Большая аппаратная разборкаИ. Л. Бунич. Полигон Сатаны. Сборник. - Санкт-Петербург: "Шанс", 1994Всем тем, кто погиб НИ ЗА ЧТО в октябрьские дни 1993 г."Господь! Неужто это чудищеС врагом сражалось нашей ратью,А вождь был только рукоятьюЕго меча, слепой, как мы".Даниил Андреев, "Апокалипсис"
Танк вздрогнул от запускаемого двигателя, выплюнул выхлопом голубоватый
дымок и грозно повел своим мощным 125-мм орудием.
На танки, подобные этому, возлагались большие надежды, а потому все
послевоенное время, то есть в течение полувека, они постоянно
совершенствовались, впитывая, подобно губке, лучшие инженерные решения и
высокие технологии из самых разных областей науки, как фундаментальной, так
и прикладной.
Композитная броня, рассеивающая смертоносную кумулятивную струю, но в
то же время непроницаемая и для бронебойных снарядов. Гироскопическая башня,
лазерный прицел, цифровые процессоры целеуказаний, радары поиска и фиксации
цели, работающие в автоматическом режиме, мощные, форсирующие двигатели,
позволяющие развивать скорость до 70 км/час. Эти танки с одинаковой
легкостью шли через снега и пески, болота и размытые горные дороги. Их
боевые характеристики были доведены до возможного максимума на
многочисленных полигонных испытаниях и проверены в реальных боевых условиях:
в огне Афганистана, Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии. Десятки тысяч
этих танков, сконцентрированных на линии водораздела между Западом и
Востоком, вдоль границы ГДР и ФРГ, Австрии и Чехословакии, служили предметом
вечной головной боли у стратегов НАТО, понимающих, что остановить этот
танковый вал, если он накроет Западную Европу, обычными средствами будет
невозможно, что заставляло постоянно отказываться от неприменения первыми
ядерного оружия, давая дополнительные козыри советской пропаганде.
На многочисленных оперативно-командных и штабных играх советских
вооруженных сил отрабатывались различные варианты кинжальных танковых ударов
по Западной Европе с быстрым выходом к Ламаншу и побережью Атлантического
океана.
Современные тренажеры и имитаторы давали возможность отработать
тактические приемы использования танков прорыва в любых условиях, в том
числе и в крупных городах с многомиллионным населением.
В огромном количестве штабных методик и наставлений было предусмотрено
практически все: оптимальное расположение танков для поддержки здания
рейхстага в Бонне, здания Национального собрания в Париже, здания
Европейского парламента в Брюсселе и даже здания парламента в Лондоне с
особым указанием, что на башне Биг-Бен могут быть развернуты специальные
группы, вооруженные базуками и гранатометами. Компьютеры, обеспечивающие
работу тренажеров, могли в доли секунды представить каждое из зданий в любой
проекции, выделить наиболее опасные этажи и отдельные окна, подлежащие
обстрелу из танковых орудий в первую очередь.
Все эти методики и наставления ждали своего часа в сейфах секретных
отделов штабов различного уровня, готовые перекочевать в боевые
подразделения в нужный момент, диктуемый реальной обстановкой.
Но когда этот момент настал, нужного наставления не оказалось даже в
Генеральном штабе. Пришлось импровизировать на ходу. Не было ни фотографий
здания, ни схемы подходов к нему через паутину улиц гигантского города, ни
компьютерных проекций, даже простого плана на обычной синьке, хотя это,
возможно, было самое крупное здание парламента в Европе, если не в мире.
Но даже в кошмарном сне никто никогда не предполагал, что здание
придется когда-нибудь штурмовать войскам при поддержке танковых орудий,
шквального огня бронетранспортеров и боевых машин пехоты, заглушающих уханье
гранатометов и непрерывный грохот автоматных очередей.
В перекрестии сотен прицелов стояло величественное белое здание
Верховного Совета РСФСР, увенчанное башней с огромным барельефным
изображением герба погибшей империи и часами, стрелки которых остановились в
10 часов 3 минуты утра 3 октября 1993 года, когда в гигантское здание ударил
первый танковый снаряд...
А на танках, как и в былые времена, когда они, подняв тучи пыли на
бесчисленных танкодромах, жадно поводили огромными орудийными стволами в
сторону сулящего богатую добычу Запада, алели красные звезды. Красные звезды
с "серпами и молотами" алели на фуражках, беретах и пилотках офицеров и
солдат, поливающих свинцовыми очередями здание Верховного Совета собственной
страны. Клубы густого черного дыма, вырывающиеся вместе с языками пламени из
расстрелянных окон, закоптили вместе со всей верхней частью здания и
огромный серп и молот на барельефном гербе.
Казалось, что вкладываемая десятилетиями в души людей энергия
уничтожения в слепой ярости, подобно вырвавшейся разрушительной стихии,
обрушилась на своих создателей, потерявших контроль над созданным их же
руками монстром. Чудовище, выращенное для уничтожения и пожирания соседей,
но лишенное этой возможности, бросилось на своих хозяев. Мало тех, кто
осознал этот факт достаточно четко, хотя многие понимали это инстинктом,
пытаясь повернуть чудовище и его нерастраченную энергию разрушения на
периферию страны. И чудовище, лязгая танковыми гусеницами, воя авиационными
двигателями, рыча установками "Град", захлебываясь пулеметными и автоматными
очередями, изрыгая огонь и смерть, пронеслось по окраинам развалившейся
страны, извиваясь, норовя выйти из-под контроля полностью, нацеливаясь на
сердце бывшей империи - Москву.
Советская империя за долгие годы своего существования фактически ничем
не занималась, кроме производства оружия в совершенно немыслимых
количествах. Это диктовалось и безумными идеями ее основателей, и неверно
понятой логикой развития мировых процессов, и вечным страхом перед
собственным народом, лучшим способом оболванивания которого был признан лязг
оружия.
Это было уже не одинокое "чеховское" ружье, обязанное выстрелить в
последнем акте только потому, что в первом оно висит на стене. Все четыре
стены советского "дома" были завешаны гроздьями самого разнообразного
оружия, оно грудами лежало на полу и гирляндами свисало с потолка. По методе
Станиславского, оно обязано было начать стрелять, и стрельба началась...
Запылала Средняя Азия и Кавказ, загрохотали орудия в Молдове, танки
залязгали по улицам прибалтийских столиц и, практически не останавливаясь,
ворвались в Москву в августе 1991 года, завершая целую вереницу своих
походов по столицам: Будапешт, Берлин, Прага, Кабул, Тбилиси, Баку, Вильнюс,
Москва.
Смертоносная змея закусила собственный хвост, ужас охватил
противоборствующие стороны в августе 1991 года при виде разверзшейся перед
ними бездны, на краю которой они оказались.
Великая атомная сверхдержава готова была не только развалиться, что с
ней уже произошло, но и провалиться в тар-тарары, потеряв последние остатки
государственности и превратясь в груду архаических развалин, ощетинившихся
ядерным оружием.
Танки и бронетранспортеры, перепахав улицы собственной столицы,
воздержались и от стрельбы вообще, и по Белому Дому в частности, где засели
сторонники президента Ельцина, готовые, по их собственным словам, защищаться
до последней капли крови.
С одного из танков Ельцин, как Ленин с броневика, объявил о начале
новой эпохи в истории страны - эпохи демократии, свободы и права, основанной
на демократическом, принятом во всех "великих демократиях" мира, разделении
властей на исполнительную, законодательную и судебную, на полной свободе
печати и слова, общественных собраний и манифестаций. И чтоб никто уже не
мог этому помешать, было торжественно объявлено о запрещении и роспуске
КПСС, о передаче ее собственности в казну.
Все это внесли в старую сталинско-брежневскую конституцию и
торжественно поклялись ее неукоснительно соблюдать, забыв только об одном.
Впрочем, возможно, и не забыли, а просто не знали за неимением опыта.
Не знали о том, что "ДЛЯ ТОГО, КТО ЛЮБИТ ДЕМОКРАТИЮ, ТА СОЗДАЕТ ТОЛЬКО ОДНИ
ПРОБЛЕМЫ, ДЛЯ ТОГО, КТО ЕЕ НЕНАВИДИТ - НЕОГРАНИЧЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ".
Так и случилось.
Ельцин, Руцкой и Хасбулатов, обнявшись, позировали перед телекамерами
всех информационных агенств мира. Это выглядело эффектно, особенно на фоне
понуро спускающегося по трапу Горбачева, освобожденного из форосского
заключения. Одетый в поношенный пуловер президент СССР сопровождался
автоматчиками, по виду которых трудно было сказать: эскорт или конвой.
Каждому школьнику в необъятной стране было известно, что Горбачева
предали его ближайшие сотрудники.
Вице-президент Янаев, коварно вознамерившийся стать президентом.
Председатель Верховного Совета СССР Лукьянов, коварно вознамерившийся
стать генсеком.
Председатель КГБ Крючков, коварно мечтающий, как и все его
предшественники, о личной диктатуре.
Министр обороны - маршал Язов, никому неизвестный генерал, которого
добряк-Горбачев, в обход всех законов, сделал маршалом, о чем тот и во сне
не мечтал. А став маршалом, видимо, возгордился и коварно возмечтал стать
генералиссимусом.
Их всех, включая еще дюжину разных мелких людей (от начальника охраны
до начальника канцелярии), отправили в тюрьму и возбудили уголовное дело по
подрасстрельной 64-й статье.
То-то было радости и всенародного ликования.
