Akselbant

Воспоминания о военно-исторической реконструкции
Материал любезно предоставлен О.В. Соколовым, предводителем российских реконструкторов, кандидатом исторических наук
        Как-то в разговоре со мной, один господин при упоминании о самой ранней истории нашего движения пренебрежительно заметил:
        "- А, это те ребята в театральных костюмах..."
        Да, действительно, при рождении военно-исторической реконструкции в России она (реконструкция) выглядела не так, как последние несколько лет. Не было тяжелых пушек и сверкающих эскадронов, не было даже стреляющих ружей, не было тысяч солдат...
        А вы видели когда-нибудь, как новорожденный появляется на свет сразу в виде здорового детины, владеющего боксом, знающего высшую математику и иностранные языки? Думаю, что вопрос совершенно абсурден. Не следует забывать также, что военно-историческая реконструкция в России появилась практически параллельно с военно-исторической реконструкцией в Европе. Она не была чем-то занесенным извне, что мгновенно может быть развито до совершенных форм.
        Естественно, что военно-историческая реконструкция, как и всякое явление, родилась младенцем, который потом развивался и стал взрослым. Однако, как и в росте ребенка, почти все его черты формируются в детстве. Так и в случае с нашей реконструкцией.
        Почти все ее традиции, история ее лидеров восходят к 80-м годам прошлого века. А некоторые особенности исторического движения, более того, пришли и с конца 70-х годов. Поэтому разговор о нашей истории мне хотелось бы начать с самого начала, от её рождения. Но я хотел бы, чтобы эти "мемуары" рассматривались лишь как наброски к будущей настоящей книге. Но она появится еще не скоро... Наконец, ещё раз хочу отметить, что это не официальная история реконструкция, а мемуары, то есть взгляд на то, что я видел своими глазами, и потому естественно, как и во всех мемуарах, автор неизбежно присутствует в каждом эпизоде. Быть может, я что-то забыл и не рассказал, но зато могу сказать точно, что всё, что здесь написано, сказано честно и от всего сердца.
ПРЕДЫСТОРИЯ

Все началось весной 1976 года. 19-летний студент Политехнического института сидел на лекции по сопромату и, не желая заниматься скучными формулами, читал замечательную повесть французского писателя начала XIX века Шарля Нодье "Инес де лас Сьеррас" о том, как в ходе испанской кампании три французских офицера оказались ночью в старинном замке, считавшимся заколдованным. Всё было очень красочно описано: как горят факелы, как офицеры пируют в древнем замковом зале, как сталкиваются с призраком замка, который, правда, как позже выяснилось, был просто красивой девушкой, сошедшей с ума...
Как же мне тоже захотелось оказаться на их месте! Стать французским офицером в красивом мундире с настоящим оружием той эпохи и пережить все их приключения в старинном замке! Я рассказал об этом своему другу Сергею Дороховскому, и мы решили воплотить эту мечту в жизнь. У меня была возможность раздобыть костюмы, похожие на мундиры эпохи наполеоновских войн. Дело в том, что я играл тогда в любительском французском театре, и у нас был неплохой контакт с прокатом театральных костюмов, где находились костюмы императорских театров.

        Таким образом, проблема с мундирами была решена, не хватало только замка. Оказалось, что под Питером такой замок, (по крайней мере, руины замка) имеются. Это развалины знаменитой Копорской крепости, замка, основанного ещё Ливонскими рыцарями, потом взятого новгородцами, потом ставшего шведским, потом снова отбитого русскими. В любом случае при наличии некоторой фантазии всё это было не столь далеко от замка Гисмондо, описанного в повести Нодье.
        Итак, на майские праздники пятеро молодых людей, облачённые в не самые плохие копии мундиров наполеоновской эпохи, отправились в эту крепость на поиски приключений. Мы провели две ночи на биваке. Я с большим удивлением обнаружил, что в мае спать ночью на земле не очень-то тепло, мягко говоря. Для меня это было открытием, потому что до этого спать на голой земле не приходилось. Но, несмотря на экстремально проведенную ночь, нам очень понравилось, и вскоре походы в Копорье стали нашей традицией.
        Мы стали собираться, я читал французские книги по истории наполеоновской армии в подлиннике и пересказывал их своим друзьям. Так возникло подпольное общество, которое получило название "Империя". Мы написали устав, который каждый подписал кровью. В нем перечислялся длинный список обязанностей, а потом было указано только одно право: "Умереть за империю". Мы мечтали, что рано или поздно нас будет целая армия, но в то время многим казалось, что эти мечты абсолютно нереализуемые.
        Тогда был только генерал и его офицеры, но это были французский генерал и французские офицеры. Смешно было бы называть друг друга русскими именами, это сразу нарушило бы атмосферу, поэтому у нас появилась традиция брать "боевые имена", то есть имена реальных полководцев наполеоновской эпохи. Так мои друзья были переименованы в Лассаля, Нея, Мюрата, Лепика, Лористона, Лефевра, Бессьера и т.д.

КОПОРСКАЯ БИТВА

        К нам постепенно стали присоединяться люди, интересующиеся историей. Через пару лет как ответ на создание нашего общества возник первый клуб, занявшийся историей русской армии. Его основали мои знакомые, и, узнав, что мы собираемся в очередной поход в Копорье, решили устроить контрпоход, то есть напасть на французскую армию. До нас дошла информация, что шьются русские мундиры, делается "оружие" и готовится нападение. В рядах бойцов пошло волнение, и тогда я позвонил одному из лидеров этого клуба, графу Муравицкому, чтобы проверить информацию. Я предложил:
        - Если Вы хотите устроить дуэль, то можно сделать это открыто.
        В ответ мне дали честное слово, что информация ложная и что никакого нападения не готовится.
        Так впервые французского офицера обманули коварные "византийцы". Я, естественно, поверил, потому что всегда отличался наивностью, свойственной французскому рыцарству, но убедить моих бойцов до конца не удалось. Поэтому, когда мы расположились на бивак, были выставлены посты, оружие было составлено в козлы, и все сидели в ожидании неприятеля. Но ночь прошла, а на нас так никто и не напал. Мы посмеялись над собственной предосторожностью, больше уже ждать нападения не имело смысла, поскольку прошла ночь с субботы на воскресенье, когда действительно мог появиться потенциальный неприятель. Мы устроили маневры, в ходе которых увязли в болоте, провалились, промокли и никак не могли найти сухое место для бивака. Тогда я решил вернуться в крепость, поскольку там было сухо и всё уже готово для ночевки.
        На подходе к крепости поступило предложение проверить, нет ли в крепости "неприятеля". Об этом говорили с некоторым внешне деловитым беспокойством за судьбу "армии", но на самом деле с надеждой, уж очень нам хотелось, чтобы неприятель нам встретился. Мы послали Лепика, одного из бойцов, в разведку. Лепик вернулся через некоторое время и разочарованным голосом сообщил, что крепость свободна.

Тогда, учитывая, что все промокли и устали, я разрешил всем отдохнуть как следует: расслабиться, развлекаться, устроить пир горой и позабыть про мифическую вражескую вылазку. Караулы выставлены не были, "оружие" - деревянные ружья и "пики" - валялось, где попало. Через несколько часов, хорошенько погуляв, люди стали засыпать...
        Часа в три ночи мы с самыми стойкими бойцами пошли пройтись по "замку", распевая песни, без шпаг, без каких-либо предосторожностей. И вдруг из крепостных ворот раздался барабанный бой и громовой крик "Ура!!!". Мы увидели колонну русских войск со штыками наперевес, со знаменем, колонну, которая бросилась на нас в атаку! В ночной тьме мне показалось, что солдат неприятеля огромное количество, что там целая армия. Мы мгновенно развернулись и бросились бегом в лагерь, чтобы схватить хоть какое-то "оружие".
        Пока мы бежали, я все думал, что они нас догонят, но к моему удивлению, нас никто не преследовал. Мы стали поднимать спящих с криками: "Неприятель!" Кто-то спросонья спросил: "Варвары, что ли?" Варварами мы называли местных жителей. "- Да нет же, русская армия!!!" Пинками всех подняли, кое-как построили, а я все ждал, что русские сейчас ворвутся в лагерь, а они всё не появлялись...
        Мы взяли в руки кто "оружие", которое представляло собой жалкие муляжи ружей из каких-то деревяшек и привязанных к ним труб, кто колья для большей уверенности, и нестройным шагом с пением "Марсельезы" двинулись навстречу неприятелю. А противника всё не было. Я подумал, что всё, белая горячка, галлюцинации... Прошли еще несколько метров и обнаружили, что русская армия провела "хитрый маневр": после внезапной атаки она закрепилась на позициях. Тут наш отряд издал восторженный рёв "Да здравствует император!" и рванул в атаку. Началась страшная битва, которая закончилась полным разгромом врага, захватом его знамен, пленением и общим пикником с разбитым противником внутри крепости. Битва удалась, мы, конечно же, подружились с ребятами, которые нас атаковали, и на следующий день они пошли уже общей колонной под моим командованием.

