Akselbant
Реклама в
Интернет
Все
Кулички

Gusarskij Klub






























Баллада-бухтина знатного акына-мумуведа П.К. Копорского,
посвящённая завершению его четвертьвековых героических сражений на Бородинском поле.
К написанию сей шедеврической бухтины знатного акына-мумуведа подвигло зело превосходно-выразительное
исполнение казанским хафизом Антоном Туркиным, многолетним предводителем казанского народного ополчения,
долгозвучной народно-казанской баллады о "Серой юбке" и её голубоглазой носительнице.

ТАТАРО-МОНГОЛЬСКАЯ ЮБКА

Это было со мною не очень давно,
На полях героической брани,
Под село знаменитое Бородино
Прибыл в лагерь отряд из Казани.
                     В лагерь наш басурмане пришли не пешком,
Каждый прибыл в походной кибитке.
Запасные кибитки казанцы тишком
Для трофеев пригнали в избытке.
Если б знал бы, предвидел я точно тогда,
Чем аукнется мне до рассвета
Чарка лишняя в полночь - клянусь! - никогда
Эта песня была бы не спета.
Выйти в поле за полночь приспичило мне,
Потому как я "наугощался"...
                     Выходил из палатки при полной луне,
Под дождём проливным возращался.
Если в поле темно, и грохочет гроза,
То при случае грабли и вилы
Могут впиться в сапог или выбить глаза
При посредстве етической силы.
Гром гремел, ливень лил, ветер рвал,
Как бандит, с моих плеч плащ-палатку.
Если было бы где - я б устроил привал
И принял бы перцовки с устатку.
Эй, боец! Никогда, никогда, никогда
Не брани понапрасну Уставы,
И етической силы на службе всегда
Опасайся, и бойся подставы.
Надо мной бесновалась, ярилась гроза...
Чуть не выронив верную трубку,
Я увидел раскосые чьи-то глаза
И татаро-монгольскую юбку.
Эй, красавчик служивый! Запомни: когда
Ты на службе якшаешься с водкой,
То етитская сила всегда (это да!)
Норовит обернуться молодкой.
                     В глубине полевого цветного шатра,
Чуть побольше походной палатки,
Разглядеть я успел в тусклом свете костра
Из под юбки торчащие пятки.
Мне бы мимо шатра поскорее пройти,
Осенив себя крестным знаменьем,
В свой бивак, но етитская сила с пути
Меня сбила своим намерЕньем.
Я с потухшею трубкой, торчащей во рту,
"Отче наш" повторял и крестился,
Но не сдюжил и шмыгнул к татарке в юртУ
И, споткнувшись, за юбку схватился.
                     Не суди никогда-никогда никого,
Коль не хочешь на суд напороться,
И не знаешь, не ведаешь сам, каково
Пьяным с силой етитской бороться.
Гром гремел, ливень лил, непроглядная ночь...
Басурманка дрожала от страха
И к шайтану пыталась прогнать меня прочь
Призывая на помощь Аллаха.
Будь настырней она, я б, наверно, ушёл
В лагерь свой из татарской кибитки,
Но в шатёр басурманский уже снизошёл
Дух етической силы в избытке
Сам себе я сказал: "Эй, Полкан, не робей,
Не враги нам Христос с Магометом.
Род её основал багатур Челубей,
Мой прапрадед рождён Пересветом!
Над кибиткой гремела, бесилась гроза...
                     Тормоза у нас разом сорвались,
И с усами моими сплеталась коса,
Кое-где кудри тоже сплетались.
Была нам с Нибидой нипочём теснота,
Было нам хорошо и без света -
Как за пазухой у самого у Христа,
Как за пазухой у Магомета...
Эй, боец-жеребец! Не хвались никогда,
Не кичись куртуазной сноровкой,
Но в интимной баталии думай всегда
Головой, а не только головкой.
То, что мордою я не татаро-монгол,
Не мешало раскосой голубке.
Русский я, и по дiду на четверть хохол,
Но пришёлся ей, видимо, к юбке.
Мы по крови с татарами явно родня,
Русь веками под степью лежала.
Православная Русь, басурманов браня,
Правоверных исправно рожала.
Бог простит нас обоих. Аллаху к чему
Нам на головы сыпать проклятья?
Веры разные наши, да, но по уму -
Мы с татарами кровные братья.
Эй, ханум, гыр-дыр-быр,
                не журись, не грусти,
Провожая под утро гяура,
Я етической силою сбит был с пути,
                     Тебя ранили стрелы Амура.