Русский народ веками радовался, когда разных там министров и вельмож
волокли на плаху или бросали в тюрьму, или когда самого царя вместе со всем
его семейством ставили к стенке. Не меньше он радовался, когда членов ЦК и
вчерашних маршалов-кумиров расстреливали или превращали в лагерную пыль.
Радостно шумел народ на митингах и всемерно одобрял. Даже иногда
требовал, чтобы и еще кого-нибудь посадили или расстреляли. И никогда,
особенно за последние 70 лет, народу в этом не отказывали.
Возрадовался народ и на этот раз.
При огромном стечении московского народа вышли на балкон Белого Дома в
обнимку Ельцин, Руцкой и Хасбулатов в виде триединого союза: президент,
вице-президент и спикер.
Похоронили трех, задавленных танками той суматошной ночью, и стали
строить новую демократическую Россию, которая впервые за свою тысячелетнюю
историю должна была превратиться в правовое государство. В чем все
торжественно поклялись на сталинско-брежневской конституции. А в
доказательство, что не шутят, свернули памятник Феликсу Дзержинскому, что
возвышался на Лубянской площади напротив КГБ.
Шлюз демократии был вторично открыт после февраля 1917 года. То, что
тогда вылилось через этот шлюз на страну, было общеизвестно и еще очень
свежо в памяти.
Все с интересом стали ждать, что выльется на страну через этот шлюз при
его вторичном и столь шумном открытии.
Ждать пришлось недолго. Почти мгновенно обвалился и с треском
развалился Союз Советских Социалистических Республик. Оказалось, что
военно-полицейские империи могут существовать только в условиях
тоталитарного управления.
Это была теория, которую знали почти все, но, как водится в России,
никто к теории серьезно не относился. А проще говоря, никто в нашей стране
ни в какие теории никогда не верил. Поэтому, когда развал страны стал
свершившимся фактом, многие были захвачены врасплох.
Некоторым утешением служило то, что Россия была объявлена суверенным
государством, а по разным телеканалам демонстрировались одиночные камеры
"Матросской тишины", где в элегантных спортивных костюмах фирмы "Адидас"
томились Лукьянов, Крючков, Язов, Янаев, Варенников и Павлов.
Это была новинка, поскольку народу никогда не показывали, как, скажем,
томятся в камерах Бухарин, Ежов или Берия. Или хотя бы маршал Кулик.
На этом фоне еще эффектнее выглядели кадры нерушимого триумвирата:
Ельцин, Руцкой и Хасбулатов. Из-за могучего плеча Ельцина выглядывал
Ростропович, впервые и жизни, во имя спасения Родины, сменивший виолончель
на автомат Калашникова. Из-за плеча Руцкого виднелось популярное лицо Никиты
Михалкова. А Хасбулатов молча посасывал трубку, потеряв много сил в борьбе с
Бабуриным за место председателя Верховного Совета РСФСР.
Союз исполнительной и представительной властей с лучшими
представителями национальной интеллигенции, по традиции живущей либо
постоянно, либо большую часть времени за рубежом, символизировал
национальное единство и общественную гармонию как нельзя лучше. Даже трубка
Хасбулатова пока не вызывала никаких аналогий. И он, и Руцкой любую речь и
даже короткое сообщение начинали следующими словами: "Борис Николаевич
поручил мне..." или "Я сегодня встречался с Борисом Николаевичем, и он
решил..."
В такой идиллии незаметно пролетела вся вторая половина 1991 года.
В самом начале 1992 года суверенная Россия, как птица-тройка, лихо
развернувшись на колдобинах старого тоталитарного пути, попыталась
перелететь на широкую, асфальто-бетонную магистраль рыночной экономики. И
сразу убедилась, что современные автострады совсем не предназначались для
лихих троек...
Шел январь 1992 года...
Сноп огня вырвался из танкового орудия. Тысячеголосо ахнула толпа,
запрудившая площадь Свободной России. Гром выстрела ударил по барабанным
перепонкам, посыпались стекла в соседних домах. Где-то в районе
четырнадцатого этажа здания Всероссийского парламента вырастает причудливый
белый цветок с остроконечными лепестками, огромный и страшный, - рокот
накрывает площадь.
Через пустые глазницы окон валят клубы черного дыма, летят какие-то
бумаги, оседая на площадь стаей причудливых птиц, водопадом осыпаются стекла
с нижних и верхних этажей.
Снова залп из танковых орудий, совпавший с яростным лаем скорострельных
пушек бронетранспортеров...
На ультракоротких волнах все, кто имел включенными
ультракоротковолновые диапазоны своих приемников, могли услышать
истерические крики бывшего вице-президента страны, а ныне параллельного
президента, Александра Руцкого. Сидя под массивным письменным столом для
совещаний, почти в полной темноте Руцкой кричал в микрофон: "Помогите! Я вас
умоляю! Помогите! Они убивают всех... Женщин и детей... Расстреливают... Я
вас умоляю, помогите! Летчики, поднимайте самолеты! Бомбите Кремль! Там
банда... Преступная банда! Они убили здесь уже 500 человек! Я умоляю вас!".
Хасбулатов молча сидел на полу, прислонившись спиной к стене.
Накурившись, он был внешне спокоен. Такова воля Аллаха. Он поднял его,
ссыльного чеченца, на небывалую высоту в фактически чужой и враждебной
стране. Он снова бросает его в бездну.
Взрыв грохнул где-то в соседнем помещении. Послышались крики. Сначала
просто неразличимый вой, а затем вопль: "Носилки! Помогите раненым!". Снова
грохот и звучная дробь автоматных очередей.
ШЕЛ ОКТЯБРЬ 1993 ГОДА.
Не прошло еще и двух полных лет демократического развития суверенной
России, а в центре Москвы уже били танки.
Где-то в темном кабинете, откуда истерически звал на помощь Руцкой,
среди вороха разбросанных по столу бумаг, лежал приказ об аресте и расстреле
президента Ельцина, об аресте всех членов его семьи в лучшем духе старых
коммунистических традиций.
Сквозь треск помех работающей на прием рации прозвучал знакомый голос:
"Руцкой, сдавайся!".
Бывший вице-президент всхлипнул в микрофон: "А если сдамся, то
расстреляете? А? Убьете?".
"Там посмотрим, - сказал голос. - Что с таким пидаром и козлом делать?
Ты же застрелиться обещал".
"X... вам! - зло завопил Руцкой. - Не дождетесь, е... вашу мать, чтобы
я застрелился. Я еще всю правду расскажу про вас всех!"
Вместо ответа из рации неожиданно грянула песня: "Дождливым вечером,
вечером, вечером, когда пилотам, прямо скажем, делать нечего..." Слезы текли
по щекам Руцкого.
"Виктор, - продолжал он истерически кричать в микрофон, - ты меня
слышишь, е... твою мать?! Ты за все мне ответишь, тварь!"
"Отвечу, - согласился голос. - Ты выйди, дурак, на балкон. Там 10
дивизий, которых ты ждешь, пришли к тебе присягать. Долго они ждать будут?
Давай, сдавайся. Мы знаем, где ты сидишь. Сейчас из танка тебя приголубим
так, что и хоронить будет нечего. Ты понял?".
Неожиданно ожил стоявший на полу селектор. Голос Сергея Парфенова, как
всегда, спокойный, доложил: "Альфа" в здании".
Руцкой схватил трубку радиотелефона и, тяжело дыша, стал набирать код
из четырех цифр. Никто не отвечал.
Снова раздался голос Парфенова: "У них приказ стрелять на поражение,
если мы окажем сопротивление. А потом поди разбери, оказывали мы
сопротивление или нет".
Наконец, телефон ответил, и Руцкой, захлебываясь срывающимся голосом
закричал: "Валера, это ты, е... твою мать? Ты что, скрылся? Помоги,
погибаем. Что?"
"Сдавайся, Саша, - мягким голосом посоветовал председатель
Конституционного суда России Валерий Зорькин. - Не получилось на этот раз.
Сдавайся".
"Как сдаваться, - орал в трубку Руцкой. - Валера, я только что послал с
белым флагом - располосовали людей. Потом подошли и в упор добили. Ведь тот
же Ерин дал команду: свидетелей не брать. Они знают, что у нас звукозаписи
есть, видеозаписи, начиная со второго числа: кто давал команды, когда давал
команды, где стреляли, как убивали людей. Неужели ты не понимаешь, мы -
живые свидетели! Они нас живыми не оставят. Я тебя прошу, звони в
посольства. Посади человека, пускай звонит в посольства...".
"Саша, - все также мягко проворковал Зорькин. - Мне Черномырдин и Ерин
гарантировали твою личную безопасность..."
"Врет Черномырдин! Врет Ерин! - завизжал Руцкой. - Я тебя умоляю,
Валера! Ну, ты понимаешь?! Ты же верующий, е... твою мать! На тебе же будет
грех!"
"Что я могу сделать? - в голосе председателя Конституционного суда
появились нотки раздражения. - Начни переговоры..."
"Валера, - тяжело дыша, путаясь в словах, кричал Руцкой. - Они бьют из
пушек. Из пушек! Если бы ты сейчас увидел, на что сейчас..."
"Вы сами не стреляйте", - посоветовал верховный юрист страны.
"Да не стреляем мы! - со злостью заорал Руцкой. - Ты посмотри - тишина.
- Вот я отнимаю трубку от уха, послушай, - тишина!"
"И чудненько, Саша, - ответил Зорькин. - И они не стреляют. Я вижу по
телевизору. Вот и начните переговоры..."
"Идет перегруппировка, - перебил его бывший вице-президент. - Танки
разворачиваются в боевой порядок. Будут бить залпами. Я тебя прошу, звони в
иностранные посольства, пускай иностранные послы едут сюда".
