Синдром
- Ты опять врешь! Ты опять меня разыгрываешь! Знаешь, мне надоели твои ужасные шутки! То ты заявляешь, что завербовался в Иностранный Легион, то, что в тебя в автобусе влюбилась шестидесятилетняя "очаровательная фурия" и позвала в бой-френды, а потом хохочешь надо мной, а теперь придумал... СПИД! Какая гадость! Тебе хочется посмотреть, как я буду шарахаться от тебя, а ты будешь хихикать в кулачок, чтобы потом в очередной раз сознаться и... Короче - хватит делать из меня дурочку!
Шарахаться... Как раз об этом я и не подумал. Я вообще ни о чем таком не успел подумать. Побежал сразу сюда, как только мне сообщили. Позвонили, вызвали и выдали сюрприз. Задавали столько дурацких вопросов. Но о Свете я ничего не сказал. Зачем я только опять в доноры полез, и без меня бы хватило, чтобы спасти этого парня... Не пошел бы сдавать кровь и не знал бы ничего...
- Что? Страшно? - Спросил я. Неужели она не видит, что на этот раз я не шучу.
- Гоша, миленький... Ну, хватит...
- Света... Ты должна пойти... провериться.
- Что?! Значит, это не шутка? Какой кошмар!
Она смотрела на меня с таким ужасом... Мне казалось, что из ее голубых расширенных зрачков льется прямо в меня не только страх, но и ненависть. Или я это себе придумываю. Неужели я теперь всех буду подозревать (и маму тоже?) в самом отвратительном отношении к себе?
Света сейчас в шоке, она придет в себя, и тогда спокойно поговорим.
Два года встреч, признаний и уверений (только ты, ты один... и ты, мой Светик, мой светлый лучик...) теперь представились мне быстро удаляющимся в черный узкий туннель маленьким ярким пятнышком. Я и сам, наверное, скоро отправлюсь в такой же черный туннель, где проезд только в одну сторону, и там исчезну. Григорий-Гриша-Гоша, от которого все - мама, брат, Света - всегда ждут необыкновенных достижений, чуть ли не подвигов (в неизвестно, какой области), всё в этой жизни уже совершил.
Что-то я быстро впал в панику...
- Если ты не врешь, то скажи, где ты его взял... СПИД? - С отвращением выговорила Света.
Вот это уже вопрос по существу. Действительно, а где? Чем я докажу свою невиновность и неподсудность? В чем я буду каяться?
- Я не знаю... Клянусь, не знаю?
- Конечно. Не знаешь, - замороженным голосом сказала Света. - С какой девкой ты переспал, не знаешь, и не помнишь...
- Не было у меня никакой девки! Только ты...
- Ты хочешь сказать, что я - девка!
- Ты прекрасно меня поняла. Я тебя девкой никогда не считал (какие слова мы стали произносить, у нас что, теперь новый лексикон будет?). И не смотри на меня с таким презрением. Я не знаю, не знаю, откуда! Донором был несколько раз, почти все наши ребята ходили, и мне самому полгода назад переливание крови делали, когда в больнице лежал с воспалением печени. Всё!
- Шприцы употребляются только одноразовые, - не глядя на меня, холодно заметила она. - А зачем мне проверяться? Если ты такой невинный агнец? И потом... мы же предохранялись всегда. Не от этого, конечно...
- Ну, Светик... Сходи, сдай кровь... на всякий случай.
- Не пойду! Не буду позориться!
- Можно анонимно!
- Все равно. Противно это.
Убежденности в ее голосе не было. Я уйду, и она побежит делать анализ. Правильно сделает. Я бы тоже на ее месте побежал.
- Ну, хорошо... Только успокойся, пожалуйста. Налей мне чаю, будь добра...
Света с недоумением посмотрела на меня. Ну конечно, сидит тут со своим ужасным Спидом, и еще чаю просит. А она теперь должна переживать, есть у нее, или нет. Так хочется, ну хоть на колени кидайся (было и такое) - поцеловать её. Да она же в обморок упадет! Я представил: Светка лежит в обмороке, а я её целую. Сколько хочется!
Я залпом выпил горячий чай и попросил еще. Виски давило, во рту сохло, было такое противное чувство, что от меня осталась только пустая оболочка, с глазами и ртом, через который я заливаю в эту оболочку чай. Даже биения сердца я не ощущал, а когда шел сюда, оно билось в самом горле - я задыхался.
