Шпион и его сигара

Из некоторых домов городка, стоящего на окраине плато, можно увидеть далёкое море, но сейчас оно и не стоило своего созерцания. Серое, штормовое - как ему и положено выглядеть в конце февраля - с высоты гор напоминало мятую наждачную бумагу, а пустеющее побережье неохотно светило призрачными огнями. Только неутомимый маяк извергал жёлтый холодный сноп - приманку для огромных океанических лайнеров, иногда проплывающих по фарватеру иллюзорной линии горизонта. Но из окон двухэтажной гостиницы, где на чердаке воет ветер, а в подвале - старенький музыкальный автомат, даже и этого нельзя было увидеть. Здесь, в тёплой комнате на втором этаже, сидит тайный агент сыскной службы, приехавший с побережья, разузнав об убийстве. Это крепкий худощавый человек тридцати пяти лет, ранее увлекавшийся подводным плаваньем. Как-то во время одного такого погружения что-то случилось с его баллонами. Он остался жив, хотя теперь время от времени его посещают невротические припадки удушья.

На побережье они ждали заправилу игорного дома, заляпавшего свои манжеты в грязи циркулирующих денег, спёкшейся крови и экскрементах; однако бродяга так и не попался в расставленную ловушку, связные поспешили укрыться мокрыми плащами матросов, наблюдение было снято, и Афанасий оказался в этой, скрипящей рассохшим деревом, гостинице, где вчера произошло то ли убийство, то ли исчезновение.

Исчезновение. Как спрятаться человеку в маленьком городке? Уехать прочь, или лишь поменять захудалый отель? Убийство: в двухместном номере жили два человека. Утром один лежит мёртвый, а другого и след простыл... Бледное убийство, искромётное исчезновение - так ни о чём не хочется думать. Уж лучше бы все люди исчезли - как хорошо - никто никого не ищет.

Выйдя на улицу, он хотел, было, отправится послать телеграмму, но в последний момент это показалось ему бессмысленным и бесполезным. На улице ветер щипал свежие афиши, пахнущие резиновым клеем - в город пробрался очередной балаган. "Человек-компьютер" - трепетало чёрными буквами на бумаге. Афанасий собрался мысленно развенчать шарлатана, заочно выстыдить, не увидя ни одного его дурацкого фокуса, но прямо ему навстречу двигался Нординг... Представьте себе, что вы приехали на сафари, заблудились, отбились от группы, а вам навстречу прямо из джунглей выходит ваш одноклассник...

Хамелеон и на этот раз был на высоте: одетый по моде городка - калоши, резиновый плащ, липкая от воды шляпа, Нординг - десятки раз вербованно-перевербованный конформист, профессионально не замечал Афанасия. Тот хотел уже крепко выругаться, но вспомнил, что сейчас он не действует на мягких страницах жёлтых журналов - всё это оставлено на залитом дождём побережье, а его пугач со свинцовыми пулями, так же, как и знанье пароля, не оставит ему никаких преимуществ. Оба прошли словно сквозь друг друга, и пунктиры их взглядов не разу не прикоснулись.

И уже вечером, сидя в сухом, бревенчатом кабаке, Афанасий пытался нащупать незримые нити, связывающие Хамелеона с посетителями этого, достаточно тихого заведения, ведь Нординг никогда не появится просто так, без цепочки прикрывающей его связи, где каждый знает лишь одного участника эстафеты, за которым стоит столь же незаметный и неслыханный незнакомец. В заведении нельзя было сидеть просто так, и около получаса Афанасий мучался с чашкой чая и рюмкой янтарного коньяка, потом не выдержал, заказал кружку пива, немедленно выпил её, расплатился и встал, сокрушаясь о том, что сегодня он уже не сможет позволить себе сигару, что, набитые не простым табаком, продают в чёрном дворике через квартал от гостиницы.

На улице Афанасий долго смотрел в низину, видел краешек штормящего моря, и - неужели! - полосу звёзд над ним. Прорвавшийся дождь спешно отходил в Азию.

...Утро явилось в отражённых от луж лучиках солнца на потолке. Это была ясная мысль: как спрятаться в городке ни в коем случае не уезжая оттуда? Ответ: делать вид, что ты только что приехал, обратить на себя внимание, и тебя никто не отождествит с исчезнувшим призраком.

Афанасий подошёл к окну. Солнце играло на улице капельками вчерашнего дождя, застрявшего в каждой щели, в каждых складках одежды. Через разные промежутки на улице висела афиша: "Человек-компьютер" даёт единственное выступление". Умывшись, Афанасий оделся и поспешил за билетом. В голове его уже заработал вычислительный механизм и, перекупив клочок синей бумаги за двойную цену у спекулянта у спекулянта-мальчишки, он без сожаления констатировал, что сегодня вечером опять не вдохнёт дыма сигары. Но ему не было скучно. Где-то поблизости крутился неуловимый Хамелеон-Нординг, и Афанасий не спешил ощутить здесь его присутствие. Спешно готовилось представленье; пахнущие свежими досками плотники кружились у бывшего кинотеатра, вяло переругивались двое журналистиков в штатском; прямо на улицу вынесли белые мокрые столики, пахло шашлыком и пивком, но за них никто ещё не садился, и косился по сторонам сливоносый полицейский в синей новенькой форме, так похожий на заводную фарфоровую статуэтку.