ВЫХОД ИЗ ПОДПОЛЬЯ

        Так продолжалось до 1987г, пока я не познакомился с Анатолием Новиковым, капитаном ВДВ, только что вернувшимся из Германии. Он рассказал мне, что на Западе подобные общества называются клубами военно-исторической реконструкции, что это движение существует во многих странах и охватывает сотни людей, устраиваются различные мероприятия. А мы-то думали, что мы такие единственные в мире!
        Анатолий предложил нам тоже выйти из подполья и, обладая связями в ЦК ВЛКСМ, "пробил" нам первую открытую акцию на местах боевой славы 1812 "Поход от Москвы до Березины". Этот поход состоялся летом 1988г. В нём участвовало около 80 человек: примерно 20 во французских и 60 в русских мундирах. Это уже были не театральные костюмы. Конечно, качество униформы и экипировки было не самым лучшим, но у некоторых появилось уже более-менее сносное обмундирование. Кроме того к нам присоединилось человек пятнадцать немцев и чехов (несколько в русских, а несколько во французских мундирах), у которых была уже вообще очень неплохая униформа.
        Тогда страна выходила из советской эпохи, которая была достаточно серой, где не было ярких моментов, всё было в новинку, всё потрясало. Когда люди видели идущих по улице солдат в мундирах начала XIX века, на них это производило колоссальное впечатление. Это было настоящим событием для всех городов, которые мы посетили. Когда мы под грохот барабанов вступали в Вязьму, нас встречали колокольным звоном, хлебом и солью, навстречу нам вышел магистрат города и духовные лица.
        Трудно переоценить значение этого похода 1988г. для истории реконструкции в России. Эта акция всколыхнула общественность, произошел настоящий информационный прорыв, о нас стали писать в газетах и сделали несколько передач по телевидению. И сразу же по всей стране стали возникать военно-исторические клубы. Если говорить образно, с 1976 по 1988г. мы переживали "детский" период, то теперь наступила "молодость" реконструкции. Именно тогда, сразу после этого похода, к нам пришли десятки людей, которые позже стали признанными лидерами военно-исторических клубов.
        Что же касается меня лично, сразу после похода летом 1988 года, я впервые оказался в Париже. Это было удивительно, восхитительно, необычно - всю жизнь мечтать о Франции и, наконец, 30 июля в 6.30 утра приехать на Северный вокзал в Париже! Меня встретила добрая пожилая пара, у которой не было общего ребенка, и которые увидели во мне то ли своего сына, то ли своего внука. Меня увезли на берег Луары, где я прожил несколько дней, посещая всевозможные красоты этого старинного сердца Франции...

        А какое это имеет отношение к военно-исторической реконструкции? Самое непосредственное. Через несколько дней, приехав снова в Париж уже один, и посетив в первую очередь, разумеется, гробницу Наполеона и Музей Армии, я пошел прогуляться по берегу Сены. Для меня, видящего Париж через призму истории, было не удивительно, что почти первое, что я увидел, был прогуливающийся по набережной молодой человек, облаченный в гражданский костюм самых первых лет XIX века.
        "Наверно, тут так принято, это ведь Франция", - подумал я сначала. Но потом меня все-таки посетила мысль: "А может, всё-таки здесь не все такие?" И, возможно, не стоит пропускать потенциальных соратников? Я набрался храбрости (если бы это была девушка, мне было бы более привычно, но знакомиться с мужчинами мне как-то не приходилось), подошел к нему и спросил:
        - Простите, пожалуйста, (конечно, по-французски), вы занимаетесь историей наполеоновской эпохи?
        Молодой человек посмотрел на меня то ли высокомерно, то ли насмешливым взглядом, и ответил:
        - Да нет, меня интересует скорее период революции.
        Так завязалась беседа, мы познакомились, его звали Тьерри Жиль. Он добавил еще после некоторого размышления "де ла Туретт". И конечно выяснилось, что он увлекается далеко не только революцией, но и наполеоновской империей, что он букинист на набережной Сены. Его лавочка располагалась на набережной прямо напротив знаменитого дворца Консьержери. Но кроме того, что было важно для меня, он был знаком и с группой военно-исторической реконструкции, которая реконструирует 18-й линейный полк, и, более того, Тьерри был знаком с некоторыми чиновниками, которые были заинтересованы организовать в будущем году (1989) празднование двухсотлетия Великой Французской революции.
        Речь идет не об официальном празднестве, которое вылилось в какой-то бредовый перформанс-дефиле Жана-Поля Гуда на Елисейских полях, а праздник с участием людей в мундирах Первой республики. Обо всем этом мы, конечно, договорились не в первый раз, а позже, во время моего долгого пребывания во Франции. Приехав туда 30 июля, я уехал из Парижа только 10 октября на поезде, всё с того же Северного вокзала. На самолет тогда денег не было, да и подарков я вез всем столько, что на самолете не удалось бы их увезти.
        Поезд в Петербург из Парижа не ходил, и мне нужно было добраться сначала до Москвы, а потом уже ехать в Питер. По моей просьбе на вокзале в Москве меня встречали четверо человек. Эти люди потом стали хорошо известны всем тем, кто занимается военно-исторической реконструкцией. Один из них был Петр Федорович Космолинский, другой Александр Валькович, третий - Алексей Приходько (известный всем под боевым именем Массена), создатель первого военно-исторического гарнизона в Киеве, и Сомов (боевое имя Антуан Друо), родоначальник артиллерии военно-исторической реконструкции.
        Встреча была радостной и веселой. Не помню, к кому мы поехали домой, к Космолинскому или к Вальковичу, но ехали долго на двух машинах. И вот я начал рассказывать обо всех чудесах, которые увидел во Франции. И, конечно же, о том, что там тоже есть группы военно-исторической реконструкции и что следующий год - это год знаменательного двухсотлетия революции, и нам недурно бы создать полк в единой форме французских солдат конца XVIII века и махнуть на праздник в Париж. Эта идея была подхвачена с бурным восторгом. И те, кто еще не были моими солдатами, а именно Валькович и Космолинский, тотчас же записались во французскую армию. Так как Петр Федорович носил бороду и ни за что не хотел ее сбривать, я назначил его сапером. Что касается Александра Вальковича, то он стал рядовым будущего полка, номера которого я еще пока не придумал.
        Поясню, что вначале во французской армии мы носили форму, кто какую хотел, соблюдалось только одно правило - чинопроизводство. Все чины присваивались за заслуги, остальное каждый делал, как пожелает. В 1988 году, когда впервые мы отправлялись на официально разрешенное мероприятие строем и должны были сражаться с русской армией, где благодаря Анатолию Новикову появилась два "полка", во французской армии также было принято решение создать единый полк.
        В качестве такого полка, который должен был объединить всех реконструкторов, занимающихся наполеоновской армией, был выбрал полк фузилеров-гренадеров. Эта часть гвардейская, и символизировала собой как бы всю армию. Однако, не принадлежа к Старой Гвардии, она состояла из людей, многие из которых встали в строй как новобранцы; ее униформа и выучка, конечно, несколько отличались от знаменитых полков Старой Гвардии, в которых всё было безупречно.