"Ну, ты понимаешь, - уже со злостью сказал Валера. - Что я буду
позориться - звонить в посольства. Я снова позвоню Черномырдину и Ерину и
предупрежу их о персональной ответственности..."
"Черномырдин и Ерин врут, - снова сорвался на визг Руцкой. - Не надо им
звонить! Ты лучше связывайся, как я тебе, е... твою мать, сказал, с
иностранными посольствами! Посади человека, пускай связывается! Ну, неужели
мировое сообщество даст расстрелять свидетелей?! Ведь надо разобраться потом
будет. Ведь они убийцы, ты понимаешь или нет? Руслан, скажи ему... Але!
Валера! Але! Падла, бросил трубку! Сука! Руслан, позвони ты... Ну, что ты
сидишь, как мудак? Убьют же нас всех сейчас, Руслан!"
Но Хасбулатов молчал.
Может быть, именно сейчас, в момент, когда стало уже совершенно ясно,
что все его планы рухнули, в просветлении наркотического покоя, он вдруг, с
полной остротой, осознал, что произошло.
Его обыграли в наперсток с такой же простотой, с какой обыгрывают на
площади у Курского вокзала впервые приехавшего в столицу дубового
провинциала, пожелавшего слегка поразвлечься и проигравшего за 10 минут все:
и наличные деньги, и шмотки, и даже дом в Орловской области. Даже жену с
детьми. И все - с простотой необыкновенной.
Как же он так, как глупая муха, попался в паутину? Казалось, все было
взвешено и продумано до мелочей.
Всем надоевший, малограмотный и вечно пьяный президент. (Видел ли он
сам президента пьяным? Вроде, нет. Да, пили вместе, но все было в полном
ажуре, как говорится. Но показывали видеозапись, и не одну, сделанную людьми
Баранникова, и еще раньше - свердловским КГБ по приказу Андропова. И столько
показаний и рассказов. Начиная со знаменитой статьи в "Правде", якобы
перепечатанной из итальянской "Републик", до рассказа Вощанова, как Ельцин,
прилетев на встречу с госсекретарем США, был настолько пьян, что был не в
состоянии выйти из самолета. Встречу отложили, сославшись на внезапную
болезнь. "Не верь ничему, чего не видел собственными глазами", - гласит
мудрая кавказская пословица. Поздно она ему вспомнилась!).
Цвет нации, собравшийся в Верховном Совете и вокруг его, открыто
призывающий его, спикера, спасти страну, свергнув оккупационное
правительство, которое, развалив страну, разрушив экономику и доведя до
крайней нищеты народ, ныне продолжает проводить антинародную внутреннюю и
внешнюю политику, уничтожая последние остатки русской государственности.
Хасбулатов хорошо знал, что это не так. Он стоял рядом с Ельциным,
когда развалился Советский Союз, ограбленный до нитки смывшейся с
исторической сцены КПСС. Он был в числе тех первых лиц нового российского
руководства, которые пришли в ужас при виде того наследства которое им
оставила, сбежав, преступная партия коммунистов, успевшая напоследок еще раз
засунуть страну на три десятилетия вперед в финансовую кабалу Запада.
Будучи экономистом по образованию, Хасбулатов лучше других понимал, что
меры, предлагаемые группой Гайдара, сулят хоть долгий и мучительно трудный,
но выход из того смертельного тупика, в который загнали страну бредовые идеи
Ульянова-Ленина и последующие 70 лет политического и экономического маразма.
Именно ему, экономисту, представителю гордого, репрессированного
народа, президент вручил руководство Верховным Советом России, хотя многие
советовали этот Верховный Совет разогнать и назначить новые выборы еще
тогда, в 1991 году, сразу после провала коммунистического путча.
Не обманывая самого себя, он понимал, что Ельцин "вручил" ему Верховный
Совет, заставив после провала августовского путча в страхе замолкнуть
визгливую коммунистическую трясину парламента, которая категорически не
хотела нацмена Хасбулатова, пытаясь протащить на этот пост своего прямого
ставленника, молодого юриста, авантюриста из Омска Сергея Бабурина,
имеющего, помимо всего прочего, и прекрасные рекомендации от КГБ.
Но победа никогда не бывает полной, а тут ее не было и вообще. Была
иллюзия победы, вылившаяся в опасную эйфорию, которая, в свою очередь,
привела к полной безответственности на всех уровнях. К той самой
безответственности, что на Руси всегда называлась "вольницей", а ныне стала
называться демократией. Веками в России слово "свобода" служило только
антонимом "тюремного заключения", а близкое по значению слово "воля" -
синонимом полной анархии и безответственности.
До сих пор никто толком не понимает значения английского слова
"либерти", считая, что это не более, чем тип американских транспортных
судов, в большом количестве переданных по лендлизу в годы второй мировой
войны.
Там, где этого слова не понимают свобода либо не приживается и уходит
непонятой, провожаемая автоматными очередями, либо приводит к последствиям,
которые не способен предвидеть ни политолог, ни астролог.
Разделение властей немедленно привело к хаосу власти. Вернее, никакого
разделения властей не было, а произошло то что могло произойти только в
России: разделение правящего номенклатурного аппарата.
Веками Россией правил несокрушимый бюрократический аппарат. "Не я
правлю страной, - заметил как-то в порыве откровенности император Николай I,
- а сотни столоначальников".
После переворота 1917 года новый партийно-бюрократический аппарат,
превратившийся на океанах народной крови в мощную цитадель партийной
номенклатуры, привык править страной безотчетно и безответственно, имея в
виду только собственные внутриэлитные интересы.
Разделенный после августовского путча 1991 года на две части, аппарат
сразу же почувствовал дискомфорт от наличия еще какого-то параллельного
аппарата, обладающего практически теми же полномочиями власти и не меньшим
аппетитом.
Название тут не имело большого значения; какая ты власть,
исполнительная или законодательная: главное- власть. А слово это в нашей
стране всегда понималось однозначно: безраздельное господство над
богатствами страны, ее народом и полное агрессивное нежелание что-либо
менять в этом отношении.
Таким образом, вместо одной номенклатурной цитадели в послепутчевой
России их возникло две, мгновенно погрязнувшие в острейшей конфронтации друг
с другом по тривиальному вопросу: кто из них главнее и кто должен всем
распоряжаться.
На освещенной авансцене все это в начале выглядело почти академической
дискуссией: какой должна стать будущая Россия - парламентской или
президентской республикой? А за кулисами сразу же началась ожесточенная
война, ведущаяся без всяких правил и даже без намека на какое-либо подобие
политического и дипломатического этикета.
Коммунисты, придя в себя от кратковременного августовского шока,
увидев, что никто не только не собирается их запрещать, но и даже хоть
как-то ограничивать их деятельность, быстро оправились и стали громко
требовать политической реставрации в стране, затем с прогрессирующей
наглостью перешли к конкретным действиям по всему широкому фронту
внутриполитической и хозяйственной жизни страны.
Отлично понимая, что старая марксистско-ленинская идеология, с помощью
которой они в течение семидесяти лет грабили и истребляли народ, себя
полностью изжила, коммунисты, за неимением ничего лучшего и подчиняясь
своему генетическому инстинкту людоедства, быстро сомкнулись с
многочисленными националистическими, профашистскими и откровенно фашистскими
полупартиями-полубандами, которые, как поганки после дождя, буйно проросли
на всем пространстве посткоммунистической России, вскормленные и вспоенные
деньгами покойной КПСС.
Даже ленинская "Правда", еще недавно бетонно-официальный форум "самого
верного в мире учения", даже не сбросив с себя коммунистических орденов и не
изменив шрифта, стала печатать статьи о кровожадных жидах, упивающихся
кровью невинных христианских младенцев, а затем уходящих от ответственности
с помощью золота и продажных адвокатов. В качестве примера приводилось дело
Бейлиса.
Можно себе представить, что сказал бы основатель этой газеты, прочитав
эту статью. А прочел бы обязательно, ибо каждый рабочий день у него
начинался с чтения именно "Правды", которую он негласно редактировал.
Наверное, он бы не сказал ничего, а просто, по своей привычке, приказал бы
Феликсу Эдмундовичу расстрелять всю редакцию газеты, добавив: "С наборщиками
также разберитесь, батенька. Не замешан ли кто?".
Сам же основатель газеты "Правда" продолжал и в посткоммунистической
России возлежать в своем помпезном мавзолее. И каждый час, под бой
кремлевских курантов, гвардейцы кремлевского полка, печатая шаг, заступали
на "пост No 1", а два научно-исследовательских института со штатом в 1600
человек продолжали работать над телом и мозгом незабвенного вождя мирового
пролетариата.
Несмотря на многочисленные публикации, показавшие истинный, звериный и
человеконенавистнический образ Ленина, Дзержинского и их сообщников,
ленинские "истуканы" продолжали десятками стоять в крупных городах,
непременными символами непререкаемого божества возвышаться у гор- и
сельсоветов, украшать официальные залы и начальственные кабинеты.
Что касается Феликса Дзержинского, то, если не считать его памятника на
Лубянской площади, попавшего под горячую руку разъяренной толпы в августе
1991 года, его имидж почти не пострадал. Портреты железного Феликса
продолжали украшать официальные кабинеты славных продолжателей его кровавых
дел, все еще гордо именующих себя "чекистами".
Родная партия как бы исчезла, но ее боевой отряд, оставшись
беспризорным, совсем не спешил отказываться от методик и задач, завещанных
покойной родительницей.