Афанасий решил, что во что бы то ни стало возьмёт сегодня сигару, отправится за ней после спектакля, если, конечно, этот торговец ещё не загремел в каталажку. Две девочки в синих гимназических формах пили "Дюшес", говоря о том, что "шокинг" вышел из моды и ему на смену возвращается "сталкинг". Оставалось несколько часов времени. Его можно было потратить на поиск тех самых нитей, но А. решил приберечь мысли на вечер. Если представление даст ему некий ключ, если будет, за что зацепиться, то вечером он покурит сигару и постарается во всём разобраться.

Оставалось только неумолимое время и стремление скрыть его. На побережье он быстро бы прокрутил эти три часа, кидая склизлую гальку помоечным чайкам, или наблюдая за проделками приятеля-ветра, аккуратно задиравшего юбки, но в этом городке на окраине плато его развлечения сводились лишь к созерцанию любопытного оптического эффекта - в ясную погоду выпуклое море сразу переходило в небо. Видимая с побережья линия горизонта терялась с присутствием высоты, так, что нельзя разобрать, где кончалась вода, уступив место спрессованным слоям кислорода.

Так, быстро вертелся временной счётчик - до начала спектакля оставались минуты. Он уже сидел на обтянутом красным сидении бывшего кинотеатра, где ещё раньше, при режиме "Кровавой Семёрки" помещался клуб пропаганды - страшное время, когда у власти находились художники - этого здесь никто не любил вспоминать.

Ясным глазом Афанасий различил очертания Нординга - вооружившись дурацким биноклем, ловкач сидел третьим в седьмом ряду. Про себя заметив, что оба из чисел простые, Афанасий отметил, что его наблюдаемый часто пользуется подобными числами, и постарался вспомнить последнюю страницу учебника алгебры: таблица простых неделимых чисел. Память не поддавалась, но осознание некой зацепки наполняло его радужным настроением.

Но вот заиграла ритмичная музыка и похожий на карлика мальчик выбрался на помост; а все уже аплодировали, отождествив новоявленного уродца с героем сцены. Сосед Афанасия слева что-то шептал на ушко своей, под куклу стилизованной, барышне, а сосед справа был явно нанюхавшись дряни - мода на коричневый порошок, которую так презирал Афанасий, уже двинулась с побережья на континент.

Объявление номера произвело хорошее впечатленье на публику, всюду уже раздавались смешки; кто-то держал наготове гнилой плод томата. "Челолвек-компьютер" уверенно вышел на сцену.

Как Афанасий понял, что это тот самый, исчезнувший из отеля? Да, имело место утреннее озаренье, но ведь это было только догадкой - как приятно солнечным утром в постели думать о том, что ты прав. Так что же, интуиция сыщика? Нет. Афанасий никогда не был наделён эдаким заводным шерлокхолмством, знающим всё с самого начала, словно сам же и совершил, лишь в конце рассказа разжевав всё глупому Ватсону, а вместе с ним и читателю.

Давайте попробуем исключить из мира случайность, оставив закономерность. Безусловно, А. был наделён неким талантам к находкам, но он никогда бы не пошёл в тёплый кабинет аналитического центра и не стал рабом золотого прииска, выслеживая в земле драгоценный металл, передавая ему частичку себя. Афанасий редко задумывался о своих способностях, но всегда делал только то, что ему нравится - поэтому он никогда не знал, что такое лишние деньги на таксишку, четвёртую кружку пива, от которой не станет ни хуже, ни лучше, или ненужный подарок. Но его не заводило всё это. Он искал только гармонию.

Вышедший на сцену беглец из отеля обладал высоким ростом и, если бы не слишком выпирающий нос, его можно было назвать красавцем, а иная развращённая дама всегда найдёт в нём искомую прелесть. Такому человеку трудно затеряться в толпе. Его легко опознает консьерж, уже видавший новоиспечённого счетовода. А если нос - бутафория? Хорошо бы подойти и подёргать, притворившись поклонником. Нос, каблуки, растительность на лице - как ещё изменяется облик?

Пока Афанасий думал, стоящий на сцене делил, разводил, умножал, извлекал корень из шумящего леса цифр. В седьмом ряду хитрый Хординг подкручивал свой дурацкий биноклик. Неужели тоже хочет подойти и дать ему по носу? И где его хорда, связывающая, но не ведущая в центр?