- Ты плохо себя чувствуешь? - Спросила Света, пристально глядя мне в лицо. Как спросил бы врач у больного, рассматривая листок с анализом.
- Нет. Всё в порядке! - Бодро сказал я. - Я пойду...
Уходить мне не хотелось. В институт уже поздно. Если пойти домой, надо маме сказать... Я не имею права от нее скрывать. Да, а зачем в институт? Учиться теперь ни к чему. Можно, конечно, через полгода получить диплом и торжественно умереть с дипломом в зубах. Хотя - какая торжественная смерть может быть от такой пакости. Жениться уже тоже не надо... А ведь хотел на днях поговорить со Светкой решительно и серьезно, даже дату свадьбы мысленно наметил. Говорят, некоторые живут и десять лет, а другие год-полтора. Для чего тогда всё это было - учеба, любовь со Светкой, планы, для чего были эти двадцать три года? Чтобы теперь быстренько стать трупом, а перед тем хорошенько помучиться? Я читал про одного молодого парня в газете, и фотография там была - изможденный костлявый старик двадцати восьми лет с безумными глазами.
- Гоша... - Света дотронулась до моего плеча, я не ожидал и вздрогнул. - Ну что ты так переживаешь? Схожу, схожу я, сдам анализ...
Мне снова очень захотелось ее поцеловать. И не только поцеловать... Могло ли придти мне в голову еще несколько часов назад, что это станет для меня недоступно... Пишут, что через поцелуи не передается. Попробуй, скажи ей сейчас об этом... изничтожит, убьет на месте. Выгонит сразу! Я и сам уйду...
Света, видно, что-то прочла на моем лице - непотребное, отвернулась и стала мыть под краном мою чашку. Я наблюдал, как она набрала из коробочки полную горсть соды и долго терла ею чашку. Потом то же стала проделывать с ложечкой.
- Конечно, сдай, - сказал я, вставая. И, не удержавшись, язвительно добавил: - На днях, мне помнится, мы пили вино из одного бокала... Не передается, не передается через посуду! - Заорал я и выскочил из квартиры.
Захлопывая за собою дверь, я услышал звон упавшей на пол ложечки.
Уже на лестнице я пожалел о своей горячности. А чего я ожидал, когда побежал к ней? Что Светка меня пожалеет, приласкает, поцелует? Вот сейчас я вернусь и скажу: - Поцелуй меня, Светик! Я с гомерическим хохотом скатился по лестнице. Старуха с косой скоро меня поцелует. А может, еще не скоро?...
На улице я жадно разглядывал прохожих, блестящие черно-сине-красные машины (еще вчера я мечтал о своей машине!), облака на небе - белые, в середине плотно- ватнистые, а по краям воздушно-кудрявые ... Почему я так редко смотрел на небо? Оно такое красивое... Неужели туда и вправду улетают души?
Пока добрался домой, я успокоился. После обеда (чтобы не портить себе и ей аппетит), я всё рассказал маме. Она встала со стула, опять села. Белизна ее лица сравнялась с кухонной стеной. Мне стало ее так жалко...
Почему-то она сразу поверила. Наверное, лицо у меня уже было такое, что нельзя было не поверить. Мама притянула к себе мою голову и гладила по волосам, по лицу, приговаривая:
- Это лечится, лечится, я читала...
- Конечно, мама, я знаю. Только Лене не говори...
Но я знал, что она моему брату скажет. А тот кинется читать медицинские справочники, которых в доме полно. Восьмой класс, а уже точно определился - врачом, и только. По стопам отца. Вот отцу мама вряд ли доложит, она ему даже не звонит никогда, боится, что трубку возьмет новая жена. За три года сама ни разу позвонила, а он раза два, не больше. Новая жена, новая жизнь, об старую успешно вытерли ноги. Папины материальные обязанности исполняет почта - переводы приходят аккуратно.
Конечно, я лечился. Вернее, меня лечили - некоторое время. Что-то кололи в вену и давали крошечные таблетки. Но чувствовал я себя все хуже и хуже. Я подозревал, что из-за этих таблеток и уколов. И я бросил это пустое дело. Разумеется, скрыв от мамы. Она с такой жалостью смотрела на меня, будто уже у гроба стояла. В институт я больше не пошел. Может быть, там уже знают и будут бросаться в разные стороны, как от прокаженного. Зачем пугать ребят? Для прокаженных хоть специальные колонии есть, а для спидоносцев еще не придумали - куда их подальше засунуть от порядочных людей.