        Для похода 1988 года наши мундиры были как-то приемлемы, но теперь, в 1989 году, да еще оказавшись рядом с мундирами западноевропейских реконструкторов, они показались бы наивными. К тому же, никаких фузилеров-гренадеров в эпоху революционных войн не было. Именно поэтому я принял решение, что это должен быть самый простой линейный полк, который отличился в войнах Республики. Разумеется, меня интересовала, прежде всего, армия молодого генерала Бонапарта в период своего самого удивительного похода 1796-1797гг в Италии.
        Кроме того, хотелось, чтобы полк (а точнее полубригада, как стали называться части в эпоху Республики) имел отношение к тем, кто будет нас встречать во Франции. Французские реконструкторы, которые должны были нас встречать, принадлежали к 18-й полубригаде, а 18-я, как известно, находилась в дивизии Массены в одной бригаде вместе с 32-й частью, также прославившейся в ходе войн революции и империи.
        Так возникла идея создать 32-ю бригаду линейной пехоты, обмундированную на период революционных войн. Именно эта полубригада должна была отправиться на двухсотлетие Французской революции...
        А пока мы собирались так или иначе принять участие в будущем празднике во Франции, идея движения военно-исторической реконструкции была поддержана руководством - остатками того, что называлось Ленинским Комсомолом. Действительно, умирающее советское государство стремилось, по возможности, использовать какие-то идеи для того, чтобы влить новую свежую струю в коммунистическую идеологию, в которую уже почти никто не верил. Идея военно-исторической реконструкции была подхвачена функционерами ЦК ВЛКСМ, которые увидели в ней возможность новой и увлекательной формы работы с молодежью.
        Собственно говоря, это совершенно очевидно и лежит на поверхности. Удивительно, как современные чиновники все никак не могут рассмотреть то, что чиновники умирающего советского режима увидели безошибочно. Военно-историческая реконструкция, это движение, которое при правильной поддержке государства, является социально здоровым делом. Молодые парни, вместо того, чтобы ширяться по подъездам наркотой или банально хулиганить, объединяются в клубы, которые реконструируют старинную форму, которые изучают историю, культуру, ушедших веков, которым что-то интересно на свете, кроме денег, секса и наркотиков. Разве это не государственное дело? Разве это не нужно нашей стране?
        А то, что они носят французскую форму? Как верно сказал один из моих друзей, объяснявших местному чиновнику, зачем нужно поддержать их клуб: "Что вы предпочтете? Чтобы ребята дохли от наркоты, или чтобы они в строю старинного полка изучали историю?" И не важно, униформу какого полка, Копорского или Наваррского, они наденут. Не важно, доспехи какого воина, из дружины Александра Невского или из отряда герцога Бургундского, они сделают. Важно то, что они займутся интересным, увлекательным делом, которое развивает интеллектуальный кругозор, которое объединяет людей, а не разъединяет их. Дело, которое позволяет понять и историю своей страны, и историю Европы.
        В ЦК ВЛКСМ, по-видимому, думали именно так. В результате в феврале 1989г. мы собрали первый съезд клубов военно-исторической реконструкции под эгидой ЦК ВЛКСМ. Нас было, наверно, человек 70-80, и мы представляли уже многие-многие сотни людей и, наверное, три-четыре десятка клубов. Мы находились на подъеме, испытывали энтузиазм по отношению к делу, которое делали, и поэтому наперебой говорили о перспективах этого великого дела. Что же касается борьбы за власть, то ее просто не было.
        Практически единогласно меня, как основателя движения, избрали президентом объединения, которое стало называться Федерацией военно-исторических клубов Советского Союза. Единственным конкурентом на пост руководителя федерации, был Александр Таланов, достойнейший человек по его вкладу в военно-историческую реконструкцию. Но в то время он только еще начинал заниматься реконструкцией, и вполне естественно, что он получил меньшинство голосов. Другие кандидатуры просто не рассматривались.
        После съезда все разъехались в радужных надеждах, и повсюду закипела работа, потому что мы верили, что создаем более прекрасный и более достойный мир. Именно тогда появились такие замечательные клубы, которые дожили до сегодняшнего времени: Литовский уланский полк, Московский драгунский полк, русская артиллерия в Сосновом Бору и т.д.
        Что же касается французской армии, то согласно своему принципу я считал, что, учитывая наше небольшое количество, мы должны создавать один-единственный полк на всю территорию Советского Союза. Таким полком стал, как уже говорилось, 32-й линейный. А поездка на двухсотлетие стала некоторой брендовой идеей, которой было придано символическое значение. Она должна была стать первым серьезным международным мероприятием, в котором должны были принять участие клубы из Советского Союза.
        О том отношении, которое тогда к нам проявили власти, теперь можно только мечтать. Для начала они никак не вмешивались ни в какие "сценарные" вопросы. Как, где, кого мы будем представлять, в каком порядке маршировать, кому будем возлагать цветы, кому не будем - ничего этого ЦК ВЛКСМ нам не предписывал и не указывал. С нами послали на мероприятие только одного инструктора ЦК, добродушного полного дяденьку в очках, который ни разу нигде ничему не помешал и просто пользовался возможностью прогуляться во Францию, не более того.
        Зато в обмен на такой символический контроль нам выделили деньги на пошив мундиров (это было сделано заблаговременно, задолго до мероприятия) нам оплатили не только билет на самолет, но и билеты на поезд для тех, кому нужно было добираться до Москвы. Интересно также, что, желая, чтобы "советская делегация" достойно выглядела за границей, нам предоставили возможность приобретения выходной формы советских олимпийцев - одинаковы красивые светлые брюки, пиджаки в клеточку и даже белые олимпийские шляпы. Поэтому, когда 9 июля 1989 года 35 "олимпийцев" сошли на французскую землю в аэропорту Шарль де Голль - это смотрелось солидно.
        Для всех без исключения солдат и офицеров 32-й линейной полубригады это был их первый вояж во Францию, и почти для всех в "капстрану". Для меня это был самый лучший подарок на день рождения - подарить тем людям, которых я искренне любил, эту возможность открыть для себя другой мир и заодно узнать, что представляет собой военно-историческая реконструкция в Европе.
        Она, кстати, там тоже только еще начиналась. Во Франции была фактически одна группа - 18-й линейный полк, которая и встречала "советских олимпийцев" в аэропорту. Мы с моим приятелем Жоржем Дельпортом добились разрешения, что 18-й линейный с оружием войдет в здание аэропорта и в специально отведенном зале встретит своих товарищей из далекой России, для чего руководство аэропорта выделило специальное помещение. Ну, а уж вино и закуску мы привезли с Жоржем сами.
        Я никогда еще, наверно, не видел таких радостных лиц, как те, которые были у наших ребят тогда, в аэропорту... От местных организаторов я добился того, что всех наших провезли по Парижу, а вечером мы закатили банкет в небольшом ресторанчике. Так начинался наш первый поход во Францию. Здесь же мы познакомились и с другими реконструкторами, не только с 18-м линейным. В частности, это была группа "9-я легкая полубригада", которая прибыла на двухсотлетие революции из Англии.
        Мундиры 9-й легкой были получше, чем у нас, хотя и не отличались принципиально. А вот оружие - нечего и сравнивать. У нас всего лишь муляжи ружей, а у них - настоящие кремневые ружья образца 1777 года! Как известно, до сих пор проблема вооружения российской военно-исторической реконструкции не решена полностью, что происходит не только от бедности среднего российского реконструктора, но и от несовершенства нашего законодательства. Которое до сих пор, несмотря на все поправки, осталось таковым, что вас "загребут", при желании, за ношение подобного "мушкета". Хотя еще никто нигде за последние сто лет не совершал уголовного преступления с длинноствольным кремневым ружьем.
        Кроме 9-го легкого, с нами были еще и немцы-"волонтеры" то ли Нижнего, то ли Верхнего Рейна, уже не помню. Но в любом случае - солдаты, обмундированные очень неплохо для волонтеров эпохи Великой Французской революции.
        32-я линейная полубригада, 9-я легкая полубригада, 18-я линейная полубригада и "волонтеры" составляли вместе около восьмидесяти человек. Мне выпала честь командовать этим сводным отрядом французской революционной армии. Наши маленькие парады прошли в основном за пределами Парижа.

