Прости нас, Володя
Если Вы хотите найти в этом рассказе что-либо необычное, детективное или
загадочное - не тратьте зря времени, ничего "такого" там нет. Но если Вам интересно,
как почти незаметное, незначительное вроде бы событие через десятки лет возвращается муками совести и не дает уснуть, пока не исповедуешься в нем перед людьми, если вы хотите узнать, чем чревато малейшее отступление от Закона - прочитайте его, авось, пригодится...
1966 год. Ленинград. Тихорецкий, 14, корпус 2. Просторная комната на втором этаже недавно построенного здания 6-го отделения милиции. Уголовный розыск, кабинет © 7. Два сейфа в углу, три стола, четыре стула, два телефона и кривовато прибитая книжная полка, где за пыльным стеклом просматриваются несколько потрепанных книг - УК РСФСР, Уголовно - процессуальный кодекс и учебник судебной медицины. Чуть затхлый воздух со специфическим кисловатым запахом нежилого, казенного помещения - немытого мужского тела, прелых пог, мочи, перегара и страха
В комнате - трое.
Девятнадцатилетний восторженный балбес, у которого сквозь пиджак и куртку так и светится на всю комнату - так мне кажется - коричневая книжечка с гербом РСФСР - только вчера полученное удостоверение внештатного сотрудника милиции. На физиономии - еще не смытая жизненным опытом печать собственной значимости, а вокруг головы - мерцающий нимб "спасителя человечества" ...
Бравый опер в штатском, лет на 7 всего старше меня, но он на мой взгляд настолько обогащен всеми доступными и недоступными знаниями юриспруденции и жизненных коллизий, что я испытываю к нему почтение, граничащее с почитанием .
И - "терпила", потерпевший. Тощий мужичок в несвежей рубашке и мятых брюках, с изрядным "выхлопом" изо рта и профессионально сформированным фингалом под глазом.
Беседу ведет опер.
Я - пишу протокол, обучаясь составлять официальные "ментовские" документы. "Объяснение". "Я, имярек, по поручению...записал настоящее со слов..." и далее, "По существу заданных мне вопросов поясняю...", и, наконец, " С моих слов записано верно, мною прочитано." До сих пор помню казенную "прелесть" этих фраз...
- Так что же дальше? - спрашивает опер.
- Ну, сижу я на скамейке, в парке "Политеха", только разложился - бутылочка, сырок плавленый... Подходит "он" - молодой, лет 17, и сразу - в глаз, смаху, не говоря ни слова! Пока оклемался - ни куртки кожаной, новая такая, черная, с молнией, ни бутылки, ни сырка даже..., только разложился, бля!
Голос потерпевшего дрожит от обиды, то ли за фингал, то ли за куртку, то ли за бутылку. Кажется, ее - жальче всего...
- Дальше.
- Ну, я посидел немного, оклемался и поехал в "легавку"...
- Кудааа?!
- К вам, в милицию... Простите!
- То - то же! А когда это было?
- Да вчера, часов в 11 вечера.
- Так ведь ведь сейчас 10 утра! Где ж ты был все это время?
- А придти в себя, очнуться надо было, пока голова отойдет? Да и запах... К вам же поддатым не поедешь.
- Так ты все-таки выпил? А говоришь - бутылку забрали!
- Да забрали - то вторую, а одну я успел приговорить, "маленькую", под сукнецо...
- Как это?
- А так, рукавом занюхал, и хоре... Сырок - ведь один был на два бутылька. Хотел ко второй припасти, а он... И тот забрал, паскуда!
"Терпила" хныкнул, собрался сплюнуть на пол, но вспомнил, где находится и проглотил слюну.
- Ну, тогда все понятно, - с серьезным видом заявил опер. - Ты "его" хоть запомнил?
- А как же! Такого забудешь! Я его, паскуду, на всю жизнь запомнил!
- Высокий?
- Метр семьдесят - метр восемьдесят!
- Так семьдесят или восемьдесят? Это две большие разницы!
- А кто его знает, я - ж не мерил...
- Ну а сам то, сколько?
- Я-то? Метр семьдесят один!
- Так он выше тебя, или ниже?
- Вроде выше, но я же сидел, бля...