Когда по залу пробежал гул, Афанасий не сразу понял смысл происходящего.

- Неверно, неверно! - вдруг закричал коротышка с блестящей счётной машинкой, - Он ошибся, у меня всё записано!

Сосед справа вышел из транса и пустил зелёную слюнь чуть не под ноги Афанасию, сосед слева засунул руку под юбку своей куколке Барби. Зрители зашумели, в восторге от того, что хоть что-то произошло. "Мошенник! Обманщик! - раздавалось повсюду, - У него в трусах калькулятор!" Припасённый томат согласно законам баллистики летел в направлении сцены. Щербатый хулиган достал из кармана огромный свисток, и Афанасий в предвкушении заткнул себе уши.

"Человек-компьютер" стоял в замешательстве. "Теперь-то он точно уедет отсюда, сейчас начнут требовать деньги...- рассуждал Афанасий, - Неужели и впрямь ошибка? Завтра начнут судачить. Заголовок в газете: "Человек-компьютер" дал сбой". А вы говорите, новостей нет никаких!"

Он поймал взглядом Нординга, спешившего к выходу - значит всё интересное кончилось. Только что, при стечении сотни свидетелей был передан какой-то шпионский код, или послание, или чёрт там знает ещё. Афанасий вытащил пальцы, затыкавшие уши. "Деньги! Верните нам деньги!" - кричали уцелевшие зрители.

Теперь хорошо бы число, которое он пропустил. Где этот коротышка с считалкой? Мелюзга вертелся неподалёку. Было видно, что его очень волнует происходящее. Не слушая извинений со сцены, Афанасий записал двенадцатизначное число на бумажку, видя, как пристально все на него смотрят. Выйдя из здания, он почувствовал, как у него вырос хвост - маневрируя в толпе, топтун цепко держался его маршрута.

Лица прохожих пахли вчерашним дождём. По тротуару он прошёл центральную улицу городка, разбавлявшую небо гирляндами вывесок, и не было видно отсюда ни моря, ни плато. Мимо пробегали заводные созданья - начиналась вечерняя городская жизнь; кондитер закрывал свою вывеску железными жалюзи, но тут же в подвальчике загорались зелёные лампы и звенела посуда. Люди превращались в удобные тени - не глядя менялись масками. Афанасий удалялся к гостинице и путь его нескончаемо долго освещала мертвецки синяя неоновая реклама самолётной компании.

Вскоре он оказался в темноте переулков. Топтун опытно отставал на квартал. Оба двигались мимо двух-трёхэтажных домов, иногда им попадались приятные особнячки в стиле модерн; в конце переулка увядшим цветком рассыпался доходный дом, стилизованный под барокко, однако в основной массе всё здесь было построено после землетрясения в тридцатые годы, и чем дальше шёл Афанасий, тем выше и современнее выступала окраина, а когда он пересёк Арбалетную улицу и стал спускаться с холма, ему открылось окончание плато: горы криво ломились вниз, прорастая кое-где лесом, а за ними, едва заметными огоньками - выпуклое побережье и небо без линии горизонта, так достоверно объясняющее округлость земли.

Поменяв направление, Афанасий зыркнул в сторону предполагаемой слежки. Тень и не собиралась высовываться. Быть может, это нить, ведущая к Нордингу, но Сетентруан, он же Серёга Северский, он же, наконец, Хординг, был пока что незрим в центре своей окружности.

Неожиданно Афанасий почувствовал так давно не посещавший его приступ удушья. Он как раз думал о природе чисел, переданных сегодня по связи, а в припадке снова стал цепким юношей в двадцати метрах морской глубины, за плечами которого вместо совести - два неисправных кислородных баллона.

Всё смешалось у него в голове - простые числа Хамелеона, делимые надвое числа переданного шпионами кода - он опустился на корточки, да так и упал у дороги. Высохшие за день песчинки прилипли к его зелёной рубашке. Свернувшись, он на минуту застыл в позе эмбриона с картинки в словаре анатомии - каждый мог бы убить его в эти мгновения.

Понемногу припадок начинал проходить. Теперь Афанасий медленно брёл по шоссе. Гостиницу он благополучно прошёл и свернул в переулок. Здесь, в тёмном доме ночью продавали сигары, и в них - вовсе был не табак. Афанасий уже стучал в дверь, надеясь выйти через ход на другой улице - лазейку, без которой не обходится подобный притон.

Когда дверь открылась, Афанасий первый раз ошибнулся - не разглядел лица незнакомца, по зимней моде городка одетого в прорезиненный плащ. А. сразу же вошёл после него в комнату, где у старой, неизвестно с каких пор оставшейся здесь керосиновой лампы и состоялась короткая сделка, в ходе которой они обменялись скорее знаками, чем словами. Афанасий отсчитал три купюры, зачеркнув тем самым свой завтрашний ужин, оставив, однако, вечернюю кружку пива в обмен на утренний кофе. Пока он производил все эти расчёты, хозяин успел спрятать денежки в шкафчик, но не спешил подавать сигару. Он - вот уже вторая ошибка - наводил револьвер в лицо Афанасию.