        Но самым значительным, пожалуй, было то, что мы сделали под куполом собора Инвалидов. До 1989 года первые зачатки групп военно-исторической реконструкции не пускали в этот храм, связанный со славой французского оружия. Бельгийские опереточные отряды были известны с самой дурной стороны во Франции. А всех тех, кто только еще начинал заниматься реконструкцией, ассоциировали с этими забавными бельгийскими "маршёрами".
        Поэтому, когда за несколько дней до приезда наших ребят во Францию я обратился с просьбой к военному командованию Инвалидов (как известно, комплекс, называемый во Франции в разговорном языке "Les Invalides", объединяет в себе огромный собор, где похоронен император Наполеон, Музей Армии, командование Парижским военным гарнизоном, военно-научный центр и госпиталь, который является продолжением Дома Инвалидов, основанного Людовиком XIV), - ответ на запрос был отрицательным. Тогда я добился приема у главнокомандующего всем этим комплексом. Когда я шел к нему на прием, я заметил в парадном зале накрытые для какого-то торжества столы. Я поинтересовался у офицера, который меня сопровождал, зачем эти приготовления. Он ответил мне, что через три часа сюда приедет господин Горбачев с официальным визитом, и его должен встречать тот же генерал, который ждал меня.
        Тогда, набравшись наглости, я решил слегка блефануть. И при встрече с командующим я первым делом заявил ему, что нахожусь во Франции в рамках официального визита президента Советского Союза Михаила Сергеевича Горбачева. Проверять мои слова было уже некогда, а портить отношения с Президентом генералу армии явно не хотелось. Ему осталось только встать по стойке смирно, взять под козырек и принять к исполнению те указания, которые я ему дал.
        Не знаю, спрашивал ли он у Горбачева насчет его хорошего друга Олега Соколова, который задумал провести церемонию в Соборе Инвалидов. Но, скорее всего, не спрашивал, а только ждал, наверное, когда президент французский или советский задаст ему вопрос: "Ну что, дружище генерал, не обидел нашего друга?" Ясно, что такого вопроса не последовало...

        В общем, всё было прекрасно, и 12 июля 1989 года в 10.00 утра Собор Инвалидов был освобожден от посетителей, так же, как и пространство у входа в него. Под грохот барабанов наши войска вступили под своды этого величественного здания, которое в первый раз, спустя многие года, снова увидело подобные мундиры. Русские, англичане и немцы во французских мундирах построились вокруг огромной ниши, где покоится прах императора, и под треск барабанов склонили знамена. Наступила тишина, а потом своды сотряслись от громового крика: "Vive l'Empereur!"
        Поездка во Францию в июле 1989 года сыграла большую роль, так как стала нашим первым контактом с военно-исторической реконструкцией, поставленной на высокий уровень. Еще раз подчеркну, что никоим образом не испытываю преклонения перед европейской военно-исторической реконструкцией. В Европе, как и у нас, есть и хорошие, и плохие клубы. А есть и совсем никудышные. Поэтому ориентироваться на них нет необходимости. Но тогда, в 1989 году, мы встретили вполне приличные клубы, с точки зрения их общего погружения в историю, а с точки зрения их униформы - отличные. Тогда я подружился с Мартином Ланкастером, впоследствии командиром 9-й легкой бригады. Английские унтер- офицеры командовали по-французски с забавным английским акцентом, однако, строевую науку знали на пять баллов. И, конечно, контакт с ними нам очень помог.
        В 1989 году мы провели также первую реконструкцию Бородинского сражения силами военно-исторических клубов. До этого, как известно, Бородинская годовщина, которая всегда отмечалась в первое воскресенье сентября, представляла собой военно- исторический праздник, который проводился с помощью переодетых в киношные костюмы военнослужащих Московского военного округа. Режиссерами этого, довольно-таки страшненького шоу, были люди, абсолютно далекие от истории, специальностью которых, очевидно, было проведение массовых народных гуляний. В середине 80-х я видел два таких мероприятия, и впечатления остались самые тяжкие. Нечего и говорить о том, что на солдатиков срочной службы напяливали худшие шмотки Мосфильма, а служивые и понятия не имели о том, как их надо носить. Можно догадаться, что "вооружение" этих клоунских войск было подстать "униформе".
        И вот, в 1989 году впервые мы договорились с Бородинским музеем о том, что празднование очередного "Дня Бородина" возьмут на себя военно-исторические клубы. Нас было человек 200-250. Конечно, все в пешем строю, конечно, пушки наши были Мосфильмовской бутафорией. Что касается конницы, то ее выставлял для нас Алабинский кавалерийский полк. Это были, опять-таки, солдатики в мосфильмовской мундирах, но они умели скакать на конях, а мы пока нет.
        Впрочем, уже появилось небольшое исключение. Сергей Уланович, создатель клуба "Литовский уланский полк", договорился о том, что он и несколько его улан сели на лошадей вместе с алабинцами. Так впервые в конном строю оказалось несколько человек, занимающихся реконструкцией. Эти несколько улан стали тем началом, в результате которого сейчас на конях сидят сотни людей, занимающихся реконструкцией наполеоновской эпохи и не только.
        Что касается оружия - опять-таки Мосфильм снабдил нас трехлинейными винтовками, из которых можно было стрелять холостыми патронами. Конечно, это всё очень далеко от реконструкции кремневых ружей, но все-таки было лучше, чем наши палки с привязанными к ним трубами.
        Худо-бедно, но мы провели первую реконструкцию Бородинского сражения. Она прошла у подножья холма, где находилась батарея Раевского. Стрельбы было, конечно, не много, но зато в рукопашный сходились со всей горячностью и дурью. Зрителей, как ни странно, было много, я бы сказал, даже очень много, и они остались довольны. Таким образом, это мероприятие заложило основу для всех дальнейших реконструкций на Бородинском поле.
        В этом же 1989 году мы провели большое мероприятие в Питере с парадом по Невскому проспекту. Опять было несколько сот человек в мундирах разных эпох, и теперь наряду с реконструкцией наполеоновской эпохи в наших рядах появилось огромное количество людей в белогвардейских мундирах...

После наполеоники реконструкция Белого движения стала одной из многочисленных и популярных в тогдашней России. Это вполне понятно, потому что для людей того времени надеть белогвардейский мундир означало не только заниматься военно- исторической реконструкцией, но, прежде всего, обозначить свою политическую позицию. Белогвардейский мундир означал совершенно очевидную антисоветскую позицию, но при этом - уважение к величию своей страны и желание видеть ее снова сильной и могучей, хотя уже на других основах. Интересно, что многие из тех, кто занимались наполеоновской армией, приняли участие в реконструкции Белого движения.