- Ладно, а в рожу- то узнаешь?
- А как же...- Потерпевший долго ругается, осторожно обходя стороной матерные слова - помнит все-таки, где находится...
- Ну давай, ищи его здесь...
На стол выкладываются два альбома с фотографиями. Фотографии - разные, и увеличенные нечетко снимки с документов, и портретные "фотки", и официальные, "тюремные", в фас и профиль, с держателем, линейкой и номером на груди.
Потерпевший робко листает альбом, постоянно поднимая глаза то на опера, то на меня...
- Вот, вроде бы он...
- Так этому же за сорок!
- Тогда не он... - листает дальше-.
- Вот, это точно он!
- Не ошибся?
- Нет, теперь точно он, он самый...- сорвалась непечатная брань - Ой, извините!
- Ладно, черт с тобой, но смотри, еще раз матюкнешься - сам в историю попадешь.
Однако, кажется, опять Володька отметился. Это на него похоже! Его почерк.
- Что за Володька? - вступаю в разговор и я.
- Есть такой, парню шестнадцать только стукнуло, а уже 17 приводов! В детской комнате инспектора с ним с 12-и лет бьются. Теперь нам передали. Крепкий парень! Такой отоварит - мало не покажется! Себя не вспомнишь... Да и выпить при случае - не дурак, особенно на халяву. В общежитии живет, с матерью, на Непокоренных, 6, в служебке. В ПТУ учится... Хотя какая там учеба, так, номер отбывает... Жалко, если он, придется "закрывать" - опер тяжело вздохнул. - Не люблю этого, никак не привыкну! Ладно, поехали...
Сине-желтый УАЗик , жалобно дребезжа всеми своими изношенными членами, бодро запрыгал по разбитому колесами тяжелых машин асфальту Политехнической, лихо раскрутился по площади Мужества и зашуршал по только что вымытому поливалками проспекту Непокоренных. Через 15 минут мы втроем уже входили в неуютную 14 - метровую служебную комнату на первом этаже общежития. Тусклая усталая женщина в рабочем сером халате и тапках на босу ногу подняла на нас пустые глаза.
- Опять Вовка нашкодил? Ну ждите, нет его дома, не ночевал сегодня, но скоро появится, как жрать захотят.
- Захотят? С кем это? - спросил опер - Он не один, что - ли?
- Да завел себе куклу какую-то, не разлей - вода теперь, корми их, двоих ... - сказала она без выражения и, тяжело ступая отекшими ногами, ушла в отгороженный шкафом угол.
В комнате, в пространстве от шкафа до двери стояли у одной стены два колченогих стула и стол, а у другой - почти на всю длину комнаты - широкий топчан, покрытый куском ковровой дорожки явно казенного происхождения - нечто, вроде дивана. Стулья не вызывали доверия, и мы все трое уселись на этот "диван", лицом к противоположной стене. На стенке, в двух с половиной метрах от нас, над столом, висели три фотографии - Вовочка, Вовка и Володя. Последняя - явно свежая, размером 12 на 24 сантиметра. Упрямое мальчишечье лицо недобро смотрело прямо на нас.
- Вовка на той неделе снимался, для училища, вот увеличила и повесила фотку - сказала мать, выходя из своего угла.- Сын все-таки... Ну ждите, ждите...
Прошло пол-часа, затем - час, затем - еще минут десять. Володина угрюмая физиономия на фотографии уже настолько приелась, что хотелось либо закрыть ее чем-нибудь, либо просто закрыть глаза и задремать, но -засада, нельзя...
- Пойдемте в коридор, покурим - предложил опер. - Никуда не денется, когда заявится...
Все трое встали и, почти толкаясь, вышли в коридор.
Закурили. Буквально через пару минут, у входной двери в дальнем конце длинного, но неожиданно светлого коридора появились две фигуры. Пат и Паташон. Высокий, нескладный, слегка вихляющийся юноша и крохотная аккуратная девочка - чуть не по локоть парню - спокойно шли к нам, держась за руки.
Как только свет упал на лицо парня, потерпевший шагнул к нему навстречу.
- Ну, здравствуй, Володя! А где же моя куртка?
Немая сцена.