Они, как всегда, оставались в тени, их не было видно, но во все поры
посткоммунистического общества доносилось их жадное и хищное сопение,
выдающее нетерпеливое желание снова кинуться на ненавистный народ и упиться,
по привычке, его кровью.
Коммунистические бонзы - секретари обкомов и горкомов, родовая
аристократия советского периода, поняв гениальный замысел своего последнего
генсека Михаила Горбачева, вовремя успела перебраться в Советы или скрыться
за широкой спиной президента Ельцина,
Годами они вырабатывали в себе полное презрение к собственному народу,
называемому сквозь зубы населением, и в новых условиях собственного
официального краха и развала "любимой Родины" - Союза Советских
Социалистических Республик, вовсе не желали отказываться от своих "законных"
прав и привилегий, а, напротив, делали все, чтобы еще на порядок поднять
роскошь собственного бытия, не оглядываясь при этом, даже для приличия, на
судьбу родины, не говоря уже о народе, в который раз обманутом и
ограбленном.
В таких условиях разделение властей и не могло привести ни к чему
другому, как к созданию двух мощных, чисто феодальных кланов, один из
которых группировался вокруг президента, делая отчаянные попытки въехать в
рынок с огромным военно-промышленным комплексом на спине.
Этот комплекс, составляющий 90% всего национального промышленного
хозяйства, не желал ничего даже и слушать о каких-то конверсиях, продолжая
заваливать погибающую страну горами оружия, которое уже не находило сбыта ни
за рубежом, ни в собственной стране. Глухой, непробиваемой стеной стояли
гордые бароны ВПК, вещая с трибун многочисленных симпозиумов и конференций
всех уровней, временами переходя в открытый плач о снижении государственных
субсидий, о гибели всей славянской культуры, которая, по их мнению, не
сможет существовать, не имея перед собой четкого врага, а не расплывчатый
жидомасонский призрак.
Они требовали четкой военной доктрины, пусть не такой прекрасной, как у
почившего СССР, стремившегося ко всемирному коммунистическому будущему, то
есть к мировому господству, но хотя бы такой, которой и в мирное время
необходимо было бы две-три тысячи танков в год и соответствующее количество
прочего оружия.
Другими словами, они требовали себе львиную долю государственных
расходов, решительно отказываясь перестраивать производство, чтобы выпускать
вместо чудовищных подводных лодок, тысячи танков и ракет какие-то рыбацкие
катера, холодильники, утюги, чайники или детские игрушки. Даже фермерская
мини-техника, способная вывести страну из хронического сельскохозяйственного
кризиса, вызывала у них дрожь омерзения.
Разве можно сравнить изящный многопрофильный мини-трактор с ракетным
комплексом тройного лазерного наведения, которому, благодаря его
мобильности, нет аналога в мире? И правительство продолжало бросать в жадную
пасть ВПК триллионы, галопируя инфляцию, вздувая цены на все, чтобы иметь
возможность выкупить у ВПК очередное чудовище, способное уничтожить быстро и
эффективно все, что угодно, но бессмысленное и никому не нужное в реальных
условиях.
Десятки, сотни тысяч высококвалифицированных рабочих и инженеров, цвет
научной и технической мысли нации, загнанные преступным коммунистическим
режимом и его безумной идеологией в тупик военного производства, с
удивлением (что случилось?) и надеждой (что делать?), смотрели на своих
директоров.
Директора всегда появлялись перед народом, вкупе с местным
председателем совета, бывшим секретарем обкома, или каким-нибудь вельможным
депутатом из бывших завотделов того же обкома. Суть их обращений к народу
обычно сводилась к следующему: хотели Ельцина, хотели демократов, вот и
подавитесь теперь ими!
Какой же выход они видели из создавшегося положения? Только один:
возвращение к старым, добрым временам Советского Союза с его
военно-полицейской идеологией, позволяющей при полном молчании народа
конфронтировать со всем миром и жить в свое удовольствие.
Гордые бароны ВПК быстро сколотили собственную партию, которую
возглавил поначалу Аркадий Вольский, бывший генерал КГБ и ответственный
работник ЦК, для которого идеалом руководителя являлся Юрий Андропов, что и
понятно, поскольку именно Андропов слепил из мелкого партчиновника Вольского
достаточно крупного функционера, чтобы претендовать на высшие
государственные должности в посткоммунистической России.
Хитрый и расчетливый Вольский, назвав свою партию "партией центра"
(этакие мирные центристы), отлично понимал, что по нынешним временам любая
попытка реставрации (это легко сказать: "восстановим Советский Союз", а как
это сделать?) может легко привести его с удобного и мягкого кресла
партийного лидера на жесткие нары "Матросской тишины", где более года
промаялись некоторые его дружки, как по работе в КГБ, так и в ЦК.
Как настоящий стратег, Вольский решил действовать из недостигаемого для
противника штаба руками "полевых командиров", избрав на эту роль
вице-президента Руцкого, амбициозного, но очень недалекого человека, и
спикера парламента Руслана Хасбулатова, не менее амбициозного, чем Руцкой,
но в отличие от него, гораздо более образованного и наглого.
Руцким Вольский прикрылся как щитом, сделав его лидером собственной
партии, а на Хасбулатова, еще в середине 1992 года, спустил целую свору
председателей региональных советов, директоров промышленных гигантов и тому
подобную публику, которая совместно с мощной Коммунистической фракцией,
назначенной в Верховный Совет еще до августа 1991 года по так называемому
"списку КПСС", быстро превратила законодательный орган в рупор тех, кто
страстно желал вернуться во вчерашний день к столь милому их сердцу
тоталитаризму, главным из достоинств которого было, естественно, "закрытое
общество", когда никто ничего не знал об их делишках, а интересующимся
давали срок либо за клевету, либо за шпионаж.
Под каким "соусом" возвращаться к такому простому и надежному режиму,
большинству было совершенно безразлично. Не получится с марксизмом, можно
попробовать вернуться верхом на национализме, откровенном фашизме или даже
какой-нибудь клерикальной идеологии: смеси православия, идей "Белого
братства", антисемитизма и устава КГБ.
Обрастая все более странными группировками откровенно маразматического
толка, Верховный Совет резко изменил курс на конфронтацию с правительством
и, особенно, с президентом, считая именно Ельцина источником всех бед
страны, как нынешних, так и прошлых.
Устно и в печати президента обвиняли в том, что в прошлом он был
партработником высочайшего ранга (для тех, кто видел в коммунизме величайшее
зло России), что он - алкоголик, допившийся уже до белой горячки (для
интеллигенции, чтобы пришла в ужас), что, к тому, же он еще и еврей (для
всех остальных) и посланец сатаны, антихрист (для наиболее передовой части
населения, влюбленной в мистику).
Таким образом, Кремль, во всей красоте своей средневековой
причудливости, со всеми символами военно-клерикальной империи далекого
прошлого и военно-полицейской державы вчерашнего дня, и огромный,
суперсовременный Белый Дом превратились в нарицательные символы двух ветвей
власти, сцепившихся в непримиримой борьбе.
Все попытки вывести страну из средневекового маразма, куда ее загнали
"бессмертные идеи" Ленина-Сталина, привели к новой, но типично средневековой
ситуации: политической поляризации государственной олигархии вокруг даже не
короля и парламента, как, скажем, в Англии и Франции в середине XVII века, а
вокруг нерешительного короля и могущественного феодала, претендующего на
трон.
Нечто подобное можно увидеть во Франции XV века в конфронтации короля
Людовика XI и герцога Бургундии Карла Смелого, хотя Людовик XI больше
напоминает Хасбулатова, а Карл - Ельцина. Но победил король!
Практически весь 1993-й год власти не занимались государственными
делами, а только боролись друг с другом. Предоставленная на произвол стихий,
страна медленно тонула в трясине чиновничьей коррупции и криминального
беспредела, наслаждаясь телепередачами, где противоборствующие стороны разве
что не крыли друг друга матом публично.
Становилось ясно, что дело может кончиться лишь ликвидацией одной из
"ветвей" быстрым и точным ударом топора. Беспокоил вопрос: не приведет ли
этот удар к новой гражданской войне, которая в стране, напичканной ядерным и
химическим оружием, может легко перескочить, с одной шестой части суши на
оставшиеся пять шестых, сделав вполне реальными многочисленные предсказания
о неизбежном конце света до исхода столетия.
Постоянно транслируемые заседания Верховного Совета убедили, лучше
всего другого, общественное мнение страны, что для спасения демократии
необходимо ликвидировать парламент. Парадокс, вполне достойный России, где
либералы, христианские демократы и конституционные демократы (наследники
легендарных "кадетов"), не успев создаться, быстро превратились в какую-то
непонятную смесь большевизма, жидоборства и религиозного кликушества.
Впрочем, они мало отличались и от послепутчевых коммунистов, которые,
не моргнув и глазом, объявили свое учение светским воплощением православия,
где наряду с Иисусом преспокойно соседствовали Ленин и Сталин, одними своими
"божественными" ликами низвергая христианство в веселую карусель черного
язычества.
Все вместе они составили такую пеструю красно-коричневую смесь, что
никакие политологи не могли в ней разобраться, предлагая это сделать
психиатрам.
Пока психиатры что-то осторожно говорили и писали о "маргиналах",
пролезших в политику, Верховный Совет на глазах трансформировался из
советского чисто декоративно привеска к КПСС в какую-то смесь сумасшедшего
дома, ревкома времен военного коммунизма и уголовной "малины" самого
кровожадного толка, где тон стали задавать бывшие депутаты разогнанного
Верховного Совета СССР, мечтающие только о том, чтобы поскорее поставить к
стенке своих политических противников. Впрочем, выражение "поставить к
стенке" было наиболее мягким из их страстных желаний, настолько страстных,
что их постоянно высказывали вслух на очень высокой тональности.