                     Мне она подарила на память кальян,
Я в ответ одарил её трубкой...
Плащ-палатку она носит как сарафан,
Плащ-накидкою служит мне юбка.
Эй, бойцы-новички! Никогда-никогда,
Даже сбившись с пути, не теряйтесь,
Но етической силы везде и всегда
Вы и ночью и днём опасайтесь.
Я кальян перед въездом в родное село
Раскурил. надышавшись дурманом,
Как татаро-монгол прыгнув с места в седло,
Наподдал кобылЕ ятаганом.
Мне, акыну-ашугу, известно давно,
Что доказывать дурням и дурам,
Что ты сам не дурак - никому не дано,
Даже самым разумным натурам.
Всей деревнею нашей встречали меня,
Как бойца исторической брани,
Впереди с хлебом-солью стояла родня
                     И оркестр духовой из Рязани.
Не решились в тот день отмудохать меня
Потому лишь, что все ох*ели,
Когда в юбке татарской я спрыгнул с коня,
Шевеля языком еле-еле.
Три недели без просыха пило село,
Незамужние девки рыдали,
Вся родня во хмелю материлась не зло,
Все сюжета развития ждали.
Местный наш дурачок
                прихожан крестный ход
Призывал провести в День танкиста
                     И пугал, матерясь, православный народ
Тем, что стал я страшнее баптиста.
По следам моим скоро в село под Рязань,
В плащ-палатке, дымя моей трубкой,
Прискакала татарка, оставив Казань,
Вроде как за монгольскою юбкой.
                     Я-то верил и ждал, так как знал наперёд,
Что однажды случится такое,
Что етитская сила, когда она прёт,
Никого не оставит в покое.
Лишь за то, что гяура не выгнала прочь,
А под юбкой в кибитке согрела
Басурманских степей правоверная дочь,
В сельсовет я повёл её смело.
"Гыр-дыр-гыр-быр, Полкан?" - лепетала она,
Ей в ответ я: "Якши, непременно!"
                     "Быр-гыр-дыр-гыр?"-
                по-нашенски "Я твой жена?" -
Перевёл для родни я мгновенно.
Знают все
                в нашем маленьком русском селе,
Что степнячка моя обрусела
До того, что в своём басурманском котле
Варит плов со свининой умело.
Перед тем как подать плов на стол, Нибида
Чарку мне под солёный огурчик
Поднесёт, и при этом она завсегда
Скажет мне: "Будь здоров, мой гяурчик!"
                     В хате, в доме, в кибитке, в яранге, в шатре,
В чуме, в иглу, в юртЕ и в вигваме,
В шалаше и в палатке - в любой конуре
Нужна юбка роскошная даме.
Вон моя дорогуша, жена Нибида,
Если в дом к нам невзгода стучалась,
Юбку сбрасывала - и любая беда
Прочь с етической силою мчалась.
Я историю эту придумать не мог,
Как пропел, так и было в натуре.
Мне знакомый акын из Казани помог
Лишь с напевом, бренча на бандуре.
                     Эй, акын,. гыр-дыр-гыр-быр, давай наливай
Свой кумыс православному другу.
Всё якши, правоверный, ты не унывай
И тебе мы добудем подругу.
Когда русскую Дуньку домой повезёшь
На коне своём по автабанам,
Ты етитскую силу наощупь найдёшь
Не под юбкой, а под сарафаном.
                     В Бородинских полях каждый год на кустах
Сотни юбок висеть остаются,
Едут девки домой в запасных шинелЯх
И с етической силой смеются.
Господа и мадам, не балладу я спел
Пробухтел я вам знатно бухтину.
Если я, как акын, в этом не преуспел -
Уж простите мне, сукину сыну.
Зуб даю свой последний, патентом клянусь
Генерала, былого нач-арта,
Через год, через два... я на Поле вернусь,
Для подпитки акынского фарта.
Победив супостатов, к шатру доберусь
С Нибидой, ставшею генеральшей,
                     Я, перцовки накушавшись, раздухарюсь
Так, что буду акынить без фальши.
Зазвучит-запоёт её древний хомус,
Балалайка моя отзовётся,
Наши песни заслышав, казанский наш Дус *
На бивак к нам с кумысом припрётся.
Лакируя перцовкой татарский кумыс
И по кругу пустив мою трубку,
Мастер-класс мы устроим втроём, а на бис
Прогорланят бухтину акын и хафиз **
Про татаро-могольскую юбку.
_________________________________
* Друг (по-татарски)
** аналог акына, ашуга и т.п (тюрк).

