От главреда: публикуемый интерактивный рассказ - первый литературный опыт в прозе Вальтера Глока. Не знаю
как вам, уважаемые читатели, но мне он понравился. Вполне себе шизоидная штука, а фактология изложенного - паталогически правдоподобнейшая вещь,
впрочем, как и все наши публикации. Читайте!
Неодолимое влечение
("Взвейтесь кострами, белые ночи!")
рассказ с шуфлядочками
Дворницкая.
Со времён Остапа-Сулеймана-Берта-Мария-Бендер-бея это место остаётся для русской интеллигенции
сакральным ковчегом, спасающим оную интеллигенцию от разъярённых волн всё затопившей неандертальности.
Не является исключением и дворницкая редакции "Аксельбанта". Не блещущая дворцовым золотом
отделки, не поражающая взгляд исполинскими размерами, нет - это маленькая комнатка с одной дверью и обшарпанными стенами, но она наполнена таким
уютом, такой душевной теплотой, что у всех побывавших здесь, её запылённый интерьер ассоциируются со словом "Питер".
Это настоящая, классическая питерская дворницкая, в которой сосуществуют, страдают, спорят,
стреляются самые высококультурные люди Северной Пальмиры.
Дворник, старый жучара Фалалеич, спёр недавно какой-то ящик с проводами и микросхемами аж из
центра управления подводными лодками Балтфлота, где он подрабатывает, подметая задний двор. Переполох, кстати, был большой, кого-то даже
поснимали с должностей, но дело замяли ввиду крайней его секретности.
Думается, секретность военно-морских сил не слишком пострадала от того, что они с Мишкой-брось
провода из ящика сдали во вторцветмет, а из микросхем сделали костяшки домино, которыми и стучат теперь дни и ночи в уютном тепле, исходящем
от этого "секретного" ящика, переделанного нашими умельцами в добротную и даже с каким-то заграничным шиком, буржуйку.
Как бы там ни было, но осенью, когда весь город чихает и дрожит в тщетном ожидании включения
отопления, редакция газеты почти в полном составе проживает в дворницкой. В тесноте, да, как говорится, не в обиде.
Строгий главред, формально и громко отматерив Фалалеича за то, что он тащит в редакцию чего ни
попадя, был очень доволен, и втихую выписал ему премию "за улучшение рабочей среды".
Неудивительно, что, сойдя с Венского экспресса, я прямиком отправился в дворницкую редакции,
греться.
Дворницкая встретила темной, без окон, пустотой и промозглым холодом, гуляющим через открытую
настежь дверь, старательно подпёртую старыми кирпичами.
Облом. В смысле - Жопа!
Промелькнула пугающаяя мысль, но, унюхав знакомый запах недавно завершившейся химической атаки,
я успокоился, осознав, что просто в гостях у редакции пребывает наш московский корреспондент Варфаламей Мудрозадов.
Вообще-то Мудрозадов мужик неплохой. В компании очень даже дружелюбный. Но, как все москали,
одержим разными сверхценными идеями.
Последним его большим помешательством стало самогоноварение. Признаться, он достиг в этом деле
определённых успехов, чача и сливянка, привозимые в редакцию, изрядно способствовали превращению маленькой стенгазетки в толстое и солидное
международное издание. Но ведь он не остановился на этом, как сделали бы все нормальные люди. Мало того, что теперь он задался целью произвести
120-градусную самогонку, так он ещё каждый раз тащит свои чаны и бадьи из Москвы в Питер, в дворницкую, где и гонит своё варево, утверждая, что
это единственный способ не потерять сверхценную крепость.
Не знаю, как насчёт ста двадцати градусов, но подозреваю, что царя Александра Николаевича взорвали
чем-то подобным. По крайней мере вонь стоит такая, что даже привычные ко всему Фалалеич с Мишкой уходят на рыбалку. Благо, что пара стаканов
Мудрозадовской юшки, вылитые в Лебяжью канавку, заставляет всплыть кверху брюхом изрядное количество хвостатой мелочи.
Нет худа без добра. В этот раз я оказался первым.
