но человеком, и глаза его сверкали, точно Он сердился. Я видел, как его красный рот злобно ухмылялся; его острые белые зубы блестели при свете луны, когда Он оглянулся на группу деревьев, за которыми лаяли собаки. Сперва я не хотел звать его, хотя знал, что ему хочется войти ко мне так же, как всегда. Тогда Он соблазнил меня, наобещав кучу вещей -- не только на словах -- он их создавал. Его прервал профессор: -- Как так? -- Заставляя их показываться, точно так же, как Он создавал мух при свете солнца. Громадные, жирные мухи с крыльями, блестящими сапфиром и сталью; а ночью -- громадные бабочки, с черепами и скрещенными костями на спинках. Он начал шептать: "крысы, крысы, крысы". Появились сотни, тысячи, миллионы крыс, и все живые; и соба╜ки, уничтожавшие их, и кошки тоже. Все живые, с крас╜ной кровью, многолетней красной кровью; не простые обыкновенные мухи... Я рассмеялся, потому что мне захотелось посмотреть, что Он в состоянии сделать. То╜гда завыли собаки за темными деревьями в его доме. Он подозвал меня к окну. Я встал и подошел, а Он поднял руки и, казалось, сзывал кого-- то, не произнося ни единого звука. Темная масса насела на траву, появив╜шись словно огненное пламя; и когда Он движением руки раздвинул туман вправо и влево, я увидел, что тут кишмя кишели тысячи крыс с такими же огненными гла╜зами, как и у него, и все они вдруг остановились; и мне казалось, что Он говорит: "Все эти жизни я подарю тебе и еще больше на множество веков, если ты на коленях поклонишься мне". И красное облако цвета кро╜ви спустилось мне на глаза, и прежде чем я сообразил, что делаю, я открыл окно и сказал ему: "Войди, Господин и Учитель". Все крысы исчезли, а Он проскользнул в комнату сквозь окно, хотя я приоткрыл его всего лишь на дюйм -- подобно тому, как лунный свет проскальзы╜вает сквозь малейшую трещину, -- и явился предо мной во всей красоте и величии. Голос Рэнфилда становился все слабее, так что я снова смочил ему губы водкой, и он продолжал; но его память как будто утомилась за это время, так как при возобнов╜лении рассказа он забежал далеко вперед. Я хотел оста╜новить его, но Ван Хелзинк шепнул: -- Не мешайте ему, не прерывайте, он не сможет вернуться назад и, пожалуй, не в состоянии будет про╜должать, если потеряет нить своих мыслей. Рэнфилд продолжал: -- Весь день я ждал вестей, но Он ничего не прислал мне, так что когда взошла луна, я был порядочно зол на него. Когда Он снова проскользнул в окно, хотя оно было и закрыто, и даже не постучавшись предва╜рительно, я был вне себя. Он издевался надо мной, и его бледное лицо с красными сверкающими глазами выступало среди тумана, и у него был такой вид, точно все вокруг принадлежало ему, а я был ничто. И даже прежнего запаха не было от него, когда Он прошел мимо меня. Я не мог удержать его. Мне только показалось, будто в комнату вошла миссис Харкер, а не Он. Двое мужчин, сидевших на постели, встали сзади Рэн╜филда, так что он не мог их видеть, но зато они могли лучше слышать. Они оба молчали, но профессор задро╜жал; его лицо стало еще суровее. Рэнфилд продолжал, ничего не замечая: -- Когда миссис Харкер пришла ко мне сегодня днем, она была не такая как прежде; все равно как чай, сильно разбавленный водой. Тут мы все зашевелились, но никто не сказал ни слова. Он продолжал: -- Я не знал, что она здесь, пока она не заговорила; она не выглядела так как прежде. Мне не нравятся бледные люди; я люблю людей, у которых много крови, а ее кровь, казалось, вытекла. Я не думал об этом в то время; но когда она ушла, я стал об этом думать, и меня свела с ума мысль, что Он отнимает у нее жизнь! Я почувствовал, что все содрогнулись так же, как и я; но мы молчали. -- Итак, когда Он явился сегодня ночью, я был готов принять его. Я видел, как скользил туман, и я крепко схватил его. Я слышал, что сумасшедшие обладают сверхъестественной силой; а так как я знал, что времена╜ми я сумасшедший, то и решился использовать свою силу. Он тоже почувствовал это, потому что вынужден был выступить из тумана, чтобы бороться со мной. Я держался стойко; и я думал, что