Я заметил, что мой младший брат... ну, еще не шарахается, но слегка настороженный стал, смотрит на меня с другой стороны стола, или со своего любимого кресла, в котором часами сидит над толстыми медицинскими книжками, а мне кажется, что он далеко-далеко, как и Светка, как и мама...
Света позвонила и спросила, как у меня дела. Сообщила, что у нее всё "отрицательно" и засмеялась. Я тоже обрадовался и сказал: - Я зайду вечером?
- Гошенька, извини, я иду к подруге, уже договорилась.
Я хотел спросить про "завтра", но не спросил. Зачем мучить человека, пусть совсем успокоится, тогда и поговорим. Я тосковал по ней, вспоминал ее светлые, с крапинками на радужке глаза, мягкие, пахнущие зеленым яблоком волосы... Все-таки, целых два года... Может быть, мне купить шампунь, которым она мыла голову...
...Я явился домой после долгой прогулки (будто бы лечиться ходил) и с порога сказал: - Мама, я такой голодный! Я хочу отбивную величиной с корову! А потом ведерко чаю!
- У меня всё готово, сынок!
Уже не просто Гоша, а сынок, сынуля... Вот Леня так и остался Леней - счастливчик! Да, уже брату позавидовал. Вот так люди и деградируют.
Я сел за стол.
- Это что-то новенькое! - Я разглядывал прибор - две тарелки, чашка с блюдцем, края белого фарфора густо разрисованы розовыми маргаритками.
- Да, я купила сегодня... Видишь, эта тарелка для супа, эта для второго, и чашечка с блюдечком для чая, или кофе... Что-то много посуды у нас перебилось, и мне так понравился этот комплект. Пусть он будет твоим. Правда, красивый? Сейчас я налью суп...
Слишком много слов она за один раз сказала. Обычно мама много не говорит.
Передо мной исходил паром суп в новой тарелке, он казался мне розовым, а рядом мама уже поставила второе, куриный шницель с румяной картошкой - всё в окружении розовых маргариток. Какая мерзость эти цветочки. Никогда не думал, что цветы могут быть такие противные. Есть расхотелось. Но я ведь сказал, что голодный. Я съел почти всё, хотя каждый кусок норовил застрять по пути в желудок. Я встал и пошел в ванную комнату. Меня вырвало в унитаз - такой сиящий, зелененький, не разрисовать ли и его и объявить персональным. Тщательно вымыл его до прежнего блеска, и почистил зубы. Вернулся и сел за стол. Я всегда пил после обеда чай, и нарушать эту традицию я не мог.
- А вилки и ложки там не было? - спросил я, разглядывая розовый цветочный ободок на чашке. - С розовыми ручками - в комплект?
- Вилки и ложки? - переспросила мама. - Нет, не было.
- Так ты поищи в другом магазине, - посоветовал я, торопливо допивая чай.
Конечно, это было жестоко с моей стороны, но я утешил себя тем, что мама не заметила моей реакции. Или не захотела заметить...
Ну что я бешусь, посуда как посуда, завтра уже и забуду про эти цветочки.
Вот такие пирожные приходится глотать. В цветочек.
Я стал много читать. Журналы, газеты, всё подряд. И вычитал, что от СПИДа уже умерли 21 миллион человек. Значит, и я попаду в этот 21 миллион, невидимая миру и незамеченная миром единичка, такая ничтожная единичка в необозримой цифре. Экая трагедия! Ужасная потеря! На нее отреагируют всего несколько человек. И только двое, мама и брат, будут иногда (если время позволит) приходить - глянуть на надгробие и помыть его от песка и грязи. Светку, естественно, закрутят собственные вихри (любопытно было бы взглянуть на "преемника"), брату со временем станет недосуг, останется только мама. Вот, уже о надгробии размечтался - кто придет, да сколько раз, не порыдать ли заранее над собой? - к чертям, какая мне тогда будет разница!
Мне сделали анализ не на СПИД. Анализ - на жизнь. Есть время - буду жить, не будет времени - не буду.