Хорошенько растопив печь какими-то рукописями, наваленными стопками в шкафу, я убрал кирпичи
и закрыл дверь.
Вонь ударила в нос со страшной силой, резко сдавило виски, в глазах потемнело, но через
непродолжительное время первая реакция прошла, и организм попривык, реагируя на сивушную атмосферу лишь интенсивным зудом в наружных слуховых
проходах.
К тому времени печка нагрелась и засветилась в темноте помещения славным ярко-оранжевым светом,
испуская волны блаженного тепла, которые, словно маленькие ласковые червячки, стали заползать за пазуху и под штанины, пробираясь всё выше и выше.
Так я и задремал, сбрасывая дорожную усталость, на старом, но ещё респектабельном диване Фалалеича.
Проснулся уже под вечер. Ярко освещённая дворницкая была наполнена людьми, лица которых
расплывались в густом тумане папиросного дыма. Гремел хрипловатый бас Михайлы Абросимовича:
- Да какие такие женщины в политике!? Этого никогда не бывало! Женский ум не способен к
одновременным противоположным и абсолютно искренним чувствам и действиям в отношении единого предмета. Для них либо любить, либо ненавидеть
- женщины неспособны к большой политике!
- Брось, Михаил, - раздался голос главреда. - А как же моя любимая леди Диана? Она ведь смогла
реализовать себя среди этих королевских акул...
- Алекс! Да ведь это же наш проект, я никогда тебе не говорил, знаешь ведь: как говорится,
"Подписку не пропьёшь". Ну, да ладно, чего уж там. Всё равно убили.
Короче, никакая она не Диана. Всё было так с точностью до наоборот. В своё время КГБ СССР
разработала методики операций по смене пола. Там в спецклинике творили чудеса. Помнишь профессора Демихова? Ну, того, что собакам вторые головы
пришивал - вот он консультировал. Короче, значить, делали из мужиков баб по полной программе, и матку им пришивали, и всё, что там нужно
- только мозги мужские. Классные получались агенты.
Твою Диану изначально звали Венер Барауллин - шустрый такой татарчонок был. Он у меня
спецподготовку по минно-взрывному делу проходил. Жаль, что так кончилось. Его Бакатин сдал, когда всё посыпалось. Так ведь парень тогда
сообразил, сориентировался и буквально пошел по миру! Постоянные турне, благотворительность и прочее. Всё время на виду. Вся эта хвалёная
Ми-шесть не могла ничего поделать. Только и додумались, что развести их с Чарльзом.
Это всё америкосы. Но не сами, конечно, через французов. Саркози-то ведь и поднялся через это убийство.
- А я Михаилу верю! - раздался скрипучий, но полный энергии голос Алевтины Владиленовны Гегелян.
Гегелян - это легенда Аксельбанта. Главред буквально подобрал её в одном питерском подъезде.
Оказалось старушка настоящим кладом. Она признанный авторитет и автор многочисленных трудов в области марксизма. Была хорошо знакома с Лениным,
Троцким, Сталиным, Хрущевым, Брежневым, крутила какие-то шашни с Сусловым и запросто, без стука заходила в кабинет Андропова.
Но нынешний - решил отомстить ей за двойку по политэкономии, полученную в период обучения в
Ленинградском Госуниверситете, и сослал мыть подъезды на Лиговском проспекте.
Так что Алекс ее в каком-то смысле спас, и она прижилась в редакции, да так, что без неё
и Аксельбант никто теперь не мыслит.
- Да, Михаил говорит совершенно дельные вещи, - продолжала Гегелян. - Весь мой жизненный опыт
подтверждает его слова. Был такой учёный, Бехтерев, мы как-то зависли с ним в Комарово на пару недель... Эх!.. Так вот он говорил, что у нас,
у женщин, связь между полушариями по-другому устроена.
- Да я-то уж знаю всю подноготную! - разошёлся Михаил Абросимович. - Представьте себе: Маргарет
Тэтчер! Кто-нибудь мог подумать? А Жаклин Кеннеди, Мерилин Монро? Вообще, среди актрис было много наших агентов: что вам, например, говорит имя
Андрей Хебуров? А? А ведь это Одри Хэпберн! Ох, и намучались мы с ним. Этот гад весил 95 килограмм, и сало любил жрать килограммами под водку.