начинаю одолевать, так как я не хотел, чтобы Он отнимал у нее жизнь, но когда я увидел его глаза, они прожгли меня, и моя сила стала подобна воде. Он схватил меня, пока я цеплялся за него, поднял и бросил наземь. Красное облако застлало мне глаза, я услышал шум, подобный грому, и заметил, что туман уплывает под дверь. Его голос становился все слабее, а дыхание более хриплым. Ван Хелзинк машинально выпрямился. -- Мы знаем теперь худшее, -- сказал он. -- Он здесь, и мы знаем, с какой целью. Может быть, еще не поздно. Вооружимся, как в ту ночь, но не будем терять времени, каждая секунда дорога. Не надо было напоминать нам об этом, так как и без того мы сообразили, в чем дело. Мы поспешили и свои комнаты за теми вещами, с которыми ходили в дом графа. У профессора вещи были наготове, и когда мы встретились в коридоре, он сказал, многозначительно показывая на них: -- Эти вещи никогда не покидают меня и не покинут, пока это несчастное дело не будет окончено. Будьте благоразумны, мои друзья. Мы имеем дело не с обыкно╜венным врагом. Увы! Увы -- подумать только, что дол╜жна страдать дорогая мадам Мина. Он замолчал; у него прервалось дыхание. Я не отда╜вал себе отчета, что преобладало в моем сердце -- бешенство или ужас. У двери миссис Харкер мы остановились; Арчи и Квинси стояли позади, и последний промолвил: -- Неужели мы потревожим ее? -- Мы обязаны это сделать, -- мрачно ответил Ван Хелзинк. -- Если дверь заперта, я ее сломаю. -- Но ведь это может страшно напугать ее. Не принято насильно врываться в комнату леди. Ван Хелзинк строго проговорил: -- Вы по обыкновению правы: но тут идет вопрос о жизни и смерти. Все комнаты равны для доктора; даже если бы это было и не так, то сегодня все они одинаковы для меня. Джон, когда я поверну ручку и дверь не откроется, подставьте ваше плечо и нажмите изо всех сил; вы также, друзья мои. Ну... Он повернул ручку, говоря это, но дверь не поддалась. Мы все навалились на нее; она с треском раскры╜лась, и мы чуть не полетели в комнату головою вниз. Профессор действительно упал, и я видел, как он подни╜мался с колен. И тут я почувствовал, как волосы подня╜лись дыбом у меня на голове и сердце остановилось. Луна была такая яркая, что несмотря на плотную желтую штору, в комнате хватало света. Джонатан Хар╜кер лежал на кровати с пылающим лицом и тяжело дышал, словно был в горячке. У края постели, располо╜женного ближе к окну, виднелась стоящая на коленях фигура его жены, в белом ночном одеянии. Около нее находился высокий стройный мужчина в черном. Сначала лица мужчины не было видно, но как только мы полу╜чили возможность рассмотреть его, мы все узнали графа. В левой руке он сжимал обе кисти рук миссис Харкер, сильно оттянув их; правая рука поддерживала ее затылок, прижимая лицо к его груди. Ее белое ночное одеяние было перепачкано кровью, которая тонкой струйкой стекала по обнаженной груди мужчины, видневшейся сквозь разорванное платье. Когда мы ворвались в комна╜ту, граф обернулся к нам, и адский взор, который мне так часто описывали, мелькнул перед моими глазами. Его очи пылали дьявольской страстью; широкие ноздри бледного орлиного носа раздувались и трепетали, а острые белые зубы за толстыми губами окровавленного рта щелкали, как зубы дикого зверя. Отбросив сильным толчком свою жертву, которая упала на постель, словно сброшенная с высоты, он повернулся и бросился на нас. Но в это время профессор был уже на ногах и держал перед собой сверток с освященной облаткой. Граф вдруг остановился точно так же, как остановилась бедняжка Люси у могилы, и попятился назад. Он пятился все дальше и дальше, когда мы, подняв наши распятия, стали наступать на него. Луна внезапно скрылась, так как черная туча повисла на небе; и когда вспыхнул газ, зажженный Квинси, мы увидели лишь едкий пар. И мы наблюдали, как этот пар тянулся над дверью, которая от силы размаха, с которым мы ее открыли, снова захлопну╜лась. Ван Хелзинк и Арчи бросились к миссис Харкер, которая в это время глубоко вздохнула и испустила такой дикий, пронзительный крик, что мне кажется, он будет звенеть в