        В большинстве своем люди в ту эпоху воспринимали реконструкцию с наивным восторгом. Никогда не забуду, как после нашего марша на следующий день я зашел в Дом Книги, который, как известно, расположен на Невском проспекте. И, пока рассматривал книжки, я случайно стал свидетелем разговора двух молодых продавщиц, которые делились впечатлениями о том, как они видели вчера проходившие по проспекту исторические войска. "- Они были такие красивые! Такие красивые!" - восторженно говорила одна из продавщиц другой, вспоминая облик наших солдат и офицеров.
        Подобное отношение, конечно, способствовало тому, что ряды реконструкторов быстро пополнялись. И даже материально нам кое-чем помогали. Так, наш военно-исторический слет 89-го года был осуществлен при материальной помощи Ленинградского Обкома комсомола. В отличии от теперешних спонсоров, которые за предоставленную копейку требуют восславлять ту или иную фирму, того или иного депутата, тогдашние наши "спонсоры" ничего подобного от нас не требовали, и наше мероприятия проходили под возгласы "Да здравствует Император!" или гимна типа "Боже, царя храни!" без всяких упоминаний о каких-либо комсомольских лидерах.
        В 1990 году в Бельгии широко отмечался 175-летний юбилей битвы при Ватерлоо. Разумеется, я потребовал от наших "товарищей" из ЦК, чтобы Федерация военно-исторических клубов Советского Союза была достойно представлена на этом юбилее. На этот раз нам не давали деньги на униформу, но билеты на самолет для всей делегации, которая насчитывала около 120 человек, были оплачены. Теперь в наших рядах было уже немало людей в приличной форме. Французы на поле боя при Ватерлоо, естественно, должны были встать во французские ряды. А русские, ввиду схожести униформы с прусской, должны были пополнить ряды армии Блюхера.
        Вокруг организации этой поездки было масса курьезов. Один из них был текст официального приглашения, которое мы получили. Приглашение, хотя и полученное не помню уж каким способом в ЦК ВЛКСМ, имело, тем не менее, в своем заглавии мой личный адрес. У бельгийцев - не знаю, почему, не знаю, каким образом - но осталось убеждение, что мы все представляем полк фузилеров-гренадеров. Кроме того, я жил тогда на 5-й линии Васильевского острова. И организаторы решили, что это не пятая линия, а 5-й линейный! Кроме того, переводчик, который делал официальный перевод приглашения, мало понимал в военной истории. В результате приглашение в его официальном переводе выглядело так: "Командиру 5-го линейного Василеостровского полка стрелков-гранатометчиков"(!!!)
        Однако, кроме этих смешных курьезов, были проблемы и посерьезнее. Получить сразу столько 120 виз было, конечно, не очень просто. Нам требовалась поддержка от ЦК, но курирующий нас "товарищ", не знаю уж, по какой причине, не мог или не хотел сделать эту работу. В результате, поездка оказалась под угрозой срыва из-за того, что мы могли остаться без виз и без всех необходимых разрешений. Дело было в мае 1990 года. Если я не ошибаюсь, мы отмечали 200-летие Московского гренадерского полка, и прошли парадным маршем по улицам Москвы, как незадолго до этого шли по улицам Питера.

        В какой-то момент мы оказались у памятника "Героям Плевны", который, как известно, располагается напротив того здания, где находился ЦК ВЛКСМ. Меня осенило: "Сейчас или никогда!" Я вызвал из строя десяток офицеров. Как не трудно догадаться, некоторые были в мундире русской армии 1812 года, некоторые в мундире наполеоновской армии, а некоторые в белогвардейских мундирах. Все с саблями и шашками, а у "белогвардейцев" на портупеях висели пистолетные кобуры. Я объяснил господам офицерам, что если они желают на 175-летие при Ватерлоо в Бельгию, они должны последовать за мной беспрекословно и решительно. Так как я говорил уверенно и веря в то, что делаю, все офицеры решительно пошли за мной, а моей целью был не много не мало кабинет Первого секретаря ЦК ВКЛСМ тов. Зюкина. Решительным шагом мы распахнули дверь здания и вошли внутрь. Вахтер попытался нас остановить, но опешивший от нашего вида и от нашей решительности, он только беспомощно замахал руками, и что-то невнятно проговорил...
        Подобные предприятия могли удаться только тогда. Мы шли, конечно, не к первому и не ко второму лицу государства, но, по крайней мере, к тому, кто в иерархии советских властей стоял где-нибудь на пятнадцатом месте, а то и выше. Если бы в наше демократическое время мы вздумали бы в подобном виде с саблями на боку прорываться к пятнадцатому лицу государства, нас бы просто перестреляли. Но тогда мы были молоды, полны отваги, а тогдашняя власть, ожидая конца, чувствовала себя крайне неуверенно.
        Стремительно мы взлетели по ступеням и ворвались, иначе не скажешь, в приемную. Я громко объявил секретарше, которая испуганно вскочила при нашем появлении:
        - Нам срочно нужно побеседовать с Владимиром Михайловичем!
        - Владимир Михайлович занят! Владимир Михайлович занят! У него сейчас совещание! - опешив от всего происходящего, тараторила секретарша. Но не обращая внимания на ее протесты, я решительно открыл сначала одну, а потом другую дверь и оказался во главе офицерского отряда внутри огромного кабинета Первого секретаря.
        Товарищ Зюкин действительно проводил совещание, он сидел во главе длинного стола, по краям которого было человек пятнадцать его помощников. Увидев, как с шумом распахнулась дверь и как в кабинет вломилась группа офицеров, одетых в какую-то "антисоветскую" форму, с саблями и револьверами, товарищ Зюкин, видимо, подумал, что пробил его последний час.
        Обычно в фильмах про Октябрьскую революцию изображали отряд революционных матросов и красногвардейцев, которые вламывались в кабинет Временного правительства, и их предводитель всегда грозно вещал: "Кто тут временные?! Кончилось ваше время!" Преломив, очевидно, этот штамп в своем сознании, Первый секретарь, наверное, видел сцену Белого переворота именно так, как показывали в фильмах большевистскую революцию, только с той разницей, что вместо матросов в его кабинет врываются "золотопогонники" с револьверами и саблями и громко вещают что-то насчёт конца большевизма и его личного конца также...
        Зюкин, буквально подскочил со своего кресла, все остальные замерли как гости на пиру Валтасара, увидевшие пламенеющую надпись на стене. Но всё это продолжалось буквально две секунды. Потому что я поставил задачу не попугать людей, а добиться положительного результата, и именно поэтому я попытался самым доброжелательным голосом, какой только может иметь генерал во главе отряда, произнес:
        - Здравствуйте, Владимир Михайлович! Извините нас за вторжение, но вопрос, по которому мы должны к вам обратиться, не терпит отлагательств.
        Как ни странно, вместо того, чтобы выставить нас вон, товарищ Зюкин, обрадованный, что оказалось вовсе не так страшно, как ожидалось, расплылся, наоборот, в самой доброжелательной улыбке и, протягивая мне руку, проговорил:
        - Что вы, что вы, товарищи. Я, конечно, понимаю, что вас привели очень важные дела...
        А дальше он внимательно выслушал всё то, что я вкратце изложил, и сделал пометку в блокноте. Всё продолжалось несколько минут, а на следующий день наш вопрос был решен, и визы в скором времени все получили. Поездка на Ватерлоо состоялась...
        "Битва при Ватерлоо" 1990 года явилась еще одним этапов в развитии нашего движения. Впервые мы участвовали в большом сражении, где на поле боя было где-то около 2,5 тысяч солдат. Конечно, больше половины из участников Ватерлоо 1990 года, были бельгийские "маршёры", то есть люди, занимающиеся не реконструкцией, а продолжающие традицию сопровождения религиозных процессий в униформе и с оружием.
        Для не знающих, что это такое, сделаем небольшое пояснение. В католической Валлонии (часть территории современной Бельгии) издавна религиозные процессии сопровождались отрядами местного ополчения с оружием. После битвы при Ватерлоо бельгийские крестьяне подобрали на поле сражения множество мундиров, снятых с убитых солдат. Эти мундиры и стали надевать на себя местные ополченцы, участвовавшие в праздниках. Ясно, что со временем мундиры износились, и их стали заменять сделанными вновь по образцу старых, но не точно, а приблизительно. И так многие десятилетия...
        Всё это продолжалось более полутора веков, пока в конце XX века не появилась военно-историческая реконструкция. Так как на первых порах реконструкторов было немного, а "маршёров" хоть отбавляй, именно последние составляли главную "ударную силу" исторических мероприятий.
        Трудно описать, что собой представляли одежды и внешний вид этих бельгийских фольклорных коллективов. Для начала, ни один из них не имел понятия о строевых уставах наполеоновского времени. В строю стояли и старики, и дети, и женщины, все вперемешку. Но что касается униформы - волосы вставали дыбом у любого, кто хоть как-то представлял себе одежду начала XIX века. Мешкообразные мундиры из синтетики, застегивающиеся на липучках; у саперов, гордо вышагивающих во главе строя, бороды из пакли, как у Дедов Морозов, кроссовки вместо башмаков и т.д. и т.п.
        Однако, как уже было сказано, этих "маршёров" было очень много. А ружья, из которых они бабахали, хотя и не были кремневыми, а практически у всех были капсюльными середины XIX века, тем не менее, издавали ужасающий грохот и нравились публике. В большом бою издалека не различить, из чего сделаны мундиры, зато публике было видно много ярких солдатиков, много ружейной пальбы, много дыма и много треска барабанов.
        За неимением лучшего, все это позволяло создать красивый общий фон и в массе смотрелось не так уж страшно... Кроме того, среди английских реконструкторов мы увидели, чему следовало бы поучиться. Безупречные мундиры, хорошее знание уставов и дисциплина в строю - всё это было для нас хорошей школой. Без сомнения, битва при Ватерлоо 1990 года еще раз подтолкнула развитие нашей реконструкции. Разъехавшиеся по своим городам члены наших клубов могли теперь рассказать своим друзьям о "чудесах", которые они видели на поле боя под Брюсселем. О том, что в Европе стреляют из настоящих муляжей орудий, грохочут повсюду выстрелы из ружей, а кавалерия ходит в атаки в конном строю.
        Наконец, для нас стало очевидно, что при должной подаче битвы военно-исторических реконструкций могут быть интереснейшим событием, привлекающим внимание зрителей и прессы. Если не ошибаюсь, на поле боя при Ватерлоо в 1990 году было если не сто тысяч зрителей, то, по крайней мере, количество, близкое к этому. Битву снимали десятки телевизионных камер, а туристы приехали со всех концов Европы.
        Но летом 1990 года мы побывали не только на поле боя при Ватерлоо. Мне удалось организовать еще одну международную поездку, на этот раз на военно-исторический фестиваль, который проходил во Франции в июле 1990 года, в местечке Мурмелон. Этот фестиваль был организован 4-м драгунским полком французской армии, располагавшимся в этом старинном военном лагере. На фестиваль в Мурмелон отправилась команда 32-го линейного полка и Павловские гренадеры.