Но ничего, отучили.
Американцам подобные технологии недоступны. Они только бесились каждый раз, когда вскрывалась
правда. Вон как над Монрой издевались! Всё от досады.
- Позвольте, Михаил, - раздался скромный голос Мартина Лютера фон Швейка, - мне вот что непонятно:
как при таких достижениях Советский Союз умудрился проиграть идеологическую войну?
- Эхо второй мировой.
- Не понимаю!
- Чего тут понимать, у кого, вы думаете, КГБ научился всем этим штучкам? Естественно, у немцев.
Мы после войны много каких технологий у них повывезли. Фашисты же, к концу войны видя, что их дела идут неважно, создали своеобразное оружие
возмездия. Некий "вiдомий" канадський хохол Райс Максимович, доброволец вермахта, был подвергнут переделке и направлен в СССР с заданием выйти
замуж за молодого партийного функционера и, полностью подчинив его себе, использовать все свои знания для продвижения оного функционера по
карьерной лестнице на самый верх. Для этой цели его снабдили картой многочисленных фашистских тайников на территории нашей страны, где были
сосредоточены огромные запасы товарных ценностей - водка, тушёнка, заграничные шмотки, косметика, ручки с голыми бабами. С такой материальной
базой трудно было не добиться поставленной цели.
Говорят, что Андропов в конце концов докопался до правды, да не успел ничего предпринять - его
ликвидировали. Понятное дело - на кону целая страна. Ну, а чем кончилась перестройка - вы и без меня знаете.
- Да, одно слово - бляди, - раздался хмельной голос Мудрозадова.
- Варфаламей! Зачем материться? Здесь же дамы! - сказал я, поднимаясь с дивана.
В самом деле, кроме Алевтины, сохранявшей относительно трезвый вид, комната была наполнена
множеством лукоморских тёток разной степени подпитости и одетости. Кажется, кто-то даже совокуплялся за печкой. Впрочем, чего только не почудится
в таком смоге.
- Ба! Хер барон проснувшись! - явно обрадовался Мудрозадов. - Извольте к столу, ваше благородие,
вам причитается штрафная-с!
- Извините, Варфаламей, но я пить не стану! Мне и запаха хватило уже, еле встал.
- Отставить разговорчики, юноша! - это уже включилась тяжёлая артиллерия. Вернее сам генерал-
фельдцейхмейстер от артиллерии, их превосходительство господин Копорский.
- В самом деле, - поддержал его главред, - Вальтер, идите к столу, выпьем чесночно-тминный
огурцорум нашего спецгускора. Здесь и водка, и рассол как бы в одном флаконе. И вкусно, и полезно.
Минут пять в комнате царило всеобщее оживление. Никто никаких тостов не ждал и не произносил,
все были заняты распределением напитков по стаканам и чашкам и отправлением содержимого к месту назначения. Было только слышно бульканье,
позвякивание, зубовный перестук и отдельные междометия, вроде "ух", "эх", "да-а". После чего все расслаблено выдохнули и дружно задымили.
- Дорогой Зиг Зауэр, - заговорила вдруг изрядно повеселевшая Гегелян, - Ну мы же тут
интеллигентные люди, как же нам без мата общаться? К тому же вот тут в газете врачи пишут, что он вообще очень полезный.
И она положила на стол какие-то засаленные
листки.
Но тут поднялся Алекс Рукохвост, его обычно спокойное лицо было напряжённым, а глаза светились,
как у очищенного до металла терминатора:
- Недопустимо в редакции использовать мат, в любых целях, даже в лечебных! - Речь аксельбантовца
должна быть чистой и опрятной, четким чеканным слогом, - с глухим рокотом сдерживаемого чувства произнёс главред. - Мы являем собой пример
классической русской культуры, и наш литературный язык должен быть безупречен. Если услышу мат - буду наказывать!
- Mandablyadi pizdoproyebannyje, uebashu na huj taburetkoj!