моих ушах до самой смерти. Несколько секунд она продолжала лежать в своей беспомощной позе, не обращая никакого внимания на беспорядок в одежде. Ее лицо было страшно, и бледность подчерки╜валась кровавыми пятнами на губах, щеках и подбородке; с шеи стекала тонкая струйка крови. В глазах ее был безумный ужас. Она приложила к лицу свои бледные полураздавленные кисти, на которых пунцовыми пятнами выступили следы страшных графских рук: затем мы услышали тихий, жалобный плач, который потряс нас не меньше, чем страшный крик, который был лишь первым выражением проснувшегося сознания. Ван Хелзинк пер╜вый подошел к кровати и прикрыл ее одеялом, между тем как Арчи в отчаянии выбежал из комнаты. Ван Хелзинк шепнул: -- Джонатан находится в состоянии оцепенения, ко╜торое, как мы знаем, может вызывать вампир. Мы ничем не можем помочь бедной мадам Мине, пока она не придет в себя. Я должен разбудить его. Он смочил кончик полотенца в холодной воде и стал тереть его лицо; Мина же продолжала закрывать лицо руками, рыдая так, что сердце разрывалось у нас на части. Я поднял штору и поглядел в окно. Полянка была залита лунным светом, и я увидел, как Квинси Моррис пробежал по ней и исчез за стволом большого тиса. Меня озадачило, зачем он это делает, но в тот же миг мое внимание было привлечено коротким восклицанием Харкера, который наполовину пришел в себя и повер╜нулся на постели. На его лице, как и следовало ожидать, было написано выражение растерянности. Несколько секунд он пребывал в полусознании, а затем полное сознание разом вернулось к нему, и он задрожал. Его жена почувствовала это быстрое движение и простерла к нему руки, как бы для того, чтобы обнять его; но тотчас же отвела их назад и, закрыв лицо руками, заби╜лась точно в приступе сильнейшей лихорадки. -- Ради Бога, что это значит? -- воскликнул Хар╜кер. -- Доктор Сьюард, доктор Ван Хелзинк, что это такое? Что случилось? Какая беда? Мина, дорогая, что случилось? Откуда эта кровь? Боже мой! Боже мой! Неужели дошло до этого! -- и, поднявшись на ноги, он дико всплеснул руками. -- Боже милосердный, помоги нам, помоги ей! О, помоги ей! Быстрым движением он спрыгнул с постели и начал одеваться; в нем проснулся мужчина с его потребностью немедленного действия. -- Что случилось? Расскажите мне все! -- крикнул он после паузы. -- Доктор Ван Хелзинк, вы, я знаю, любите Мину. О, спасите ее как-- нибудь! Это не могло зайти слишком далеко! Охраняйте ее, пока я побегу искать Его. Мина в своем страхе, ужасе и горе почуяла опасность для мужа; тотчас же, позабыв о себе, она ухвати╜лась за него и закричала: -- Нет, нетДжонатан, ты не должен оставлять меня! Я так настрадалась сегодня ночью, что не в силах буду пережить опасения за тебя. Ты должен остаться со мной. Оставайся с нашими друзьями, которые по╜берегут тебя! Когда она говорила, ее лицо выражало безумие; он уступил ей, и она страстно прижалась к нему. Ван Хелзинк и я старались успокоить их обоих. Про╜фессор поднял свое маленькое золотое распятие и произнес с удивительным спокойствием: -- Не бойтесь, дорогая. Мы здесь; и пока вот это возле вас, ничто нечистое не может приблизиться к вам. Вы сегодня в безопасности; а мы должны спокойно посоветоваться, что делать дальше. Она задрожала и умолкла, опустив голову на грудь мужа. Когда она подняла голову, его белая ночная одеж╜да была запятнана кровью в том месте, куда прикосну╜лись ее губы и куда упали капли из маленькой ранки на шее. Как только она увидела это, то отодвинулась с тихим плачем и прошептала сквозь приглушенные рыдания: -- Нечистая, нечистая! Я не должна более прикасаться к нему или целовать его! О, как мог случиться такой ужас! Ведь теперь я его злейший враг, прикос╜новения которого он имеет полное основание бо╜яться! На это он ответил решительным тоном: -- Глупости, Мина! Мне стыдно слушать такие речи. Я не желаю слышать этого от тебя, и не буду слушать. Да судит меня Господь по делам моим, да накажет меня еще более горьким страданием, чем нынешнее, если когда-- либо по моей вине или воле что-- нибудь встанет между нами! Он открыл объятия