Кокетливая Сажи Умалатова, например, считала, что "Ельцина и его
окружение следует повесить за ноги".
Генерал Макашов мечтал о разъяренной толпе, которая разорвала бы
Ельцина и его "жидовскую свору" на куски.
А потерявший в припадках истерики свой былой вальяжный имидж, Иона
Андронов требовал, чтобы все "ельциноиды" (он был автором этого термина)
были повешены на Красной площади публично. Причем выше всех должен был
висеть не сам президент, а министр иностранных дед Андрей Козырев, и тем
самым, освободить министерское кресло для самого Андронова.
Что говорить об этих людях, которые отлично понимали, что любое
движение в сторону объявленных Ельциным реформ автоматически выбросит их из
привычных мягких кресел, где они привыкли дремать с коммунистических времен,
получая огромные оклады, еще более огромные квартиры и чарующие привилегии,
как и положено в феодальном, иерархированном до предела обществе.
Что говорить о них, если Александр Зиновьев, которого глупый Запад
некогда считал Свифтом эпохи застоя, тот самый Зиновьев, чьи книги, вроде
"Зияющих высот", немало способствовали крушению коммунистического режима,
Зиновьев, арестованный по приказу Андропова, лишенный гражданства и
высланный за границу, ныне вернувшись в "свободную" Россию, аж захлебнулся в
истерике безумной злобы, поучая тех, кому совсем недавно втолковывал всю
бесперспективность и бесчеловечность ленинско-сталинской системы.
"Вы должны сказать, - вопил вчерашний диссидент с мировым именем. -
Отменить реформы! На виселицу реформаторов! Это предатели, это враги... Если
бы я был молодым человеком, я бы стал террористом, я бы убивать их стал...
Сталин не просто гений. Он был супергений! В этой ситуации нужен человек
типа Сталина... Если такой человек появится (а он должен появиться), что он
будет вынужден сделать в первую очередь? Арестовать Ельцина, Горбачева,
Яковлева, Шеварднадзе и их выкормышей и повесить! Повесить в 24 часа! Потом
этих монархистов, радикалов, анархосиндикалистов - всех в трудовые лагеря!"
Те, кто некогда читал книги Зиновьева, мягко говоря, недоумевали (еще
недавно за чтение и хранение этих книг КГБ могло впаять, и делало это,
немалый срок). Что произошло со старым буревестником демократии, в книгах
которого Сталин, фигурирующий под кличками "хозяин" или "пахан", был
низведен до уровня обычного бытового уголовника, стремящегося превратить
огромную страну в уголовную полумалину-полузону, получив в итоге
"зону-малину"?
Недоумевающие просто забыли, кем был этот человек всю жизнь. А был он
доктором марксистско-ленинской философии, серьезно изучая которую, просто
невозможно было не свихнуться. Что и произошло. У всех марксистских
теоретиков мозги поражены ненавистью, которая готова кровавой блевотиной
обрушиться на кого угодно. Часто - на своих.
Подобные настроения стали брать верх над любыми другими. Гнусная накипь
постоянных неудач, социальных катастроф и политических крушений, сметенная в
кучу ожидаемым полным разгромом, собралась под крышей Белого Дома,
откровенно готовясь к "последнему и решительному".
Можно представить себе, какие законы принимало подобное "сообщество
парламентариев" и что оно делало с полудохлой конституцией, принятой во
времена Брежнева.
Знаменитая брежневская конституция после того, как из нее выбили 6-ю
статью о "доминирующей роли КПСС", автоматически, как и следовало ожидать,
рассыпалась, а после крушения СССР превратилась в анахронизм, напоминая
пестрый свод феодальных законов времен Священной Римской Империи. Российская
Федерация все еще числилась в этой конституции "социалистической республикой
в составе СССР" и отменить это положение путем голосования не удалось даже с
пяти попыток.
Кое-как в конституцию задвинули положение о разделении властей на
основе классической демократии, однако, следующая статья провозглашала, что
власть в стране принадлежит Советам, а высшая (непререкаемая) власть -
съезду народных депутатов, выбранному в коммунистические времена с
одной-единственной целью: дать возможность Горбачеву увильнуть от карающей
руки собственного Политбюро, сбежав в президенты СССР.
В президентах Горбачев долго не удержался, а придуманный им съезд
остался в наследство "свободной" России. В нем, разумеется, преобладали
коммунисты, которые, хотя и не были столь агрессивны в массе, как члены
Верховного Совета, не требовали хором публичной казни президента, но и
слышать ничего не хотели ни о досрочных выборах, ни о принятии новой
конституции.
Старая мертвая Конституция их вполне устраивала, главным образом,
потому, что была мертвой и поэтому, блокируя все пути вперед, открывала
единственный путь назад, в светлое коммунистическое вчера.
Готовясь к неизбежной схватке, депутаты Верховного Совета громоздили
вокруг себя законодательную оборону, сводя на нет все попытки
конституционного выхода из тупика.
Выход был один при нынешней мертвой Конституции: самороспуск Верховного
Совета с последующими выборами нового парламента и президента. Но об этом
Верховный Совет и слышать не хотел.
Сама мысль о том, что их могут переизбрать, приводила депутатов в
смертельный ужас, заставляя принимать меры, которые уже никому не казались
дикими. Лихорадочно приватизировались ведомственные квартиры, дачи и
служебные автомобили. Сыпались предложения о том, чтобы сделать пост
депутата пожизненным и даже наследственным (как в средневековых европейских
парламентах, где место депутата, как известно, покупалось и могло переходить
от отца к сыну, а робкая попытка королевской администрации с этим покончить
привела нескольких королей на эшафот).
И, наконец, после нерешительной попытки Ельцина в марте 1993-го года
как-то изменить положение, Верховный Совет, зайдясь в истерике, поставил на
голосование вопрос об "импичменте" (модное западное словечко, означающее
снятие президента с его поста до окончания срока полномочий) Ельцина, а
когда это не удалось (главным образом, из-за того, что кто-то пустил слух о
стягивании к Верховному Совету войск), то принял очередную поправку в
Конституцию, которая уже была превращена даже не в труп, а в некоторое
подобие медицинского муляжа, где на макет человеческого тела налепливают, в
целях экономии, все известные науке болячки и опухоли.
Согласно этой поправке, полномочия президента автоматически
заканчивались при любой его попытке хоть как-то посягнуть на неограниченную
власть съезда и Верховного Совета.
И, естественно, обе стороны активно шпионили друг за другом, вербуя
явных и тайных сторонников в лагере противника, покупая прессу и обливая
друг друга грязью через средства массовой информации.
Президенту удалось перетащить в свой лагерь нескольких помощников
Хасбулатова, вроде Шумейко, Филатова и Рябова. В свою очередь, Хасбулатов
перетащил на свою сторону вице-президента Руцкого и, что наиболее важно,
министра государственной безопасности Баранникова.
На сторону парламента почти полностью перешел Фронт Национального
Спасения, пестрый союз крикливых группировок, объединенных незамысловатым
лозунгом: "Бей жидов!". И своим рупором-газетой "День", на страницах которой
совершенно откровенно печатались призывы к свержению строя и убийству
президента.
Все попытки воздействовать на газету через суд кончались его громкими
победами в процессах и посрамлением истцов, представлявших Министерство
печати, возглавляемое личным другом президента Полтораниным.
Обе стороны под прикрытием взаимных скандальных обвинений в коррупции и
государственной измене маневрировали, готовясь к решительной схватке.
БОРЬБА СТАЛА ВСЕМ, ЦЕЛЬ - НИЧЕМ.
Цели просто никто не знал и не видел. Главным стало сокрушение
противника. Ни одна из сторон не могла выскочить из своего врожденного
большевизма. Только сокрушение!
В одном из своих последних публичных выступлений на так называемом
Всероссийском совещании всех уровней Хасбулатов, призывая Советы сплотиться
в борьбе с президентом, устало признался: "Вы знаете, откровенно говоря,
иногда я смотрю на себя со стороны и думаю: я это или не я, потому что
вокруг такая нелепость, как будто мы попали в совершенно иррациональный мир.
И я ловлю себя на такой мысли: нет, это не я, потому что я, нормальный
человек, не мог участвовать в этих ненормальных делах. Но нас впутали в
какой-то дьявольский круг, и мы, действительно, в этом дьявольском круге
бегаем, бегаем и никак не можем из него выпрыгнуть..."
Хасбулатову, видимо, почаще следовало бы смотреть на себя со стороны,
потому что в том же самом выступлении, вспоминая обещание президента к
сентябрю навести порядок в стране, спикер заявил: "Примерно месяц назад, вы
знаете это превосходно, президент объявил, что в августе проведет
"артподготовку", а в сентябре "перейдет в наступление". Ну, прямо скажем, мы
тогда отнеслись к этому с достаточной долей иронии: дескать, снова президент
сказал что-то неудачное".
Тут Хасбулатов мерзко ухмыльнулся и изрек: "Может быть, был в каком-то
особом настроении..." И щелкнул себя пальцами по горлу, демонстрируя
известным всей стране жестом, в каком именно настроении был президент. Опять
был пьяным в стельку.
Далее, осудив пьянство как таковое, спикер прозрачно намекнул, что
пьяница-президент должен уйти со своего поста по-хорошему, и сорвал
аплодисменты зала, заявив: "Раз, мол, пьет? - наш мужик! Но если "наш
мужик", так пусть мужиком остается и занимается мужицким трудом, а не
государственным".