- вдруг проорал он же совершенно
другим, весьма зычным голосом, снова вскакивая со стула. - Кто мне кнопку под Jopa подложил!?
- О как! Жисть-то - она всё по своим местам расставляить, - проворчал косматый, весь в свалянных
катышках Мудрозадов, наливая в стакан главледа опалесцирующую, слегка дымящуюся жидкость, отчего стенки стакана стали покрываться мелкими
кракелюрами.
- Давай, Алекс, не тяни, дёрни свежачку, полегчает.
- А я хочу рассказать про нашу подлодку, - взял слово Полкан Китоврасович Копорский. - Было дело,
когда хотели всю команду разом списать на берег. Спасибо, адмирал наш заступился, при мне позвонил главкому и так матерно кружевнул, что отстали
от нас. А то, вишь, у них мода тогда пошла - в каждый экипаж прислали по психологу, дескать, для улучшения морального климата. И к нам припёрся
один, четырёхглазый. Нет, поначалу он даже понравился - вежливый такой, обходительный, не то что сучара политрук, вопросы какие-то мудрёные за
жизнь задавал и в книжечку записывал. Мы даже привыкли к нему, ведь на лодку животных нельзя, а этот вечно сопит в кубрике - ну чисто кот.
А когда прибыли на базу - нам вместо поросёнка жареного такую свинью подложили - всех разоружили
и под замок! Оказалось, всему экипажу поставлен страшный медицинский диагноз - синдром Жиля де ля Туретта! Фельдшерюги местные стали сразу причину
искать, замеряли содержание спирта в компасной жидкости, решили, что это от пьянства.
Вот только адмирал и спас. Он ещё какого-то своего кореша, профессора вызвал, и казалось, что
синдром Туретта - это просто когда люди матом ругаются!
У меня тут есть брошюра, смотрите! - и он помахал какой-то книжкой.
А профессор оказался наш человек, понимающий. Он в своё время диссер написал: "Об использовании
мата в экстремальных условиях, как передачи необходимой образной информации в условиях крайне ограниченного времени..." Как-то так называлось тема.
За основу исследования были взяты радиопереговоры советских лётчиков во время воздушных боёв в период войны Северной Кореи и США. В общем,
убедительно было доказано, что объём информации, заключённый в двух-трех матюгах, более информативен, чем длинный текст...
- Осмелюсь вмешаться в ваш учёный разговор, - хитрым и язвительным голосом вмешался сам дворник
Фалалеич. И в комнате мгновенно воцарилась тишина.
Фалалеич - фигура особенная. Его привёл а редакцию Полкан Китоврасович. Сказывают, что Фалалеич
как-то крепко выручил старого моряка, вовремя замолвив словечко где-то на самом верху, где он тогда подметал кабинеты.
В отличие от большинства присутствующих, Фалалеич академиев не кончал. Сам он говорит, что не
доучился даже в совхозной семилетке. Несмотря на это, отличается Фалалеич познаниями не просто энциклопедическими, я бы назвал их академическими.
Он может наизусть приводить тексты известных и неизвестных учёных, посвященные обсуждаемому вопросу. Однако же, чураясь своей малограмотности,
старается своими словами мнение не высказывать и начинает долго и пространно цитировать классиков, что, хотя и придаёт дискуссии законченный
высоконаучный характер, но затягивает её неимоверно, повергая в состояние шока несчастных, оказавшихся за столом.
- Я перескажу вам работу уважаемого Б.А. Успенского -
"Морфологический аспект русской экспрессивной фразеологии" и дополню её трудом не менее уважаемого автора Л.А. Китаева-Смык "Сексуально-вербальные
защита и агрессия" - завёл привычную волынку дворник Фалалеич.
На мою беду, положение кинулся спасать Копорский.
- Погоди минутку, старик! Алекс, а ты уже отредактировал "МУМУ-2"? Я тебе переслал все 14 томов.
И, кстати, ещё 18 томов неоконченной "МУМУ-3". И где они? Я обещал Мудрозадову показать!
- Полкаша, книгу твою я получил и положил здесь в шкафу. Не боись, всё в целости. Читать не читал,
но я тебе доверяю, если чё - и так в тираж пушу, без своего цензурирования. Расслабься.