Афанасий обмяк. Код! - заиграло в его мозгу. Атомный код того самого восточного государства. Двенадцать чисел, а не четырнадцать, как у членов Союза. Теперь, по крайней мере, он знал, за что его собирались убить.

Дуэлянт оставался молчалив и недвижим, хмуро целился, пока Афанасий не хмыкнул, сказав: "Послушайте!" "Тихо, - ответил хозяин, - Тихо". И таким холодом повеяло от его голоса, что согласные стали жаркими огненными клетками для его гласных букв. Теперь Афанасий знал, что никто здесь не будет шутить, и одно мгновение в его сознании что-то переключилось. Нет, он не вспоминал ни детства, ни юности, ни дурочку Маргариту, что вела его долгих три века. Когда на него было направлено дуло, он вдруг ясно увидел всю закономерную фотографичность своей траектории смерти, он даже подумал, что мог бы стать неплохим художником, а увернуться уже не успеет; отделявшая его от пули секунда взорвалась вдруг беспощадным хлопком, а он так и не смог достать свой несчастный пугач, когда его противник сломался и, выронив спусковой крючок револьвера, брякнулся в коридорчик.

Сбоку от него стоял Хординг. Пришедший через заднюю дверь, ту самую, на которую так надеялся А., он имел удовольствие наблюдать сцену минимум с середины. И когда, наконец, он вышел под свет невозможно маленькой лампы, Афанасий узнал вдруг своего брата. В ярком двухцветном глазе, таком же, как его собственный.

И снова поток горной вулканической лавы, но не как под дулом пистолета минуту назад, не обтекаемый жар. Нет, это был огонь, проходящий насквозь. Афанасий вдруг вспомнил, что не всегда был агентом, первый раз улыбнувшись этому за всю долгую зиму.

...Город. Когда-то этот город был зеркалом, но прошло слишком долгое время, зеркала пошли трещинами, разбились, и всюду летала острая зеркальная пыль, попадая в глаза. Старшие братья и сёстры учили их путешествовать. Путешествовать всегда было больно... Неужели это его детство? Как давно это было? Задолго ли до появленья планеты, в которую сейчас упёрты их ноги... Афанасий встряхнулся.

Никаких объяснений не было. Понимая друг друга с одного движенья ресниц, никем не замеченные, они двинулись в сторону обсерватории, где, должно быть, и находится дверь, ведь не мог же он прийти просто так. Афанасий знал, что бывший Николай Хортиков, он же Ноэль Хард или Николас Холодеску, такой же уставший как и он сам, никому не нужный шпион несуществующего государства, но они скоро вырвутся, улетят отсюда, раздирая вереницы миров, как рубашки на собственных спинах. И Афанасий во второй раз улыбнулся за эту бесконечную зиму. Пройдёт неделя, пройдёт ещё месяц, сменится ветер, разовьются мартовские кусты, и потерянные люди хлынут на побережье, а Афанасий в третий раз улыбнулся тому, что нашёлся.

Миновав окраину города, он, наконец, почувствовал присутствие двери. Знакомая ломота в позвоночнике говорила о том, что где-то поблизости существуют ворота. Оставив после своего бегства одни сломанные игрушки, братья подходили к пещере на обрыве плато, за которым начинался утомительный горный спуск к побережью. И у входа Афанасий последний раз оглянулся вокруг, ненадолго замер, смотря в сторону горизонта. Там, далеко в море, в безжалостной дымке праздника еле видно сиял огонёк огромного теплохода.

И сквозь глубину воздуха он увидел людей этого сверкающего корабля, карнавал первых двух палуб, отчужденье в каютах третьего класса, и дым машинного отделения, где, как в рудниках, как в диких пещерах гномов, работают ненасытные механизмы, и люди в испарине подбрасывают им угощение в топку; залитыми потом глазами наблюдают показанья приборов. И так неотвратим, так неумолим был щемящий их сердце праздник, словно через секунду всё остановится, кончится, поглощённое морем, и никто не способен уберечь этих людей от распада.

Держась за руки, они заходили всё дальше и дальше. Бархатную темноту можно было пощупать руками, и сверлом крутился внутри позвоночник, словно страшась предстоящего перелёта, но их уже подхватило, понесло, кружа в разноцветной спирали. Чувствуя пульс, Афанасий слышал, как через его сердце протекает вселенная, и эти минуты он знал больше всего на свете. Он любил их, ведь эти мгновения были напоминанием того, к чему он стремился всю свою бесконечную жизнь.

Это была гармония.