Затем Хасбулатов открыто призвал армию к неподчинению своему Верховному
Главнокомандующему, каковым, естественно, являлся президент, и фактически
раскрыл свои карты, обратившись к собравшимся со следующим призывом: "Я
хотел бы обратиться с этой высокой трибуны к руководителям нашей страны, ко
всем гражданам, к рабочим, крестьянам, интеллигенции, воинам армии,
правоохранительным органам. Будьте бдительны, не дайте себя втянуть в
авантюру, не дайте вовлечь себя в выполнение преступных замыслов...
Если последуют антиконституционные действия типа чрезвычайного
положения, президентского правления и тому подобного, сорвите эти
действия...
Я бы предупредил Отечество: народ сурово осудит всех, кто поднимет руку
на органы народовластия, попытается разрушить конституционный строй, ввести
в любой форме чрезвычайное положение.
Я хотел бы сказать, что реакция наша должна быть решительной, жесткой,
а не такой вялой, какой однажды уже была. Статья 121-6 не требует ни созыва
съезда, ни постановления Конституционного суда, она говорит о том, что в
случае осуществления или попытки осуществить эти действия полномочия
президента прекращаются немедленно!"
Хасбулатов знал, что говорил. Его информаторы, работающие в ближайшем
окружении президента Ельцина, давно предупредили спикера, что на столе
президента лежит еще неподписанный указ о разгоне Верховного Совета,
назначении новых выборов всех ветвей власти, включая и президента, на 12
декабря и временном введении в стране прямого президентского правления.
Зная об этом, все, сгруппировавшиеся вокруг спикера, и он сам, поняли,
что наступает большая игра, забыв в азарте, что на карте, помимо судьбы
страны, о которой много говорили, но никто не думал всерьез, лежат и их
собственные головы.
Неправильное понимание обстановки в стране, в корне неверная оценка
собственного влияния на события, отсутствие знающих свое дело аналитиков,
способных правильно определить расстановку политических сил и прогнозировать
события хотя бы на пару ходов вперед, привели Хасбулатова и его сторонников
к убеждению, что следует спровоцировать Ельцина на введение в стране
чрезвычайного положения, не оставив ему другого выхода (кроме, разумеется,
ухода в отставку), а затем, ловко манипулируя муляжом мертвой конституции и
переходящей в плач старобольшевистской демагогией, быстро расправиться с
ним, временно посадить на место президента глупого генерала Руцкого, и
вернуться на старый, добрый коммунистический путь, замечательный тем, что он
никуда не ведет.
Те силы, которые, не желая сами рисковать, задумали убрать президента
Ельцина руками своих марионеток, Хасбулатова и Руцкого, вовсе не ставили на
этих двух, уже достаточно скомпроментированных деятелей, считая их
разменными пешками при любом исходе задуманной операции. Если бы та
проваливалась, то эта парочка автоматически превращалась в политические, а
то и в физические, трупы, а если бы удавалась, то от того и другого
планировалось быстро избавиться путем ликвидации президентской должности, с
одной стороны, и простых перевыборов председателя Верховного Совета, с
другой.
Кроме того, оба за последнее время настолько погрязли в коррупции и в
разных темных делишках (Хасбулатов, например, занимал должность директора
чуть ли не на дюжине разных коммерческих и полукоммерческих предприятий),
что отправить их в политическое небытие, а то и за решетку, не
представлялось особенно сложным.
Их также постоянно подталкивали на ускорение событий слухами, что в
руки президента попали такие документы, которые в один момент способны
превратить их из государственных деятелей в уголовных преступников.
Ельцин пока показал только кончик огромной иглы, способной пришпилить
их к обоям и оставить корчиться на всеобщее посмешище. Это диктовало
динамику развития событий, провоцирование президента на первый шаг, на
первый ход в большой игре.
Последние полтора года атака на президента средствами массовой
информации, находящейся в руках тех, кто называл себя оппозицией, шла
широким фронтом, постоянно усиливаясь, главным образом, в смысле выбора
выражений.
Начиналось все осторожно и пугливо, с оглядкой: не вырвут ли язык. Но
поскольку никто не только не лишился языка, но президент вообще никак не
отреагировал на лай разных полуподпольных газеток, существующих все на те же
деньги покойной КПСС, те начали действовать смелее, а затем, отбросив все
приличия, начали просто злобный вой, сравнимый разве что с диффамацией
прессой последнего русского императора, который так же перестал вырывать за
это языки.
"Беловежский преступник", "Главарь оккупационного режима", "Алкан в
Кремле", "Кремлевский преступник" - это наиболее мягкие эпитеты, которыми
награждала главу государства оппозиционная пресса.
Со страниц полуподпольных газеток подобные выражения быстро
перекочевали на 16 полос еженедельника "День" и в передовицы "Правды" и
"Советской России", растерявших былую респектабельность, а оттуда - прямиком
в зал Верховного Совета.
Под газетный визг в стране шел прямой саботаж решений исполнительной
власти, травля представителей президента, жесточайшее преследование всех
инакомыслящих, а региональные газеты, финансируемые либо деньгами КПСС, либо
военно-промышленными гигантами, иначе и не называли правительство, как
"Ельцин и его жидовская свора". Причем годовая подписка подобной газеты
стоила всего 4 (четыре) рубля, а то и рассылалась бесплатно.
Президент почти не реагировал, что еще более подзуживало его
оппонентов. Безнаказанность и безответственность достигли пределов,
небывалых для мирного времени. Ощущение напряженности во
внутригосударственной жизни было почти физическим.
Речь Хасбулатова на Всероссийском совещании депутатов всех уровней
закончилась официальным обращением этого форума к гражданам России, где, в
частности, говорилось: "Президент и его окружение, неспособные
цивилизованными методами управлять обществом и вывести его из глубокого
кризиса, вновь нагнетают напряженность, угрожая конституционному строю...
Боясь, что придется держать перед народом ответ за то, что его лишили
нормальных условий жизни, ограбили материально и духовно, попрали прошлое и
отняли будущее, незадачливые реформаторы пытаются установить диктатуру
личной власти... Прямое президентское правление, которым теперь угрожают, -
это разгон органов представительной власти. Уничтожение их окончательно
развяжет руки преступно-мафиозным элементам, коррупционерам и их зарубежным
покровителям..."
Нормальным образом жизни народа номенклатурные депутаты, естественно,
считали нищее прозябание этого народа за колючей проволокой коммунистической
зоны. Отнять у народа подобное прошлое, разумеется, считалось очень тяжелым
преступлением.
В этом обращении, если его исследовать, заключаются все ошибки и самого
Хасбулатова, и тех, кто за ним стоял, в оценке сложившейся в стране
обстановки.
Как бы тяжела эта обстановка ни была, подавляющая часть населения с
ужасом и содроганием вспоминала недавние времена "нормальной и духовной
жизни", ностальгия по которой, вполне понятно, стучала в сердца бывших
обкомовских секретарей пеплом Клааса.
Совещание закончилось 18 сентября. Все стали с нетерпением ждать
реакции президента. И она, наконец, последовала.
21 сентября 1993 года, вторник, 19:30.
Евгений Савостьянов, начальник Управления Министерства Безопасности по
Москве и Московской области, сидел в комнате отдыха, примыкающей к его
огромному кабинету и, помешивая ложкой остывший чай, с интересом посматривал
то на часы, то на экран небольшого переносного телевизора, стоявшего на
одной из полок массивной стенки рядом с бюстиком Дзержинского.
Бюстик достался Савостьянову в наследство от его предшественника,
генерала Прилукова, чья яркая чекистская карьера оборвалась в августе 1991
года, когда почти все руководство бывшего союзного КГБ отправилось либо в
тюрьму, либо под следствие с подпиской о невыезде, либо на давно заслуженный
отдых, ибо, как говаривал еще покойный Андропов, "с нашей работы в отставку
не уходят, а сразу отправляются в крематорий".
Именно в те, послепутчевые, дни Савостьянов и появился на Лубянке,
заняв свою должность, которую по штату КГБ должен был замещать
генерал-лейтенант, а то и генерал-полковник.
Евгений Савостьянов был наиболее странной личностью, появившейся на
политической сцене после прихода к власти президента Бориса Ельцина и
распада СССР.
Физик по образованию, научный работник одного из академических
институтов столицы, диссидент-фрондер по убеждениям, лейтенант запаса
ракетных войск, с умным, интеллигентным лицом, обрамленным аккуратно
постриженной черной бородкой, - образ типичного антисоветчика тех времен.
Савостьянов стал активным членом тогда еще "ненормальной" "Демроссии", входя
в ее координационный совет.
Там он близко познакомился с Гавриилом Поповым и, видимо, произвел на
будущего мэра столицы достаточно сильное впечатление. Настолько сильное, что
став мэром Москвы и пожелав иметь в КГБ и МВД своих людей, Попов добился
назначения Савостьянова на занимаемую должность, а начальником МВД столицы
назначил Мурашова, также одного из координаторов "Демроссии".
Если назвать назначение Савостьянова весьма странным, то это значит -
не сказать о нем фактически ничего. КГБ изначально создавался не как
государственный институт тоталитарной системы, а как некий тайный орден,
секретное военно-политическое общество, по сравнению с которым даже орден
иезуитов выглядит детской забавой.
Даже рядовые сотрудники при приеме в КГБ должны были пройти через
продуманную систему фильтров, совершенно исключающую попадание в КГБ не то
что случайных людей, но и тех, у которых возникли бы какие-либо вопросы,
хотя бы к самим себе, от осознания того, чем им приходится заниматься, и
кому все это нужно.