- Господа! Кто видел мои труды? - раздался неспокойный рык Копорского, - здесь в рундуке только
разрезанная веровочка из-под них!
- Случаем, не это? - спросил Михаило Абросимыч и выложил на стол полуобгоревший измятый листок.
Под печкой нашёл.
Листок был тот.
Только теперь, глядя но встающую дыбом шерсть и наливающиеся кровью глаза Копорского, я осознал
всю серьёзность своего положения. Дело, похоже складывалось, как в старом бородатом анекдоте, когда Петька с Василь Иванычем попали к индейцам,
а те им предложили на выбор - смерть или анальные развлечения. Так Петька, первым отведавший гостеприимства краснорожих, кричал командиру,
чтобы выбирал смерть. Что Василь Иваныч и сделал гордо. Однако хитрый и сластолюбивый вождь приказал устроить ему смерть... через анальные
удовольствия.
Я ни о чём не сожалел. Я просто выполнил свой долг. Любой на моём месте поступил бы так же,
зная, что дворницкая в эти хмурые дни должна быть тёплой и гостеприимной, чтобы никто из заглянувших за старенькую неприметную дверь ни на
мгновение не мог подумать, что ему здесь не рады.
Я тоже выбрал смерть.
- Варфаламей! - выстонал я, с трудом разжимая пересохшие губы. - Плесни!
Затем, зажав нос рукой и стараясь не смотреть в быстро нагревающуюся в моих руках кружку,
я громко крикнул:
- Прости, Полкан, так получилось! - и залпом осушил содержимое...
.......
- Доброе утро, господин барон! Желаете вы кофе и шоколадный торт на завтрак? - сладкой музыкой
прозвучала в ушах немецкая фраза.
- Господи! Я в раю?
Невыразимо приятные звуки самой мелодичной в мире речи - немецкой - ласкали мой воспалённый слух.
Тело нежилось в невообразимой невесомости пуховых перин. В воздухе разливался еле обоняемый аромат кофе и ванили и тот особенный, щемящий,
невыразимо прекрасный запах, которым отличается только лучший из городов земли - старушка Вена.
- Стоп! Я дома?
Действительно, я находился в своём венском особняке, чудесная фрау Марта (моя экономка) устроила
великолепный завтрак, и жизнь быстро возвращалась в мои закостеневшие члены. Затем, обрив отросшую на пару сантиметров зудящую бороду, я
проследовал в кабинет, где среди кучи нераспечатанной корреспонденции обнаружил письмо Алекса.
Дорогой Вальтер!
Раз ты читаешь это письмо, то, наверное, уже пришёл в себя. Скажу сразу - ты молодец! И здорово
придумал.
Я тоже проходил через подобное и знаю, что после такой пьянки память отшибает начисто. Поэтому
спешу тебя немного успокоить - никакого криминала не случилось. За всё мы с Гегелян раплатились твоей кредитной карточкой.
Не грусти - это всего лишь деньги. Особенно сложно было договориться с директоршей зоопарка,
где вы с Полканом ощипали павлинов...
Да, с Полканом вы снова друзья, всё обошлось. Никто до сих пор не может понять, каким образом
вам удалось "оживить" пушки Петропавловской крепости и нашпиговать ядрами Эрмитаж. Фельдцейхмейстер упорно молчит. Девушки из балетной труппы
Мариинки, которых вы катали на тройках по Невскому, просили меня передать привет и обещали скоро быть. Кажется, ты их пригласил в Вену. Они
теперь все ходят в перьях - красота!
Ну, а в остальном всё в порядке. Надеюсь, почта поработала хорошо, и тебя доставили по адресу.
У нас отопление пока не включили. Сидим там же.
Пока. Алекс.
Отложив письмо, я задумался о неразрешимой загадке.
Какая в конце концов сила непреодолимо влечёт меня, двадцать седьмого барона Зиг Зауера, в
страну диких северных варваров?
Не знаю.
Знаю одно. Сейчас подлечусь, приведу дела в порядок - и снова в Питер!