Я поднял глаза от газеты, в которой почерпнул ценную информацию о количестве умерших от этой заразы, и встретился со взглядом моего младшего брата. Он сидел в кресле и держал на коленях очередной толстый справочник. Брат опустил глаза и продолжил свое увлекательное чтение.
Леня всегда удивлял меня. Буквально с первых дней появления на свет. Не орал благим матом, не капризничал, стойко сносил все гигиенические процедуры и прочие издевательства, на которые так падки родители - есть строго по часам, спать по часам, купать каждый вечер. А может, ему не хочется купаться, а хочется попить, или поесть. Мама рассказывала, что я возражал против всего, что со мной делали, и поднимал такой вопеж, что соседи в стенку стучали. Ну и правильно делал - нечего измываться, загляните ребенку в глаза, и сразу поймете, что ему нужно. И я часто заглядывал маленькому Лене в глаза, а он всегда смотрел на меня с таким серьезныи интересом, и впервые улыбнулся он мне, а не маме, или папе, в этом я мог поклясться. Леня рос, и серьезности у него не поубавилось, такой весь пунктуальный, рассудительный, усидчивый. Бегай, гоняй мяч, радуйся, пользуйся детством на всю катушку, хулигань, в конце концов - так нет же, смотрит тебе в душу своими узкими серыми (папиными) глазами поверх толстой книги и просвечивает тебя. Не мальчишка, а одно рентгеновское излучение. Если раньше меня это только удивляло, то теперь стало раздражать.
Ну да, я виноват и перед ним. Перед ними обоими. Оставлю их одних. А может быть, им не так уж плохо будет... Вон как дружно - уселись на диванчик и что-то обсуждают, то ли вечную тараканью проблему решают, то ли косточки новой Ленькиной учительницы математики просвечивают - математику Леня не выносит, так что вряд ли вынесет и учительницу. Они и забыли, что я здесь сижу, а я ведь еще здесь... Конечно, от меня одно беспокойство, особенно сейчас. Мама каждое утро чуть ли не с градусником готова подступить, я все жду, что язык заставит показывать, и обязательный вопрос: "Как твое самочувствие? У тебя под глазами круги". Ну что я скажу? Что тут болит, и вот здесь колет, что по ночам весь в поту просыпаюсь, всё снится, что меня похоронили, и я "там" лежу - абсолютно живой...
Убеждаю маму, что здоров, и температуры нет - я ведь "лечусь". И так мне жалко ее. Не слушался, безобразничал, прогуливал в школе уроки, врал - по мелочам, конечно, воровал деньги из сумочки - тоже по мелочи, но ведь воровал. Такое маленькое дрянцо я был в детстве, потом, конечно, переменился, но ведь нервы ей потрепал... А теперь еще подарочек ей преподнес, самый последний. Так что... так что... Как в одной пьесе сказано: "Он еще не ушел? Так пусть уходит..."
Что-то мама про Свету ничего не спрашивает. Догадывается, что я что-нибудь совру. Пойду-ка погуляю, на "лечение" пора...
Леня подошел ко мне и сказал, глядя на меня рентгеновскими глазами:
- Я думаю, что у тебя нет никакого СПИДа. У тебя - синдром СПИДа.
- Как это?.. Синдром синдрома? Ты хоть знаешь, как это расшифровывается?
- Знаю, - кивнул он. - Синдром приобретенного иммунодефицита.
- Так ты думаешь... Но ведь у меня это нашли?
- Ты сколько раз сдавал анализ крови?
- Сколько раз?... - Я тянул с ответом. Потому что, когда меня попросили сдать еще раз, я отказался... Заявил, что я лечусь теперь в другом месте. И как раз тогда перестал ходить на процедуры. От их таблеток и уколов я чувствовал себя ужасно и готов был умереть немедленно.
- Гоша, пойди сдай анализ, - сказал безапелляционно мой младший брат.
Я пошел. Уже знакомая молоденькая бледненькая (может, и у нее СПИД?) медсестричка посмотрела на меня с любопытством (не возник ли у нее интерес ко мне на фоне общего несчастья?), переспросила фамилию и сказала, чтобы я зашел к врачу в пятый кабинет. "Пожалуйста", - сказал я и подмигнул ей. Тонкие бровки поползли вверх, а узкий рот неуверенно улыбнулся. Точно, я покорил ее маленькое бледненькое сердце.