Что же касается руководящего состава, то все 70 лет не было практически
ни одного исключения из правила: руководство либо "спускалось" из ЦК КПСС,
либо тщательно карабкалось по крутой и скользкой от крови и грязи служебной
лестнице, рискуя каждую секунду сорваться прямиком на тот свет.
И тут, на одну из самых почетных и важных должностей в КГБ присылают
мало что шпака и чужака, да еще какого-то диссидента из "Демроссии", которая
с момента своего основания служила для КГБ не более, как объектом самого
тщательного наблюдения, а ее члены рассматривались в качестве потенциальных
клиентов следственных изоляторов и трудовых лагерей.
Но если даже не принимать все эти ужасные вещи во внимание, ради
справедливости следует заметить, что работа в любой секретной службе, а тем
более в политической полиции, на руководящей генеральской должности, без
сомнения, требует и опыта, и специальной подготовки, которых у Евгения
Савостьянова не было.
Не было, конечно, и юридического образования, которое, хотя и чисто
формально, но требовалось для замещения подобных должностей. А формальные
вопросы в жесткой системе партийно-государственных институтов СССР часто
становились первостепенными.
Такое чудовищное инородное тело, всунутое в столь чувствительный
организм КГБ, и теоретически, и практически должно было им немедленно
отторгнуто, для чего имелось множество вполне легальных путей, сведенных к
простому заключению о профнепригодности.
Хорошо зная собственную историю, когда их отстреливали сотнями во
времена многочисленных дворцово-ведомственных переворотов, хорошо зная
собственные делишки андроповского и послеандроповского периода, видя все
свое руководство в тюрьме или под следствием, а своего великого основателя -
свергнутым с пьедестала, к которому раньше и подходить было запрещено даже
для возложения цветов, и плывущим над Лубянской площадью со стальным тросом
на шее, как на передвижной виселице, работники КГБ притихли.
Многие рыдали, то ли от жалости к железному Феликсу, то ли жалея себя,
поскольку вид беснующейся на площади толпы рисовал самые мрачные перспективы
на обозримое будущее. Тем более, что назначенный председателем КГБ Вадим
Бакатин, который стал последним человеком, занимавшим указанную должность,
торжественно пообещал сократить ведомство до минимального размера и
перепрофилировать его на дела, способные принести государству хоть какую-то
пользу.
В таких условиях, конечно, можно было промолчать, когда на ведущее
Московское управление присылают начальника чуть ли не из мордовской
политической зоны.
Но шок прошел. Самого Бакатина, первого секретаря обкома, члена ЦК
КПСС, кандидата в члены политбюро, занимавшего в коммунистические времена
крупнейшие партийно-государственные посты, включая и пост министра
внутренних дел, памятуя его публичные обещания реформировать, а главное,
сократить КГБ, съели так быстро, что тот и охнуть не успел, как вылетел из
органов с ярлыком полной некомпетентности. А Савостьянов остался.
Последовавшие потом структурные катаклизмы, когда по воле президента
Ельцина были объединены КГБ и МВД под общим командованием министра
внутренних дел РСФСР Виктора Баранникова, а затем новое разъединение по
решению Конституционного суда, когда под шумок реорганизаций КГБ был
переименован в Министерство Безопасности (без слова "государственной" -
память о бериевском МГБ была еще очень свежа в памяти), и многих выпихнули
на пенсию и в резерв, а многие почли за благо уйти сами, Савостьянов остался
на своем посту.
Он остался на своем посту, когда новый министр безопасности Баранников
провел собственную чистку органов, избавляясь от разных "засветившихся"
либералов времен "перестройки и гласности".
Он остался на своем посту, когда выгнали и самого Баранникова, быстро
затянутого коррупцией и сомнительными связями из-за недостатка опыта в
тупик, выходами из которого были либо самоубийство, либо - тюремная камера.
Министра обвинили, в двурушничестве, двойной игре, но знающие люди
понимали, что КГБ отверг инородное тело, бывшего участкового милиционера,
всю жизнь проработавшего в системе внутренних дел.
А Савостьянов не только остался, но и, как ему было положено по
должности, получил чин генерал-майора.
Если вспомнить, что Савостьянов был произведен в генералы прямо из
лейтенанта запаса, и что это произошло в мирное время, то следует
согласиться, что у подобной ракетной карьеры очень мало аналогов в мировой
истории, а тем более - в таком ведомстве, как КГБ.
Эта карьера покажется еще более странной на фоне судьбы Мурашова,
внедренного одновременно с Савостьяновым тем же Поповым в систему МВД.
Организм МВД сразу же начал отторгать инородное тело, и после серии
внутриведомственных скандалов, ошельмованный прессой оппозиционеров и
громкими выступлениями в Верховном Совете, Мурашов был выкинут из милиции,
как Паниковский из исполкома.
Что касается Савостьянова, то даже газеты и депутаты экстремистов его
не трогали. Не трогала его и демократическая печать. Даже знаменитые
петербургские "600 секунд" Александра Невзорова, истратившие уйму эфирного
времени на шельмование Мурашова, о Савостьянове не произнесли ни слова: ни
хорошего, ни плохого.
Только однажды газета "День" осторожно прошлась по новому генералу,
намекнув, что его бабушка, видимо, была еврейкой. Но для газеты, которая
громогласно утверждала, что Борис Ельцин - это псевдоним Боруха Элькина (или
Эльцера), что на территории Кремля скрывается целая бригада израильских
парашютистов, подобный осторожный подход можно было считать даже
поощрительным...
Можно многое предположить, развивая тему "Кто же вы, генерал
Савостьянов?", но ограничимся только констатацией факта: Евгений Вадимович
Савостьянов по какой-то, скажем, невероятной случайности, не оказался
"инородным телом" в организме знаменитого на весь мир аппарата столичного
КГБ, а вписался в этот аппарат со своей диссидентской бородкой (которую так
и не сбрил, хотя еще существовал неотмеченный приказ Андропова,
подтвержденный затем двумя генералами армии, Чебриковым и Крючковым,
запрещающий сотрудникам КГБ ношение бороды, без всяких исключений, как,
скажем, во времена Петра I), интеллигентной внешностью, манерами ученого и
взглядом профессионального математика.
Невероятные истории иногда происходят и логического объяснения не
имеют. Прижилась же как-то домашняя киска в одном вольере с семейством
ягуаров, и ничего. Жила и даже допускалась к противню с мясом. А другую
кошку разорвали в ту же секунду, как появилась она в вольере. С точки зрения
ягуаров, эта история довольно проста: либо разорвут, либо нет. Но с точки
зрения кошки, ситуация выглядит намного сложнее. Ведь дело не только в том,
чтобы тебя не съели, но и твои приказы выполняли.
КГБ находился в состоянии сильной растерянности, что и понятно.
Казалось, незыблемые ориентиры его многолетней деятельности были либо
уничтожены, либо размыты до неузнаваемости. И в довершение всего,
Министерству Безопасности было официально запрещено заниматься политическим
сыском, а ничем другим оно заниматься не умело. И не хотело, что более
важно.
В течение своей более чем семидесятилетней истории это ведомство ни
разу не сумело обеспечить безопасность того государства, в составе которого
оно числилось. Оно не сумело обеспечить безопасность страны от страшного и
внезапного удара гитлеровской Германии, поскольку к 1941 году совершенно
захлебнулось в крови собственного народа и маразматических выкладках своего
великого вождя. Оно не сумело обеспечить безопасность ни самого вождя, ни
свою собственную в середине 50-х годов.
Никто из них и бровью не повел, когда развалился и был уничтожен
Советский Союз, который они клялись защищать до последней капли крови, но не
сумели этого сделать, так как по уши завязли в борьбе с сионизмом и
инакомыслием, категорически не желая заниматься чем-нибудь другим.
Теперь они решили заниматься только обеспечением собственной
безопасности, настороженно приглядываясь к тому, что когда-то называлось
"первой в мире страной победившего пролетариата". И более мелкие
государственные конвульсии приводили их тысячами к гибели или превращали в
ничто.
Погибшие при падении Ягоды, погибшие при падении Ежова, погибшие при
падении Абакумова, погибшие при падении Берия, выгнанные без пенсии и погон
- подобная память создала уже достаточно высокий генетический уровень
страха.
Многих этот страх погнал из системы в созданные до и после
августовского путча коммерческие структуры и банки на долю КГБ в деньгах
партии-родительницы, но многих этот же страх заставлял оставаться на месте,
чтобы суметь оказать сопротивление тем, кто еще раз может соблазниться во
имя собственных политических интересов украситься ожерельем из чекистских
голов.
Оставшимся приходилось отчаянно имитировать деятельность, поскольку,
после запрещения заниматься политическим сыском, делать было решительно
нечего.
Ловля рэкетиров, контрабандистов и торговцев наркотиками, восторженно
рекламируемая средствами массовой информации, которые при всей своей
нынешней вольнодумности и безответственности так и не смогли окончательно
вырваться из своего векового благоговения перед чекистскими подвигами, что,
в принципе, не было делом КГБ, создавала неразбериху в милицейских
операциях, межведомственные склоки и многое другое. Да и занимались этим
делом бывшие подразделения так называемой спецмилиции, которых на Лубянке не
пускали даже в столовую.
Таким образом, основной массе личного состава просто нечего было
делать, как заниматься тем же самым политическим сыском, методика которого
была хорошо известна, отточена почти до совершенства, а управлением огромной
армии информаторов могли позавидовать все другие спецслужбы мира, вместе
взятые.