- Вот и опознание провели - устало сказал опер - ну ладно, поехали...-
- Надолго?- безучастно спросила мать.
- Сначала - на трое суток, а там - видно будет.- сухо ответил опер - все по закону, 16 ему уже есть, не ребенок уже...Если что - не отвертится!
Мать молча повернулась и также тяжело ушла в комнату, не сказав больше ни слова.
Сине-желтый УАЗик снова отчаянно запрыгал по колдобинам в сторону Тихорецкого. Но в жестяной коробке без окон сидели уже четверо - мы с "терпилой" и Володя с девушкой. Опер гордо восседал в кабинке рядом с водителем...
Третьи сутки, с короткими перерывами с 23 до 7 утра - строго по закону - шел допрос. К счастью для парня, в "обезьяннике" никого не было и он мог, если, конечно, мог, немного поспать ночами... Трое оперов 6-го отделения, меняясь то на обед, то на отдых, то на вызовы, тянули из парня признание. Все было абсолютно законно. Ему не угрожали, не запугивали, на него даже не повышали голос. Никто не прикасался к нему даже пальцем, но тупая тягомотина вопросов могла довести до нервного срыва кого угодно. А мальчишке было всего шестнадцать...
Володя сидел за столом прямо, как лом проглотил, и молча, спокойно, спокойно (!) смотрел вперед себя. Спокойно и молча - вот что больше всего поразило меня в нем.
Ноль внимания на распинающихся о его печальной судьбе оперов. Ноль внимания на меня. И только иногда, когда уже совсем "доставали", он тихо и медленно произносил: - я ничего не сделал, а где был - мое дело! - и снова надолго замолкал.
В соседнем кабинете - лейтенант милиции Анна Васильевна Чанова, инспектор детской комнаты, немолодая, тучная, недобрая женщина в несколько обтрепаной милицейской форме, уже в 3-й раз настырно, под запись, "опрашивала" девочку.
Сквозь дверь доносились вопли инспектрисы: - Экспертиза...! На учет...! Да я тебя в спецПТУ... и прочие слова, характеризующий недостойное поведение девицы. - Анна Васильевна отличалась высокой нравственностью и ненавидела малолетних "аморальных типов" обоего пола.
Крохе было всего четырнадцать. Ее, естественно, отправляли домой вечерами, но утром она снова появлялась перед кабинетом, где допрашивали Володю, и прогнать ее не мог никто.
На правах "внештатника" я зашел в кабинет и услышал тихий голос девочки:
- Володя уже 3 месяца со мной, и он ни разу не сделал ничего плохого! Ни разу не выпил, даже пива... А позавчера он ночевал у меня, в первый раз, и нам было хорошо с ним! - Девочка бесстрашно подняла голову. - Мы ничего плохого не делали! Он был у меня!
Пока потерявшую дар речи от услышанного инспектрису трясло от возмущения я обратился к девочке:
- Так что-ж он молчит, как Зоя Космодемьянская? -
- Он за меня боится, что обо мне плохо говорить будут!- голос девочки задрожал- а я не боюсь! Он хороший и ничего плохого не сделал!
Было ясно, что отдавая себя на позор и растерзание "ментам позорным", она готова была любой ценой спасти парня, а там - будь, что будет...
Чувство глубокой симпатии к этой паре вдруг пронзило меня и только в этот момент я вдруг почувствовал, что в этой истории что-то не так... Я не понимал, не знал, что не так, но ощущение страшной ошибки, появившееся вдруг, не давало мне покоя. Если бы не опознание, такое явное и однозначное! Я поднялся и пошел в комнату оперов, намереваясь что-то сделать. Что - я не знал, но был уже уверен, что все не так просто...
В кабинете ничего не изменилось. Так же прямо, как и раньше, сидел на стуле Володя. Так же склонился над протоколом бравый опер. Такое же гнетущее молчание давило на уши...
Вдруг... Именно вдруг, опер встал, и, смертельно побледнев - я даже чуть не шарахнулся в его сторону, подумав, что ему плохо, в клочья разорвал протокол.
- Все, ты свободен, прости нас, Володя...!