- А, вот вы-то мне и нужны, Григорий Колесник! - Радостно заявил доктор - маленький и шарообразный, круглые, сильно увеличенные линзами, черные глазки вращались блестящими бусинами над подрагивающими мясистыми щеками, вылитый персонаж из мультиков. - У вас нет никакого СПИДа! Ошибочка получилась, изюминка вот такая, в вашу пользу!
- Как?! - опешил я.
- Вот так, яблочко наливное, бывает! Ваш однофамилец и, - он хихикнул, - одноименец, то есть, круглый тезка - болен, и при том, - тут доктор поскучнел, - весьма серьезно... но не вы, апельсинчик, не вы!
Он подошел и радостно хлопнул меня по плечу. Рука у него оказалась тяжелой, и я слегка отстранился, а то еще похлопает.
- Ну-ну, какой пугливый! Радоваться надо, персик мой золотой! Ну, перепутали бумажечки с анализами, с кем не бывает!
- А что же вы... - я сглотнул слюну, - а что же вы не сообщили?
- Ну, во-первых, вы исчезли куда-то. А во-вторых, адрес надо правильно называть! Ай-яй-яй, лимончик ты мой кислый, соврал, значит...
Да, соврал. Но телефон сказал правильно. В голове такая каша была, и автоматически выдал все цифры...
- Медсестра тебе звонила, да бестолку, - он укоризненно смотрел на меня сквозь толстые линзы черными бусинами, - какой-то мальчик сказал, что вы переехали, и он не знает, куда. Хорошо, что на тот свет не переехал, арбуз ты мой недозрелый! - Загоготал он.- Ну идите, идите, радуйтесь жизни! Фруктов, фруктов побольше ешьте, и никакого СПИДа не будет!
Я пошел радоваться. Влюбленный навсегда в доктора и бледненькую медсестричку, я поцеловал ее прямо в губы - она чуть не рухнула от счастья на пол, а я как молодой козел, взбрыкивая всеми конечностями, поскакал домой.
Дома Леня мне всё объяснил.
- Вот есть такая вещь - "плацебо" называется. Безобидные таблетки, содовые, или другие... их дают человеку, а он верит, что это сильное лекарство, и выздоравливает. А у тебя получилось наоборот - СПИДа у тебя не было, но ты поверил, и поэтому стал плохо себя чувствовать. Так и умереть мог!
Я молча смотрел на него. Наверное, я действительно мог умереть, если бы не мой младший брат.
В доме наступил праздник. Мама купила большой торт и, разливая всем чай, от волнения уронила чашку с розовыми маргаритками. Леня собрал осколки и выбросил в мусорное ведро. Подумал, сдвинув брови, достал из шкафчика весь розовый комплект, прихватил со стола блюдечко, и тоже отправил в ведро. Я с интересом смотрел в окно, а мама внимательно разрезала торт.
После чаю я взял телефонный аппарат, о котором думал уже три часа, и понес его в нашу "джентльменскую", как я называл, комнату. Сел на свою кровать, поставил аппарат на тумбочку и стал разглядывать его, словно давно не видел столь удивительного человеческого изобретения. Запинаясь на цифрах (как будто я их не помню наизусть!), набрал Светкин номер. Ну, конечно, трубку схватила ее мамаша.
- А-а, Гоша... я не знаю... сейчас посмотрю, кажется, она ушла...
Но тут же я услышал Светкин голос. Я его не слышал не сто лет, а тысячу, двадцать один миллион лет... Торопясь и глотая слова, я ей всё сказал и закончил радостным сообщением: - Теперь я проживу еще каких-нибудь лет пятьдесят -шестьдесят!
- Я очень рада за тебя...
- Светик, пойдем сегодня в кино! - выпалил я.
Наверное, это прозвучало смешно, но в первое свидание мы ходили в кино, и мне хотелось как бы начать всё сначала.
- Гошенька... Ты должен меня понять... Я не могу следовать за твоими всплесками эмоций, туда-сюда... И потом... у меня некоторые перемены...(вот и "преемник " на пороге...) Но я искренне желаю тебе всего хорошего и...
Она еще что-то говорила, приятное и утешающее, но я уже не слушал. Я вспомнил запах ее волос. Мне показалось, что он исходит из трубки... Я тихо положил трубку, чтобы сохранить в ней запах зеленых яблок.
|