и прижал ее к своей груди; и она оставалась так некоторое время, тяжело вздыхая. Он глядел на нас поверх ее опустившейся головы грустны╜ми, полными слез глазами; на губах его мелькала горькая усмешка. Немного погодя ее вздохи стали реже спокой╜ствием, которое, как я чувствовал, давалось ему с боль╜шим трудом и страшно напрягало нервы: -- А теперь, доктор Сьюард, расскажите подобно все, что произошло. Я знаю главное; расскажите мне подробности. Я точно передал ему все случившееся, и он слушал с кажущимся бесстрастием; но ноздри его вздрагивали, а глаза засверкали, когда я рассказал, как безжалостная рука графа держала Мину в ужасном положении, со ртом, прижатым к открытой ране на его груди. Как только я окончил рассказ, в дверь постучались Квинси и Годалминг. Они вошли, получив разрешение. Ван Хел╜зинк вопросительно поглядел на меня. Он как бы спраши╜вал, воспользоваться ли нам их приходом, чтобы отвлечь мысли несчастных супругов друг от друга; после моего утвердительного кивка он спросил их, что они видели и сделали. Лорд Годалминг ответил: -- Я не нашел его ни в коридоре, ни в одной из наших комнат. Я побывал в кабинете, но он уже ушел оттуда, хотя и был там. Он, однако... Он вдруг замолчал, глядя на поникшую фигуру на постели. Ван Хелзинк торжественно произнес: -- Продолжайте, друг Артур! Теперь тайны больше не нужны. Вся наша надежда на то, что мы все все будем знать. Говорите свободно. Артур продолжал: -- Он побывал там и хотя провел всего несколько секунд, но успел все уничтожить. Все рукописи сожже╜ны, и голубые огоньки вспыхивали еще в комнате; цилиндры вашего фонографа тоже были брошены в огонь, и воск помог пламени. Тут я прервал его: -- Слава Богу, что у нас есть копия в несгораемом шкафу. Его лицо на минуту просветлело, но потом снова омрачилось. Он продолжал: -- Я сбежал вниз, но не нашел даже его следов. Я заглянул в комнату Рэнфилда, там тоже никаких следов, кроме... Он снова замолчал. -- Продолжайте, -- хрипло сказал Харкер. Тот опустил голову и сказал, смачивая губы кончи╜ком языка: -- Кроме того, что бедняга умер! Мне казалось, что Арчи что-- то скрывает, но так как я думал, что это делается с какой-- то целью, то ничего не сказал. Ван Хелзинк обратился к Моррису и спросил: -- А вы, друг Квинси имеете ли что-- нибудь со╜общить? -- Немного, -- ответил тот. -- Это могла быть случай╜ность, но я не могу сказать с уверенностью. Мне ка╜залось полезным узнать, куда направился граф, когда покинул дом. Я не нашел его; но я видел, как из окна Рэнфилда вылетела летучая мышь и полетела на запад. Я ожидал, что он вернется в каком-- нибудь виде в Кар╜факс; но, очевидно, он отыскал другую берлогу. Да сегодня ночью он и не сможет вернуться: небо уже заалело на востоке, и рассвет близко. Мы должны дей╜ствовать завтра. Он проговорил последние слова сквозь стиснутые зубы. Минуты две доилось молчание, и мне казалось, что я слышу биение наших сердец. Затем Ван Хелзинк сказал очень нежно, положив руку на голову миссис Харкер: -- А теперь, мадам Мина, бедная, дорогая мадам Мина, расскажите нам подробно, что случилось. Видит Бог, я не желаю расстраивать вас; но нам необходимо все знать. Теперь более, чем когда-- либо, следует дей╜ствовать быстро и решительно. Близится день, когда все должно закончиться, если это возможно. А теперь есть шансы на то, что мы останемся в живых и узнаем его тайну. Бедная, милая мадам Мина задрожала, и я мог видеть, как напряжены ее нервы, когда она ближе прижалась к своему мужу и все ниже и ниже опускала голову ему на грудь. После паузы, в течение которой она, видимо, собиралась с силами, она заговорила: -- Я приняла снотворное, которое вы так любезно мне дали, но оно долго не действовало; бессонница была как будто сильнее лекарства, и мириады страшных мыслей роились в моей голове... все связанные со смертью и вампирами; с кровью, болью и горем! Ее муж невольно простонал; тогда она обернулась к нему и с любовью сказала: -- Не тревожься, дорогой! Ты должен быть смелым и твердым и помочь мне перенести страшное испытание. Если бы ты только знал, как т