Я ничего не понял. Еще меньше понял мальчишка. С изумлением подняв голову на опера он хрипло спросил: - О чем Вы?-
- Вы свободны - медленно и отчетливо повторил опер - Ты ни в чем не виноват, ты вообще ни при чем здесь, это я - дубина..., Прости нас, Володя!
Затем он резко опустился на стул, выхватил из папки бланк повестки, что-то быстро написал на ней и выскочил из кабинета, буркнув на ходу - я сейчас, подожди...
Вернувшись через пару минут, он подал мальчику повестку - это тебе для твоего училища, иди домой, забери подружку...-
Так до конца ничего и не поняв, парень вышел из кабинета. Я выскочил следом.
В коридоре его уже ждала девочка - видно опер успел распорядиться и об этом.
Володя подошел к ней. Та рванулась к нему и доверчиво прижалась всем телом...
- Пошли домой - спокойно, как ни в чем не бывало, сказал ей Володя.
- А можно?-
- Можно, можно, нас отпустили...Я же говорил, что я - ни при чем...-
Ребята, обнявшись вышли на лестницу
Я вернулся в кабинет. Опер молча стоял у окна, глядя, как уходят вдаль взявшись за руки высокий мальчик и крохотная девочка.
- Я не понял, Александр Иванович - обратился я к оперу.
- Да не виноват он ни в чем! Не причем он вовсе!
- А опознание?
- В нем-то все и дело! Мы - козлы! Я свою фамилию отрабатываю - Козлов -
желчно заявил опер и вытащил из книжной полки Уголовно-процессуальный кодекс с комментариями.
- Смотри сюда!
Он открыл статью "опознание". - Читай-
"К опознанию предьявляются... не менее трех граждан, схожих по внешнему виду и одежде... присутствие понятых..., исключить встречу опознаваемого с потерпевшим
или свидетелем до момента опознания..., протокол опознания...!"
- Вот, понял теперь? Козлы мы, козлы и есть! Мы же полтора часа на его фото любовались в общежитии! В таких условиях кого угодно опознать и в чем угодно обвинить можно! Вот "он" его по "фотке" и опознал, а не по существу вовсе. Понял теперь, что такое - на шаг в сторону от кодекса? А ведь хотел - как лучше, как быстрее...! И ведь только сейчас дошло! А сколько парня мурыжили... Ну ладно, я ему написал в повестке, что он был в отделении - оказывал помощь в задержании преступника!
Открылась дверь. На пороге стоял... Володя!
- Ты что, забыл что-то? - умиротворенно спросил опер.
- Перепишите повестку! Я у милиции ни "стукачем", ни "шестеркой" не был и не буду! - холодно произнес парень.
Опер молча достал новую повестку, заполнил и вышел в канцелярию, поставить печать. Я захотел - было о чем-то спросить парня, но, глядя на его непримиримое выражение лица, счел за благо промолчать...
Опер вернулся, протянул повестку.
- В качестве свидетеля - устраивает? Другого написать не могу...-
- Ладно, сойдет - ответил Володя, взял повестку и, не прощаясь, вышел из кабинета, как будто не услышав последнее "прости" опера - Прости нас, Володя...
Через пол-года по оперативной разработке - читай, по информации стукача, мы узнали, кто снял куртку у потерпевшего. Девятнадцатилетний Михаил с Гражданского проспекта, за 3 дня до этого освободился я из колонии, где сидел за такой-же грабеж. Увидев вечером в парке одинокого алкаша, да еще и при бутылке, он решил и приодеться, и опохмелиться, благо опыт был. Все это время Михаил, не снимая, ходил в этой куртке, в том числе и мимо отделения... Почти ежедневно он встречался и с потерпевшим, жившим в соседнем дворе, но тот так и не узнал ни грабителя, ни собственную куртку!
Прошли десятки лет. Много хорошего и много плохого пришлось пережить мне за эти годы. Много было совершено ошибок, много несправедливых, обидных для окружающих поступков на моей совести, но почему-то, по ночам, лежа без сна и заново "проигрывая" свою жизнь по дням и минутам, я все чаще вспоминаю именно эту незамысловатую историю и, хотя играл в ней роль лишь статиста, корчусь от стыда перед этим мальчиком и девочкой, и снова и снова повторяю уже от своего имени - прости нас, Володя!...
|