        Клуб "Павловский гренадерский полк" родился еще в 80-х годах в Петербурге, и завершение его создания во многом было связано с этой поездкой, ведь в те времена съездить во Францию, да еще в такую интересную поездку, было делом совсем непростым. И возможность поездки дала мотивацию людям побыстрее доделать форму и встать в строй.
        Нужно сказать, что униформа Павловского полка, созданная под руководством Виталия Королева, была практически безупречной. Возможно, в ней и были какие-то мелкие изъяны, но, в общем, она смотрелась великолепно, и самый лучший современный реконструктор, который сомневается в этом, может посмотреть журнал "Tradition" N52 за май 1991 года. В этом номере журнала, в статье "Павловский полк в 1811 году" произведен полный разбор амуниции Павловского гренадера, унтер-офицера и барабанщика. А Павел Никаноров и основатель полка Виталий Королев сфотографированы в своих безупречных мундирах.
        Следует отметить, что и 32-й линейный тоже подтянулся, это была уже форма не на эпоху республики, а хорошая форма полка, сделанная на эпоху империи, где-то примерно 1808-1809 г. Не помню, были ли у 32-го линейного стреляющие ружья, но в остальном облик полка был более чем достойным.
        Петр Федорович Космолинский снова встал в строй полка, как его сапер. Это был его последний выезд в форме наполеоновского солдата. А вот господин Валькович, каким-то образом с помощью ЦК пристроившись к нашей поездке, вдруг надел на себя русский офицерский мундир. Это был мундир подполковника по свите, подполковника по квартирмейстерской части. Всерьез его, как офицера, никто не воспринимал, и он просил Виталия Королева не прогонять его от строя, когда он становился рядом с солдатами в русских мундирах. В ответ на мой вопрос, зачем этот мундир и почему он его надел, он отвечал, что так нужно для дела. Позже я хорошо понял, для какого дела ему это потребовалось...
        При подготовке мероприятии в Мурмелоне я познакомился с тогдашним помощником редактора журнала "Tradition" Жаном-Луи Вио. Этот человек проникся ко мне какой-то неожиданной огромной симпатией, которую потом, через несколько лет, он сменил на также неожиданную и столь же немотивированную неприязнь. Но в те времена нашей поездки на Мурмелон, он нам очень многим помог. Мы были очень хорошо приняты французской армией и располагались в казармах 4-го драгунского. Как легко может догадаться читатель, современный 4-й драгунский вовсе не сидит на лошадях, это вполне современный танковый полк, на вооружении которого были лучшие современные танки. Как приятно неожиданно было увидеть на танках, стоящих перед казармой, надписи "Фонтенуа 1745", "Эйлау 1807", "Фридланд 1807"! Именно таким образом передаются в армии традиции, недаром девизом первого полка французской пехоты были слова "Прошедшему верность - для будущего пример".
        Наши поездки в 1990 году на поле сражения при Ватерлоо и в Мурмелон, без сомнения, дали нам импульс. И "Бородино-1990" года выглядело уже иначе, чем Бородино предыдущего года. На этот раз реконструкция сражения была устроена на том месте, где оно проводится обычно сейчас, и которому придумали довольно странное то ли русское, то ли немецкое название "плац-театр".
        В 90-м году нас было уже, наверно, 300-400 человек. Возникли и первые муляжи артиллерийских орудий. Наконец, с русской стороны появилась и кавалерия, хотя, конечно, еще очень слабая. Основную массу конницы составлял все тот же Алабинский кавалерийский полк.
        Что касается меня лично, то я впервые сел в сражении на лошадь. Это была моя первая попытка, и я чувствовал себя в седле крайне неуверенно. Первый урок верхового искусства мне преподал какой-то офицер полка, который возглавлял отряд, прибывший на поле сражения. Он в течении пары минут показал мне, как правильно держать поводья, корпус и ноги в стременах. Потом поехал рысью, а через минуту перешел на галоп. Мой конь, который следовал за конем офицера, также бросился крупным галопом.
        Упаси Бог вас, если вы еще не сидите в седле, от таких уроков! Я не знал даже, за что держаться, и усидел только каким-то чудом. Хотя, если бы этот господин объяснил бы лишь, как надо действовать, когда лошадь идет в галоп, и поездил бы перед этим со мной хотя бы четверть часа, такой урок пошел бы на пользу. Позже, когда я стал уверенно себя чувствовать на коне, я разработал некую систему экспресс-метода обучения, когда любого здорового парня, не труса, можно за полчаса обучить более-менее держаться на коне и даже скакать в галоп. Но для этого "преподаватель" должен держаться колено в колено со своим подопечным, быть внимательным к нему и помочь снять человеку тот стресс, который неминуемо он испытывает, когда первый раз садится на лошадь. Увеличивать же неуверенность новичка подобным обучением говорит лишь о том, что это был не очень хороший учитель.
        В "битве" 1990 года была уже пиротехника, штурм русского укрепления и бой за мост, который военные навели из современных понтонов через реку Колочь. Наконец, битва 1990 года была отмечена еще одним эпизодом, который сыграл впоследствии в движении реконструкции дурную роль. Мой тогдашний помощник, Александр Валькович, жутко обиделся на меня за то, что я не пожелал принять его сценарий реконструкции. Позже он сам признался, что именно тогда он поставил себе задачу отомстить и нанести мне максимальный ущерб. Не знаю, так ли это или нет, но, наверное, этот эпизод сыграл свою роль в истории нашего движения...
        Где-то на рубеже 1990-1991 года произошел съезд нашей Федерации. Хотя особых стычек с комсомольцами у меня не было, но, тем не менее, им захотелоcь получить всё-таки фигуру поудобнее, более управляемую, более "аппаратную". На эту роль ЦК ВКЛСМ выдвинул полковника Советской армии Александра Семченко, а сам съезд и выборы были обставлены очень хитро. Когда я поднялся в президиум, я увидел в зале примерно половину лиц, мне знакомых по военно-исторической реконструкции, а половину совершенно незнакомых "дядек". Эти дядьки представляли различные шефские организации типа всесоюзного общества ветеранов, или общество пенсионеров против курения, никогда и нигде эти люди не показывались на наших мероприятиях, ничем движению не помогли ни они лично, ни их организаторы. Но тут они приняли участие в голосовании, наравнее со всеми. Разумеется, им была поставлена задача руководством, за кого голосовать. Хотя подавляющая часть представителей исторических клубов проголосовала за меня, но президентом Федерации был избран Семченко. Впрочем, этот президент почти ничего не сделал, и, в общем, его короткое правление - всего лишь несколько месяцев - не было отмечено ровным счетом ни одним крупным мероприятием, ни одним сколько-нибудь важным событием.
        Наступил август 1991 года, и та страна, в которой я родился и жил, как и миллионы моих сограждан, зашаталась, рухнула и развалилась. В последние августовские дни я осуществлял поездку по Украине, России, посещая военно-исторические клубы. Мой последний визит был в Брянск, а утром 19 августа я прибыл в Москву. Едва приехав, позвонил д'Абовилю (Алексею Юрьевичу Павлову) и стал говорить с ним по поводу встречи и по поводу будущего Бородина. Говорил я спокойно, и через какое-то время д'Абовиль спросил меня:
        - Сир, а Вы еще ничего не знаете?
        Я не понимал о чем идет речь, тогда он сказал мне:
        - А Вы не знаете, что у нас в стране переворот, и что по Москве движутся танки?
        - Танки? Где они?
        - Должны идти по Кутузовскому, а дальше к центру.
        - По Кутузовскому? - изумленно спросил я, - но я как раз рядом с Кутузовским, у Киевского вокзала. Подождите минутку.
        С этими словами я отстранил трубку от уха и прислушался. Действительно, со стороны Кутузовского проспекта доносился гул танковых двигателей и грохот гусениц.
        Так я узнал о начале переворота, который изменил нашу жизнь. Сам переворот я встретил на баррикадах у Белого дома вместе со съемочной группой первой программы французского телевидения, так как подрабатывал тогда переводчиком и организатором репортажей у знаменитого французского тележурналиста Улисса Госсе. С ним вместе я брал интервью в эти критические часы у многих из тех, кто решал судьбу нашей страны. Особенно запомнилась мне беседа с соратником Горбачева, бывшим министром иностранных дел СССР Эдуардом Шеварнадзе. Эдуард Амвросиевич готовился то ли к ссылке, то ли к казни, но выглядел довольно спокойно, чего не скажешь о других...
        Но вернемся к нашим делам. Развал Советского Союза поставил на повестку дня создание новой структуры, которая отражала бы новые реалии. Речь могла идти отныне о военно-исторической ассоциации России. Несмотря на краткий период "президентства" Семченко на поле сражения при Бородине 1991 года, руководство военно-исторической реконструкцией было фактически прежнее. Здесь же, на поле боя, мы приняли решение, что военно-исторические клубы соберутся на съезд где-то в середине октября, и мы создадим новую российскую структуру. На этот раз без "дядек" из различных непонятных организаций.
        Но, к сожалению, дьявол ввел меня в искушение. Уже не помню, по каким причинам, видимо, из-за какого-то небольшого мероприятия, которое мы проводили в Петербурге, я решил отложить съезд на ноябрь. Это была моя роковая ошибка. Использовав то, что многие руководители не были проинформированы об изменении даты съезда, Валькович провел в октябре собрание с небольшой частью представителей военно-исторических клубов, в основном, конечно, московских. Результатом этого собрания был создание организации, которое он помпезно назвал "Российская военно-историческая ассоциация", хотя она объединяла лишь малую часть российских клубов и, как позже выяснилось, никакого российского статуса не имела (да и вообще, по-моему, никакого официального статуса).
        Когда я с удивлением заговорил по телефону с ним на эту тему, он развязным тоном предложил мне присоединиться к этой ассоциации в качестве главы Петербургского регионального объединения. Можно себе представить мою реакцию, когда человек, бывший еще два года тому назад моим солдатом, предлагал мне идти к нему на поклон. Но самое главное - даже не какие-то личные амбиции: я всегда знал его как не слишком честного человека, плохого организатора и совершенно никакого руководителя на поле боя. Совершенно немыслимо было бы отдать бразды правления в том, что я создавал уже много лет, подобному человеку.
        Так в ответ на это действие появилась Санкт-Петербургская военно-историческая ассоциация. Впрочем, на деле она стала просто другим российским объединением военно-исторических клубов.
        Разумеется, между обоими объединениями возникла конкуренция, которая, к сожалению, нанесла гигантский ущерб нашему общему делу. Обе организации стремились контролировать Бородинское поле, обе организации обращались с различными предложениями в различные министерства, и ничего, кроме вреда, подобное соперничество принести не могло.
        Опуская пока забавные эпизоды битвы, должен отметить, что в 1994 году противостояние между организациями зашло настолько далеко, настолько навредило организации Бородинского сражения, что было решено провести некий объединительный съезд, который состоялся в феврале 1995 года в Москве.
        Александр Валькович, несмотря на то, что мы договорились проводить совместный съезд, в последнюю минуту решил не допускать в зал представителей Петербургских и других клубов, не входивших в его организацию. Но все-таки он вынужден был уступить требованию большинства, и объединительный съезд состоялся. Впервые в зале я видел практически всех видных лиц военно-исторического движения той поры. И практически ни одной посторонней физиономии.
        Когда я вышел перед таким залом и стал говорить, речь моя лилась свободно и уверенно, потому что я говорил, зная, что обращаюсь к людям, которые, несмотря на противоречия, разделяют общие идеалы. Тогда еще не было Интернета и так называемых форумов, с помощью которых можно оплевать и вывалять в грязи любое, самое благородное начинание. Я видел тех, кому говорил, и видел, что моя речь вызывает в душах людей ясный и недвусмысленный отклик.
        Суть моей речи очень легко изложить. Военно-историческое движение только тогда будет иметь значимость и пользу, когда оно будет объединенное, потому что только так оно сможет завоевать признательность у властей и у публики. Наши глобальные мотивации благородны, но они не должны тонуть в хаосе и бардаке. Нам нужна дисциплина на мероприятиях и ясное внятное руководство в повседневной деятельности. Для этого должна быть единая организация, а во главе ее должен стоять человек, который, не колеблясь, посвятит себя деятельности на ее благо. Нам совсем не нужна война с чиновниками, а тем более с государством, напротив, мы хотим и должны сотрудничать с государством, потому что наши цели близки. Но это вовсе не значит, что мы должны подчиняться каждому встречному-поперечному, десятому заму третьего помощника главы какого- нибудь района. У нас есть свои интересы, и мы должны их защищать.
        Все эти и другие доводы были услышаны залом, и нетрудно догадаться, какой был результат. В результате выборов, которые прошли в форме тайного голосования и которые были запечатлены на видео (Александром Коппеляном), я был избран президентом Военно-исторической ассоциации России, призванной объединить усилия всех реконструкторов нашей страны. А.М. Валькович был избран вице-президентом.
        Трудно описать ту радость, которую я испытал оттого, что с нас спало заклятье разделённости на два враждующих лагеря. Наконец, можно было нормально работать в согласии и дружбе, для того чтобы достигнуть самых высоких и самых больших целей.
        Какого же было мое разочарование, когда через два дня Александр Валькович позвонил мне уже в Питер и объявил об ужасном по своим последствиям для истории реконструкции решении, произнеся фразу:
        "- Ты знаешь, я тут подумал: давай культивировать каждый свой огород..."
        Как жаль, что вместо совместной работы огромные силы были растрачены впустую...