P.S.:
Всем гусарам на Поле собраться пора,
Пообщаться друг с другом в реале,
Чтоб понять наконец то, что мы до хера
Из того, что имеем, не дали
Ни друг другу в Сети, ни в копилку ГК,
Ни читателям, ни критиканам.
В перемать и растак и НШ, и ТК,
                     Всем фельдмаршалам дать шенкеля в их бока,
Чтобы гвардии-старцы взбодрили слегка
Фитилями зады ветеранам!

Спецгускор П.К. Копорский,
знатный акын-мумувед



Былина-отчет от корреспондента Варфаламея Мудрозадова о Бородинских манёврах

Пушкари Глок, Мудрозадов и Копорский
С приездом!
ПЛИ!
Лучше выпьем!
Вино белое чесночное
Как во день первоосенный да с моросью-капелью
Собирались добры молодцы на поле,
На поле Бородинском, над рекою той Колочью.
Приезжал Полкан, батыр из Питера,
Из Питера да сам Копорский князь Китоврасович
На автобусе персональном с печкой да сортирием,
И с ним дядьки и тётки, и дети малые,
И все криком кричат:
"Щас мы из пушек басурманов
              постреляем-попукаем!"
А и встретил-то его
              старый гусар Мудрозадов за Можайщиной,
Вёз на лошади он ведро шампанского,
Вина буйного зелёного, да еще не отхлёбнутого.
- Ой ты гой еси, добрый молодец
              Полкан Китоврасович,
Испей мово зелёна вина во славу Бородинскую!
Как слезал-то Полкан со пушечки,
Да стрелил в сторону басурманскую,
Так и зачерпывал он кивером зелена шампанского,
Махом выпивал единым, да рыком могучиим
Испускал субстанцию газообразную.
Тут прибежали-понаехали
французы пурканутые, трясутся все,
Друг друга перебивают,
              просят Полкана не пить боле.
- Ты уж, дядька Полкан,
              лучше из пушки в нас стрели,
Ты из пушки нас десятеро за раз кладёшь,
А только цела тыща падает, когда рыгнёшь!
И сказал тогда Полкан Мудрозадову,
Мудрозадову, да прискакавшему на стрельбы
              Глоку Вальтеру:
- Уж вы, братие, простите мне,
              фельдцейхмейстеру,
Да негоже нам шампанить зелено вино,
Хто же на поле тады супротив нас станеть?
Зараз слазийте со своих борзыих кобылий,
Да вяжите их на парковку ночную.
Опосля дуйте ко мне в шатер шёлковый,
С кистями узорчатый, да с маковками,
Выпьем по чаше мово вина,
              вина белого чесночного.
А кто выпьет ведро - тот весел станет,
А кто два ведра выпьет -
              ноги сами в пляс пойдут,
И гуселек никакоих не надобно,
А кто третье ведро отопьёт, тот светила
Небесные воочию узрит и счастлив станет,
А четвёртое ведро - пить не надобно!
Так и выпили они по три ведра
              и счастливы сделались.
Утром же пришли они на поле Бородинское,
Видят, поле всё то басурманами усеяно,
И царь ихний на конике скачет,
              сабелькой помахивает,
Тьму-тьмущую солдатиков на наши полки напущаше.
И сказал тогда Вальтер Глок фон дер Зиг Зауер:
- Вы, дядьки, как хотите, а я сей момент
На коня воссяду да поеду их сабелькой косити,
И накошу поляну большую да ещё участочек,
А ежели доведётся голову сложити,
              то так тому и быти.
Сказал и поскакал, коня пришпоривши,
Полетели во все стороны
              ошмётки да охряпки хранцузские.
И рёк Мудрозадов, усмехнувшись в бороду:
- Тады и я пойду за Глоком фон Зауером,
Пойду пешкодралом да потихонечку,
И где он полянок промеж хранцузами настриг,
Так я меж ними прорубаю широку просеку!
Сказал и пошёл, махнёт секирой,
              и готова просека,
Хошь на трахторе ехай, хошь упряжкою.
Топнет сапогом - франки тараканами разбегаются.
- Нет! - сказал старый Полкан, -
              наскакалси уж я на лошади.
Да и просек в прежности-молодости понапрорубался.
Не сойти, клянусь, мне с места энтого,
Коли так бабахнуть не сумею я,
Што хранцуз, и ахнуть не успев,
              с табуреток попадает.
Это дети девять месяцев делаются,
А акын, как спел, да и пальнул.
Дрогнула тут земелька, дымом заволоклась,
Тут же вся в полон сдалась рать басурманская.
Прибежали все, не зажав контрибуцию.
Только Валькович главный,
              сердитый и тумана белее,
Кричал: - Что же ты, Полкан, натворил,
              сотрясатель корон?
Щас сам из пушки получи в афедрон!
Ты ж не только ихнего царя спужал,
Дык ведь и наш-то к вертолёту бросился!
Не видать нам теперь подарков царских,
              старый нахал,
Впрочем и хрен с ними,
              будешь теперя ты полный генерал.

Тако были-веселились богатыри
На поле Бородинском во время наше,
Так же, как и двести годов назад тому,
Да и четырежды по двести тож.
А ты коль слушал, дак и сам приезжай
              на следущий год,
Узришь много рож счастливых,
              пьяных и волосатыих!
К бою готов!
Раззудись, плечо!
Щас бабахнет
Пришли сдаваться
Разбор полётов вечером











Реклама в Интернет