Разница со старыми временами заключалась в том, что материалы сыска
оседали в оперативных разработках и не передавались в следственные отделы
для возбуждения уголовных дел.
Несколько попыток закрутить громкие дела, даже не по шпионажу, а по
нарушению государственной тайны, как, скажем, дело профессора Мирзояна,
поведавшего миру, что в России и не думали прекращать работы по созданию
новых образцов химического оружия, кончались скандалами, от которых, прежде
всего, страдало "чекистское" руководство. И, тем не менее, работа велась и
не малая...
На небольшом столике перед Савостьяновым лежала изящная папка из
красного кожзаменителя с ярлыком какого-то симпозиума по проблемам квантовой
механики.
Начальник управления МБ по Москве и Московской области раскрыл папку,
вытащил из нее несколько листков ксерокопий, скрепленных изящной
пластмассовой скрепкой голубого цвета, и еще раз просмотрел содержание
документов, увенчанных старым грозным грифом: "Совершенно секретно. Особой
важности".
"Отпечатано в двух экземплярах.
1 экз. - президенту.
1 экз. - в спецархив.
Копий не снимать! Передаче по радио и системам проводной связи не
подлежит! Только через старшего офицера МБ, допущенного к группе документов
ОВ/ГВ."
То, что, несмотря на столь грозные грифы, с документа все-таки сняли
ксерокопию (возможно, и не одну), говорило о том, что в условиях полного
государственного хаоса и отсутствия дисциплины избежать утечки самой
секретной информации не представляется возможным.
Документ был подписан заместителем министра Николаем Галушко, а
Савостьянов был одним из его авторов. Датирован документ был июнем 1993 года
и составлен таким образом, что сам министр безопасности генерал-полковник
Виктор Баранников о нем не знал ничего (до нужного момента, конечно).
Озаглавлен документ, по старой советской традиции, был просто и доходчиво:
"Меры по дальнейшему укреплению Российской государственности. Анализ и
рекомендации".
После краткого резюмирования положения во внутриполитической,
экономическо-хозяйственной и культурной жизни страны, состояния ее
вооруженных сил, науки и образования, анализа обострившихся социальных и
межэтнических проблем и всего лишь одного абзаца, касавшегося положения
страны на международной арене, в документе, в частности, говорилось:
"Все вышеизложенное приводит только к одному выводу: ни в
экономическом, ни в моральном отношении страна оказалась совершенно не
готова к столь резкому переходу от жесткой тоталитарной системы управления к
классической демократии западного образца...
Разделение властей на исполнительную, законодательную и судебную
привело к острому противостоянию этих ветвей власти даже без короткого
периода полезного государственного сотрудничества.
Одна ветвь власти постоянно, порой даже без всякой пользы для себя, то
есть инстинктивно, пытается подмять под себя другую, превращая это дело в
какое-то подобие спорта. Отмечено, например, что несколько фракций в
Верховном Совете ("Коммунисты России", "Смена - Новая политика" и пр.)
голосуют "против" любых предложений, за исключением предложений, касающихся
собственного благополучия депутатов и диффамации государственных деятелей.
Наблюдается и обратная картина, когда в аппарате вице-премьеров
(Чубайс, Шумейко и др.) многие весьма дельные документы Верховного Совета
отвергаются без анализа, порой с оскорбительными резолюциями и требованиями
не вмешиваться не в свое дело.
В свою очередь, введенная в Верховном Совете практика решать многие
важнейшие государственные вопросы путем тайного голосования является
беспрецедентной и говорит об осознании депутатами собственной
безответственности и перед страной, и перед избирателями...
Многие народные депутаты стали таковыми не из желания принять участие в
управлении страной, и даже не из желания добиться для себя известных льгот
(хотя, есть и такие), а только для получения статуса "парламентской
неприкосновенности", под прикрытием которого они занимаются незаконными
действиями в широком диапазоне уголовно наказуемых деяний, от спекуляции
автомашинами до торговли оружием, не ограничиваясь при этом территорией
бывшего СССР...
Свобода слова, печати и собраний привели общественную жизнь страны в
состояние полного хаоса.
Безответственность всех средств массовой информации более обостряет
положение в стране, провоцирует межнациональные конфликты, лихорадит
хозяйственную жизнь и выставляет страну за рубежом в негативном и смешном
свете...
Свобода собраний, митингов и шествий уже привела кровавым событиям,
имевшим место 1 мая текущего года, когда зачинщики массовых беспорядков
оказались неуязвимыми для закона в силу их депутатской неприкосновенности
или были открыто взяты под защиту руководством Верховного Совета.
Подобная безнаказанность, помимо всего прочего, провоцирует дальнейшее
обострение противостояния властей и чревато самыми опасными
последствиями..."
В разделе "Рекомендации" указывалось:
"Таким образом, попытка перехода от тоталитарного строя к
демократическому без переходного периода "относительно мягкой автократии", с
нашей точки зрения, не увенчалась успехом.
Именно шок этого резкого перехода привел к развалу СССР, а продолжение
следования подобным путем неизбежно приведет к развалу Российской Федерации,
ибо понятие "демократии" как "вседозволенности" стимулирует безответственные
элементы в регионах, стремящихся к постоянному расширению собственной
власти..."
Далее с некоторой долей патетики, без которой КГБ просто не умел
составлять свои сводки, говорилось:
"Во имя спасения того, что еще осталось от нашей страны, во имя
обеспечения будущего Российского государства и предотвращения гражданской
войны следует незамедлительно вытащить страну из демократического хаоса и
сделать это таким образом, чтобы ни у кого не оставалось ни тени сомнения в
решимости властей навести порядок..."
К документу был подколот проект указа президента о роспуске Верховного
Совета и о ликвидации советов по всей стране как института власти. Проект
также был составлен в июне 1993 года и лежал на столе президента
неподписанным.
Савостьянов еще раз посмотрел на часы. Было 19 часов 54 минуты. На
экране телевизора высветилась надпись: "Заявление президента Российской
Федерации".
20:00
На экране появился Борис Ельцин, сидящий, как всегда, на фоне
российского "триколора", держа перед собой несколько листов отпечатанного на
машинке текста. Хотя Савостьянов видел эту видеозапись уже дважды накануне,
он решил прослушать ее еще раз.
Одно дело - гонять эту кассету на видеомагнитофоне, чтобы дать
последние рекомендации по редакции текста, другое дело, - когда она звучит
уже на всю страну и будет, как и задумано, повторена в эфире несколько раз.
Президент выглядел спокойным и собранным. Он принадлежал к типу тех
людей, кстати, типично русскому, которые всегда веселеют именно перед
дракой, битвой и другими событиями, связанными со смертельным риском. Перед
любым "лихим делом", как говаривали в старину
"Уважаемые сограждане! - начал президент. - Я обращаюсь к вам в один из
самых сложных и ответственных моментов, накануне событий чрезвычайной
важности.
В последние месяцы Россия переживает глубокий кризис государственности.
В бесплодную и бессмысленную борьбу на уничтожение втянуты буквально все
государственные институты и политические деятели.
Прямое следствие этого - снижение авторитета государственной власти.
Уверен, все граждане России убедились, что в таких условиях не только
нельзя вести труднейшие реформы, но и поддерживать элементарный порядок.
Нужно сказать прямо: если не положить конец политическому
противоборству в российской власти, если не восстановить нормальный ритм ее
работы, то не удержать контроль над ситуацией, не сохранить наше
государство, не сохранить мир в России.
В мой адрес потоком идут требования со всех концов нашей страны -
остановить опасное развитие событий, прекратить издевательство над
народовластием.
Уже более года предпринимаются попытки найти компромисс с депутатским
корпусом, с Верховным Советом.
Россияне хорошо знают, сколько шагов навстречу делось с моей стороны на
последних съездах и между ними.
Но даже если о чем-то удавалось договориться, через короткое время
следовал категорический отказ выполнять взятые на себя обязательства.
Мы с вами надеялись, что перелом наступит после апрельского
референдума, на котором граждане России поддержали президента и проводимый
им курс. Увы, этого не произошло.
Последние дни окончательно разрушили надежды на восстановление
какого-либо конструктивного сотрудничества.
Большинство Верховного Совета идет на прямое попрание воли российского
народа. Проводится курс на ослабление и, в конечном счете, устранение
президента, на дезорганизацию работы нынешнего правительства.
Развернута мощная пропагандистская кампания по тотальной дискредитации
всей исполнительной власти в России.
До сих пор не отменены решения Верховного Совета и съезда, которые
противоречат результатам апрельского референдума.
И сегодня можно уверенно сказать - не будут отменены. Наоборот, за
последние месяцы подготовлены и приняты десятки новых антинародных решений.
Многие из них целенаправленно спланированы на ухудшение ситуации в России.
Наиболее вопиющей является так называемая, "экономическая политика"
Верховного Совета. Его решения по бюджету, приватизации, многие другие
усугубляют кризис, наносят огромный вред стране. Все усилия правительства
хоть как-то облегчить экономическую ситуацию наталкиваются на глухую стену
непонимания...
Верховный Совет перестал считаться с указами президента, с его
поправками к законопроектам, даже с конституционным правом вето. При этом
постоянно клянутся верностью конституции и законности, хотя конституционная
реформа практически свернута.
В апреле прошлого года 6-й съезд народных депутатов не только одобрил
основные положения новой конституции, но постановил "доработать с учетом
предложений и замечаний президента Российской Федерации" главы проекта
"Федеральная законодательная власть" и "Президент Российской Федерации",
"Федеральная исполнительная власть".
По логике, 7-й съезд должен был принять новую конституцию страны. Но
руководство Верховного Совета без в