Окончание следует

Полкан Копорский: - А пока, в качестве дополнения, несколько интервью по поводу военно-исторической реконструкции, взятых сотрудником журнала "Империя истории" в 2006 г.

ГЕРОИ НЕ НАШЕГО ВРЕМЕНИ

        Военной историей и реконструкцией занимаются и школьники, и солидные взрослые мужчины. Такие разные на первый взгляд, они хранят в себе юность и мальчишеский задор. Мы рады познакомить Вас с представителями различных направлений военно- исторического движения России. Все они командиры, за которыми идут люди, основатели многих военно-исторических клубов.
Каждый из них отдал более десяти лет жизни реконструкции, каждый из них с честью носит мундир офицера.

        Алексей Рощин (Дорсенн), командир 5-го кирасирского полка, Москва:
Три встречи с императором         - Я пришел в движение реконструкторов в 1988 г. Тогда же в Москве проходила военно-историческая конференция, на которой я впервые встретился с Олегом Соколовым. Я раньше слышал про него и спрашивал: "Ну, он хоть похож на Наполеона?" А мне отвечали: "Похож! Только на молодого". Мне очень хотелось познакомиться с этим человеком. ? Ведь я был так увлечен наполеоникой, что еще в 15 лет сделал себе на руке татуировку в виде буквы N. Один из моих товарищей представил меня Соколову и показал мою татуировку: "Сир! Смотрите, Ваш!". На что Соколов улыбнулся: "Это похвально".
        Вторая. Поездка рушилась, наша встреча произошла перед поездкой в Ватерлоо в 1990, почему-то в ЦК ВЛКСМ нам запретили ехать. Мы что-то праздновали в мундирах около памятника героям Плевны, и вдруг Соколов говорит, что надо идти в ЦК ВЛКСМ, чтобы добиться разрешения на поездку. Он скомандовал: "Офицеры, за мной!" - и мы ворвались мимо охраны в кабинет первого секретаря ЦК ВЛКСМ. В этот момент шло совещание, вдруг врывается французский генерал с толпой офицеров и накидывается на первого секретаря: "Вы понимаете, что вы делаете?! Россия выходит на международный уровень!.." И тут он двинул такую речь, что вопрос был решен в течение нескольких минут, нам тут же оформили документы и отправили нас как делегацию от СССР. Сейчас, когда уже половина головы седая, начинаешь понимать, что такое можно было сделать, только будучи молодыми и бесшабашными, это был очень смелый шаг. Тогда Соколов произвел на меня неизгладимое впечатление! Только он мог повести за собой людей на такой поступок и всё-таки добиться разрешения на поездку.
        При нашей третьей встрече я сообщил Соколову, что заказал шить мундир французского гренадера старой императорской гвардии. Он стал убеждать меня, что быть гвардейцем - слишком большая ответственность, что я не потяну. Тогда я сказал: "Сир, я знаю, что такое честь солдата, и единственное мое желание - стоять возле вашей палатки". "Будете стоять, - услышал я в ответ. - Нарекаю вас Дорсенном". Немногие получили от него так называемые боевые имена, я один из тех, кто удостоился этой чести.

        Сергей Уланович (майор Уланович), командир 1-го эскадрона Литовского уланского полка, Москва:
        - Долгие годы у нас ушли на то, чтобы решить проблему с лошадьми. Теперь у полка есть своя конюшня, где мы в течение года занимаемся строевой подготовкой, совершенствуем свое мастерство конной езды, чтобы в бою выглядеть достойно. Ведь падение с лошади считается позором, упавший после сражения обязательно выставляет определенное количество вина друзьям, чтобы таким образом смыть с себя постыдное пятно. Только падение вместе с лошадью не считается позорным, потому что лошадь всегда может споткнуться, и всадник в такой ситуации ничего не может сделать.
        На Бородино мы направляем свои усилия на обустройство аутентичного быта. Мы живем лагерем на поле не меньше недели, и за это время полностью погружаемся в быт и атмосферу той эпохи, стараясь даже в мелочах соблюдать историчность, боремся с проявлениями современных деталей быта типа чипсов и пластиковых бутылок. В лагере выставляются настоящие караулы, потому что мы несем материальную ответственность за лошадей. Быт улана, как и любого кавалериста, полностью завязан на лошадях. Ты можешь сам не поесть, но лошадь накормить нужно обязательно. Отсюда и дисциплина, и режим. В отличие от пехоты, которая может отдыхать после сражения, мы постоянно несем службу. Здесь воспитывается дух солдата и его характер.

        Алексей Руденко (коммандан Руденко), командир 2-го полка Легиона Вислы, Киев:
        - Я заболел эпохой Наполеона в возрасте 10 - 11 лет, когда прочитал книгу Тарле "Наполеон". Начал учить французский язык, чтобы читать произведения в оригинале. Когда я узнал, что существуют люди, которые надевают на себя мундиры и устраивают сражения, я отнесся к ним очень скептически, потому что никак не мог представить себя в такой роли. Я на тот момент уже отслужил в армии, отучился в художественном институте и был серьезным человеком, а тут детский сад какой-то. Но случайно я познакомился с людьми, которые непосредственно занимались военно-исторической реконструкцией. И вот тут мне "снесло башню" окончательно, потому что это оказался именно тот круг общения, который мне был нужен.

        Впервые я надел мундир в 1994 г и прибыл на поле битвы при Бородино. Это было самое мокрое Бородино за всю историю военно-исторического движения, мы спали в мокрых палатках, ходили по колено в грязи, и официальное сражение даже было отменено. Но от этого мероприятие оказалось не менее привлекательным, ведь это наглядно иллюстрировало то, о чем было прочитано в книгах, я получил возможность сам пережить все неудобства походной жизни. С тех пор я неизменный участник всех мероприятий, проводимых ассоциацией.

        Андрей Лужбин (Антуан-Фортюне де Брак), капитан 9-го гусарского полка, Санкт-Петербург:
        - Изначально придя в "движение" в 1990 г, я увлекся эпохой царствования Николая II и попал в ряды русской императорской армии. Мода на изучение истории Первой мировой войны в то время была во многом связана с ситуацией в постсоветской России. Обновленное общество нуждалось в свежих решениях, и мы, беря на себя обязанность по исполнению гражданского долга, хотели помочь окружающим вспомнить героическое прошлое России и восстановить забытые страницы истории. Мы тогда даже участвовали в некоторых политических мероприятиях, хотя со временем убедились в том, что военно-историческая реконструкция не должна быть связана с политикой.
        В данный момент мы проповедуем идею популяризации европейской культуры. Без сомнения, изучение наполеоновской Франции позволит Европе найти выход из тупика, созданного растущей деградацией современного общества и, не совершая ошибок прошлого, устремиться к новым горизонтам.

        Илья Ульянов, руководитель клуба "Московские гренадеры", командир 1-го сводного гренадерского батальона, Москва:
        - Наш полк придерживается идеи глубокой реконструкции, полного погружения в эпоху, не только внешнего, но и внутреннего соответствия образу. Если у тебя получается почувствовать себя действительно солдатом той эпохи, поймать ощущение принадлежности к истории, то это и есть тот самый важный момент в реконструкции, то, ради чего всё, собственно, и устраивается.

        Константин Ерунов (капитан Удино), командир 46-го линейного полка, Санкт-Петербург:
        - Первое серьезное мероприятие, в котором я принял участие, был летний поход 1988г. от Москвы до Березины. К этому походу все, как могли, подтянули внешний вид, до этого все были пестрые, одетые кто во что, а тут напряглись, сделали более или менее единую форму. В течение двух недель мы каждый день давали сражения, парады, маршировали. Получился грандиозный праздник.

        Павел Суслов (Домениль), капитан императорской гвардии, Санкт-Петербург:
        - В общество "Империя" меня официально приняли 25 мая 1985 г. Мне было даровано боевое имя Пьер Домениль, которое я с тех пор с честью ношу, и никакой другой формы, кроме французской, никогда не надевал, хотя с глубоким уважением отношусь к людям, которые занимаются русской и любой другой армией.
        Очень часто можно услышать обвинения в адрес людей, занимающихся реконструкцией французской армии, в "непатриотизме". Я считаю, что патриотизм - это в первую очередь боль за свое Отечество. А какой ты мундир в игре носишь, не важно. Изучая историю, ты в любом случае прикасаешься к наследию своей страны, по-другому быть не может. А занимаясь историей других стран, смотря на историю своей страны их глазами, видишь очень много того, повторения чего в истории своей страны ты бы не хотел.

        Илья Кудряшов (лейтенант Леруа), 8-я линейная полубригада, Москва:
        - Я закончил исторический факультет МГУ, где занимался темой французской революции. К счастью, история не стала моей работой, а постепенно перешла в разряд хобби. Это к лучшему, потому что от увлечения получаешь больше удовольствия, чем от работы. Но тема французской революции осталась мне близка, и этим был обусловлен мой выбор при создании полка.
        На Бородино-2002 состоялся первый выход клуба "Волонтеры Парижа". Была цель - сделать клуб на республику. К первому выходу мы серьезно готовились и смотрелись здорово. Мы устроили торжественный ужин с лягушачьими лапками и луковым супом, посадили в лагере дерево свободы, украшенное ленточками. Оно, правда, погибло через пару месяцев. У нас была специальная табличка, на которой мы ежедневно вывешивали республиканский календарь, где было указано, какой идет день термидора 2090 года республики.

Реклама в Интернет